Существует очень значимый факт, касающийся взаимосвязи между ересью и ведовством, значение которого явно недооценивается. Расцвет гонений пришелся в Англии на первую половину XVII века, то есть вскоре после эпохи краткого, но исторически важного религиозного возрождения, когда королева Мария I предприняла массовое восстановление в правах англичан. Ее труды были прерваны гордостью, вожделением и низостью сестры. В Шотландии, отравленной ядом Кальвина и Нокса, огонь и веревка не знали отдыха. Очевидно, что эти ереси повлекли за собой вспышку ведовства. В Ирландии, за редчайшими исключениями, практически не было преследования ведьм – можно здесь вспомнить разве что знаменитое дело дамы Алисы Кателер в 1324 году; в XVII веке было всего несколько судебных процессов, все из которых были инспирированы протестантами. Причины этого вполне ясны. Для появления ереси там не было никаких предпосылок, пока в эту страну не проникли чужеземцы. Ирландцы, безусловно, верили в ведьм, но когти дьявола были коротко острижены непреклонностью католической церкви.
   В 1022 году некоторое количество манихеев было сожжено живьем по приказу Роберта I. Они были прокляты синодом в Орлеане и отказались покаяться в своих заблуждениях. [54]Современный тому времени документ свидетельствует о связи еретиков с ведьмами, поклоняющимися Дьяволу, предстоящему перед ними в обличии животного. Подробно описываются и другие отвратительные ритуалы, так что можно сравнить их с теми, о которых пишут Шпренгер, Боден, Боге, де Ланкр, Гуаццо и другие. В источнике говорится буквально следующее: «Перед тем как перейти к другим деталям, я хотел бы написать для тех, кто этого еще не знает, как делается та еда, которую они называют Пищей Небес. В определенные ночи все они собираются в условленном доме, причем каждый приносит с собой зажженную лампу. Затем они начинают напевно произносить имена различных демонов, как будто совершают литанию, и продолжают делать так, пока внезапно не ощутят, что среди них появился Дьявол в форме какого-либо животного или иным образом. И как только они ощутят его в своей среде, то немедленно тушат все лампы и каждый пытается овладеть той женщиной, которая случится быть в тот момент ближе к нему. Когда же рождается у них ребенок, на восьмой день все они собираются вместе и разжигают посреди своего собрания большой огонь, и затем ребенок проносится в ходе церемонии через огонь подобно тому, как язычники в старину свершали свои жертвоприношения, и наконец ребенка сжигают в огне. Оставшееся же они тщательным образом сохраняют, подобно тому, как христиане сохраняют Святое причастие Тела Христова, и дают тем, кто стоит на пороге смерти, как если бы это было последнее причастие. И дает Диавол такую силу этим уголькам, что тот, кто единожды попробовал их, пусть и в малом количестве, уже вряд ли может быть возвращен в истинную веру. Но следует ограничиться уже сказанным, дабы убедить всех христиан воздерживаться впредь от подобных заблуждений. И да воспретит Господь тому, чтобы кто-либо движимый любопытством начал разделять их». [55]
   В Форфаре, в 1661 году, Хелен Гутри и четыре другие ведьмы извлекли из земли тело некрещеного младенца, похороненного в церковном дворе у юго-восточных дверей церкви, «и отрезали от него несколько кусочков, взяли ступни, ручки, часть головы, часть ягодиц и сделали из них пирог, для того чтобы съесть его и, таким образом, сделать невозможной исповедь (как они предполагали) о своем ведовстве». [56]
 
Похищение тела некрещеного младенца, похороненного в церковном дворе
   Очевидна близость воззрений 1022 и 1661 года, и объясняется это тем, что придерживавшиеся их входили в одну организацию. Да и имя Vaudois –вальденсы сохранилось как вуду – понятия, важнейшего для африканского фетишизма, или, если хотите, ведовства, перенесенного на американскую почву.
