Сергачева Юлия. Кровь драконов

   В первый момент я не увидел ничего и решил было, что нахальный старик все же просто издевается, замазав линзы темной краской. Тем более, что ближайшая ко мне стекляшка выглядела какой-то волнистой, тусклой и неровной, словно найденной на свалке или на мертвой земле, где подобного добра навалом. Но уже через пару секунд я понял, что поспешил с выводами. Я увидел кое-что, заставившее меня открыть рот в изумлении. Я видел Стену Мрака и цепочку золотых огоньков, пересекавшую ее.
   – Ну, – нетерпеливо спросил старик. – Видишь что-нибудь? Чего ты молчишь? Язык прикусил? Ну говори же! – Он пританцовывал рядом, явно с усилием подавляя желание отпихнуть меня в сторону.
   – Этого не может быть, – выдавил я наконец. – Ее невозможно увидеть с земли!
   – А-а! – взвыл восторженно старик, подпрыгивая. – Значит, я все-таки не ошибся! Это она! Она! Проклятая напасть! Какое счастье… – И заметив мой изумленный взгляд, угомонился, приняв строгий вид, и махнул рукой: – Ну, иди, иди, парень. Ты мне больше не нужен. Гордись, что стал свидетелем величайшего достижения современной науки…
   – Как вам это удалось?
   – Годами кропотливого труда, – отозвался он, бесцеремонно отталкивая меня в сторону и ласково оглаживая свою трубу. – Бессонными ночами над книгами, миллионами экспериментов…
   – А зачем? – невольно спросил я. – Все и так знают, что Стена существует.
   – Но никто не видел ее своими глазами! – вскричал он. – Кроме вас и ваших чудовищ, – добавил старик с отвращением, покосившись на меня.
   – Почему? – невольно заинтересовался я. – Ведь действительно странно – драконов чаще всего видят, или хотя бы способны различить их присутствие почти все люди. А Стену…
   – Потому что талант или, скажем, любовь или страх – это нечто реально проявляющееся, – неожиданно миролюбиво ответил старик. – Никто не сомневается в существовании таланта. Он либо есть, либо нет. А вот добро и зло – материи тонкие и зыбкие. Их нельзя рассмотреть. Их проявления для простых людей зачастую двусмысленны и непонятны. То, что вчера добро, сегодня – зло. Это категории абстрактные, – он пошевелил скрюченными артритом пальцами, будто обозначая в воздухе нечто заковыристое. – Так вот Стена Мрака – и есть отражение этих абстракций. Она ненастоящая и в то же время реальная. Толика этой тьмы есть везде – в душах людей и в тени драконов, но потрогать руками ее невозможно. Поэтому для большинства людей вы охраняете нечто несуществующее, а следовательно, вы – бездельники и дармоеды… Впрочем, зачастую, так оно и есть.
   – Но зло такое же настоящее…
   – Только потрогать его нельзя. В нашем мире. Зато там, за вашим Рубежом, оно обретает плоть и облик. Вы его видите и стережете. Во всяком случае вам положено этим заниматься. Хотя и это по большому счету всего лишь иллюзия…
   – То есть? – возмутился я.
   – То есть тьму вы удерживаете не тогда, когда переваливаете через границы реальности верхом на своих… ээ, партнерах. А тогда, когда сидите в комнатах, в студиях, в лабораториях или где там еще вам удобно и что-то создаете! А патрулирование – это, так сказать, уравновешивание иллюзий чем-то материальным. Отголосок совершенного. Потребность в овеществлении условного акта творчества. Воплощение его в реальное действие… Понятно?
   – Нет!!
   Я потряс головой, пытаясь уложить только что услышанное. Информация топорщилась гранями и не желала превращаться в нечто удобное для восприятия,
   – Не трудись, – пробормотал сварливо старик. – Эдак ты летать разучишься, углубившись в размышления о материальном. Сторожишь свою границу, и сторожи. Благое дело – беречь мир от наступления беспросветного хаоса. Вы, слава Хранящему, хорошо различаете границу. Но другие-то не видят! Только чувствуют его отголоски, но чаще всего не понимают, что именно происходит… Находились невежды, которые не верили в существование этой аномалии. Твердили, что-то о переносном смысле, но я знал, что она должна быть! Ведь есть указания!
   – Какие?
