Сальваторе Роберт. Незримый клинок

   Какая разница, решил убийца.
   Он последний раз взглянул на указанный адрес — этот район Калимпорта ему хорошо был знаком — и пошел собирать нужные для работы вещи.
   Слышен был плач детей, потому что в лачуге было всего две комнаты, да и то перегороженные только плотной занавесью. Весьма непривлекательная молодая женщина склонилась над детьми — Энтрери наблюдал за ней из-за занавески. Она упрашивала малышей успокоиться и не шуметь, говоря, что скоро придет папа.
   Через секунду она вышла из задней комнаты, даже не подозревая, что убийца притаился за занавеской у бокового окна. Энтрери проковырял в ткани небольшую дырочку и смотрел, как она принялась за работу. Ее движения были резкими и нервными — он понял, что женщина на грани срыва.
   Еще одна занавесь, заменявшая дверь, отодвинулась, и внутрь вошел тощий человек с осунувшимся лицом: глаза его глубоко запали, щеки и подбородок заросли многодневной щетиной.
   — Ну что, нашел? — резко спросила женщина. Он удрученно покачал головой.
   — Я же умоляла тебя не связываться с ними! — воскликнула женщина. — Я же знала, что ничего хорошего…
   Она не договорила, увидев, что его глаза расширились от ужаса. Глядя через плечо жены, он увидел, как из-за занавески показался убийца. Мужчина развернулся, словно намереваясь сбежать, но в этот миг женщина тоже оглянулась и закричала.
   Мужчина застыл как вкопанный; он не мог ее оставить.
   Энтрери совершенно невозмутимо наблюдал за ними. Если бы мужчина не остановился, он просто метнул бы в него кинжал и убил еще прежде, чем жертва ступила бы за порог.
   — Только не трогай мою семью, — взмолился несчастный, поворачиваясь и подходя к Энтрери. — И не здесь.
   — Ты знаешь, почему я пришел? — спросил убийца.
   Женщина заплакала, однако муж нежно, но твердо взял ее за плечи и подтолкнул к той комнате, где были дети.
   — Я в этом не виноват, — тихо произнес мужчина, когда она вышла. — Я просил Кадрана Гордеона. Я сказал ему, что как-нибудь сумею раздобыть деньги.
   Прежнему Артемису Энтрери это было бы безразлично. Прежний Артемис Энтрери не стал бы тратить время, чтобы выслушать свою жертву. Прежний Артемис Энтрери просто выполнил бы задание и ушел. Но сейчас он почувствовал слабый интерес и поскольку других срочных дел у него не было, не стал спешить.
   — Я не причиню тебе неудобств, если ты пообещаешь не причинять вреда моей семье, — сказал мужчина.
   — А ты думаешь, что можешь причинить мне неудобства? — спросил Энтрери.
   Его убогий противник беспомощно покачал головой.
   — Пожалуйста, — взмолился он. — Я только хотел для них лучшей жизни. Я согласился и даже рад был переправлять деньги с улицы Портовиков на место, потому что за эти несложные задания я мог бы получить денег больше, чем за месяц честного труда.
   Все это Энтрери не раз слышал и раньше. Частенько глупцы — их называли «верблюдами» — вступали в гильдию, выполняя роль мальчиков на побегушках за плату, казавшуюся им сказочным богатством. Таких «верблюдов» гильдии нанимали лишь для того, чтобы в соперничающих гильдиях не знали, кто будет перевозить деньги. Но обычно соперникам все же становились известны и личности «верблюдов», и маршруты. Груз похищали, а бедняг «верблюдов», если им удавалось ускользнуть живыми, немедленно убирала гильдия-наниматель.
   — Но ты же понимал, как опасно иметь с ними дело, — заметил Энтрери.
   Тот кивнул:
   — Я хотел выполнить только несколько заданий, а потом бросить.
   Энтрери только рассмеялся, услыхав такую бессмыслицу. «Верблюд» не мог просто прекратить доставлять посылки. Любой, кто соглашался на это дело, сразу узнавал так много, что гильдия просто не могла отпустить его. Оставалось только два пути: либо «верблюду» улыбалась удача и он проявлял себя настолько хорошо, что добивался более высокого положения внутри цеха, либо его (или ее, потому что женщин тоже нанимали) убивали во время ограбления или позже.
   — Умоляю тебя, только не здесь, — снова попросил мужчина. — Не надо, чтобы жена слышала мои предсмертные крики, а сыновья видели мой труп.
