Страница:
Вот оно что! Успел! Тогда, похоже, моя казнь может оказаться и отложенной. На неопределенный срок.
Никодим вел под уздцы коня, на котором восседала Меланья, связанная по рукам и ногам.
– Бокша, – с удивлением обернулась я к анту, – она же вроде и сама не против была помочь?
Бокша засмущался. Я ясно увидела, что привязывал Меланью, конечно, Никодим, приговаривая: «А вот чтоб не вздумала бегать!»
– Ладно, – улыбнулась я. – Главное – вы прибыли. А то я уж заждалась.
– Здравы будьте, княгиня! – поклонился Никодим, сдергивая с головы что-то вроде папахи. – Мы уж даже и не надеялись… Этот дурак (кивок в сторону Бокши) гнал нас, как сумасшедший, – верите, всю ночь ехали. По лесу! Сейчас чуть в болоте не утопли – слава Господу, светать начало.
– Рада тебя видеть, Никодим. Знаю, что Орей завел тебя вовсе не туда, куда мы думали… Да развяжи ты девочку!
– Ничего, целее будет, – зло сверкнул глазами на Меланью Никодим. – А что это с рукой вашей?
– Вот это и есть теперь объект лечения, – вздохнула я и подошла к наезднице. – Здравствуй, Меланья, сейчас все будет хорошо.
– А то уж не твоя забота! – ожесточенно выкрикнула она, демонстративно глядя поверх моей головы. – Хорошо будет! Это я приехала делать хорошо! И все вы у меня еще плясать будете!
Я невольно отшатнулась. Не от голоса девочки – от ее воспоминаний.
Я увидела, как голого, крепко привязанного к дереву Орея какой-то человек прижигает раскаленным на костре железным прутом. Старческая кожа дымится, шкварчит, словно сало на сковородке. Отвратительно воняет паленым. И делает это… – Когда он оборачивается, то отчетливо видно, что это Никодим. Его рот перекошен, сыплются грязные ругательства, но что они значат в сравнении с раскаленно-оранжевым концом железного прута в его руке?..
– Боже мой… Никодим… – медленно обернулась я к нему. – Ты, пытал ее деда?
– А чтоб правду говорил! – заносчиво восклицает Никодим высоким, яростным голосом, но мысли у него скорбные и горькие. – Я же приехал с дружиной – вас нет. Ну и поспрошал я его. А он – возьми да помре…
– Здравы будьте, княгиня, – весело поприветствовал меня сзади незнакомый голос. Я обернулась.
– Каллистрат, рода Оболыжских, – поклонился он.
– И вы допустили, чтобы в вашем присутствии пытали человека и запытали насмерть? – тихо спросила я у невысокого, гладко выбритого, лучисто улыбающегося человека.
– О, княгиня… – Улыбка сползла с его лица. – Если вы так добры, что переживаете даже из-за грязного колдуна, не желавшего вам ничего хорошего, тогда Никодим прав – стоило бросить все и мчаться вас спасать…
– Как это мило: замучить человека и тут же говорить комплименты даме. Из вас выйдет настоящий джентльмен, – покачала я головой.
– Надеюсь, княгиня, вы меня не слишком сильно сейчас отругали? – галантно поинтересовался Каллистрат. – Хочу вас обрадовать: зло, которое мы с Никодимом совершили… Нет, я, конечно, не пыткой добивался у этого мерзавца, куда он нас дел. Этот грех взял на свою душу Нмкодим. Но вы правы, княгиня, конечно, правы – я грешен в той же мере, что и он. Потому что не препятствовал пыточному способу дознания. Я все это отлично видела в его голове. Не было там только раскаяния, переполнявшего сумрачные мысли Никодима. Кал-листрат же был уверен, что поступил правильно, добиваясь информации любой ценой. И на пыточную меру он пошел с холодной головой, а вовсе не обезумев от горя, как Никодим, который решил, что опоздал, не сохранил княгиню, не выполнил последнюю волю Порфирия…
– Чем же вы хотите меня обрадовать? – вежливо поинтересовалась я, хотя ответ уже знала.
– Ваш Бокша явился очень вовремя. Ведь после смерти деда нам оставалось только взяться за внучку… И мы готовы были пойти на это. А пытать ребенка – это уже гораздо более тяжелое испытание для души, согласитесь, княгиня… Так что я самым искренним образом благодарен вашему анту, явившемуся как небесный ангел и спасшему меня от еще большего греха.
– Вы умны, Каллистрат из рода Оболыжских, – вздохнула я.
– Только разумен, княгиня. И мне жаль, что моя разумность с самой первой встречи была повернута к вам такой жестокой стороной… Но что сделано, того не воротишь. Надеюсь, княгиня, что хотя бы моих дружинников вы не будете винить в злодейском умерщвлении волхва. Они, конечно, присутствовали при пытке и даже помогали вязать колдуна, но только выполняли мой приказ.
Больше двух десятков утомленных, невыспавшихся мужиков позади него недружно поприветствовали меня:
– Здравы будьте, княгиня!…
– Кстати, о здоровье, – вновь оживился Каллистрат. – Бокша действительно гнал нас день и ночь. Но я вижу, что можно было не торопиться?
– До осени, во всяком случае, – кивнула я. – Местные жители заверили, что до осени я буду жива. А то и до весны. Но не позже.
– Да, теперь я вижу – ваша рука… Мне не совсем удобно говорить с девочкой, на глазах которой я запытал ее деда и едва не начал пытать саму… Никодим рассказывал чудеса о ваших способностях понимать людей. Может быть, вам самой с ней поговорить?
– Еще одно весьма разумное предложение с вашей стороны. Но прикажите все-таки ее развязать!
– Разумеется, княгиня. Василий, Фрол, снимите девочку!
– Есть хочешь? – спросила я Меланью, когда ее спустили на землю.
Она хотела сказать что-то резкое, но вдруг расплакалась:
– Хочу…
– Ну и пойдем. Жители местной деревни как раз славятся умением жарить уток!
Я увидела ее глазами будущее моей руки и согласилась:
– Лучше так, чем никак…
– Тогда я пойду собирать травы, – сообщила Меланья, ожидая отказа.
Никодим дернулся. Каллистрат вопросительно посмотрел на меня.
– Тебе дать кого-нибудь в помощь? – поинтересовалась я.
– Зачем? – тут же набычилась девочка.
– Лукошко нести, например. Ведь у тебя пальчик так и не зажил? Вот видишь! Могу сказать какой-нибудь девочке из местных, чтоб сходила с тобой, помогла.
– Ну ладно, – важно согласилась Меланья.