   – Дитя, – вдруг сказал он почти с нежностью, рассматривая меня. – Невежественное дитя. Вас ведь теперь ничему не учат… Тебе известно, дитя, что предки наши родом не из этого мира? И что пришли они сюда много веков назад, бежав со своей родины, где царили хаос и зло.
   – Ну да… Некий волшебник открыл врата…
   – Не так! Какой-то ученый или маг сумел сомкнуть два мира – реальный и нереальный. Чтобы люди здесь обрели союзников, с помощью которых навсегда перекрыли путь хаосу, создав условный Рубеж. Вот его-то с тех пор стерегут драконы и всадники. На стыке реального и нереального. И только драконам и всадникам известно, что такой Рубеж существует. Наши праотцы рассудили, что если все население нового мира будет знать о существовании этого прохода, возможно, найдется негодяи, который отыщет способ открыть его снова…
   – А такой способ может существовать?
   – То, что закрыл один, всегда может открыть другой. Это аксиома. Не будь дураком, – скривился вздорный старик. – В книгах сказано, что вроде бы имеется некий ключ, с помощью которого закрыли проход. Или даже не так… – Он умолк, поразмыслил и поправился: – Имеется некий Ключ.
   Я не заметил особой разницы между смыслом последних реплик и не проникая важностью момента. Старик почувствовал это и досадливо отмахнулся, тем не менее, продолжив:
   – И вроде бы поначалу его даже не особенно прятали. Но потом люди дичали, забывали кто они и откуда, вокруг Ключа вырос целый город и тот затерялся, забытый всеми. Но возможно, он все еще действует.
   – А его искали?
   – Не особенно. Те, кому известно о нем, полагают его такой же непостижимой сущностью, как Стена Мрака. Стену видят только драконы и всадники. Но уж точно драконы не позволят своим всадникам нарушать древний договор и разыскивать спрятанное. Это крепкий тандем – дракон и Птенец надежно присматривают друг за другом.
   – Так вот зачем вам понадобилось строить эту трубу и доказывать, что Стена существует…
   – Ты не так глуп, как кажешься и способен на простейшие логические выводы…
   – Но как вам это удалось? Старая труба, кривые линзы… Стену невозможно увидеть даже в мощный телескоп!
   – Правильно, ибо она так же ирреальна, как ваши драконы. Однако это не значит, что ваших драконов не существует. Если можно видеть крылатых драконов, меховоидов, троллинов и прочую нечисть, отчего бы не найти способ увидеть Стену? – безапелляционно поставив драконов в один ряд с «нечистью», старик удовлетворенно потер ладони. – Всего лишь годы упорного труда, парочка собственных открытий и находок, врожденная гениальность и прозорливость и… Вот результат!.. Последнюю точку я поставил не далее, как вчера, – с воодушевлением поделился он. – Совершенно закономерная случайность. Чуточку передвинул подставку и вдруг!.. Мне и в голову не приходило, что от месторасположения зрителя тоже кое-что зависит. Миллиметр в сторону – и нет ничего. Просто пустое небо!..
   Я посмотрел туда, куда он указывал и убедился, что трехногая подставка стоит точно в центре главного зала Святилища, на возвышении, там, где плитками выложена четырехлучевая звезда, символизирующая летящего дракона. Странно, хоть звезда и размещалась в центре помещения, отчего-то казалось, что вписали ее криво.
   – И что теперь? – спросил я. – Что вы собираетесь делать дальше со всем этим?.. – Я неопределенно повел рукой вокруг.
   – Да уж найду, чем заняться, – усмехнулся старик. – Не беспокойся… Я слышал тебя интересует Круг? Опасаешься не побегу ли я к ним с докладом? Совершенно незачем. Они и без моего открытия прекрасно осведомлены и о Стене, и о Ключе. Уж кому, как не им интересоваться подобным. Ведь если чужая реальность пробьет к нам дорогу, кто знает, не сгинут ли все драконы до единого? – Он отвернулся, больше не обращая на меня внимания.
   Невнятная, едва слышная, но отчетливая какофония звуков Святилища раздражала, как соринка в глазу. Как и полустертая и оттого двусмысленная роспись на стенах. Как и выбитые фрагменты мозаики, и разрушенные части надписей… Разгромленное Святилище стенало, как живое. Я машинально двинулся по периметру зала, пытаясь уловить хоть что-то из задуманного древними строителями. И замер… Почти неуловимая, мягкая, переливчатая россыпь звуков сложились в узор, едва пробивающийся в хаосе посторонних звуков, словно блеснула серебристая канитель в волокнах грязной шерсти. Или померещилось?
