В больницу меня привезли вчера вечером в тяжелом состоянии. У меня была абсолютная потеря сознания, причина которой не вполне понятна. Похоже, я попал под сильное напряжение, толковала мне Наргиза, однако сотрудники лаборатории категорически отрицают это.
Они утверждают, что я стоял посреди комнаты, потом неожиданно заметался и упал. При падении задел рукой за острый угол металлического стола и поранил ее. Так или иначе, а пришлось со мной повозиться.
Наргиза мне все это подробно рассказала.
От нее я узнал, что лежу в центральной городской больнице. Несколько раз в больницу звонили из лаборатории, справлялись о моем здоровье. Утром приезжали Аброр-ака и Альберт Евдокимович.
Наступили короткие зимние сумерки. Крупными пушистыми хлопьями повалил снег. Я смотрел, как мелькают за окном мириады снежинок, и мои мысли словно бы смешались с этим мельтешением.
Выходит, я был в обмороке? И все это мне пригрезилось? Но откуда эта предельная ясность, ощущение реальности всего происходящего? Откуда эта уверенность, что я действительно побывал в первобытной эпохе? Еще и еще раз я вспоминал страх всего живого перед Солнцем, судьбу маленького племени Само, битву в тропическом лесу, Быстроногую… Никогда ранее я не представлял себе ничего подобного. Значит, мои видения не могли быть просто игрой воображения. Нельзя вообразить то, о чем ты никогда не думал.
Почти до утра я пролежал, не смыкая глаз, стараясь составить лаконичный и ясный рассказ для Эхсона Низамовича. Я надеялся, что в конце концов он заинтересуется моими приключениями.
Однако наша с ним беседа на следующий день началась не совсем так, как я предполагал.
Осмотрев меня, Эхсон Низамович удовлетворенно хмыкнул и потрогал свою ассирийскую бородку.
— У вас удивительно крепкий организм, хотя по фигуре этого не скажешь, — произнес он, — ума не приложу, каким образом ваше сердце выдержало такой удар.
— Все благодаря моему прадеду Сабирджан-табибу.
— Который жил в доисторическом лесу? — подозрительно спросил доктор.
Я рассмеялся.
— Нет. Он жил в прошлом веке в местечке Чорсу под Ташкентом, но был хорошо известен от Бухары до Андижана. Для своего времени он был передовым человеком и знающим врачом.
— Прекрасно, но какая тут связь?
— А вот какая. В молодости прадед учился в Индии, долго жил там и овладел искусством йогов. Часть знаний он передал своему сыну, тот своему, и какие-то крупицы, естественно, достались по наследству и мне. Словом, я могу регулировать биение собственного сердца и успел его замедлить до того, как провод коснулся моего тела.
Эхсон Низамович только крякнул:
— Нда-а! С вами не соскучишься.
По выражению его прищуренных колючих глаз я понял, что отныне могу рассчитывать по крайней мере на острый интерес к собственной персоне. Тем лучше! И я начал свой рассказ, который Эхсон Низамович выслушал не перебивая. Я чувствовал — его охватывает возбуждение исследователя, нащупавшего интересную проблему.
Когда я закончил, он снял очки, протер их краешком халата и проговорил, массируя рубчик на переносице:
— С вами произошел в общем-то нередкий, но ярко выраженный случай пробуждение генетической памяти. Вы, вероятно, слышали, что человеческий мозг — это, по сути дела, склад-небоскреб, этажи которого заполняются информацией по мере развития индивидуума. Нижние этажи этого склада уже заняты информацией, накопленной всеми предыдущими поколениями. Эта информация поступает в наш мозг через гены. Она закодирована, и расшифровывать ее человек еще не научился.
— Выходит, я каким-то образом расшифровал ее?
— Вот именно, каким-то образом… Думаю, все дело в сочетании ряда факторов: стрессовое состояние, напряжение воли, непредвиденная ситуация, ваши способности йога… На какое-то время вы отключились от внешнего мира, а потом ваше сознание ошиблось дверью и попало не на тот этаж. И вы прочитали три эпизода из многих миллионов, хранящихся в вашей памяти, прежде чем снова подняться наверх.
— Науке известны подобные случаи?
— Я не располагаю статистикой. Но, думаю, многие оказывались в подобном положении, однако не придавали этому значения. Считали прочтенную на нижних этажах информацию бредом, галлюцинацией, сном. К тому же случайная расшифровка носит, как правило, отрывочный характер. У вас получилось иначе.
— Значит, Молодой Охотник существовал в действительности?
— Да, много тысяч лет назад. Скорее всего он и Быстроногая — одни из самых отдаленных ваших предков. — Эхсон Низамович усмехнулся: — Интересно, где, в каком лесу охотились мои?
— Что же с ними стало потом?
— Скорее всего ушли в горы. Просуществовать в ту эпоху вдвоем они вряд ли сумели бы. Вероятно, в горах они встретили другое, более миролюбивое племя, которое приняло их в свою пещеру.
— Знаете, мне даже как-то жаль, что я их никогда больше не увижу Молодого Охотника и Быстроногую.
— Погодите горевать. Рано или поздно наука научится расшифровывать генетический код, и тогда каждый человек сможет побывать в любой эпохе по собственному усмотрению. Представляете, какие возможности для науки, для развития человеческих эмоций!
— Как вы думаете, доктор, — осторожно спросил я, — моя эпопея имеет какую-нибудь научную ценность?
— Громадную! — Эхсон Низамович вскочил со стула и заходил по палате маленькими быстрыми шагами. — Особенно интересно ваше первое воспоминание.
— Первое? Но ведь там не было ничего особенного… Обезьяна убегала от хищника, погоня… страх… непонятный страх перед солнцем…
— Вот! — Эхсон Низамович резко поднял кверху указательный палец. Страх перед солнцем! — Он потрогал бороду и, сощурившись, спросил: Насколько вы наслышаны о теории Дарвина?
— В общих чертах…
— Что значит в общих чертах?
— Знаю, что человек произошел от обезьяны.
— А задумывались ли вы когда-нибудь над тем, почему этот процесс не продолжается?
— То есть?
— Почему в нашу историческую эпоху обезьяны дают в потомстве обезьян, а не преображаются в человека?
— Ну, доктор… — Я пожал плечами. — Видимо, так было заложено природой. С точки зрения нравственности, что ли… Ну, представьте, что на земле наряду с людьми существуют неандертальцы, австралопитеки — правильно я их назвал?