   В 1028 году граф Альдуин сжег немалое количество манихеев в Ангулеме, и хроника передает, что: « Interea iussu Alduiniflammis exustae sunt mulieres maleficae extra urbem» (В это время некие злые женщины, еретички, были сожжены за городом по приказу Альдуина). [57]Тамплиеры, чей орден был уничтожен, а члены его казнены по той причине, что придерживались магических практик, представляли сообщество гностиков-еретиков, активных агитаторов своих взглядов, тесно связанных с богомилами и мандеями, а также безбожными иоаннитами. [58]
   В своем последнем труде «Религия манихеев» [59]доктор Баскит, дающий в своей книге множество интереснейших деталей, стремится показать, что богомилы, катары, альбигойцы и другие сомнительные организации не более чем отдельные фрагменты всей суммы последователей учения, содержащегося в манихейских источниках. Те м не менее он указывает, что «было бы неправильным называть эти секты, даже альбигойцев, именем манихеев». Несмотря на справедливость этого замечания, действительным остается тот факт, что проклятые верования многочисленных гностических сект и организаций являются разработкой тем, содержащихся в первоначальном учении Мани. Зло учения манихеев продолжило свою жизнь в их ересях, которые являлись естественным продолжением его воззрений.
   В начале нашего столетия были сделаны открытия важных источников, относящихся к манихейским воззрениям. Три или четыре научные экспедиции в китайский Туркестан вернулись с тысячами фрагментов, обнаруженных преимущественно в окрестностях города Турфан. Многие из этих текстов написаны специальной тайнописью манихеев, некоторые из них могут быть расшифрованы, хотя, к сожалению, в основном эти документы представляют из себя незначительные по объему тексты, обрывки книг и свитков, написанных на малоизвестных языках. Большая часть доктрины манихеев – это весьма странная и фантастично сформулированная теософия. Известно, что предпочиталось передавать важные основы этой доктрины в устной традиции. Один из наиболее значимых отрывков, « Хуастуанифт»,или «Исповедание» был обнаружен практически полностью. Написан он на тюркском языке древнего Туркестана и полон самых удивительных противоречий и парадоксов, как следствие многочисленных двойных значений и тонкостей.
   Вопрос заключается в том, должны ли мы относиться к манихейству, как к ереси, возникшей на христианской почве, или же воспринимать его как отдельную религию. Езних из Колба, армянский писатель V столетия, нападая на зороастризм, считает его разновидностью персидской религии. Православные документы, однако, начиная с Марка Диакона относятся к манихейству в основном как к христианской по происхождению ереси, и, видимо, подобный взгляд верен. Существует полемический фрагмент, пара плохо сохранившихся листков, в которых манихейский писатель призывает проклятия и бешено нападает на тех, кто почитает Сына Марии (Бар Марьям) Сыном Адонаи.
   Может быть, здесь подходящее место для того, чтобы опровергнуть курьезное заблуждение, присутствовавшее в ряде книг об альбигойцах, эхо которого встречается и по сей день в литературе на эту тему, как, например, у миссис Гренсайд, которая пишет, что «альбигойцы – секта XIV столетия, которой пришлось в силу секретности своих доктрин перенести немало преследований от церкви». [60]Видимо, у многих осталось подобное ложное впечатление, и лет семьдесят назад альбигоец нередко выглядел твердым протестантом с мечом в одной руке и Библией в другой, защищающим домашний очаг от разбойников, возбужденных призывами католических священников. Ничего не может быть более далеким от правды. Альбигойцы были сатанистами, вставшими на путь зла, и, безусловно, они нашли бы себе скорую смерть от огня в пуританской Англии при Кромвеле или в кальвинистской Шотландии, если бы только протестанты прознали об их деятельности. Как хорошо сказал др. Арендсен: [61]«Альбигойство было не просто антихристианской и антицерковной ересью, это был бунт против природы, тлетворное извращение человеческих инстинктов».
   В конце XIX столетия Фабром де Эссартом была основана неогностическая церковь, но выдающийся понтифик Лев XIII немедленно проклял ее с соответствующей суровостью как рецидив известной ереси альбигойцев, к которой добавились новые ложные и нечестивые доктрины. И до сих пор, как говорят, у этой организации есть некоторое число обманутых приверженцев. Эти неогностики верят, что мир был создан Сатаной, могучим соперником всемогущего Бога. Они также учат опасной разновидности коммунизма, благовидно прикрываемой именами вроде «Братства людей» или «Братства наций».