   Энтрери почувствовал горечь во рту. Никогда еще он не испытывал такого омерзения, никогда, казалось, не видел более убогого человеческого существа. Он вновь обвел взглядом жалкое жилище, где занавеси заменяли двери и стены. В лачуге была единственная тарелка, из которой ело, наверное, все семейство, сидя на единственной старой скамье.
   — Сколько ты должен? — спросил он, вдруг почувствовав, хотя сам с трудом в это верил, что не сможет убить этого несчастного.
   Мужчина удивленно посмотрел на него.
   — Целое состояние, — сказал он. — Почти тридцать золотых.
   Энтрери фыркнул и сорвал с пояса кошелек, спрятанный за спиной. Взвесив его на ладони, он решил, что там, по меньшей мере, пятьдесят монет, но все равно бросил кошелек мужчине.
   Бедняга, совершенно ошеломленный, поймал его и так долго глядел на него, выпучив глаза, что Энтрери стал опасаться, как бы они у него не вылезли из орбит. Потом он взглянул на наемного убийцу, но его раздирали настолько противоречивые чувства, что на лице отражалось только смятение.
   — Дай слово, что ты больше не будешь связываться ни с одной гильдией после того, как выплатишь долг, — сказал Энтрери. — Твои жена и дети достойны лучшего.
   Мужчина открыл рот, чтобы ответить, но потом просто бухнулся на колени и стал кланяться своему спасителю. Энтрери повернулся и вышел из лачуги на грязную улицу.
   Он слышал, как спасенный выкрикивает бесконечные благодарности за его милосердие. На самом деле никакого милосердия в поступке Энтрери не было. Его совершенно не волновала судьба ни этого несчастного, ни его уродливой жены, ни наверняка уродливых детей. Но все же он не мог убить беднягу, хотя и понимал, что оказал бы ему дружескую услугу, навсегда избавив его от столь жалкого существования. Нет, Энтрери не хотел тешить Кадрана Гордеона тем, что по его приказу совершил такое позорное убийство. Такими «верблюдами» должны заниматься мальчишки лет двенадцати, первый год состоящие в гильдии. Со стороны Кадрана дать такой заказ мастеру вроде Энтрери было величайшим оскорблением.
   И он не собирается с этим мириться.
   Энтрери быстро шел по улице к гостинице, где снимал комнату. Там он собрал свои вещи и немедленно съехал, после чего оказался перед входом в «Медный муравей». Он хотел силой вломиться туда просто ради того, чтобы доказать Двавел, насколько нелепа была ее угроза закрыть для него двери заведения. Но после передумал и пошел прочь. У него не было настроения иметь дело ни с Двавел, ни с кем бы то ни было еще.
   В другом конце города он обнаружил маленькую таверну без вывески и снял комнату. Вероятно, он оказался на территории другой гильдии, и если они узнают, кто он такой и с кем связан договором, неприятности не замедлят себя ждать.
   Но ему было все равно.
   День не принес с собой никаких событий, но Энтрери не почувствовал себя спокойнее. Он понимал — что-то готовится. У него было достаточно и средств, и искушенности в тайных делах, чтобы выйти на улицу и все вызнать, но не было к тому никакого желания. Он решил пустить все на самотек.
   Вечером второго дня он спустился в обеденный зал маленькой таверны, заказал ужин и сел в дальнем углу, решив поесть в одиночестве. Он не прислушивался к разговорам, ведшимся за столами, однако заметил, как в таверну вошел необычный гость — хафлинг, которых редко можно было встретить в этой части города. Вскоре хафлинг пробрался к нему и сел на длинную скамью по другую сторону стола.
   — Добрый вечер, господин хороший, — сказал коротышка. — Что, вкусный у вас ужин?
   Энтрери внимательно оглядел хафлинга, понимая, что его еда того вовсе не волнует. Он посмотрел, нет ли у него оружия, хотя и подумал, что вряд ли Двавел набралась бы достаточно смелости, чтобы подослать кого-нибудь к нему.
   — Можно ли мне попробовать? — довольно громко спросил хафлинг, обходя стол.
   Энтрери, поняв намек, зачерпнул полную ложку размазни из своей тарелки, но не стал протягивать ее хафлингу, дав ему возможность подойти поближе, не вызывая подозрений.
   — Меня послала Двавел, — негромко сказал малыш. — Тебя разыскивает гильдия Басадони, они просто в бешенстве. Они знают, где ты, и получили разрешение от Рейкерсов прийти и схватить тебя. Жди их сегодня ночью. — Договорив, хафлинг съел немного и снова сел за стол, потирая животик.
