Страница:
При виде девушки Холленд ощутила позыв к рвоте. Но, пересиливая отвращение и ужас, стала смотреть, не может ли что служить уликой. Девушка лежала ничком на кровати с окровавленными подушками под грудью. Одна ее рука была протянута к ночному столику, ладонь лежала на предмете, который Холленд приняла сперва за будильник. Это был сигнализатор тревоги с двумя кнопками, одна из них была вдавлена и частично прикрыта ладонью девушки.
В комнате появился Флеминг, он поднял агента, которого тошнило, и вытолкнул в коридор. Схватив другого за локоть, распахнул пинком застекленную дверь и вывел наружу. Ощутив на щеках свежий ночной воздух, Холленд поняла, как ей жарко. Она подошла к открытой двери и остановилась в нескольких футах от агента, рассказывающего Флемингу, что они с напарником обнаружили после того, как услышали сигнал тревоги.
Выслушав, Флеминг связался по радиотелефону с базой морской пехоты в Куантико и вызвал проходящий там обучение отряд быстрого реагирования. Затем разбудил звонком директора. И лишь после этого осознал, что в комнате находится Холленд.
— Коттедж надежно охранялся! — хрипло прошептал он. — Что произошло, черт возьми?
3
4
В комнате появился Флеминг, он поднял агента, которого тошнило, и вытолкнул в коридор. Схватив другого за локоть, распахнул пинком застекленную дверь и вывел наружу. Ощутив на щеках свежий ночной воздух, Холленд поняла, как ей жарко. Она подошла к открытой двери и остановилась в нескольких футах от агента, рассказывающего Флемингу, что они с напарником обнаружили после того, как услышали сигнал тревоги.
Выслушав, Флеминг связался по радиотелефону с базой морской пехоты в Куантико и вызвал проходящий там обучение отряд быстрого реагирования. Затем разбудил звонком директора. И лишь после этого осознал, что в комнате находится Холленд.
— Коттедж надежно охранялся! — хрипло прошептал он. — Что произошло, черт возьми?
3
Шел четвертый час ночи, в это время душа и тело особенно уязвимы. Смерть уже побывала здесь и удалилась, однако в большом доме Холленд чувствовала себя окутанной ею, словно густым туманом, не дающим дышать.
Вертолеты улетели, но их шум все еще пульсировал у нее в висках. Они патрулировали имение с приборами ночного видения и ничего не обнаружили. Собаки отыскали тот утиный домик, но взять след от него не смогли. Эксперты изучали непромокаемый брезент. Поскольку агенты то и дело заходили в дом, Холленд слышала обрывки разговоров. В коттедже не удалось обнаружить никаких следов, даже хотя бы подозрительного отпечатка пальца. Но это казалось несущественным. Все были сосредоточены на том, как пробрался убийца сквозь сеть охраны. И как скрылся. На вопросах, которые теперь переходили в компетенцию заместителя директора секретной службы Арлисса Джонсона.
Джонсон явился с двумя командами, одна из которых немедленно сменила Флеминга с его подчиненными. Другая принялась работать с отрядом быстрого реагирования ФБР, прилетевшим на вертолетах из Куантико. Холленд думала, что вторая команда взята больше для вида, дабы секретную службу не отстранили от расследования.
Обязанностью Джонсона являлось допросить всех агентов, назначенных в Дубки. Холленд помнила эту процедуру еще по академии. Джонсон начнет с тех, кто в первую очередь отвечал за подопечного. То есть с нее, сопровождавшей Уэстборна в коттедж, и двух агентов, несших охрану снаружи.
Входя в столовую, куда Флеминг отправил Холленд писать рапорт, Джонсон выглядел бодрым, оживленным. На нем были синий блейзер, несколько лет назад вышедший из моды, серые брюки и свежая белая рубашка. В волосах его после наскоро принятого душа блестели капельки воды.
Джонсон, высокий и стройный, с крепкими мышцами пловца и загорелым лицом луизианского ловца креветок, начинал стареть. Чем-то он напоминал Холленд солдат-конфедератов на фотографиях, которые со снимков словно бы повсюду следуют за тобой взглядом. Такие глаза Джонсону были нужны: он являлся главой инспекционного отдела секретной службы, соглядатаем за соглядатаями.
Видя, как Джонсон волнуется за нее, Холленд ощутила жгучий стыд. Он был одним из ее учителей в академии, но знакомство их началось гораздо раньше. Джонсон находился рядом с ней в Париже в тот проклятый день, когда ее мир рухнул. Опекал ее, помог прийти в себя и потом всеми силами старался вернуть к нормальной жизни. Джонсон показал, что секретная служба может стать для нее убежищем, привел ее к присяге, которую она нарушила. В эту минуту Холленд с ужасом осознала старую истину: мы почти непременно так или иначе предаем самых близких.
— Сядь, Холленд.
Сам Джонсон сел за обеденный стол, за которым вполне могло разместиться двенадцать человек. Аккуратно разложил перед собой бумаги и сплел крепкие длинные пальцы. Глаза его по-прежнему непринужденно разглядывали ее лицо, Холленд решила — потому, что они не виделись уже полгода. Она чувствовала, что Джонсон хочет протянуть ей руку и вынужден сдерживаться.
— Нет, — сказал он, понимая, о чем она хочет его спросить. — Никаких выходов на убийцу. Ни фамилии, ни лица. Сейчас он может находиться где угодно в радиусе ста миль.
После этих слов лицо его помягчело. — Мне жаль, Холленд, что с тобой стряслась такая история. — Она знала, что лишь три процента агентов теряли хотя бы раз за время службы своих подопечных. С большинством остальных ничего подобного не случалось. — Но, поверь, все непременно обойдется.
Потом после паузы спросил:
— Ты говорила с кем-нибудь?
Холленд покачала головой.
Джонсон хотел знать, разговаривала ли она с Хочкисом или Сичилиано, агентами, дежурившими возле коттеджа. Флеминг предусмотрительно развел их всех по разным местам. Это являлось обычной мерой, чтобы агенты не могли сговориться.
— Хорошо, — сказал Джонсон. — Дай-ка просмотрю, что ты написала.
И, взяв рапорт Холленд, стал читать. Она отвернулась. Сердце ее трепетало, словно зверек в клетке.
— Пишешь, что проводила Уэстборна в коттедж, — негромко произнес Джонсон. — Он спешил к своей любовнице, не хотел, чтобы ты входила, но ты вошла.
