Шкатула Лариса. Дар юной княжны

   - Слышь, Паша, будь другом, а?
   - Ты же знаешь, Гошка, не мной придумано, сами решали. Сколько за неё Исмаил-бей отвалит... А это, если помнишь, деньги общие...
   - Знаю. Я заплачу, сколько скажете! Все, что у меня есть, отдам! Назови цену.
   От возбуждения Бабник чуть из сапог не выпрыгивал. Черный Паша видел его всяким, но готовым отдать все? За бабу? Да что же это там такое особенное? Он и сам себе не признавался, что медлит как следует рассмотреть третью пленницу. Ту, которую так вожделеет Бабник.
   - Ну-ка, вытащи её на свет божий, поглядим, что за жар-птица тебя разума лишила?
   Атаман контрабандистов ещё ничего не решил, но Бабник истолковал его слова в свою пользу и кинулся вытаскивать Катерину из повозки. А Черный Паша с изумлением почувствовал, что у него забилось сердце. Сердце? Разве не превратилось оно в камень давным-давно? Он ещё не разглядел её всю, а уже, будто в весеннем вихре лепестки яблонь, кружились в его голове детали: выбившаяся из-под платка прядь, тонкая лодыжка, грудь в разорванной рубашке. И отчего-то он знал (предчувствовал?): это ОНА. И все медлил, медлил, как будто можно отсрочить судьбу. Так смертник ждет и боится встречи со своим палачом.
   Ее поставили на ноги. С бледного красивого лица ненавидяще глянули черные глаза. Очи. И он понял, что не ошибся. "Вы сгубили меня, очи черные, очи черные, непокорные!" - всплыло навязчивым припевом. Кажется, так пели одесские цыгане?
   "Ой, пропала ты, Катерина, ой, лышенько, недолго любила ты матроса своего, ой, коротко счастье женское!" - так причитала она про себя, сердцем чувствуя в стоящем перед нею черном человеке свою судьбу, нежеланную, нежданную, но неотвратимую, как смерть.
   Что-то враз надломилось в ней. Она стояла, молчала и горестно качала головой в такт своим мыслям; "Пропала ты, Катя, пропала!"
   Не видел бедный Герасим, лежа в повозке беспомощный, униженный, как два мужика, два самца, будто на базаре, разглядывают, раздевают глазами его любимую. Но вот, насмотревшись на Катерину, соперники встретились взглядами и поняли: отныне они враги.
   - Я первый её заметил, - недвусмысленно трогая висящий у пояса кинжал, сказал Бабник.
   - Ну и что же? - оскалил зубы Черный Паша, кивая на свой шестизарядный Смит-Вессон. И расхохотался. Неожиданно громко и зло.
   - Ты чего? - попятился от него Бабник. Но Черный Паша, не глядя в его сторону, уже приказывал:
   - Эту, - он кивнул на Катерину, - ко мне в дом, да свяжите покрепче, уж больно ценная добыча!
   Батя хихикнул.
   - Тебе смешно? - посуровел атаман.
   - Да нет, это я так... Она же, стерва, Перца подстрелила.
   Перец, тот самый, что правил цирковой кибиткой, отвернулся, демонстрируя равнодушие. Он точно знал - сочувствия не дождется.
   - Пусть не подставляется, - отмахнулся Черный Паша и, заставляя себя не думать пока о НЕЙ, скомандовал: - Теперь давайте остальных.
   Первым вытащили Герасима. Батя развязал ему ноги, чтобы атлет мог самостоятельно вылезти из повозки.
   Первой, что он увидел, была любимая, которую двое контрабандистов уводили в дом.
   - Катя! - рванулся он ей вслед.
   - Попрощайся со своей Катей навек! - буркнул Бабник, заодно подыгрывая Паше в тщетной надежде, что тот в последний момент передумает. - Теперь о ней другие позаботятся.
