Страница:
— Прости, отец Брабец, я внимаю твоей мудрости, — смешался юноша.
— Внимай, — милостиво разрешил дознаватель. — Внимай, но не забывай о мясе. Мудрость — вещь очень полезная, но желудок сама по себе не насытит. Что толку мудрецу в познании всех тайн мироздания, если ему нечем насытить утробу. Знавал я аскетов, изнуряющих себя молитвами и постом ради познания мудрости мира.
— И что?
Инквизитор шумно сплюнул дочиста обглоданную кость.
— Смотреть противно. Тощие, плешивые, облезлые и разит от них хуже, чем от шелудивых козлов, не к столу будет сказано. По мне, вся их мудрость медного лорика не стоит. Можно подумать, что этим мудрецам боги второй срок жизни отмерят. Гниют заживо лучшие годы, а потом бессильно воют об утерянном времени. Огурцы плесневелые.
Юноша согласно кивнул. Ограничения интернатуры изрядно тяготили его вольнолюбивую натуру, стремящуюся вкусить радостей жизни. Конечно, получив посвящение и став полноправным инквизитором Света, он приобрёл большие права, но всё равно пока что находился под жесткой опекой старших отцов-инквизиторов, державших молодого человека на коротком поводке.
— Но всё же, отец Брабец, инквизиторы — священники. Разве не священники исполняют волю богов?
— Настолько, насколько способны её постичь. Глупый человек создаёт себе бога по своему образу и подобию. Послушать некоторых мудрецов, — последнее слово дознаватель произнёс с нескрываемым сарказмом, — так Ренс, например, неотличим от старого вояки, напившегося вдрызг в деревенской харчевне и потешающего селян рассказами о былых подвигах. Да чуть ли не в каждой деревне живёт такой ветеран. Отчего же все они — не Ренсы?
Юный инквизитор молчал, не зная, что ответить. В интернатуре о богах говорили иначе, а эти речи изрядно походили на ересь. Но не может же провозглашать ересь отец-дознаватель. Или он нарочно проверяет молодого адепта на крепость веры?
— Отец мой, нас учили, что боги могущественны, но священникам ведома их воля.
— Не только могущественны, но и непостижимы, брат Пласил. Об этом мало кто думает, а надо бы чаще. Да, священники понимают прямые указания, как этот малыш с подносом. Хозяин говорит ему: "Возьми мясо" — он берёт. Говорит: "Отнеси гостям" — он относит. Но доверь завтра мальчишке управлять харчевней, послезавтра она развалится. Человек, дерзающий говорить, что ему ведомы все божьи помыслы и премудрости — глупец или болтун. Представь себе этого паренька, внушающего своим дружкам, что он знает все мысли и планы хозяина харчевни. Если они умны, то не поверят бахвалу.
После длинной речи отец Брабец освежил горло солидным глотком пива.
— Значит, все люди виновны перед богами, и боги непостижимы? — переспросил молодой инквизитор.
— Истинно так. А потому, разбирая всякое обвинение, надлежит думать только о законе. Законы даны нам божественным Императором и Капитулом. Им воля богов ведома лучше, чем нам, простым братьям.
— Но, отец Брабец, ты же сам только что сказал, что воля богов непостижима? — изумился брат Пласил.
— Боги, боги непостижимы. А воля иногда очень даже постижима, — хмыкнул старший инквизитор. — И потом, человек человеку рознь. Этот трактирный мальчишка выглядит смышлёным малым. Хм…
Из дверей кухни даже не вышел, выкатился трактирщик с деревянной плошкой в руках. Направлялся он, конечно, к столику отцов-инквизиторов.
— Почтенные отцы желали острого соуса? Вот, извольте.
— Неплохо, любезный. Сколько мы тебе должны?
— Два марета.
— Вот, возьми. И пусть твоя харчевня всегда будет так свободна от нечестия, как и сегодня.
На лице у хозяина отразилась такая радость, словно ему во двор прикатили полную бочку золота. Низко поклонившись грозным гостям, он снова попятился от столика, но, наученный горьким опытом, быстро развернулся и торопливо шмыгнул в кухню.
— Да, мальчишка соображает, — констатировал отец-дознаватель. — А бывают такие тугодумы, что страшно сказать. Ну, а мудрость Императора и Верховных Отцов оспаривают только бунтовщики и преступники. Прочие же люди исполняют законы благоговейно и с точностью.
Юноша закашлялся. Старший инквизитор резво вскочил на ноги, обогнул стол и двинул его кулаком по спине.
— Уф, — брат Пласил перевёл дух, — спасибо, отец мой.
На самом деле он вовсе не поперхнулся. Просто, насчёт благоговения и точности отец Брабец хватил, и хватил сильно. Конечно, все наставники врут, только в интернатуре, да и у отца Сучапарека всегда понятно, где правда, а где то, что должно говорить. А вот отец-дознаватель перешел от одного к другому столь резко, что юноша откровенно растерялся.
— Ты, брат Пласил, что-то слишком увлекаешься. Если не можешь слушать и жрать одновременно, так и скажи. Закончим трапезу, потом поговорим.
— Нет-нет, отец мой. Если тебе угодно говорить, то внимаю. Больше такого не повторится.
— Да? Впрочем, главное я уже сказал. По закону серьёзной вины ни на ком нет. Наёмник продал раба — его дело. Трактирщик дал напиться человеку — для того и трактир. Глупый мальчишка напоил дракона… нехорошо, конечно, но своё он за это получил. Пытать их закон не заставляет.
— Но, может, кто-нибудь из них скрывает тайну. Пытка заставит его сказать нам всю правду, — упорствовал молодой инквизитор.
Отец-дознаватель допил пиво, утёр бороду и усмехнулся.
— Пытка заставит его рассказать то, что ты хочешь услышать, не более того. Каков бы ни был храбрец, но стоит его взять за рёбра раскалёнными клещами, как храбрости приходит конец. Признается во всём, лишь бы пытка прекратилась. Но к правде это не имеет никакого отношения.
— Так что же мы будем делать? — невнятно произнёс юноша, торопливо дожёвывая мясо. Нехорошо получилось: наставник закончил трапезу, а он всё ещё не осилил свою порцию.
— Будем ждать. Вполне возможно, что этот рыжий и картавый купец остановился у кого-нибудь из своих друзей. Если действительно существует заговор и мальчишка играет в нём важную роль, то этот Рулон обязательно придёт в школу после ладильских календ. Вот там-то мы с ним и поговорим.
— А если заговорщики начнут действовать раньше?
