настоящий директорский кабинет и к настоящему директору Даутову, потому что
этот налитой здоровьем низенький человек азиатского обличья ничем решительно
не был похож на Даутова.
Между тем Леня, взяв два куска кокса в обе руки и стараясь раздавить
их, как два грецких ореха, говорил:
- Видите ли, товарищ Даутов, по внешнему виду это очень крепкий кокс. Я
наперед могу сказать, что барабанную пробу он прошел блестяще... Попадаются
куски с небольшой трещиноватостью, но это вполне допустимая трещиноватость,
она глубоко не идет и роли не играет.
- Но она все-таки есть, трещиноватость, - вздул второй подбородок
Даутов. - Наши инженеры говорят, что это и есть причина.
Таня слышала, что и говорит этот директор с каким-то заметным восточным
акцентом. Леня сказал улыбнувшись:
- Нет, дело не в этом. В нашей лаборатории могли бы разрезать каждый
кусок и показать вам плоскости разреза, товарищ Даутов. И вы увидели бы, -
да вот их видно на этом изломе, - черные крапинки. Вот в этих крапинках
черных и лежит причина. Они создают действительную трещиноватость, только
уже в самой домне, - по ним растрескивается кусок кокса и образует мелочь...
Леня старался говорить точным и вполне правильным книжным языком, а
директор внимательно его слушал, проводя языком по бритым губам, - директор,
которого Таня никак не хотела считать Даутовым: ей все казалось, что это,
может быть, технический директор, может быть, коммерческий директор, может
быть, наконец, замдиректора, но совсем не тот, настоящий директор завода,
который говорил с нею по телефону и был Даутовым.
Леня же, наскоро вычерчивая на клочке бумаги нижнюю часть домны в
разрезе, толковал директору о том, что такое, предположительно пока,
происходит в домне, когда трескаются в ней и превращаются в мелочь и в
коксовую пыль куски кокса.
- Коксовая пыль, - говорил он, - до того легка, что дутьем снизу
выдувается через колошник вместе с доменным газом, но мелкие кусочки кокса
очень вредны: они обволакиваются жидким шлаком, и тогда этот шлак
приобретает как бы каркас и уж перестает быть жидкостью и скопляется в
"холодных мешках" горна... Где именно? Вот как раз под фурмами. Там
образуются настыли в виде раковин в уборных. На эти настыли капает
расплавленный чугун, а расплавленный чугун, остывая, отдает массу тепла, -
чему же? Фурмам... Вот почему они и начинают плавиться. Это - последнее, к
чему пришла пока наука в объяснении подобных аварий...
- Ну, хорошо, пусть наука... наука сказала свое последнее слово вот
именно так, как вы мне тут... э-э... доложили. Все это прекрасно и даже как
будто... м-м... похоже на объяснение... но практический-то вывод какой? Я не
вижу тут практического вывода.
- Кислородом прожигаете? - спросил Леня.
- Да, кислородом... Прожигаем, а потом - отчего же фурмы через
несколько дней начинают опять гореть?
- Опять настыли образуются, и опять на них капает чугун...
- Значит, опять-таки ответ тот: от плохого кокса. Мы кричим на завод
коксовый: дайте же нам хорошего кокса. А оттуда ответ: кокс хороший. Мы
требуем комиссию для выяснения вопроса... А комиссия что говорит? Она
говорит: кокс хороший.
- Да, внешний вид кокса действительно прекрасный: качественный кокс по
внешности.
- Качественный? Ага! И вы то же - "качественный"?! Однако фурмы у нас
горят, а?.. - разгорелся и сам и уже совсем гортанно начал кричать директор
и вытаращил глазки.
- Гореть будут... от внутренней трещиноватости кокса... Этим вопросом у
нас занимался главным образом аспирант Близнюк; внутренняя трещиноватость
определена им. Но как ее избежать - вопрос сложный. Конечно, надо будет
переменить шихту; подобрать новую.
- Вот. Именно - новую. Чтобы нам давали новый кокс. К этому пришли и
наши инженеры... А вы там у себя, на коксостанции, товарищи, должны указать
им, коксозаводу, какую именно надо шихту. Вот как надо работать, товарищ.
Зазвонил телефон на столе, но директор так разгорячился, что взялся за
трубку, чтобы только крикнуть кому-то:
- Позвоните через пять минут. Я сейчас занят.
