Сертаков Виталий. Симулятор. Задача: выжить

   Металлическая сеть, натянутая в виде шатра на высокие трехметровые столбы, исчезла. На земле валялись пустые миски, птичьи кормушки, а деревянный домик, похожий на собачью будку, выглядел так, будто его изрубили топором. Птицы тоже пропали, но вряд ли они успели улететь вместе с дикими сородичами.
   Пока мужики вполголоса совещались у ворот, стоит ли доверять глупой хромоножке, то есть мне, я незаметно приблизилась еще на пару шажков к бывшему вольеру. К счастью, никто за мной не следил. Зинка сидел на корточках у вывернутого из земли железного столба и спорил с Валентином. Нильс с Галей побрели вокруг дома, заглядывая в окна. Генерал с супругой обследовали баню.
   На какое-то время я оказалась предоставлена самой себе. Этот уютный дворик меня пугал так, аж мурашки по коже шли, и в жару тянуло холодом.
   Художник, что рисует дождь...
   Совсем рядом пряталось нечто, и это нечто Эличка не могла распознать. Не медведь, они неповоротливые и шумные. Я выпила немножко воды, потрогала грудь, ногу и с веселым ужасом убедилась, что проблемы моего скелета становятся легендами.
   Оно лечило меня.
   Но Оно же или какая-то иная Его ипостась готовилась убить нас всех. Оно где-то совсем близко, но не дышит и ничем не выдает себя. Потому что...
   Потому что неживое, вот как.
   С колотящимся сердцем я обдумывала свою догадку. Тишина лупила по ушам. Бородатое солнце насмешливо лыбилось мне из-за туч. Только сейчас я заметила, что и тучи изменились. Они стали более кучерявыми, что ли. Кудрявые пирамиды, перевернутые острием вниз, ползали по небу. Полностью пропали перистые облака. Возможно, потому, что для перистых облаков нужна большая высота, а теперь ее не стало. Не стало высоты, вот так вот. Безмозглые букашки ищут консервы под колпаком искусственного мирка.
   Внезапно тишину разорвал скрип; я чуть не подпрыгнула. Парадная дверь коттеджа распахнулась, Галка выложила на крыльцо сумку с провизией и подмигнула мне.
   Я постаралась сотворить ответную улыбку. Зинка вытащил еще одну наспех собранную сумку, там звенели бутылки, но Эличку не увлекла даже вода.
   Оно затаилось, никак себя не выдавая. Это было нечто новое, с чем никто из нас на Березовой не сталкивался. Меня трясло, а Зиновий ничего не замечал. Он убежал внутрь за вторым мешком.
   Оно пряталось под землей.
   Мои худшие опасения подтвердились. Никто не воровал проволочную сетку с вольера. Крючки в вершинах трех деревянных столбов были вырваны, на заляпанной пометом и перьями земле валялись щепки, а по периметру бывшего вольера тянулась глубокая борозда, точно след от плуга.
   Раньше борозды не было.
   Раньше, когда мы заходили сюда в гости с мамой, нижний край сетки, слегка утяжеленный металлическими прутками, свободно лежал на земле, а экзотическим пернатым в голову не приходило рыть подкоп. Их и так неплохо кормили.
   Фазаны и павлин никуда не улетели. Их разрезало на множество частей упавшей сверху сетью. Даже не разрезало, скорее, нашинковало, а солнце и жара высушили трупики. После чего сеть уползла на глубину, или ее кто-то утянул.
   Я смотрела на длинную рваную щель в земле, а ноги сами несли меня назад, к забору. Края щели осыпались, но вокруг без труда можно было угадать следы маленьких ромбов. Проволочная сеть уползла под землю.
   — Что такое? — спросил сторож Валя, когда я наткнулась на него спиной. Он тащил за собой насос со шлангом. Видимо, не оставил еще попыток накачать воды с глубины.
   — Дядя Валя, не ходите...
   — Никого тут, пусто, слава те господи... — Валентин перекрестился, выставил насос на дорогу и побежал дальше мародерствовать.