– Вы так уверены, что она не сбежит? – с показным безразличием спросил Каллистрат. – Ведь потом, в лесу, мы ее не найдем. Лес ей – дом родной.
– Уверена. Меланье самой интересно: получится ли у нее что-нибудь? Видели, как она поставила диагноз – послушать, так у меня что-то не сложнее насморка. Уверена, если мы спросим ваших господских лекарей-цирюльников, они от этого диагноза в обморок упадут. А Меланья – нет, взялась лечить. У нас в больнице тоже есть такие врачи. Профессионалы высочайшие. Но лечат болезнь, даже не замечая, что рядом с болезнью есть еще и больной. До пациентов им, по большому счету, дела нет, но за интересный клинический случай готовы Душу продать —днюют и ночуют в палате. И еще одно – вопрос престижа Даже волхвам не каждый день выпадает лечить княгиню! Не думаю, что и ей такое выпадет еще хоть раз. По крайней мере, очень на это надеюсь.
– Мне б вашу уверенность, княгиня! – хохотнул Каллистрат, – А что там с нашим князем Квасуровым? Никодим поведал страшные вещи…
– Пойдемте посмотрим. Вам судить – страшно ли это. Только не прикасайтесь, а то нашей травнице прибавится работы
На князя прибывшие смотрели, не разворачивая моих завязок. Ведь больше завязывать было некому, а я со своей парализованной рукой теперь вряд ли способна повторить такой подвиг.
Дружинники были подавлены положением, в котором очутился их князь. Кроме сочувственных: «Гляди-ко! Э-эх!… Да-а…» – устных комментариев не последовало, а в головах царило уныние.
Каллистрат внешне своих чувств тоже особо не проявил, хотя они и были весьма сильны.
Я вглядывалась в его мысли изо всех сил.
Каллистрат наклонился, поцокал соболезнующе, спросил.
– Что это там над Витвиной плавает?
Невинный интерес – не более. Если б я не знала, с каким напряженным вниманием он ждет ответа.
Квадратик уже не плавал – висел совершенно неподвижно Больше никаких изменений я не заметила, поэтому не стала делиться своими предположениями, а только неопределенно пожала плечами.
Не дождавшись ответа, Каллистрат постоял над князем, разглядывая лоскутки, в которые тот был укутан, еще раз низко наклонился к Михаилу, внимательнейшим образом разглядывая мою находку, внедрившуюся в кокон.
Он думал и переживал, вспоминал и сопоставлял, метался мыслью от текстов древних, крошащихся в руках фолиантов до содержимого стеклянных колб в своей домашней лаборатории.
Я не успевала, терялась, начинала сомневаться в трактовке увиденных в его голове быстрых образов и наконец сдалась Это вам не у лесных антов, опущенных до первобытности, их короткие мыслишки читать!
– Уважаемый господин Оболыжский, – произнесла я.
– Я не господин, – мягко поправил он, указывая на свою обнаженную шею без гривны.
– Но как-то неловко называть вас просто Оболыжский – Тогда зовите еще проще – Каллистрат. С вашей княжеской высоты мы все тут мало отличаемся от дворовой челяди.
– Хорошо, Каллистрат, – сказала я, вспомнив, что говорил князь о его имени – предмете особой оболыжской гордости. Тонкую шпильку насчет челяди я оставила без внимания. – Отпустите дружину на отдых, и давайте присядем, поговорим. Есть о чем.
– Не сомневаюсь, княгиня, – учтиво улыбнулся он и махнул рукой, отпуская дружинников.
– Не будем играть в жмурки, – для начала предупредила я. – Ваши мысли для меня – как на ладони.
– Ага! – довольно воскликнул он.Значит, я был прав, когда после рассказа Никодима предположил…
– Знаю я все ваши предположения! – оборвала я, не давая ему увлечься своей привычкой к рассуждениям. – Поэтому давайте сразу расставим точки над «и» – Над «и»? – не сдержал удивления Каллистрат. – А зачем там точки?
– Это над другим «и». Впрочем, не важно. Важно, что, несмотря на все ваше обаяние, ваши матримониальные планы в отношении меня обречены на провал.
– Из-за пыток и смерти колдуна… – грустно кивнул Каллистрат.
– Нет. Не только и даже не столько. Я не кисейная барышня и понимаю: ситуация была максимально приближена к боевой. То есть предельно ненормальной. И судить вас за это по законам мирной, нормальной жизни просто глупо. Не радуйтесь! – подняла я палец, пресекая его ожившие иллюзии. – Для отказа есть причины более веские. Вы почему-то уверены, что я сплю и вижу себя женой князя, что он – ваше единственное препятствие на пути к моей руке. Не оправдывайтесь – какие оправдания, когда я вижу ваши мысли? И вижу, что планы ваши строятся на безнадежности положения, в котором князь очутился. Мы сейчас разберемся с этой безнадежностью! – повысила я голос, не давая Каллистрату возразить. – Повторяю: я и так знаю, что вам не в чем себя упрекнуть. Если хотите, я даже могу похвалить вас за ту исследовательскую работу, что вы провели сейчас Надеюсь, она поможет нам с вами разобраться в том, что здесь происходит. Я имею в виду не только ситуацию, в которой оказался князь Михаил, но и весь ваш мир в целом. Нам предстоит сугубо деловое сотрудничество. И я не хочу, чтобы вы отвлекались на ненужные мысли и бесплодные фантазии. Поэтому и предупреждаю: выкиньте из головы женитьбу на мне! И князь здесь ни при чем. Я доходчиво объяснила?
– Не вполне. Здесь есть непроясненные моменты…
– Для меня их нет! – отрезала я. – По крайней мере, в наших с вами отношениях. А отношения эти – только партнерские. Вы искренне желаете, чтобы князь вернулся к жизни. Даже если это помешает вашим матримониальным планам. Утешу вас – не помешает. И не надо обид, вы же разумный человек. Хороший или плохой, красивый или уродливый – для нашего брака это совершенно не важно. Свадьбы не будет. И закончим с этим вопросом. Нас ждут более серьезные вещи.
– Какие же? – с кислой иронией посмотрел он на меня
– Какие? Вот в этом вы и поможете мне разобраться. Я слегка запуталась в куче информации, которую вывалил на меня ваш мозг. Поэтому сделаем так: я кратко расскажу о том, что показалось мне важным. А вы будете меня корректировать.
– Подсказывать, правильно ли вы поняли?
– Может, и подсказывать не придется – вы ведь будете слушать. И конечно, тут же думать над услышанным. Это и будет подсказка.
Он молча глядел на меня, проверяя.
