Страница:
– Алло, – повторил голос. – Это, очевидно, Николай Николаевич?
– Да, – сказал Гришин. – Да, это я.
– Передаю трубочку Алле Андреевне.
И сразу ворвался голос жены:
– Коля! Коля, господи, что происходит? Я так волнуюсь, Коля.
– Все в порядке, – выдавил он. – Как вы? Как заинька?
– Мы? Мы нормально… Но что происходит, Николай?
– Ничего, ничего…Потом я все объясню. А как там моя заинька?
– Она спит, Коля. Накупалась в бассейне, нагулялась по саду, сейчас спит.
У Гришина сжалось сердце от нежности к заиньке – самому дорогому на свете человечку. Маленькому, беззащитному, слабому… безгрешному, но подло и несправедливо наказанному судьбой. Николай Гришин готов был принять на себя ее болезнь. Любые муки готов был принять он, чтобы избавить Оксану от болезни. Но это было невозможно.
И вот теперь у него появился шанс реально помочь дочери. Спасти ее, подарить ей жизнь… пусть даже ценой собственной свободы.
Гришин сжал трубку так, что побелели костяшки пальцев.
До рывка осталось двадцать две минуты.
Танцор остановил машину в сотне метров от кладбища. На этот раз он был на скромной серой «девятке». «Девятка» после «бээмвухи» – как ишак после арабского скакуна. Это Танцора сильно раздражало… Танцор остановил машину, вытащил из кармана радиостанцию, провел перекличку.
Морда уже занял позицию на улице Мира. Ерофей ждал на улице хирурга Орлова. Лом подстраховывал на Вокзальной, напротив памятника Фрунзе… тоже, кстати, владимирский сиделец.
– Всем – готовность, – сказал Танцор.
До рывка осталось десять минут.
Контролер с громкой фамилией Солженицын отработал в централе почти восемь лет. Всякого насмотрелся. Такого и в книжках не опишут, чего в тюрьме насмотришься. Впрочем, Солженицын книжек не читал. На хер их читать? Все ложь, пи…деж и провокация. По телеку тоже, но там хоть напрягаться не надо: сиди на жопе ровно, дуй пиво, гляди на экран… а че еще делать?
Службу свою Солженицын, которого зэки именовали Купец, почти что любил. Ну не то чтобы любил… чего там любить?… но, в общем, ценил. Потому как с туповатыми мозгами не особенно-то где устроишься. А в тюрьме – за милую душу. Денег, конечно, платят курам на смех. Но если грамотно подойти, то подзаработать можно и в тюрьме. Арестанту водочки принести, чайку, малявку. И у него же, зэка гнойного, по дешевке фирмовую вещь купить. Вон у этого, в сорок третьей хате, куртка шикарная, лайковая… Но ухо надо востро держать! Опера, блядюги, так и норовят подловить. Да и Хозяин крут – спуску не дает…
Рассуждения Купца прервал стук в кормушку.
– Ну какая падла так ломатится? – потянулся Купец. – Ща впендюрю. Ща так впендюрю – мало не покажется.
Купец не торопясь направился к хате, откуда доносился стук и крики. Часы показывали 0:56.
От нервного напряжения у Николая Гришина сильно болела голова… Электрик открыл стальную дверь электрощита. Потом вытащил из сумки дохлую крысу… на правую руку надел перчатку из толстой резины. Посмотрел на часы – 0:58. Рано. Надо ждать. Тушкой крысы Гришин стер пот со лба и стал смотреть на циферблат «Ориента».
Купец заглянул в глазок… Ну, конечно – драка! А кто это махач-то затеял? Ага, Волк с Пивоваром. Эт-то неправильно. Волк – стоящий пассажир, всегда при бабках. А вот с Пивовара нет навара… хе-хе… стишок получился… а Волк – денежный клиент. Надо этому Пивовару впендюрить. Он, вообще-то, крутой. Но впендюрить надо.
Купец вставил ключ в замок.
Иван держал Волка в «жестком» захвате. Волк хрипел. Когда в двери повернулся ключ, Иван шепнул на ухо:
– Только без мокрухи, Рома. Понял?
– Понял, понял, – отозвался Волк.
Купец вошел, выставил вперед добротный «пивной» живот и постучал дубинкой по ладони левой руки. Так ведут себя в американских боевиках крутые американские копы. Вот только у копов есть еще и «кольт», а контролеру в СИЗО огнестрельное оружие не положено.
– Сокрушу! – зарычал Купец. На него не обращали внимания.
– Ну, держись, мандавохи! – вынес Купец окончательный вердикт, сделал шаг вперед и занес дубинку.
Секунды побежали для Таранова как при десантировании со сверхмалой.
Купец лежал на спине, в голове гудело. Таранов стоял сверху, поставив одну ногу на грудь контролера… Купец уже открыл рот, чтобы закричать, но тут Пивовар выдернул из-под куртки руку… а в руке у него была «граната».
– Знаешь, что это такое? – негромко спросил Таранов.
Купец захлопал глазами. Он смотрел снизу вверх, против света, но, конечно же, разглядел, что у Пивовара в руке.
– Знаешь? – переспросил Иван. Купец сглотнул слюну, вмиг наполнившую рот, и кивнул. Таранов выдернул кольцо… По хате прокатился вздох. А у Купца мгновенно, остро, свело живот. Ему показалось, что сейчас зэчара разожмет руку и тогда…
– Есть и вторая, – сказал Волк. Он присел и помахал перед носом Купца «гранатой». Купца почти парализовало страхом.
– Нам нужно отсюда выйти, – ласково сказал Волк. – Проводишь нас до двери?
– Не имею права, – прохрипел Купец.
Волк вырвал кольцо из своей «гранаты». Сказал негромко:
– Это правильно. Нет у тебя такого права. Ну ладно. Мы сами как-нибудь… Мы сейчас уйдем, Купец. Закроем дверь. А гостинчик вот этот я тебе через кормушку кину.
Камера загудела. Один Одессит молчал. – Не надо, – прошептал Купец. – Не надо. Я вас выведу.
Позолоченные стрелки на циферблате дорогущего «Радо» на руке Танцора показывали 0:59. Он сидел в машине и ждал…
Стрелки на циферблате «Ориента» тоже показывали 0:59. Гришин теребил в руках крысу. Тушка уже остыла, и населяющие ее вши вылезли из шерсти наружу… По лицу Гришина катился пот.
И «Омега» на руке Таранова показывала 0:59. Иван и Волк стояли у двери корпуса и ждали, когда погаснет свет. За их спиной остались три поста и три прикованных наручниками к дверям контролера. Напряжение достигло предела… Подал голос очухавшийся Купец:
– Ну что вы? Ну, Волк! Ну, зачем? Ведь все равно дальше запретки не уйдете… перестреляют с вышек на хер! Ну, Волк!