   — Передай Двавел, что теперь я у нее в долгу, — сказал Энтрери.
   Коротышка, едва заметно кивнув, пошел к стойке и заказал тарелку размазни. Ожидая заказ, он затеял разговор с трактирщиком, а потом съел свою размазню, не отходя от стойки, предоставив Энтрери обдумать сказанное.
   Убийца прикинул, что мог бы сбежать, но ему не хотелось. Нет, решил он, пусть приходят, и будь что будет. Он рассчитывал, что они все равно не собираются убивать его. Закончив есть, Энтрери вернулся в свою комнату, чтобы все как следует подготовить. Сначала он отодрал одну из досок внутренней обшивки стены, выходившей на улицу, опустил руку в пространство между ней и наружной обшивкой, дотянулся до балки, державшей пол его комнаты, и положил на нее свой знаменитый кинжал и кошелек. Потом он аккуратно вставил доску на место, а на пояс вместо кинжала повесил другой клинок из своего арсенала, немного на него похожий, но не обладавший никакой магической силой. Затем, скорее не ради безопасности, а для того, чтобы не вызвать подозрений, он сделал простейшую ловушку и сел на единственный в комнате стул. Он достал кости и стал бросать их на маленький ночной столик, убивая за игрой время.
   Была уже поздняя ночь, когда послышались первые шаги по лестнице наверх — человек, судя по всему, пытался идти крадучись, но создавал больше шума, чем если бы Энтрери шел нормальным шагом. Звук шагов стих, убийца стал напряженно вслушиваться и уловил тихий скрежет металлической пластинки, вставленной между дверью и косяком. Опытный вор одолеет эту ловушку за пару минут, поэтому он скрестил руки на затылке, откинулся спиной к стене и стал ждать.
   Шум прекратился, и повисла долгая напряженная тишина.
   Энтрери принюхался: где-то что-то горело. На какой-то миг он решил, что они могли подпалить все здание, но пахло горелой кожей. Он перевел взор вниз и тут почувствовал жгучую боль в области ключицы. Цепь ожерелья на его шее — в котором были хитро замаскированы несколько отмычек — соскользнула с рубашки на голое тело.
   И только тогда убийца понял, что все металлические предметы на нем раскалились докрасна.
   Энтрери вскочил и сорвал цепь с шеи, потом одним движением сбросил на пол пояс с раскаленным кинжалом.
   В тот же миг дверь распахнулась, к нему подскочили два солдата Басадони, а следом влетел третий, нацелив на него арбалет.
   Однако стрелять он не стал, как не бросились на него и остальные, хоть и держали мечи наготове.
   Следом за стрелком вошел Кадран Гордеон.
   — Можно было бы и просто постучать, — зло сказал Энтрери, глядя на свои полыхавшие жаром вещи. От раскаленного кинжала доски пола уже начали дымиться.
   В ответ Гордеон швырнул к ногам Энтрери странную золотую монету с изображением головы единорога.
   Энтрери взглянул на Гордеона и только повел плечом.
   — «Верблюда» нужно было убить, — сказал Кадран.
   — Слишком большая честь для него.
   — Разве тебе это решать?
   — Не бог весть какое решение, сравнительно с тем, что я когда-то…
   — Ах, вон что! — перебил его Кадран театральным восклицанием. — В этом и заключается ваше заблуждение, господин Энтрери. Понимаете ли, то, что вы когда-то знали, делали или же должны были сделать, совершенно не важно. Ты не глава гильдии, не лейтенант и даже пока не полноправный солдат, и я сомневаюсь, что когда-нибудь им станешь! — продолжал он другим тоном. — Ты потерял самоконтроль — этого я и ожидал. Все, что тебе надо было, — заслужить одобрение, и если бы ты заслужил его в тот раз, то, возможно — только возможно, — снова мог бы вступить в гильдию.
   — Заслужил одобрение? — со смехом переспросил Энтрери. — Уж не твое ли?
   — Взять его! — скомандовал Гордеон двум солдатам, ворвавшимся в комнату первыми. Они с опаской двинулись к убийце, а он добавил: — Человек, которого ты пытался спасти, казнен, равно как его жена и дети.