– Вижу, вижу – согласны! – подтвердила я. – Тогда приступим. Значит, по терминологии старинных летописей, вот это – то, что сейчас окружает князя, – именуется «пылающий нубус».
– «Нубос», – поправил Каллистрат.
– Видите, дело пошло! Дальше. «Пылающий нубос» – это, по свидетельству летописей, страшный знак. Возникает, когда гривна фатально повреждена. Ветхий свиток, из которого вы почерпнули эти познания… А, он был не один? Еще рукопись, еще… Ну, тем вернее сведения. Хотя радоваться, вы правы, нечему. «Пылающий нубос» ничего хорошего ни гривне, ни ее владельцу не сулит. Держится стойко – иногда много лет, а иногда… Даже так? Ну уж трое суток мы пережили. Будем надеяться, что некоторый срок впереди еще есть. А значит, есть и надежда. Кто? Кулеш Бородасый?
– Бородастый.
– Значит, этот почтенный летописец считал, что лежать в «пылающем нубосе» положено до окончания срока, отмеренного богом именно этому человеку. Если Кулеш прав, то князь застрял в нубосе не на одно десятилетие – человек он молодой, здоровый… Да, я вижу, какой безрадостный итог ожидает его по окончании срока: когда нубос исчезает, лежавшего в нем обнаруживают мертвым. То, что поврежденная гривна при этом с мертвеца не спадает, как это ей положено, меня мало интересует.
– Это может оказаться важно! – Каллистрат не выдержал игры в молчанку.
– Но не для князя Михаила! – жестко оборвала я. – Не беспокойтесь, я заметила замечание все того же Бородастого о попытках снятия гривны с мертвого тела «с натугой». Видимо, да, вы правы. Какую натугу ни используй, а обезглавить мертвеца при этом придется. Тем печальнее результат – на нового претендента гривна все равно надеваться не желала. Свойств никаких новому владельцу не даровала, поразительно быстро ржавела, как ее ни хранили, и вскоре рассыпалась в труху. Все это важно с научной точки зрения, но пока что Михаилу ваши летописные источники сулят совершенно определенное будущее, вернее, его отсутствие. Вижу, вижу – вы искренне опечалены. Вижу даже, что напуганы такой будущностью князя. Но и надеетесь. Ага! Как? Скажите вслух, чтоб я не ошиблась в произношении.
– Тетарт, – внятно произнес Каллистрат.
– Значит, этот квадратик тоже был известен летописцам. И даже назван. Да, и в старые времена он был очень редок, но все же его знали настолько, что поименовали специальным словом. Однако в отношении тетарта старинные свитки на редкость противоречивы. Почитались божественной субстанцией куда более могучей, чем гривна? Но это мнение только одного летописца, причем вы же сами ему и не доверяете – ничего конкретного о предполагаемом могуществе тетарта он не говорит, только ссылается на еще более древнего автора, которого сейчас никто даже из библиофилов не знает. Зато Рахитопс… и даже мудрейший Архип? Ух ты! Они указывали на очевидную неполноту и фрагментарность тетарта по сравнению с гривной. И предполагали, что тетарт – суть гривна расчлененная. Но как можно расчленить гривну и почему результат членения не ржавеет и не распадается – об этом они скромно умалчивали. А ваш любимый Кулеш Бородастый? Неужто совсем не упоминает? Да, я понимаю, что тетарты – редкость, но все же такой авторитет, как Бородастый, должен был их заметить! Я иронизирую? Ну извините, увлеклась. Так в чем же надежда все-таки? В том, что они вместе – тетарт и нубос? Чудо в чуде? А вы не верите случайностям, которые суть проявления закономерностей… Что-то хиленькие получаются основания для надежды. Я сама виной появлению те-тарта в нубосе Михаила. Как ни смешно, но я его туда уронила. Совершенно случайно – вот и все.
– Ну и уронили – так что? Не это главное! – прорвало Каллистрата. – Вопрос в другом: как может повести себя сочетание сразу двух таких великих явлений? Что даст их взаимодействие?
– И все равно не утешили вы меня. Только расстроили. Я-то думала, что кокон, то есть нубос этот ваш, – надежная защита. А выяснилось – просто гроб. Хоть и хрустальный. А тетарт… Что тетарт?.. Висит вон неподвижно себе, да и все.
Я пригорюнилась.
А чего пригорюнилась? Надежда все-таки осталась. Вдруг кокон-нубос все-таки сможет использовать тетарт как расходный материал для восстановления гривны? Классики летописные все-таки склоняются к мнению о неполноте, фрагментарности тетарта. Вдруг нубос возьмет да и разложит его на составляющие нити? А потом вставит их в гривну – в порванное место? Заштопает, как дырявый носок?
Правильно добрый палатный врач говаривал: «А вы, Надежда Петровна, у нас последней на вскрытие записаны, придется подождать!»
Что ж, подождем. Вдруг и не дойдет до вскрытия?
Я поднялась и обратилась к Каллистрату:
– Вы как хотите, а для меня там уже целебный отвар приготовлен. Пойду лечиться!
Я не соглашалась бросить здесь ее жителей. Дело было даже не в опасности повальной навьей истомы – я достаточно закрепила в их дремучих мозгах мысль о том, что госпожа у них теперь есть. И будет! По моим ощущениям веры в мое существование им должно было хватить не меньше чем на год. Но дело было в другом. Нынешнего властелина заповедного леса, Еева, никак нельзя было сбрасывать со счетов. Если он и не знал про мамочкино наследство в виде целой деревни антов, то после того, как мы огромной толпой шастали туда-сюда, наверняка будет знать. И захочет продолжить Колаксино владычество над людьми. Но ничего у него не получится – есть уже у них госпожа, не пустят их мозги к себе хиленького влияния Еева! Тут-то он и обозлится! Тут и нашлет на людей свою лесную волчье-медвежье-кабанью свору. По принципу: «Так не доставайся ты никому!»
Нет, бросать лесных антов на верную гибель я не могла.
Каллистрат осторожно указывал мне, что такое количество слабых, вовсе не разбирающихся в окружающей жизни попутчиков слишком осложнит наше путешествие, которое и без того простым не назовешь. Даже если выведем мы их из леса– что дальше?
Я не знала, что дальше, поэтому предложила:
– Пусть они поживут пока на ваших, обольгжских землях. А потом, когда я стану полноценной княгиней, то заберу их к себе.
Перспектива не воодушевила Каллистрата, но я настаивала. Пришлось ему согласиться, после чего я отправила деревенский народ настрелять уток про запас – в дорогу.
Князя решено было так и тащить на волокуше. До самой волхвовской избушки – там уже ждали повозки, привезенные Каллистратом.