— Правильно.
— До сих пор на земле не искоренены расизм, фашизм… И это в отношениях между людьми. А если бы нашими соседями были и переходные виды? Сколько дополнительных проблем пришлось бы решать! Нет, природа мудра! Она правильно сделала в свое время, проведя резкую черту между человеком и остальным живым миром.
— Мудра-то она мудра, но ведь эту мудрость надо как-то объяснить.
— Наука пока бессильна.
— Не скажите. Вы знаете, что такое геомагнитные инверсии Земли?
— В общем-то я работаю в институте электроники. Если бы вы завели речь о приборах, научном оборудовании, я бы еще с вами потягался. А геомагнитные инверсии… Случайно это не смена магнитных полюсов Земли?
— Случайно смена. Через определенные промежутки времени — раз в несколько тысяч лет — наша старушка Земля меняет свои магнитные полюса, то есть северный становится южным и наоборот. В обычном состоянии Земля как бы окружена магнитным полем. Оно-то и предохраняет планету от космической радиации. Но это в обычном состоянии…
— Начинаю понимать. В какой-то момент инверсии наступает нейтральное состояние. Земля остается без магнитного прикрытия, так?
— Верно. И радиация достигает поверхности планеты, воздействуя на генетическую систему живых организмов. Менее приспособляемые виды погибают, остальные претерпевают мутации.
— То есть скачкообразный процесс эволюции с изменением некоторых свойств и признаков вида?
— Да. Именно это и произошло многие тысячи лет назад с обезьянами. Геомагнитные инверсии способствовали превращению обезьяны в человека благодаря труду. Хотя, возможно, род человеческий прошел через несколько мутаций, каждый раз преобразуясь. И после каждой такой мутации последовательно появлялись — дриопитек, австралопитек, питекантроп, неандерталец и, наконец, — Гомо Сапиенс — Человек! Во всяком случае, периоды геомагнитных инверсий Земли в точности совпадают с узловыми моментами эволюционного становления Человека. Кстати, с помощью облучения были созданы искусственные мутанты, например растения…
— Так вот оно какое, солнце!
— Разумеется, все это только теория, имеющая, правда, многочисленных сторонников. А теперь вы, сами не ведая, дали основательные свидетельства в ее пользу. И этот ваш обезьяночеловек… Существо, которое первым догадалось войти и поселиться в пещере. Ведь это, если угодно, Ньютон своего времени.
— Значит, я был свидетелем инверсии?
— Одной из инверсий, последствия которой породили инстинктивный страх перед солнцем. Магнитные полюса заняли надлежащие им места, а этот страх, ставший культом светила, остался. Солнца боялись. Ему поклонялись. Вы видели жестокость, насилие, смерть. Но тогда же появились и другие ростки — любовь, чувство коллективизма, привычка к труду. Они развивались, эти ростки, и делали человека сильнее и лучше…
В палату заглянула Наргиза.
— Эхсон Низамович, там приехали из института к Камалу Сабирджановичу. Пускать?
Эхсон Низамович кивнул головой:
— Пускать. Теперь за нашего пациента можно не опасаться.
БЛЕСК АЛМАЗА
I. ЗАГАДКА РЕНЭ
Кажется, не было во всей исследованной части Вселенной более загадочной планеты, чем Ренэ.
Открыли ее еще в пору первых межзвездных полетов, тогда же была сфотографирована значительная часть ее поверхности.
На снимках был виден мрачный, безжизненный мир: бескрайние каменистые плато, пустыни, выжженные жаркими лучами, нагромождения скал, каньоны и ущелья, отверстия пещер, языки застывшей лавы…
Снимки, сделанные затем с более близкого расстояния, не добавили к уже известному ничего нового: почти вся поверхность планеты оказалась покрытой овальными плоскими камнями различной величины.
Откуда на Ренэ столько овальных камней? Поначалу решили, что это остатки метеоритных дождей. Однако от этой версии пришлось отказаться: атмосфера планеты была настолько плотной, что даже очень крупные метеориты вряд ли могли достичь ее поверхности.
Вероятно, все дело было в песчаных бурях. Они разрушают горные породы, поднимают и переносят на большие расстояния обломки, рассеивают их по пустыням. Они же, эти бури, шлифуют камни, придают им с течением времени овальную форму.
Итак, все объяснилось, и планета Ренэ при первом отдаленном знакомстве ничем не поразила воображение ученых Земли. До поры до времени земляне, расширяя познания о космосе, обходили ее стороной.
Прошло несколько десятилетий.
Постепенно из мира, затерянного где-то на околицах изученного космоса, планета Ренэ превращалась едва ли не в основной узел пересечения звездных трасс.
Было решено создать в ее окрестностях промежуточную станцию для ремонта, снабжения и координации полетов звездолетов. Материалы для строительства станции выгоднее всего было, конечно, изыскать на самой планете.
На каменистое плато опустился первый автоматический геологоразведчик. Посадка прошла благополучно. Телекамеры работали нормально. Видимость и связь были отличными. Вездеход медленно катил по плато, а люди за пультом управления в Космическом Центре уже готовились дать автомату команду на остановку и взятие проб грунта, как вдруг пропали и изображение, и связь. Тщетно инженеры дежурили несколько недель у пульта, связь так и не возобновилась.
Снова и снова ученые прокручивали последнюю запись телесигналов автоматического вездехода. Она была на редкость монотонной. Практически ровное плато. Неширокие трещины, пологие канавки. На горизонте зубчатая стена причудливых скал. Вокруг все те же плоские овальные камни. И мгновенное прекращение сигналов.
Ни малейшего намека на опасность.
Быть может, внезапно налетела песчаная буря?
Но для посадки специально выбрали каменистое плато, окруженное горными грядами.
Может быть, планета способна экранировать радиоволны? Искажать их направление?
Но почему тогда вначале связь все-таки существовала?
Оказывается, малоинтересная, бесперспективная планета скрывает какую-то тайну. К Ренэ ушел еще один автомат-разведчик и еще один результат был тот же. И тогда к Ренэ отправилась экспедиция во главе с капитаном Старком.