Волк с развороту ударил его дубинкой по голове. Массивное тело осело на пол. Волк ударил еще дважды.
Секундная стрелка бежала по циферблату, минутная приближалась к цифре «12»… тик-так… тик-так… тиктак… осталось десять секунд… восемь… пять… Сейчас! Сейчас погаснут все окна, все фонари, все прожектора на вышках. На Владимирский централ навалится сплошная, непроглядная темнота… Минутная стрелка встала на «12». Ну!
Свет горел.
– Тревога! – заорал кто-то из отошедших от шока контролеров в глубине корпуса. Другой голос подхватил: – Тревога! Побег!
Секундная стрелка обежала еще один круг. Потом еще, а свет горел. Вся тюрьма была залита безжалостным пронзительным светом. Волк заскрипел зубами.
Танцор в салоне «девятки» откинулся на подголовник и прошептал: сука, сука… порву. Спущу в сортир по кускам.
– Тревога! – хором кричали три контролера в корпусе. Их крик несся по коридорам и лестницам. Катился как приливная волна. Усиливался, и ему поддакивало эхо: тревога, тревога, побег!
Стрелка сделала еще один круг – 01:03. Свет все так же заливал тюремный двор! Таранов уткнулся лбом в холодную стальную дверь и прикрыл глаза.
Шкура дохлой крысы кишмя кишела вшами. Гришин завороженно смотрел на эту мерзость. Что-то жуткое было в этом бегстве паразитов с остывающего носителя. Что-то фантастическое, нереальное… Он смотрел и не мог оторвать взгляд.
Запиликал телефон, и электрик очнулся, бросил взгляд на часы – 01:03!
– Тревога! – орали контролеры.
В камерах напряженно молчали зэки. Волк бил ногами тело Купца. Остервенело, зло, без разбору.
– Отвечай! Отвечай! Отвечай, сука! – орал в трубку мобильника Танцор. Гришин не отвечал.
Прикрывая лицо рукой, Гришин сунул крысу в потроха электрощита. Вспыхнули белые искры, заплясали на крысиной шкуре, на резиновой перчатке. Мерзко запахло паленым.
Вскрикнул Волк. Смолкли контролеры. Таранов открыл глаза и… ничего не увидел. Централ накрыло мраком.
Гришин вырвал руку из шкафа. Перчатка дымилась. Горела дохлая тварь на мощных контактах, огненным дождем сыпались горящие вши… Электрик выскочил на улицу – темнота была непроглядной. Только за периметром стены слабо светились огни города. Он подхватил лестницу и, подсвечивая себе фонариком, побежал к запретке. Положил на землю фонарик и лестницу.
Таранов и Волк вывалились из двери. Пригибаясь, двинулись к запретке, к тощему лучику света от фонаря Гришина. Уже доносились крики с вышек – недоуменные, непонимающие. Кто-то поспешно протопал по двору.
Иван прыгнул на фонарик, накрыл его телом.
– Тревога! – донеслось глухо из корпуса. – Тревога! Побег!
Колючку они порвали легко – ударом лестницы, как тараном. Пролезли, разрывая одежду, в запретку и втащили лестницу за собой. Точно так же – ударом – порвали проволоку сигнализации… А по двору уже бегали, уже вспыхивали фонари и лаяли псы. Затарахтел движок автозака, и загорелись фары, два луча света прожгли тьму и уперлись в стену всего в пяти метрах от беглецов… Волк присел.
– Быстро! – скомандовал Таранов. – Быстро, Рома.
Они начали поднимать тяжелую пятиметровую лестницу. До верха она не достала почти на полметра. Волк матюгнулся.
– Быстро, Рома! – повторил команду Иван. – Перекинемся.
Волк полез наверх. Скрипели деревянные ступеньки, лестница вздрагивала.
– Побег! – закричал кто-то уже во дворе. – Тревога! Весь свет – на запретку!
Таранов понял, что вот-вот они будут обнаружены. Лучи фонарей побегут вдоль стены, высветят лестницу и тогда… Но еще до того, как их нащупали лучи, их обнаружил страж, которому не нужен был свет. Ему было достаточно запаха.
Этот страж – быстрый, сильный, умный, с крепкими клыками и лапами, с записью в аттестации «злобность отличная» – был специально натаскан на арестантов.
Таранов ощутил опасность спиной. Кожей. Затылком. Каждой клеточкой ощутил он рывок зверя сквозь разрыв в проволоке. Иван крутанулся и выставил локоть. Белые, покрытые слюной клыки сомкнулись на руке, как дуги капкана, прошили кожу куртки, свитер и вонзились в тело, разрывая мышцы, проникая до костей. Иван сдержал крик, но боль прожгла насквозь. Он ударил пса по голове кулаком. Пес зарычал, но хватки не ослабил. Иван спиной оттолкнулся от лестницы, упал на собаку сверху. Пес снова зарычал и еще сильнее сомкнул пасть. Боль была невероятной. Иван всем весом прижал голову пса к земле. Ударил кулаком раз, другой… третий. Никогда еще он не вкладывал в удар столько ненависти.
После пятого или шестого удара что-то хрустнуло в собачьем черепе. Пес взвизгнул, челюсти разжались… Таранов встал и, пошатываясь, сделал два шага к лестнице. По глазам ударил резкий свет, и несколько голосов разом закричали: вот! Вот он! Лестница! Второй наверху!
Иван поставил ногу на перекладину… еще несколько фонарей сошлись на лестнице… Таранов стиснул зубы, медленно полез вверх. Сверху что-то кричал Волк, сзади – охрана, прямо перед глазами Ивана карабкалась по коричневой кирпичной стене его собственная уродливая тень, внизу вытянулся мертвый пес. Перекладина лестницы… еще одна… еще… Он был уже почти на самом верху, когда грохнул одиночный выстрел. Пуля ударила в стену сантиметрах в тридцати от головы, брызнула кирпичной крошкой… обожгло лицо, отрезвило.
– Граната! – закричал Иван. Метнул, не оборачиваясь, за спину «гранату». В свете фонарей мелькнуло ребристое тело, перелетело через два ряда проволоки. Шарахнулась в стороны охрана. Разбежались лучи фонарей. «Граната» ударилась об асфальт и рассыпалась на куски.
– Руку! – кричал Волк сверху, со стены, из темноты. Иван протянул правую руку.
– Муляж, – произнес чей-то голос на дворе. – Хлебный муляж! Вот суки.
– Свет на стену! – требовательно крикнул кто-то.
Две руки встретились, и Волк сильно рванул Таранова вверх. От боли Иван застонал, оттолкнулся ногами и выкинул тело на гребень стены.