Ясно было Лене, что он ожидает от него немалого, и он сказал Даутову:
- К сожалению, этой волшебной палочкой мы еще не овладели, чтобы сразу
взять и подобрать шихту. Мы работаем над этим долго, но идем пока вслепую,
опытным путем. Самый надежный способ - ящичный способ, но это - долгий
путь... Словом, хозяевами кокса мы пока еще не стали... Погодите, вот
образуется здесь научно-исследовательский институт, тогда закипит работа. А
сейчас у нас тихо, почти все разъехались. Я и то был на станции случайно,
могло меня и не быть, - и не с кем бы вам говорить даже.
- Значит, что же? Фурмам нашим остается одно - гореть? - вытаращил на
него глазки совершенно побагровевший директор.
- Пока не подберут на коксозаводе подходящей шихты чисто опытным путем,
по ящичной системе, - развел руками Леня и улыбнулся. - Образцы я возьму, но
ничего нового мы вам сказать не можем. Я вам сказал наперед все, что мы
можем найти...
И Леня поднялся. За ним тут же вскочила Таня.
Снова затрещал телефон. Директор взял трубку, протянул Лене вверх
короткопалую толстую руку и даже бровью не кивнул теперь Тане, и оба они
вышли из кабинета.
- Да это совсем, совсем не Даутов! - почти крикнула запальчиво Таня,
когда они вышли, минуя окруженного людьми управдела, в коридор.
- То есть почему именно не Даутов? Не твой Даутов? Однофамилец, что ли?
Это бывает... То-то ты сидела такая сердитая, - заметил Леня.
- Совсем никакого подобия... Ну никакого намека на того Даутова! -
продолжала возмущаться Таня. - А я-то хотела уж посылать письмо маме.
Леня сказал наставительно:
- Вообще спешить никогда не следует. Зато ты теперь увидела, что такое
загадка кокса... И можешь понять, ради чего я бьюсь с нею. Вот завод у нас
коксовый - прекрасный? Прекрасный. Донцов - коксовик прекрасный? Прекрасный.
Печи уж больше не забуряются? Не забуряются, и кокс выдается легко...
Внешний вид кокса прекрасный? Лучше нельзя и желать. И все-таки он никуда не
годится, и от него аварии в доменном цехе... Вот и "разрешите мне, волны,
загадку кокса..."
Когда они сели в почти совершенно пустой вагон трамвая, чтобы ехать
обратно, Леня заметил недовольно сдвинутые брови Тани и засмеялся:
- Маленькая неудача, и ты как тоскуешь, - эх, голова!.. Забудь уж о
своем Даутове. Ну, не вышло, - бывает. Мало ли Слесаревых и Толмачевых, -
почему же не быть в Союзе, скажем, двум сотням Даутовых?.. Ты посмотри-ка
лучше, какая вот тут глубокая балка... и в этой балке вон сколько домишек.
Живут люди, и ничего... И ручей там у них - на дне балки - тоже, конечно,
впадает в Днепр... А ну-ка, что напоминает тут рельеф местности? Правда,
похоже на кривую коксовой усадки, какие вычерчивает аппарат Копперса? Вот
она пошла хвостом вниз, - признак угля, который хорошо коксуется...
- А вот вы похожи, знаете, на кого? - недовольно поглядела на него
Таня. - На шахматиста, когда он чересчур за своей доской засидится и потом
на улицу выйдет... Люди ему тогда кажутся пешками, лошади, конечно, конями,
а вот такие вагоны трамвайные - это будут туры... Вообще игра продолжается.
- Остри, остри, язычок... А почему тебе все директора заводов кажутся
теми Даутовыми, с которыми ты в поезд играла в детстве? Тоже игра
продолжается?.. Вот если бы эту кривую схватить за хвост, домны не
засорялись бы, и фурмы не горели бы, и коксовые печи не забурялись бы, и
черт знает сколько тогда было бы великолепных последствий... Большое это
было бы дело... И ведь досадно что? Совсем какая-то малость нужна для
решения, - я это чувствую. Где-то в мозгу у меня это сидит, только толчок
нужен, чтобы... А толчка нет.
И Леня забывчиво взял в руки тонкую кисть ее руки, и так как пальцы его
теперь, как всегда, когда приходил он в волнение, сжимались сами собою, ища
какого-то дела или какого-нибудь нужного инструмента для дела, то, незаметно
для себя, он сдавил руку Тани сильнее, чем она могла вытерпеть, и она
вскрикнула:
- Ой! Больно же так! - глянула на него обиженно и выдернула руку.