   Не могла же я силой выпихнуть здоровых мужиков на улицу. Они прислушивались только тогда, когда видели реальную опасность. Они просто не могли себе представить, что проволочный забор превратился в стремительного хищника...
   3а воротами был асфальт, пусть горячий и мягкий; но мне тогда казалось, что сквозь асфальт проволока не пролезет. В этот самый момент внутри меня словно перегорел очередной предохранитель. Ступнями ног, сквозь раскаленные подошвы кроссовок, я чувствовала, как она егозит под нами. Голодная проволочная сетка, беспощадная и неразумная. Пять, а может быть, и все двадцать пять метров ребристой стальной ограды. Она окружит нас, затем вырвется из земли со всех сторон и начнет сжимать свои железные ромбики.
   Я разевала рот, как голодный галчонок в гнезде, и не могла выдавить ни слова, но боженька услышал, как стучит мое сердце. А ребята таскали еду, по счастью, не спускаясь с крыльца. Они таскали, Валентин сурово стоял на стреме с ружьем, крутил белой головой, как живой флюгер, а Эличка слушала и дрожала...
   Художник, что рисует дождь...
   Потом выяснилось, что Людоедовне не так сильно повезло, как нам представлялось. Ее труп, точнее, ее мумию, парни обнаружили на заднем патио, как Люда это место сама любила называть. Там она загорала голышом, представляя себя заморской королевой...
   Мумию тоже располосовало на куски, но чем — непонятно. Зиновий выполз из-за дома, зеленый и полностью готовый вернуть завтрак. Он брел ко мне по пустырю, больше похожему на пустыню Гоби, сухие стебли трещали под его ногами, а ниже стеблей, ниже трещин и слоя усохшей глины ползла железная сеть.
   Я не могла придумать, как заставить тормозных мужиков убраться со двора, но на сей раз их, кажется, проняло. Я завопила во всю мощь моих недоразвитых легких. Они вылетели на крыльцо в две секунды; сержант вообще скакнул с балкона второго этажа.
   — Что? Где? Ты чего орешь, дура?!
   — Столб, столб! — повторяла я и тянула Зиновия наружу. — Повалите же столб, черт возьми!
   Они послушались. Иногда у мужчин прорезаются зачатки здравого смысла. Впрочем, нечасто. Чаще они врезаются в проблему, как бульдозер с отказавшими тормозами в кучу дерьма. Первое время им нравится как идут дела, как вокруг все разлетается, а позади — шарится очищенная территория. Затем грандиозные мужчины начинают догадываться, что завязли, что бульдозер погрязает все глубже, но разве настоящий мачо признает свою бездарность...
   Они вчетвером повалили столб от ворот, это оказалось непросто. Высокий, два с половиной метра в высоту, круглый и жутко тяжелый. То, что доктор прописал. Свалили очень вовремя, Оно уже издергалось от нетерпения и голода. Хотя нет, Оно не голодно, это ерунда. Дед говорит, что нельзя упрощать, и он чертовски прав. Оно не голодно, потому что кусок проволоки не может голодать! Однако Оно повело себя, как неделю не кормленный тигр.
   Проволочная сетка вырвалась с сухим треском и обвилась вокруг упавшей колонны.
   — Чтоб я так жил... — произнес Валентин, попятился назад и сел на попу.
   — Матерь божья...
   — А как же теперь ходить-то?
   — Элька, ну ты даешь, как угадала?
   — Смотрите, к ней тянется провод!..
   — Рубите провод, только осторожно! — посоветовала я. — Чтобы он снова не дотянулся.
   — Потом мы вытащили сумки, и под землей больше не шелестело. Проволока не умирала, потому что не жила. А откуда тянулся проводок, тоненький совсем, мы так и не поняли.
   — Что ты слышала? — напали на меня все, когда мы начали упаковывать добычу. — Как ты заметила, что ты услышала?
   А что я слышала?
   Художник, что рисует дождь...
   — Не плачь, Эля, ну пожалуйста... Это совсем не так плохо, как кажется, — успокоил меня Зиновий. — это всего лишь позывной. Главное, что убежали звери и птицы. Значит, им было куда бежать...
