Северцев Петр. Электорат хакера

   Я собрал остатки сил, созвонился со своим знакомым и договорился насчет электронной аппаратуры, на сей раз видеозаписывающей. Он сказал, что все понял и завтра в семь будет во всеоружии.
   Кроме тою, он поинтересовался насчет моего самочувствия. Я заплетающимся языком выговорил, что очень много работаю и в силу этого очень устаю.
   После этого я решил, не прощаясь, по-английски, отправиться домой с помощью Михаила, который подвез меня и пообещал завтра заехать в шесть утра.
   Едва добравшись до постели, я мигом уснул.
   Проснулся я лишь без пятнадцати шесть утра от звонка по сотовому: Миша предупреждал, что выезжает за мной. Проглотив по-быстренькому чашку кофе, я отправился в офис, где застал помятые физиономии моих коллег по агитационной работе.
   Единственным радостным исключением был Дима Столяров, на внешнем виде которого не отразились ни вчерашние возлияния, ни сегодняшний ранний подъем. Чуть хуже выглядел Тополянский, который к этому времени уже успел опохмелиться. Развалившийся на диване Веселов вяло объяснял жене по сотовому, почему он не ночевал дома, заливая ей полные баки по поводу бессонной ночи в типографии, где печатались листовки и верстался экстренный номер газеты «Живи и богатей». Не было лишь Ершевского, который отсыпался у себя в кабинете.
   Разделившись на группы, мы отправились по нашим старушкам-благожелательницам. Если выражаться точнее, в наличии были две старушки и один старичок. Пока мы с Гайдуком беседовали с каждым из них — о жизни, делах и, естественно, о здоровье… — технический персонал осматривал помещение на предмет установки скрытой видеокамеры. Наконец все было готово для приема «гостей», включая стариков, которые были подробно проинструктированы насчет того, на какую кнопку им надо нажать, чтобы включить камеру. Оставив в машине неподалеку от места предполагаемых событий Сашу и Вову вместе с моим приятелем в качестве технического консультанта, мы отправились обратно в офис.
   В томительном ожидании прошел весь день.
   К пяти часам подъехал «БМВ» с охранниками.
   Нервы у нас были на пределе, и мы кинулись к ним с расспросами:
   — Ну?..
   Александр молча протянул две видеокассеты.
   Все члены штаба тут же кинулись к видику. Просмотр занял полчаса, после которого я с облегчением вздохнул: «Кажется, попались, голубчики…» На одной из видеопленок была запечатлена группа агитаторов, которая в беседе с бабушкой конкретно предлагала в случае голосования за Пальцева бесплатные похороны со всеми прилагающимися к этому мероприятию аксессуарами в виде мраморной надгробной плиты, ограды и поминального обеда на пятьдесят персон. На второй видеопленке был зафиксирован факт прямого подкупа в виде выдачи избирателю пятидесяти тысяч рублей на лекарства с условием, что старик проголосует за Пальцева. В обоих случаях избиратели написали заявления с просьбой о голосовании на дому. Как пояснил нам Гайдук, в этом случае легче контролировать подкупленных избирателей. После небольшого совещания была дана команда размножить видеокассеты в нескольких экземплярах и принять меры по тщательному их хранению. С курьером пакет с видеокассетой был отправлен в избирательный штаб Пальцева.
   Одновременно Гайдук связался со своим коллегой в штабе Пальцева и сообщил ему о том, что, если возникнут какие-то вопросы по полученной видеоинформации, ему надлежит связаться с нашим штабом в течение вечера.
   После того как «бомба» была запущена, все разошлись по своим кабинетам и принялись нервно ожидать развязки событий. Оставшиеся в большой комнате во главе с Тополянским и Столяровым намеревались скрасить томительное ожидание испытанным способом — принятием спиртного вовнутрь.
   Однако их намерение столкнулось с категорическим «нет» Ершевского, который сказал, что сегодня необходимо иметь трезвую голову на плечах.
   К семи часам, когда ожидание стало нестерпимым, в кабинете нашего кандидата раздался телефонный звонок.
   — Звонили из штаба Пальцева и сказали, что сейчас выезжают, — сообщила нам секретарша, положив трубку.
   — Кто звонил? — заорал на нее Ершевский. — Кто выезжает? Сколько раз тебе можно говорить, чтобы звонящий представлялся!