— Совершенно верно.
— Входили вы через заднюю дверь. — Джонсон бросил взгляд на рапорт. — Так. Ты осмотрела гостиную, затем спальню для гостей, ванную, чуланы в коридоре. Теперь ты идешь к спальне хозяина. Подходишь, видишь огонь в камине, стоящую близко к входу мебель, уголок кровати. Слышишь музыку, но не слышишь девушки.
— Да.
Джонсон подался вперед:
— Чего ты не успела дописать?
— Я не входила в спальню. — Собственный голос показался Холленд чужим. — Не обследовала ее. Там должны быть отдельная ванная, чуланы, возможно, даже альков или что-то вроде. Ничего этого я не видела.
Джонсон привалился к столу, потом откинулся назад:
— Почему?
— Уэстборн все твердил, какой неловкой может выйти сцена в спальне. Сказал, что с тех пор, как девушка приехала, в коттедж никто не входил и не выходил оттуда. Я подумала: перед тем как ее пустить, коттедж должны были обыскать. Уэстборн сказал о наружной охране...
— Все это не важно, — перебил Джонсон, голос его был мучительно тихим. Забота о неопытном агенте, попавшем в неприятное положение, исчезла, сменившись осознанием того, что этот агент допустил серьезную оплошность. — Даже если бы коттедж обыскивали каждый час, ты должна была обыскать его снова, прежде чем оставлять там Уэстборна.
— Знаю, — внятно ответила Холленд.
Она не хотела опускать голову под его пристальным взглядом, несмотря на стыд.
Джонсон постучал по ладони ластиком на конце карандаша. Когда он снова взял карандаш между пальцев, тот неожиданно переломился.
— Давай попробуем восстановить последовательность событий. Начни с того времени, как Лейн появляется здесь.
Холленд глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
— Девушка приезжает в половине шестого. Перед этим коттедж обыскивают. Между временем обыска и ее приездом пост находится в коттедже или рядом. Ее встречают и впускают, не обыскивая помещения снова.
Девушка остается внутри, никто не упоминает, чтобы она хоть раз вышла. Пост не сообщает, чтобы кто-то входил; вертолеты и проводники собак тоже. Совещание начинается здесь, в доме, и все по-прежнему считается безопасным. После совещания я сопровождаю Уэстборна в коттедж. Осматриваю все, кроме спальни хозяина.
— Рассказывай все до конца, — подбодрил ее Джонсон.
Она сделала глубокий вдох:
— В шесть или шесть пятнадцать темнеет. Убийца уже в утином домике — кто знает, как он пробрался в коттедж и долго ли там находился. Мы с Уэстборном входим туда в семнадцать минут первого. Через десять — двенадцать минут я ухожу. Это как минимум шестичасовой промежуток. Вскрытие покажет, когда скончалась девушка, но это мало что нам даст.
— Почему?
— Потому что мы не знаем, сразу убийца прикончил ее или какое-то время выжидал.
— С какой стати ему было выжидать?
— Понятия не имею.
— Похоже, все так, — сказал Джонсон. — Тем более, я знаю, что охрана иногда удалялась от коттеджа. Ты тоже должна это знать.
Холленд задумалась, но не смогла догадаться, что он имеет в виду.
— Перед самым началом совещания вы с Флемингом возвращались от коттеджа... — напомнил ей Джонсон.
— Он пустил по воде камешек. С той стороны откликнулись.
Джонсон кивнул.
— Они были не так уж далеко, но в это время киллер мог сделать свой ход. С замком на кухонной двери он заранее повозился, это было почти незаметно, но могло при проникновении внутрь сберечь ему пять — десять секунд.
Холленд поразилась. Стала припоминать, как вставила ключ, повернула дверную ручку. Не болталось ли что-нибудь? Не заедало?
— Забудь о замке, — сказал Джонсон. — Убийца уже внутри.
— Я тоже, — негромко произнесла Холленд. — Уэстборн донимает меня, но я все равно проверяю комнаты. Когда подхожу к спальне, там вроде бы все в порядке. Играет музыка. Доносится аромат духов. Я не ощущаю запаха крови, значит, убийца еще не искромсал девушку. Два шага, и я бы его увидела...
— А он тебя. И убил бы, — договорил Джонсон. — Вместе с Уэстборном. Убийца наверняка имел при себе пистолет с глушителем. Он не рискнул бы идти на дело с одним ножом. Сперва застрелил бы тебя, пока ты не успела выхватить оружие, потом сенатора. Твоя смерть означала бы, что на свое дело у него останется гораздо меньше сорока трех минут. Флеминг ждал бы тебя в доме минут через десять, от силы через пятнадцать.
— Сигнализатор тревоги, — неторопливо произнесла Холленд. — Когда я обнаружила Лейн, ее пальцы лежали на кнопке. — Подняла взгляд на Джонсона. — Судя по ее виду, она не могла быть живой.
Джонсон состроил гримасу:
— Этот парень очень умен, на какой-то извращенный манер. Помнишь, под нее были подложены подушки?
Холленд кивнула.
— Мы думаем, он подложил их специально, чтобы приподнять тело, и положил руку на сигнализатор. Потом искромсал девушку. Подушки, пропитываясь кровью, оседали, и Лейн опускалась. В конце концов веса руки оказалось достаточно, чтобы вдавить кнопку сигнала. — Помолчав, он добавил: — Это был его сигнал побудки для нас.
Холленд заставила себя глубоко вдохнуть. То, что описывал Джонсон, было бесчеловечно.
— Откуда убийца мог знать, когда подушки осядут?
— Надо полагать, он не впервые использует этот метод. Во всяком случае, минута-другая не имели для него значения.
Джонсон помолчал.
— Президент получит предварительный рапорт Смита за утренним кофе. Это скверно. А то, что последует за этим, будет еще хуже. — Он помолчал. — Поезжай домой, отдохни и к четырем часам будь у директора.
В лице его проглядывало что-то похожее на жалость.
Полиция штата оттесняла машины журналистов, забившие дорогу перед воротами. Холленд затормозила, чтобы дать возможность полицейскому убрать барьер, затем стрелой пронеслась мимо ринувшихся к «хонде», сверкая фотовспышками, репортеров. На шоссе она въехала как раз в утренний час пик.