   Энтрери слушал вполуха, да его и не слишком волновала судьба тех несчастных, хоть он и понимал, что Гордеон отдал приказ об уничтожении всей семьи лишь затем, чтобы уязвить его. Теперь перед ним стояли гораздо более важные вопросы. Следует ли ему сдаться Гордеону и позволить вернуть себя в гильдию, где ему, вне всякого сомнения, назначат физическое наказание, а затем отпустят.
   Нет, он не потерпит такого обращения ни от этого человека, ни от какого-либо другого. Он напряг мускулы великолепно тренированных ног, хотя двум подходившим солдатам казалось, что он стоит опустив руки с раскрытыми ладонями, словно в доказательство того, что не представляет для них никакой угрозы, и совершенно расслабился.
   Они хотели ухватить его за руки, зайдя сбоку с обнаженными мечами, а третий тем временем держал под прицелом грудь наемного убийцы.
   Мощным прыжком Энтрери взлетел в воздух, подобрал ноги под себя, а потом, раскинув их, нанес ошеломленным солдатам по сокрушительному удару, и они разлетелись в разные стороны. Приземлившись, он схватил того, что справа, и мигом притянул к себе, чтобы заслониться от стрелка. И как раз вовремя. Потом толкнул застонавшего солдата на пол.
   — Первая ошибка, — сказал он Гордеону, вытаскивавшему устрашающего вида саблю.
   Другой солдат уже поднимался на ноги, но тот, в чьей спине глубоко засел дротик из самострела, лежал не шевелясь. Стрелок спешно перезаряжал оружие, но Энтрери больше тревожился о том, что где-то поблизости должен быть маг.
   — Не приближайся, — велел Гордеон солдату. — Я сам его прикончу.
   — Чтобы заработать себе имя? — спросил Энтрери — Но я же безоружен. Представь, как к этому отнесутся в городе?
   — После того как ты умрешь, мы вложим тебе в руку оружие, — заверил его Гордеон со злорадной ухмылкой. — А мои люди подтвердят, что это была честная схватка.
   — Вторая ошибка, — почти неслышно вымолвил Энтрери, потому что схватка действительно была даже честнее, чем лейтенант мог себе вообразить. Подчиненный Басадони сделал прямой выпад, и Энтрери выставил вперед локоть, чтобы упредить удар, намеренно промахнулся, зато в то же время чуть отступил назад, вне пределов досягаемости Кадрана Лейтенант стал кружить, Энтрери повторял его движения. Потом убийца ринулся вперед, но взмахом сабли Кадран Гордеон заставил его отступить, хорошо удерживая защиту.
   Однако Энтрери не собирался принимать его игру. Он сделал это обманное движение лишь затем, чтобы передвинуться относительно противника и подготовиться для следующего удара.
   Гордеон стал наступать, и Энтрери отскочил. Кадран еще приблизился, и убийца сделал резкий шаг вперед, вовлекая его в хитрый и опасный ответный маневр. Но тут же остановился, потому что наконец встал на нужное место и, к удивлению всех присутствовавших, с силой топнул ногой.
   — Что такое? — спросил Гордеон, мотая головой и оглядываясь, потому что посмотреть вниз он не додумался и не видел, что от сотрясения раскаленная цепь чуть подскочила в воздух, и Энтрери сумел подцепить ее носком.
   В следующее мгновение Кадран ринулся вперед, рассчитывая, что уж теперь он точно убьет соперника. Энтрери сделал взмах ногой, и цепь полетела лейтенанту в лицо. К чести Гордеона, он успел перехватить летящее нечто рукой — как и рассчитывал наемный убийца — и тут же взвыл. Цепь намоталась ему на руку, прожигая на коже алые полосы.
   Энтрери в мгновение ока очутился рядом с ним. Он выбил меч из руки лейтенанта, и оружие отлетело далеко в сторону. Сжав кулаки и чуть выпятив средние костяшки, он ударил противника одновременно в оба виска. В глазах у Гордеона потемнело, он безвольно уронил руки, а Энтрери с силой ударил его лбом в лицо. Гордеон стал заваливаться назад, но убийца поймал его и повернул спиной к себе, потом пропустил руку у него между ног и ухватил за запястье. Чуть повернув его так, чтобы он оказался вровень со стрелком, Энтрери изо всех сил толкнул лейтенанта прямо на перепуганного солдата с самострелом. Гордеон так тяжело ударился об оружие, что разрядил арбалет.