– Прыгай, Волк, – сказал Иван.
Фонари снова осветили лестницу, стену и двух человек на стене. Трижды ударили выстрелы: бах! бах! бах!
– Прыгаем! – сказал Иван. Волк неуверенно переминался на стене… В гребень ударила пуля, срикошетила, ушла вверх, в ночное небо над Князь-Владимирским собором.
– Прыгай! – закричал Таранов. Волк посмотрел дурными глазами. Таранов толкнул его в спину.
– А-а-а! – заорал Волк и полетел вниз, в темень. Иван оттолкнулся и тоже полетел вниз. Совершенно механически согнул ноги – как учили. Не оттаявшая земля встретила жестко, оглушающе. А впереди, в темени кладбищенской, непроглядной, трижды вспыхнул фонарик и чей-то голос произнес: – Сюда! Быстрей сюда!
– Второй беглец, фото которого вы сейчас видите на экране, – житель Санкт-Петербурга Иван Таранов. В следственном изоляторе Владимирского централа Таранов находился в связи с обвинением в совершении заказных убийств. Администрация централа неохотно общается с журналистами, однако, как удалось выяснить нашему корреспонденту, побег был совершен при помощи одного из сотрудников Владимирского централа. Имя, фамилия и должность этого человека не раскрывается. Но, по некоторой информации, он скрылся… Сейчас по всей территории Владимирской области проводятся широкомасштабные мероприятия по розыску бежавших преступников.
– Господи! – прошептала Светлана. – Господи, господи! Ванька! Что же ты делаешь, Ванька! Что же ты делаешь со мной?
Она опустилась на пол посредине комнаты и заплакала.
Глава 5
– Да, – сказал Гришин. – Да, это я.
– Передаю трубочку Алле Андреевне.
И сразу ворвался голос жены:
– Коля! Коля, господи, что происходит? Я так волнуюсь, Коля.
– Все в порядке, – выдавил он. – Как вы? Как заинька?
– Мы? Мы нормально… Но что происходит, Николай?
– Ничего, ничего…Потом я все объясню. А как там моя заинька?
– Она спит, Коля. Накупалась в бассейне, нагулялась по саду, сейчас спит.
У Гришина сжалось сердце от нежности к заиньке – самому дорогому на свете человечку. Маленькому, беззащитному, слабому… безгрешному, но подло и несправедливо наказанному судьбой. Николай Гришин готов был принять на себя ее болезнь. Любые муки готов был принять он, чтобы избавить Оксану от болезни. Но это было невозможно.
И вот теперь у него появился шанс реально помочь дочери. Спасти ее, подарить ей жизнь… пусть даже ценой собственной свободы.
Гришин сжал трубку так, что побелели костяшки пальцев.
До рывка осталось двадцать две минуты.
Танцор остановил машину в сотне метров от кладбища. На этот раз он был на скромной серой «девятке». «Девятка» после «бээмвухи» – как ишак после арабского скакуна. Это Танцора сильно раздражало… Танцор остановил машину, вытащил из кармана радиостанцию, провел перекличку.
Морда уже занял позицию на улице Мира. Ерофей ждал на улице хирурга Орлова. Лом подстраховывал на Вокзальной, напротив памятника Фрунзе… тоже, кстати, владимирский сиделец.
– Всем – готовность, – сказал Танцор.
До рывка осталось десять минут.
Контролер с громкой фамилией Солженицын отработал в централе почти восемь лет. Всякого насмотрелся. Такого и в книжках не опишут, чего в тюрьме насмотришься. Впрочем, Солженицын книжек не читал. На хер их читать? Все ложь, пи…деж и провокация. По телеку тоже, но там хоть напрягаться не надо: сиди на жопе ровно, дуй пиво, гляди на экран… а че еще делать?
Службу свою Солженицын, которого зэки именовали Купец, почти что любил. Ну не то чтобы любил… чего там любить?… но, в общем, ценил. Потому как с туповатыми мозгами не особенно-то где устроишься. А в тюрьме – за милую душу. Денег, конечно, платят курам на смех. Но если грамотно подойти, то подзаработать можно и в тюрьме. Арестанту водочки принести, чайку, малявку. И у него же, зэка гнойного, по дешевке фирмовую вещь купить. Вон у этого, в сорок третьей хате, куртка шикарная, лайковая… Но ухо надо востро держать! Опера, блядюги, так и норовят подловить. Да и Хозяин крут – спуску не дает…
Рассуждения Купца прервал стук в кормушку.
– Ну какая падла так ломатится? – потянулся Купец. – Ща впендюрю. Ща так впендюрю – мало не покажется.
Купец не торопясь направился к хате, откуда доносился стук и крики. Часы показывали 0:56.
От нервного напряжения у Николая Гришина сильно болела голова… Электрик открыл стальную дверь электрощита. Потом вытащил из сумки дохлую крысу… на правую руку надел перчатку из толстой резины. Посмотрел на часы – 0:58. Рано. Надо ждать. Тушкой крысы Гришин стер пот со лба и стал смотреть на циферблат «Ориента».
Купец заглянул в глазок… Ну, конечно – драка! А кто это махач-то затеял? Ага, Волк с Пивоваром. Эт-то неправильно. Волк – стоящий пассажир, всегда при бабках. А вот с Пивовара нет навара… хе-хе… стишок получился… а Волк – денежный клиент. Надо этому Пивовару впендюрить. Он, вообще-то, крутой. Но впендюрить надо.
Купец вставил ключ в замок.
Иван держал Волка в «жестком» захвате. Волк хрипел. Когда в двери повернулся ключ, Иван шепнул на ухо:
– Только без мокрухи, Рома. Понял?
– Понял, понял, – отозвался Волк.
Купец вошел, выставил вперед добротный «пивной» живот и постучал дубинкой по ладони левой руки. Так ведут себя в американских боевиках крутые американские копы. Вот только у копов есть еще и «кольт», а контролеру в СИЗО огнестрельное оружие не положено.
– Сокрушу! – зарычал Купец. На него не обращали внимания.
– Ну, держись, мандавохи! – вынес Купец окончательный вердикт, сделал шаг вперед и занес дубинку.
Секунды побежали для Таранова как при десантировании со сверхмалой.
Купец лежал на спине, в голове гудело. Таранов стоял сверху, поставив одну ногу на грудь контролера… Купец уже открыл рот, чтобы закричать, но тут Пивовар выдернул из-под куртки руку… а в руке у него была «граната».
– Знаешь, что это такое? – негромко спросил Таранов.
Купец захлопал глазами. Он смотрел снизу вверх, против света, но, конечно же, разглядел, что у Пивовара в руке.