Ее джорджтаунский дом когда-то не уступал изяществом окружающим. Теперь кирпичный фасад нуждался в чистке струей песка, новых ставнях, а изгородь — в окраске. Родной дом, единственное, что осталось ей от отца с матерью, ее последняя отрада.
В доме от холода все тело Холленд покрылось гусиной кожей. Но она не стала включать отопление и, сбрасывая на ходу одежду, пошла в ванную. До отказа отвернула вентиль душа и, закрыв глаза, встала под струи горячей воды. На несколько блаженных минут забыла обо всем, кроме тепла и душистого запаха мыла. Потом, когда потянулась за полотенцем, ее мучительно поразило яркое воспоминание.
Содрогаясь от рыданий, Холленд нащупывала вентили, слезы на лице мешались с водой...
Замечательный весенний день в Париже. Тринадцатилетняя, впервые попавшая за границу, она выходила из машины у собора Парижской Богоматери. Человек впереди нее сделал несколько шагов, с улыбкой повернулся и протянул ей руку. Тут его настигла первая пуля. Вторая — когда он падал, обливая кровью Холленд в новом платье, которое купил ей...
То был ее отец, сенатор Роберт Бомонт.
Холленд скорчилась в углу душевой кабины, струи воды барабанили по ее склоненной голове. Подобие покоя, все, чего она с трудом достигла за много лет, являлось хрупким, бесценным сокровищем в толстой раковине сознания, что тогда, в Париже, она ничего не могла поделать. А теперь в мгновение ока она вновь оказалась на той самой холодной, каменистой дороге, усеянной болью, сомнениями, догадками. Сможет ли найти силы вновь идти по ней?
Вертолеты улетели, но их шум все еще пульсировал у нее в висках. Они патрулировали имение с приборами ночного видения и ничего не обнаружили. Собаки отыскали тот утиный домик, но взять след от него не смогли. Эксперты изучали непромокаемый брезент. Поскольку агенты то и дело заходили в дом, Холленд слышала обрывки разговоров. В коттедже не удалось обнаружить никаких следов, даже хотя бы подозрительного отпечатка пальца. Но это казалось несущественным. Все были сосредоточены на том, как пробрался убийца сквозь сеть охраны. И как скрылся. На вопросах, которые теперь переходили в компетенцию заместителя директора секретной службы Арлисса Джонсона.
Джонсон явился с двумя командами, одна из которых немедленно сменила Флеминга с его подчиненными. Другая принялась работать с отрядом быстрого реагирования ФБР, прилетевшим на вертолетах из Куантико. Холленд думала, что вторая команда взята больше для вида, дабы секретную службу не отстранили от расследования.
Обязанностью Джонсона являлось допросить всех агентов, назначенных в Дубки. Холленд помнила эту процедуру еще по академии. Джонсон начнет с тех, кто в первую очередь отвечал за подопечного. То есть с нее, сопровождавшей Уэстборна в коттедж, и двух агентов, несших охрану снаружи.
Входя в столовую, куда Флеминг отправил Холленд писать рапорт, Джонсон выглядел бодрым, оживленным. На нем были синий блейзер, несколько лет назад вышедший из моды, серые брюки и свежая белая рубашка. В волосах его после наскоро принятого душа блестели капельки воды.
Джонсон, высокий и стройный, с крепкими мышцами пловца и загорелым лицом луизианского ловца креветок, начинал стареть. Чем-то он напоминал Холленд солдат-конфедератов на фотографиях, которые со снимков словно бы повсюду следуют за тобой взглядом. Такие глаза Джонсону были нужны: он являлся главой инспекционного отдела секретной службы, соглядатаем за соглядатаями.
Видя, как Джонсон волнуется за нее, Холленд ощутила жгучий стыд. Он был одним из ее учителей в академии, но знакомство их началось гораздо раньше. Джонсон находился рядом с ней в Париже в тот проклятый день, когда ее мир рухнул. Опекал ее, помог прийти в себя и потом всеми силами старался вернуть к нормальной жизни. Джонсон показал, что секретная служба может стать для нее убежищем, привел ее к присяге, которую она нарушила. В эту минуту Холленд с ужасом осознала старую истину: мы почти непременно так или иначе предаем самых близких.
— Сядь, Холленд.
Сам Джонсон сел за обеденный стол, за которым вполне могло разместиться двенадцать человек. Аккуратно разложил перед собой бумаги и сплел крепкие длинные пальцы. Глаза его по-прежнему непринужденно разглядывали ее лицо, Холленд решила — потому, что они не виделись уже полгода. Она чувствовала, что Джонсон хочет протянуть ей руку и вынужден сдерживаться.
— Нет, — сказал он, понимая, о чем она хочет его спросить. — Никаких выходов на убийцу. Ни фамилии, ни лица. Сейчас он может находиться где угодно в радиусе ста миль.
После этих слов лицо его помягчело. — Мне жаль, Холленд, что с тобой стряслась такая история. — Она знала, что лишь три процента агентов теряли хотя бы раз за время службы своих подопечных. С большинством остальных ничего подобного не случалось. — Но, поверь, все непременно обойдется.
Потом после паузы спросил:
— Ты говорила с кем-нибудь?
Холленд покачала головой.
Джонсон хотел знать, разговаривала ли она с Хочкисом или Сичилиано, агентами, дежурившими возле коттеджа. Флеминг предусмотрительно развел их всех по разным местам. Это являлось обычной мерой, чтобы агенты не могли сговориться.
— Хорошо, — сказал Джонсон. — Дай-ка просмотрю, что ты написала.
И, взяв рапорт Холленд, стал читать. Она отвернулась. Сердце ее трепетало, словно зверек в клетке.
— Пишешь, что проводила Уэстборна в коттедж, — негромко произнес Джонсон. — Он спешил к своей любовнице, не хотел, чтобы ты входила, но ты вошла.
— Совершенно верно.
— Входили вы через заднюю дверь. — Джонсон бросил взгляд на рапорт. — Так. Ты осмотрела гостиную, затем спальню для гостей, ванную, чуланы в коридоре. Теперь ты идешь к спальне хозяина. Подходишь, видишь огонь в камине, стоящую близко к входу мебель, уголок кровати. Слышишь музыку, но не слышишь девушки.
— Да.
Джонсон подался вперед:
— Чего ты не успела дописать?
— Я не входила в спальню. — Собственный голос показался Холленд чужим. — Не обследовала ее. Там должны быть отдельная ванная, чуланы, возможно, даже альков или что-то вроде. Ничего этого я не видела.
