Страница:
И помогает нам прийти к победе,
То почему несовместимо с честью
Оно теперь, при мире, если пользу
Приносит нам?
К чему ты речь ведешь?
К тому, что должен ты поговорить
С народом, но не так, как ты хотел бы,
Не так, как сердце гневное подскажет,
А с помощью пустых, холодных слов,
Которые, чтоб мысль вернее скрыть,
Язык рождает как детей побочных.
Поверь, мой сын, что это не бесчестней,
Чем город словом увещанья взять,
Вместо того чтоб добывать победу
Рискованной кровавою осадой.
Стой жизнь моя или друзей на карте,
И я была б готова притворяться,
Не видя в том бесчестья. Я, твой сын,
Жена, сенат, патриции — все просят
Тебя об этом. Ты ж предпочитаешь
Чернь раздражать нахмуренным челом,
Чем ей польстить улыбкою хоть раз,
Чтобы снискать ее расположенье,
А без него — и ты об этом знаешь —
Погибло все.
Достойная жена!
(Кориолану.)
Иди же с нами. Ласковою речью
Ты отвратишь грозящую опасность
И то, что потерял, вернешь.
Мой сын,
Прошу, иди к ним, шапку сняв. Держи
Ее в руке — вот так, отставив локоть
(Как делают они). Слегка коснись
Коленями камней (в таких делах
Движение красноречивей слов:
Ведь зренье у невежд острее слуха)
И головой качай, смиряя сердце,
Которое нажима не выносит,
Как шелковицы спелые плоды.
Затем напомни им, что ты их воин,
Что, вскормленный в боях, ты не привык
К учтивости, которой с полным правом
Они потребовали от тебя,
Раз ты от них приязни добивался,
И обещай толпе, что будешь впредь
Приноровляться к ней, насколько сможешь.
Ты только сделай то, что мать сказала, —
И все сердца — твои, затем что чернь
(Когда ее попросят) на прощенье
Щедра не меньше, чем на пустословье.
Молю тебя, послушайся совета,
Хоть знаю, что скорее за врагом
Ты бросишься в пылающую бездну,
Чем станешь льстить ему в саду цветущем.
Входит Коминий.
Гляди, пришел Коминий.
Я спешу
К вам с площади. Кориолан, готовься
Иль силу силой встретить, иль смириться,
Или бежать. Восстал уже весь город.
Всего два слова ласковых…
Да-да,
Они помогут, если он сумеет
Себя смирить.
Он должен — значит, сможет.
Мой сын, я твоего согласья жду.
Итак, я должен черни показать,
Что голову пред нею обнажаю?
Я должен заставлять язык бесстыдный
Позорить ложью доблестное сердце?
Что ж, я пойду, но знайте: если б дело
Шло лишь о смерти этой плотской формы,
В которой Марций заключен, то я
Скорее дал бы раздробить ее
И прах развеять, чем… Идем на площадь,
Хотя я никогда не справлюсь с ролью,
Навязанною вами.
Мы подскажем.
Мой милый сын, ты говорил, что доблесть
В тебя вселили похвалы мои.
Прошу тебя, коль вновь их хочешь слышать:
Исполни роль, которой не играл.
Да будет так. Прощай, мой гордый дух!
Пускай во мне живет душонка шлюхи!
Пусть голос мой, который покрывал
Раскаты барабанов, станет дудкой
Пискливой, как фальцет скопца, и слабой,
Как пенье няньки над младенцем сонным!
Пусть искривит холопская улыбка
Мои уста; пусть отуманят слезы
Наказанного школьника мой взор;
Пусть у меня шевелится во рту
Язык бродяги нищего и пусть
Мои броней прикрытые колени,
Которые лишь в стременах сгибались,
Согнутся, как у попрошайки! Нет!
Не в силах лгать я пред самим собою,
Не дам я телу подлость совершить,
Чтоб душу к ней не приучать!
Как хочешь!
Прося тебя, унизилась я больше,
Чем мог бы ты унизиться пред чернью.
Пускай все гибнет. Матери твоей
Пасть жертвой гордости сыновней легче,
Чем ждать с тоской последствий роковых
Упрямства твоего. Я, как и ты,
Смеюсь над смертью. Поступай как знаешь.
Ты с молоком моим всосал отвагу,
Но гордость приобрел ты сам.
Ну, полно
Бранить меня. Утешься, мать. Я выйду
На рыночную площадь и любовь,
Как шут кривляясь, выклянчу у плебса
И возвращусь, его сердца похитив,
Кумиром римских лавочников. Видишь —
Я ухожу. Поклон моей супруге.
Я консулом вернусь, а если нет,
То больше не надейся, что способен
На лесть и мой язык.
Тебе виднее.
(Уходит.)
Идем. Трибуны ждут. Ты постарайся
Их кротостью обезоружить, ибо,
Как я слыхал, их обвиненья будут
Куда серьезней прежних.
Ну, идем.
Пароль мой — кротость. Пусть любую ложь
Они возводят на меня, отвечу
Я им по чести.
Да, но только кротко.
О да, конечно, кротко, очень кротко.
Уходят.
Перед воротами Рима.
Входят Кориолан, Волумния, Виргилия, Менений, Коминий и несколько молодых патрициев.
Не плачьте. Пусть прощанье будет кратким.
Скотом бодливым и многоголовым
Из города я вытолкнут. — О мать,
Где мужество твое былое? Прежде
Твердила ты, что бедствия большие
Для сильных духом служат пробным камнем,
А заурядный человек способен
Сносить лишь заурядные несчастья —
Ведь по морю безбурному плывут
Любые корабли с успехом равным —
И что лишь тот, кто мудр и благороден,
Умеет сохранять невозмутимость
Под злейшими ударами судьбы.
Ты мне сама внушила эти мысли —
Залог непобедимости души,
Воспитанной на них.
О небо, небо!
Жена, прошу тебя…
Да истребит
Багровая чума весь римский люд
Торговый и мастеровой!
Зачем?
Когда исчезну я, меня оценят.