— Только если мальчишка не имеет к ним никакого отношения. В противном случае получается полная бессмыслица: довести до дракона своего человека и ничего от него не узнать. Нет, такими дураками заговорщики быть не могут. Так что одно из двух: либо мальчишка-раб вообще не при чём, либо заговорщики придут за ним после календ. Мне кажется, первое намного вернее.
По коричневой от загара и въевшейся грязи голени ползла маленькая мошка. Ползла медленно, путаясь в бесцветных коротких волосинках, с трудом преодолевая подсохшие кровяные корочки поверх царапин, которых на её пути хватало. Но — ползла. И уже почти добралась до колена.
"Вот упорная", — подумалось Серёжке, — "и чего ей только нужно?"
На спине у мошки подрагивали сложенные вдоль туловища прозрачные крылышки. Нужно куда добраться — могла бы долететь. Нет же, старается, лапками перебирает, только что не пыхтит. А может и пыхтит, кто ж такую малышку услышит.
Жалко, что не божья коровка. Говорят, если божью коровку попросить:
Острый локоть въехал Серёжке под рёбра. Мальчишка, сразу забыв про звёздочку и мошку возмущённо повернулся к соседу.
— Не отвлекайся, Шустрёнок, — прошипел Ринк. — Вен заметит — получишь.
— Мог бы и полегче толкнуть, — недовольно, но миролюбиво пробурчал в ответ Серёжка. Чего уж там, Ринк поступил как друг. Морон и Кау сегодня уже попробовали плётки одноглазого воспитателя — за недостаточное внимание.
Юный гладиатор ничего не ответил, демонстративно уставился на происходящее на арене. А там начинался бой очередной пары.
По правде говоря, сегодня занятие у младших синих было просто классное. После обеда Вен немного их погонял гимнастикой, а потом привёл на тренировочную арену. Здесь же оказались и желтые и пара групп старших учеников — тоже желтые и красные. Ребята расселись прямо на песке широким кругом, в центре которого один за другим проводили тренировочные бои настоящие гладиаторы из школы Ксантия.
Это было здорово. Даже круче, чем в фильмах. Серёжка любил исторические фильмы. «Даки» там, или «Викинги», или что-нибудь ещё такое. Обязательно бегал в поселковый Дом Культуры, когда там крутили такой фильм. А недавно там открыли видео-салон, так вообще каждый день стало можно клёвый фильм посмотреть. С ушуистами, с каратистами… С самим Брусли, который вовсе не Брусли, а Брюс Ли. А ещё с японскими шпионами ниндзя, которые умеют прыгать по крышам, зарываться в землю и становится невидимыми. Бросил дымовуху и исчез. Классно!
Одно плохо: каждый фильм в видео-салоне стоил рубль. Где взять денег, чтобы посмотреть всё, что хочется? В кино-то проще, детский билет стоил всего десять копеек. Впрочем, Серёжка никогда не унывал. Нет денег на фильм сегодня, можно посмотреть в другой раз. А теперь вот у него, можно сказать, просмотр боевика совершенно бесплатно.
Гладиаторы, конечно, не ниндзи. В песок не зарывались и в дыму не исчезали. Но сразу было видно: сражаются мастера. Они так ловко владели оружием, что Серёжка прямо обмирал от восхищения. Подумать только, всему этому их научили здесь, в этой самой школе. Да, открой бы набор в неё в Днестровске, кое-кто из ребят бы задумался насчёт поступления. И сам Серёжка тоже бы задумался. Быть таким гладиатором — не хуже чем десантником. Или чем морским пехотинцем, как Балис Валдисович.
Только, конечно, обучать нужно по-человечески, без всяких там порок и Дворов Боли. Вот Сережке интересно смотреть на поединки, так он и смотрит внимательно. Именно потому, что интересно, а вовсе не из-за того, что сзади Вен с плёткой прохаживается.
Между тем, в круг после небольшой паузы вышли новые бойцы, и мальчишке стало не до посторонних мыслей. На сей раз против одержавшего уже две победы местного воина Шаульса, использовавшего короткий сильно загнутый меч, вышел ранее не участвовавший в поединках боец с большим овальным щитом и боевым топором.
— Ивес, северянин, — возбуждённо шепнул Ринк на ухо Сережке. — Говорят, раньше был морским разбойником.
— Сейчас Шаульс ему покажет, — уверенно ответил мальчишка. Воин с кривым мечом прочно завоевал его симпатии.
Ринк с сомнением качнул головой, но ничего не сказал.
Соперники на мгновение застыли напротив друг друга, затем медленно двинулись по кругу. Блестящие медные шлемы с личинами скрывали лица, но никто не сомневался, что глаза воинов фиксируют каждое движение противника. Вот Ивес сделал неожиданный резкий выпад, стараясь подсечь топором ногу оппонента. Шаульс отступил на полшага, пропуская удар перед собой, и тут же попытался достать руку северянина клинком. Не вышло: тот проворно отдёрнул руку.
Противники тут же набрали дистанцию и снова медленно двинулись по кругу, словно обходя друг друга. Толиец всё время финтил, проворачивая в кисти рукоятку меча. Серёжка не успел заметить, как оба гладиатора одновременно ринулись навстречу друг другу. С глухим деревянным треском столкнулись щиты. Клинок Шаульса северянин умудрился поймать в ложбину между древком и лезвием топора. На мгновение гладиаторы замерли, затем снова оба отступили.
Пока всё это выглядело разминкой. Но вот толиец перешел в атаку. Удары посыпались на Ивеса со всех сторон. Сережка едва успевал взглядом за мелькавшим клинком. Шаульс легко менял направление и уровень атаки. Вслед за ударом справа на уровне плеч следовала атака на левое бедро, которую сменял удар в голову. Но всякий раз его противник успевал либо увернуться, либо подставить щит. Своё оружие для отражения атак врага северянин не использовал, но, улучив момент, резко махнул им перед собой, заставив толийца отпрыгнуть назад и прекратить атаку.
А затем атаковал уже Ивес. Шаульсу было немного легче: он мог не только уклоняться и отбивать атаки щитом, но и парировать их клинком. При этом северянину нужно было беречь пальцы, ведь у топора гарды нет. Каждое парирование толиец пытался превратить в контратаку, однако его противник не на мгновение не ослаблял внимание и всегда успевал отражать контрвыпады.
Отведённое на поединок время подходило к концу: в верхней колбе больших часов оставалось совсем немного тёмно-синей жидкости. Северянин атаковал, ведь для него это был первый поединок, сил у него было больше, чем у ведущего уже третью схватку толийца. Шаульс, теснимый соперником, отступал по кругу, стараясь держать того на дистанции. Ивес раз за разом прибегал к излюбленному приёму: широкому горизонтальному удару, раз за разом делая всё более глубокий выпад.