 
   Перевалило за полдень, когда я покинул Святилище и ученого, чувствуя себя озадаченным и растерянным. Не то, чтобы меня это все поразило, но…
   Все три коня по-прежнему паслись под деревьями, из чего я сделал вывод, что мои спутники все еще здесь. Заглянув в жилище Вевура, я нашел оставленную компанию в полном составе. Они о чем-то горячо спорили, удобно устроившись вокруг выдвинутого в центр комнаты стола, и дружно смолкли при моем появлении.
   – Ага, – весело произнес Вевур. – Вот и жертва науки… Присоединяйся к нам, музыкант. Внеси свет искусства в наш сумрачный быт… Где-то у меня была лютня… – Он сделал неуклюжую попытку выбраться из-за стола, перевернул ближайшие чашки, спугнул Колючку и бессильно рухнул обратно.
   Он был еще не пьян, но заметно навеселе. Судя по возбужденному блеску глаз и обилию пустых бутылок, Джеанна с Вейто тоже припали к живительному источнику. Надо думать, они знают, что делают.
   – Я возвращаюсь в город, – сообщил я им. – Кто-нибудь поедет со мной?
   – Нет, мы, пожалуй, задержимся, правда, Джеанна? – Вейто обернулся к девушке.
   Она кивнула согласно, даже не взглянув в мою сторону. Вряд ли она вообще толком слышала о чем ее спрашивают. И кто именно. Джеанна не сводила зачарованных глаз с художника.
   – Ты не останешься? – Вевур, похоже, на самом деле огорчился. – А я-то надеялся услышать твою игру. Говорят, это нечто волшебное… Колючка музыку любит, – прибавил он веский довод.
   – В следующий раз, – пообещал я. – У меня дело в Городе. Да и дежурить с утра…
   – Ну и что? – произнес Вейто, сосредоточенно целясь горлышком бутылки в стакан. – Мне тоже с утра…
   – Пусть идет, – сказала Джеанна. – Он всегда такой…
   – Однако наша первая встреча произошла при обстоятельствах…
   – Это было прискорбное исключение в кристально чистом послужном списке гордости нашего…
   Остальное я не стал слушать, прикрыв дверь. Над домом художника довольно низко парил дракон Джеанны, описывая идеально точные круги. Дракон лучился раздражением, которое ощущалось даже на расстоянии, но не тревогой, поэтому я оставил собутыльников с чистой совестью. Пусть развлекаются.
   Вскакивая в седло коня, я заметил и ученого, спрятанного тенью Святилища. Старик, не отрываясь глядел на дракона и губы его непрерывно шевелились.

Хроники охотника за драконами. Сейчас.

   Еще с прошлого своего визита в город Робьяр с большой симпатией отнесся к предоставленному ему городом жилью. Пара комнат на втором этаже старинного особняка, чуть в стороне от центра города и меланхоличная хозяйка-полукровка, из пустошников, в придачу.
   Окна дома выходят на сквер, спрятавший набережную и реку. Близость реки была неприятна, хотя, возможно, для иных постояльцев этих комнат это считалось даже преимуществом, но у Робьяра со здешними водоемами отношения определенно не складывались. С другой стороны, если город расположился вдоль русла реки, то волей-неволей взгляд будет цепляться за ее тускло-серебристый серпантин.
   Робьяр задумчиво отхлебнул горячего, пряного варева из странного сочетания трав, зеленоватого чая и древесного молока, к которому хозяйка комнат приучила его еще в прошлый визит. Первое время Робьяр деликатно избавлялся от этого пойла всеми удобными способами, но потом, когда железистый привкус речной воды стал преследовать его даже в бокалах с вином, когда сырость и стылая промозглость принялись проникать под самые теплые одеяла, когда усталость и раздражение отравили каждый осенний день – он вдруг принялся с энтузиазмом поглощать внушавший отвращение напиток, находя, что горячее молоко с травами отменно отбивает любые иные привкусы, согревает, а раздражение незаметно растворяется в нем…
   Может, и самовнушение. Только теперь его тянет хлебать травяную смесь уже с первых дней,
   Вздохнув, Робьяр вернулся к столу неохотно ворошить унылые бумаги. Прошлогодние и совсем свежие. Отчеты и рапорты. Много. Донесения экспертов (не особенно разнообразные); рассказы очевидцев которым можно доверять (удручающе тощая папка); просто болтовня (папка внушительная, едва закрывается)…
   Большую часть этой писанины, зачастую корявой и неразборчивой, он читал еще прошлой осенью. Кое-что из описанного там видел своими глазами…
   Первая жертва, начало весны прошлого года. Девушка, почти девочка… Задушена, тело истерзано. Вторая жертва – начало лета, женщина, молодая. Третья – середина лета. Тоже женщина. В начале осени – мужчина.