Мать, ободрись. Ведь ты же говорила,
Что ты, будь Геркулес твоим супругом,
Шесть подвигов сама бы совершила,
Чтоб облегчить его труды. — Прощайте,
Жена и мать. — Не унывай, Коминий,
А я не пропаду. — Менений верный,
Твоя слеза скупая солонее,
Чем слезы молодых. Она отрава
Для старых глаз.
(Коминию.)
Мой бывший полководец,
Я помню, ты умел взирать бесстрастно
На сердце леденившие картины.
Втолкуй же этим женщинам печальным,
Что плакать при ударах неизбежных
Не менее нелепо, чем смеяться. —
Ты знаешь, мать, что мужество мое
Тебе всегда служило утешеньем.
Так верь, хоть ухожу я одинокий,
Как в логове дракон, который сеет
Повсюду ужас тем, что он невидим
И людям лишь по россказням знаком, —
Что над толпой возвысится твой сын,
Коль хитростью ее не будет сломлен.
Мой первенец, куда же ты пойдешь?
Пускай проводит добрый наш Коминий
Тебя немного. Тщательно обдумай
Свой путь, чтобы опасностям случайным
На нем не подвергаться зря.
О боги!
Сопровождать тебя я буду месяц,
А там увидим, где тебе остаться,
Так, чтоб могли мы вести слать друг другу
И чтоб потом, когда приспеет время
Потребовать возврата твоего,
Нам не пришлось разыскивать тебя
По белу свету, ибо проволочка
Со стороны просителя способна
Расхолодить дающих.
Нет, прощай!
Немолод ты и чересчур пресыщен
Трудами боевыми, чтоб скитаться
С тем, кто их алчет. У ворот простимся. —
Жена и мать, любимые мои,
И вы, друзья чистейшей, лучшей пробы,
Идем. Как только выйду из ворот,
Скажите: «В добрый час!» — и улыбнитесь.
Прошу, идем. Пока топчу я землю,
К вам постоянно будут приходить
Известья обо мне, но никогда
Не скажут вам, что Марций стал иным,
Чем раньше был.
Не приходилось слышать
Мне слов, достойней этих. Полно плакать.
Идем… Эх, если б с этих старых плеч
Стряхнуть десяток лет, клянусь богами,
Я всюду за тобою неотступно
Последовал бы.
Руку дай. — Идем.
Уходят.
То почему несовместимо с честью
Оно теперь, при мире, если пользу
Приносит нам?
Кориолан
К чему ты речь ведешь?
Волумния
К тому, что должен ты поговорить
С народом, но не так, как ты хотел бы,
Не так, как сердце гневное подскажет,
А с помощью пустых, холодных слов,
Которые, чтоб мысль вернее скрыть,
Язык рождает как детей побочных.
Поверь, мой сын, что это не бесчестней,
Чем город словом увещанья взять,
Вместо того чтоб добывать победу
Рискованной кровавою осадой.
Стой жизнь моя или друзей на карте,
И я была б готова притворяться,
Не видя в том бесчестья. Я, твой сын,
Жена, сенат, патриции — все просят
Тебя об этом. Ты ж предпочитаешь
Чернь раздражать нахмуренным челом,
Чем ей польстить улыбкою хоть раз,
Чтобы снискать ее расположенье,
А без него — и ты об этом знаешь —
Погибло все.
Менений
Достойная жена!
(Кориолану.)
Иди же с нами. Ласковою речью
Ты отвратишь грозящую опасность
И то, что потерял, вернешь.
Волумния
Мой сын,
Прошу, иди к ним, шапку сняв. Держи
Ее в руке — вот так, отставив локоть
(Как делают они). Слегка коснись
Коленями камней (в таких делах
Движение красноречивей слов:
Ведь зренье у невежд острее слуха)
И головой качай, смиряя сердце,
Которое нажима не выносит,
Как шелковицы спелые плоды.
Затем напомни им, что ты их воин,
Что, вскормленный в боях, ты не привык
К учтивости, которой с полным правом
Они потребовали от тебя,
Раз ты от них приязни добивался,
И обещай толпе, что будешь впредь
Приноровляться к ней, насколько сможешь.
Менений
Ты только сделай то, что мать сказала, —
И все сердца — твои, затем что чернь
(Когда ее попросят) на прощенье
Щедра не меньше, чем на пустословье.
Волумния
Молю тебя, послушайся совета,
Хоть знаю, что скорее за врагом
Ты бросишься в пылающую бездну,
Чем станешь льстить ему в саду цветущем.
Входит Коминий.
Гляди, пришел Коминий.
Коминий
Я спешу
К вам с площади. Кориолан, готовься
Иль силу силой встретить, иль смириться,
Или бежать. Восстал уже весь город.
Менений
Всего два слова ласковых…
Коминий
Да-да,
Они помогут, если он сумеет
Себя смирить.
Волумния
Он должен — значит, сможет.
Мой сын, я твоего согласья жду.
Кориолан
Итак, я должен черни показать,
Что голову пред нею обнажаю?
Я должен заставлять язык бесстыдный
Позорить ложью доблестное сердце?
Что ж, я пойду, но знайте: если б дело
Шло лишь о смерти этой плотской формы,
В которой Марций заключен, то я
Скорее дал бы раздробить ее
И прах развеять, чем… Идем на площадь,
Хотя я никогда не справлюсь с ролью,
Навязанною вами.
Коминий
Мы подскажем.
Волумния
Мой милый сын, ты говорил, что доблесть
В тебя вселили похвалы мои.
Прошу тебя, коль вновь их хочешь слышать:
Исполни роль, которой не играл.
Кориолан
Да будет так. Прощай, мой гордый дух!
Пускай во мне живет душонка шлюхи!
Пусть голос мой, который покрывал
Раскаты барабанов, станет дудкой
Пискливой, как фальцет скопца, и слабой,
Как пенье няньки над младенцем сонным!