   Злость и обреченность придали Герасиму силы. Он изловчился и ногой ударил Бабника в пах. Тот дико взвыл и упал, катаясь по земле. Стоявший рядом Батя мгновенно среагировал: как на животное накинул на Герасима аркан, свалил и в считанные секунды связал атлету ноги, а когда услышал в свой адрес соленое словцо, заткнул рот, приговаривая:
   - Ай, как нехорошо ругаться! А если женщины услышат?
   - Что ж вы ему сразу ноги не связали? - спросил Черный Паша, втайне довольный, что с Бабником рассчитались без его участия.
   - Что же, мне его на руках носить, такого бугая? - возмутился Батя.
   Атаман подошел к лежащему на земле Герасиму.
   - Она - жена тебе, или так, невенчанные, жили?
   Герасим подчеркнуто демонстративно отвернул голову в сторону. "Этот против меня мощнее будет, - подумал Черный Паша, ревниво разглядывая лежащего перед ним пленника. - Телом. Только в нашем мужском деле не это главное". А вслух сказал:
   - Прав Батя, ты действительно бугай.
   И еле успел перехватить занесенную над пленником руку Бабника с кинжалом, который очухался от удара и теперь жаждал расквитаться.
   - Ты что, Гошка, такой товар хочешь испортить? Наш друг Исмаил-бей давно заказывал: чтоб большой, чтоб сильный.
   - Да он же меня самого чуть евнухом не сделал!
   - Недосмотр, - согласился Черный Паша. - Батя ноги не связал. Вот с него и получишь за ущерб.
   Бабник с силой ударил ногой Герасима. Батя оттолкнул его в сторону.
   - Я не бью лежачего. И другим не даю. Он вынул из кармана золотой крестик с изумрудами, снятый с шеи Ольги - и когда успел? - протянул Бабнику.
   - Это тебя утешит?
   Бабник отбросил руку Бати; мысль о Катерине не давала ему покоя. Черный Паша, никогда не нарушавший их правила, впервые преступил собственный кодекс чести: оставил себе добычу, отнятую у товарища! Между тем атаман приказал Бабнику:
   - Завтра повезешь его и остальных пленников в Стамбул. Погода должна быть. хорошая.
   - Атаман, а как же...
   - А никак. Ты слышал? Езжай, готовь судно к отплытию.
   Несколько секунд между ними длилась молчаливая дуэль. Бабник не выдержал и первым опустил глаза.
   - То-то! - загадочно сказал Черный Паша. Бабник стиснул зубы. "Ничего, атаман, будет и на нашей улице праздник!" - в бешенстве подумал он, с разбегу вскочил на коня и умчался в камыши. Следующим из повозки вытащили Альку.
   - А мальчишку зачем связали? - удивился Черный Паша.
   - Шустрый больно, - объяснил Батя, - а скачет, ну чисто заяц! Они ж циркачи. Еще сбегет!
   - Да он забоялся! - огрызнулся Алька. - Я его головой в живот саданул.
   И ехидно осведомился у Бати:
   - Не болит животик-то?
   Атаман контрабандистов, не терпящий никакой фамильярности, а тем более от такого шкета, нахмурился.
   - Да, мальчишка и вправду шустрый. В сарай его, вместе со всеми. Потом разберемся.
   Извлечение из повозки Ольги, Яна и Марго обошлось без происшествий. Пленники на какое-то время оказались вне внимания разбойников и смогли даже переговариваться между собой.
   Осознав случившееся, Ольга не упала в обморок, не забилась в истерике. Неизвестно откуда к ней пришла уверенность, что в любую минуту она сможет "повлиять на ход событий. А ещё она знала то, что не знали другие. Их новый товарищ - Ян - единственный из всех пленников не был связан. Ольга справедливо полагала, что при необходимости он сможет помочь и остальным.
   Действительно, ещё на месте нападения Ян оглядел всех и понял, что самый "легкий" для него Васька-Перец. Стоило парню попристальнее на него посмотреть, как тот буквально оказался в его власти.
   Тогда Ян ещё не решил, как использовать эту зависимость, кроме как приказать сделать на веревке фальшивый узел, от которого можно было освободиться одним движением.