   Секретарша попыталась объяснить, что у нее не было возможности это спросить, так как на том конце провода сразу бросили трубку. Ершевский не захотел ее слушать и продолжал орать, что, если будет продолжаться этот бардак, он всех уволит к чертовой матери. Его, как мог, пытался успокоить Гайдук, но не слишком успешно.
   Ожидание людей, которые должны были приехать от Пальцева, продолжалось двадцать минут, и расстроенная секретарша уже успела успокоиться.
   Наконец к подъезду «Корабля Иштар» подъехала черная «Волга».
   — Вот и гости пожаловали, — сказал Гайдук, глядя в окно. — Лично Пальцев с папой-юристом и начальником штаба Капитоновым.
   Я подумал и сказал:
   — Видимо, разговор будет откровенным. Надо прихватить диктофон.
   — Да, это было бы разумно, — согласился Гайдук, и мы отправились встречать гостей.
   Гости были радостны и приветливы. Мы ответили им тем же и проводили в большой зал, где их бурно приветствовали Тополянский и Столяров, которые все же сумели тайком скрасить свое ожидание, и сдержанно-сухой Яровой. Позже появились и Ершевский с Джаванидзе.
   Все расселись за столом для совещаний. Первые секунды встречи все напряженно улыбались друг другу. Вдруг лица сделались очень серьезными.
   Первым заговорил Пальцев-младший, кандидат в депутаты. Он с ухмылочкой произнес:
   — Мы сегодня получили интересный видеофильм производства безымянной киностудии.
   Должен сказать, что он нас сильно позабавил — все это весело, даже интересно. Я как-то не ожидал, что люди могут заниматься такой ерундой во время выборов, как будто им делать нечего.
   По мере того как монолог развивался, тон Пальцева перешел от мягкого к злобному. Он вообще производил странное впечатление: с первого взгляда его можно было охарактеризовать как человека-улыбку — он был высок, молод, кучеряв, респектабелен, пожимая руку, он весь прямо-таки светился.
   На ум приходило явное несоответствие его радужной внешности его непосредственному занятию, связанному отнюдь не с самой светлой стороной человеческого бытия. Однако когда речь заходила о вещах, затрагивающих его интересы, он производил впечатление человека на редкость жесткого, безапелляционного и способного пойти до конца.
   В этом смысле его занятия (подразумевающиеся гробы и кресты) навевали дурные ассоциации.
   — В общем, — сказал он, — я думаю, что этот видеофильм — фигня, на которую не стоит обращать внимание. Я не понимаю, что вы хотели сказать, прислав его мне.
   — Раз это фигня и на нее не стоит обращать внимания, то что же выделаете здесь, господа? Или вы просто зашли узнать о здоровье нашего кандидата? — в ответ произнес Гайдук. — У нас как раз противоположное мнение. Это не шутка и не фигня, как вы изволили выразиться. Это серьезнейшее нарушение закона, за которое полагается уголовная ответственность.
   — Бросьте вы нас пугать! — хриплым голосом заявил начальник штаба Капитонов.
   — Вы же прекрасно понимаете, — снисходительно начал Пальцев-старший, — что эти записи ничего вам не дают. А за провокации и шантаж уже вы будете нести уголовную ответственность. Поговаривают, что господин Муханев, столь скоропостижно покинувший избирательную кампанию и сделавший это сразу после вашего визита к нему, стал жертвой шантажа.
   — Вы хоть понимаете, что вы говорите здесь при свидетелях? — угрожающе спросил Ершевский. — Вы что, обвиняете нас в шантаже? Мы подадим на вас в суд, и вы будете нести ответственность по всей строгости закона.
   — Ну зачем же так сурово? — папа Пальцева сменил тон на более примирительный. — Никого я в шантаже не обвинял. Я говорил, что ходят слухи, а ваши люди, видимо, случайно оказались в приемной, когда генерал подписывал заявление.
   Я подумал, что надо сообщить бравому гусару Муханеву о том, что в его хозяйстве полная беда.
   Мало того что склады боеприпасов в училище разворовываются, а десантники пьянствуют с проститутками, его личный адъютантишка, похоже, «стучит» на своего босса в противоборствующую команду. Во время написания заявления, кроме нас с Гайдуком и генерала с адъютантом, никого больше в приемной не было.
   — Что же касается уголовной ответственности, — продолжил Пальцев-младший, — я полагаю, что ее будут нести те, кто состряпал эту фальшивку, чтобы очернить доброе имя кандидата в депутаты.