   А потом вызвали его, потому что кто-то видел что-то… Что? Никто не знает. Но страх городского совета (не перед мифическим «чем-то», а перед вполне реальным нарастающим недовольством горожан и перед бешенством одного богатого чиновника, чьей дочери не повезло стать третьей жертвой) оказался так велик, что они написали слезную мольбу в столицу с просьбой выслать им на помощь самого Робьяра.
   И надо же, просьба подействовала…
   Вот с этой осенней жертвы, с грязи и слякоти, с нудного ледяного дождя, такого неуместного в обычно теплых Златоднях и началось его знакомство с городом.
   А потом был еще один мужчина, и еще одна девушка. И ощущение удушающего бессилия, в попытках вычислить хоть что-то общее между ними. Угадать место следующей трагедии. Зацепиться хоть за что-то…
   Студентка из университета, молочница, бездельница из богатой семьи без определенного рода занятий, скрипач из городского оркестра, курсант пожарной школы, ассистентка ветеринара… Ничего общего между ними. Ничего общего между тем, как и когда они исчезали… Только одинаковые следы на теле и всегда жертвы находили возле русла реки или в воде.
   Робьяр стиснул зубы, вспоминая, как целыми днями ходил больной, в сумеречном бреду чужой беды. Смотрел, смотрел, смотрел… И видел. Ничего определенного, такого, что можно было бы предоставить в качестве реальных достижений. Эта тварь, что развлекалась в здешних угодьях и вряд ли могла считаться человеком, была немыслимо внимательна, расчетлива и не совершала ошибок. Но оставляла за собой «запах» ясный и определенный, будораживший Робьяра, как звериный след – охотничьего пса. Теребящий, тянущий за ноздри и одновременно пугающий чем-то немыслимо отвратительным.
   Словно собака охотилась за мертвым зверем, припомнилась давняя ассоциация.
   А потом городские энтузиасты – чтоб им вечно под землей жить! – наткнулись на этого безумного бедолагу, который на свое несчастье обитал неподалеку от места обнаружения одной из жертв и имел дурную привычку подбирать все, что плохо лежит… Это в его доме отыскалась оброненная богатой девочкой перчатка. То ли в момент гибели, то ли раньше… Разве кто-то стал выяснять?
   Робьяр оттолкнул стопку бумаги подальше. Там были еще папки. Для новых жертв. Уже с весны нынешнего года. И ведь они выжидали, молчали, не желая признавать ошибку. Или по-детски надеялись, что все обойдется?
   В дверь деликатно поскреблись.
   – Господин Гобьяг! Вам тут снова письмо принесли… – выговор хозяйки, как и у всех пустошников, был слегка картав.
   – Благодарю, – произнес Робьяр, принимая большой желтоватый, плотный конверт. – А кто принес?
   – Мальчишка какой-то… Рассыльный, наверное, – неодобрительно подергивая носиком, загнутым вверх на кончике, отозвалась хозяйка. Она не жаловала рассыльных и прочих гонцов, что частенько шлепали в грязной обуви по ее натертым полам. – Спгосил здесь ли пгоживает столичный сыщик и пгосил пегедать…
   На конверте не имелось обратного адреса. Не было даже адреса Робьяра. Только имя, выписанное аккуратными буквами, мягкой кисточкой. Или переслали от кого-то знакомого… Или кто-то уже неподалеку от его дона передал конверт пробегавшему мальчишке и попросил отнести в указанное место за мелкую монету. Как обычно. Робьяр покосился на стол, где уже валялась пачка подобных посланий, перехваченная обтрепанной ленточкой: «Господин сыщик, смею обратить ваше внимание, что мой зять убийца и злодей…» или «…я провожу небольшое собственное расследование и выяснил, что обстоятельства гибели шорника год назад весьма подозрительны…»
   Внутри конверта обнаружилась старая газета. Не местная. Свернутая так, что на первой странице сразу бросалась в глаза небольшая заметка об убийстве: «…шестнадцатилетняя Ахана Рог найдена мертвой неподалеку от своего дома…»
   Несколько минут Робьяр вчитывался в сухие строчки, ожидая чего-то. Внутреннего звонка? Потом пожал плечами с сомнением. Да, задушена девушка. Но после смерти не изуродована. Виновник ужасного злодеяния так и остался неустановленным (на момент написания статьи). Ну и что? Другой город, другое время… Да мало ли ужасного происходит в мире с молодыми девушками… Кто-то пытается что-то подсказать? Или сбить со следа?