   Марго тоже чувствовала себя спокойно. Она давно решила, что её Янек не такой, как все, и потому непременно найдет выход, её даже веселило это неожиданное приключение. Как будто она не была пленницей, а играла в пленницу, с интересом наблюдая: а что же будет дальше?
   Ольга же, проследив сосредоточенный взгляд Яна и последовавшую за ним покорность Перца, уверилась окончательно: они с Яном - дальние родственники и обладают похожими способностями. Значит, это все не случайность. Значит, недаром ночами она видела, как светятся её руки - просится наружу их удивительный дар.
   Неспроста в роду Астаховых жила легенда о могущественном колдуне, прапрадеде Николае. Не столько для большей уверенности, сколько для самого Яна, она спросила:
   - Скажи, Елизавета Астахова-Поплавская - не твоя прабабушка?
   Марго изумленно уставилась на Ольгу: нашла время интересоваться родственниками! Но Ян не удивился, а ответил обстоятельно, не спеша.
   - Слыхал от матери, вроде у отца, Георгия, бабка была Елизавета, ведьмой её считали. Думал, сказки это.
   - Значит, я не ошиблась. По всему выходит, Янек, родственники мы с тобой.
   Марго украдкой облегченно вздохнула. Она даже себе не признавалась в том, что все больше влюблялась в Яна и боялась, что какая-нибудь краля уведет его из-под носа. Вроде этой сероглазой. Оказывается...
   Ян, привыкший считать себя круглым сиротой, так обрадовался этому, хоть и дальнему родству, так стремительно потянулся к Ольге, что чуть не уронил с рук веревки.
   - Так вы... ты - Астахова?
   - Нет, я - Лиговская, Астаховы у меня по материнской линии.
   - Ну и ну!.. А я не верил. Считал, что мать придумывает, о лучшей доле мечтает... Ты мне расскажешь о наших родственниках? Я ведь ничего не знаю. Даже отца своего не видел, после его смерти родился. Всю жизнь на глухом хуторе... Но я сразу почувствовал, вот здесь..
   - И я.
   Они с Ольгой одновременно вздрогнули.
   - Так ты тоже можешь... - Ян оглянулся, не подслушивает ли их кто-нибудь посторонний, придвинулся к Ольге и понизил голос: - Это... подчинять себе?
   - Так, как это делаешь ты, я ещё не пробовала. Зато если я захочу кого-то увидеть, я себе его так отчетливо представляю, что действительно вижу на расстоянии... Господи, как же это я не подумала? Ведь я могу узнать, что случилось с моим мужем?
   - Да погоди ты! - затеребил её Ян. - О муже потом узнаешь. Подумай, ну, пожалуйста, что ты ещё можешь? Мне это очень важно!
   Ольга пожала плечами.
   - Боль снимать могу.
   - Подумаешь, боль! Я вон у Марго пулю из плеча вынул. Без ножа. И почти без крови. Найди рану! А ведь она всего три дня назад без памяти лежала!
   - Я и сама толком не знаю, что еще? У меня это недавно обнаружилось, пояснила Ольга, улыбнувшись про себя его запальчивости.
   Ян было спохватился, что расхвастался, но опять заглянул ей в глаза.
   - Скажи, а могла бы ты... убить человека?
   - Я не хотела убивать, мне пришлось... Их было много, а мы отстреливались.
   - Ты не поняла. Убить в мыслях. Представить себе, что человека убиваешь, глядь, а он уже мертвый!
   Ольга содрогнулась,
   - Мне... и в голову бы не пришло!
   Ян помолчал.
   - Ладно, не будем пока об этом. Зато я знаю точно: если мы захотим, то сможем убежать.
   - Согласна. Но предлагаю подождать до утра. Камыши для разбойников дом родной, а мы можем заблудиться. И потом, ты знаешь, куда они собираются нас везти? Мне видится большой зеленый пароход... Не будем торопиться?
   - Не будем.
   Яна с девушками и Альку повели к сараю.
   - Развяжите их! - крикнул вслед Черный Паша.
   - Теперь не сбегут.