И после очередной атаки не успел отдёрнуть ногу. Гнутый клинок толийца распорол северянину бедро. Ручьём хлынула кровь. Сережка на мгновение зажмурил глаза. Когда раскрыл, рычащего от боли Ивеса двое гладиаторов уже тащили под руки за пределы круга. Шаульс, бросивший меч и щит, зажимал рану. Зажимал не очень удачно: за раненым гладиатором по песку тянулась кровавая дорожка. Один из докторов хлопотал над стоящим чуть в стороне коробом. Достал оттуда небольшую выдолбленную из дерева флягу, отомкнул плотно притёртую пробку.
Оттащив подальше, друзья усадили северянина на песок. Кто-то поддерживал беднягу за плечи. Доктор с бутылкой склонился над раненым.
"Что ж они делают, он же сейчас кровью истечёт. Жгут же надо наложить!"
Сережка чуть не сорвался помогать. Остался сидеть только потому, что точно знал: ничем не поможет. Ему просто не дадут подойти к раненому. Завалят на землю, а пока будут разбираться и выяснять, что он хотел, как лучше, помогать уже будет некому. Мальчишка до боли сжал кулаки и закусил губу. Сидеть и смотреть, как человек умирает, не имея возможности помочь. Бывает ли пытка страшнее?
Северянин жадно, крупными глотками пил жидкость из фляги. Дёргался кадык. Даже с того места, где сидел Серёжка было видно, как по телу гладиатора ручьями стекает пот. Вот напиток кончился, Ивес вяло утёр рукой пот со лба. Тяжело поднялся на ноги Шаульс.
Сережка недоумённо хлопнул глазами. Умирать от потери крови раненый гладиатор явно не собирался. Наоборот, он поднялся на ноги и похромал к краю арены. Правая нога была перемазана кровавыми подтёками, да и с песка кровь никуда не исчезла. Но сейчас рана не кровила. Просто фантастика.
— Как это? — изумлённо спросил мальчишка у Ринка. Спросил в полный голос, не подумав даже о том, что за нарушение дисциплины Вен может и плёткой угостить. А вот Ринк предусмотрительно оглянулся на доктора.
Тот стоял совсем рядом, поглаживая рукоятку заткнутой за пояс плётки.
— Поясни ему, — кивнул кривой в ответ на невысказанный вопрос. — Наверное, он никогда такого не видел.
— Ну, ты совсем дикий, Шустрёнок, — выдохнул получивший разрешение говорить юный гладиатор. — Волшебный напиток здоровья, его любой Мастер Слова изготовить может. Только цену ломят… ой-ой-ой…
— И что, любую рану лечит? — изумился мальчишка.
— Конечно, нет. Если руку отрубят, то назад не приставишь.
— Сильно… — только и нашелся что сказать Сережка. Нет, в самом деле, здорово. Вообще, многое в этом мире было интересно и заманчиво. Колдовство, драконы, добрые вампиры… Хотя нет, Анька совсем из другого мира. Но, всё равно, здесь было много хорошего. Только вот сами люди устроили себе здесь плохую жизнь…
— Эй, Вен, — крикнул кто-то из взрослых гладиаторов. — Пусть твой малыш урок отрабатывает. Сгоняй-ка его в бестиарий за песком.
— Точно, — поддержал другой.
Сережка недоумённо уставился на доктора.
— Давай, — кивнул воспитатель синих. — Скажешь Леендерсу, нужен песок. Насыплешь тачку и прикатишь сюда. И чтобы без глупостей. Понял?
— Конечно, господин доктор, — отозвался мальчишка, вставая на ноги. При этом он попытался придать голосу максимальную убедительность. — Я больше не делаю глупостей.
Вен не удостоил мальчишку ответом, вместо этого протянул стёртый медный жетон.
— Вот, если стражник остановит, покажешь ему. Иначе сволочёт тебя во Двор Боли, чтобы не смел без разрешения по школе расхаживать. Понятно?
— Понятно, господин доктор.
— Не хочешь больше во Двор Боли? — криво ухмыльнулся надсмотрщик.
— Не хочу, господин доктор.
Серёжка был самому себе противен. А что делать? Глупо ведь нарываться, когда до освобождения осталось всего ничего.
— Тогда шевелись быстрее.
Странное дело, стоило только мальчишке выйти за ворота арены, как плохое настроение исчезло неизвестно куда. Растаяло, испарилось. И стало на душе легко и свободно. Потому что сейчас он был почти свободен. Даже когда тебя с урока на десять минут раньше отпускают дежурить по столовой — счастье. А ведь занятие синих — не урок… Хотя и песок возить — не по столовой дежурить.
Ворота бестиария оказались распахнуты настежь. Серёжка зашел во двор и снова замер от удивления. И опять было от чего. Дракон — ладно, драконом парнишку теперь было не удивить. А вот то, что каменные статуи, те самые, что раньше стояли около стены, теперь неуклюже суетились возле ног дракона, Серёжку ошеломило. Он сначала даже глазам не поверил, протёр их кулаками. Ничего не изменилось: статуи продолжали трудиться над правой передней драконьей лапой, похоже, натирали её какой-то мазью или чем-то в этом духе. Опять чудеса.
Серёжка огорчённо вздохнул. Чудес полно, а счастья нет. Неудачный мир. Даже жалко тех, кто здесь живёт.
Одна из статуй заковыляла от дракона в сторону Серёжки. По спине у мальчишки пробежали мурашки. В медленных и неуклюжих движениях чувствовалась страшная сила. Такая оторвёт голову и не заметит. Но почти тут же мальчишка заметил стоящий немного в стороне большой медный котёл. Статуя направлялась именно к нему и парнишка облегчённо перевёл дух.
Тем более, рядом с котлом стоял человек, который каменного чудовища, казалось, вовсе не боялся. Только это был не Леендерс, а какой-то другой, незнакомый мужчина: ниже, тоньше, моложе, в богатом кафтане, широкополой шляпе и палкой в правой руке. На происходящее во дворе он взирал с ленивой скукой.
Серёжка внимательно огляделся. Скорпион на месте, медведь на месте. Дракон — само собой. А вот хозяина двора что-то не видно.
— Господин, а где господин бестиарник?
Богатей отвлёкся от стоящей в двух шагах каменной куклы и с тем же выражением ленивой скуки уставился на мальчишку.
— Раб смеет задавать вопросы свободному человеку? Тебя мало пороли, щенок?
Внутри у Серёжки всё вскипело. Больше всего унижало, что в голосе незнакомца совсем не чувствовалось гнева. Словно перед ним не человек, а букашка какая-то назойливая. Сейчас Серёжка Яшкин ему скажет!