   Оставшийся в живых солдат бросился на Энтрери сбоку, но он был не особенно умелым воином, даже по меркам Кадрана Гордеона. Наемный убийца без труда уклонился от его неуклюжего выпада, а потом сделал быстрый шаг вперед, даже не дав солдату возможности отдернуть клинок назад. Ухватив его за запястье руки, державшей меч, он высоко поднял ее, шагнул вперед и вывернул солдату запястье так, что тот от боли уже не мог ничего сделать.
   Солдат начал отбиваться свободной рукой. Энтрери взялся ладонью за лезвие меча и, пока парень не сообразил, что он делает, отклонил его назад через запястье, отчего невыносимая боль волной прошла по всему телу солдата. Чуть передвинув руку, Энтрери легко вынул меч из пальцев противника и быстро повернул его.
   Потом убийца отдернул назад руку и всадил меч снизу вверх в брюшину солдата, пропоров ему и живот, и легкие.
   Молниеносным движением, не озаботившись даже вытащить меч, он развернул умиравшего, намереваясь и его толкнуть на стрелка. И в самом деле, упорный стрелок уже прилаживал новый дротик. Но в дверях появился куда более опасный враг — чародей в развевающихся одеждах. Энтрери заметил, что он поднял какой-то тонкий прутик — очевидно, волшебную палочку, — но в следующий миг можно было различить только мелькание рук и ног, потому что он толкнул на мага убитого солдата, и оба отлетели прочь.
   — Разве я еще не заслужил твоего одобрения? — прокричал Энтрери оглушенному Кадрану Гордеону, при этом стремительно перемещаясь, потому что стрелок не спускал его с прицела, а магу почти удалось подняться на ноги. Убийца почувствовал жгучую боль в боку — туда угодил дротик, но стиснул зубы и с ревом, заслонив руками лицо и подтянув под себя ноги, выпрыгнул в окно, проломив переплет, и пролетел десять футов до тротуара. Едва коснувшись земли, он оттолкнулся и сделал боковой кувырок, а потом еще один, чтобы погасить силу удара. Потом вскочил и бросился бежать, а в стену совсем рядом с ним вонзился дротик, пущенный из самострела вслепую.
   Все вдруг пришло в движение, потому что отовсюду, из всех мыслимых укромных уголков стали появляться солдаты Басадони.
   Энтрери пустился бежать по какому-то переулку, перескочил через верзилу, наклонившегося, чтобы ухватить его поперек туловища, и резко свернул за угол. Быстро, как кошка, он полез на крышу, пробежал по ней, перепрыгнул через другой переулок на крышу противоположного дома и помчался дальше.
   Он спустился на широкую улицу, потому что понимал: преследователи будут поджидать его в переулках. Он стремительно взобрался на стену какого-то здания, руками и ногами уцепившись за едва заметные шероховатости, и замер, распластавшись так, что совершенно слился со стеной.
   Вокруг раздавались крики «Взять его!», прямо под ним пробегали солдаты, но, к счастью для Энтрери, крики постепенно стихали и становились все реже. Он чувствовал, что полученное ранение серьезно, вероятно даже смертельно, хотя кровопотеря и была небольшой. В конце концов он с трудом сполз по стене, сил едва оставалось на то, чтобы держаться на ногах. Положив ладонь на бок, он ощутил, что толстый плащ насквозь пропитан горячей кровью, и при этом нащупал самый кончик глубоко засевшего дротика.
   Теперь он едва дышал. А что это могло означать, он хорошо понимал.
   Однако удача сопутствовала ему, потому что, когда он вернулся к харчевне, солнце еще не взошло, а на улице почти не осталось солдат Басадони, хотя наверняка внутри они были. По обломкам на тротуаре Энтрери легко разыскал свое окно и прикинул высоту, на которой находился его тайник. Нужно было пробраться туда неслышно, как тень, потому что он слышал доносившиеся из его комнаты голоса, в том числе и голос Гордеона. Энтрери полез вверх, находя надежные зацепки и изо всех сил стараясь не стонать, хотя на самом деле ему хотелось вопить от боли.
   Он терпеливо и тихо расковыривал старое, подгнившее дерево. Наконец ему удалось оторвать обшивку и вытащить кинжал и маленький кошель.
   — Не иначе как он воспользовался магией, — едва не переходя на визг, кричал Гордеон. — Проверь-ка еще!
   — Никакого волшебства нет, господин Гордеон, — послышался другой голос, видимо, чародея. — Если у него и были какие-то магические предметы, вероятно, он продал их еще прежде, чем попал сюда.