Пусть искривит холопская улыбка
Мои уста; пусть отуманят слезы
Наказанного школьника мой взор;
Пусть у меня шевелится во рту
Язык бродяги нищего и пусть
Мои броней прикрытые колени,
Которые лишь в стременах сгибались,
Согнутся, как у попрошайки! Нет!
Не в силах лгать я пред самим собою,
Не дам я телу подлость совершить,
Чтоб душу к ней не приучать!
Волумния
Как хочешь!
Прося тебя, унизилась я больше,
Чем мог бы ты унизиться пред чернью.
Пускай все гибнет. Матери твоей
Пасть жертвой гордости сыновней легче,
Чем ждать с тоской последствий роковых
Упрямства твоего. Я, как и ты,
Смеюсь над смертью. Поступай как знаешь.
Ты с молоком моим всосал отвагу,
Но гордость приобрел ты сам.
Кориолан
Ну, полно
Бранить меня. Утешься, мать. Я выйду
На рыночную площадь и любовь,
Как шут кривляясь, выклянчу у плебса
И возвращусь, его сердца похитив,
Кумиром римских лавочников. Видишь —
Я ухожу. Поклон моей супруге.
Я консулом вернусь, а если нет,
То больше не надейся, что способен
На лесть и мой язык.
Волумния
Тебе виднее.
(Уходит.)
Коминий
Идем. Трибуны ждут. Ты постарайся
Их кротостью обезоружить, ибо,
Как я слыхал, их обвиненья будут
Куда серьезней прежних.
Кориолан
Ну, идем.
Пароль мой — кротость. Пусть любую ложь
Они возводят на меня, отвечу
Я им по чести.
Менений
Да, но только кротко.
Кориолан
О да, конечно, кротко, очень кротко.
Уходят.
СЦЕНА 3
Там же. Форум.
Входят Сициний и Брут.
Доказывай особенно ретиво,
Что он хотел тираном стать, а если
Он это опровергнет, напирай
На давнюю его вражду к народу,
Из-за которой он еще не роздал
Добычи, отнятой у анциатов.
Входит эдил.
Ну что, придет?
Уже идет.
Кто с ним?
Старик Менений, друг его, и кучка
Сенаторов, к нему благоволящих.
С тобой ли поименный список тех,
Чьи голоса мы получили?
Вот он.
Ты граждан опросил по трибам?10
Да.
Сзывай народ и растолкуй ему,
Чтоб он, как только я провозглашу:
«Да будет так во имя прав народных!»
И крикну: «Пеня!», «Смерть!» или «Изгнанье!» —
Подхватывал за мною хором: «Пеня!»
При слове «пеня», «Смерть!» — при слове «смерть»,
На вольности старинные ссылаясь,
Равно как и на правоту свою.
Я так и передам.
Пусть, крик подняв,
Не умолкают более плебеи,
Покуда этим шумом не заставят
Наш приговор исполнить.
Понимаю.
И пусть, как только знак мы подадим,
Без колебаний действуют.
Ступай.
Эдил уходит.
Ты сразу же взбесить его попробуй.
Привык он всюду, в том числе и в спорах,
Быть первым. Если разозлить его,
Он начисто забудет осторожность
И выложит нам все, что есть на сердце
Тяжелого. А там его довольно,
Чтоб Марцию хребет переломить.
Входят Кориолан, Менений, Коминий, сенаторы и патриции.
Да вот он сам.
Прошу тебя, будь сдержан.
Да, буду, словно конюх, за гроши
Любую брань глотающий. — О боги,
Храните Рим! Судейские скамьи
Заполните достойными мужами!
Любовь меж нас посейте, чтобы мы
В обширных храмах прославляли мир,
А не дрались на улицах!
Аминь.
Желанье благородное.
Входит эдил с горожанами.
Приблизьтесь,
Сограждане.
Трибунам слово! Тише!
Сначала мне.
Что ж, говори.
(Горожанам.)
Эй, тихо!
Все ль обвиненья мне предъявят здесь
И здесь ли будет дело решено?
Сперва ответь: готов ли подчиниться
Ты волеизъявлению народа,
Признать права трибунов и принять
Законное возмездье за поступки,
В которых будешь уличен?
Готов.
Народ, ты слышишь? Он сказал; «Готов».
Подумай о его заслугах ратных,
Припомни, что на теле у него
Не меньше шрамов, чем камней надгробных
На кладбище священном.
Пустяки!
Царапины ничтожные!
Пойми,
Что хоть в речах он гражданин плохой,
Зато в бою — твой самый верный воин.
Не принимай за злобу резкость, ибо
Тебе, как я сказал, он не враждебен,
А просто по-солдатски груб с тобой.
Об этом хватит.
Пусть народ расскажет,
За что, меня избрав единогласно,
Он отменил свой выбор, чем нанес
Бесчестье мне?
Не мы, а ты — ответчик.
Ты прав. Ответ — за мною. Говори.
Тебя мы обвиняем в том, что ты
Пытался стать тираном, ниспровергнув
Законы и правопорядок в Риме.
Поэтому тебя мы объявляем
Изменником народу.
Я — изменник?!
Спокойней! Вспомни, что ты обещал нам.
Испепели народ, о пламя ада!
Изменник? Я? Трибун, ты клеветник!
Когда б гнездилось целых двадцать тысяч
Смертей в твоих глазах, когда б зажал
Ты двадцать миллионов их в руках
И столько же на лживом языке
Таилось у тебя, то и тогда бы
Сказал я: «Лжешь!» — не с большею боязнью,
Чем я молюсь богам.
Народ, ты слышишь?
Тащите на скалу его!
Молчать!
Нам нет нужды в дальнейших обвиненьях.
Его дела и речи вам известны:
Он бил эдилов ваших, вас ругал,
С мечом в руке противился закону,
А ныне издевается над теми,
Кто властью облечен судить его.
Все это столь преступно, что повинен
Он в явной государственной измене
И смерти подлежит.
Но так как Риму
Служил он честно…
Что болтать о службе!
Я говорю о том, что знаю.
Уходит он! Уходит враг народа?