– Знаешь? – переспросил Иван. Купец сглотнул слюну, вмиг наполнившую рот, и кивнул. Таранов выдернул кольцо… По хате прокатился вздох. А у Купца мгновенно, остро, свело живот. Ему показалось, что сейчас зэчара разожмет руку и тогда…
– Есть и вторая, – сказал Волк. Он присел и помахал перед носом Купца «гранатой». Купца почти парализовало страхом.
– Нам нужно отсюда выйти, – ласково сказал Волк. – Проводишь нас до двери?
– Не имею права, – прохрипел Купец.
Волк вырвал кольцо из своей «гранаты». Сказал негромко:
– Это правильно. Нет у тебя такого права. Ну ладно. Мы сами как-нибудь… Мы сейчас уйдем, Купец. Закроем дверь. А гостинчик вот этот я тебе через кормушку кину.
Камера загудела. Один Одессит молчал. – Не надо, – прошептал Купец. – Не надо. Я вас выведу.
Позолоченные стрелки на циферблате дорогущего «Радо» на руке Танцора показывали 0:59. Он сидел в машине и ждал…
Стрелки на циферблате «Ориента» тоже показывали 0:59. Гришин теребил в руках крысу. Тушка уже остыла, и населяющие ее вши вылезли из шерсти наружу… По лицу Гришина катился пот.
И «Омега» на руке Таранова показывала 0:59. Иван и Волк стояли у двери корпуса и ждали, когда погаснет свет. За их спиной остались три поста и три прикованных наручниками к дверям контролера. Напряжение достигло предела… Подал голос очухавшийся Купец:
– Ну что вы? Ну, Волк! Ну, зачем? Ведь все равно дальше запретки не уйдете… перестреляют с вышек на хер! Ну, Волк!
Волк с развороту ударил его дубинкой по голове. Массивное тело осело на пол. Волк ударил еще дважды.
Секундная стрелка бежала по циферблату, минутная приближалась к цифре «12»… тик-так… тик-так… тиктак… осталось десять секунд… восемь… пять… Сейчас! Сейчас погаснут все окна, все фонари, все прожектора на вышках. На Владимирский централ навалится сплошная, непроглядная темнота… Минутная стрелка встала на «12». Ну!
Свет горел.
– Тревога! – заорал кто-то из отошедших от шока контролеров в глубине корпуса. Другой голос подхватил: – Тревога! Побег!
Секундная стрелка обежала еще один круг. Потом еще, а свет горел. Вся тюрьма была залита безжалостным пронзительным светом. Волк заскрипел зубами.
Танцор в салоне «девятки» откинулся на подголовник и прошептал: сука, сука… порву. Спущу в сортир по кускам.
– Тревога! – хором кричали три контролера в корпусе. Их крик несся по коридорам и лестницам. Катился как приливная волна. Усиливался, и ему поддакивало эхо: тревога, тревога, побег!
Стрелка сделала еще один круг – 01:03. Свет все так же заливал тюремный двор! Таранов уткнулся лбом в холодную стальную дверь и прикрыл глаза.
Шкура дохлой крысы кишмя кишела вшами. Гришин завороженно смотрел на эту мерзость. Что-то жуткое было в этом бегстве паразитов с остывающего носителя. Что-то фантастическое, нереальное… Он смотрел и не мог оторвать взгляд.
Запиликал телефон, и электрик очнулся, бросил взгляд на часы – 01:03!
– Тревога! – орали контролеры.
В камерах напряженно молчали зэки. Волк бил ногами тело Купца. Остервенело, зло, без разбору.
– Отвечай! Отвечай! Отвечай, сука! – орал в трубку мобильника Танцор. Гришин не отвечал.
Прикрывая лицо рукой, Гришин сунул крысу в потроха электрощита. Вспыхнули белые искры, заплясали на крысиной шкуре, на резиновой перчатке. Мерзко запахло паленым.
Вскрикнул Волк. Смолкли контролеры. Таранов открыл глаза и… ничего не увидел. Централ накрыло мраком.
Гришин вырвал руку из шкафа. Перчатка дымилась. Горела дохлая тварь на мощных контактах, огненным дождем сыпались горящие вши… Электрик выскочил на улицу – темнота была непроглядной. Только за периметром стены слабо светились огни города. Он подхватил лестницу и, подсвечивая себе фонариком, побежал к запретке. Положил на землю фонарик и лестницу.
Таранов и Волк вывалились из двери. Пригибаясь, двинулись к запретке, к тощему лучику света от фонаря Гришина. Уже доносились крики с вышек – недоуменные, непонимающие. Кто-то поспешно протопал по двору.
Иван прыгнул на фонарик, накрыл его телом.
– Тревога! – донеслось глухо из корпуса. – Тревога! Побег!
Колючку они порвали легко – ударом лестницы, как тараном. Пролезли, разрывая одежду, в запретку и втащили лестницу за собой. Точно так же – ударом – порвали проволоку сигнализации… А по двору уже бегали, уже вспыхивали фонари и лаяли псы. Затарахтел движок автозака, и загорелись фары, два луча света прожгли тьму и уперлись в стену всего в пяти метрах от беглецов… Волк присел.
– Быстро! – скомандовал Таранов. – Быстро, Рома.
Они начали поднимать тяжелую пятиметровую лестницу. До верха она не достала почти на полметра. Волк матюгнулся.
– Быстро, Рома! – повторил команду Иван. – Перекинемся.
Волк полез наверх. Скрипели деревянные ступеньки, лестница вздрагивала.
– Побег! – закричал кто-то уже во дворе. – Тревога! Весь свет – на запретку!
Таранов понял, что вот-вот они будут обнаружены. Лучи фонарей побегут вдоль стены, высветят лестницу и тогда… Но еще до того, как их нащупали лучи, их обнаружил страж, которому не нужен был свет. Ему было достаточно запаха.
Этот страж – быстрый, сильный, умный, с крепкими клыками и лапами, с записью в аттестации «злобность отличная» – был специально натаскан на арестантов.
Таранов ощутил опасность спиной. Кожей. Затылком. Каждой клеточкой ощутил он рывок зверя сквозь разрыв в проволоке. Иван крутанулся и выставил локоть. Белые, покрытые слюной клыки сомкнулись на руке, как дуги капкана, прошили кожу куртки, свитер и вонзились в тело, разрывая мышцы, проникая до костей. Иван сдержал крик, но боль прожгла насквозь. Он ударил пса по голове кулаком. Пес зарычал, но хватки не ослабил. Иван спиной оттолкнулся от лестницы, упал на собаку сверху. Пес снова зарычал и еще сильнее сомкнул пасть. Боль была невероятной. Иван всем весом прижал голову пса к земле. Ударил кулаком раз, другой… третий. Никогда еще он не вкладывал в удар столько ненависти.