   И довольно сощурился. Из его самодельной тюрьмы убежать было сложно. Батя - опытный охотник и выдумщик - опоясал сарай цепью хитроумных ловушек. Он предусмотрел и обезопасил себя даже от подкопа. Последняя их жертва при попытке к бегству окончила жизнь на острых кольях ловчей ямы.
   Ян разочарованно вздохнул: его развязанные руки для дела не понадобились, но они смогут насторожить бандитов, когда те станут освобождать пленников от веревок. Тем более что развязывать их стал не Перец, а сам Батя. Положение спасла Ольга.
   - Сначала женщин, - кокетливо сказала она и вытянула вперед связанные руки, затем уступила место Марго и, будто невзначай, прижалась к Яну. Машинально, как учил Герасим, она связала Яну руки морским узлом.
   - Кто завязывал хлопца?! - взревел Батя, который был человеком сухопутным и морских премудростей не знал. От неумения справиться с веревками мог пострадать его престиж. На шум явился атаман.
   - Погодь, - он отодвинул в сторону товарища и быстро развязал узел. Наверняка Бабник из себя моряка корчит.
   - Хорошо, что ты его услал, - подыграл Паше Васька-Перец, - а то бы не все пленницы до завтра дожили.
   А девушки поежились, когда контрабандисты дружно заржали: на них повеяло близкой бедой.
   Черный Паша открыл двери в свой дом и на пороге его буквально остолбенел. Гордостью и украшением его жилища была огромная железная кровать, предназначенная, не иначе, для отдыха великанов. Товарищи атамана, втаскивая этого металлического монстра в дом, наматерились и нахохотались над его приобретением. Теперь Батя, желая угодить другу, не нашел ничего лучшего, как привязать пленницу за руки и за ноги к тыльной стороне кровати. Он предусмотрительно разул Катерину - в хате жарко! - и теперь она висела на железной спинке, босоногая, как святая, распятая на кресте.
   - Господи, - только и смог вымолвить Черный Паша, - заставь дурака богу молиться!
   Тем не менее зрелище, открывшееся его глазам, потрясало воображение. Природа немало потрудилась, вылепливая фигуру Катерины. Она не была ширококостной, подобно многим селянкам. Вместе с некоторой пышностью форм ступни её ног были узкими и изящными, плечи - красиво покатыми, шея по-лебединому длинной, кожа - хотя и не идеально белой, но живой и нежной, с оттенком топленого молока; её внешность не оставила равнодушным и безумно влюбленного в Ольгу Вадима Зацепина, так что он даже посвятил ей стихи:
   "Уж как изловчилась в Катюше природа, Добавив "Коти" ("Коти" известные французские духи.) в родниковую воду".
   Черный Паша стихов не знал, но вид висящий Катерины поверг его в экстаз, ему захотелось встать перед нею на колени, что он и сделал, прильнув губами к тонкой лодыжке, и, спеша, освободил ноги от впившихся в них веревок.
   Никто и никогда в жизни не целовал Кате ноги. И теперь от поцелуев черного человека её ноги как будто зажили самостоятельной жизнью. Как будто по ним снизу поднималось что-то горячее и опасное, как если бы не губы, а какие-то живые существа делали там, внизу, свою разрушительную работу, ломая, как преграду, её презрение, нежелание, стыд. Эти губы поднимались выше и выше, и в местах их прикосновений вспыхивали и начинали пульсировать горячие точки, заставляя её содрогаться и трепетать.
   Когда его губы миновали колени, Катерина отчаянно рванулась, насколько позволили веревки на руках, но от её движения напрягшаяся грудь вырвалась на свободу, вздернув соски. Черный Паша оторвался от ног и прильнул горячими губами к её груди. Катерина вдруг почувствовала, как, в ответ на его ласку, словно загорелось внизу живота.
   - Боже, - застонала она.
   Ее стон послужил для мужчины сигналом. Он стал срывать с неё одежду, покрывая все тело поцелуями. Из-за связанных рук одежда не хотела сниматься и тогда он стал разрывать её на клочья. Куда девались его обычные сдержанность и самообладание! Сердце, которое он считал заледеневшим навек, билось так, что его тоже кинуло в дрожь. Он рычал и хрипел, как дикий зверь, и когда вошел в нее, с радостью почувствовал ответную дрожь её тела, и неистовствовал в ней, не замечая, как она бьется спиной о металлические прутья. Лишь поддерживал руками её ноги. И услышав её крик, он выплеснулся сам, и она обмякла в его руках.