   — Надо вернуться в дом, — сказал Саша-Нильс
   — Ну уж нет! — заголосили хором остальные.
   — Надо вернуться, это важно... — настаивал сержант. — Я должен вам кое-что показать. На втором этаже, я туда один заходил.
   — Там кто-то есть? — спросила Галя.
   — Есть... То есть уже нет. Я хотел вас сразу позвать, но Элька крик подняла... — Нильс выглядел почти виноватым.
   — Тогда пошли, — сказала я.
   — Нет, тебе как раз лучше остаться, — неожиданно проявил заботу сержант.
   — Наедине с этой сеткой я точно не останусь!
   Зинка и Валентин двинулись гуськом к крыльцу по узкой каменной дорожке.
   — Ладно уж, — вздохнул Нильс. — Сама напросилась.
   — Там труп? — Галочка сплющила губами папиросу, жадно втянула дым.
   Нильс покосился на меня:
   — Ребята, не входите без меня! Я специально припер дверь в коридоре...
   Валя и Зинка резко затормозили:
   — Припер дверь? А кто здесь, кроме нас?..
   Здесь никого. Внутри.

18

ЧАСТИ ТРУПА

 
   — Ой, мли-ин... — протянул Зиновий, схватился за рот и шарахнулся в коридор.
   Дверь со скрипом билась о косяк, как раненая чайка, но не открылась. В этом зверском пекле, кажется, повело все петли. Или фундаменты повело. Во всяком случае, редкая дверь открывалась без проблем.
   — Запри за ним, — сказал я сторожу. — Не оставляйте двери открытыми.
   Я дышал ртом, Галя дымила уже третьей папиросой, но перебить вонь не смогла бы и рота курильщиков.
   — Да, дела... — Валентин вел себя сдержаннее. — Как это с ней такое сотворили?
   — Не с ней, а с ним.
   — Это мужчина, разве не ясно? — севшим голосом подтвердила Эля. — Вон, и ноги волосатые...
   — Я же просил тебя подождать в коридоре!
   — А я через ту дверь вошла, — зажимая себе нос, лукаво улыбнулась девчонка. Точнее, попыталась растянуть губы.
   Бог мой, ей еще хватало сил улыбаться. Ноги и в самом деле принадлежали мужчине. А сторожа в заблуждение ввел пестрый фланелевый халат, вполне женский, разукрашенный пионами и лилиями.
   — Что там, я не вижу? — вслед за Элькой из соседнего помещения заглянула Галина. — Мать вашу, ну и вонь!
   Тут она увидела. Занавески я оторвал заранее, так что сиреневое солнце освещало комнату как нельзя лучше. То есть лучше бы не освещало.
   — Где оно? — первой спохватилась Галина. — Где то, что ты слышал?
   — Где-то прячется, — я старательно изображал уверенность. — Я нашел труп, уже собирался уходить, и тут зашуршало... А потом Эля во дворе крикнула, я припер дверь снаружи и побежал к балкону.
   Все затаили дыхание. Зиновий вернулся из коридора и навалился спиной на дверь.
   — Тишина... — резюмировал он.
   — Здесь только форточка, — задумчиво произнесла Галя.
   — Вот именно, — согласился я. Крикливая тетка мне начинала нравиться. Я боялся, что, попав на второй этаж, она сбежит первой. — Здесь только форточка, которую закрыл я. А двери были закрыты еще раньше.
   — Тсс-с... — поднял палец Валентин.
   Я крутанулся, повел автоматом.
   — В углу? Нет, под кроватью...
   — Под кроватью чисто. — Не успел я Зиновия перехватить, как он уже стоял на коленках.
   — Ширкнуло что-то вроде, да?
   — Откуда здесь этот мужик? — не к месту удивилась Элька. — Людоедовна же одна жила...
   — Может, воздыхатель молодой? — не поверил Валентин. — Они, дамочки-то наши, за доллары из Питера себе выписывали, это точно, я сколько раз таких жеребчиков видал...