После пятого или шестого удара что-то хрустнуло в собачьем черепе. Пес взвизгнул, челюсти разжались… Таранов встал и, пошатываясь, сделал два шага к лестнице. По глазам ударил резкий свет, и несколько голосов разом закричали: вот! Вот он! Лестница! Второй наверху!
Иван поставил ногу на перекладину… еще несколько фонарей сошлись на лестнице… Таранов стиснул зубы, медленно полез вверх. Сверху что-то кричал Волк, сзади – охрана, прямо перед глазами Ивана карабкалась по коричневой кирпичной стене его собственная уродливая тень, внизу вытянулся мертвый пес. Перекладина лестницы… еще одна… еще… Он был уже почти на самом верху, когда грохнул одиночный выстрел. Пуля ударила в стену сантиметрах в тридцати от головы, брызнула кирпичной крошкой… обожгло лицо, отрезвило.
– Граната! – закричал Иван. Метнул, не оборачиваясь, за спину «гранату». В свете фонарей мелькнуло ребристое тело, перелетело через два ряда проволоки. Шарахнулась в стороны охрана. Разбежались лучи фонарей. «Граната» ударилась об асфальт и рассыпалась на куски.
– Руку! – кричал Волк сверху, со стены, из темноты. Иван протянул правую руку.
– Муляж, – произнес чей-то голос на дворе. – Хлебный муляж! Вот суки.
– Свет на стену! – требовательно крикнул кто-то.
Две руки встретились, и Волк сильно рванул Таранова вверх. От боли Иван застонал, оттолкнулся ногами и выкинул тело на гребень стены.
– Прыгай, Волк, – сказал Иван.
Фонари снова осветили лестницу, стену и двух человек на стене. Трижды ударили выстрелы: бах! бах! бах!
– Прыгаем! – сказал Иван. Волк неуверенно переминался на стене… В гребень ударила пуля, срикошетила, ушла вверх, в ночное небо над Князь-Владимирским собором.
– Прыгай! – закричал Таранов. Волк посмотрел дурными глазами. Таранов толкнул его в спину.
– А-а-а! – заорал Волк и полетел вниз, в темень. Иван оттолкнулся и тоже полетел вниз. Совершенно механически согнул ноги – как учили. Не оттаявшая земля встретила жестко, оглушающе. А впереди, в темени кладбищенской, непроглядной, трижды вспыхнул фонарик и чей-то голос произнес: – Сюда! Быстрей сюда!
* * *
Побег из Владимирского централа наделал много шума. О нем сообщали все телеканалы. Как местные, так и общероссийские… В Санкт-Петербурге вернувшаяся из университета Светлана включила НТВ и… увидела фотографию Ивана. А голос Татьяны Митковой сообщил:– Второй беглец, фото которого вы сейчас видите на экране, – житель Санкт-Петербурга Иван Таранов. В следственном изоляторе Владимирского централа Таранов находился в связи с обвинением в совершении заказных убийств. Администрация централа неохотно общается с журналистами, однако, как удалось выяснить нашему корреспонденту, побег был совершен при помощи одного из сотрудников Владимирского централа. Имя, фамилия и должность этого человека не раскрывается. Но, по некоторой информации, он скрылся… Сейчас по всей территории Владимирской области проводятся широкомасштабные мероприятия по розыску бежавших преступников.
– Господи! – прошептала Светлана. – Господи, господи! Ванька! Что же ты делаешь, Ванька! Что же ты делаешь со мной?
Она опустилась на пол посредине комнаты и заплакала.
Глава 5
НА ВОЛЕ
Апрельское солнце обливало землю теплом. Земля слабо курилась. Еще черные, голые, неживые на вид вишни и невежинские рябины в саду впитывали тепло… Таранов сидел в плетеном кресле на террасе и подставлял лицо солнцу. Лицо было покрыто седоватой недельной растительностью.
Хлопнула дверь дома, и появился Волк. Он слегка прихрамывал, опирался на шикарную трость черного дерева и улыбался. Волк сел рядом с Иваном, взял со стола бутылку «Джека Дэниэлса» и налил полбокала… вылакал, выдохнул, засмеялся.
– А хорошо на воле, Пивовар, – сказал он, щурясь на солнце. – Ни кумовьев, ни пупкарей. Зато бабы! Баба – это вещь… Петушки, конечно, тоже сладенькие бывают, Ваня. Я в Таджикистане чалился, так там был один пупсик – ну баба бабой. Он по мокрому сидел. А замочил родного дядю как раз потому, что деньги были нужны на операцию по перемене пола… Так вот этот петушок – Света Монастыров – в большом уважении пребывал. У него попка женская, пухленькая. Как парик наденет и бельишко бабское – не отличишь…
– Ты со мной про петухов поговорить хочешь? – перебил Иван.
– Нет, – засмеялся Волк, – о бабах… Тебе которая больше понравилась – Лора или Катька?
Две проститутки – Лора и Катрин – приехали на виллу спустя два дня после появления там Ивана и Волка. Женщина для одичавшего в тюрьме мужика – это мечта… Оба беглеца, невзирая на травмы, оттянулись с проститутками на всю катушку.
– Мне все равно, – ответил Иван.
– А может, групповушку затеем? – спросил Волк.
– Нет, брат. Это не мое.
– Ну, как знаешь. – Волк закурил и сказал уже другим, серьезным тоном: – Будешь со мной работать, Пивовар?
– Что ты имеешь в виду? – спросил Иван небрежно.
– То и имею. Нас большие дела ждут, Ваня. Очень большие. И мне нужно, чтобы рядом со мной был надежный человек. Такой, как ты, Пивовар.
– А что делать-то нужно? – Иван плеснул себе бурбону.
– Ничего особенного – сопровождать меня.
– Телохранителем, что ли?
– Называй как хочешь. Но мне позарез нужен надежный человек. Много работы предстоит, много поездок.
– Надо подумать, – сказал Таранов.
– А что тут думать, Ваня? Ты же без работы теперь. Ты без бабок, ты в бегах. А я предлагаю тебе работу, пять штук в месяц, документы надежные… ну и все такое.
– Надо подумать, – повторил Иван. Волк скривил тонкие губы, поднялся из кресла и пошел к дому. На пороге обернулся, бросил:
– Долго не думай. Сегодня вечером Козырь приедет. Со мной поговорить да и с тобой познакомиться.
Волк ушел, а Иван остался сидеть. Он выглядел абсолютно спокойным. Только что он получил предложение, ради которого, собственно, совершил убийство, отсидел четыре месяца во Владимирском централе и бежал из него, рискуя жизнью… а теперь живет на бандитской даче, на нелегальном положении.