   Черный Паша наконец отвязал её и отнес на постель, бережно укрыв одеялом.
   - Ты теперь моя, - сказал он, наклонясь к её лицу. - Разве ты не поняла, что это - судьба? Со мной теперь тебе жить. Смотри мне в глаза, не отворачивайся, разве ты не хотела меня?
   - Будь я проклята! - Катерина горько зарыдала.
   Они с Герасимом любили друг друга чисто и стыдливо. Он считал главным в их отношениях неутомимость, она - покорность. Она была счастлива уже тем, что Герасиму хорошо с нею. Но он ни разу не спросил, хорошо ли ей. И не вглядывался, подобно атаману, в её глаза, потому что они ночью не зажигали света.
   В доме же Черного Паши было светло и странно. Кроме кровати, здесь было все "не как у людей". Небольшие оконца закрывали тяжелые красные шторы. Стены были завешаны коврами, а в промежутках между ними темнели бронзой тяжелые подсвечники. Напротив кровати на стене матово отсвечивало зеркало в ажурной позолоченной оправе. Невиданной удлиненной формы керосиновая лампа покачивалась на тяжелой цепи, свисавшей с потолка.
   Сейчас лампа не горела, но и две свечи в одном из подсвечников давали достаточно света, чтобы все разглядеть.
   Катерина все ещё безуспешно пыталась прикрыться от поцелуев её пленителя, её сознание тщетно цеплялось за надежду, что вот сейчас она закроет глаза и все это кончится. Но она как будто раздвоилась: прежняя, стыдливая Катя глядела на себя со стороны и ужасалась, что она обнаженная лежит с чужим незнакомым мужчиной и до сих пор не сгорела со стыда, не умерла от этого позора, а с замиранием сердца принимает его ласки. Она пыталась вспомнить Герасима, прервать этот сладкий кошмар, закричать: "Нет! Нет!" Но её руки уже обнимали его, робко гладили, подчиняясь его просьбам: "Обними меня!"
   Другая, прежде ей незнакомая, женщина удивленно всматривалась в свое отражение в зеркале: смотри на себя, говорил ей мужчина, на нас - и она видела голую Катю, его руки, скользящие по её телу, её соски, твердеющие под этими руками, и напрасные попытки отвернуться, когда он берет её здесь же, перед зеркалом, а она в который раз кричит и бьется от неведомых ей прежде ощущений.
   Черный Паша за свою жизнь побывал в объятиях самых изощренных в любви женщин, но впервые ему доставляло удовольствие учить этому искусству женщину неискушенную, учить и видеть, как распускается под его рукой из бутона прекрасный цветок.
   Катерина, обессиленная, под утро заснула, а Черный Паша все лежал без сна рядом с нею и думал, как теперь ему удержать её при себе? В одну из коротких минут отдыха он спросил, кем ей приходится Алька. Катерина, желая спасти от тяжелых грядущих испытаний хотя бы его, ответила, мой брат.
   Атаман контрабандистов сердцем понимал чистоту и стыдливость Катерины, потому опасался, что, оставшись одна, она замучает себя угрызениями совести. А там - кто знает, на что может решиться такая женщина. Лучше пока не оставлять её надолго одну. Время - лучший доктор. Забудет своего амбала, никуда не денется!
   Проснулась Катя оттого, что ОН (хотя она уже знала, что зовут его Дмитрием) одетый стоял рядом и смотрел на нее.
   - С добрым утром, ласточка моя!
   И нежно поцеловал.
   - Посмотри, что я тeбe приготовил!
   Катерина ахнула. В таком платье не стыдно было появиться и царице. Как назывался материал, она даже не имела понятия, но он блестел, струился и казался теплым, как её кожа. Платье хотелось надеть, а надев, носить, не снимая. Какое-то время ещё женщина в ней боролась с призраком памяти, но для себя она уже решила: назад дороги нет. Она пойдет по этому пути до конца, а решение - жить или не жить на свете - оставит за собой.