«Фотон» опустился на то же каменистое плато, что и первые автоматы. Здесь космонавтов ожидала неожиданность: шины, пластмассовые детали, два-три изолятора — вот все, что осталось от вездеходов. И никаких следов, способных объяснить происшедшее. Густой красноватый воздух, безмятежные скалы, пещеры в них…
Первым делом Старк обратил внимание на пещеры. Если плато отлично просматривается на много километров вперед, то пещеры могут что-то скрывать. Экипаж начал готовиться к исследованию ближайшей пещеры.
«Фотон», находившийся на Ренэ, поддерживал связь с Землей, и в Космическом Центре были убеждены, что дела у Старка идут хорошо.
Но в тот момент, когда все внимание космонавтов было приковано к пещере, которой почти достиг вездеход, изображение на экране пропало. Взволнованный Старк сообщил, что пропала и связь с вездеходом. Правда, в бинокль командир «Фотона» хорошо видел вездеход. Тот остановился у самой пещеры. До нее было километра два напрямую через плато. Вездеход был как будто в полной целости и сохранности, но почему он остановился, Старк понять не мог.
И тут же с еще большей тревогой в голосе Старк передал, что со стороны дальнего участка плато к «Фотону» с громадной скоростью движется песчаная туча.
Почти тут же пропала телесвязь и с «Фотоном».
А через секунду Старк прокричал в эфир:
— Ни в коем случае не совершайте больше посадок на Ренэ, не изучив…
«Изучив» — было его последним словом.
«Фотон», так же как и автоматические станции, умолк навсегда.
«Фотон» исчез в конце февраля, «Алмаз» должны были испытывать в начале марта.
В общем-то «Алмаз» готовился для другой звездной экспедиции, но ввиду чрезвычайных обстоятельств Космический Центр решил использовать его для разведки планеты Ренэ.
Одновременно всем космонавтам, ученым, социологам были разосланы тесты, где приводились последние слова Старка: «Ни в коем случае не совершайте больше посадок на Ренэ, не изучив…» Предлагалось закончить эту фразу наиболее убедительным доказательством.
Азизов волновался. Кажется, уже не новичок в космосе и не одна экспедиция за плечами, а вот получил сегодня вызов из Центра и целых три дня не находил себе места.
Радий Артурович Винтицкий уже ждал Азизова. Он поднялся навстречу космонавту, крепко пожал руку. Они были почти одногодками, и Винтицкий, до того как его избрали руководителем Центра, тоже немало полетал. И хотя они не участвовали ни в одной совместной экспедиции, тем не менее отлично знали друг друга и были на «ты».
Винтицкий переложил на столе какие-то бумажки, задал несколько общих вопросов о здоровье, настроении, о семье.
— Ну как, — спросил он наконец, — есть желание еще разок прогуляться по Галактике?
— Смотря что за прогулка, — осторожно ответил Азизов.
— Да тут рядом, — словно речь шла о соседней комнате, обронил Радий Артурович.
— Насколько я знаю, планируется только одна подобная экспедиция Ренэ?
— Да, Ренэ.
Некоторое время сидели молча.
— Жарко! — первым нарушил молчание Азизов.
Винтицкий нажал на одну из клавишей пульта. В кабинет въехала тележка-автомат, уставленная бутылочками. Огибая стол, она подкатила к Винтицкому:
— Я не хочу, — отмахнулся тот.
Тележка развернулась и подъехала к Азизову.
Он взял с подноса высокий бокал, смешал лимонный сок с минеральной водой.
— А экипаж?
— Экипаж, как всегда, подбирает командир из кандидатур, предложенных Высшим Советом.
— Какой состав утвердили на этот раз?
— Три человека, причем вместе с командиром. Тебе предстоит подобрать еще двоих.
— Но почему столь ограничен экипаж?
— Совет решил, что этого достаточно. Во-первых, «Алмаз» нашпигован автоматикой и кибернетикой, ну, а во-вторых, тот риск, которому вы подвергаетесь, не станет меньше, если на борту «Алмаза» будет еще тридцать человек. Кроме того… — Винтицкий замялся.
— Я слушаю, — нетерпеливо проговорил Азизов.
— Кроме того, существует мнение, и к нему нельзя не прислушаться, что на планете Ренэ земляне столкнулись с проблемой, которая, возможно, не будет решена в ближайшем будущем. На вас возлагается в основном разведывательная миссия. Вы должны собрать дополнительные данные и вернуться. Обязательно вернуться, слышишь, Олмос. Возможно, — он закрыл глаза и покачал головой, — еще не одна экспедиция побывает там, прежде чем мы разгадаем тайны Ренэ. Но учти, Олмос, это я говорю тебе одному.
— Ясно.
Винтицкий достал из ящика стола лист бумаги и протянул командиру.
— Вот список. Здесь двенадцать человек. Ты прекрасно знаешь каждого. Я не тороплю тебя, но… в общем, думай. — И он пододвинул к себе лежащий на краю стола журнал.
— Я беру Шахбоза Муратова, — едва взглянув в список, сказал Азизов.
— Муратов слишком молод.
— В его годы я налетал втрое меньше. У него светлая голова.
— Муратов неважный биолог и совсем плохой медик.
— Зато там понадобится отличный физик, прекрасный химик и знающий геолог. А Муратов как раз и является таким специалистом.
Винтицкий хотел еще что-то возразить, но воодушевленный Азизов перебил его:
— И кроме того, у Муратова есть качество, которым невозможно пренебрегать, особенно в нашем деле.
— Что ты имеешь в виду? — заинтересовался Винтицкий, оторвавшись от журнала.
— Везучесть.
— Ну, знаешь!
— Знаю, — коротко отрезал Азизов. — Потому и говорю.
Винтицкий улыбнулся, развел руками:
— Что ж, тебе виднее… Будем считать кандидатуру Шахбоза Муратова утвержденной. Кто второй?
Азизов повертел список и отложил в сторону.
— Второго здесь нет.
Винтицкий с удивлением приподнял бровь:
— Как это понимать?
— Понимать это надо так, что второй член экипажа сидит в настоящий момент в Алма-Атинском метеоцентре и, возможно, даже не помышляет о путешествии на Ренэ. Его имя Укен Авезов.
— Но ведь он не космонавт. Он, наверное, и с Земли никуда не выбирался.
— Почему же? Проходил практику на Венере, бывал на Сатурне. Неужели ты полагаешь, что я возьму неоперившегося птенца?