Врага изгнали! Он уходит! У!..
(Кричат и бросают шапки вверх.)
Последуйте за ним к воротам Рима
И с той же самой злобою, какою
Преследовал он вас, над ним посмейтесь. —
А мы пройдем со стражей через город.
Да сохранят трибунов наших боги!
Проводим до ворот его! — Пошли!
Уходят.
Входят Сициний и Брут.
Брут
Доказывай особенно ретиво,
Что он хотел тираном стать, а если
Он это опровергнет, напирай
На давнюю его вражду к народу,
Из-за которой он еще не роздал
Добычи, отнятой у анциатов.
Входит эдил.
Ну что, придет?
Эдил
Уже идет.
Брут
Кто с ним?
Эдил
Старик Менений, друг его, и кучка
Сенаторов, к нему благоволящих.
Сициний
С тобой ли поименный список тех,
Чьи голоса мы получили?
Эдил
Вот он.
Брут
Ты граждан опросил по трибам?10
Эдил
Да.
Сициний
Сзывай народ и растолкуй ему,
Чтоб он, как только я провозглашу:
«Да будет так во имя прав народных!»
И крикну: «Пеня!», «Смерть!» или «Изгнанье!» —
Подхватывал за мною хором: «Пеня!»
При слове «пеня», «Смерть!» — при слове «смерть»,
На вольности старинные ссылаясь,
Равно как и на правоту свою.
Эдил
Я так и передам.
Брут
Пусть, крик подняв,
Не умолкают более плебеи,
Покуда этим шумом не заставят
Наш приговор исполнить.
Эдил
Понимаю.
Сициний
И пусть, как только знак мы подадим,
Без колебаний действуют.
Брут
Ступай.
Эдил уходит.
Ты сразу же взбесить его попробуй.
Привык он всюду, в том числе и в спорах,
Быть первым. Если разозлить его,
Он начисто забудет осторожность
И выложит нам все, что есть на сердце
Тяжелого. А там его довольно,
Чтоб Марцию хребет переломить.
Входят Кориолан, Менений, Коминий, сенаторы и патриции.
Сициний
Да вот он сам.
Менений
Прошу тебя, будь сдержан.
Кориолан
Да, буду, словно конюх, за гроши
Любую брань глотающий. — О боги,
Храните Рим! Судейские скамьи
Заполните достойными мужами!
Любовь меж нас посейте, чтобы мы
В обширных храмах прославляли мир,
А не дрались на улицах!
Первый сенатор
Аминь.
Менений
Желанье благородное.
Входит эдил с горожанами.
Сициний
Приблизьтесь,
Сограждане.
Эдил
Трибунам слово! Тише!
Кориолан
Сначала мне.
Оба трибуна
Что ж, говори.
(Горожанам.)
Эй, тихо!
Кориолан
Все ль обвиненья мне предъявят здесь
И здесь ли будет дело решено?
Сициний
Сперва ответь: готов ли подчиниться
Ты волеизъявлению народа,
Признать права трибунов и принять
Законное возмездье за поступки,
В которых будешь уличен?
Кориолан
Готов.
Менений
Народ, ты слышишь? Он сказал; «Готов».
Подумай о его заслугах ратных,
Припомни, что на теле у него
Не меньше шрамов, чем камней надгробных
На кладбище священном.
Кориолан
Пустяки!
Царапины ничтожные!
Менений
Пойми,
Что хоть в речах он гражданин плохой,
Зато в бою — твой самый верный воин.
Не принимай за злобу резкость, ибо
Тебе, как я сказал, он не враждебен,
А просто по-солдатски груб с тобой.
Коминий
Об этом хватит.
Кориолан
Пусть народ расскажет,
За что, меня избрав единогласно,
Он отменил свой выбор, чем нанес
Бесчестье мне?
Сициний
Не мы, а ты — ответчик.
Кориолан
Ты прав. Ответ — за мною. Говори.
Сициний
Тебя мы обвиняем в том, что ты
Пытался стать тираном, ниспровергнув
Законы и правопорядок в Риме.
Поэтому тебя мы объявляем
Изменником народу.
Кориолан
Я — изменник?!
Менений
Спокойней! Вспомни, что ты обещал нам.
Кориолан
Испепели народ, о пламя ада!
Изменник? Я? Трибун, ты клеветник!
Когда б гнездилось целых двадцать тысяч
Смертей в твоих глазах, когда б зажал
Ты двадцать миллионов их в руках
И столько же на лживом языке
Таилось у тебя, то и тогда бы
Сказал я: «Лжешь!» — не с большею боязнью,
Чем я молюсь богам.
Сициний
Народ, ты слышишь?
Горожане
Тащите на скалу его!
Сициний
Молчать!
Нам нет нужды в дальнейших обвиненьях.
Его дела и речи вам известны:
Он бил эдилов ваших, вас ругал,
С мечом в руке противился закону,
А ныне издевается над теми,
Кто властью облечен судить его.
Все это столь преступно, что повинен
Он в явной государственной измене
И смерти подлежит.
Брут
Но так как Риму
Служил он честно…
Кориолан
Что болтать о службе!
Брут
Я говорю о том, что знаю.
Эдил
Уходит он! Уходит враг народа?
Горожане
Врага изгнали! Он уходит! У!..
(Кричат и бросают шапки вверх.)
Сициний
Последуйте за ним к воротам Рима
И с той же самой злобою, какою
Преследовал он вас, над ним посмейтесь. —
А мы пройдем со стражей через город.
Горожане
Да сохранят трибунов наших боги!
Проводим до ворот его! — Пошли!
Уходят.
АКТ IV
СЦЕНА 1
Перед воротами Рима.
Входят Кориолан, Волумния, Виргилия, Менений, Коминий и несколько молодых патрициев.
Кориолан
Не плачьте. Пусть прощанье будет кратким.