   В 1900 году после призыва Жоана Брико, [62]патриарха всемирного гностицизма в Лионе, где он проживал еще в 1913 году по адресу rue Bugeaud, 8, неогностики объединились с валентинианами, союз их был одобрен в 1903 году псевдособором в Тулузе. Но несколько лет спустя д-р Фужарон, принявший имя Софроний, вновь объединил все ветви этого движения за исключением валентиниан в организацию Гностическая церковь Лиона. Валентиниане же продолжали добиваться спасения своими методами; известно, что в 1906 году они отправили на адрес республиканского правительства Франции официальный запрос, в котором защищалось право на создание религиозных объединений. Воистину верно сказал в свое время Гюисманс, что сатанизм процветает в Лионе, где «ou toutes les heresies survivent» – «каждая ересь зеленеет и дает плоды». Эти гностические собрания состоят из «совершенных» мужского и женского пола. У современных валентиниан существует нечто вроде спиритуальной свадьбы, при которой мистическая возлюбленная нарекается Еленой. Настоящий основатель этой секты Валентин, как пишет св. Епифаний ( HaeresisXXXI), родился в Египте и получил образование в Александрии. В силу своих ошибок он был отторгнут от Церкви и умер на Кипре около 160 – 161 гг. от Р.Х. Его ошибочная теория представляет достаточно странное смешение греческих и восточных воззрений с легким оттенком христианских идей. Христология Валентина представляется наиболее абсурдной. Похоже, он полагал, что существуют три искупителя, при этом считая, что Христос, сын Марии не был воплощен и не пострадал. Наиболее известные ученики Валентина Ираклеон, Птолемей, Марк и Бардесан значительно разнились в своих учениях как друг от друга, так и от своего учителя. Немалая часть писаний этих гностиков и множество выдержек из трудов самого Валентина дошло до нашего времени.
   Некоторые писатели XIX века обратили внимание на то, что существует связь между определенными моментами церемоний шабаша и ритуалами языческих божеств – наблюдение, безусловно, верное. Мы уже видели, что ведовство, в той форме как оно существовало в Европе, начиная с XI века, являлось порождением гностической ереси; ересь же в силу своей природы не может не опираться в значительной степени на языческие идеи. В определенном смысле ведовство выступает наследником старой дохристианской магии, но очень скоро оно видоизменилось или же, точнее, с приходом христианства вынуждено было предстать в своем настоящем виде и продемонстрировать истинную суть, заключающуюся в поклонении принципу зла, врагу рода человеческого, Сатане.
   Нельзя отрицать того, что существуют символы общие как для христианства, так и для древних религий. Было бы весьма удивительно, если бы Церковь, начиная обращение язычников в греко-римской среде обратилась бы для общения с народом к совершенно новому языку и последовательно отвергала бы все существующие обряды и практики, которые ранее служили для выражения религиозного чувства.
   В пределах региона, в котором господствовало единообразие обычаев, методы выражения важнейших для человека эмоций не могли сильно различаться, и было естественным, что новая религия вобрала в себя и абсорбировала все хоро-54
   шее, что присутствовало ранее в ритуале, многие из элементов которого следовало лишь должным образом интерпретировать и исправить, для того чтобы христианские души обрели язык для общения с Истинным Богом. Некоторые элементы молитвы и обращения к Богу, использование благовоний и светильников, горевших день и ночь в святилище, приношение даров в знак благодарности за полученные блага, все эти распространенные с древних времен выражения благочестия и признательности по отношению к божественным силам известны издавна. Было бы странно, если их эквиваленты не встречались во всех религиях.
   Цицерон передает, что в Агригенте существовала почитаемая статуя Геркулеса, рот и подбородок которой были едва различимы, так как многочисленные верующие прилагались к ним губами. [63]Бронзовое подножие статуи первого Папы Римского, св. Петра также было «зацеловано» поколениями приходивших к ней христиан. Но глупцом был бы тот, кто посчитал, что нынешние католики переняли подобные практики у сицилийских современников Верреса. В действительности аналогичные мысли просто пришли в голову людям разных эпох, но при сходных обстоятельствах, и нашли одинаковое выражение.