— Ренэ… — вздохнул Винтицкий и спрятал список кандидатов в стол. Ну что ж… Пусть будет Укен Авезов. Но, — он предостерегающе поднял указательный палец, — до включения в состав экспедиции этот твой Авезов должен пройти испытания на тренажере.
— Не возражаю.
— Хорошо. Тогда срочно вызывай его сюда, а я попрошу, чтобы ребята подобрали для него подходящую программу.
После небольшой паузы Винтицкий спросил у Азизова:
— Ты тоже веришь в версию о песчаных бурях?
— Я считаю, что мы должны как можно подробнее изучить это явление. Только когда мы будем в полной уверенности, что песчаные бури безопасны, только тогда сможем начать поиски в других направлениях, — уклончиво ответил командир.
— Понятно. Кстати, а чертежи «Алмаза» ты просмотрел?
— Ну разумеется.
— Там небольшое изменение. Мы переделали посадочный блок.
— Я слышал об этом.
— Хочешь посмотреть макет?
Винтицкий прошел в угол кабинета и сдернул покрывало с какого-то громоздкого предмета. Под покрывалом был стеклянный куб, внутри которого на зеленой подставке покоился макет посадочного блока.
— Но ведь это… — пробормотал удивленный Азизов.
— Чему ты удивляешься? Конструкторы получили задание разработать особо устойчивый блок. И задание они выполнили, нашли оптимальную форму.
— Но ведь это точная копия камней с Ренэ! — воскликнул Азизов.
— Только гораздо больших размеров.
— И все же странное совпадение…
Странно! Еще две недели назад не было для него более интересного дела, чем подготовка к летней экспедиции в Гималаи. Там, в обсерватории Всемирного метеоцентра, он рассчитывал собрать недостающие данные для своей новой работы.
Неожиданно события круто изменили привычный уклад жизни.
Все началось с визита известного космонавта Азизова. Олмос Азизович приходил, чтобы навести справки о природе космических вихрей. Укен охотно давал пояснения. Ему было лестно, что знаменитый гость с таким вниманием и интересом слушает его.
Затем последовал вызов из Космического Центра, где Авезову предложили пройти испытания на тренажере. «Зачем?» — недоумевал Укен. Он не собирается в полет. Но вот вчера появилось сообщение, что командиром звездолета «Алмаз» назначен Азизов. Нет ли здесь взаимосвязи с вызовом его в Космический Центр?
— Готовы? — послышалось в шлемофоне.
— Готов, — четко ответил Укен.
— До старта осталось тридцать секунд. Счастливого полета!
Там, «наверху», явно иронизировали. Ребята выполнили просьбу Винтицкого и подобрали ему «веселенькую» программу: Укену предстояло «совершить посадку» на планету Финтифлюшка.
— Спасибо за напутствие, — в тон ответил Укен. Чуть подумал и пообещал: — Ждите сувениры.
Закрылся люк. Погас свет. Кресло качнулось, и Укен почувствовал, что мчится с громадной скоростью по черному тоннелю.
Конечно, Укен не был новичком в космоплавании. С одной стороны, он отчетливо осознавал: все, что сейчас произойдет с ним, — произойдет не всерьез, не на самом деле, это имитация настоящего. С другой стороны, он прекрасно знал: сознание испытуемого настолько втягивается в тренажный процесс, что начинаешь относиться абсолютно реально к своим нереальным приключениям. И он волновался: сумеет ли не отвлечься, выполнить задание как надо? А главное — не попадет ли в смешное положение? Ведь там, «наверху», бесстрастно зафиксируется любой его промах.
Негромко запела сирена, давая знать, что корабль приближается к Финтифлюшке. Прямо в глаза ударил нестерпимо яркий зеленый свет звезды Корсар. На Финтифлюшку Укену нужно было сесть с теневой стороны. Почему этого он не знал. Нужно было, и все — так приказывала программа.
Он развернулся и облетел планету. Диск Корсара исчез за ее краем. Мгновенно наступил непроглядный мрак. Укен включил посадочные прожектора и начал снижение, то и дело поглядывая в иллюминатор.
Поверхность планеты была неровной. Повсюду торчали небольшие горбатые холмики, точно кочки в болоте. Выбрав холмик побольше и поровнее, Укен повел корабль к нему. У самой поверхности он включил тормозной двигатель. Корабль несильно ткнулся в грунт Финтифлюшки.
Облачившись в легкий скафандр, Укен вышел из корабля. Грунт под ногами был твердый как металл. Он спустился вниз с холма. В низинке грунт был таким же твердым. Поверхность планеты словно покрывал слой металла.
Вдруг в луче прожектора появилась из темноты какая-то глыба. Глыба медленно выползала из-за соседнего холма. Укен присмотрелся внимательно и вздрогнул. Он увидел безобразную пасть, два маленьких красных глаза и отвратительную ноздрю между ними. Страшилище оттолкнулось от почвы и потянуло к Укену две толстые лапы с желтыми длинными когтями. Чудище вдруг замерло на миг, и из его ноздри вырвалась зеленая молния. Укен почувствовал, как воспламенилась краска на скафандре, но не побежал к противопожарному устройству, усилием воли заставил себя остаться на месте, полагая, что это еще не самое страшное.
Из-за горизонта стремительно выбегал яркий Корсар. Повсюду отчетливо слышалось какое-то шипение, бульканье. Встревоженный Авезов посмотрел под ноги, где только что ощущал металлическую твердость грунта.
Поверхность Финтифлюшки таяла на глазах. Таяла так же, как тает лед, положенный на горячую плиту. Холмики еще держались кое-как, но в низинах уже переливалась и бурлила грязная густая жижа. Вот уже и холмики начали медленно погружаться в пучину этой расплавленной грязи.
Укен рванулся назад к кораблю, который уже покачивало на оседающем холме.
Старт! Немедленный старт!
Но бежать так бесславно с неизвестной планеты? Нет, не затем он сюда «летел»!.
Укен обшарил взглядом приборную доску пульта управления, и тут его осенило. Мгновенно он ткнул пальцем в кнопку с надписью:
Они утверждают, что я стоял посреди комнаты, потом неожиданно заметался и упал. При падении задел рукой за острый угол металлического стола и поранил ее. Так или иначе, а пришлось со мной повозиться.
Наргиза мне все это подробно рассказала.