- Прости, - сказал он тихо. - Это я задумался... Ведь главное в
процессе образования кокса что? Пластический слой... А пластический слой
откуда берется? Начинает плавиться битум угля... Шамов думал определить
количество битума химически, однако вот уж он охладел... И эти "закваски",
какие он еще ставит иногда, это уж так, для очистки совести: чтобы не
оборвать сразу, а спуститься на тормозе... Между тем ясно, конечно, что все
дело в битуме, и, значит, нужно только измерять его количество, разное в
разных углях. Как измерять? Абсолютной точности не только невозможно
добиться, но она и не нужна совсем, - вот что важно. Измерять нужно только
для сравнения. Ведь что происходит с куском угля? Он начинает плавиться, то
есть переходить в пластическое состояние, и из него выходят вместе с паром
газы... Но вот влага вышла, газы вышли - получилось из угля нечто новое:
кокс, результат сухой перегонки, и он тоже твердое тело, хотя и легкое. А
вот этот период, когда он был жидким телом, этот таинственный период,
неужели так и нельзя привести его в ясность? А ведь больше ничего и не нужно
нам, только это: привести в известность этот самый пластический слой угля,
когда он, уголь, превращается в кокс. И вся разница между углями в чем
именно? Только в этом, - в толщине пластического слоя... Вот попробуй
изобрести способ его измерить, этот слой, и знаешь, что тогда будет?.. Будет
решена задача кокса.
И Леня опять захватил забывчиво руку Тани и посмотрел на нее такими
остановившимися, долгими и широкими глазами, что она улыбнулась медленно и
сказала, отвернувшись:
- А глаза совсем как у мальчишки... Даже смешно.
Посмотрела на него еще раз внимательно, еще раз улыбнулась и
отвернулась снова. Но руки своей уже не вырывала.
В ближайший выходной день решено было сделать "вылазку" на Днепр.
Бермудского шлюпа уже не было у Лени: он продал его перед поездкой в
Ленинград. Оставался только косой парус для одномачтовой лодки, однако парус
этот, лежавший в кладовке, успели проточить мыши.
Леня узнал об этом только утром, в день задуманной вылазки, и так как
матери надо было идти за хлебом и прочим для обеда, то Леня принес дырявый
парус и мешок для его починки Тане, сказав ей:
- Кто любит кататься, тот люби и саночки возить... Изволь-ка заштопать
сначала парус, если умеешь штопать.
Толстую иглу для этого пришлось просить у Розалии Борисовны, матери
Фриды, уехавшей с утра на целый день к сестре Розе. Белокурая Розалия
Борисовна принесла иглу и даже моток суровых ниток, но не удержалась, чтобы
не сделать замечания инженеру, который не сумел сохранить от порчи такую
ценную вещь.
И с первых же слов она, имевшая в своей лавке не так давно еще дело с
книгами, которые покупали у школьников в начале лета, чтобы перепродать
потом другим школьникам осенью, перешла на книги:
- Я, когда была еще лет семи, ну, может, восьми только, я взяла краски
на картонке, и я взяла кисточку, - а слюни у меня были, конечно, свои, - и я
взяла у своего папы совсем новую книгу и всю ее раскрасила этими самыми
красками. А уж за это меня мой папа так раскрасил, что я даже две недели
потом сидеть не могла... Так что даже потом, когда мы с мамой пошли в баню,
так ей даже говорят разные знакомые: "Ну-у, уж вы, мадам Мермель, что же это
такое? Разве же можно так своего ребенка раскрашивать? Это же называется
чистое истязание". И вот я все-таки папу своего любила, а маму нет... Потому
что кто же просил папу меня так раскрасить? Ну, конечно же, это мама сама и
просила. А сама из дому ушла, чтобы не слышать, как я кричала...
Так тараторя, она помогла Тане выкроить из мешка заплаты, чтобы хватило
на все немалые прорехи, а Леня в это время ел яблоки, приготовленные Таней в
дорогу.
В одно вялое, мягкое яблоко неглубоко воткнул он, между прочим, иглу,
лежавшую около него на столе, и сдавил яблоко в руке. Игла выскочила тут же.
Он поглядел на эту огромную иглу с недоумением и воткнул ее снова, поглубже,
потом сжал яблоко обеими руками. Игла медленно пошла вверх и выскочила
снова.