   Так, греки считали некоторых из своих героев смертными сынами кого-либо из богов. Эти герои особо почитались в тех городах, где они родились и которым через их посредничество была дарована милость высших существ. После смерти они становились патронами и защитниками своего города. В каждой стране, городе, а подчас и деревне были местные божества, которым возносились молитвы и которым воздвигали памятники. Центром поклонения герою являлась, как правило, его гробница, которая нередко воздвигалась посреди агоры, средоточия общественной жизни. В ряде случаев над гробницей воздвигалось специальное здание, нечто вроде часовни, известной как ?????. В знаменитых храмах также нередко помещались многочисленные кенотафы прославленных героев, подобно тому как раки с мощами святых почитаются в христианских церквях. [64]Более того, в Греции нередки были случаи перенесения костей или пепла героев с одного места на другое. Так, в архонтство Апсефиона, в 469 г. до Р.Х. останки Тесея были перенесены из Скироса в Афины, причем в город их внесли посреди всеобщего ликования и после многочисленных жертвоприношений. [65]Фиванцы обнаружили в Трое кости Гектора, а также передали афинянам останки Эдипа, лебадейцам – мощи Архесилая, мегарцам – кости Эгилея. [66]
   Аналогию между этими древними практиками и христианским почитанием святых можно развернуть еще шире. Подобно тому, как в наших церквях нередко выставляются на обозрение предметы, принадлежавшие святым и потому достойные почитания, так и в старых храмах показывали различные редкости, чья связь с богом или героем требовала к ним уважения. В Минихи Трегьер (Minihi Tregueir) мы можем поклониться фрагменту бревиария св. Ива, в Сане почтить епитрахиль св. Фомы Кентерберийского, в Байо – ризу св. Регноберта, в Санта Мария Маджиоре – пояс и вуаль св. Схоластики; таким же образом в Древней Элладе были выставлены кифара Париса, лира Орфея, фрагменты кораблей Агамемнона и Энея. Нужны ли новые доказательства тому, что почитание святых мощей есть не более чем языческий пережиток?
   Если смотреть на вещи поверхностно, то эта версия кажется весьма правдоподобной, но она немедля рассыплется в прах перед суждением профессионального историка. Культ святых и их реликвий не является производным от древнего поклонения героям, но глубоким почитанием мучеников, и это может быть неопровержимо доказано. Мы имеем дело с двумя параллельными процессами, у обоих из которых было сходное начало, с двумя культами, развивавшимися по схожим законам, но не оказывавшим при этом друг на друга никакого взаимного влияния. Надо ли говорить, что незадачливый фольклорист, который бы не удержался от соблазна выдвинуть по этому поводу собственные теории, не обладая знаниями в области истории, потерпел бы здесь полный и незамедлительный крах. Также возвращаясь к ведовству, следует заметить, что в ритуалах шабаша просматриваются церемонии, определенно ведущие свое происхождение от языческих суеверий. Но они отнюдь не являются определяющими. Следует признать, что основной тезис антропологического исследования мисс Мюррей « Культ ведьм в Западной Европе», [67]работы тщательно документированной и написанной с немалым мастерством, совершенно неверен. Мисс Мюррей утверждает, что «за христианской религией прослеживается культ, практиковавшийся многими классами общества», который «может быть прослежен в дохристианские времена и является древней религией Западной Европы». Автор дает нам скрупулезное описание основных праздников этого выдуманного культа, его иерархии, организации и множество других деталей. Пиры и танцы – непристойные кошмары шабаша – «показывают, какая это была веселая религия»! Трудно было прийти к более удивительному заключению. Но мисс Мюррей продолжает: «в силу последнего обстоятельства эта религия была совершенно непонятна мрачным инквизиторам и реформаторам, которые всячески подавляли ее».