   Несмотря на боль, Энтрери улыбнулся, услышав, как Гордеон громко заскрипел зубами и что-то с досады пнул ногой. Маг был прав, но ведь они изучили только его комнату, а перекрытия не проверяли.
   С кинжалом в руке наемный убийца плелся по все еще безлюдным улицам. Он надеялся, что наткнется на какого-нибудь солдата Басадони, чтобы обрушить на него накопившуюся ярость, хотя сомневался, что у него сейчас хватит сил даже на зеленого новичка. Вместо солдат он набрел на пару пьянчуг, один из которых спал, приткнувшись к стене дома, а другой разговаривал сам с собой.
   Беззвучно, как смерть, убийца приблизился. Его драгоценный кинжал обладал на редкость полезной особенностью — он мог высасывать жизненные силы из жертвы и переливать их в тело владельца.
   Сперва Энтрери расправился с болтавшим пьяницей, а потом, почувствовав себя значительно сильнее, закусил складку плаща и выдернул дротик, чуть не потеряв сознание от невыносимой боли.
   Но он взял себя в руки и занялся спящим.
   Вскоре он вышел из переулка, и никто не смог бы поверить, что этот человек недавно получил серьезное ранение. Он снова чувствовал себя полным сил и почти надеялся на то, что Кадран Гордеон все еще поблизости.
   Однако он понимал, что противостояние только началось, и, хорошо зная, насколько велики возможности гильдии Басадони, был уверен, что они значительно превосходят его силы. И даже его исключительного мастерства может оказаться недостаточно.
   Они наблюдали за тем, как люди, жаждавшие его убить, вошли в таверну. Они видели, как он в прыжке проломил окно, а потом помчался по улице. Их глаза были зорче глаз солдат Басадони, и они видели, как он пережидал, распластавшись на стене, и беззвучно рукоплескали мастерскому трюку. И теперь, понимая, что их главарь сделал мудрую ставку, они с облегчением смотрели, как он выходит из переулка. И даже сам Артемис Энтрери, лучший убийца из всех наемных убийц, не подозревал, что они где-то поблизости.
 

Глава 10. Неожиданное и безрадостное возмездие

   Вульфгар шел вдоль линии предгорий Хребта Мира, искренне надеясь, что па него бросится какое-нибудь чудовище и он сможет высвободить клокочущую внутри ярость. Несколько раз он набредал на какие-то следы и пытался следовать им, но следопытом он был плохим. Хоть он отлично переносил суровый климат, его умение идти по следу нельзя было даже сравнить с мастерством дроу. Равно как и его способность ориентироваться.
   Когда на следующий день он поднялся на утес и огляделся, то неожиданно для себя обнаружил, что пересек по диагонали край горного хребта и все южные земли широко расстилаются перед ним как на ладони. Вульфгар оглянулся назад, думая, что в горах больше вероятности ввязаться в битву, но помимо воли его взгляд снова обратился к открытым полям, темным островкам леса и множеству длинных и неведомых дорог. Он почувствовал, как забилось сердце, как проснулась в нем жажда открытого пространства, желание вырваться за границы замкнутого мира Долины
   Ледяного Ветра. Может, в большом мире ему удастся испытать нечто такое, что затмит бесконечный мучительный морок образов в его голове? Может, отрешившись от знакомого окружения, одного и того же день ото дня, он избавится и от ужасов Абисса?
   И Вульфгар двинулся вниз, в южные земли. Часа через два он натолкнулся на новые следы — скорее всего орков, — но теперь прошел мимо. Когда солнце скрылось, горы уже остались позади. Он стоял и смотрел на закат. В подбрюшьях темных облаков собиралось рыжее и красное пламя, и небо на западе казалось исчерченным сияющими полосами. Выше, в нежной голубизне небес, в просветах облаков проглядывали редкие бледные звездочки. Он стоял и смотрел, а между тем все цвета погасли, из полей в небо поднималась тьма, и над его головой понеслись рваные облака. Звезды мерцали. Вульфгар решил, что это миг его возрождения. Начало новой жизни — жизни человека, одинокого посреди большого мира, человека, полного решимости думать о настоящем, а не о прошлом, и предоставить прошлое самому себе.
   Он сделал привал на равнине, под раскидистыми ветвями ели. Однако, несмотря на всю его решительность, кошмары преследовали его и здесь.
   Тем не менее на следующее утро Вульфгар шел, покрывая размашистым шагом милю за милей, следуя за направлением ветра, полетом птицы или прихотливыми изгибами ручейка.