Лечение мое, по словам Меланьи, подтвержденным ее мыслями, затянуться не должно было. Свежие травы надо пить еще два дня, а потом достаточно протирать руку настойкой из высушенных кореньев, которые она обещала дать с собой.
Обоз наш полз по лесным тропам медленно. Я шла пешком вместе с моей маленькой знахаркой – мы обе отказались садиться на лошадь. Продвижения бы это не ускорило – ведь все равно темп задавала волокуша с князем, – а упасть с седла, да еще на парализованную правую руку мне вовсе не хотелось.
Так что хоть и вышли мы с самого раннего утра, когда еще только светало, но до места добрались уже под звездами, едва не повалив лошадьми в потемках тримурти идолов-сторожей.
Следующий день ушел на мое долечивание, а также на подготовку к окончательному отъезду из дебрей заповедного леса.
Княжеской кареты, не утащенной в свое время ватажниками, я не обнаружила. Спросив вслух у Меланьи (которая, по своему обыкновению, ничего отвечать на вопрос не стала), увидела картинку: Орей так осерчал после моего бегства – до кровотечения из носа! А после самолично вытянул карету на лесную опушку да и спалил.
Однако у Каллистрата была в запасе другая карета – более простая, чем княжеская, зато просторная, с мягкими подушками, а главное – с вместительным багажным ящиком сзади. Туда после долгих трудов и уложили князя – со всей осторожностью и прямо с волокушей.
Следующее утро мы встретили уже в пути.
Меланья, которая не пожелала сказать нам «до свидания», ночью незаметно исчезла из избушки. Я держала на коленях сухие коренья, данные ею мне, и жалела. Не о ней – в лесу она не пропадет! Жалела, что Меланья упорно загоняла свою судьбу в ту же узкую щель, в которой всю жизнь просидел ее дед, ненавидя и презирая весь человеческий род…
Мы ехали в Киршаг.
– Каллистрат! – прокричала я, приоткрыв дверцу кареты. Когда он подъехал ближе, попросила:
– Давайте оставим моих лесных антов где-нибудь здесь – и от леса недалеко, и все-таки среди людей! Сил нет смотреть, как они бегут за нами вприпрыжку – уже ноги себе в кровь посбивали!
– За поворотом – первое село, – все еще недовольным тоном сообщил Каллистрат. – Там и оставляйте. Я распоряжусь, чтоб их не обижали и подкармливали. Пока не освоятся.
Это меня порадовало.
При прощании я сказала прочувственную речь, объяснив моим антам, что покидаю их надолго, но все время буду любить и помнить. И вернусь обязательно (причем когда говорила, то свято в это верила, – иначе бы никакого внушения не получилось). Им же велела всячески готовиться к встрече. А для этого им следует научиться говорить, как здесь говорят, работать, как здесь работают, а также есть, пить, спать, готовить, стирать, убирать, одеваться и так далее. Чтоб к моему возвращению – строго наказала я – они ничем не отличались от здешних антов!
Такого задания моим лесным жителям должно было хватить на очень долгое время. А пока они его выполняют во славу меня, обожаемой княгини, можно не беспокоиться об их душевном здоровье. Мне необходимо было сосредоточиться на собственном здоровье.
Каллистрат заверил меня, что в его поместье, куда мы приедем уже завтра, я смогу заняться рукой всерьез, на целый день погружая ее в ванночку с настоем из целебных кореньев. Пока же я ограничивалась тем, что допивала из кувшинчика последние глотки пряно-горько-кислой жидкости, приготовленной Меланьей из свежих трав.
Никодим периодически подскакивал к окошку кареты, как бы проверяя – здесь ли я? Удастся ли ему все-таки выполнить последнюю волю Порфирия Никитовича и освободиться, таким образом, для новой службы?
Будущее всерьез его беспокоило.
Мысль поватажничать как пришла, так и ушла. Все-таки по своей натуре он был человек служивый. И. если раньше служба представлялась ему делом ясным – присягнуть кравенцовскому князю и продолжать исправлять ее под все теми же знаменами, – то теперь эта перспектива его не устраивала.
С одной стороны, нынешнее положение князя Михаила казалось Никодиму унизительным. Лично он предпочел бы смерть в бою вот такому лежанию. Да еще будучи обузой для бабы.
А с другой стороны… Сама баба и была другой стороной! Общение со мной навело его на мысль сразу после выполнения последней воли Порфирия Никитовича проситься на службу именно ко мне, княгине сурожской.
В том, что я вернусь в Сурож с даровой милостью и истинной хозяйкой, Никодим не сомневался. А памятуя, как меня выставили из собственного города, был уверен, что я не стану набирать в княжескую дружину сурожских голутвенных, возьму людей со стороны. Учитывая же, так сказать, опыт личного знакомства, надеялся быстро выдвинуться в моей будущей дружине из гридни по меньшей мере в полковники Ну и просто хотелось ему служить именно у меня, вот и все!
Однако обнаружились новые обстоятельства. Его служебное рвение обернулась против него же… Никодим каждый день со страхом и раскаянием вспоминал свой пыточный подвиг. Он и раньше-то не чувствовал склонности к пыточному делу, а увидев мою реакцию на содеянное, вообще скис, опасаясь, что полностью потерял всякое уважение в моих глазах.
Однако и от мысли проситься присягнуть мне Никодим не отказался. И думал теперь одну горькую думу: что же сделать такого, чтоб загладить свою вину?
Едва мы устроились в имении Оболыжских, как туда валом повалило в гости окрестное лыцарство. Слух о нас с князем Михаилом распространился быстро, и каждое утро начиналось с вереницы выстроившихся под окнами карет, повозок и спешивающихся всадников. Потом – долгое застолье. Каллистрат почувствовал себя первой знаменитостью Кравенцовского княжества, не уставал рассказывать обо мне, о моих доблестях и дорожных приключениях. Отчего приключения эти становились все красочнее день ото дня. Многие лыцары помнили еще моего отца, находили у меня большое фамильное сходство, вино за мое здоровье и успешное вокняжение в Суроже лилось рекой…
Я поняла, что здесь остановить эту веселуху будет трудно, и на четвертый день потребовала:
– В Киршаг!
Никодим поддержал меня с угрюмой радостью. Непроспавшийся после вчерашнего Каллистрат сперва не принял мое требование всерьез: – К чему такая спешка, княгиня! Вы не вылечились, мы еще даже не приступили к осмотру моей лаборатории…
Никодим вел под уздцы коня, на котором восседала Меланья, связанная по рукам и ногам.
– Бокша, – с удивлением обернулась я к анту, – она же вроде и сама не против была помочь?