   — А вот мы и выясним, кто эти люди, дававшие взятки, называя имя конкретного кандидата, совершавшие прямой подкуп населения, — сказал Гайдук. — Именно они и будут нести уголовную ответственность по всей строгости нашего закона.
   Кстати говоря, если этих людей по каким-то причинам уберут куда-либо или они исчезнут, воспользовавшись услугами агентства, которое возглавляет этот кандидат, я думаю, места их прежней работы восстановить будет несложно. Кроме этих видеоматериалов, есть еще несколько аналогичных, которые мы пока решили не показывать широкой общественности. Так что если этот кандидат будет прятать и устранять подставившихся людей, ему придется устранить всех. Он же не знает, кого удалось заснять…
   — И все же это шантаж и нарушение закона! — произнес Ярослав Пальцев-младший. — И за это придется отвечать!
   — А подкупать население — это не нарушение закона? — туг же возразил Ершевский.
   — В чем подкуп-то? Уж и старушку пожалеть ,нельзя! — воскликнул Капитонов.
   — Да ладно, жалостливые какие! — не выдержал Тополянский. — Я еще понимаю, окорочка куриные из жалости раздаются. А водярой избирателей потчевали тоже из чувства гуманизма?
   — А что здесь плохого? Да, наш штаб раздавал окорочка и водку. Но это было сделано без всяких условий, это была просто материальная помощь населению, — заметил Святослав Пальцев-старщий.
   — Я так и понял, — кивнул Тополянский. — Говорят, что одной бабке при раздаче не досталось окорочков, и она взяла пару новых джинсов.
   — Ну и что? Надо же ей в чем-то в огороде ковыряться! — резонно возразил Капитонов.
   — Да вы-то сами! — гневно воскликнул Пальцев-сын, — Додумались, блин… Гераклы хреновы…
   Здоровенный сортир решили в овраге построить!
   Как же, ждите, будет вам бабка из своего огорода туда за тысячу рублей бегать!
   Капитонов громко заржал, а Пальцев-отец снисходительно усмехнулся. Наша команда изо всех сил сохраняла серьезный вид.
   — Надо же… Это… Поднимать… Гигиену района, — как бы оправдываясь, заметил Дима Столяров.
   — Вы ничего не понимаете! Вы мыслите отжившими стереотипами! Мы строим не сортир, а дворец гигиены! — гордо заявил молчавший доселе Чернобородов.
   — Да на х.., он кому нужен? — продолжали смеяться Пальцевы.
   — Ничего здесь смешного нет! — надменно произнес Ершевский. — Надо поднимать культуру нации, начиная с самого элементарного.
   — К тому же, — продолжил Гайдук, — мы не только фекалиями занимаемся. Мы реконструировали путепровод через овраг.
   — По принципу: сами взрываем — сами чиним? — ехидно спросил Пальцев-младший.
   — Это ложь и провокации! — завопил Гайдук. — Мы подадим на вас в суд! За клевету!
   — Ну-ну, — примирительно заговорил Пальцев-старший. — Я думаю, это шутка… Просто этот взрыв многим показался странным и непонятным.
   То чинят, то взрывают…
   — Короче! — неожиданно прогремел голос Тополянского. — Мы считаем, что кандидат, допустивший в своей кампании нарушения закона и морали, недостоин баллотироваться в депутаты и должен сойти с дистанции.
   Пальцевы и Капитонов резко прекратили веселье и уставились на Ершевского. Он посмотрел на них и сказал:
   — Я думаю, для того чтобы сохранить кандидату доброе имя, мы могли бы пойти на некоторые нарушения.., и не давать материалам официальный ход. Я думаю, что это максимум того, на что мы можем пойти.
   Все, затаив дыхание, посмотрели на Пальцевых.
   Младший из них молчал, теребя запонку на своей рубашке. После некоторых раздумий он переглянулся с папой, посмотрел на Ершевского и сказал:
   — Я надеюсь, вы понимаете, какие силы стоят за этим кандидатом. Вы также должны понимать, что эти силы не допустят, чтобы какие-то выскочки, строители сраных дворцов, путем подобных подставок помешали делу. Полагаю, надо приготовиться к самым серьезным последствиям.
   Возникла пауза, которую первым прервал Тополянский. Сначала он демонстративно отхлебнул из фляжки и сказал:
   — Если мы отступим, то будем полными идиотами…
   — Да, — сказал Гайдук, — мы слишком многое поставили… Нас просто не поймут наши сподвижники.