   Комната действительно сообщалась с соседней, обе обставлены как спальни, с царскими кроватями, с зеркалами во всю стену, с почти одинаковым рисунком на обоях и покрывалах. Только в первой спальне переплетались светло-голубые дракончики, а во второй — оранжевые. Впрочем, цвет обоев и детали обстановки терялись во мраке благодаря отсутствию электричества и плотным ниспадающим занавескам на окнах.
   Я обнаружил его по запаху.
   В плетеном кресле отдыхал мужчина. Снизу, до пояса, с гостем Людмилы было почти все в порядке, а верхняя часть тела выглядела так, словно ее прожевали или надолго окунули в кислоту. Нет, сравнение неточное; пожалуй, меня больше пугал не сам труп, а невозможность, условно говоря, заполнить протокол.
   Я никак не мог понять, что же с мужиком произошло.
   Когда я первый раз сюда поднялся, то не сразу его заметил. Он сидел в плетеном кресле-качалке, между опущенным шелковым балахоном кровати и окном. подле кресла поблескивал синим стеклом высокий кальян. У босых ног мужчины валялся раскрытый глянцевый журнал, все страницы которого безнадежно склеились. Толстый ковер на метр вокруг пропитался кровью.
   Голова покойника запрокинулась, вместо глаз зияли кровавые ямы. Надо ртом тоже кто-то постарался, расширив его до предела. Кожа на лице и шее издалека походила на сплошную гнойную рану, но вблизи становилось ясно, что это не гнойники, а следы многочисленных мелких укусов. Правая рука свободно свисала, перегрызенная или перерезанная в локтевом суставе. Кисть отсутствовала.
   Зато целиком присутствовала левая рука. Она уютно грелась неподалеку, на ковре, сжимая в пальцах мундштук кальяна. Халат на плече мертвеца задубел, прилип к ране, мешая ее рассмотреть.
   Однако здесь поработала не волчья пасть и не мотопила. Следы и того и другого я встречал на практике. Похоже, парню разом и очень быстро продырявили глаза и рот, и живот. Входные отверстия на животе, под халатом, я вначале принял за пулевые, но они оказались крупнее и ровнее...
   В позапрошлом году мы с Гоблином выковыривали из речушки мертвяка; его солидно погрызли раки, а может, и не раки, кто их там разберет, под корягами. Лазарев после этого случая заявил, что речную рыбу долго жрать не сможет. Однако тот пьяница по сравнению с моей сегодняшней находкой смотрелся писаным красавцем.
   Мне пришло на ум сравнение с рыболовными крючками видел в каком-то триллере. Как будто кожу сдирали тысячами крючков, но не содрали полностью...
   — Крысы? — выдохнула Галя.
   — Крысы так не могут, — со знанием дела возразил Валентин.
   Либо мужик на момент нападения спал, либо нажрался до потери чувствительности. Его холеные с педикюром и цепочкой вокруг щиколотки ножки стояли ровненько и расслабленно. Либо его отключили мгновенно действующим ядом, либо...
   — Боже мой... — простонала Эля.
   Я показал Галине под кровать. Там лежала пропавшая кисть руки. Сторож говорил правду, крысы так не грызут. Я с ними давно в прохладных отношениях, выгнал поганую их породу из подвала райотдела. Пока выгонял, использовал все возможные средства борьбы; серые поганцы невероятно быстро привыкали обходить ловушки и запоминали запахи ядов, Так что я насмотрелся, как они грызут.
   В розовой спальне поработали не крысы. Мертвеца изрядно потрепали снаружи, но основное пиршество неведомые хищники закатили внутри.
   Угу, внутри.
   — Дай фонарь! — Я принял из рук верного, но все еще слегка смущенного оруженосца Зиновия фонарь, посветил на откромсанную конечность. Я хотел посветить ему в рот, но для этого пришлось бы перелезать через кровать.
   Рука походила на водонапорный пожарный шланг. Слегка раздутая, до сих пор в обрывках махрового цветастого рукава, крепкая мужская рука, она внутри была полой. Как пожарный шланг. Внутри не было крови, не было кости, там даже не было влажно.