Джонсон привалился к столу, потом откинулся назад:
— Почему?
— Уэстборн все твердил, какой неловкой может выйти сцена в спальне. Сказал, что с тех пор, как девушка приехала, в коттедж никто не входил и не выходил оттуда. Я подумала: перед тем как ее пустить, коттедж должны были обыскать. Уэстборн сказал о наружной охране...
— Все это не важно, — перебил Джонсон, голос его был мучительно тихим. Забота о неопытном агенте, попавшем в неприятное положение, исчезла, сменившись осознанием того, что этот агент допустил серьезную оплошность. — Даже если бы коттедж обыскивали каждый час, ты должна была обыскать его снова, прежде чем оставлять там Уэстборна.
— Знаю, — внятно ответила Холленд.
Она не хотела опускать голову под его пристальным взглядом, несмотря на стыд.
Джонсон постучал по ладони ластиком на конце карандаша. Когда он снова взял карандаш между пальцев, тот неожиданно переломился.
— Давай попробуем восстановить последовательность событий. Начни с того времени, как Лейн появляется здесь.
Холленд глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
— Девушка приезжает в половине шестого. Перед этим коттедж обыскивают. Между временем обыска и ее приездом пост находится в коттедже или рядом. Ее встречают и впускают, не обыскивая помещения снова.
Девушка остается внутри, никто не упоминает, чтобы она хоть раз вышла. Пост не сообщает, чтобы кто-то входил; вертолеты и проводники собак тоже. Совещание начинается здесь, в доме, и все по-прежнему считается безопасным. После совещания я сопровождаю Уэстборна в коттедж. Осматриваю все, кроме спальни хозяина.
— Рассказывай все до конца, — подбодрил ее Джонсон.
Она сделала глубокий вдох:
— В шесть или шесть пятнадцать темнеет. Убийца уже в утином домике — кто знает, как он пробрался в коттедж и долго ли там находился. Мы с Уэстборном входим туда в семнадцать минут первого. Через десять — двенадцать минут я ухожу. Это как минимум шестичасовой промежуток. Вскрытие покажет, когда скончалась девушка, но это мало что нам даст.
— Почему?
— Потому что мы не знаем, сразу убийца прикончил ее или какое-то время выжидал.
— С какой стати ему было выжидать?
— Понятия не имею.
— Похоже, все так, — сказал Джонсон. — Тем более, я знаю, что охрана иногда удалялась от коттеджа. Ты тоже должна это знать.
Холленд задумалась, но не смогла догадаться, что он имеет в виду.
— Перед самым началом совещания вы с Флемингом возвращались от коттеджа... — напомнил ей Джонсон.
— Он пустил по воде камешек. С той стороны откликнулись.
Джонсон кивнул.
— Они были не так уж далеко, но в это время киллер мог сделать свой ход. С замком на кухонной двери он заранее повозился, это было почти незаметно, но могло при проникновении внутрь сберечь ему пять — десять секунд.
Холленд поразилась. Стала припоминать, как вставила ключ, повернула дверную ручку. Не болталось ли что-нибудь? Не заедало?
— Забудь о замке, — сказал Джонсон. — Убийца уже внутри.
— Я тоже, — негромко произнесла Холленд. — Уэстборн донимает меня, но я все равно проверяю комнаты. Когда подхожу к спальне, там вроде бы все в порядке. Играет музыка. Доносится аромат духов. Я не ощущаю запаха крови, значит, убийца еще не искромсал девушку. Два шага, и я бы его увидела...
— А он тебя. И убил бы, — договорил Джонсон. — Вместе с Уэстборном. Убийца наверняка имел при себе пистолет с глушителем. Он не рискнул бы идти на дело с одним ножом. Сперва застрелил бы тебя, пока ты не успела выхватить оружие, потом сенатора. Твоя смерть означала бы, что на свое дело у него останется гораздо меньше сорока трех минут. Флеминг ждал бы тебя в доме минут через десять, от силы через пятнадцать.
— Сигнализатор тревоги, — неторопливо произнесла Холленд. — Когда я обнаружила Лейн, ее пальцы лежали на кнопке. — Подняла взгляд на Джонсона. — Судя по ее виду, она не могла быть живой.
Джонсон состроил гримасу:
— Этот парень очень умен, на какой-то извращенный манер. Помнишь, под нее были подложены подушки?
Холленд кивнула.
— Мы думаем, он подложил их специально, чтобы приподнять тело, и положил руку на сигнализатор. Потом искромсал девушку. Подушки, пропитываясь кровью, оседали, и Лейн опускалась. В конце концов веса руки оказалось достаточно, чтобы вдавить кнопку сигнала. — Помолчав, он добавил: — Это был его сигнал побудки для нас.
Холленд заставила себя глубоко вдохнуть. То, что описывал Джонсон, было бесчеловечно.
— Откуда убийца мог знать, когда подушки осядут?
— Надо полагать, он не впервые использует этот метод. Во всяком случае, минута-другая не имели для него значения.
Джонсон помолчал.
— Президент получит предварительный рапорт Смита за утренним кофе. Это скверно. А то, что последует за этим, будет еще хуже. — Он помолчал. — Поезжай домой, отдохни и к четырем часам будь у директора.
В лице его проглядывало что-то похожее на жалость.
Полиция штата оттесняла машины журналистов, забившие дорогу перед воротами. Холленд затормозила, чтобы дать возможность полицейскому убрать барьер, затем стрелой пронеслась мимо ринувшихся к «хонде», сверкая фотовспышками, репортеров. На шоссе она въехала как раз в утренний час пик.
Ее джорджтаунский дом когда-то не уступал изяществом окружающим. Теперь кирпичный фасад нуждался в чистке струей песка, новых ставнях, а изгородь — в окраске. Родной дом, единственное, что осталось ей от отца с матерью, ее последняя отрада.
В доме от холода все тело Холленд покрылось гусиной кожей. Но она не стала включать отопление и, сбрасывая на ходу одежду, пошла в ванную. До отказа отвернула вентиль душа и, закрыв глаза, встала под струи горячей воды. На несколько блаженных минут забыла обо всем, кроме тепла и душистого запаха мыла. Потом, когда потянулась за полотенцем, ее мучительно поразило яркое воспоминание.
Содрогаясь от рыданий, Холленд нащупывала вентили, слезы на лице мешались с водой...