Таранов прикрыл глаза, вспоминая ночь побега.
…Он спрыгнул с четырехметровой высоты на мерзлую землю. Удар был жесткий, но профессиональный диверсант, прошедший парашютно-десантную подготовку, совершивший сотни прыжков, упал удачно. А Волк сломал ногу, но в горячке этого даже не понял.
Потом был бег по кладбищу – в темноте. Между могилами и островками нерастаявшего снега. Потом – салон автомобиля и стремительная езда по пустым ночным улицам. Иван помнил это плохо – слишком много сил и нервов съели последние полчаса. Страшно болела рука. Он сидел, откинувшись на упругую спинку сиденья, смотрел в окно. За тонированным стеклом была Свобода!… Впрочем, в тот момент он не испытывал никакого ликования. Была только безмерная усталость. Потом их «перегрузили» в грузовой отсек «ГАЗели». Тогда-то и выяснилось, что у Волка сломана нога. Его «грузили» в буквальном смысле слова. Таранов перетащился в железную коробку сам. Два мужика сноровисто заставили отсек коробками, и «ГАЗель» поехала, зазвенели бутылки в коробках.
– Выпьем, Иван? – спросил Волк.
– Чего? – не понял Таранов. Волк ткнул рукой в синекрасную этикетку на боку коробки: «ОАО „ВладАлко“ Владимирский ликероводочный завод».
…Они лежали на грязных ватниках и пили водку из горлышка. Потом Волк сунул руку в карман за сигаретами, но вытащил оттуда… «гранату». Они смотрели на эту «гранату» и хохотали как сумасшедшие… пришел отходняк от пережитого.
Потом «ГАЗель» остановилась… снаружи доносились чьи-то голоса. Те же два сноровистых мужика разгрузили ящики. В проеме Иван увидел большой кирпичный загородный дом среди деревьев. Он вылез сам и помог Волку.
К вечеру Танцор привез на виллу врача. Эскулап осмотрел Волка и Таранова, сказал, что надо бы сделать рентген…
– Исключено, доктор, – отрезал Танцор. – Лечить будете здесь.
Волку врач наложил гипс, Таранову обработал и зашил раны. Рука у Ивана болела очень сильно.
Доктор прожил на вилле два дня. Потом его увезли, но зато привезли двух проституток. Лора была миниатюрной блондинкой, Катрин – пышной брюнеткой.
Волк сразу вцепился в Катрин, Ивану, соответственно, досталась Лора… потом они неоднократно менялись партнершами, но в тот вечер Таранову досталась Лора. В первый раз он кончил очень быстро – сказалось четырехмесячное воздержание. Он испытал невероятное возбуждение от одного вида женского тела, от восхитительного запаха…
– О, как все запущено, – сказала Лора. – Будем лечиться.
И Таранов начал «лечиться». Лора была искушенной, покорной и страстной… отдавая себе отчет, что она всего лишь проститутка, Таранов испытывал к ней чувство благодарности. Возможно даже – своеобразной нежности.
…После третьей за вечер «лечебной процедуры», которую Лора исполнила губами, Таранов сказал:
– Ну хватит… хватит на сегодня. Давай просто посидим и выпьем. Принеси из бара чего-нибудь.
– Как скажешь… – согласилась она. Поднялась с колен и пошла к бару. Она была в чулках и туфлях и выглядела сзади весьма соблазнительно. Таранов расслабленно усмехнулся.
Потом они сидели и пили.
– Давно без бабы? – спросила Лора.
– Есть такое дело, – кивнул Иван. – В больнице я долго лежал.
– А что там – медсестер нет? – весело спросила она.
– Таких, как ты, – нет, детка.
– А ты женатый?
– Ага.
– Как жену-то зовут? Красивая она? – снова спросила она. Расслабленный алкоголем и сексом, Таранов уже собрался ответить, но что-то щелкнуло в нем, и включился сигнал: «Внимание! Внимание, тревога!» Он улыбнулся и сказал:
– Холостяк я, детка.
На другой день поменялись партнершами. Катрин после секса и выпивки задавала Ивану те же вопросы, что и Лора. Только делала это более прямолинейно… стало очевидно, что женщины появились на вилле не просто так, не потому, что этого захотел Волк, а по воле Танцора. Таранов обругал себя: дурак! Обыкновенный старый дурак! Чуть не рассопливился, чуть не открылся… и кому? – проститутке.
Иван жестко ограничил себя в выпивке и – частично – в сексе. А Волк оттягивался вовсю. Обыкновенный секс быстро приелся, и Волк стал придумывать что-нибудь остренькое: секс с обеими женщинами сразу или лесби-шоу… Тогда на свет божий извлекались вибраторы, фаллоимитаторы и прочие аксессуары из секс-шопа. Развалившись в кресле с бокалом в руке, Волк командовал женщинами. Вид лесбийских орально-анальных игр изрядно его возбуждал… Он похохатывал, делал скабрезные комментарии происходящему и руководил «процессом»:
– А теперь ты, Лорка, вылижи у нее… А ты чего мычишь, телка? В очко Лорке вставляй, пусть подергается…
У Ивана эти «игры» вызывали чувство брезгливости. Волк этого не понимал. Как не понимал и того, почему Иван отказывается от групповухи. На третий день женщин увезли, и Ивану стало легче.
Итак, предложение сотрудничать прозвучало. Оно не было неожиданным, но когда все-таки прозвучало, Таранов задумался… То, к чему он шел пять месяцев, было рядом. Руку протяни – и вот оно. Но теперь ему уже не хотелось протягивать руку. Для него открылось, что он не доверяет своим «шефам» – Лидеру и Председателю. Теперь, после свершившегося побега, он понял, что его бросили как щенка в воду: выплывет – хорошо, не выплывет – не судьба… Его, Таранова, использовали как инструмент. Отдавая себе отчет, что инструмент может сломаться… или может быть совсем утрачен. Отдавая себе отчет, что вероятность «поломки» или утраты инструмента весьма высока. Это их не остановило.
Разумеется, Таранов не был столь наивен, чтобы считать и Председателя и Лидера этакими рыцарями. Разумеется, давая согласие на «командировку», он отдавал себе отчет, на какое сложное и опасное задание согласился. Но теперь… теперь он остро осознал, что доверия к ним нет и быть уже не может. Ему вспомнились слова Ирины: беги отсюда, Олег! И голос из компьютера в тире: сдавайся! Ты окружен!
Иван сидел на крылечке, пил бурбон… солнце светило ласково. Иван думал о перспективах.