   Финальную точку поставил Ершевский, громко стукнув ладонью по столу:
   — В общем, нам отступать некуда. Мы пойдем до конца, чего бы нам это ни стоило. Так себе и уясните. План действий для нас ясен, и лишь от вас зависит, будет ли большой скандал или все закончится более-менее тихо.
   Пальцевы молча переглянулись, после чего старший из них произнес:
   — Что ж, считайте, что вы победили. Но запомните: это пиррова победа.
   Они тяжело поднялись и направились к выходу.
   После того как за ними захлопнулась дверь, мы еще некоторое время молча сидели. Я собрался с мыслями и первым нарушил тишину:
   — У меня есть ощущение, что мы подписали себе смертный приговор. В любом случае нам ничего не остается, как выигрывать эти выборы.
   В связи с этим я требую от всех присутствующих соблюдения жесточайших норм безопасности и дисциплины завтра, послезавтра и в день выборов.
   Я прошу быть максимально осторожными. Вполне вероятно, что даже брошенный мимо урны окурок или нарушение правил дорожного движения могут привести к самым серьезным последствиям. Полагаю, что Георгию нет смысла покидать это здание все три дня, поскольку он самая уязвимая фигура.
   Остальные же должны передвигаться по городу в сопровождении охраны. По телефону обсуждать только те дела, которые не несут в себе секретной информации. Несмотря на то что Пальцев, видимо, сойдет с дистанции, власти попробуют использовать его предвыборные наработки, а именно — список покойников. Надо опубликовать этот список в нашей газете завтра.
   Я вполне допускаю, что окружные избирательные комиссии уже приготовили бюллетени для проставления галочки в нужном месте. Если Пальцева не будет в числе кандидатов, там проставят или «против всех», или «за» Пасленова…
   — Кстати, как поживает Пасленов? — спросил Ершевский, обращаясь к Гайдуку.
   — Как обычно: порет чушь насчет технологичности мышления, разработки перспективных схем развития района на основе системных законов бытия. Плюс обвиняет всех в нарушении процессуальных норм. Говорят, что он отрядил целую армию наблюдателей на избирательные участки, которые готовы писать заявления о нарушениях процедуры, даже если кто-то из голосующих испортит воздух в кабине.
   — А откуда у него такие средства, чтобы набирать армию наблюдателей? — спросил Яровой. — Я слышал от его бывших сотрудников, что он с каждым стольником расстается так, как будто идет на эшафот…
   — Не знаю, наверное, мозги засрал людям, — ответил Гайдук. — Это он делать умеет. К тому же у него не такой большой объем капитального строительства, как у нас.
   — И все же, — взял слово Ершевский, — думаю, что он нам не соперник. Избирательную кампанию мы провели на достойном уровне. Путепровод отремонтирован, и, хотя туалет еще не готов к эксплуатации, я думаю, что избиратели оценили наши усилия и что наш подход к насущным нуждам горожан оказался наиболее правильным. В заключение хочу присоединиться к словам Мареева и прошу соблюдать всех в ближайшие три дня осторожность и быть готовыми к любым провокациям. Евгений, — повернулся он к Тополянскому, — в первую очередь это относится к тебе и Столярову.
   — Да мы что?.. Мы нормально… — в унисон ответили Тополянский и Столяров.
   На этом собрание закончилось, и все разъехались по домам, за исключением Гайдука и Ершевского, которые принялись составлять списки представителей на избирательных участках.
   Приехав домой, я отправился к Приятелю, чтобы рассказать ему о складывающейся ситуации, в условиях которой избирателям предстояло сделать свой выбор.
   Как я и ожидал, Приятель был немногословен.
   Он предупредил меня, чтобы в ближайшие три дня мы были готовы ко всевозможным провокациям.
   С его точки зрения, наибольшее внимание стоило уделить событиям, которые придутся на вечер семнадцатого числа — то есть непосредственно после голосования.
   Я поблагодарил Приятеля на добром слове и отправился ужинать. Не успел я закончить трапезу, как зазвонил телефон. Внутри меня что-то екнуло:
   «Ну вот, началось…» Однако это был всего лишь Гайдук, который сообщил, что звонили из избирательной комиссии и подтвердили снятие Пальцевым своей кандидатуры с голосования. Я принял информацию к сведению, допил чай и отправился спать. В этот момент телефон зазвонил снова. Я в шутку подумал: «А не сошел ли с дистанции еще и Пасленов?»
   Но грубый мужской голос сообщил мне совершенно иное:
   — Ну что, козел, допрыгался? Мы тебя, суку, предупреждали еще в начале выборов, чтобы ты не лез, куда не надо. Теперь-то тебе пися полная и придет!