От нее я узнал, что лежу в центральной городской больнице. Несколько раз в больницу звонили из лаборатории, справлялись о моем здоровье. Утром приезжали Аброр-ака и Альберт Евдокимович.
Наступили короткие зимние сумерки. Крупными пушистыми хлопьями повалил снег. Я смотрел, как мелькают за окном мириады снежинок, и мои мысли словно бы смешались с этим мельтешением.
Выходит, я был в обмороке? И все это мне пригрезилось? Но откуда эта предельная ясность, ощущение реальности всего происходящего? Откуда эта уверенность, что я действительно побывал в первобытной эпохе? Еще и еще раз я вспоминал страх всего живого перед Солнцем, судьбу маленького племени Само, битву в тропическом лесу, Быстроногую… Никогда ранее я не представлял себе ничего подобного. Значит, мои видения не могли быть просто игрой воображения. Нельзя вообразить то, о чем ты никогда не думал.
Почти до утра я пролежал, не смыкая глаз, стараясь составить лаконичный и ясный рассказ для Эхсона Низамовича. Я надеялся, что в конце концов он заинтересуется моими приключениями.
Однако наша с ним беседа на следующий день началась не совсем так, как я предполагал.
Осмотрев меня, Эхсон Низамович удовлетворенно хмыкнул и потрогал свою ассирийскую бородку.
— У вас удивительно крепкий организм, хотя по фигуре этого не скажешь, — произнес он, — ума не приложу, каким образом ваше сердце выдержало такой удар.
— Все благодаря моему прадеду Сабирджан-табибу.
— Который жил в доисторическом лесу? — подозрительно спросил доктор.
Я рассмеялся.
— Нет. Он жил в прошлом веке в местечке Чорсу под Ташкентом, но был хорошо известен от Бухары до Андижана. Для своего времени он был передовым человеком и знающим врачом.
— Прекрасно, но какая тут связь?
— А вот какая. В молодости прадед учился в Индии, долго жил там и овладел искусством йогов. Часть знаний он передал своему сыну, тот своему, и какие-то крупицы, естественно, достались по наследству и мне. Словом, я могу регулировать биение собственного сердца и успел его замедлить до того, как провод коснулся моего тела.
Эхсон Низамович только крякнул:
— Нда-а! С вами не соскучишься.
По выражению его прищуренных колючих глаз я понял, что отныне могу рассчитывать по крайней мере на острый интерес к собственной персоне. Тем лучше! И я начал свой рассказ, который Эхсон Низамович выслушал не перебивая. Я чувствовал — его охватывает возбуждение исследователя, нащупавшего интересную проблему.
Когда я закончил, он снял очки, протер их краешком халата и проговорил, массируя рубчик на переносице:
— С вами произошел в общем-то нередкий, но ярко выраженный случай пробуждение генетической памяти. Вы, вероятно, слышали, что человеческий мозг — это, по сути дела, склад-небоскреб, этажи которого заполняются информацией по мере развития индивидуума. Нижние этажи этого склада уже заняты информацией, накопленной всеми предыдущими поколениями. Эта информация поступает в наш мозг через гены. Она закодирована, и расшифровывать ее человек еще не научился.
— Выходит, я каким-то образом расшифровал ее?
— Вот именно, каким-то образом… Думаю, все дело в сочетании ряда факторов: стрессовое состояние, напряжение воли, непредвиденная ситуация, ваши способности йога… На какое-то время вы отключились от внешнего мира, а потом ваше сознание ошиблось дверью и попало не на тот этаж. И вы прочитали три эпизода из многих миллионов, хранящихся в вашей памяти, прежде чем снова подняться наверх.
— Науке известны подобные случаи?
— Я не располагаю статистикой. Но, думаю, многие оказывались в подобном положении, однако не придавали этому значения. Считали прочтенную на нижних этажах информацию бредом, галлюцинацией, сном. К тому же случайная расшифровка носит, как правило, отрывочный характер. У вас получилось иначе.
— Значит, Молодой Охотник существовал в действительности?
— Да, много тысяч лет назад. Скорее всего он и Быстроногая — одни из самых отдаленных ваших предков. — Эхсон Низамович усмехнулся: — Интересно, где, в каком лесу охотились мои?
— Что же с ними стало потом?
— Скорее всего ушли в горы. Просуществовать в ту эпоху вдвоем они вряд ли сумели бы. Вероятно, в горах они встретили другое, более миролюбивое племя, которое приняло их в свою пещеру.
— Знаете, мне даже как-то жаль, что я их никогда больше не увижу Молодого Охотника и Быстроногую.
— Погодите горевать. Рано или поздно наука научится расшифровывать генетический код, и тогда каждый человек сможет побывать в любой эпохе по собственному усмотрению. Представляете, какие возможности для науки, для развития человеческих эмоций!
— Как вы думаете, доктор, — осторожно спросил я, — моя эпопея имеет какую-нибудь научную ценность?
— Громадную! — Эхсон Низамович вскочил со стула и заходил по палате маленькими быстрыми шагами. — Особенно интересно ваше первое воспоминание.
— Первое? Но ведь там не было ничего особенного… Обезьяна убегала от хищника, погоня… страх… непонятный страх перед солнцем…
— Вот! — Эхсон Низамович резко поднял кверху указательный палец. Страх перед солнцем! — Он потрогал бороду и, сощурившись, спросил: Насколько вы наслышаны о теории Дарвина?
— В общих чертах…
— Что значит в общих чертах?
— Знаю, что человек произошел от обезьяны.
— А задумывались ли вы когда-нибудь над тем, почему этот процесс не продолжается?
— То есть?
— Почему в нашу историческую эпоху обезьяны дают в потомстве обезьян, а не преображаются в человека?
— Ну, доктор… — Я пожал плечами. — Видимо, так было заложено природой. С точки зрения нравственности, что ли… Ну, представьте, что на земле наряду с людьми существуют неандертальцы, австралопитеки — правильно я их назвал?
— Правильно.
— До сих пор на земле не искоренены расизм, фашизм… И это в отношениях между людьми. А если бы нашими соседями были и переходные виды? Сколько дополнительных проблем пришлось бы решать! Нет, природа мудра! Она правильно сделала в свое время, проведя резкую черту между человеком и остальным живым миром.
— Мудра-то она мудра, но ведь эту мудрость надо как-то объяснить.
— Наука пока бессильна.