Если удастся – деньги потекут рекой. Волку Ниез гарантировал, что они могут поставить неограниченное количество порошка. Самого чистого – «три семерки». Оптовая цена килограмма героина в Таджикистане колеблется от пятисот до шестисот долларов. В России – от шести до пятнадцати тысяч, в зависимости от региона. В Москве и того дороже. На московском рынке свободного места, разумеется, нет… но если постараться, то ведь можно расчистить. Через адвоката Семенцова Козырь уже начал наводить контакты в МВД, Госдуме, правительстве Москвы. Если подмазывать ментов и чиновников, то можно теснить конкурентов ментовскими же руками. Тихо и бескровно.
Но все это реально при одном условии – если удастся восстановить отношения с таджиками… Козырь встал, поворошил поленья в камине и посмотрел на часы – восемь вечера. Где же Танцор?
Вошел Танцор.
– Все готово, Владимир Дмитриевич. Можно ехать.
– Поехали.
«Мерседес» вора и «гранд-чероки» с охраной, шурша широкими шинами, катили по Московскому шоссе на западную окраину Владимира – в престижный ресторан «Старая деревня». Ресторан, а также расположенные неподалеку автосалон, заправки и авторынок платили Козырю. Он бывал в «деревне» довольно часто. Сегодня его вело в ресторан не желание отвлечься, а дело. Прошла уже неделя, как Волк сорвался с централа. А личной встречи Волка с Козырем пока не произошло – на этом настаивал Танцор. Он совершенно здраво предполагал, что возьмут под наблюдение все адреса, где может появиться беглец, поставят наружку за всеми, кто мог быть причастен к побегу… И в первую очередь за самим Козырем. Контрнаблюдение показало, что так оно и есть. Личная встреча была необходима позарез, но ее решили отложить.
Прошла неделя, и Козырь сказал: «Хватит. Мне нужен Волк». Танцор взялся за организацию встречи.
Хлопнула дверь дома, и появился Волк. Он слегка прихрамывал, опирался на шикарную трость черного дерева и улыбался. Волк сел рядом с Иваном, взял со стола бутылку «Джека Дэниэлса» и налил полбокала… вылакал, выдохнул, засмеялся.
– А хорошо на воле, Пивовар, – сказал он, щурясь на солнце. – Ни кумовьев, ни пупкарей. Зато бабы! Баба – это вещь… Петушки, конечно, тоже сладенькие бывают, Ваня. Я в Таджикистане чалился, так там был один пупсик – ну баба бабой. Он по мокрому сидел. А замочил родного дядю как раз потому, что деньги были нужны на операцию по перемене пола… Так вот этот петушок – Света Монастыров – в большом уважении пребывал. У него попка женская, пухленькая. Как парик наденет и бельишко бабское – не отличишь…
– Ты со мной про петухов поговорить хочешь? – перебил Иван.
– Нет, – засмеялся Волк, – о бабах… Тебе которая больше понравилась – Лора или Катька?
Две проститутки – Лора и Катрин – приехали на виллу спустя два дня после появления там Ивана и Волка. Женщина для одичавшего в тюрьме мужика – это мечта… Оба беглеца, невзирая на травмы, оттянулись с проститутками на всю катушку.
– Мне все равно, – ответил Иван.
– А может, групповушку затеем? – спросил Волк.
– Нет, брат. Это не мое.
– Ну, как знаешь. – Волк закурил и сказал уже другим, серьезным тоном: – Будешь со мной работать, Пивовар?
– Что ты имеешь в виду? – спросил Иван небрежно.
– То и имею. Нас большие дела ждут, Ваня. Очень большие. И мне нужно, чтобы рядом со мной был надежный человек. Такой, как ты, Пивовар.
– А что делать-то нужно? – Иван плеснул себе бурбону.
– Ничего особенного – сопровождать меня.
– Телохранителем, что ли?
– Называй как хочешь. Но мне позарез нужен надежный человек. Много работы предстоит, много поездок.
– Надо подумать, – сказал Таранов.
– А что тут думать, Ваня? Ты же без работы теперь. Ты без бабок, ты в бегах. А я предлагаю тебе работу, пять штук в месяц, документы надежные… ну и все такое.
– Надо подумать, – повторил Иван. Волк скривил тонкие губы, поднялся из кресла и пошел к дому. На пороге обернулся, бросил:
– Долго не думай. Сегодня вечером Козырь приедет. Со мной поговорить да и с тобой познакомиться.
Волк ушел, а Иван остался сидеть. Он выглядел абсолютно спокойным. Только что он получил предложение, ради которого, собственно, совершил убийство, отсидел четыре месяца во Владимирском централе и бежал из него, рискуя жизнью… а теперь живет на бандитской даче, на нелегальном положении.
Таранов прикрыл глаза, вспоминая ночь побега.
…Он спрыгнул с четырехметровой высоты на мерзлую землю. Удар был жесткий, но профессиональный диверсант, прошедший парашютно-десантную подготовку, совершивший сотни прыжков, упал удачно. А Волк сломал ногу, но в горячке этого даже не понял.
Потом был бег по кладбищу – в темноте. Между могилами и островками нерастаявшего снега. Потом – салон автомобиля и стремительная езда по пустым ночным улицам. Иван помнил это плохо – слишком много сил и нервов съели последние полчаса. Страшно болела рука. Он сидел, откинувшись на упругую спинку сиденья, смотрел в окно. За тонированным стеклом была Свобода!… Впрочем, в тот момент он не испытывал никакого ликования. Была только безмерная усталость. Потом их «перегрузили» в грузовой отсек «ГАЗели». Тогда-то и выяснилось, что у Волка сломана нога. Его «грузили» в буквальном смысле слова. Таранов перетащился в железную коробку сам. Два мужика сноровисто заставили отсек коробками, и «ГАЗель» поехала, зазвенели бутылки в коробках.
– Выпьем, Иван? – спросил Волк.
– Чего? – не понял Таранов. Волк ткнул рукой в синекрасную этикетку на боку коробки: «ОАО „ВладАлко“ Владимирский ликероводочный завод».
…Они лежали на грязных ватниках и пили водку из горлышка. Потом Волк сунул руку в карман за сигаретами, но вытащил оттуда… «гранату». Они смотрели на эту «гранату» и хохотали как сумасшедшие… пришел отходняк от пережитого.
Потом «ГАЗель» остановилась… снаружи доносились чьи-то голоса. Те же два сноровистых мужика разгрузили ящики. В проеме Иван увидел большой кирпичный загородный дом среди деревьев. Он вылез сам и помог Волку.
К вечеру Танцор привез на виллу врача. Эскулап осмотрел Волка и Таранова, сказал, что надо бы сделать рентген…
– Исключено, доктор, – отрезал Танцор. – Лечить будете здесь.