   - Давай, - подтолкнул её новый возлюбленный, - возьми, тебе же хочется, зачем отказываться?
   Рядом с платьем лежало белье. Катерина даже не подозревала прежде, что бывает такое - тонкое и кружевное. Наверное, его носили падшие женщины. Разве она теперь не из таких?
   Черный Паша будто подслушал её мысли.
   - Казнишь себя? Думаешь, на позор я тебя взял? А знаешь ли, что полюбил я тебя, Катюша, с первой минуты, как увидел. И хочу, чтобы не пленницей ты у меня была, а женой - любимой и единственной. Страшно тебе, или не побоишься стать волчицей рядом с волком?
   Она молчала, и он было обеспокоился её молчанием, но потом понял, что торопит события, и только сказал:
   - Все в твоих руках. Скажешь "да", сегодня же в церкви обвенчаемся.
   Голова у Катерины тихо закружилась... Какие причудливые узоры может выписывать судьба! Не будь войны, так бы и осталась Катя простой селянкой: растила детей, вела хозяйство, принимала любовь мужа. Смог бы он разбудить в ней страстную женщину, заставить заглянуть в глубину своего естества? Скорей всего, она никогда бы не узнала о себе всей правды. Как сказал Дмитрий? Боится ли она стать волчицей? Катерина этого пока не знала, но странное любопытство толкало её заглянуть за грань, прежде недоступную, что там?
   - Отвернись, - сказала она, намереваясь встать.
   - Ну уж нет, - отказался он. - Разве ты все забыла? А вот зеркало помнит.
   Катерина покраснела. Он накинул на неё огромное, как простыня, полотенце и шутливо хлопнул пониже спины.
   - Там, за занавеской, найдешь все, что нужно, а потом я помогу тебе одеться.
   Слушая, как она плещется, знаменитый контрабандист, атаман, гроза Азова, ждал, глупо улыбался и подшучивал над собой: "Да что же эта баба с тобой сделала? Ты что улыбаешься, будто юродивый? И опять хочешь её, будто от одного её взгляда все в тебе встает на дыбы. Так и не отрывался бы от нее!.. Осталось последнее - отправить с глаз долой этого её жениха. Навсегда"
   Откуда у Черного Паши оказалась женская одежда? Он усмехнулся, вспоминая. Однажды его турецкий сотоварищ Исмаил-бей получил хорошие деньги за привезенный с Азова товар. В порыве благодарности он решил преподнести другу-контрабандисту бакшиш - свою юную наложницу. Черный Паша никогда прежде не обременял себя женщинами, - все его связи были мимолетными, ни к чему не обязывающими, - но, чтобы отказаться от бакшиша, соврал, будто у него уже есть жена и, как христианину, ему больше иметь не положено. Тогда Исмаил-бей подарил ему это платье. Из самой Англии. Для жены...
   А белье - чего греха таить! - он держал у себя на всякий случай. Любил смотреть, как женщины надевают его на себя. Конечно, Кате он дал ненадеванное - спаси Христос! - но женщина инстинктивно угадала, для чего оно было предназначено.
   Черный Паша действительно помог одеться Катерине, не обращая внимания на её слабые протесты, сам получая от этого удовольствие. Он в который раз подивился совершенству её тела, - да и она таки к нему привыкала, уже не дичилась и не вздрагивала, - а когда застегнул последний крючок, отступил в сторону, чтобы полюбоваться зрелищем.
   - Погоди, по-моему, здесь чего-то не хватает!
   Он полез за висящую в углу икону (материнская привычка прятать туда особо ценное) и вытащил что-то, завернутое в голубой бархатный лоскут. При виде ослепительных бриллиантов Катерина даже отшатнулась. Эта, вторая в её жизни, драгоценность стоила столько, что у неё не хватило воображения, чтобы подлинную стоимость представить. Взять её и отдать взамен душу? Но атаман уже сам застегивал колье на её шее.