   Я как можно интеллигентнее спросил:
   — Извините, пожалуйста, вы, видимо, по поводу лицензии? Так с ней все в порядке, я проверял.
   — Она тебе, м…ку, больше уже не нужна будет.
   Так что подотри ей свою жопу! Она у тебя скоро будет очень грязная.., от страха.
   — Благодарю вас за предупреждение, — опять как можно более вежливо ответил я. — Хочу лишь напомнить, что я вооружен, и если вы надумаете проделать со мной что-либо дурное, как бы я от страха не отстрелил тебе яйца, вонючий козел!
   Я бросил трубку и перевел телефон в режим автоответчика. В течение вечера мне еще пару раз пытались позвонить, но каждый раз звонящий наталкивался на стандартную фразу о том, что меня нет дома. Утром я прослушал автоответчик и ничего, кроме угроз, не обнаружил.
   Явившись на работу, я застал почти весь штаб в наличии и бодром расположении духа, кроме Ярового, который позвонил и сказал, что он плохо себя чувствует. Все ему искренне посочувствовали и пожелали, чтобы он выздоровел до конца выборов.
   Гайдук деловито инструктировал наших наблюдателей по поводу тех или иных действий представителей избирательных комиссий. Ершевский нервничал, расхаживая по комнате и заламывая руки в ожидании каких-то серьезных потрясений. Тополянский живо рассказывал о том, как его вчера по телефону обещали кастрировать. Гайдук, прервав свои объяснения наблюдателям, сказал:
   — Главное, чтобы тебя не женили после этого на сексуальной маньячке.
   Все дружно и в то же время нервно погоготали и принялись заниматься повседневными обязанностями. Немного погодя Веселов привез свежий номер газеты «Живи и богатей» с последним призывом Ершевского к избирателям сделать достойный выбор, ограничившись прозрачными намеками, так как агитация с сегодняшнего дня была уже запрещена. Гвоздем номера был список умерших избирателей, которые числились в избирательных комиссиях как живые с целью принудить их помимо своей воли исполнить гражданский долг. К спискам прилагались пространные размышления Джаванидзе по поводу того, что голосовать до восемнадцати лет и после смерти в нашей стране запрещено законом и что «тарасовские Чичиковы» из избирательных комиссий поступили, таким образом, нехорошо.
   После обеда Гайдук сообщил, что на избирательных участках все спокойно, предварительное голосование проходит вяло и контролировать там особо нечего, так как люди Пасленова лезут во все дыры и строчат акты о нарушениях закона по поводу и без повода. День уже клонился к концу, и все настроились, что все будет нормально, как поступило сообщение от Чернобородова о том, что на одном из складов его овощехранилища произошел пожар.
   Я с двумя охранниками срочно выехал на «Поле чудес». О том, что горело овощехранилище, я узнал еще не доехав до него. Во-первых, потому что по пути с визгом и воем нас обогнали несколько пожарных машин, а во-вторых, по неповторимому аромату, которым был наполнен воздух на окружающей овощехранилище территории в радиусе одного километра.
   Мы прибыли наконец на место и отыскали там Чернобородова среди толпы пожарников и рабочих. Адриан пояснил нам, что сгорел один из складов, на котором хранились картошка и яблоки. Поскольку овощи и фрукты гореть не могли, сгорели лишь деревянный каркас здания и крыша, чем был нанесен ощутимый ущерб окружающей среде. По моим подозрениям, картошка была скорее всего прошлогодней, а яблоки были завезены еще летом.
   И, лишившись стен и крыши как сдерживающих факторов, складская вонь, подогретая к тому же пожаром, распространилась по окрестностям, игриво щекоча ноздри местных жителей. Масштабы экологического бедствия были таковы, что, похоже, в скорости здесь можно было ожидать пикет представителей «Гринписа». Поскольку пожарные уже справились с огнем, а присутствующая толпа принюхалась, мы сочли свою миссию выполненной, выразили Адриану соболезнования и на большой скорости удалились с места происшествия.
   Я пояснил Ершевскому, что вероятность поджога велика, так как ничего самовоспламеняющегося на складе отродясь не было. Все выразили сочувствие Чернобородову и пообещали построить новое, современное овощехранилище, если после выборов останутся деньги. Затем все решили разъехаться по домам, посчитав, что сегодня уже вряд ли что-нибудь случится.