Розалия Борисовна ушла в свою комнату навести там порядок, а Таня
сказала:
- Теперь остается только пришить заплаты, и парус готов... А где
иголка?
- Иголка? - переспросил Леня, не выпуская из рук иглы. - Иголка эта
оказалась очень умная, и я ее хочу взять себе на память... Она наводит меня
на какую-то мысль... Сейчас скажу... Вот видишь, какой эксперимент?.. Я его
повторю, чтобы ты видела. Вот я втыкаю иглу в яблоко... Яблоко вялое,
мягкое... Давлю, - видишь? Игла выходит. Еще давлю... Игла выскочила. Что
это значит?
- Ну-у, пустяки какие! Что значит? Да ведь так и занозу выдавливают из
пальца... Давайте, буду шить.
- Всякую ли занозу, - раз... И почему заноза выдавливается, - два. Жало
пчелы, например, и сама пчела не в состоянии вытащить и ты не выдавишь,
потому что на нем зазубрины... Штыли, какими мы бревна когда-то из Днепра
вытаскивали, тоже были с зазубринами, тем-то они в бревнах и держались. Игла
же эта выходит потому, что она почти абсолютной гладкости, - раз, и имеет
коническую форму на конце, - два... Но есть тут еще и третье условие, и
самое важное... Почему выдавливается игла? Как объяснить это физически?
- Выдавливается, и все.
- Нет, это не ответ... Когда я давлю на иглу снизу, то ткань яблока
плотнеет, вот что важно. Она твердеет... почти как камень...
И вдруг у Лени стали такие же глаза - длинные и широкие, как недавно в
вагоне трамвая. Это заметила Таня и уже готовилась улыбнуться, как тогда, но
он вскочил быстро.
- И-де-я! - почти крикнул он. - Вот это - идея!.. Ведь коксовый королек
начинает сгущаться, твердеть откуда? Снизу! Снизу вверх!.. Так что если
погрузить в уголь такую вот иглу до дна, когда начнется плавление, то
потом... потом игла будет выталкиваться сжатием, как заноза. Ясно? А иглу
можно градуировать во всю длину. Вот мы и измерим толщину пластического
слоя. Так? Ясно?
- Может быть, - пожала плечом Таня, продевая нитку в иглу.
- Как же "может быть", когда ясно?
И вдруг, быстро прикинув на столе рукою возможную длину иглы, которую
можно бы было прикрепить к аппарату Копперса, Леня сказал тихо и даже
побледнев сразу, так что отшатнулась Таня:
- Ну, кончено! Этот день мы запомним! Загадку кокса я благодаря тебе
решил! Теперь дело только кое в каких деталях.
И он поднял Таню так, что лицо ее пришлось вровень с его лицом, и
поцеловал ее крепко в яркие, как два Сириуса, глаза.
1934 г.
Искать, всегда искать! В Э 9 журнала "Октябрь" за 1934 год впервые
появилась в качестве самостоятельного произведения "Память сердца". Затем
эта повесть вошла в сборник "Маяк в тумане" без указания даты. В Э 6-7
"Октября" за 1935 год впервые появился роман С.Н.Сергеева-Ценского "Загадка
кокса". Первая глава этого романа представляет собой сокращенный и
подвергшийся незначительной стилистической правке рассказ Сергеева-Ценского
"Небо". В последний раз как самостоятельное произведение "Небо" было
напечатано в сборнике "Печаль полей" и датировано автором: "Ноябрь 1908 г."
("Московское товарищество писателей", 1929). В 1935 году Гослитиздат
выпустил роман С.Н.Сергеева-Ценского "Искать, всегда искать!", первую часть
которого составляет "Память сердца", а вторую - "Загадка кокса". После
опубликования романа автор тем не менее неоднократно включал в сборники
своих повестей и рассказов "Память сердца" как самостоятельную вещь. Роман
"Искать, всегда искать!" был включен автором в том второй Избранных
произведений (Гос. изд. "Художественная литература", Москва, 1937). В
отдельном издании и в Избранных произведениях роман датирован автором:
"Алушта, ноябрь - декабрь 1934 г.". В изданиях, предшествовавших
десятитомнику, было указано: "Конец 1-й книги романа". В десятом томе
собрания сочинений (изд. "Художественная литература", 1956) автор это
указание снял.
Эпиграфом к "Памяти сердца" С.Н.Сергеев-Ценский взял первые две строки
из стихотворения К.Н.Батюшкова (1787-1855) "Мой гений".