   - Не бойся, моя дорогая, эта вещь как раз по тебе! Дивишься? Ты просто цены себе не знаешь.
   На этот раз зеркало отразило удивительную незнакомку. Он приподнял её подбородок, который Катерина по привычке пыталась опустить, заставил выпрямить спину, и в её облике появилось прямо-таки величие!
   "Сатана! Не иначе - Сатана, - обреченно думала Катерина, вглядываясь в свой новый образ. - Лепит меня, будто из глины, а драгоценностями как в печи обжигает!"
   - Поскучай, ладушка, я скоро вернусь, - Черный Паша поднес её руку к губам, взял за кисть, приподнял и хмыкнул: - Кажется, и здесь чего-то не хватает!
   Он вышел из хаты, и почти следом за ним вошел контрабандист по кличке Перец. На небольшой столик у стены он выложил кринку молока, яйца, ломоть хлеба, домашнюю колбасу.
   Перец не держал зла на пленницу за то, что она продырявила ему руку. Прав атаман: не подставляйся. А Батя к тому же врачевал потихоньку рану, привязал какую-то траву, и сегодня рука почти не болела. Васька конфузился слегка, оплошал-то перед бабой, не поднимал на неё глаз, а когда поднял, так и застыл, на месте вчерашней оборванки была царица!
   Он так засмотрелся, что все пятился задом, пока кулем не вывалился за дверь. Недаром атаман с Бабником вчера из-за неё сцепился - такая хоть кого ума лишит!
   Между тем в лагере контрабандистов трудовой день начался ещё до восхода солнца. Вышел на крыльцо Черный Паша, началась обычная суета. Смогли наконец осмотреть багаж циркачей.
   - Вещи разобрать! - приказал атаман. - Все, что в хозяйстве не понадобится, сжечь! Чтобы никаких следов, понятно? Довезете товар до косы, на фелюгу перегрузите, - повозку тоже сожгите. А мне, Батя, давай мальчишку сюда.
   Катерина все ещё сидела в некотором оцепенении, когда в хату зашел Черный Паша и подтолкнул вперед Альку.
   - Поздоровайся с любимой сестричкой! - и добавил, со значением глядя Катерине в глаза: - Наверное, он так тебя любит, что случись что-нибудь с тобой, он этого не переживет!
   - Дмитро! - в комнату вбежал задыхавшийся Батя. - Шарабан мы перетряхнули. Остальное все барахло. Что хлопцы разобрали, что в костер кинули. А ты пока посмотри-ка вот что!
   И протянул небольшую коробочку. С серьгами.
   - Знаешь, чье оно? - спросил Черный Паша Катерину.
   - Ну, мое, - пожала та плечами.
   Черный Паша онемел. В своем увлечении воспитанием Катерины он совсем забыл о том, что она и до него с кем-то общалась, жила, кого-то любила. Выступала в цирке, наконец. Может, это подарок поклонника. Атаман контрабандистов разбирался в драгоценных камнях. Его колье стоило состояние, но и Катины серьги стоили немало. Черная змея ревности вползла в его сердце.
   - Ладно, потом поговорим.. Что ты ещё приготовил, Батя? Ведь это не все?
   Батя торжествующе вытянул вперед раскрытую ладонь, на которой лежали невозможной красоты, величиной с орех, три цветных алмаза.
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
   Княжне Елизавете Астаховой на Покрова исполнилось восемнадцать лет. Красавицу старинного княжеского рода с хорошим приданым окружали многочисленные поклонники, но с предложениями руки и сердца не спешили, потому что...
   Первое, что отмечали во внешности княжны окружающие, была её бело-розовая кожа. Не мраморная, как у многих признанных красавиц, не бледная, а играющая при движении. "Земляника со сливками" - в шутку называл её отец. В этом бело-розовом обрамлении её серые с зелеными искрами глаза сияли как две звезды. Они производили странное впечатление, чем дольше на них смотрели, тем больше и ярче они казались. Так что в конце концов глядевший на Лизоньку видел одни огромные глаза и забывал обо всем.