   Ему часто приходилось получать послания от разного рода доброжелателей и недоброжелателей. Надо будет попросить кого-нибудь из управления заняться этой заметкой. Может, что интересного нароют. И тогда присоединить и это письмо к общей подшивке. Для количества.
   Робьяр вздохнул.
   …Так, а это что? Отдельная папка опроса свидетелей? Как-то скромно, даже стыдливо подсунута в общую стопку, подальше от основного материала… Ага, понятно. Домыслы, слухи, сплетни. «На днях я видала чудило с длинными руками. Мне показалось, что оно вело пропавшую Ганну за собой…», «…появляется в виде призрака, никому вреда не причиняет, только стонет жалобно…», «…с виду он был, как дракон, только странный, будто неживой…», «Люди говорили, что видали там дракона, но я сам-то ничего не видел, ну то есть думал, что ничего, а сейчас думаю, что он там был, как сказывают…», «…черный человек с горбом приходил трижды и называл ее по имени, так что она обратилась к гадалке…»
   Кто-то ведь не поленился все это записать, но не решился подшить к общему тому. И выбросить не рискнул … Надо же, какой молодец. Надо бы выяснить, кто распорядился так поступить и посмотреть, стоит ли привлечь к работе.
   «…с виду он был, как дракон, только странный, будто неживой…» – перечитал Робьяр. Покачал головой. Бред.
   Чужое рыхлое, как мертвая плоть воспоминание встрепенулось в сознании, обдавая отвратительными миазмами. Восторг иного присутствия. Чего-то незримого, сильного, всемогущего… Язык ожег привкус речной воды. Робьяр, мучительно морщась, выхлебал остатки молока из чашки и закурил.

Монстр. Где-то в Городе…

   Нечто, что он в какой-то момент стал называть Повелителем, просыпалось в его душе вне зависимости от внешних обстоятельств. Его перманентное присутствие он давно осознавал, но пробуждения были не так часты, как он боялся и одновременно надеялся.
   Страх и отчаяние постоянно жили в нем, вперемешку с наслаждением. Эта зависимость была сродни той, что испытывают потребители сизой травы. Уже ничто в мире не сможет заменить им ее волшебный дурман.
   Иногда ему казалось, что он давно разделился и живет двумя жизнями. Та из них, что принадлежит ему – уныла, сера и предсказуема, полна страха, осознания несправедливости и тупой надежды на лучшую долю, а та, что принадлежит Повелителю – ярка, полна побед, острых впечатлений, насыщенных чувств и сбывшихся желаний.
   Ощущение полета и всемогущества пугало и тянуло его ежечасно. Иногда, трясясь от страха в предчувствии возвращения Повелителя, он мечтал стать таким, как все. Чтобы просто жить, заниматься скучными, но понятными делами, ничего не ждать. Он трепетал, ожидая нового появления чудовищной силы, угнездившейся в сумерках его души. Он не знал, что с ней делать и как управлять ею. Но когда дыхание Повелителя становилось явственным, все сомнения уносились прочь, оставляя только наслаждение. Он не мог не наслаждаться происходящим, хотя разум его верещал от ужаса, глядя на то, что он творил. Потому что его скудный ум не мог оценить величия содеянного. А Повелителя это гневило. И тогда Повелитель заставлял совершать его страшное, чтобы выкрутить трясущееся рабское нутро наизнанку, встряхнуть сломать все привычные условности, убедить, что мир послушен и покорен, швырнуть в хаос и заставить наслаждаться им… Это было трудно. Это было невозможно. Но в такие минуты, когда слезы непрерывно текли по его лицу, а тело содрогалось от страха и экстаза, он понимал, что жить без этого уже не хочет…
 
   В Городе я первым делом решил завернуть куда-нибудь перекусить. Заступать на пост в «Мышеловке» было еще рановато, а поесть там тем более не удастся, поэтому я выбрал почти первую попавшуюся открытую забегаловку и заказал обед из наименее настораживающих по названиям блюд. Главным достоинством выбранного заведения было наличие у него открытой веранды, где я и разместился со своими тарелками. Как ни странно остальная часть посетителей в большинстве своем предпочла темные и душные недра помещения. Людей там скопилось многовато для такого раннего часа. Переговаривались они друг с другом негромко и поначалу я не прислушивался к досужей болтовне, пока повторяющиеся сочетания знакомых слов не привлекли мое внимание. Говорили о драконах, всадниках, Гнезде и темных силах. Устрашающий коктейль.