Нет, Серёжка Яшкин сейчас промолчит. А скажет маленький раб по кличке Шустрёнок, который должен быть тише воды и ниже травы. Потому что…
— Пристало ли господину, повелевающему каменными статуями, сердиться на глупого раба?
Кажется, здесь очень любят, когда рабы говорят о себе как о каком-то постороннем человеке.
— Статуями? — вот теперь незнакомца проняло, теперь он рассердился по-настоящему. А каменюке хоть бы что: зачерпнула в пригоршню густой мази из котла и потопала себе обратно к дракону.
— Статуями может повелевать любой маг. Я, Мастер Слова Коллетт, повелеваю не какими-то там статуями, а настоящими големами.
Парнишка только глазами хлопнул, причём совершенно искренне. Кто такие големы он не знал. В любом случае, знай бы Серёжка, что они способны двигаться — десять раз бы подумал перед тем, как дракону давать воду… Потом бы, правда, всё равно бы напоил.
— Прости меня, господин. Я жил в деревне и никогда не видел даже самого слабого мага, не говоря уж о мастере слова.
Похоже, эти слова затронули струнку в душе у чародея. Он приосанился и с нескрываемым тщеславием произнёс.
— Видно, что ты неотесанный болван. В следующий раз думай, кого ты видишь перед собой.
— Но, господин, — заныл мальчишка, — меня послали сюда по важному делу. Если я не найду господина бестиарника, меня накажут.
До чего же тяжело быть Мальчишом-Плохишом. Трусить, ныть, клянчить… Хорошо хоть, предавать никого не надо. Этого бы Сережка, наверное, никогда бы не сумел.
Волшебник хрюкнул. Видимо, это должно было означать смех.
— Тебе же хуже. Мне нет никакого дела ни до тебя, ни до этого глупого толстяка. А теперь убирайся с глаз моих, а не то превращу тебя в жабу и скормлю этому дракону.
Серёжка с испуганным видом отошел к колодцу. Угрозу мага он всерьёз не воспринял: без согласия ланисты никто чужой ему вреда здесь не причинит. Если уж бородатый Сучапарек отпустил без наказания, то не этому спесивцу командовать. Хотя, совсем маленький страх всё же шевелился: а вдруг в этом мире маги самые главные и никто им не указ. Но, в любом случае, уходить из бестиария мальчишка не собирался: Вен этого бы явно не одобрил. И насыпать тачку без разрешения тоже Серёжка не захотел, хотя и мог: песок, лопата и тачка были на месте. Но такие действия расходились с образом запуганного и послушного малыша. Играть так играть. Лучше он постоит и посмотрит, что будет дальше.
Тем более, что дальше было очень интересно. Статуи, которые не статуи, а что-то там ещё (сложное название парнишка, конечно, сразу забыл), закончили обрабатывать дракону ногу. Волшебник вытянул в направлении ящера свою палку.
— Шалдан!
Металлические оковы обвились вокруг драконьей лапы. Сережка, забывшись, восхищённо охнул. Это вам не бессмысленные «скорики-морики». К счастью, охнул так тихо, что чародей не расслышал.
— Шалман! — произнёс маг, направив палку на левую лапу. Цепь с глухим стуком упала на землю.
"Да это же у него волшебная палочка!" — понял Серёжка. Ничего себе. В сказках и мультиках палочки маленькие, изящные. Меньше школьной указки. А здесь — с черенок от лопаты. И слово волшебное странное. Шалман — что-то такое вроде воровского притона. Тошкина бабушка всё время ругалась, увидев ребят играющими в карты: "Устроили тут шалман…"
— Работайте, — прищёлкнул пальцами Мастер Слова. Статуи, неподвижно стоявшие подле дракона, зашевелились и приступили к растиранию лапы.
Волшебник повернулся к Сережке, на его лице играла самодовольная улыбка.
— Понял, дикарь, что такое настоящее волшебство?
Мальчишка постарался придать лицу самое восторженное выражение. По правде сказать, слишком уж больших усилий это не потребовало: что там не говори, а зрелище впечатляло. Вот только сам маг вёл себя неправильно, словно начинающий клоун из мюзик-холла. Разве великий чародей будет хвастаться своими способностями перед каждым встречным мальчишкой?
— То-то, — неопределённо, но многозначительно подвёл итог волшебник. Чувство собственной значимости его прямо распирало, но, похоже, он и сам понимал, что зритель попался мелковат. От такого и восхваления звучат неубедительно. Но тут мага осенило.
— А ну-ка, достань мне воды, живо!
"Ещё чего", — подумал Сережка, а вслух произнёс:
— Сейчас, господин волшебник.
— Не "господин волшебник", а "господин Мастер Слова". Я тебе не какой-то там юнец, только что сдавший экзамен.
— Сейчас, господин мастер слова, — покорно согласился мальчишка. — Только не превращайте меня в жабу.
Вообще-то почти наверняка можно было перед чародеем не расстилаться. Подумаешь "мастер слова". Вен ясно сказал: ученики обязаны беспрекословно исполнять приказы, только если их отдают ланиста, казначей, командир стражников и свой доктор. В остальных случаях можно и возразить. Скажем, попробовал бы сейчас Леендерс припахать его клетку чистить, Серёжка имел полное право отправить его куда подальше: без согласия доктора бестиарник не имел права загружать мальчишку работой. Да что там имел право, обязан был отказаться: занятия для ученика гладиатора намного важнее чистоты клеток.
Вот и поить всяких приходящих магов никто Серёжке команды не давал. Но волшебник может нажаловаться? Может. Будет скандал? Ну, скандал, не скандал, а маленький скандальчик точно будет. А Вен сказал, чтобы никаких скандалов. Так что, игра в Плохиша продолжается. В запуганного и трусливого Плохиша.
Волшебник расхохотался.
— Боишься? Правильно боишься. Рабы должны знать своё место и прислуживать господам с душевным трепетом.
Серёжка не удержался и фыркнул в колодец. Ещё чего. Вот бы наколдовать так, чтобы этого волшебника забросило в лагерь армии Спартака. Там бы ему быстро объяснили, что и кому рабы должны. Никакая магия бы не помогла… Хотя, «никакая», наверное, слишком сильно сказано. Если можно заставить работать здоровенных каменных истуканов, то, наверное, и целую армию магией уничтожить можно. Только ведь "мастер слова" не сам колдует, а с помощью своей палки. С палкой, наверное, и Серёжка сможет статуями управлять и драконьи оковы открывать. А вот что волшебник может сам — это вопрос.
— Внимай, — милостиво разрешил дознаватель. — Внимай, но не забывай о мясе. Мудрость — вещь очень полезная, но желудок сама по себе не насытит. Что толку мудрецу в познании всех тайн мироздания, если ему нечем насытить утробу. Знавал я аскетов, изнуряющих себя молитвами и постом ради познания мудрости мира.