Бокша засмущался. Я ясно увидела, что привязывал Меланью, конечно, Никодим, приговаривая: «А вот чтоб не вздумала бегать!»
– Ладно, – улыбнулась я. – Главное – вы прибыли. А то я уж заждалась.
– Здравы будьте, княгиня! – поклонился Никодим, сдергивая с головы что-то вроде папахи. – Мы уж даже и не надеялись… Этот дурак (кивок в сторону Бокши) гнал нас, как сумасшедший, – верите, всю ночь ехали. По лесу! Сейчас чуть в болоте не утопли – слава Господу, светать начало.
– Рада тебя видеть, Никодим. Знаю, что Орей завел тебя вовсе не туда, куда мы думали… Да развяжи ты девочку!
– Ничего, целее будет, – зло сверкнул глазами на Меланью Никодим. – А что это с рукой вашей?
– Вот это и есть теперь объект лечения, – вздохнула я и подошла к наезднице. – Здравствуй, Меланья, сейчас все будет хорошо.
– А то уж не твоя забота! – ожесточенно выкрикнула она, демонстративно глядя поверх моей головы. – Хорошо будет! Это я приехала делать хорошо! И все вы у меня еще плясать будете!
Я невольно отшатнулась. Не от голоса девочки – от ее воспоминаний.
Я увидела, как голого, крепко привязанного к дереву Орея какой-то человек прижигает раскаленным на костре железным прутом. Старческая кожа дымится, шкварчит, словно сало на сковородке. Отвратительно воняет паленым. И делает это… – Когда он оборачивается, то отчетливо видно, что это Никодим. Его рот перекошен, сыплются грязные ругательства, но что они значат в сравнении с раскаленно-оранжевым концом железного прута в его руке?..
– Боже мой… Никодим… – медленно обернулась я к нему. – Ты, пытал ее деда?
– А чтоб правду говорил! – заносчиво восклицает Никодим высоким, яростным голосом, но мысли у него скорбные и горькие. – Я же приехал с дружиной – вас нет. Ну и поспрошал я его. А он – возьми да помре…
– Здравы будьте, княгиня, – весело поприветствовал меня сзади незнакомый голос. Я обернулась.
– Каллистрат, рода Оболыжских, – поклонился он.
– И вы допустили, чтобы в вашем присутствии пытали человека и запытали насмерть? – тихо спросила я у невысокого, гладко выбритого, лучисто улыбающегося человека.
– О, княгиня… – Улыбка сползла с его лица. – Если вы так добры, что переживаете даже из-за грязного колдуна, не желавшего вам ничего хорошего, тогда Никодим прав – стоило бросить все и мчаться вас спасать…
– Как это мило: замучить человека и тут же говорить комплименты даме. Из вас выйдет настоящий джентльмен, – покачала я головой.
– Надеюсь, княгиня, вы меня не слишком сильно сейчас отругали? – галантно поинтересовался Каллистрат. – Хочу вас обрадовать: зло, которое мы с Никодимом совершили… Нет, я, конечно, не пыткой добивался у этого мерзавца, куда он нас дел. Этот грех взял на свою душу Нмкодим. Но вы правы, княгиня, конечно, правы – я грешен в той же мере, что и он. Потому что не препятствовал пыточному способу дознания. Я все это отлично видела в его голове. Не было там только раскаяния, переполнявшего сумрачные мысли Никодима. Кал-листрат же был уверен, что поступил правильно, добиваясь информации любой ценой. И на пыточную меру он пошел с холодной головой, а вовсе не обезумев от горя, как Никодим, который решил, что опоздал, не сохранил княгиню, не выполнил последнюю волю Порфирия…
– Чем же вы хотите меня обрадовать? – вежливо поинтересовалась я, хотя ответ уже знала.
– Ваш Бокша явился очень вовремя. Ведь после смерти деда нам оставалось только взяться за внучку… И мы готовы были пойти на это. А пытать ребенка – это уже гораздо более тяжелое испытание для души, согласитесь, княгиня… Так что я самым искренним образом благодарен вашему анту, явившемуся как небесный ангел и спасшему меня от еще большего греха.
– Вы умны, Каллистрат из рода Оболыжских, – вздохнула я.
– Только разумен, княгиня. И мне жаль, что моя разумность с самой первой встречи была повернута к вам такой жестокой стороной… Но что сделано, того не воротишь. Надеюсь, княгиня, что хотя бы моих дружинников вы не будете винить в злодейском умерщвлении волхва. Они, конечно, присутствовали при пытке и даже помогали вязать колдуна, но только выполняли мой приказ.
Больше двух десятков утомленных, невыспавшихся мужиков позади него недружно поприветствовали меня:
– Здравы будьте, княгиня!…
– Кстати, о здоровье, – вновь оживился Каллистрат. – Бокша действительно гнал нас день и ночь. Но я вижу, что можно было не торопиться?
– До осени, во всяком случае, – кивнула я. – Местные жители заверили, что до осени я буду жива. А то и до весны. Но не позже.
– Да, теперь я вижу – ваша рука… Мне не совсем удобно говорить с девочкой, на глазах которой я запытал ее деда и едва не начал пытать саму… Никодим рассказывал чудеса о ваших способностях понимать людей. Может быть, вам самой с ней поговорить?
– Еще одно весьма разумное предложение с вашей стороны. Но прикажите все-таки ее развязать!
– Разумеется, княгиня. Василий, Фрол, снимите девочку!
– Есть хочешь? – спросила я Меланью, когда ее спустили на землю.
Она хотела сказать что-то резкое, но вдруг расплакалась:
– Хочу…
– Ну и пойдем. Жители местной деревни как раз славятся умением жарить уток!
* * *
– Нет, – вынесла вердикт Меланья. – Здесь обыкновенный сухоцвет. Такой красоткой, как раньше, конечно, не будешь, но делать рука сможет все,Я увидела ее глазами будущее моей руки и согласилась:
– Лучше так, чем никак…
– Тогда я пойду собирать травы, – сообщила Меланья, ожидая отказа.
Никодим дернулся. Каллистрат вопросительно посмотрел на меня.
– Тебе дать кого-нибудь в помощь? – поинтересовалась я.
– Зачем? – тут же набычилась девочка.
– Лукошко нести, например. Ведь у тебя пальчик так и не зажил? Вот видишь! Могу сказать какой-нибудь девочке из местных, чтоб сходила с тобой, помогла.
– Ну ладно, – важно согласилась Меланья.
– Вы так уверены, что она не сбежит? – с показным безразличием спросил Каллистрат. – Ведь потом, в лесу, мы ее не найдем. Лес ей – дом родной.