   Реформаторы, несмотря на всю свою непреклонную суровость, отлично понимали, с чем им приходится иметь дело; также и инквизиторы, сыновья св. Доминика, безграничного в милосердии, и св. Франциска, само имя которого дышит Христовой любовью к тварному миру, были людьми обширных знаний и глубокой любви к ближнему, первейший долг которых состоял в искоренении вредоносной заразы, угрожавшей проклятием всему обществу. Мисс Мюррей, видимо, и не подозревает, что ведовство представляло из себя злочестивую и нездоровую ересь, наследие манихейского яда. «Культ Дианы», как называет она эту «древнюю религию», и который, как она полагает, дожил до Средних веков и даже до более поздних времен и стал опасным соперником христианства, есть ничто иное, как черная ересь и поклонение Сатане, а отнюдь не некое первобытное верование, связанное с аграрными культами и пресеченное вследствие неправильной его интерпретации. Правда заключается в том, что в Средние века у христианства действительно был соперник, вечный враг Церкви Воинствующей, против которого и по сей день ведет она нескончаемую борьбу, темный властелин того города, что стоит супротив золотого Града Господня, чудовищная тень отчаяния и разрушения.
   Мисс Мюррей с неутомимым усердием собирала детали, с помощью которых пыталась доказать свои надуманные постулаты. Но если временами ей и удается показать, что культ зла воспринял наиболее мерзкие суеверия язычества, в которых перемешались похоть и жестокость, что видно на примере неразвитых или склоняющихся к упадку народов, то и здесь мисс Мюррей не смогла проследить преемственность подобных практик. Чаще всего она – пусть и неосознанно – просто искажает факты в угоду своим теориям. Например, мисс Мюррей говорит о ведьмах, «которые подобно мученикам раннего христианства рвались навстречу своей судьбе для того, чтобы погибнуть за свою веру и своего бога». [68]И далее, обсуждая «Жертву Господню», тему весьма интересную и, без сомнения, неподходящую для дискуссий исследователей фольклора, которые, разрабатывая ее, делают самые удивительные и неверные выводы на этой основе, исходя из очень скудного и противоречивого материала и большого количества самых экстравагантных теорий и басен, мисс Мюррей говорит нам, что сожжение ведьм палачами есть ничто иное, как «жертвоприношение воплощенного божества». [69]
   Можно даже предположить, что приговоренные к смерти шли добровольно и весело на этот жесточайший вид казни, так как исследователем используется выражение «самопожертвование на смерть». На самом деле в материалах ведовских процессов мы постоянно находим свидетельства о том, что обвиняемые использовали, что вполне естественно, совершенно любые способы для того, чтобы избежать своей судьбы, – с помощью побега, как было это в случае с Жилем де Силле и Рожером де Бриквиллем, соратниками Жиля де Реца; с помощью долгой и затянутой защиты, как в случае с Агнессой Финни, казненной в Эдинбурге в 1644 году; с помощью угроз и шантажа влиятельных персон – таким образом старой Бетти Лэнг из Питтенвина удалось покинуть тюрьму невредимой в 1718 году; рассказами о своей мнимой беременности, как в случае с матушкой Самуэль, ведьмы из Вербуа, повешенной 7 апреля 1593 года; с помощью самоубийства, как сделал известный колдун Джон Рид, повесившийся в тюрьме Пэйсли в 1697 году.
   Мисс Мюррей пишет по поводу своей теории «жертвоприношения воплощенного божества» так: «Эта теория, в частности, объясняет, почему тела ведьм и колдунов, мужчин или женщин, всегда сжигались и оставшиеся угли разбрасывались; вплоть до XVIII века считалось, что это единственно возможный способ избавиться от их тел; есть ряд других случаев, связанных с образом смерти жертв инквизиции, которые не могут быть объяснены по-другому». [70]Три источника цитируются в качестве доказательства этих трех заключений, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что ни один из них не подтверждает даже в малейшей степени ни одно из этих трех предположений. В первую очередь мы узнаем, что «в свете этой теории проясняется судьба Жанны д’Арк». Автор делает предположение, не делающее чести его интуиции ученого, что св. Жанна, оказывается, «исповедовала некую древнюю религию, а не христианство». Надо ли говорить, что не существует ни малейшего свидетельства, подтверждающего эту точку зрения.