Скотом бодливым и многоголовым
Из города я вытолкнут. — О мать,
Где мужество твое былое? Прежде
Твердила ты, что бедствия большие
Для сильных духом служат пробным камнем,
А заурядный человек способен
Сносить лишь заурядные несчастья —
Ведь по морю безбурному плывут
Любые корабли с успехом равным —
И что лишь тот, кто мудр и благороден,
Умеет сохранять невозмутимость
Под злейшими ударами судьбы.
Ты мне сама внушила эти мысли —
Залог непобедимости души,
Воспитанной на них.
Виргилия
О небо, небо!
Кориолан
Жена, прошу тебя…
Волумния
Да истребит
Багровая чума весь римский люд
Торговый и мастеровой!
Кориолан
Зачем?
Когда исчезну я, меня оценят.
Мать, ободрись. Ведь ты же говорила,
Что ты, будь Геркулес твоим супругом,
Шесть подвигов сама бы совершила,
Чтоб облегчить его труды. — Прощайте,
Жена и мать. — Не унывай, Коминий,
А я не пропаду. — Менений верный,
Твоя слеза скупая солонее,
Чем слезы молодых. Она отрава
Для старых глаз.
(Коминию.)
Мой бывший полководец,
Я помню, ты умел взирать бесстрастно
На сердце леденившие картины.
Втолкуй же этим женщинам печальным,
Что плакать при ударах неизбежных
Не менее нелепо, чем смеяться. —
Ты знаешь, мать, что мужество мое
Тебе всегда служило утешеньем.
Так верь, хоть ухожу я одинокий,
Как в логове дракон, который сеет
Повсюду ужас тем, что он невидим
И людям лишь по россказням знаком, —
Что над толпой возвысится твой сын,
Коль хитростью ее не будет сломлен.
Волумния
Мой первенец, куда же ты пойдешь?
Пускай проводит добрый наш Коминий
Тебя немного. Тщательно обдумай
Свой путь, чтобы опасностям случайным
На нем не подвергаться зря.
Кориолан
О боги!
Коминий
Сопровождать тебя я буду месяц,
А там увидим, где тебе остаться,
Так, чтоб могли мы вести слать друг другу
И чтоб потом, когда приспеет время
Потребовать возврата твоего,
Нам не пришлось разыскивать тебя
По белу свету, ибо проволочка
Со стороны просителя способна
Расхолодить дающих.
Кориолан
Нет, прощай!
Немолод ты и чересчур пресыщен
Трудами боевыми, чтоб скитаться
С тем, кто их алчет. У ворот простимся. —
Жена и мать, любимые мои,
И вы, друзья чистейшей, лучшей пробы,
Идем. Как только выйду из ворот,
Скажите: «В добрый час!» — и улыбнитесь.
Прошу, идем. Пока топчу я землю,
К вам постоянно будут приходить
Известья обо мне, но никогда
Не скажут вам, что Марций стал иным,
Чем раньше был.
Менений
Не приходилось слышать
Мне слов, достойней этих. Полно плакать.
Идем… Эх, если б с этих старых плеч
Стряхнуть десяток лет, клянусь богами,
Я всюду за тобою неотступно
Последовал бы.
Кориолан
Руку дай. — Идем.
Уходят.
СЦЕНА 2
Там же. Улица поблизости от ворот.
Входят два трибуна — Сициний и Брут. С ними Эдил.
Всех по домам отправь. Он удалился.
И этого довольно. Ропщет знать,
Которая была с ним заодно.
Поставив на своем, мы показали,
Что мы сильны. Теперь держаться надо
Скромней, чем раньше.
Пусть идут домой.
Скажи, что главный их противник изгнан
И власть плебеев вновь, как встарь, крепка.
Всем разойтись вели.
Эдил уходит.
Входят Волумния, Вергилия и Менений.
Вон мать его.
Свернем-ка мы с дороги.
Почему?
Да говорят, она ума решилась.
Нет, поздно уходить: нас увидали.
А, вот и вы! Пусть язвами чумными
Вам боги за любовь ко мне и сыну
Отплатят!
Тише! Ну зачем так громко?
Когда б не слезы, я б сказала вам…
Да и теперь скажу…
(Бруту.)
Постой, куда ты?
И ты останься. — Ах, зачем была я
Не властна мужу то же слово молвить!
В тебе, я вижу, много от мужчины.
А что же в том позорного, глупец? —
Нет, посмотрите, как он глуп! — Да разве
Я родилась на свет не от мужчины.
В отличье от тебя, отродье лисье,
Изгнавшее того, кто ради Рима
Нанес ударов больше, чем успел
Ты слов наговорить?
Благое небо!
Да-да, за ним ударов славных больше,
Чем за тобой премудрых слов. И он
Их наносил всегда на благо Риму.
Скажу тебе я… Впрочем, уходи…
Нет, ты остаться должен… Мне б хотелось,
Чтоб повстречал в пустыне аравийской
Мой сын тебя и всю твою родню
И чтоб при нем был добрый меч…
И что же?
А то, что он со всем твоим потомством
Покончил бы.
Вплоть до детей внебрачных.
О, сколько раз он ранен был за Рим!
Довольно, успокойся.
Я желал бы,
Чтоб он, служа отчизне так, как начал,
Вовек не порывал узла заслуг,
Которым с нею сам себя связал.
И я желал бы этого.
Желал бы!
Тогда зачем же с ним толпу стравили
Вы, два кота облезлых, хоть способны
Вы о его достоинствах судить
Не более, чем я — о тайнах неба,
Сокрытых от людей.
Уйдем, Сициний.
Теперь я вас сама прошу — уйдите:
Вы славно потрудились. Но сначала
Еще два слова выслушать извольте:
Насколько выше холм Капитолийский
Беднейшей римской хижины, настолько
Супруг вот этой женщины, мой сын,
Хотя он изгнан вами, — выше вас.
Ну вот и хорошо. Прощай.
Не стоит
На споры с сумасшедшей время тратить.
Мои молитвы — с вами.
Трибуны уходят.
Пусть отныне
Одно лишь боги знают: исполнять
Мое проклятье. — О, как я желаю
Хоть раз на дню встречать их, чтобы тяжесть
Свалить с души.