Замечательный весенний день в Париже. Тринадцатилетняя, впервые попавшая за границу, она выходила из машины у собора Парижской Богоматери. Человек впереди нее сделал несколько шагов, с улыбкой повернулся и протянул ей руку. Тут его настигла первая пуля. Вторая — когда он падал, обливая кровью Холленд в новом платье, которое купил ей...
То был ее отец, сенатор Роберт Бомонт.
Холленд скорчилась в углу душевой кабины, струи воды барабанили по ее склоненной голове. Подобие покоя, все, чего она с трудом достигла за много лет, являлось хрупким, бесценным сокровищем в толстой раковине сознания, что тогда, в Париже, она ничего не могла поделать. А теперь в мгновение ока она вновь оказалась на той самой холодной, каменистой дороге, усеянной болью, сомнениями, догадками. Сможет ли найти силы вновь идти по ней?
4
Время близилось к семи утра. Уайетт Смит находился в своем кабинете чуть ли не с полуночи. Шесть часов назад он поднял первого помощника президента и сообщил о происшествии в Дубках. Помощник, прозванный Стражем, так как ревностно оберегал покой своего начальника, решил не будить главу государства. Он сказал, что будет в Белом доме через полтора часа и надеется обнаружить на своем столе подробный, насколько это возможно, рапорт. Обещал ознакомиться с расписанием дня президента и устроить Смиту встречу с ним как можно раньше.
В три часа ночи Смит получил первоначальное заключение экспертов из Куантико. Около десятка людей оставило в коттедже отпечатки пальцев. В большинстве своем они принадлежали Уэстборну, Шарлотте Лейн, Холленд Тайло, Лэмонту Флемингу и тем двум агентам, что обыскивали коттедж, а потом несли охрану снаружи. Но кому принадлежит отпечаток одной ладони, установить не удалось.
Смит отложил заключение в сторону.
В четыре сорок пять фотофакс выдал первые крупноплановые снимки трупов и ран. Патолог больницы Джона Гопкинса присовокупил записку о характере порезов: они были однотипно рваными, следовательно, на лезвии ножа имелась зазубрина.
Смит ожидал и этого.
Он велел секретарше не соединять его ни с кем в течение пяти минут. Взял сообщения из Куантико и из больницы, положил их рядом на голом рабочем столе и стал читать оба. Он вглядывался в слова, покуда не извлек из них все, что возможно.
В одиннадцать тридцать по лондонскому времени Смит связался со Скотленд-Ярдом. Услышал приветствие Дики Венеблза, произнесенное с сильным акцентом, и подумал, что этому краснолицему йоркширцу, главе отдела по борьбе с терроризмом, телефон постоянно не дает покоя.
— Сочувствую, Уайетт, — сказал Венеблз. — Здесь вещают о случившемся у вас по всем телеканалам.
— С дурными вестями всегда так. Послушай, Дики, окажи мне любезность. Дело срочное. У меня есть отпечаток и фотографии ран. Можешь сверить их по своей картотеке?
— Думаешь, след ведет сюда? — сдержанно спросил Венеблз.
— Тут есть один штрих, памятный по нашей ноябрьской конференции. Я отказываюсь верить, но...
— Передавай.
Смит уже нажимал клавиши компьютера. Спутник связи в четырехстах милях над Ньюфаундлендом принял сигнал, мгновенно передал его на челтенхемскую станцию, а та — в Лондон.
— С отпечатком нужно будет тщательно разобраться, — сказал Венеблз. — А раны любопытные.
— Много времени потребуется для сверки?
— Отпечатка — минут пятнадцать — двадцать. Ран — немного больше.
— Буду ждать.
Смиту звонили много, но одну линию он постоянно держал свободной для Венеблза. Разговор его с первым помощником президента прервал звонок секретарши.
— Быстро же вы работаете, Дики.
— Неприятно сообщать тебе эту весть, Уайетт, но твоя интуиция оказалась лучше, чем ты думал.
И Венеблз изложил Смиту именно то, что он ожидал услышать.
— Нам удалось идентифицировать и лезвие. Бесспорная связь с отпечатком. Уайетт, ты слушаешь?
— Да, Дики. Извини. Можешь сообщить мне данные?
— Последние сведения тебе отправлены. — Венеблз заговорил тише. — Совершенно свежие, Уайетт. Я не делился ими ни с ФБР, ни с ЦРУ. Мы сами копаемся, пытаясь разобраться.
— Дики, я не стану делать из тебя козла отпущения. Если что-то выяснишь, дай мне знать.
Смех йоркширца прозвучал жестко.
— Не все ж такие, как ты. Будь настороже, Уайетт. Пока.
Когда Смит предложил кофе, Джонсон обратил внимание, как осторожно двигается директор. Руку он вел от плеча, поворачиваясь, становился на носки, чтобы не изгибать позвоночника. Джонсону казалось, что в скверные дни Смит чувствует, как трется о хрящи сталь.
Некогда они были едва ли не ближайшими друзьями. Вместе окончили академию, набирались опыта в отделе борьбы с фальшивомонетчиками. Потом перешли в оперативный отдел, и вот там-то Смит затмил всех. Никто не мог лучше его разобраться в методике потенциального убийцы и соответственно организовать более эффективную охрану. Общественность знала, что он получил два ранения, но этот факт лишь придавал дополнительный блеск его репутации. А вот то, как Смит выявил и без шума перехватил около тридцати потенциальных убийц, служило поводом для легенд и благоговения.
После ранения Смита их пути разошлись, но Джонсон никогда не завидовал взлету своего коллеги. И не считал — как шептались некоторые, — что Смит был склонен к излишнему риску, можно сказать, сам напрашивался на пули. Джонсон вел расследование того случая. Он знал, что стрельба велась бы все равно, и сделал вывод, что, будь на месте Смита кто-то другой, пули могли бы попасть в того, кому предназначались.
Но Джонсону, тогда еще новичку в отделе внутренней безопасности, поручили написать еще один рапорт — о пригодности Смита к оперативной работе. Начальство Джонсона представить себе не могло, что Смит по состоянию здоровья получит такое повышение.
Джонсон откровенно написал самоочевидное — что раны Смита и его состояние не позволяют продолжать службу в оперативном отделе. Ему до сих пор помнился пустой, холодный взгляд Смита, когда по окончании расследования тот получил нынешнюю должность. Во время представления Смит не обмолвился с ним ни словечком, а когда Джонсон потом хотел подойти к нему, отвернулся.