   — Не трогай! — бросилась на меня Галина, когда я протянул ладонь.
   Элька издала низкий хлюпающий звук, но от дальнейшего воздержалась.
   — Ртом дыши! — посоветовал Валентин.
   Я все-таки потрогал. Внутри руки как будто побывал крот, извлек мягкие ткани, зализал, затромбовал стенки до блеска и уполз дальше, в поисках новых развлечений. Снаружи кожа как кожа, упругая и теплая впрочем, холодных предметов в нашем радостном сказочном зазеркалье, кажется, не осталось. У нас теперь все либо раскаленное, либо теплое.
   Даже трупы теплые, ха-ха. Пошутил.
   — Эй, что вы там собрались? — снова не выдержал Зиновий. — Пошли отсюда, мне здесь не нравится!
   — Стой, охраняй дверь и молчи, — порекомендовала Эля. — Вы слышите, скребется?
   Мы слышали.
   — Валя, прикрывай нас сзади, стреляй сразу, не раздумывая! Зиновий... Нет, ты лучше не подходи. Галя, посветите мне?
   — Легко! — Она бодро перехватила фонарь, но я видел, как непросто ей дается бодрость. Меня самого выворачивало наизнанку от смрада.
   В обеих спальнях не наблюдалось щелей, нор или воздуховодов, но форточка стояла нараспашку, пока я ее не захлопнул. Чем бы ни была тварь, или твари, сожравшая хахалю Людоедовны глаза, она легко пролезла в окно.
   Весь вопрос в том, где она сейчас. Сбежала при моем появлении или притаилась среди гобеленовых подушек?
   — А может, их тут много? — прошептала Элька.
   Я переключил мощный автомобильный фонарь на рассеивающий луч. Фонарь нам любезно предоставила Эля, у ее отчима в гараже чего только не было можно вертолет собрать! Аккумуляторы фонаря я старался расходовать экономно, включал на короткое время в исключительных случаях, дабы разглядеть нечто важное при нормальном освещещении.
   — Боже мой! — Элька дрожала, как осинка на ветру. — Кто его так? Медведь?
   — Медведи сюда не поднимались. Чтобы войти, я взломал дверь, затем сам открыл вторую, смежную. Она тоже была заперта...
   Я крутился с фонарем, заглядывал во все уголки. Уже второй раз, между прочим. Первый осмотр я успел произвести до того, как Элька завопила. Тогда я просто вылетел в коридор, вышиб плечом балконную дверь в столовой и вывалился во двор вместе с занавеской и куском карниза.
   — Эля, сядь вон на тот стул! Галя, усади ее! Валентин, встань на место Зиновия, — необходимо было вывести их из ступора, заставить меня слушать. — Ты меня слышишь?
   Сторож кивнул, подвигал челюстью.
   — Я помогу... — Зиновий обвязал нижнюю половину лица платком. — Я уже в порядке!
   Похоже, он действительно приходил в себя.
   — Валентин, я тебя просил не расслабляться!
   — Ах, да, да... — Сторож перехватил винтовку, на которую опирался.
   — Кого ты боишься? В кого стрелять собрался? — замельтешила Галина.
   — Ну-ка тихо все! — Я поднял руку.
   — Что? Что?..
   — Молчим долго...
   Сначала казалось, что в уши набили ваты. Затем тишина начала дробиться на куски, звуковые фрагменты; расползлась слоями, как горячая лазанья. Отдельно я улавливал неровное дыхание моих спутников, чуть ниже тоном стучало собственное сердце, еще ниже, почти на пределе даже не слуха, а какого-то другого органа чувств, ухали под землей белые мохнатые шахтеры. Или не медведи под поселком ворочались, а пемза грунт выгрызала, но что-то ухало.
   Наверное, именно так чувствуют музыку кобры, животом...
   — Под кроватью... — беззвучно произнес Зиновии.
   — Нет, это где-то в соседней, — теперь уже и Элька слышала.