Досталось им изрядно,
И поделом. Поужинаем вместе?
Моя еда — мой гнев. Мой ужин — скорбь.
Я с голода умру при этой пище.
(Виргилии.)
Идем, и перестань стенать бессильно,
Но, как Юнона грозная, как я,
Излейся гневом. Ну, идем.
Волумния и Виргилия уходят.
О низость!
Уходит.
Входят два трибуна — Сициний и Брут. С ними Эдил.
Сициний
Всех по домам отправь. Он удалился.
И этого довольно. Ропщет знать,
Которая была с ним заодно.
Брут
Поставив на своем, мы показали,
Что мы сильны. Теперь держаться надо
Скромней, чем раньше.
Сициний
Пусть идут домой.
Скажи, что главный их противник изгнан
И власть плебеев вновь, как встарь, крепка.
Брут
(эдилу)Всем разойтись вели.
Эдил уходит.
Входят Волумния, Вергилия и Менений.
Вон мать его.
Сициний
Свернем-ка мы с дороги.
Брут
Почему?
Сициний
Да говорят, она ума решилась.
Брут
Нет, поздно уходить: нас увидали.
Волумния
А, вот и вы! Пусть язвами чумными
Вам боги за любовь ко мне и сыну
Отплатят!
Менений
Тише! Ну зачем так громко?
Волумния
Когда б не слезы, я б сказала вам…
Да и теперь скажу…
(Бруту.)
Постой, куда ты?
Виргилия
(Сицинию)И ты останься. — Ах, зачем была я
Не властна мужу то же слово молвить!
Сициний
(Волумнии)В тебе, я вижу, много от мужчины.
Волумния
А что же в том позорного, глупец? —
Нет, посмотрите, как он глуп! — Да разве
Я родилась на свет не от мужчины.
В отличье от тебя, отродье лисье,
Изгнавшее того, кто ради Рима
Нанес ударов больше, чем успел
Ты слов наговорить?
Сициний
Благое небо!
Волумния
Да-да, за ним ударов славных больше,
Чем за тобой премудрых слов. И он
Их наносил всегда на благо Риму.
Скажу тебе я… Впрочем, уходи…
Нет, ты остаться должен… Мне б хотелось,
Чтоб повстречал в пустыне аравийской
Мой сын тебя и всю твою родню
И чтоб при нем был добрый меч…
Сициний
И что же?
Виргилия
А то, что он со всем твоим потомством
Покончил бы.
Волумния
Вплоть до детей внебрачных.
О, сколько раз он ранен был за Рим!
Менений
Довольно, успокойся.
Сициний
Я желал бы,
Чтоб он, служа отчизне так, как начал,
Вовек не порывал узла заслуг,
Которым с нею сам себя связал.
Брут
И я желал бы этого.
Волумния
Желал бы!
Тогда зачем же с ним толпу стравили
Вы, два кота облезлых, хоть способны
Вы о его достоинствах судить
Не более, чем я — о тайнах неба,
Сокрытых от людей.
Брут
Уйдем, Сициний.
Волумния
Теперь я вас сама прошу — уйдите:
Вы славно потрудились. Но сначала
Еще два слова выслушать извольте:
Насколько выше холм Капитолийский
Беднейшей римской хижины, настолько
Супруг вот этой женщины, мой сын,
Хотя он изгнан вами, — выше вас.
Брут
Ну вот и хорошо. Прощай.
Сициний
Не стоит
На споры с сумасшедшей время тратить.
Волумния
Мои молитвы — с вами.
Трибуны уходят.
Пусть отныне
Одно лишь боги знают: исполнять
Мое проклятье. — О, как я желаю
Хоть раз на дню встречать их, чтобы тяжесть
Свалить с души.
Менений
Досталось им изрядно,
И поделом. Поужинаем вместе?
Волумния
Моя еда — мой гнев. Мой ужин — скорбь.
Я с голода умру при этой пище.
(Виргилии.)
Идем, и перестань стенать бессильно,
Но, как Юнона грозная, как я,
Излейся гневом. Ну, идем.
Волумния и Виргилия уходят.
Менений
О низость!
Уходит.
СЦЕНА 3
Дорога между Римом и Анциумом.
Входят римлянин и вольск навстречу друг другу.
А ведь я тебя, друг, хорошо знаю, да и ты меня тоже. Тебя вроде бы Адрианом зовут?
Верно, приятель. Только, по правде сказать, как зовут тебя — я забыл.
Я родом из Рима, но теперь, как и ты, служу его врагам. Ну, узнаешь меня?
Никанор, что ли?
Он самый, дружище.
Когда мы виделись в последний раз, борода у тебя была подлиннее; впрочем, тебя всегда по голосу признать можно. Что нового в Риме? Наш Вольский сенат меня затем и послал, чтоб тебя разыскать. Как хорошо, что ты укоротил мой путь на целый день!
В Риме был большой мятеж: народ взбунтовался против сенаторов, патрициев и прочей знати.
Был, ты говорить? Значит, уже кончился? Вот так неожиданность для наших правителей! Они ведь вовсю вооружаются, чтобы ударить на Рим, как только там междоусобица разгорится.
Главный-то пожар потушили, но он по любому поводу снова вспыхнуть может. Знать до того близко приняла к сердцу изгнание доблестного Кориолана, что каждую минуту готова отнять у народа власть и навсегда упразднить должность трибунов. Уж ты мне поверь: огонь тлеет себе да тлеет под пеплом, а потом возьмет и вырвется наружу.
Неужели Кориолана изгнали?
Да, друг, изгнали.
Ну, Никанор, за такую весть тебя у нас хорошо встретят.
Да, время для ваших самое подходящее. Верно говорится: чужую жену проще всего соблазнить, когда она с мужем в ссоре. Теперь вашему благородному Туллу Авфидию легко будет отличиться, раз родина его великого противника отвергла услуги Кориолана.
Да, в этом сомневаться не приходится. Мне очень повезло, что я повстречал тебя. Теперь дело мое кончено и я охотно провожу тебя до Анциума.