H.M.Любимов
этот налитой здоровьем низенький человек азиатского обличья ничем решительно
не был похож на Даутова.
Между тем Леня, взяв два куска кокса в обе руки и стараясь раздавить
их, как два грецких ореха, говорил:
- Видите ли, товарищ Даутов, по внешнему виду это очень крепкий кокс. Я
наперед могу сказать, что барабанную пробу он прошел блестяще... Попадаются
куски с небольшой трещиноватостью, но это вполне допустимая трещиноватость,
она глубоко не идет и роли не играет.
- Но она все-таки есть, трещиноватость, - вздул второй подбородок
Даутов. - Наши инженеры говорят, что это и есть причина.
Таня слышала, что и говорит этот директор с каким-то заметным восточным
акцентом. Леня сказал улыбнувшись:
- Нет, дело не в этом. В нашей лаборатории могли бы разрезать каждый
кусок и показать вам плоскости разреза, товарищ Даутов. И вы увидели бы, -
да вот их видно на этом изломе, - черные крапинки. Вот в этих крапинках
черных и лежит причина. Они создают действительную трещиноватость, только
уже в самой домне, - по ним растрескивается кусок кокса и образует мелочь...
Леня старался говорить точным и вполне правильным книжным языком, а
директор внимательно его слушал, проводя языком по бритым губам, - директор,
которого Таня никак не хотела считать Даутовым: ей все казалось, что это,
может быть, технический директор, может быть, коммерческий директор, может
быть, наконец, замдиректора, но совсем не тот, настоящий директор завода,
который говорил с нею по телефону и был Даутовым.
Леня же, наскоро вычерчивая на клочке бумаги нижнюю часть домны в
разрезе, толковал директору о том, что такое, предположительно пока,
происходит в домне, когда трескаются в ней и превращаются в мелочь и в
коксовую пыль куски кокса.
- Коксовая пыль, - говорил он, - до того легка, что дутьем снизу
выдувается через колошник вместе с доменным газом, но мелкие кусочки кокса
очень вредны: они обволакиваются жидким шлаком, и тогда этот шлак
приобретает как бы каркас и уж перестает быть жидкостью и скопляется в
"холодных мешках" горна... Где именно? Вот как раз под фурмами. Там
образуются настыли в виде раковин в уборных. На эти настыли капает
расплавленный чугун, а расплавленный чугун, остывая, отдает массу тепла, -
чему же? Фурмам... Вот почему они и начинают плавиться. Это - последнее, к
чему пришла пока наука в объяснении подобных аварий...
- Ну, хорошо, пусть наука... наука сказала свое последнее слово вот
именно так, как вы мне тут... э-э... доложили. Все это прекрасно и даже как
будто... м-м... похоже на объяснение... но практический-то вывод какой? Я не
вижу тут практического вывода.
- Кислородом прожигаете? - спросил Леня.
- Да, кислородом... Прожигаем, а потом - отчего же фурмы через
несколько дней начинают опять гореть?
- Опять настыли образуются, и опять на них капает чугун...
- Значит, опять-таки ответ тот: от плохого кокса. Мы кричим на завод
коксовый: дайте же нам хорошего кокса. А оттуда ответ: кокс хороший. Мы
требуем комиссию для выяснения вопроса... А комиссия что говорит? Она
говорит: кокс хороший.
- Да, внешний вид кокса действительно прекрасный: качественный кокс по
внешности.
- Качественный? Ага! И вы то же - "качественный"?! Однако фурмы у нас
горят, а?.. - разгорелся и сам и уже совсем гортанно начал кричать директор
и вытаращил глазки.
- Гореть будут... от внутренней трещиноватости кокса... Этим вопросом у
нас занимался главным образом аспирант Близнюк; внутренняя трещиноватость
определена им. Но как ее избежать - вопрос сложный. Конечно, надо будет
переменить шихту; подобрать новую.
- Вот. Именно - новую. Чтобы нам давали новый кокс. К этому пришли и
наши инженеры... А вы там у себя, на коксостанции, товарищи, должны указать
им, коксозаводу, какую именно надо шихту. Вот как надо работать, товарищ.
Зазвонил телефон на столе, но директор так разгорячился, что взялся за
трубку, чтобы только крикнуть кому-то:
- Позвоните через пять минут. Я сейчас занят.