   Дома я сообщил Приятелю о пожаре и услышал от него предостережение, что это не последний неприятный эпизод. Особое беспокойство у Приятеля вызвал Тополянский. Я принял это к сведению и решил утром еще раз напомнить Евгению о необходимости соблюдать осторожность.
   Однако сделать это мне не удалось. Утром следующего дня я узнал, что Тополянский исчез. Причем сообщил об этом Дима Столяров, явившийся в «Корабль Иштар» с фингалом под глазом и самим этим фактом повергший членов штаба в глубокое изумление. Гайдук резонно поинтересовался:
   — Дима, как это могло случиться? Ведь до твоего глаза даже достать-то не каждый может…
   Дима в пространной речи, перемежаемой междометиями и матом, пояснил, что подлое покушение на его лицо было совершено, когда он сидел в автомобиле. Из его рассказа мы поняли следующее: когда они с Тополянским ехали по каким-то делам, о характере которых Дима не стал распространяться (впрочем, в этом не было необходимости), их остановила группа молодых людей в количестве не меньше шести-семи человек. Как только Дима опустил ветровое стекло и высунул голову с вопросом:
   «Что господам угодно?», он получил ответ металлической трубой, которая пришлась ему аккурат по правой стороне лица. Видимо, нападавшие посчитали, что такого ответа будет достаточно для того, чтобы Дима уже не задавал больше никаких вопросов. Но они сильно просчитались.
   Дима, выйдя из машины и уже ни о чем не спрашивая, принялся проводить воспитательную работу среди молодежи. В результате этих педагогических мероприятий двое молодых людей ретировались с места событий с максимально высокой для полученных травм скоростью, еще трое были уже не в состоянии куда-либо ретироваться, и их Дима погрузил в машину и отвез в местное отделение милиции. И лишь сдав хулиганов милиционерам, он обнаружил пропажу Тополянского, который исчез из автомобиля во время драки в неизвестном направлении.
   Обзвон всевозможных злачных мест, где мог прятаться Тополянский, результатов не дал. Дома Женя также не появлялся. Все находились в напряженном ожидании самого худшего.
   Во второй половине дня позвонил Яровой, что его и без того плохое самочувствие ухудшают постоянные звонки с угрозами сделать нечто нехорошее со всей женской частью его семьи и им лично.
   Поэтому он вынужден держать всю семью дома и просил прислать охранника, который ходил бы в магазин за продуктами. Я как мог спокойнее объяснил Яровому, что ничего страшного не происходит, что звонят всем нам и всем обещают сделать нехорошо и даже больно. Некоторым вот уже сделали — я рассказал про Диму Столярова, но не стал пугать Ярового пропажей Тополянского. Яровой принял мои заверения в том, что всем сейчас нелегко и что охранник выезжает, несколько успокоился и даже пообещал, возможно, появиться завтра на выборах.
   Уже поздно вечером поступили известия от Тополянского: он самолично явился в штаб, смутив всех отсутствием в руке фляжки и громкой грязной матерщиной. Евгений был небрит, грязен, весь в синяках, и от него ужасно пахло.
   На недоуменный вопрос Ершевского, где он шлялся и что с ним такое произошло, что он так воняет, Евгений разразился еще более отборной матерщиной. В конце концов из его отдельных высказываний мы поняли, что в то время того как Столяров гонялся за хулиганами, двое других вытащили Евгения из машины и треснули ему резиновой дубинкой по голове. После этого он не помнил, что с ним происходило дальше.
   Очнулся он уже связанным. Его везли в автомобиле. На вопрос о том, куда его везут, ему ответили, что в сортир. «Кастрировать?» — в ужасе спросил Евгений. Похитители ответили, что не пришли на этот счет к единому мнению. Далее Тополянский с удивлением обнаружил, что здание, куда его привезли, было недостроенным дворцом гигиены в Борисычевом овраге. В одну из кабин этого достойного учреждения его и сгрузили, засунув кляп в рот и привязав к унитазу скотчем. После этого все трое сопровождавших его лиц дружно решили воспользоваться для оправления малой нужды унитазом именно той кабины, в которой «засел» Тополянский. Видимо, высказывания, которые просочились сквозь кляп, были столь вопиющими даже для похитителей, что они после этого еще и отдубасили Евгения ногами. Здраво решив, что кастрировать его уже нет никакой необходимости — «такому обоссанному ни одна баба не даст!» — злодеи покинули сортир, вежливо пожелав Тополянскому спокойной ночи.