А я по дороге, до ужина, выложу тебе кучу самых нежданных вестей из Рима. Все складывается для вас так, что лучше и не придумаешь. Вы, говоришь, уже и войско набрали?
Да еще какое! Центурионы на местах, люди расписаны по сотням, жалованье выплачено — словом, хоть сейчас в поход.
Приятно слышать, что все готово. Вот от моих вестей ваши сразу и двинутся. Рад, что повстречал тебя, друг, а еще больше — тому, что ты будешь моим попутчиком.
Я сам собирался сказать тебе то же, приятель. Я еще больше рад этой встрече, чем ты.
Вот и пойдем вместе.
Уходят.
Входят римлянин и вольск навстречу друг другу.
Римлянин
А ведь я тебя, друг, хорошо знаю, да и ты меня тоже. Тебя вроде бы Адрианом зовут?
Вольск
Верно, приятель. Только, по правде сказать, как зовут тебя — я забыл.
Римлянин
Я родом из Рима, но теперь, как и ты, служу его врагам. Ну, узнаешь меня?
Вольск
Никанор, что ли?
Римлянин
Он самый, дружище.
Вольск
Когда мы виделись в последний раз, борода у тебя была подлиннее; впрочем, тебя всегда по голосу признать можно. Что нового в Риме? Наш Вольский сенат меня затем и послал, чтоб тебя разыскать. Как хорошо, что ты укоротил мой путь на целый день!
Римлянин
В Риме был большой мятеж: народ взбунтовался против сенаторов, патрициев и прочей знати.
Вольск
Был, ты говорить? Значит, уже кончился? Вот так неожиданность для наших правителей! Они ведь вовсю вооружаются, чтобы ударить на Рим, как только там междоусобица разгорится.
Римлянин
Главный-то пожар потушили, но он по любому поводу снова вспыхнуть может. Знать до того близко приняла к сердцу изгнание доблестного Кориолана, что каждую минуту готова отнять у народа власть и навсегда упразднить должность трибунов. Уж ты мне поверь: огонь тлеет себе да тлеет под пеплом, а потом возьмет и вырвется наружу.
Вольск
Неужели Кориолана изгнали?
Римлянин
Да, друг, изгнали.
Вольск
Ну, Никанор, за такую весть тебя у нас хорошо встретят.
Римлянин
Да, время для ваших самое подходящее. Верно говорится: чужую жену проще всего соблазнить, когда она с мужем в ссоре. Теперь вашему благородному Туллу Авфидию легко будет отличиться, раз родина его великого противника отвергла услуги Кориолана.
Вольск
Да, в этом сомневаться не приходится. Мне очень повезло, что я повстречал тебя. Теперь дело мое кончено и я охотно провожу тебя до Анциума.
Римлянин
А я по дороге, до ужина, выложу тебе кучу самых нежданных вестей из Рима. Все складывается для вас так, что лучше и не придумаешь. Вы, говоришь, уже и войско набрали?
Вольск
Да еще какое! Центурионы на местах, люди расписаны по сотням, жалованье выплачено — словом, хоть сейчас в поход.
Римлянин
Приятно слышать, что все готово. Вот от моих вестей ваши сразу и двинутся. Рад, что повстречал тебя, друг, а еще больше — тому, что ты будешь моим попутчиком.
Вольск
Я сам собирался сказать тебе то же, приятель. Я еще больше рад этой встрече, чем ты.
Римлянин
Вот и пойдем вместе.
Уходят.
СЦЕНА 4
Анциум. Перед домом Авфидия.
Входит Кориолан, переодетый бедняком; он прикрывает лицо краем плаща.
Как ты прекрасен, Анциум богатый,
А я наполнил вдовами тебя,
Передо мною падали со стоном
В бою владельцы этих дивных зданий.
Не узнавай Кориолана, город,
Чтобы камнями женщины и дети
Меня в бесславной схватке не побили!
Входит горожанин.
Приятель, здравствуй.
Здравствуй.
Ты не скажешь,
Где тут живет прославленный Авфидий
И в городе ли он?
Да-да. Сегодня
Он пир дает в честь городских властей.
Где ж дом его?
Вон здесь. Ты перед ним.
Прощай, спасибо.
Горожанин уходит.
О, как мир изменчив!
Друзей по клятвам, в чьей груди, казалось,
Стучало сердце общее, друзей,
Деливших труд, постель, забавы, пищу,
Любовью связанных и неразлучных,
Как близнецы, — мгновенно превращает
Пустячный случай во врагов смертельных.
А недругов, которых сна лишали
Их ненависть и мстительные планы,
Такой же мелкий и внезапный повод
Сближает, заставляет подружиться
И браком два потомства слить в одно.
Не то же ли со мной? Я ненавижу
То место, где рожден, и полюбил
Вот этот вражий город. Что ж, войду.
Быть может, умертвит меня Авфидий —
И будет прав. Но если приютит,
Я честно послужу его отчизне.
(Уходит.)
Входит Кориолан, переодетый бедняком; он прикрывает лицо краем плаща.
Кориолан
Как ты прекрасен, Анциум богатый,
А я наполнил вдовами тебя,
Передо мною падали со стоном
В бою владельцы этих дивных зданий.
Не узнавай Кориолана, город,
Чтобы камнями женщины и дети
Меня в бесславной схватке не побили!
Входит горожанин.
Приятель, здравствуй.
Горожанин
Здравствуй.
Кориолан
Ты не скажешь,
Где тут живет прославленный Авфидий
И в городе ли он?
Горожанин
Да-да. Сегодня
Он пир дает в честь городских властей.
Кориолан
Где ж дом его?
Горожанин
Вон здесь. Ты перед ним.
Кориолан
Прощай, спасибо.
Горожанин уходит.
О, как мир изменчив!
Друзей по клятвам, в чьей груди, казалось,
Стучало сердце общее, друзей,
Деливших труд, постель, забавы, пищу,
Любовью связанных и неразлучных,
Как близнецы, — мгновенно превращает
Пустячный случай во врагов смертельных.