— Не скажите. Вы знаете, что такое геомагнитные инверсии Земли?
— В общем-то я работаю в институте электроники. Если бы вы завели речь о приборах, научном оборудовании, я бы еще с вами потягался. А геомагнитные инверсии… Случайно это не смена магнитных полюсов Земли?
— Случайно смена. Через определенные промежутки времени — раз в несколько тысяч лет — наша старушка Земля меняет свои магнитные полюса, то есть северный становится южным и наоборот. В обычном состоянии Земля как бы окружена магнитным полем. Оно-то и предохраняет планету от космической радиации. Но это в обычном состоянии…
— Начинаю понимать. В какой-то момент инверсии наступает нейтральное состояние. Земля остается без магнитного прикрытия, так?
— Верно. И радиация достигает поверхности планеты, воздействуя на генетическую систему живых организмов. Менее приспособляемые виды погибают, остальные претерпевают мутации.
— То есть скачкообразный процесс эволюции с изменением некоторых свойств и признаков вида?
— Да. Именно это и произошло многие тысячи лет назад с обезьянами. Геомагнитные инверсии способствовали превращению обезьяны в человека благодаря труду. Хотя, возможно, род человеческий прошел через несколько мутаций, каждый раз преобразуясь. И после каждой такой мутации последовательно появлялись — дриопитек, австралопитек, питекантроп, неандерталец и, наконец, — Гомо Сапиенс — Человек! Во всяком случае, периоды геомагнитных инверсий Земли в точности совпадают с узловыми моментами эволюционного становления Человека. Кстати, с помощью облучения были созданы искусственные мутанты, например растения…
— Так вот оно какое, солнце!
— Разумеется, все это только теория, имеющая, правда, многочисленных сторонников. А теперь вы, сами не ведая, дали основательные свидетельства в ее пользу. И этот ваш обезьяночеловек… Существо, которое первым догадалось войти и поселиться в пещере. Ведь это, если угодно, Ньютон своего времени.
— Значит, я был свидетелем инверсии?
— Одной из инверсий, последствия которой породили инстинктивный страх перед солнцем. Магнитные полюса заняли надлежащие им места, а этот страх, ставший культом светила, остался. Солнца боялись. Ему поклонялись. Вы видели жестокость, насилие, смерть. Но тогда же появились и другие ростки — любовь, чувство коллективизма, привычка к труду. Они развивались, эти ростки, и делали человека сильнее и лучше…
В палату заглянула Наргиза.
— Эхсон Низамович, там приехали из института к Камалу Сабирджановичу. Пускать?
Эхсон Низамович кивнул головой:
— Пускать. Теперь за нашего пациента можно не опасаться.
БЛЕСК АЛМАЗА
I. ЗАГАДКА РЕНЭ
Кажется, не было во всей исследованной части Вселенной более загадочной планеты, чем Ренэ.
Открыли ее еще в пору первых межзвездных полетов, тогда же была сфотографирована значительная часть ее поверхности.
На снимках был виден мрачный, безжизненный мир: бескрайние каменистые плато, пустыни, выжженные жаркими лучами, нагромождения скал, каньоны и ущелья, отверстия пещер, языки застывшей лавы…
Снимки, сделанные затем с более близкого расстояния, не добавили к уже известному ничего нового: почти вся поверхность планеты оказалась покрытой овальными плоскими камнями различной величины.
Откуда на Ренэ столько овальных камней? Поначалу решили, что это остатки метеоритных дождей. Однако от этой версии пришлось отказаться: атмосфера планеты была настолько плотной, что даже очень крупные метеориты вряд ли могли достичь ее поверхности.
Вероятно, все дело было в песчаных бурях. Они разрушают горные породы, поднимают и переносят на большие расстояния обломки, рассеивают их по пустыням. Они же, эти бури, шлифуют камни, придают им с течением времени овальную форму.
Итак, все объяснилось, и планета Ренэ при первом отдаленном знакомстве ничем не поразила воображение ученых Земли. До поры до времени земляне, расширяя познания о космосе, обходили ее стороной.
Прошло несколько десятилетий.
Постепенно из мира, затерянного где-то на околицах изученного космоса, планета Ренэ превращалась едва ли не в основной узел пересечения звездных трасс.
Было решено создать в ее окрестностях промежуточную станцию для ремонта, снабжения и координации полетов звездолетов. Материалы для строительства станции выгоднее всего было, конечно, изыскать на самой планете.
На каменистое плато опустился первый автоматический геологоразведчик. Посадка прошла благополучно. Телекамеры работали нормально. Видимость и связь были отличными. Вездеход медленно катил по плато, а люди за пультом управления в Космическом Центре уже готовились дать автомату команду на остановку и взятие проб грунта, как вдруг пропали и изображение, и связь. Тщетно инженеры дежурили несколько недель у пульта, связь так и не возобновилась.
Снова и снова ученые прокручивали последнюю запись телесигналов автоматического вездехода. Она была на редкость монотонной. Практически ровное плато. Неширокие трещины, пологие канавки. На горизонте зубчатая стена причудливых скал. Вокруг все те же плоские овальные камни. И мгновенное прекращение сигналов.
Ни малейшего намека на опасность.
Быть может, внезапно налетела песчаная буря?
Но для посадки специально выбрали каменистое плато, окруженное горными грядами.
Может быть, планета способна экранировать радиоволны? Искажать их направление?
Но почему тогда вначале связь все-таки существовала?
Оказывается, малоинтересная, бесперспективная планета скрывает какую-то тайну. К Ренэ ушел еще один автомат-разведчик и еще один результат был тот же. И тогда к Ренэ отправилась экспедиция во главе с капитаном Старком.
«Фотон» опустился на то же каменистое плато, что и первые автоматы. Здесь космонавтов ожидала неожиданность: шины, пластмассовые детали, два-три изолятора — вот все, что осталось от вездеходов. И никаких следов, способных объяснить происшедшее. Густой красноватый воздух, безмятежные скалы, пещеры в них…
Первым делом Старк обратил внимание на пещеры. Если плато отлично просматривается на много километров вперед, то пещеры могут что-то скрывать. Экипаж начал готовиться к исследованию ближайшей пещеры.
«Фотон», находившийся на Ренэ, поддерживал связь с Землей, и в Космическом Центре были убеждены, что дела у Старка идут хорошо.