   Мисс Мюррей приводит дело Жиля де Реца для доказательства своих постулатов, но пример она выбрала явно неподходящий. Нам рассказывается, что «подобно Жанне он хотел пострадать за свою веру», под которой подразумевается выдуманный «культ Дианы». Но это предположение носит совершенно надуманный характер. Оно никак не подтверждается ни его поведением на суде, ни текстом самого дела, ни каким бы то ни было авторитетным источником. Жиль де Рец был повешен на виселице, расположенной над костром, но когда веревка прогорела, тело немедля было подобрано с ярко горящей древесины и впоследствии похоронено в ближайшей кармелитской церкви. Можно здесь вспомнить также казнь Савонаролы и двух его товарищей-монахов 25 мая 1498 года. Они приняли смерть на виселице, их тела были преданы огню, угли были собраны и сброшены в Арно. Жиль де Рец был приговорен к смерти тремя различными судами: святой инквизицией, президентами которой были Жан де Малеструа, епископ Нанта и Жан Блуан, вице-инквизитор, по обвинению в ереси и колдовстве; епископским судом по обвинению в святотатстве и нарушении прав церкви; гражданским судом, руководимым Иоанном V, герцогом Бретани по обвинению в серийных убийствах.
   Третий случай, о котором говорит мисс Мюррей – дело майора Вейра, который «явился с повинной и был казнен за колдовство в Эдинбурге». Томас Вейр, твердолобый пуританин, лидер «строгого нрава пресвитерианской секты» почитался святым во всем Эдинбурге. Тем не менее тайно он вел жизнь, наполненную мерзкими преступлениями, и был запятнан самыми отвратительными и извращенными деяниями. В 1670 году, когда ему исполнилось семьдесят лет, его настигли поздние угрызения совести, сожаление и раскаяние в совершенном; он был на пороге безумия, и облегчить его страдания могла лишь полная и публичная исповедь во всех его преступлениях. В течение нескольких месяцев его бывшие сторонники во избежание скандала и позора сдерживали производство дела, но затем чиновник, «которого они полагали более прямым, нежели мудрым», открыл глаза на происходящее лорду-мэру этого города, и расследование было начато.
   Изможденный старик, непрестанно восклицающий, что «страх Господень овладел его душой и заставил исповедаться в преступлениях и стать собственным обвинителем», был арестован вместе со своей сумасшедшей сестрой Дженет, вовлеченной в его мерзости. «И все время пребывания в тюрьме знал он, сколь тяжек гнев Господень, приведший его к столь великому отчаянию», и тем, кто навещал его, заявлял, что «известно мне, что на небесах скреплен уже печатью приговор мой о вечном проклятии… ибо ничего не осталось во мне, как ни вглядываюсь, кроме тьмы, черной мглы, серы и огня, из ада изшедшего». [71]Материалы дела представляют полный и вполне различимый психологический портрет этого грешника. Столь внезапный припадок отвращения к самому себе, ненависть к свершенному злу и невозможность искреннего раскаяния в грехах возможны в семидесятилетнем старце, тело которого истощено многолетними излишествами, а память ослабла из-за той сложной роли, которую приходилось ему лицемерно играть. Прилив столь сильных эмоций, как у этого человека, нередко уступает место ужасающим моральным страданиям, которым психиатр Маньян дал имя «мания тревоги», [72]разновидности психического заболевания, которое нередко приводит пациента к истерическим признаниям и безграничному отчаянию. «Я убежден, – пишет один автор о деле майора Вейра, – что заключенный был невменяем во время проведения процесса». [73]Его сестра неистово обвиняла своего брата в ведовстве, но примечательно, что в этом деле подобные обвинения даже не были приняты к рассмотрению. Я не хочу сказать, что Вейр не был заподозрен в колдовстве; по правде говоря, он получил широкую известность именно в этом качестве, и весьма странные истории рассказывались о его магическом жезле и прочих достойных осуждения вещах. На суде, однако, его обвиняли главным образом не в магии. Он был признан виновным в распутстве, прелюбодеянии, кровосмесительной связи и скотоложестве и по нескольким пунктам был приговорен к удушению между Эдинбургом и Лейтом в понедельник, 11 апреля 1670 года, тело же его было предано огню. Дженет Вейр была осуждена за инцест и ведовство и повешена 12 апреля на Сенном рынке в Эдинбурге. До конца эта несчастная лунатичка «полагала весьма большое доверие своей постоянной приверженности Писанию, кое она именовала делом Христовым