А недругов, которых сна лишали
Их ненависть и мстительные планы,
Такой же мелкий и внезапный повод
Сближает, заставляет подружиться
И браком два потомства слить в одно.
Не то же ли со мной? Я ненавижу
То место, где рожден, и полюбил
Вот этот вражий город. Что ж, войду.
Быть может, умертвит меня Авфидий —
И будет прав. Но если приютит,
Я честно послужу его отчизне.
(Уходит.)
СЦЕНА 5
Там же. Зал в доме Авфидия.
Внутри дома музыка. Входит слуга.
Вина, вина! Ну и слуги у нас! Заснули все они, что ли? (Уходит.)
Входит второй слуга.
Где Котус? Господин зовет его. — Котус! (Уходит.)
Входит Кориолан.
Как дом богат и запах пира сладок!
Лишь я — незваный гость.
Входит первый слуга.
Ты что тут делаешь, приятель? Откуда ты? Здесь тебе не место. Ступай-ка себе за двери. (Уходит.)
Не заслужил я лучшего приема:
Ведь я — Кориолан.
Входит второй слуга.
Ты откуда взялся? Где только у привратника глаза были? Зачем он впускает сюда всяких оборванцев? Пошел вон!
Эй, отвяжись!
Как это — отвяжись? Сам отвяжись от нас!
Ты докучаешь мне!
Нет, вы посмотрите какой храбрец! Ну, я сейчас с тобой по-свойски поговорю!
Входят первый и третий слуги.
Это еще кто?
Какой-то полоумный. Я такого сроду не видывал: никак не могу выставить его из дома. Поди-ка позови сюда господина. (Отходит в сторону.)
Что тебе здесь надо, приятель? Сделай милость, убирайся.
Отстаньте. Ваш очаг не оскверню я.
Да ты что за человек?
Я не простого рода.
Верно: ты не просто бедняк, а настоящий нищий.
Ты прав: я нищ.
А не угодно ли тебе, нищий не простого рода, поискать себе другое пристанище: здесь тебе не место. Сделай милость, убирайся. Ну!..
Знай свое дело. Иди клянчить объедки! (Отталкивает его)
Ты еще сопротивляешься? (Второму слуге.) Пойди-ка скажи господину, что за гость к нам пожаловал.
Я мигом. (Уходит)
Ты где живешь?
Под сводом небесным.
Под сводом небесным?
Да.
Где же это находится?
В царстве коршунов и воронов.
В царстве коршунов и воронов? (В сторону.) Ну и осел! (Громко.) Значит, с сороками вместе?
Нет, я ведь у твоего хозяина не служу.
Ого! Ты, кажется, моего господина затрагиваешь?
Почему бы нет? Это честнее, чем трогать твою хозяйку. Я вижу, ты чересчур много болтаешь. Ступай за столом прислуживать. Прочь! (Бьет и выталкивает его.)
Третий слуга уходит.
Входят Авфидий и второй слуга.
Где этот малый?
Внутри дома музыка. Входит слуга.
Первый слуга
Вина, вина! Ну и слуги у нас! Заснули все они, что ли? (Уходит.)
Входит второй слуга.
Второй слуга
Где Котус? Господин зовет его. — Котус! (Уходит.)
Входит Кориолан.
Кориолан
Как дом богат и запах пира сладок!
Лишь я — незваный гость.
Входит первый слуга.
Первый слуга
Ты что тут делаешь, приятель? Откуда ты? Здесь тебе не место. Ступай-ка себе за двери. (Уходит.)
Кориолан
Не заслужил я лучшего приема:
Ведь я — Кориолан.
Входит второй слуга.
Второй слуга
Ты откуда взялся? Где только у привратника глаза были? Зачем он впускает сюда всяких оборванцев? Пошел вон!
Кориолан
Эй, отвяжись!
Второй слуга
Как это — отвяжись? Сам отвяжись от нас!
Кориолан
Ты докучаешь мне!
Второй слуга
Нет, вы посмотрите какой храбрец! Ну, я сейчас с тобой по-свойски поговорю!
Входят первый и третий слуги.
Третий слуга
Это еще кто?
Первый слуга
Какой-то полоумный. Я такого сроду не видывал: никак не могу выставить его из дома. Поди-ка позови сюда господина. (Отходит в сторону.)
Третий слуга
Что тебе здесь надо, приятель? Сделай милость, убирайся.
Кориолан
Отстаньте. Ваш очаг не оскверню я.
Третий слуга
Да ты что за человек?
Кориолан
Я не простого рода.
Третий слуга
Верно: ты не просто бедняк, а настоящий нищий.
Кориолан
Ты прав: я нищ.
Третий слуга
А не угодно ли тебе, нищий не простого рода, поискать себе другое пристанище: здесь тебе не место. Сделай милость, убирайся. Ну!..
Кориолан
Знай свое дело. Иди клянчить объедки! (Отталкивает его)
Третий слуга
Ты еще сопротивляешься? (Второму слуге.) Пойди-ка скажи господину, что за гость к нам пожаловал.
Второй слуга
Я мигом. (Уходит)
Третий слуга
Ты где живешь?
Кориолан
Под сводом небесным.
Третий слуга
Под сводом небесным?
Кориолан
Да.
Третий слуга
Где же это находится?
Кориолан
В царстве коршунов и воронов.
Третий слуга
В царстве коршунов и воронов? (В сторону.) Ну и осел! (Громко.) Значит, с сороками вместе?
Кориолан
Нет, я ведь у твоего хозяина не служу.
Третий слуга
Ого! Ты, кажется, моего господина затрагиваешь?
Кориолан
Почему бы нет? Это честнее, чем трогать твою хозяйку. Я вижу, ты чересчур много болтаешь. Ступай за столом прислуживать. Прочь! (Бьет и выталкивает его.)
Третий слуга уходит.
Входят Авфидий и второй слуга.
Авфидий
Где этот малый?