Но в тот момент, когда все внимание космонавтов было приковано к пещере, которой почти достиг вездеход, изображение на экране пропало. Взволнованный Старк сообщил, что пропала и связь с вездеходом. Правда, в бинокль командир «Фотона» хорошо видел вездеход. Тот остановился у самой пещеры. До нее было километра два напрямую через плато. Вездеход был как будто в полной целости и сохранности, но почему он остановился, Старк понять не мог.
И тут же с еще большей тревогой в голосе Старк передал, что со стороны дальнего участка плато к «Фотону» с громадной скоростью движется песчаная туча.
Почти тут же пропала телесвязь и с «Фотоном».
А через секунду Старк прокричал в эфир:
— Ни в коем случае не совершайте больше посадок на Ренэ, не изучив…
«Изучив» — было его последним словом.
«Фотон», так же как и автоматические станции, умолк навсегда.
* * *
Теперь каждому было совершенно ясно, что разгадать тайну планеты сможет только хорошо подготовленная экспедиция. И как нельзя кстати оказалось то, что в это время на стапелях Титанограда — индустриального центра Марса — заканчивался монтаж звездолета «Алмаз».«Фотон» исчез в конце февраля, «Алмаз» должны были испытывать в начале марта.
В общем-то «Алмаз» готовился для другой звездной экспедиции, но ввиду чрезвычайных обстоятельств Космический Центр решил использовать его для разведки планеты Ренэ.
Одновременно всем космонавтам, ученым, социологам были разосланы тесты, где приводились последние слова Старка: «Ни в коем случае не совершайте больше посадок на Ренэ, не изучив…» Предлагалось закончить эту фразу наиболее убедительным доказательством.
* * *
Олмос Азизович Азизов, космонавт высшего класса, въехал на своем электромобиле на 38-й этаж Космического Центра. Здесь он поставил машину в служебную ячейку и пошел по широкому кольцевому коридору.Азизов волновался. Кажется, уже не новичок в космосе и не одна экспедиция за плечами, а вот получил сегодня вызов из Центра и целых три дня не находил себе места.
Радий Артурович Винтицкий уже ждал Азизова. Он поднялся навстречу космонавту, крепко пожал руку. Они были почти одногодками, и Винтицкий, до того как его избрали руководителем Центра, тоже немало полетал. И хотя они не участвовали ни в одной совместной экспедиции, тем не менее отлично знали друг друга и были на «ты».
Винтицкий переложил на столе какие-то бумажки, задал несколько общих вопросов о здоровье, настроении, о семье.
— Ну как, — спросил он наконец, — есть желание еще разок прогуляться по Галактике?
— Смотря что за прогулка, — осторожно ответил Азизов.
— Да тут рядом, — словно речь шла о соседней комнате, обронил Радий Артурович.
— Насколько я знаю, планируется только одна подобная экспедиция Ренэ?
— Да, Ренэ.
Некоторое время сидели молча.
— Жарко! — первым нарушил молчание Азизов.
Винтицкий нажал на одну из клавишей пульта. В кабинет въехала тележка-автомат, уставленная бутылочками. Огибая стол, она подкатила к Винтицкому:
— Я не хочу, — отмахнулся тот.
Тележка развернулась и подъехала к Азизову.
Он взял с подноса высокий бокал, смешал лимонный сок с минеральной водой.
— А экипаж?
— Экипаж, как всегда, подбирает командир из кандидатур, предложенных Высшим Советом.
— Какой состав утвердили на этот раз?
— Три человека, причем вместе с командиром. Тебе предстоит подобрать еще двоих.
— Но почему столь ограничен экипаж?
— Совет решил, что этого достаточно. Во-первых, «Алмаз» нашпигован автоматикой и кибернетикой, ну, а во-вторых, тот риск, которому вы подвергаетесь, не станет меньше, если на борту «Алмаза» будет еще тридцать человек. Кроме того… — Винтицкий замялся.
— Я слушаю, — нетерпеливо проговорил Азизов.
— Кроме того, существует мнение, и к нему нельзя не прислушаться, что на планете Ренэ земляне столкнулись с проблемой, которая, возможно, не будет решена в ближайшем будущем. На вас возлагается в основном разведывательная миссия. Вы должны собрать дополнительные данные и вернуться. Обязательно вернуться, слышишь, Олмос. Возможно, — он закрыл глаза и покачал головой, — еще не одна экспедиция побывает там, прежде чем мы разгадаем тайны Ренэ. Но учти, Олмос, это я говорю тебе одному.
— Ясно.
Винтицкий достал из ящика стола лист бумаги и протянул командиру.
— Вот список. Здесь двенадцать человек. Ты прекрасно знаешь каждого. Я не тороплю тебя, но… в общем, думай. — И он пододвинул к себе лежащий на краю стола журнал.
— Я беру Шахбоза Муратова, — едва взглянув в список, сказал Азизов.
— Муратов слишком молод.
— В его годы я налетал втрое меньше. У него светлая голова.
— Муратов неважный биолог и совсем плохой медик.
— Зато там понадобится отличный физик, прекрасный химик и знающий геолог. А Муратов как раз и является таким специалистом.
Винтицкий хотел еще что-то возразить, но воодушевленный Азизов перебил его:
— И кроме того, у Муратова есть качество, которым невозможно пренебрегать, особенно в нашем деле.
— Что ты имеешь в виду? — заинтересовался Винтицкий, оторвавшись от журнала.
— Везучесть.
— Ну, знаешь!
— Знаю, — коротко отрезал Азизов. — Потому и говорю.
Винтицкий улыбнулся, развел руками:
— Что ж, тебе виднее… Будем считать кандидатуру Шахбоза Муратова утвержденной. Кто второй?
Азизов повертел список и отложил в сторону.
— Второго здесь нет.
Винтицкий с удивлением приподнял бровь:
— Как это понимать?
— Понимать это надо так, что второй член экипажа сидит в настоящий момент в Алма-Атинском метеоцентре и, возможно, даже не помышляет о путешествии на Ренэ. Его имя Укен Авезов.
— Но ведь он не космонавт. Он, наверное, и с Земли никуда не выбирался.
— Почему же? Проходил практику на Венере, бывал на Сатурне. Неужели ты полагаешь, что я возьму неоперившегося птенца?
