Шумак Наталья. Маша для медведя

   -Нет.
   Выдавила из себя Маша.
   -Спасибо. А я стараюсь, стараюсь. А ей не нравится.
   Она пыталась шутить. Голос рвался, взлетал и рушился в бездну. Из которой не выбраться. Уже не суметь. Маша молчала.
   -С причинами мы разобрались. Но есть еще просьба. Одна.
   -Я слушаю.
   -Поцелуй меня, пожалуйста. И уходи. Если я захочу тебя увидеть, я попрошу, чтобы мама позвонила. От моей ноги уже попахивает. Соседки жалуются. У меня уши, как у кошки. Я подслушала. Не хочу, чтобы ты, себя пересиливая, из вежливости нюхала, морщилась. Нет! Тянет уже гнилью. Самой противно.
   -Нет.
   -Не ври. Не надо. Так вот. Один раз в жизни. Даже в наших жизнях. Ты можешь меня просто поцеловать? Обнимать и ласкать не обязательно! А потом встанешь и пойдешь. Хорошо? И без всяких дурацких сантиментов. Ты там поднялась наверх с Юркой. Я чуть не умерла от ревности. Дура такая... Ты меня простила?
   -За что?
   Маша боялась разреветься. Все сжимала и сжимала руку в кулаке. Ногти пробили ладонь до крови, до черных отметин - полукружьями. Они еще долго не сойдут. Как память, про полчаса в темнеющей пустоте, пролетевших наедине с умирающей любовью. Валюха зажмурилась, потрясла коротко стриженной головой.
   -Если не хочешь совсем... Я пойму. Не обижусь.
   Маша потянулась к ней, навстречу, опираясь левой ладонью о постель. Ледяная рука подруги накрыла ее сверху, чуть сжала. Губы соприкоснулись. Нежность, нежность и еще раз нежность. Валя отстранилась.
   -Иди теперь. Давай. Давай. Не задерживайся. Грустно мне. А плакать при тебе не хочу.
   Маша встала. Сверху вниз посмотрела на склоненную черную голову: колкая стриженая макушка, тонкая шея.
   -Держись.
   -Ага.
   В палату вошла соседка, волокущая пакет с фруктами. Щелкнула выключателем.
   -А чего это вы, девочки, без света сидите?
   -А потому, что мы молодежь, темнота, наш друг.
   Весело ответила Валюха. Откинулась на постели. Помахала растопыренной пятерней. Добавила громко, спокойно.
   -Топай, Машка. Тебе еще уроки делать.
   -До свидания.
   -Давай! Ивану-царевичу от меня черкни привет. Когда будешь отвечать на письмо. Он настрочит - страниц тридцать.
   -Откуда ты знаешь?
   -Зорко влюбленного сердце, скрытое видно ему.
   Важно с пафосом продекламировала Валюха. Тут же добавила грубоватым тоном.
   -Ну, чего топчешься! Давай! Кыш!
   Маша подошла к двери, замерла, не оглядываясь. В спину долетело безмятежно и ласково.
   -Пока, подруга золотая!
   -Пока.
   Ответила она негромко. Вывалилась в коридор. Сцепила зубы. Уставилась перед собой ничего не видящими глазами. Наконец, отклеилась от стенки. Пошла к лестнице. Стараясь, памятуя про кошачий слух Валюхи, не заплакать.
   -Эй!
   Маша едва не подпрыгнула от неожиданности. Этот голос, она не перепутала бы ни с каким другим. На лестнице курил высоченный хирург.
   -На тебе лица нет, детка. Хочешь чаю?
   Она покачала головой.
   -У тебя рука в крови. Порезалась? Пошли.
   Загасил окурок.
   -Пошли зеленкой прижгу. Знаешь, сколько здесь заразы?!
   Сопротивляться она не могла, поплелась точно овечка за пастухом. В другое отделение, по соседству с Валиным. Врач завернул в манипуляционную. Скомандовал.
   -Продемонстрируй, что у тебя там? Ну, ты и психанула, детка. Так нельзя. Не хочу показаться банальным идиотом, но нервные клетки, которые каюкнулись, не подлежат восстановлению. А сами по себе, весьма нужны организму. Никак нельзя без этих драгоценных клеток. Сколько их миллионов у тебя гикнулось - не знаю.
   Маша не смогла сразу разжать руку. Ее свело судорогой. До плеча. Врач взял в свои огромные лапы кулак девчонки. Погладил запястье. Понажимал бережно, умело на какие-то точки. Еще. Еще. Маша подумала, что с радостью просидела бы так еще хоть год. Осторожно, палец за пальцем выпрямил кисть. Удержал. Рассмотрел. Присвистнул.
   -Эх, и крепкие же у тебя ногти! Как ножики. Что стряслось?
   -Поговорили.
   -С кем?
   -С подругой.
   -Ясно. Лежит у нас?
   -Да.
   Она поняла, что хирург ее не помнит, и не удивилась. Сколько людей мелькает перед его глазами каждый день. А та памятная встреча состоялась месяц назад. Еще зимой... Врач стер кровь с ладони смоченным в фурациллине тампоном, потом прижег ранки спиртом.
   -Без обмана. Девяносто градусов. Микробы существа нежные. Сразу дохнут. От одного запаха.
   Маша слушала его трепотню и сердце понемногу оттаивало.
   -Спасибо. Это ерунда.
   -Нет. Царапины всегда надо обрабатывать. В обязательном порядке. Запомни. Дешевле обойдется. Как врач предупреждаю. Вот и все. Ступай своей дорогой, красавица. Коса у тебя! Чудо! Давно такой прелести не видел. Не режь, ради Бога.
   -До свидания, Матвей Андреевич.
   -Стоп. Ты знаешь, как меня зовут?
   Но она уже вышла из манипуляционной. Быстро-быстро. Вдруг, решит догнать?! Врач, слава Богу, следом не бросился. Делать ему больше нечего, что ли - ловить всяких рыжих по коридорам.
 