   Галя вскочила с места. В руке у нее оказался солидных размеров тесак. Я и раньше догадывался, что этой дамочке палец в рот не клади, она известная в поселке активистка, но в роли Рэмбо пока ее не представлял.
   — Мать вашу, я не слышу... — Винтовка в руках Валентина дрыгалась, как пойманная щука. — Саня, товарищ сержант, да где? В кого стрелять? Медведь, что ли?
   — Это не медведь. Это что-то маленькое, звенит, — выдавила Галина.
   В этот миг треугольная куча дерьма, которую мы по умолчанию считаем тучей, накрыла солнце.
   — Слушайте меня, — я постарался говорить тихо, но максимально внятно. — Сейчас Эля возьмет фонарь, встанет вот здесь, на стул, и будет светить сверху. Поняла?
   Элька усердно закивала.
   — Валентин, ты в угол, прикрываешь дверь на балкон и дверь в коридор. Галя, закройте дверь в смежную спальню... Вот так, да, и привалите креслом. Теперь давайте ко мне с вашей алебардой...
   — Черт подери, Нильс, ты можешь объяснить, на кого мы охотимся? — Зиновий лязгал зубами и никак не мог остановиться.
   — Зинка, прекрати трястись! — Эля осветила его перекошенное лицо. На стуле она напомнила мне шестилетнюю племянницу, тонконогую пигалицу и знатока поэзии декаданса. Ту так же поднимали на возвышение в ожидании коллективного поэтического сеанса.
   — Если оно не вошло в дверь... — задумчиво проговорила Галя.
   — Значит, оно маленькое, — закончил сторож.
   Пока они не струхнули вторично, я перехват инициативу:
   — Послушайте все. Мы можем уйти и сделать вид, что ничего не случилось, и никому не рассказывать. В принципе, я и сам мог захлопнуть двери и вас сюда не звать. Но от этого не спрячешься, согласны? Оно придет за нами везде.
   Они покивали. Валентин психовал от того, что не представлял, куда целиться.
   — Начнем с кровати. Я переверну одеяло, затем матрас. Переворачивать буду на левую сторону, в центр комнаты.
   — А мне что, так и стоять? — пробурчал Зиновий.
   — А где твоя кочерга?
   — Там... Черт, в коридоре оставил.
   — Так забери! А бутылки с пояса сними, еще взорвешь нас.
   Он побежал за кочергой.
   — Готовы? Эля, давай свет!
   Я дернул покрывало.
   Пусто. Изящный рисунок на простынях, дорогая золоченая вышивка, изображающая пальмы и океанскую волну. Кучеряво тут жили, недаром их Комар тихо ненавидит.
   — Матрас. Вместе, на «раз-два!»
   Матрас встал на ребро, обнажилась деревянная реечная изнанка итальянского лежбища. Пирамида гобеленовых подушек, от мала до велика, посыпалась на ковер. Галя отскочила, вращая впереди себя ножом, Валентин пыхтел, словно тащился на двадцатый этаж без лифта.
   — Теперь шкаф... — Честно говоря, я был немного обескуражен, когда в недрах зеркального гроба обнаружились лишь несколько кубометров пыльной пустоты. Вешалки, пара босоножек, пиджак в целлофане.
   — Стойте... — тихо вздохнула Элька.
   Она так сказала, что я застыл на одной ноге. И Валентин застыл, упершись стволом в дверцу шкафа.
   — Оно внутри него... — девчонка качнула головой и фонарем в сторону любителя кальяна.
   Сухой шорох; такой звук можно услышать, поворошив палкой кучу октябрьских листьев.
   — Мать твою... — озвучил общую панику сторож.
   — Оно и правда там, но... Не трогай его, лучше не трогай, — всполошился Зиновий.
   Но я его тронул. Взялся за спинку кресла и плавно развернул мертвеца к нам физиономией. Как я и предполагал, внутри распахнутого рта белели кости. Череп бедняги почти насухо выскоблили изнутри. По какой-то причине те, кто шуршал у него в животе, не кушали внешние оболочки. Возможно, они строили себе из трупов зимние жилища, или брезговали кожей из-за большого количества канцерогенов.