— И что?
Инквизитор шумно сплюнул дочиста обглоданную кость.
— Смотреть противно. Тощие, плешивые, облезлые и разит от них хуже, чем от шелудивых козлов, не к столу будет сказано. По мне, вся их мудрость медного лорика не стоит. Можно подумать, что этим мудрецам боги второй срок жизни отмерят. Гниют заживо лучшие годы, а потом бессильно воют об утерянном времени. Огурцы плесневелые.
Юноша согласно кивнул. Ограничения интернатуры изрядно тяготили его вольнолюбивую натуру, стремящуюся вкусить радостей жизни. Конечно, получив посвящение и став полноправным инквизитором Света, он приобрёл большие права, но всё равно пока что находился под жесткой опекой старших отцов-инквизиторов, державших молодого человека на коротком поводке.
— Но всё же, отец Брабец, инквизиторы — священники. Разве не священники исполняют волю богов?
— Настолько, насколько способны её постичь. Глупый человек создаёт себе бога по своему образу и подобию. Послушать некоторых мудрецов, — последнее слово дознаватель произнёс с нескрываемым сарказмом, — так Ренс, например, неотличим от старого вояки, напившегося вдрызг в деревенской харчевне и потешающего селян рассказами о былых подвигах. Да чуть ли не в каждой деревне живёт такой ветеран. Отчего же все они — не Ренсы?
Юный инквизитор молчал, не зная, что ответить. В интернатуре о богах говорили иначе, а эти речи изрядно походили на ересь. Но не может же провозглашать ересь отец-дознаватель. Или он нарочно проверяет молодого адепта на крепость веры?
— Отец мой, нас учили, что боги могущественны, но священникам ведома их воля.
— Не только могущественны, но и непостижимы, брат Пласил. Об этом мало кто думает, а надо бы чаще. Да, священники понимают прямые указания, как этот малыш с подносом. Хозяин говорит ему: "Возьми мясо" — он берёт. Говорит: "Отнеси гостям" — он относит. Но доверь завтра мальчишке управлять харчевней, послезавтра она развалится. Человек, дерзающий говорить, что ему ведомы все божьи помыслы и премудрости — глупец или болтун. Представь себе этого паренька, внушающего своим дружкам, что он знает все мысли и планы хозяина харчевни. Если они умны, то не поверят бахвалу.
После длинной речи отец Брабец освежил горло солидным глотком пива.
— Значит, все люди виновны перед богами, и боги непостижимы? — переспросил молодой инквизитор.
— Истинно так. А потому, разбирая всякое обвинение, надлежит думать только о законе. Законы даны нам божественным Императором и Капитулом. Им воля богов ведома лучше, чем нам, простым братьям.
— Но, отец Брабец, ты же сам только что сказал, что воля богов непостижима? — изумился брат Пласил.
— Боги, боги непостижимы. А воля иногда очень даже постижима, — хмыкнул старший инквизитор. — И потом, человек человеку рознь. Этот трактирный мальчишка выглядит смышлёным малым. Хм…
Из дверей кухни даже не вышел, выкатился трактирщик с деревянной плошкой в руках. Направлялся он, конечно, к столику отцов-инквизиторов.
— Почтенные отцы желали острого соуса? Вот, извольте.
— Неплохо, любезный. Сколько мы тебе должны?
— Два марета.
— Вот, возьми. И пусть твоя харчевня всегда будет так свободна от нечестия, как и сегодня.
На лице у хозяина отразилась такая радость, словно ему во двор прикатили полную бочку золота. Низко поклонившись грозным гостям, он снова попятился от столика, но, наученный горьким опытом, быстро развернулся и торопливо шмыгнул в кухню.
— Да, мальчишка соображает, — констатировал отец-дознаватель. — А бывают такие тугодумы, что страшно сказать. Ну, а мудрость Императора и Верховных Отцов оспаривают только бунтовщики и преступники. Прочие же люди исполняют законы благоговейно и с точностью.
Юноша закашлялся. Старший инквизитор резво вскочил на ноги, обогнул стол и двинул его кулаком по спине.
— Уф, — брат Пласил перевёл дух, — спасибо, отец мой.
На самом деле он вовсе не поперхнулся. Просто, насчёт благоговения и точности отец Брабец хватил, и хватил сильно. Конечно, все наставники врут, только в интернатуре, да и у отца Сучапарека всегда понятно, где правда, а где то, что должно говорить. А вот отец-дознаватель перешел от одного к другому столь резко, что юноша откровенно растерялся.
— Ты, брат Пласил, что-то слишком увлекаешься. Если не можешь слушать и жрать одновременно, так и скажи. Закончим трапезу, потом поговорим.
— Нет-нет, отец мой. Если тебе угодно говорить, то внимаю. Больше такого не повторится.
— Да? Впрочем, главное я уже сказал. По закону серьёзной вины ни на ком нет. Наёмник продал раба — его дело. Трактирщик дал напиться человеку — для того и трактир. Глупый мальчишка напоил дракона… нехорошо, конечно, но своё он за это получил. Пытать их закон не заставляет.
— Но, может, кто-нибудь из них скрывает тайну. Пытка заставит его сказать нам всю правду, — упорствовал молодой инквизитор.
Отец-дознаватель допил пиво, утёр бороду и усмехнулся.
— Пытка заставит его рассказать то, что ты хочешь услышать, не более того. Каков бы ни был храбрец, но стоит его взять за рёбра раскалёнными клещами, как храбрости приходит конец. Признается во всём, лишь бы пытка прекратилась. Но к правде это не имеет никакого отношения.
— Так что же мы будем делать? — невнятно произнёс юноша, торопливо дожёвывая мясо. Нехорошо получилось: наставник закончил трапезу, а он всё ещё не осилил свою порцию.
— Будем ждать. Вполне возможно, что этот рыжий и картавый купец остановился у кого-нибудь из своих друзей. Если действительно существует заговор и мальчишка играет в нём важную роль, то этот Рулон обязательно придёт в школу после ладильских календ. Вот там-то мы с ним и поговорим.
— А если заговорщики начнут действовать раньше?
— Только если мальчишка не имеет к ним никакого отношения. В противном случае получается полная бессмыслица: довести до дракона своего человека и ничего от него не узнать. Нет, такими дураками заговорщики быть не могут. Так что одно из двух: либо мальчишка-раб вообще не при чём, либо заговорщики придут за ним после календ. Мне кажется, первое намного вернее.
По коричневой от загара и въевшейся грязи голени ползла маленькая мошка. Ползла медленно, путаясь в бесцветных коротких волосинках, с трудом преодолевая подсохшие кровяные корочки поверх царапин, которых на её пути хватало. Но — ползла. И уже почти добралась до колена.