– Уверена. Меланье самой интересно: получится ли у нее что-нибудь? Видели, как она поставила диагноз – послушать, так у меня что-то не сложнее насморка. Уверена, если мы спросим ваших господских лекарей-цирюльников, они от этого диагноза в обморок упадут. А Меланья – нет, взялась лечить. У нас в больнице тоже есть такие врачи. Профессионалы высочайшие. Но лечат болезнь, даже не замечая, что рядом с болезнью есть еще и больной. До пациентов им, по большому счету, дела нет, но за интересный клинический случай готовы Душу продать —днюют и ночуют в палате. И еще одно – вопрос престижа Даже волхвам не каждый день выпадает лечить княгиню! Не думаю, что и ей такое выпадет еще хоть раз. По крайней мере, очень на это надеюсь.
– Мне б вашу уверенность, княгиня! – хохотнул Каллистрат, – А что там с нашим князем Квасуровым? Никодим поведал страшные вещи…
– Пойдемте посмотрим. Вам судить – страшно ли это. Только не прикасайтесь, а то нашей травнице прибавится работы
На князя прибывшие смотрели, не разворачивая моих завязок. Ведь больше завязывать было некому, а я со своей парализованной рукой теперь вряд ли способна повторить такой подвиг.
Дружинники были подавлены положением, в котором очутился их князь. Кроме сочувственных: «Гляди-ко! Э-эх!… Да-а…» – устных комментариев не последовало, а в головах царило уныние.
Каллистрат внешне своих чувств тоже особо не проявил, хотя они и были весьма сильны.
Я вглядывалась в его мысли изо всех сил.
Каллистрат наклонился, поцокал соболезнующе, спросил.
– Что это там над Витвиной плавает?
Невинный интерес – не более. Если б я не знала, с каким напряженным вниманием он ждет ответа.
Квадратик уже не плавал – висел совершенно неподвижно Больше никаких изменений я не заметила, поэтому не стала делиться своими предположениями, а только неопределенно пожала плечами.
Не дождавшись ответа, Каллистрат постоял над князем, разглядывая лоскутки, в которые тот был укутан, еще раз низко наклонился к Михаилу, внимательнейшим образом разглядывая мою находку, внедрившуюся в кокон.
Он думал и переживал, вспоминал и сопоставлял, метался мыслью от текстов древних, крошащихся в руках фолиантов до содержимого стеклянных колб в своей домашней лаборатории.
Я не успевала, терялась, начинала сомневаться в трактовке увиденных в его голове быстрых образов и наконец сдалась Это вам не у лесных антов, опущенных до первобытности, их короткие мыслишки читать!
– Уважаемый господин Оболыжский, – произнесла я.
– Я не господин, – мягко поправил он, указывая на свою обнаженную шею без гривны.
– Но как-то неловко называть вас просто Оболыжский – Тогда зовите еще проще – Каллистрат. С вашей княжеской высоты мы все тут мало отличаемся от дворовой челяди.
– Хорошо, Каллистрат, – сказала я, вспомнив, что говорил князь о его имени – предмете особой оболыжской гордости. Тонкую шпильку насчет челяди я оставила без внимания. – Отпустите дружину на отдых, и давайте присядем, поговорим. Есть о чем.
– Не сомневаюсь, княгиня, – учтиво улыбнулся он и махнул рукой, отпуская дружинников.
– Не будем играть в жмурки, – для начала предупредила я. – Ваши мысли для меня – как на ладони.
– Ага! – довольно воскликнул он.Значит, я был прав, когда после рассказа Никодима предположил…
– Знаю я все ваши предположения! – оборвала я, не давая ему увлечься своей привычкой к рассуждениям. – Поэтому давайте сразу расставим точки над «и» – Над «и»? – не сдержал удивления Каллистрат. – А зачем там точки?
– Это над другим «и». Впрочем, не важно. Важно, что, несмотря на все ваше обаяние, ваши матримониальные планы в отношении меня обречены на провал.
– Из-за пыток и смерти колдуна… – грустно кивнул Каллистрат.
– Нет. Не только и даже не столько. Я не кисейная барышня и понимаю: ситуация была максимально приближена к боевой. То есть предельно ненормальной. И судить вас за это по законам мирной, нормальной жизни просто глупо. Не радуйтесь! – подняла я палец, пресекая его ожившие иллюзии. – Для отказа есть причины более веские. Вы почему-то уверены, что я сплю и вижу себя женой князя, что он – ваше единственное препятствие на пути к моей руке. Не оправдывайтесь – какие оправдания, когда я вижу ваши мысли? И вижу, что планы ваши строятся на безнадежности положения, в котором князь очутился. Мы сейчас разберемся с этой безнадежностью! – повысила я голос, не давая Каллистрату возразить. – Повторяю: я и так знаю, что вам не в чем себя упрекнуть. Если хотите, я даже могу похвалить вас за ту исследовательскую работу, что вы провели сейчас Надеюсь, она поможет нам с вами разобраться в том, что здесь происходит. Я имею в виду не только ситуацию, в которой оказался князь Михаил, но и весь ваш мир в целом. Нам предстоит сугубо деловое сотрудничество. И я не хочу, чтобы вы отвлекались на ненужные мысли и бесплодные фантазии. Поэтому и предупреждаю: выкиньте из головы женитьбу на мне! И князь здесь ни при чем. Я доходчиво объяснила?
– Не вполне. Здесь есть непроясненные моменты…
– Для меня их нет! – отрезала я. – По крайней мере, в наших с вами отношениях. А отношения эти – только партнерские. Вы искренне желаете, чтобы князь вернулся к жизни. Даже если это помешает вашим матримониальным планам. Утешу вас – не помешает. И не надо обид, вы же разумный человек. Хороший или плохой, красивый или уродливый – для нашего брака это совершенно не важно. Свадьбы не будет. И закончим с этим вопросом. Нас ждут более серьезные вещи.
– Какие же? – с кислой иронией посмотрел он на меня
– Какие? Вот в этом вы и поможете мне разобраться. Я слегка запуталась в куче информации, которую вывалил на меня ваш мозг. Поэтому сделаем так: я кратко расскажу о том, что показалось мне важным. А вы будете меня корректировать.
– Подсказывать, правильно ли вы поняли?
– Может, и подсказывать не придется – вы ведь будете слушать. И конечно, тут же думать над услышанным. Это и будет подсказка.
Он молча глядел на меня, проверяя.
– Вижу, вижу – согласны! – подтвердила я. – Тогда приступим. Значит, по терминологии старинных летописей, вот это – то, что сейчас окружает князя, – именуется «пылающий нубус».
– «Нубос», – поправил Каллистрат.