В ту минуту Джонсону вспомнилось, как оплывшая свеча тает в лужице собственного воска и тусклый, трепещущий огонек гаснет. Теперь, когда предстояло сказать Смиту о Холленд, ему стало любопытно, вспомнит ли Смит ту историю и отразится ли что-либо в его глазах.
— Знаешь, какое сегодня число? — спросил Смит.
— Первое апреля.
— Пресса твердит: маньяк сделал свое дело в день веселых розыгрышей. Чтобы побольнее уязвить нас.
Джонсон кивнул. Эту мрачную шуточку первым отпустил какой-то захолустный диск-жокей из Западной Виргинии, и бульварные газеты жадно растиражировали ее.
— Что сейчас там делается? — спросил Смит.
— Все разъехались. Дом и коттедж опечатаны. Полицейские штата установили в имении пост, чтобы не допустить воровства. С обнаруженными уликами разбираются на Куантико. В больнице Джона Гопкинса производят вскрытия.
Директор недоуменно приподнял брови.
— Нам удалось связаться с женой Уэстборна в Лондоне, — объяснил Джонсон. — Она дожидалась самолета в Хитроу. Сказала, чтобы мы делали все необходимое. — Джонсон сделал паузу. — Я знаю, родственники обычно колеблются в таких случаях. Эта не колебалась.
— А как с Шарлоттой Лейн?
— Ее ближайшая родственница — сестра в Висконсине. Когда я разговаривал с ней, она была уже сама не своя. Стервятники из бульварных газет осадили ее крыльцо. Я растолковал ей все варианты — дважды. Она сказала — делайте как знаете.
Смит кивнул. Джонсон умел склонять людей соглашаться на его предложения, притом даже охотно. Особенно по телефону, когда собеседник только слышит мягкий, утешающий голос.
— Это близнецы Макналти, — сказал Смит.
От неожиданности Джонсон не сразу понял.
— Томми и Шон?
— Томми. Отпечаток ладони принадлежит ему. Соблазнительно думать, что и Шон был с ним, они всегда действуют вместе.
Джонсон поднялся из кресла, подошел к окну и прижался горячей щекой к холодному стеклу.
— Расскажешь мне обо всем?
Смит начал с фотографий ран и одного штриха, о котором шла речь на конференции правоохранительных органов в Лондоне. Рассказал о разговоре с Венеблзом и обратил внимание Джонсона на стопки документов, полученных по факсу из Скотленд-Ярда.
— Кто еще знает об этом? — спросил Джонсон.
— Маршалл в ФБР, Питерсон в госдепартаменте, Рейнолдс в ЦРУ.
— Где ведутся поиски?
— Час назад казармы полиции к востоку от Миссисипи подняты по тревоге. Таможенная и иммиграционная службы усиливают контроль во всех портах от Галвестона до Мейна, ФБР занимается аэропортами. Автобусным компаниям разосланы фотографии. Их службы безопасности позаботятся, чтобы с ними ознакомился весь персонал. Сыщики в Нью-Йорке, Бостоне и Филадельфии внедряют своих людей в ирландские общины.
— Мы ведь не получали никакого предостережения, — неожиданно сказал Джонсон. — Как же это так, черт возьми?
Смит передал ему, что слышал от Венеблза.
Близнецы Макналти на протяжении чуть ли не половины своей двадцатичетырехлетней жизни числились среди самых опасных убийц за всю историю ИРА[1]. Своей удачей и неуловимостью они были обязаны тому, что искренне увлеклись этим делом. Британские десантники охотились за ними много лет, потому что близнецы особенно любили нападать на патрульных солдат. Было ясно, что, если они попадутся, в руки правосудия их передавать не станут.
Однако в последнее время эти изверги стали вызывать у руководства ИРА, как полагал Смит, немалый страх. Венеблз узнал от осведомителя, что близнецов изгнали. Но не обезвредили. Они предложили свои услуги одной экстремистской группе, Братству, и были приняты.
— По последним сведениям Венеблза, близнецы затаились, — продолжал Смит. — Братство вот уже несколько месяцев не предпринимало никаких действий. Генерал считает, что у них плохо с огнестрельным оружием и деньгами.
— А ножи есть, — сказал Джонсон.
— Это любимое оружие Томми. Он всегда любил действовать врукопашную и нападал с ножом на британских солдат. Потому-то Венеблз так быстро вышел на него.
— Но зачем было убивать Уэстборна?
— Думаю, Братство решило подложить ИРА свинью. Из-за убийства известного американца вроде Уэстборна субсидии делу прекратятся. Может, это первая попытка потеснить консервативную ИРА.
Смит немного помолчал.
— Вскоре мы будем знать больше. Венеблз старается вовсю.
— ЦРУ не знало об этом?
— Что Макналти переметнулись? Возможно. Что они хотели убить Уэстборна? Исключено.
— Что известно президенту?
— Страж знает обо всех наших действиях.
— Значит, о них известно всему Капитолию, — сказал Джонсон. Первый помощник президента имел скверную привычку сообщать пикантные новости друзьям-сенаторам.
Смит заговорил снова:
— Труженик захочет узнать, проник ли один близнец или оба в Дубки до того, как прочесали усадьбу.
Джонсон предвидел, что разговор об этом зайдет. И после того, как Смит сослался на президента, деваться ему было некуда.
— Установить точно невозможно. Сказать об этом могли бы только Томми или Шон. В утином домике мог поместиться только один человек. Двумя другими не пользовались. Следует предположить, что в коттедже действовал лишь один Макналти. Если другой и находился где-то рядом, то поджидал его в машине. Эксперты считают, что он провел в домике много времени. Земля примята, много вдавленных листьев и камыша. Но с другой стороны, говорят, это могло произойти и за четыре часа, и за сорок.
Джонсон умолк, потом спросил:
— Предполагается, что близнецы — или один из них — все еще в Штатах?
— Прошло шестнадцать часов. ЦРУ задействовало своих людей в аэропортах, наблюдение ведется в Хитроу, Гэтуике и Дублине; в аэропорту де Голля в Париже; в Мадриде, Риме и Франкфурте. Никаких результатов. Я склонен думать, они все еще здесь.
Смит сел на край стола и стал легонько покачивать ногой.
— Вести, которые ты мне привез, не могут быть совершенно утешительными, ведь так?