"Вот упорная", — подумалось Серёжке, — "и чего ей только нужно?"
На спине у мошки подрагивали сложенные вдоль туловища прозрачные крылышки. Нужно куда добраться — могла бы долететь. Нет же, старается, лапками перебирает, только что не пыхтит. А может и пыхтит, кто ж такую малышку услышит.
Жалко, что не божья коровка. Говорят, если божью коровку попросить:
а потом загадать желание, то оно сбывается. Серёжка бы загадал, чтобы быстрей его из школы освободили. Конечно, не самое заветное желание. Если бы у него была возможность выбирать любое желание, то он бы пожелал, чтобы снова были живы мама и папа. Но слишком уже взрослый Серёжка в то, чтобы верить, что такие желания может исполнить божья коровка. А вот маленькое чудо может и прокатит. Дома Серёжка пару раз просил "собачью звёздочку", чтобы его не спрашивали не выученного урока, и действительно, неприятности проходили мимо. А называлась звёздочка «собачьей» потому что…
Божья коровка, улети на небо,
Принеси мне хлеба…
Острый локоть въехал Серёжке под рёбра. Мальчишка, сразу забыв про звёздочку и мошку возмущённо повернулся к соседу.
— Не отвлекайся, Шустрёнок, — прошипел Ринк. — Вен заметит — получишь.
— Мог бы и полегче толкнуть, — недовольно, но миролюбиво пробурчал в ответ Серёжка. Чего уж там, Ринк поступил как друг. Морон и Кау сегодня уже попробовали плётки одноглазого воспитателя — за недостаточное внимание.
Юный гладиатор ничего не ответил, демонстративно уставился на происходящее на арене. А там начинался бой очередной пары.
По правде говоря, сегодня занятие у младших синих было просто классное. После обеда Вен немного их погонял гимнастикой, а потом привёл на тренировочную арену. Здесь же оказались и желтые и пара групп старших учеников — тоже желтые и красные. Ребята расселись прямо на песке широким кругом, в центре которого один за другим проводили тренировочные бои настоящие гладиаторы из школы Ксантия.
Это было здорово. Даже круче, чем в фильмах. Серёжка любил исторические фильмы. «Даки» там, или «Викинги», или что-нибудь ещё такое. Обязательно бегал в поселковый Дом Культуры, когда там крутили такой фильм. А недавно там открыли видео-салон, так вообще каждый день стало можно клёвый фильм посмотреть. С ушуистами, с каратистами… С самим Брусли, который вовсе не Брусли, а Брюс Ли. А ещё с японскими шпионами ниндзя, которые умеют прыгать по крышам, зарываться в землю и становится невидимыми. Бросил дымовуху и исчез. Классно!
Одно плохо: каждый фильм в видео-салоне стоил рубль. Где взять денег, чтобы посмотреть всё, что хочется? В кино-то проще, детский билет стоил всего десять копеек. Впрочем, Серёжка никогда не унывал. Нет денег на фильм сегодня, можно посмотреть в другой раз. А теперь вот у него, можно сказать, просмотр боевика совершенно бесплатно.
Гладиаторы, конечно, не ниндзи. В песок не зарывались и в дыму не исчезали. Но сразу было видно: сражаются мастера. Они так ловко владели оружием, что Серёжка прямо обмирал от восхищения. Подумать только, всему этому их научили здесь, в этой самой школе. Да, открой бы набор в неё в Днестровске, кое-кто из ребят бы задумался насчёт поступления. И сам Серёжка тоже бы задумался. Быть таким гладиатором — не хуже чем десантником. Или чем морским пехотинцем, как Балис Валдисович.
Только, конечно, обучать нужно по-человечески, без всяких там порок и Дворов Боли. Вот Сережке интересно смотреть на поединки, так он и смотрит внимательно. Именно потому, что интересно, а вовсе не из-за того, что сзади Вен с плёткой прохаживается.
Между тем, в круг после небольшой паузы вышли новые бойцы, и мальчишке стало не до посторонних мыслей. На сей раз против одержавшего уже две победы местного воина Шаульса, использовавшего короткий сильно загнутый меч, вышел ранее не участвовавший в поединках боец с большим овальным щитом и боевым топором.
— Ивес, северянин, — возбуждённо шепнул Ринк на ухо Сережке. — Говорят, раньше был морским разбойником.
— Сейчас Шаульс ему покажет, — уверенно ответил мальчишка. Воин с кривым мечом прочно завоевал его симпатии.
Ринк с сомнением качнул головой, но ничего не сказал.
Соперники на мгновение застыли напротив друг друга, затем медленно двинулись по кругу. Блестящие медные шлемы с личинами скрывали лица, но никто не сомневался, что глаза воинов фиксируют каждое движение противника. Вот Ивес сделал неожиданный резкий выпад, стараясь подсечь топором ногу оппонента. Шаульс отступил на полшага, пропуская удар перед собой, и тут же попытался достать руку северянина клинком. Не вышло: тот проворно отдёрнул руку.
Противники тут же набрали дистанцию и снова медленно двинулись по кругу, словно обходя друг друга. Толиец всё время финтил, проворачивая в кисти рукоятку меча. Серёжка не успел заметить, как оба гладиатора одновременно ринулись навстречу друг другу. С глухим деревянным треском столкнулись щиты. Клинок Шаульса северянин умудрился поймать в ложбину между древком и лезвием топора. На мгновение гладиаторы замерли, затем снова оба отступили.
Пока всё это выглядело разминкой. Но вот толиец перешел в атаку. Удары посыпались на Ивеса со всех сторон. Сережка едва успевал взглядом за мелькавшим клинком. Шаульс легко менял направление и уровень атаки. Вслед за ударом справа на уровне плеч следовала атака на левое бедро, которую сменял удар в голову. Но всякий раз его противник успевал либо увернуться, либо подставить щит. Своё оружие для отражения атак врага северянин не использовал, но, улучив момент, резко махнул им перед собой, заставив толийца отпрыгнуть назад и прекратить атаку.
А затем атаковал уже Ивес. Шаульсу было немного легче: он мог не только уклоняться и отбивать атаки щитом, но и парировать их клинком. При этом северянину нужно было беречь пальцы, ведь у топора гарды нет. Каждое парирование толиец пытался превратить в контратаку, однако его противник не на мгновение не ослаблял внимание и всегда успевал отражать контрвыпады.
Отведённое на поединок время подходило к концу: в верхней колбе больших часов оставалось совсем немного тёмно-синей жидкости. Северянин атаковал, ведь для него это был первый поединок, сил у него было больше, чем у ведущего уже третью схватку толийца. Шаульс, теснимый соперником, отступал по кругу, стараясь держать того на дистанции. Ивес раз за разом прибегал к излюбленному приёму: широкому горизонтальному удару, раз за разом делая всё более глубокий выпад.