– Видите, дело пошло! Дальше. «Пылающий нубос» – это, по свидетельству летописей, страшный знак. Возникает, когда гривна фатально повреждена. Ветхий свиток, из которого вы почерпнули эти познания… А, он был не один? Еще рукопись, еще… Ну, тем вернее сведения. Хотя радоваться, вы правы, нечему. «Пылающий нубос» ничего хорошего ни гривне, ни ее владельцу не сулит. Держится стойко – иногда много лет, а иногда… Даже так? Ну уж трое суток мы пережили. Будем надеяться, что некоторый срок впереди еще есть. А значит, есть и надежда. Кто? Кулеш Бородасый?
– Бородастый.
– Значит, этот почтенный летописец считал, что лежать в «пылающем нубосе» положено до окончания срока, отмеренного богом именно этому человеку. Если Кулеш прав, то князь застрял в нубосе не на одно десятилетие – человек он молодой, здоровый… Да, я вижу, какой безрадостный итог ожидает его по окончании срока: когда нубос исчезает, лежавшего в нем обнаруживают мертвым. То, что поврежденная гривна при этом с мертвеца не спадает, как это ей положено, меня мало интересует.
– Это может оказаться важно! – Каллистрат не выдержал игры в молчанку.
– Но не для князя Михаила! – жестко оборвала я. – Не беспокойтесь, я заметила замечание все того же Бородастого о попытках снятия гривны с мертвого тела «с натугой». Видимо, да, вы правы. Какую натугу ни используй, а обезглавить мертвеца при этом придется. Тем печальнее результат – на нового претендента гривна все равно надеваться не желала. Свойств никаких новому владельцу не даровала, поразительно быстро ржавела, как ее ни хранили, и вскоре рассыпалась в труху. Все это важно с научной точки зрения, но пока что Михаилу ваши летописные источники сулят совершенно определенное будущее, вернее, его отсутствие. Вижу, вижу – вы искренне опечалены. Вижу даже, что напуганы такой будущностью князя. Но и надеетесь. Ага! Как? Скажите вслух, чтоб я не ошиблась в произношении.
– Тетарт, – внятно произнес Каллистрат.
– Значит, этот квадратик тоже был известен летописцам. И даже назван. Да, и в старые времена он был очень редок, но все же его знали настолько, что поименовали специальным словом. Однако в отношении тетарта старинные свитки на редкость противоречивы. Почитались божественной субстанцией куда более могучей, чем гривна? Но это мнение только одного летописца, причем вы же сами ему и не доверяете – ничего конкретного о предполагаемом могуществе тетарта он не говорит, только ссылается на еще более древнего автора, которого сейчас никто даже из библиофилов не знает. Зато Рахитопс… и даже мудрейший Архип? Ух ты! Они указывали на очевидную неполноту и фрагментарность тетарта по сравнению с гривной. И предполагали, что тетарт – суть гривна расчлененная. Но как можно расчленить гривну и почему результат членения не ржавеет и не распадается – об этом они скромно умалчивали. А ваш любимый Кулеш Бородастый? Неужто совсем не упоминает? Да, я понимаю, что тетарты – редкость, но все же такой авторитет, как Бородастый, должен был их заметить! Я иронизирую? Ну извините, увлеклась. Так в чем же надежда все-таки? В том, что они вместе – тетарт и нубос? Чудо в чуде? А вы не верите случайностям, которые суть проявления закономерностей… Что-то хиленькие получаются основания для надежды. Я сама виной появлению те-тарта в нубосе Михаила. Как ни смешно, но я его туда уронила. Совершенно случайно – вот и все.
– Ну и уронили – так что? Не это главное! – прорвало Каллистрата. – Вопрос в другом: как может повести себя сочетание сразу двух таких великих явлений? Что даст их взаимодействие?
– И все равно не утешили вы меня. Только расстроили. Я-то думала, что кокон, то есть нубос этот ваш, – надежная защита. А выяснилось – просто гроб. Хоть и хрустальный. А тетарт… Что тетарт?.. Висит вон неподвижно себе, да и все.
Я пригорюнилась.
А чего пригорюнилась? Надежда все-таки осталась. Вдруг кокон-нубос все-таки сможет использовать тетарт как расходный материал для восстановления гривны? Классики летописные все-таки склоняются к мнению о неполноте, фрагментарности тетарта. Вдруг нубос возьмет да и разложит его на составляющие нити? А потом вставит их в гривну – в порванное место? Заштопает, как дырявый носок?
Правильно добрый палатный врач говаривал: «А вы, Надежда Петровна, у нас последней на вскрытие записаны, придется подождать!»
Что ж, подождем. Вдруг и не дойдет до вскрытия?
Я поднялась и обратилась к Каллистрату:
– Вы как хотите, а для меня там уже целебный отвар приготовлен. Пойду лечиться!
* * *
Исход из болотной деревушки вылился в целую проблему.Я не соглашалась бросить здесь ее жителей. Дело было даже не в опасности повальной навьей истомы – я достаточно закрепила в их дремучих мозгах мысль о том, что госпожа у них теперь есть. И будет! По моим ощущениям веры в мое существование им должно было хватить не меньше чем на год. Но дело было в другом. Нынешнего властелина заповедного леса, Еева, никак нельзя было сбрасывать со счетов. Если он и не знал про мамочкино наследство в виде целой деревни антов, то после того, как мы огромной толпой шастали туда-сюда, наверняка будет знать. И захочет продолжить Колаксино владычество над людьми. Но ничего у него не получится – есть уже у них госпожа, не пустят их мозги к себе хиленького влияния Еева! Тут-то он и обозлится! Тут и нашлет на людей свою лесную волчье-медвежье-кабанью свору. По принципу: «Так не доставайся ты никому!»
Нет, бросать лесных антов на верную гибель я не могла.
Каллистрат осторожно указывал мне, что такое количество слабых, вовсе не разбирающихся в окружающей жизни попутчиков слишком осложнит наше путешествие, которое и без того простым не назовешь. Даже если выведем мы их из леса– что дальше?
Я не знала, что дальше, поэтому предложила:
– Пусть они поживут пока на ваших, обольгжских землях. А потом, когда я стану полноценной княгиней, то заберу их к себе.
Перспектива не воодушевила Каллистрата, но я настаивала. Пришлось ему согласиться, после чего я отправила деревенский народ настрелять уток про запас – в дорогу.
Князя решено было так и тащить на волокуше. До самой волхвовской избушки – там уже ждали повозки, привезенные Каллистратом.
Лечение мое, по словам Меланьи, подтвержденным ее мыслями, затянуться не должно было. Свежие травы надо пить еще два дня, а потом достаточно протирать руку настойкой из высушенных кореньев, которые она обещала дать с собой.