   – … да кто ведает, что они там творят? Нас-то в гости в Гнездо не зовут…
   – … говорят, раз в столетие им нужна человеческая кровь. Она вроде как вдыхает в них новые силы…
   – … а на лице у него черный силуэт в виде крылатого зверя. Точно говорю вам, сама видала…
   – Да что вы мне говорите! … Посудите сами, разве может нормальный человек день за днем обходиться без этого и остаться нормальным? А им нельзя…
   – … извращенцы известные…
   – … муж моей соседки рассказывал, что слыхал по ночам крики не людские…
   – … ну, говорил, признаю, так то – раньше. А теперь думаю выдумки это все, лишь бы налог побольше содрать…
   Голоса то стихали, то нарастали, делились на отдельные очаги, снова сливались, сплетаясь в единое бурлящее, источающее нервозность целое – глас народа. Ближе всего ко мне, рядом с окном открытым на веранду сидели, кажется, четверо – трое мужчин и женщина. Я не оборачивался, но отчетливо представлял их озабоченные и нахмуренные лица. А с какими еще лицами можно рассуждать на подобные темы за обедом?
   – Нехорошо как, – негромко басил один из мужчин. – Тревожно… Никогда такого не было.
   – Было, – возразила женщина. – Просто не помнит никто. И не помнит, чем кончилось…
   – Да они тоже хороши, – сердито заговорил третий. – Какого беса отмалчиваются?
   – А что им, по-твоему, делать? Объявить воздушное патрулирование над Городом? Люди и так напуганы… Еще эти убийства некстати…
   – А бывают убийства кстати? – ощутимо, хотя и незримо ухмыльнулся первый.
   – Так ты полагаешь, что не из-за убийств все началось?.. Но мне казалось…
   – Не рассуждай, как Мытарь. В Городе ежедневно находят десятка два мертвецов, однако никого это отчего-то не трогает, а эти превратились в прямо-таки в знаковые явления…
   – Ты думаешь, кто-то сознательно терроризирует население и накачивает напряжение?
   – Скорее кто-то умело пользуется ситуацией…
   – Так или иначе, темного дракона видели многие.
   Ты не поверишь, если я расскажу, как много людей лично видело Дщерь Бурь! Они поклянутся тебе в этом здоровьем самых любимых родственников, и как ни странно, не солгут… В такое время все способны увидеть что угодно, хоть темного дракона, хоть праматерь всех драконов…
   – Послушай, но нельзя же отрицать очевидное…
   – Все можно…
   – Погодите о темных драконах. И без того ситуация накаляется с каждым днем все больше… Может быть, Гнездо все же решится отметить Праздник?
   – Надеюсь, нет. Во-первых, до Праздника еще очень далеко и много чего перемениться может. Во-вторых, до сих пор большая часть горожан и уж тем более негорожан беззаветно верит в драконов. Отменив традиционный Праздник Гнездо подорвет последние мосты между собой и всем остальным миром… И так политика Гнезда слишком отдалила своих воспитанников от всех…
   – Но разве не Птенцов мы видим каждый день на наших улицах?
   – А разве кто-то из них хоть раз затерялся в толпе? Они как маяки… или как инородные тела.
   – Ну, правильно, за каждым из них дракон. Это чувствуют все,
   – Ага, а еще на каждом из них значок, – хмыкнули баритоном. – То ли бесстрашны и самоуверенны, то ли спесивы сверх меры…
   – Или, может, не видят в этом ничего зазорного? – строго возразили баритону.
   – А, кстати, помнит ли кто-то, что в свое время значки эти выдавались, как черная метка всем, кто отличался от других? Эдакое клеймо… А вот со временем значение поменялось едва ли не на прямо противоположное…