Ясно было Лене, что он ожидает от него немалого, и он сказал Даутову:
- К сожалению, этой волшебной палочкой мы еще не овладели, чтобы сразу
взять и подобрать шихту. Мы работаем над этим долго, но идем пока вслепую,
опытным путем. Самый надежный способ - ящичный способ, но это - долгий
путь... Словом, хозяевами кокса мы пока еще не стали... Погодите, вот
образуется здесь научно-исследовательский институт, тогда закипит работа. А
сейчас у нас тихо, почти все разъехались. Я и то был на станции случайно,
могло меня и не быть, - и не с кем бы вам говорить даже.
- Значит, что же? Фурмам нашим остается одно - гореть? - вытаращил на
него глазки совершенно побагровевший директор.
- Пока не подберут на коксозаводе подходящей шихты чисто опытным путем,
по ящичной системе, - развел руками Леня и улыбнулся. - Образцы я возьму, но
ничего нового мы вам сказать не можем. Я вам сказал наперед все, что мы
можем найти...
И Леня поднялся. За ним тут же вскочила Таня.
Снова затрещал телефон. Директор взял трубку, протянул Лене вверх
короткопалую толстую руку и даже бровью не кивнул теперь Тане, и оба они
вышли из кабинета.
- Да это совсем, совсем не Даутов! - почти крикнула запальчиво Таня,
когда они вышли, минуя окруженного людьми управдела, в коридор.
- То есть почему именно не Даутов? Не твой Даутов? Однофамилец, что ли?
Это бывает... То-то ты сидела такая сердитая, - заметил Леня.
- Совсем никакого подобия... Ну никакого намека на того Даутова! -
продолжала возмущаться Таня. - А я-то хотела уж посылать письмо маме.
Леня сказал наставительно:
- Вообще спешить никогда не следует. Зато ты теперь увидела, что такое
загадка кокса... И можешь понять, ради чего я бьюсь с нею. Вот завод у нас
коксовый - прекрасный? Прекрасный. Донцов - коксовик прекрасный? Прекрасный.
Печи уж больше не забуряются? Не забуряются, и кокс выдается легко...
Внешний вид кокса прекрасный? Лучше нельзя и желать. И все-таки он никуда не
годится, и от него аварии в доменном цехе... Вот и "разрешите мне, волны,
загадку кокса..."
Когда они сели в почти совершенно пустой вагон трамвая, чтобы ехать
обратно, Леня заметил недовольно сдвинутые брови Тани и засмеялся:
- Маленькая неудача, и ты как тоскуешь, - эх, голова!.. Забудь уж о
своем Даутове. Ну, не вышло, - бывает. Мало ли Слесаревых и Толмачевых, -
почему же не быть в Союзе, скажем, двум сотням Даутовых?.. Ты посмотри-ка
лучше, какая вот тут глубокая балка... и в этой балке вон сколько домишек.
Живут люди, и ничего... И ручей там у них - на дне балки - тоже, конечно,
впадает в Днепр... А ну-ка, что напоминает тут рельеф местности? Правда,
похоже на кривую коксовой усадки, какие вычерчивает аппарат Копперса? Вот
она пошла хвостом вниз, - признак угля, который хорошо коксуется...
- А вот вы похожи, знаете, на кого? - недовольно поглядела на него
Таня. - На шахматиста, когда он чересчур за своей доской засидится и потом
на улицу выйдет... Люди ему тогда кажутся пешками, лошади, конечно, конями,
а вот такие вагоны трамвайные - это будут туры... Вообще игра продолжается.
- Остри, остри, язычок... А почему тебе все директора заводов кажутся
теми Даутовыми, с которыми ты в поезд играла в детстве? Тоже игра
продолжается?.. Вот если бы эту кривую схватить за хвост, домны не
засорялись бы, и фурмы не горели бы, и коксовые печи не забурялись бы, и
черт знает сколько тогда было бы великолепных последствий... Большое это
было бы дело... И ведь досадно что? Совсем какая-то малость нужна для
решения, - я это чувствую. Где-то в мозгу у меня это сидит, только толчок
нужен, чтобы... А толчка нет.
И Леня забывчиво взял в руки тонкую кисть ее руки, и так как пальцы его
теперь, как всегда, когда приходил он в волнение, сжимались сами собою, ища
какого-то дела или какого-нибудь нужного инструмента для дела, то, незаметно
для себя, он сдавил руку Тани сильнее, чем она могла вытерпеть, и она
вскрикнула:
- Ой! Больно же так! - глянула на него обиженно и выдернула руку.