И после очередной атаки не успел отдёрнуть ногу. Гнутый клинок толийца распорол северянину бедро. Ручьём хлынула кровь. Сережка на мгновение зажмурил глаза. Когда раскрыл, рычащего от боли Ивеса двое гладиаторов уже тащили под руки за пределы круга. Шаульс, бросивший меч и щит, зажимал рану. Зажимал не очень удачно: за раненым гладиатором по песку тянулась кровавая дорожка. Один из докторов хлопотал над стоящим чуть в стороне коробом. Достал оттуда небольшую выдолбленную из дерева флягу, отомкнул плотно притёртую пробку.
Оттащив подальше, друзья усадили северянина на песок. Кто-то поддерживал беднягу за плечи. Доктор с бутылкой склонился над раненым.
"Что ж они делают, он же сейчас кровью истечёт. Жгут же надо наложить!"
Сережка чуть не сорвался помогать. Остался сидеть только потому, что точно знал: ничем не поможет. Ему просто не дадут подойти к раненому. Завалят на землю, а пока будут разбираться и выяснять, что он хотел, как лучше, помогать уже будет некому. Мальчишка до боли сжал кулаки и закусил губу. Сидеть и смотреть, как человек умирает, не имея возможности помочь. Бывает ли пытка страшнее?
Северянин жадно, крупными глотками пил жидкость из фляги. Дёргался кадык. Даже с того места, где сидел Серёжка было видно, как по телу гладиатора ручьями стекает пот. Вот напиток кончился, Ивес вяло утёр рукой пот со лба. Тяжело поднялся на ноги Шаульс.
Сережка недоумённо хлопнул глазами. Умирать от потери крови раненый гладиатор явно не собирался. Наоборот, он поднялся на ноги и похромал к краю арены. Правая нога была перемазана кровавыми подтёками, да и с песка кровь никуда не исчезла. Но сейчас рана не кровила. Просто фантастика.
— Как это? — изумлённо спросил мальчишка у Ринка. Спросил в полный голос, не подумав даже о том, что за нарушение дисциплины Вен может и плёткой угостить. А вот Ринк предусмотрительно оглянулся на доктора.
Тот стоял совсем рядом, поглаживая рукоятку заткнутой за пояс плётки.
— Поясни ему, — кивнул кривой в ответ на невысказанный вопрос. — Наверное, он никогда такого не видел.
— Ну, ты совсем дикий, Шустрёнок, — выдохнул получивший разрешение говорить юный гладиатор. — Волшебный напиток здоровья, его любой Мастер Слова изготовить может. Только цену ломят… ой-ой-ой…
— И что, любую рану лечит? — изумился мальчишка.
— Конечно, нет. Если руку отрубят, то назад не приставишь.
— Сильно… — только и нашелся что сказать Сережка. Нет, в самом деле, здорово. Вообще, многое в этом мире было интересно и заманчиво. Колдовство, драконы, добрые вампиры… Хотя нет, Анька совсем из другого мира. Но, всё равно, здесь было много хорошего. Только вот сами люди устроили себе здесь плохую жизнь…
— Эй, Вен, — крикнул кто-то из взрослых гладиаторов. — Пусть твой малыш урок отрабатывает. Сгоняй-ка его в бестиарий за песком.
— Точно, — поддержал другой.
Сережка недоумённо уставился на доктора.
— Давай, — кивнул воспитатель синих. — Скажешь Леендерсу, нужен песок. Насыплешь тачку и прикатишь сюда. И чтобы без глупостей. Понял?
— Конечно, господин доктор, — отозвался мальчишка, вставая на ноги. При этом он попытался придать голосу максимальную убедительность. — Я больше не делаю глупостей.
Вен не удостоил мальчишку ответом, вместо этого протянул стёртый медный жетон.
— Вот, если стражник остановит, покажешь ему. Иначе сволочёт тебя во Двор Боли, чтобы не смел без разрешения по школе расхаживать. Понятно?
— Понятно, господин доктор.
— Не хочешь больше во Двор Боли? — криво ухмыльнулся надсмотрщик.
— Не хочу, господин доктор.
Серёжка был самому себе противен. А что делать? Глупо ведь нарываться, когда до освобождения осталось всего ничего.
— Тогда шевелись быстрее.
Странное дело, стоило только мальчишке выйти за ворота арены, как плохое настроение исчезло неизвестно куда. Растаяло, испарилось. И стало на душе легко и свободно. Потому что сейчас он был почти свободен. Даже когда тебя с урока на десять минут раньше отпускают дежурить по столовой — счастье. А ведь занятие синих — не урок… Хотя и песок возить — не по столовой дежурить.
Ворота бестиария оказались распахнуты настежь. Серёжка зашел во двор и снова замер от удивления. И опять было от чего. Дракон — ладно, драконом парнишку теперь было не удивить. А вот то, что каменные статуи, те самые, что раньше стояли около стены, теперь неуклюже суетились возле ног дракона, Серёжку ошеломило. Он сначала даже глазам не поверил, протёр их кулаками. Ничего не изменилось: статуи продолжали трудиться над правой передней драконьей лапой, похоже, натирали её какой-то мазью или чем-то в этом духе. Опять чудеса.
Серёжка огорчённо вздохнул. Чудес полно, а счастья нет. Неудачный мир. Даже жалко тех, кто здесь живёт.
Одна из статуй заковыляла от дракона в сторону Серёжки. По спине у мальчишки пробежали мурашки. В медленных и неуклюжих движениях чувствовалась страшная сила. Такая оторвёт голову и не заметит. Но почти тут же мальчишка заметил стоящий немного в стороне большой медный котёл. Статуя направлялась именно к нему и парнишка облегчённо перевёл дух.
Тем более, рядом с котлом стоял человек, который каменного чудовища, казалось, вовсе не боялся. Только это был не Леендерс, а какой-то другой, незнакомый мужчина: ниже, тоньше, моложе, в богатом кафтане, широкополой шляпе и палкой в правой руке. На происходящее во дворе он взирал с ленивой скукой.
Серёжка внимательно огляделся. Скорпион на месте, медведь на месте. Дракон — само собой. А вот хозяина двора что-то не видно.
— Господин, а где господин бестиарник?
Богатей отвлёкся от стоящей в двух шагах каменной куклы и с тем же выражением ленивой скуки уставился на мальчишку.
— Раб смеет задавать вопросы свободному человеку? Тебя мало пороли, щенок?