Волку врач наложил гипс, Таранову обработал и зашил раны. Рука у Ивана болела очень сильно.
Доктор прожил на вилле два дня. Потом его увезли, но зато привезли двух проституток. Лора была миниатюрной блондинкой, Катрин – пышной брюнеткой.
Волк сразу вцепился в Катрин, Ивану, соответственно, досталась Лора… потом они неоднократно менялись партнершами, но в тот вечер Таранову досталась Лора. В первый раз он кончил очень быстро – сказалось четырехмесячное воздержание. Он испытал невероятное возбуждение от одного вида женского тела, от восхитительного запаха…
– О, как все запущено, – сказала Лора. – Будем лечиться.
И Таранов начал «лечиться». Лора была искушенной, покорной и страстной… отдавая себе отчет, что она всего лишь проститутка, Таранов испытывал к ней чувство благодарности. Возможно даже – своеобразной нежности.
…После третьей за вечер «лечебной процедуры», которую Лора исполнила губами, Таранов сказал:
– Ну хватит… хватит на сегодня. Давай просто посидим и выпьем. Принеси из бара чего-нибудь.
– Как скажешь… – согласилась она. Поднялась с колен и пошла к бару. Она была в чулках и туфлях и выглядела сзади весьма соблазнительно. Таранов расслабленно усмехнулся.
Потом они сидели и пили.
– Давно без бабы? – спросила Лора.
– Есть такое дело, – кивнул Иван. – В больнице я долго лежал.
– А что там – медсестер нет? – весело спросила она.
– Таких, как ты, – нет, детка.
– А ты женатый?
– Ага.
– Как жену-то зовут? Красивая она? – снова спросила она. Расслабленный алкоголем и сексом, Таранов уже собрался ответить, но что-то щелкнуло в нем, и включился сигнал: «Внимание! Внимание, тревога!» Он улыбнулся и сказал:
– Холостяк я, детка.
На другой день поменялись партнершами. Катрин после секса и выпивки задавала Ивану те же вопросы, что и Лора. Только делала это более прямолинейно… стало очевидно, что женщины появились на вилле не просто так, не потому, что этого захотел Волк, а по воле Танцора. Таранов обругал себя: дурак! Обыкновенный старый дурак! Чуть не рассопливился, чуть не открылся… и кому? – проститутке.
Иван жестко ограничил себя в выпивке и – частично – в сексе. А Волк оттягивался вовсю. Обыкновенный секс быстро приелся, и Волк стал придумывать что-нибудь остренькое: секс с обеими женщинами сразу или лесби-шоу… Тогда на свет божий извлекались вибраторы, фаллоимитаторы и прочие аксессуары из секс-шопа. Развалившись в кресле с бокалом в руке, Волк командовал женщинами. Вид лесбийских орально-анальных игр изрядно его возбуждал… Он похохатывал, делал скабрезные комментарии происходящему и руководил «процессом»:
– А теперь ты, Лорка, вылижи у нее… А ты чего мычишь, телка? В очко Лорке вставляй, пусть подергается…
У Ивана эти «игры» вызывали чувство брезгливости. Волк этого не понимал. Как не понимал и того, почему Иван отказывается от групповухи. На третий день женщин увезли, и Ивану стало легче.
Итак, предложение сотрудничать прозвучало. Оно не было неожиданным, но когда все-таки прозвучало, Таранов задумался… То, к чему он шел пять месяцев, было рядом. Руку протяни – и вот оно. Но теперь ему уже не хотелось протягивать руку. Для него открылось, что он не доверяет своим «шефам» – Лидеру и Председателю. Теперь, после свершившегося побега, он понял, что его бросили как щенка в воду: выплывет – хорошо, не выплывет – не судьба… Его, Таранова, использовали как инструмент. Отдавая себе отчет, что инструмент может сломаться… или может быть совсем утрачен. Отдавая себе отчет, что вероятность «поломки» или утраты инструмента весьма высока. Это их не остановило.
Разумеется, Таранов не был столь наивен, чтобы считать и Председателя и Лидера этакими рыцарями. Разумеется, давая согласие на «командировку», он отдавал себе отчет, на какое сложное и опасное задание согласился. Но теперь… теперь он остро осознал, что доверия к ним нет и быть уже не может. Ему вспомнились слова Ирины: беги отсюда, Олег! И голос из компьютера в тире: сдавайся! Ты окружен!
Иван сидел на крылечке, пил бурбон… солнце светило ласково. Иван думал о перспективах.
* * *
Владимир Дмитриевич Сорока, он же вор в законе Козырь, тоже думал о перспективах. А они были неочевидны. Прошло уже почти полгода с тех пор, как из-за глупости Волка оборвались связи с таджиками. Восстановить их не удавалось. На освобождение и подогрев Волка были затрачены огромные деньги, масса времени и усилий… Волк на воле. Но удастся ли восстановить доверие таджиков?Если удастся – деньги потекут рекой. Волку Ниез гарантировал, что они могут поставить неограниченное количество порошка. Самого чистого – «три семерки». Оптовая цена килограмма героина в Таджикистане колеблется от пятисот до шестисот долларов. В России – от шести до пятнадцати тысяч, в зависимости от региона. В Москве и того дороже. На московском рынке свободного места, разумеется, нет… но если постараться, то ведь можно расчистить. Через адвоката Семенцова Козырь уже начал наводить контакты в МВД, Госдуме, правительстве Москвы. Если подмазывать ментов и чиновников, то можно теснить конкурентов ментовскими же руками. Тихо и бескровно.
Но все это реально при одном условии – если удастся восстановить отношения с таджиками… Козырь встал, поворошил поленья в камине и посмотрел на часы – восемь вечера. Где же Танцор?
Вошел Танцор.
– Все готово, Владимир Дмитриевич. Можно ехать.
– Поехали.
«Мерседес» вора и «гранд-чероки» с охраной, шурша широкими шинами, катили по Московскому шоссе на западную окраину Владимира – в престижный ресторан «Старая деревня». Ресторан, а также расположенные неподалеку автосалон, заправки и авторынок платили Козырю. Он бывал в «деревне» довольно часто. Сегодня его вело в ресторан не желание отвлечься, а дело. Прошла уже неделя, как Волк сорвался с централа. А личной встречи Волка с Козырем пока не произошло – на этом настаивал Танцор. Он совершенно здраво предполагал, что возьмут под наблюдение все адреса, где может появиться беглец, поставят наружку за всеми, кто мог быть причастен к побегу… И в первую очередь за самим Козырем. Контрнаблюдение показало, что так оно и есть. Личная встреча была необходима позарез, но ее решили отложить.
Прошла неделя, и Козырь сказал: «Хватит. Мне нужен Волк». Танцор взялся за организацию встречи.