- Прости, - сказал он тихо. - Это я задумался... Ведь главное в
процессе образования кокса что? Пластический слой... А пластический слой
откуда берется? Начинает плавиться битум угля... Шамов думал определить
количество битума химически, однако вот уж он охладел... И эти "закваски",
какие он еще ставит иногда, это уж так, для очистки совести: чтобы не
оборвать сразу, а спуститься на тормозе... Между тем ясно, конечно, что все
дело в битуме, и, значит, нужно только измерять его количество, разное в
разных углях. Как измерять? Абсолютной точности не только невозможно
добиться, но она и не нужна совсем, - вот что важно. Измерять нужно только
для сравнения. Ведь что происходит с куском угля? Он начинает плавиться, то
есть переходить в пластическое состояние, и из него выходят вместе с паром
газы... Но вот влага вышла, газы вышли - получилось из угля нечто новое:
кокс, результат сухой перегонки, и он тоже твердое тело, хотя и легкое. А
вот этот период, когда он был жидким телом, этот таинственный период,
неужели так и нельзя привести его в ясность? А ведь больше ничего и не нужно
нам, только это: привести в известность этот самый пластический слой угля,
когда он, уголь, превращается в кокс. И вся разница между углями в чем
именно? Только в этом, - в толщине пластического слоя... Вот попробуй
изобрести способ его измерить, этот слой, и знаешь, что тогда будет?.. Будет
решена задача кокса.
И Леня опять захватил забывчиво руку Тани и посмотрел на нее такими
остановившимися, долгими и широкими глазами, что она улыбнулась медленно и
сказала, отвернувшись:
- А глаза совсем как у мальчишки... Даже смешно.
Посмотрела на него еще раз внимательно, еще раз улыбнулась и
отвернулась снова. Но руки своей уже не вырывала.
В ближайший выходной день решено было сделать "вылазку" на Днепр.
Бермудского шлюпа уже не было у Лени: он продал его перед поездкой в
Ленинград. Оставался только косой парус для одномачтовой лодки, однако парус
этот, лежавший в кладовке, успели проточить мыши.
Леня узнал об этом только утром, в день задуманной вылазки, и так как
матери надо было идти за хлебом и прочим для обеда, то Леня принес дырявый
парус и мешок для его починки Тане, сказав ей:
- Кто любит кататься, тот люби и саночки возить... Изволь-ка заштопать
сначала парус, если умеешь штопать.
Толстую иглу для этого пришлось просить у Розалии Борисовны, матери
Фриды, уехавшей с утра на целый день к сестре Розе. Белокурая Розалия
Борисовна принесла иглу и даже моток суровых ниток, но не удержалась, чтобы
не сделать замечания инженеру, который не сумел сохранить от порчи такую
ценную вещь.
И с первых же слов она, имевшая в своей лавке не так давно еще дело с
книгами, которые покупали у школьников в начале лета, чтобы перепродать
потом другим школьникам осенью, перешла на книги:
- Я, когда была еще лет семи, ну, может, восьми только, я взяла краски
на картонке, и я взяла кисточку, - а слюни у меня были, конечно, свои, - и я
взяла у своего папы совсем новую книгу и всю ее раскрасила этими самыми
красками. А уж за это меня мой папа так раскрасил, что я даже две недели
потом сидеть не могла... Так что даже потом, когда мы с мамой пошли в баню,
так ей даже говорят разные знакомые: "Ну-у, уж вы, мадам Мермель, что же это
такое? Разве же можно так своего ребенка раскрашивать? Это же называется
чистое истязание". И вот я все-таки папу своего любила, а маму нет... Потому
что кто же просил папу меня так раскрасить? Ну, конечно же, это мама сама и
просила. А сама из дому ушла, чтобы не слышать, как я кричала...
Так тараторя, она помогла Тане выкроить из мешка заплаты, чтобы хватило
на все немалые прорехи, а Леня в это время ел яблоки, приготовленные Таней в
дорогу.
В одно вялое, мягкое яблоко неглубоко воткнул он, между прочим, иглу,
лежавшую около него на столе, и сдавил яблоко в руке. Игла выскочила тут же.
Он поглядел на эту огромную иглу с недоумением и воткнул ее снова, поглубже,
потом сжал яблоко обеими руками. Игла медленно пошла вверх и выскочила
снова.