Джонсон сделал глубокий вдох, внезапно ощутив сильное раздражение оттого, что директор так легко прочел его мысли.
— Там случился прокол. Пустяковый, но...
— Хочкис и Сичилиано?
— У них все в порядке. Из записей Флеминга следует, что они обыскали коттедж перед приездом Шарлотты Лейн, проводили ее туда и не покидали своей территории.
— Оба ничего не видели и не слышали?
— Я смотрел им в лицо. Они не лгали и не изворачивались. Действовали по Книге, — сказал Джонсон, имея в виду «Нормативные правила деятельности секретной службы».
Смит отвернулся.
— А Тайло — нет.
В три часа ночи Смит получил первоначальное заключение экспертов из Куантико. Около десятка людей оставило в коттедже отпечатки пальцев. В большинстве своем они принадлежали Уэстборну, Шарлотте Лейн, Холленд Тайло, Лэмонту Флемингу и тем двум агентам, что обыскивали коттедж, а потом несли охрану снаружи. Но кому принадлежит отпечаток одной ладони, установить не удалось.
Смит отложил заключение в сторону.
В четыре сорок пять фотофакс выдал первые крупноплановые снимки трупов и ран. Патолог больницы Джона Гопкинса присовокупил записку о характере порезов: они были однотипно рваными, следовательно, на лезвии ножа имелась зазубрина.
Смит ожидал и этого.
Он велел секретарше не соединять его ни с кем в течение пяти минут. Взял сообщения из Куантико и из больницы, положил их рядом на голом рабочем столе и стал читать оба. Он вглядывался в слова, покуда не извлек из них все, что возможно.
В одиннадцать тридцать по лондонскому времени Смит связался со Скотленд-Ярдом. Услышал приветствие Дики Венеблза, произнесенное с сильным акцентом, и подумал, что этому краснолицему йоркширцу, главе отдела по борьбе с терроризмом, телефон постоянно не дает покоя.
— Сочувствую, Уайетт, — сказал Венеблз. — Здесь вещают о случившемся у вас по всем телеканалам.
— С дурными вестями всегда так. Послушай, Дики, окажи мне любезность. Дело срочное. У меня есть отпечаток и фотографии ран. Можешь сверить их по своей картотеке?
— Думаешь, след ведет сюда? — сдержанно спросил Венеблз.
— Тут есть один штрих, памятный по нашей ноябрьской конференции. Я отказываюсь верить, но...
— Передавай.
Смит уже нажимал клавиши компьютера. Спутник связи в четырехстах милях над Ньюфаундлендом принял сигнал, мгновенно передал его на челтенхемскую станцию, а та — в Лондон.
— С отпечатком нужно будет тщательно разобраться, — сказал Венеблз. — А раны любопытные.
— Много времени потребуется для сверки?
— Отпечатка — минут пятнадцать — двадцать. Ран — немного больше.
— Буду ждать.
Смиту звонили много, но одну линию он постоянно держал свободной для Венеблза. Разговор его с первым помощником президента прервал звонок секретарши.
— Быстро же вы работаете, Дики.
— Неприятно сообщать тебе эту весть, Уайетт, но твоя интуиция оказалась лучше, чем ты думал.
И Венеблз изложил Смиту именно то, что он ожидал услышать.
— Нам удалось идентифицировать и лезвие. Бесспорная связь с отпечатком. Уайетт, ты слушаешь?
— Да, Дики. Извини. Можешь сообщить мне данные?
— Последние сведения тебе отправлены. — Венеблз заговорил тише. — Совершенно свежие, Уайетт. Я не делился ими ни с ФБР, ни с ЦРУ. Мы сами копаемся, пытаясь разобраться.
— Дики, я не стану делать из тебя козла отпущения. Если что-то выяснишь, дай мне знать.
Смех йоркширца прозвучал жестко.
— Не все ж такие, как ты. Будь настороже, Уайетт. Пока.
* * *
За два часа до встречи Смита с президентом секретарша впустила Джонсона в директорский кабинет.Когда Смит предложил кофе, Джонсон обратил внимание, как осторожно двигается директор. Руку он вел от плеча, поворачиваясь, становился на носки, чтобы не изгибать позвоночника. Джонсону казалось, что в скверные дни Смит чувствует, как трется о хрящи сталь.
Некогда они были едва ли не ближайшими друзьями. Вместе окончили академию, набирались опыта в отделе борьбы с фальшивомонетчиками. Потом перешли в оперативный отдел, и вот там-то Смит затмил всех. Никто не мог лучше его разобраться в методике потенциального убийцы и соответственно организовать более эффективную охрану. Общественность знала, что он получил два ранения, но этот факт лишь придавал дополнительный блеск его репутации. А вот то, как Смит выявил и без шума перехватил около тридцати потенциальных убийц, служило поводом для легенд и благоговения.
После ранения Смита их пути разошлись, но Джонсон никогда не завидовал взлету своего коллеги. И не считал — как шептались некоторые, — что Смит был склонен к излишнему риску, можно сказать, сам напрашивался на пули. Джонсон вел расследование того случая. Он знал, что стрельба велась бы все равно, и сделал вывод, что, будь на месте Смита кто-то другой, пули могли бы попасть в того, кому предназначались.
Но Джонсону, тогда еще новичку в отделе внутренней безопасности, поручили написать еще один рапорт — о пригодности Смита к оперативной работе. Начальство Джонсона представить себе не могло, что Смит по состоянию здоровья получит такое повышение.
Джонсон откровенно написал самоочевидное — что раны Смита и его состояние не позволяют продолжать службу в оперативном отделе. Ему до сих пор помнился пустой, холодный взгляд Смита, когда по окончании расследования тот получил нынешнюю должность. Во время представления Смит не обмолвился с ним ни словечком, а когда Джонсон потом хотел подойти к нему, отвернулся.
В ту минуту Джонсону вспомнилось, как оплывшая свеча тает в лужице собственного воска и тусклый, трепещущий огонек гаснет. Теперь, когда предстояло сказать Смиту о Холленд, ему стало любопытно, вспомнит ли Смит ту историю и отразится ли что-либо в его глазах.
— Знаешь, какое сегодня число? — спросил Смит.
— Первое апреля.
— Пресса твердит: маньяк сделал свое дело в день веселых розыгрышей. Чтобы побольнее уязвить нас.