Внутри у Серёжки всё вскипело. Больше всего унижало, что в голосе незнакомца совсем не чувствовалось гнева. Словно перед ним не человек, а букашка какая-то назойливая. Сейчас Серёжка Яшкин ему скажет!
Нет, Серёжка Яшкин сейчас промолчит. А скажет маленький раб по кличке Шустрёнок, который должен быть тише воды и ниже травы. Потому что…
— Пристало ли господину, повелевающему каменными статуями, сердиться на глупого раба?
Кажется, здесь очень любят, когда рабы говорят о себе как о каком-то постороннем человеке.
— Статуями? — вот теперь незнакомца проняло, теперь он рассердился по-настоящему. А каменюке хоть бы что: зачерпнула в пригоршню густой мази из котла и потопала себе обратно к дракону.
— Статуями может повелевать любой маг. Я, Мастер Слова Коллетт, повелеваю не какими-то там статуями, а настоящими големами.
Парнишка только глазами хлопнул, причём совершенно искренне. Кто такие големы он не знал. В любом случае, знай бы Серёжка, что они способны двигаться — десять раз бы подумал перед тем, как дракону давать воду… Потом бы, правда, всё равно бы напоил.
— Прости меня, господин. Я жил в деревне и никогда не видел даже самого слабого мага, не говоря уж о мастере слова.
Похоже, эти слова затронули струнку в душе у чародея. Он приосанился и с нескрываемым тщеславием произнёс.
— Видно, что ты неотесанный болван. В следующий раз думай, кого ты видишь перед собой.
— Но, господин, — заныл мальчишка, — меня послали сюда по важному делу. Если я не найду господина бестиарника, меня накажут.
До чего же тяжело быть Мальчишом-Плохишом. Трусить, ныть, клянчить… Хорошо хоть, предавать никого не надо. Этого бы Сережка, наверное, никогда бы не сумел.
Волшебник хрюкнул. Видимо, это должно было означать смех.
— Тебе же хуже. Мне нет никакого дела ни до тебя, ни до этого глупого толстяка. А теперь убирайся с глаз моих, а не то превращу тебя в жабу и скормлю этому дракону.
Серёжка с испуганным видом отошел к колодцу. Угрозу мага он всерьёз не воспринял: без согласия ланисты никто чужой ему вреда здесь не причинит. Если уж бородатый Сучапарек отпустил без наказания, то не этому спесивцу командовать. Хотя, совсем маленький страх всё же шевелился: а вдруг в этом мире маги самые главные и никто им не указ. Но, в любом случае, уходить из бестиария мальчишка не собирался: Вен этого бы явно не одобрил. И насыпать тачку без разрешения тоже Серёжка не захотел, хотя и мог: песок, лопата и тачка были на месте. Но такие действия расходились с образом запуганного и послушного малыша. Играть так играть. Лучше он постоит и посмотрит, что будет дальше.
Тем более, что дальше было очень интересно. Статуи, которые не статуи, а что-то там ещё (сложное название парнишка, конечно, сразу забыл), закончили обрабатывать дракону ногу. Волшебник вытянул в направлении ящера свою палку.
— Шалдан!
Металлические оковы обвились вокруг драконьей лапы. Сережка, забывшись, восхищённо охнул. Это вам не бессмысленные «скорики-морики». К счастью, охнул так тихо, что чародей не расслышал.
— Шалман! — произнёс маг, направив палку на левую лапу. Цепь с глухим стуком упала на землю.
"Да это же у него волшебная палочка!" — понял Серёжка. Ничего себе. В сказках и мультиках палочки маленькие, изящные. Меньше школьной указки. А здесь — с черенок от лопаты. И слово волшебное странное. Шалман — что-то такое вроде воровского притона. Тошкина бабушка всё время ругалась, увидев ребят играющими в карты: "Устроили тут шалман…"
— Работайте, — прищёлкнул пальцами Мастер Слова. Статуи, неподвижно стоявшие подле дракона, зашевелились и приступили к растиранию лапы.
Волшебник повернулся к Сережке, на его лице играла самодовольная улыбка.
— Понял, дикарь, что такое настоящее волшебство?
Мальчишка постарался придать лицу самое восторженное выражение. По правде сказать, слишком уж больших усилий это не потребовало: что там не говори, а зрелище впечатляло. Вот только сам маг вёл себя неправильно, словно начинающий клоун из мюзик-холла. Разве великий чародей будет хвастаться своими способностями перед каждым встречным мальчишкой?
— То-то, — неопределённо, но многозначительно подвёл итог волшебник. Чувство собственной значимости его прямо распирало, но, похоже, он и сам понимал, что зритель попался мелковат. От такого и восхваления звучат неубедительно. Но тут мага осенило.
— А ну-ка, достань мне воды, живо!
"Ещё чего", — подумал Сережка, а вслух произнёс:
— Сейчас, господин волшебник.
— Не "господин волшебник", а "господин Мастер Слова". Я тебе не какой-то там юнец, только что сдавший экзамен.
— Сейчас, господин мастер слова, — покорно согласился мальчишка. — Только не превращайте меня в жабу.
Вообще-то почти наверняка можно было перед чародеем не расстилаться. Подумаешь "мастер слова". Вен ясно сказал: ученики обязаны беспрекословно исполнять приказы, только если их отдают ланиста, казначей, командир стражников и свой доктор. В остальных случаях можно и возразить. Скажем, попробовал бы сейчас Леендерс припахать его клетку чистить, Серёжка имел полное право отправить его куда подальше: без согласия доктора бестиарник не имел права загружать мальчишку работой. Да что там имел право, обязан был отказаться: занятия для ученика гладиатора намного важнее чистоты клеток.
Вот и поить всяких приходящих магов никто Серёжке команды не давал. Но волшебник может нажаловаться? Может. Будет скандал? Ну, скандал, не скандал, а маленький скандальчик точно будет. А Вен сказал, чтобы никаких скандалов. Так что, игра в Плохиша продолжается. В запуганного и трусливого Плохиша.
Волшебник расхохотался.
— Боишься? Правильно боишься. Рабы должны знать своё место и прислуживать господам с душевным трепетом.
Серёжка не удержался и фыркнул в колодец. Ещё чего. Вот бы наколдовать так, чтобы этого волшебника забросило в лагерь армии Спартака. Там бы ему быстро объяснили, что и кому рабы должны. Никакая магия бы не помогла… Хотя, «никакая», наверное, слишком сильно сказано. Если можно заставить работать здоровенных каменных истуканов, то, наверное, и целую армию магией уничтожить можно. Только ведь "мастер слова" не сам колдует, а с помощью своей палки. С палкой, наверное, и Серёжка сможет статуями управлять и драконьи оковы открывать. А вот что волшебник может сам — это вопрос.