Розалия Борисовна ушла в свою комнату навести там порядок, а Таня
сказала:
- Теперь остается только пришить заплаты, и парус готов... А где
иголка?
- Иголка? - переспросил Леня, не выпуская из рук иглы. - Иголка эта
оказалась очень умная, и я ее хочу взять себе на память... Она наводит меня
на какую-то мысль... Сейчас скажу... Вот видишь, какой эксперимент?.. Я его
повторю, чтобы ты видела. Вот я втыкаю иглу в яблоко... Яблоко вялое,
мягкое... Давлю, - видишь? Игла выходит. Еще давлю... Игла выскочила. Что
это значит?
- Ну-у, пустяки какие! Что значит? Да ведь так и занозу выдавливают из
пальца... Давайте, буду шить.
- Всякую ли занозу, - раз... И почему заноза выдавливается, - два. Жало
пчелы, например, и сама пчела не в состоянии вытащить и ты не выдавишь,
потому что на нем зазубрины... Штыли, какими мы бревна когда-то из Днепра
вытаскивали, тоже были с зазубринами, тем-то они в бревнах и держались. Игла
же эта выходит потому, что она почти абсолютной гладкости, - раз, и имеет
коническую форму на конце, - два... Но есть тут еще и третье условие, и
самое важное... Почему выдавливается игла? Как объяснить это физически?
- Выдавливается, и все.
- Нет, это не ответ... Когда я давлю на иглу снизу, то ткань яблока
плотнеет, вот что важно. Она твердеет... почти как камень...
И вдруг у Лени стали такие же глаза - длинные и широкие, как недавно в
вагоне трамвая. Это заметила Таня и уже готовилась улыбнуться, как тогда, но
он вскочил быстро.
- И-де-я! - почти крикнул он. - Вот это - идея!.. Ведь коксовый королек
начинает сгущаться, твердеть откуда? Снизу! Снизу вверх!.. Так что если
погрузить в уголь такую вот иглу до дна, когда начнется плавление, то
потом... потом игла будет выталкиваться сжатием, как заноза. Ясно? А иглу
можно градуировать во всю длину. Вот мы и измерим толщину пластического
слоя. Так? Ясно?
- Может быть, - пожала плечом Таня, продевая нитку в иглу.
- Как же "может быть", когда ясно?
И вдруг, быстро прикинув на столе рукою возможную длину иглы, которую
можно бы было прикрепить к аппарату Копперса, Леня сказал тихо и даже
побледнев сразу, так что отшатнулась Таня:
- Ну, кончено! Этот день мы запомним! Загадку кокса я благодаря тебе
решил! Теперь дело только кое в каких деталях.
И он поднял Таню так, что лицо ее пришлось вровень с его лицом, и
поцеловал ее крепко в яркие, как два Сириуса, глаза.
1934 г.
Искать, всегда искать! В Э 9 журнала "Октябрь" за 1934 год впервые
появилась в качестве самостоятельного произведения "Память сердца". Затем
эта повесть вошла в сборник "Маяк в тумане" без указания даты. В Э 6-7
"Октября" за 1935 год впервые появился роман С.Н.Сергеева-Ценского "Загадка
кокса". Первая глава этого романа представляет собой сокращенный и
подвергшийся незначительной стилистической правке рассказ Сергеева-Ценского
"Небо". В последний раз как самостоятельное произведение "Небо" было
напечатано в сборнике "Печаль полей" и датировано автором: "Ноябрь 1908 г."
("Московское товарищество писателей", 1929). В 1935 году Гослитиздат
выпустил роман С.Н.Сергеева-Ценского "Искать, всегда искать!", первую часть
которого составляет "Память сердца", а вторую - "Загадка кокса". После
опубликования романа автор тем не менее неоднократно включал в сборники
своих повестей и рассказов "Память сердца" как самостоятельную вещь. Роман
"Искать, всегда искать!" был включен автором в том второй Избранных
произведений (Гос. изд. "Художественная литература", Москва, 1937). В
отдельном издании и в Избранных произведениях роман датирован автором:
"Алушта, ноябрь - декабрь 1934 г.". В изданиях, предшествовавших
десятитомнику, было указано: "Конец 1-й книги романа". В десятом томе
собрания сочинений (изд. "Художественная литература", 1956) автор это
указание снял.
Эпиграфом к "Памяти сердца" С.Н.Сергеев-Ценский взял первые две строки
из стихотворения К.Н.Батюшкова (1787-1855) "Мой гений".
H.M.Любимов