   Я дотронулся до груди покойника, и тут она выскочила.
   Она выскочила внезапно, из его живота, на ходу Расправляя крылья, но зацепилась за халат. Очень шустрая, лоснящаяся, нехилая такая тварь, размером крупнее гигантского скорпиона; ее туловище сокращалось и раздувалось, как обрывок гофрированного, суженного на конце шланга. В полумраке все кошки серые, цвет этой гниды я тоже сразу не разобрал. Хвост закручивался, поэтому оно напомнило мне насекомое, скорпиона и стрекозу одновременно.
   — Там еще одна! — пискнул Зинка. Он приплясывал где-то в углу, не решаясь подойти.
   Гнида, выпавшая из живота трупа, к насекомым отношения не имела. Пока она расправляла на ковре две пары гнутых, как у истребителя, крыльев, Галя с размаху воткнула свой мачете. Заостренный хвост и то, что по идее должно быть мордой, затрепыхались, туловище выгнулось, задергалось и... потекло.
   Как положено, по закону жанра, солнце именно в этот момент снова спряталось.
   — Гляди, лезет, сука! — Ствол винтовки Валентина раскачивался в опасной близости от моего лица.
   Нанизанная на нож гадина брыкалась на полу словно ее пытали электричеством. Галя застыла, навалившись на нож, точно крылатая сволочь могла его вырвать. Такое случается, человека ступорит, и со мной случалось. Вроде понимаешь, что надо сорваться и действовать, а конечности в полном столбняке...
   Элька завизжала. Слава богу, хоть не выронила фонарь.
   — Галя, сверху! — Я прикладом толкнул мертвеца в плечо; он начал неторопливо опрокидываться набок, и тут вторая крылатая пакость вылезла прямо из его плеча, из дыры, где раньше крепилась рука.
   Я ударил чисто машинально, такая гадливость поднялась в душе. Под прикладом хлюпнуло, хрустнуло, я даже не успел толком заметить, как она выглядит. Она или он.
   Мертвец упал ничком на ковер, кресло раскачивалось.
   — Гляди, растеклась, зараза... — Галина не выдержала, отпустила тесак, схватилась за рот. Пришла ее очередь расставаться со скудным завтраком.
   Я наставил автомат на скорчившийся труп.
   — Квейк...
   Это сказал Зиновий. Бородатое солнце лизнуло фиолетовым языком его потную рожицу.
   — Чего?
   — Я говорю, что как в «Квейке»... — Он размазал грязные потеки на щеках рукавом засаленной курточки. — Игра такая. Когда их убиваешь, они растекаются и все.
   Я опустил взгляд. Тесак Галины так и стоял торчком, пробив пушистый ковер и застряв в ламинате. Крылатая гадина превратилась в мутную лужицу. Еще угадывались в луже очертания острых ястребиных крыльев, но жижа стремительно испарялась. Или впитывалась. Лезвие снова было сухим и чистым. Вторая гадина, раздавленная мной, сматывалась от нас столь же ловко.
   Куда они дели внутренности этого парня, я так и не понял.
   — Их нет больше, — помедлив, известила Элька.
   — В соседней будем смотреть? — расхрабрился сторож.
   — Скоро сядет солнце, надо прятаться... — Галина вернулась, на ходу обтерлась вышитой хрустящей простыней. — Извините, расклеилась я...
   — Ерунда, с кем не бывает, — успокоил Валентин.
   Изящная спальня выглядела, как после бомбежки. Мы топтались на батистовом белье. Я хотел перевернуть труп. Мужик все так же лежал в позе эмбриона.
   — Не надо, их действительно больше нет, — остановил меня Зиновий. — Нильс, я тоже чувствую, их было всего две.
   Галка выдернула нож, с недоверием разглядывала лезвие.
   — Ну и зубки у них... — заметил парень.
   — Ты не мог видеть, — встрепенулась Галка. — Какие зубы? Что панику наводишь? Ты вообще за кроватью прятался!