— Ренэ… — вздохнул Винтицкий и спрятал список кандидатов в стол. Ну что ж… Пусть будет Укен Авезов. Но, — он предостерегающе поднял указательный палец, — до включения в состав экспедиции этот твой Авезов должен пройти испытания на тренажере.
— Не возражаю.
— Хорошо. Тогда срочно вызывай его сюда, а я попрошу, чтобы ребята подобрали для него подходящую программу.
После небольшой паузы Винтицкий спросил у Азизова:
— Ты тоже веришь в версию о песчаных бурях?
— Я считаю, что мы должны как можно подробнее изучить это явление. Только когда мы будем в полной уверенности, что песчаные бури безопасны, только тогда сможем начать поиски в других направлениях, — уклончиво ответил командир.
— Понятно. Кстати, а чертежи «Алмаза» ты просмотрел?
— Ну разумеется.
— Там небольшое изменение. Мы переделали посадочный блок.
— Я слышал об этом.
— Хочешь посмотреть макет?
Винтицкий прошел в угол кабинета и сдернул покрывало с какого-то громоздкого предмета. Под покрывалом был стеклянный куб, внутри которого на зеленой подставке покоился макет посадочного блока.
— Но ведь это… — пробормотал удивленный Азизов.
— Чему ты удивляешься? Конструкторы получили задание разработать особо устойчивый блок. И задание они выполнили, нашли оптимальную форму.
— Но ведь это точная копия камней с Ренэ! — воскликнул Азизов.
— Только гораздо больших размеров.
— И все же странное совпадение…
* * *
Укен Авезов застегнул шлем с датчиками на контрольный контакт и, провожаемый подбадривающими взглядами проверяющих, спустился через узкий люк в камеру.Странно! Еще две недели назад не было для него более интересного дела, чем подготовка к летней экспедиции в Гималаи. Там, в обсерватории Всемирного метеоцентра, он рассчитывал собрать недостающие данные для своей новой работы.
Неожиданно события круто изменили привычный уклад жизни.
Все началось с визита известного космонавта Азизова. Олмос Азизович приходил, чтобы навести справки о природе космических вихрей. Укен охотно давал пояснения. Ему было лестно, что знаменитый гость с таким вниманием и интересом слушает его.
Затем последовал вызов из Космического Центра, где Авезову предложили пройти испытания на тренажере. «Зачем?» — недоумевал Укен. Он не собирается в полет. Но вот вчера появилось сообщение, что командиром звездолета «Алмаз» назначен Азизов. Нет ли здесь взаимосвязи с вызовом его в Космический Центр?
— Готовы? — послышалось в шлемофоне.
— Готов, — четко ответил Укен.
— До старта осталось тридцать секунд. Счастливого полета!
Там, «наверху», явно иронизировали. Ребята выполнили просьбу Винтицкого и подобрали ему «веселенькую» программу: Укену предстояло «совершить посадку» на планету Финтифлюшка.
— Спасибо за напутствие, — в тон ответил Укен. Чуть подумал и пообещал: — Ждите сувениры.
Закрылся люк. Погас свет. Кресло качнулось, и Укен почувствовал, что мчится с громадной скоростью по черному тоннелю.
Конечно, Укен не был новичком в космоплавании. С одной стороны, он отчетливо осознавал: все, что сейчас произойдет с ним, — произойдет не всерьез, не на самом деле, это имитация настоящего. С другой стороны, он прекрасно знал: сознание испытуемого настолько втягивается в тренажный процесс, что начинаешь относиться абсолютно реально к своим нереальным приключениям. И он волновался: сумеет ли не отвлечься, выполнить задание как надо? А главное — не попадет ли в смешное положение? Ведь там, «наверху», бесстрастно зафиксируется любой его промах.
Негромко запела сирена, давая знать, что корабль приближается к Финтифлюшке. Прямо в глаза ударил нестерпимо яркий зеленый свет звезды Корсар. На Финтифлюшку Укену нужно было сесть с теневой стороны. Почему этого он не знал. Нужно было, и все — так приказывала программа.
Он развернулся и облетел планету. Диск Корсара исчез за ее краем. Мгновенно наступил непроглядный мрак. Укен включил посадочные прожектора и начал снижение, то и дело поглядывая в иллюминатор.
Поверхность планеты была неровной. Повсюду торчали небольшие горбатые холмики, точно кочки в болоте. Выбрав холмик побольше и поровнее, Укен повел корабль к нему. У самой поверхности он включил тормозной двигатель. Корабль несильно ткнулся в грунт Финтифлюшки.
Облачившись в легкий скафандр, Укен вышел из корабля. Грунт под ногами был твердый как металл. Он спустился вниз с холма. В низинке грунт был таким же твердым. Поверхность планеты словно покрывал слой металла.
Вдруг в луче прожектора появилась из темноты какая-то глыба. Глыба медленно выползала из-за соседнего холма. Укен присмотрелся внимательно и вздрогнул. Он увидел безобразную пасть, два маленьких красных глаза и отвратительную ноздрю между ними. Страшилище оттолкнулось от почвы и потянуло к Укену две толстые лапы с желтыми длинными когтями. Чудище вдруг замерло на миг, и из его ноздри вырвалась зеленая молния. Укен почувствовал, как воспламенилась краска на скафандре, но не побежал к противопожарному устройству, усилием воли заставил себя остаться на месте, полагая, что это еще не самое страшное.
Из-за горизонта стремительно выбегал яркий Корсар. Повсюду отчетливо слышалось какое-то шипение, бульканье. Встревоженный Авезов посмотрел под ноги, где только что ощущал металлическую твердость грунта.
Поверхность Финтифлюшки таяла на глазах. Таяла так же, как тает лед, положенный на горячую плиту. Холмики еще держались кое-как, но в низинах уже переливалась и бурлила грязная густая жижа. Вот уже и холмики начали медленно погружаться в пучину этой расплавленной грязи.
Укен рванулся назад к кораблю, который уже покачивало на оседающем холме.
Старт! Немедленный старт!
Но бежать так бесславно с неизвестной планеты? Нет, не затем он сюда «летел»!.
Укен обшарил взглядом приборную доску пульта управления, и тут его осенило. Мгновенно он ткнул пальцем в кнопку с надписью:
«Холод»Заработала холодильная установка, нагнетая холод вокруг корабля. Жижа быстро затвердевала. Вот уже целый островок наморожен вокруг корабля.