Обоз наш полз по лесным тропам медленно. Я шла пешком вместе с моей маленькой знахаркой – мы обе отказались садиться на лошадь. Продвижения бы это не ускорило – ведь все равно темп задавала волокуша с князем, – а упасть с седла, да еще на парализованную правую руку мне вовсе не хотелось.
Так что хоть и вышли мы с самого раннего утра, когда еще только светало, но до места добрались уже под звездами, едва не повалив лошадьми в потемках тримурти идолов-сторожей.
Следующий день ушел на мое долечивание, а также на подготовку к окончательному отъезду из дебрей заповедного леса.
Княжеской кареты, не утащенной в свое время ватажниками, я не обнаружила. Спросив вслух у Меланьи (которая, по своему обыкновению, ничего отвечать на вопрос не стала), увидела картинку: Орей так осерчал после моего бегства – до кровотечения из носа! А после самолично вытянул карету на лесную опушку да и спалил.
Однако у Каллистрата была в запасе другая карета – более простая, чем княжеская, зато просторная, с мягкими подушками, а главное – с вместительным багажным ящиком сзади. Туда после долгих трудов и уложили князя – со всей осторожностью и прямо с волокушей.
Следующее утро мы встретили уже в пути.
Меланья, которая не пожелала сказать нам «до свидания», ночью незаметно исчезла из избушки. Я держала на коленях сухие коренья, данные ею мне, и жалела. Не о ней – в лесу она не пропадет! Жалела, что Меланья упорно загоняла свою судьбу в ту же узкую щель, в которой всю жизнь просидел ее дед, ненавидя и презирая весь человеческий род…
Мы ехали в Киршаг.
* * *
Все три дня, пока над дорогой нависали лесные ветви, дружина да и сам Каллистрат были настороже. На четвертый день вздохнули с облегчением: лес поредел, отступил, открылись поля с колосящимся просом, цветущей гречихой – начались оболыжские земли.– Каллистрат! – прокричала я, приоткрыв дверцу кареты. Когда он подъехал ближе, попросила:
– Давайте оставим моих лесных антов где-нибудь здесь – и от леса недалеко, и все-таки среди людей! Сил нет смотреть, как они бегут за нами вприпрыжку – уже ноги себе в кровь посбивали!
– За поворотом – первое село, – все еще недовольным тоном сообщил Каллистрат. – Там и оставляйте. Я распоряжусь, чтоб их не обижали и подкармливали. Пока не освоятся.
Это меня порадовало.
При прощании я сказала прочувственную речь, объяснив моим антам, что покидаю их надолго, но все время буду любить и помнить. И вернусь обязательно (причем когда говорила, то свято в это верила, – иначе бы никакого внушения не получилось). Им же велела всячески готовиться к встрече. А для этого им следует научиться говорить, как здесь говорят, работать, как здесь работают, а также есть, пить, спать, готовить, стирать, убирать, одеваться и так далее. Чтоб к моему возвращению – строго наказала я – они ничем не отличались от здешних антов!
Такого задания моим лесным жителям должно было хватить на очень долгое время. А пока они его выполняют во славу меня, обожаемой княгини, можно не беспокоиться об их душевном здоровье. Мне необходимо было сосредоточиться на собственном здоровье.
Каллистрат заверил меня, что в его поместье, куда мы приедем уже завтра, я смогу заняться рукой всерьез, на целый день погружая ее в ванночку с настоем из целебных кореньев. Пока же я ограничивалась тем, что допивала из кувшинчика последние глотки пряно-горько-кислой жидкости, приготовленной Меланьей из свежих трав.
Никодим периодически подскакивал к окошку кареты, как бы проверяя – здесь ли я? Удастся ли ему все-таки выполнить последнюю волю Порфирия Никитовича и освободиться, таким образом, для новой службы?
Будущее всерьез его беспокоило.
Мысль поватажничать как пришла, так и ушла. Все-таки по своей натуре он был человек служивый. И. если раньше служба представлялась ему делом ясным – присягнуть кравенцовскому князю и продолжать исправлять ее под все теми же знаменами, – то теперь эта перспектива его не устраивала.
С одной стороны, нынешнее положение князя Михаила казалось Никодиму унизительным. Лично он предпочел бы смерть в бою вот такому лежанию. Да еще будучи обузой для бабы.
А с другой стороны… Сама баба и была другой стороной! Общение со мной навело его на мысль сразу после выполнения последней воли Порфирия Никитовича проситься на службу именно ко мне, княгине сурожской.
В том, что я вернусь в Сурож с даровой милостью и истинной хозяйкой, Никодим не сомневался. А памятуя, как меня выставили из собственного города, был уверен, что я не стану набирать в княжескую дружину сурожских голутвенных, возьму людей со стороны. Учитывая же, так сказать, опыт личного знакомства, надеялся быстро выдвинуться в моей будущей дружине из гридни по меньшей мере в полковники Ну и просто хотелось ему служить именно у меня, вот и все!
Однако обнаружились новые обстоятельства. Его служебное рвение обернулась против него же… Никодим каждый день со страхом и раскаянием вспоминал свой пыточный подвиг. Он и раньше-то не чувствовал склонности к пыточному делу, а увидев мою реакцию на содеянное, вообще скис, опасаясь, что полностью потерял всякое уважение в моих глазах.
Однако и от мысли проситься присягнуть мне Никодим не отказался. И думал теперь одну горькую думу: что же сделать такого, чтоб загладить свою вину?
* * *
Мои лечебные процедуры едва не оказались под угрозой срыва из-за Каллистратовой хлебосольности.Едва мы устроились в имении Оболыжских, как туда валом повалило в гости окрестное лыцарство. Слух о нас с князем Михаилом распространился быстро, и каждое утро начиналось с вереницы выстроившихся под окнами карет, повозок и спешивающихся всадников. Потом – долгое застолье. Каллистрат почувствовал себя первой знаменитостью Кравенцовского княжества, не уставал рассказывать обо мне, о моих доблестях и дорожных приключениях. Отчего приключения эти становились все красочнее день ото дня. Многие лыцары помнили еще моего отца, находили у меня большое фамильное сходство, вино за мое здоровье и успешное вокняжение в Суроже лилось рекой…
Я поняла, что здесь остановить эту веселуху будет трудно, и на четвертый день потребовала:
– В Киршаг!
Никодим поддержал меня с угрюмой радостью. Непроспавшийся после вчерашнего Каллистрат сперва не принял мое требование всерьез: – К чему такая спешка, княгиня! Вы не вылечились, мы еще даже не приступили к осмотру моей лаборатории…