Джонсон кивнул. Эту мрачную шуточку первым отпустил какой-то захолустный диск-жокей из Западной Виргинии, и бульварные газеты жадно растиражировали ее.
— Что сейчас там делается? — спросил Смит.
— Все разъехались. Дом и коттедж опечатаны. Полицейские штата установили в имении пост, чтобы не допустить воровства. С обнаруженными уликами разбираются на Куантико. В больнице Джона Гопкинса производят вскрытия.
Директор недоуменно приподнял брови.
— Нам удалось связаться с женой Уэстборна в Лондоне, — объяснил Джонсон. — Она дожидалась самолета в Хитроу. Сказала, чтобы мы делали все необходимое. — Джонсон сделал паузу. — Я знаю, родственники обычно колеблются в таких случаях. Эта не колебалась.
— А как с Шарлоттой Лейн?
— Ее ближайшая родственница — сестра в Висконсине. Когда я разговаривал с ней, она была уже сама не своя. Стервятники из бульварных газет осадили ее крыльцо. Я растолковал ей все варианты — дважды. Она сказала — делайте как знаете.
Смит кивнул. Джонсон умел склонять людей соглашаться на его предложения, притом даже охотно. Особенно по телефону, когда собеседник только слышит мягкий, утешающий голос.
— Это близнецы Макналти, — сказал Смит.
От неожиданности Джонсон не сразу понял.
— Томми и Шон?
— Томми. Отпечаток ладони принадлежит ему. Соблазнительно думать, что и Шон был с ним, они всегда действуют вместе.
Джонсон поднялся из кресла, подошел к окну и прижался горячей щекой к холодному стеклу.
— Расскажешь мне обо всем?
Смит начал с фотографий ран и одного штриха, о котором шла речь на конференции правоохранительных органов в Лондоне. Рассказал о разговоре с Венеблзом и обратил внимание Джонсона на стопки документов, полученных по факсу из Скотленд-Ярда.
— Кто еще знает об этом? — спросил Джонсон.
— Маршалл в ФБР, Питерсон в госдепартаменте, Рейнолдс в ЦРУ.
— Где ведутся поиски?
— Час назад казармы полиции к востоку от Миссисипи подняты по тревоге. Таможенная и иммиграционная службы усиливают контроль во всех портах от Галвестона до Мейна, ФБР занимается аэропортами. Автобусным компаниям разосланы фотографии. Их службы безопасности позаботятся, чтобы с ними ознакомился весь персонал. Сыщики в Нью-Йорке, Бостоне и Филадельфии внедряют своих людей в ирландские общины.
— Мы ведь не получали никакого предостережения, — неожиданно сказал Джонсон. — Как же это так, черт возьми?
Смит передал ему, что слышал от Венеблза.
Близнецы Макналти на протяжении чуть ли не половины своей двадцатичетырехлетней жизни числились среди самых опасных убийц за всю историю ИРА[1]. Своей удачей и неуловимостью они были обязаны тому, что искренне увлеклись этим делом. Британские десантники охотились за ними много лет, потому что близнецы особенно любили нападать на патрульных солдат. Было ясно, что, если они попадутся, в руки правосудия их передавать не станут.
Однако в последнее время эти изверги стали вызывать у руководства ИРА, как полагал Смит, немалый страх. Венеблз узнал от осведомителя, что близнецов изгнали. Но не обезвредили. Они предложили свои услуги одной экстремистской группе, Братству, и были приняты.
— По последним сведениям Венеблза, близнецы затаились, — продолжал Смит. — Братство вот уже несколько месяцев не предпринимало никаких действий. Генерал считает, что у них плохо с огнестрельным оружием и деньгами.
— А ножи есть, — сказал Джонсон.
— Это любимое оружие Томми. Он всегда любил действовать врукопашную и нападал с ножом на британских солдат. Потому-то Венеблз так быстро вышел на него.
— Но зачем было убивать Уэстборна?
— Думаю, Братство решило подложить ИРА свинью. Из-за убийства известного американца вроде Уэстборна субсидии делу прекратятся. Может, это первая попытка потеснить консервативную ИРА.
Смит немного помолчал.
— Вскоре мы будем знать больше. Венеблз старается вовсю.
— ЦРУ не знало об этом?
— Что Макналти переметнулись? Возможно. Что они хотели убить Уэстборна? Исключено.
— Что известно президенту?
— Страж знает обо всех наших действиях.
— Значит, о них известно всему Капитолию, — сказал Джонсон. Первый помощник президента имел скверную привычку сообщать пикантные новости друзьям-сенаторам.
Смит заговорил снова:
— Труженик захочет узнать, проник ли один близнец или оба в Дубки до того, как прочесали усадьбу.
Джонсон предвидел, что разговор об этом зайдет. И после того, как Смит сослался на президента, деваться ему было некуда.
— Установить точно невозможно. Сказать об этом могли бы только Томми или Шон. В утином домике мог поместиться только один человек. Двумя другими не пользовались. Следует предположить, что в коттедже действовал лишь один Макналти. Если другой и находился где-то рядом, то поджидал его в машине. Эксперты считают, что он провел в домике много времени. Земля примята, много вдавленных листьев и камыша. Но с другой стороны, говорят, это могло произойти и за четыре часа, и за сорок.
Джонсон умолк, потом спросил:
— Предполагается, что близнецы — или один из них — все еще в Штатах?
— Прошло шестнадцать часов. ЦРУ задействовало своих людей в аэропортах, наблюдение ведется в Хитроу, Гэтуике и Дублине; в аэропорту де Голля в Париже; в Мадриде, Риме и Франкфурте. Никаких результатов. Я склонен думать, они все еще здесь.
Смит сел на край стола и стал легонько покачивать ногой.
— Вести, которые ты мне привез, не могут быть совершенно утешительными, ведь так?
Джонсон сделал глубокий вдох, внезапно ощутив сильное раздражение оттого, что директор так легко прочел его мысли.
— Там случился прокол. Пустяковый, но...
— Хочкис и Сичилиано?
— У них все в порядке. Из записей Флеминга следует, что они обыскали коттедж перед приездом Шарлотты Лейн, проводили ее туда и не покидали своей территории.
— Оба ничего не видели и не слышали?
— Я смотрел им в лицо. Они не лгали и не изворачивались. Действовали по Книге, — сказал Джонсон, имея в виду «Нормативные правила деятельности секретной службы».
Смит отвернулся.
— А Тайло — нет.