* * *

 
   Маша, не выспавшаяся и потому хмурая, как ненастное утро, стояла в булочной, в самом хвосте очереди. Тут в магазин ввалился жизнерадостный молодой мужик. Круглолицый, с приятной, добродушной физиономией. Нос картошкой, губы пельменями, редкая желтоватая челочка на выпуклом лбу. Словом парень в стиле пародии на Иванушку-Дурачка, пока он еще в кипящем котле не искупался и не похорошел всем на зависть. Пристроился этот веселый тип следом за Машей. Фамильярно подергал за кончик косы.
   -Прелесть какая! Прямо смерть любому мачо.
   Маша, не поворачиваясь к нахалу, перебросила косу на грудь.
   -Девушка, а девушка! Сложно за такой красотой ухаживать? Ну, поговорите со мной. Пожалуйста, я хороший. Честное поросенское.
   Маша молчала. Она привыкла избегать уличных знакомств. Впрочем, других знакомств тоже. Будь рядом языкастая Светка, состоялся бы словесный поединок. Впрочем, может быть, и нет. Парень, хоть и не красавец, производил очень приятное впечатление. Веяло от него добродушным спокойствием сильного человека. Грузноват, конечно, но богатырской моргуновской комплекции, не жиртрест бессильный.
   -Девушка! Я может, всю жизнь мечтал о такой русалке. А вы ни словечка. Жестокая какая!
   В очереди на них оглядывались. Маша начала слегка пыхтеть от злости. Разные колкости просились на язык. Она их начала выстраивать по порядку. С какой гадости начать, чем закончить. Но отвлеклась на шум. Первой у прилавка как раз оказалась незнакомая бабуся. Этакий божий одуванчик лет восьмидесяти не меньше. Опрятно одетая, в белом платке, видневшемся из под потрепанной шали, в стареньком, но вычищенном пальтишке. Она говорила негромко, стесняясь своей просьбы. Маша не уловила ее слов. Зато грубый ответ продавщицы не расслышать было невозможно.
   -Нет. Еще чего удумала. Не хватает на хлеб, не стой! Я за вас таких не расплачусь! Лезут тут, побираются, очередь задерживают. Следующий!
   Люди оглядывались на старушку. Она неловко отошла в сторону, смущенно и стыдливо пряча желтую мелочь, перекладывая ее из сморщенной ладошки в смешной коричневый кошелек, расшитый бисером. По темной щеке прокатилась слеза. Маша едва не взвыла от жалости, сжала в кармане деньги, выданные на хлеб. Ни копейки лишней. Что же делать? А, пусть. Объяснится с мамой, она поймет. Старушка спешила мимо, уже взялась за дверную ручку. Маша шагнула, было следом, крепкая мужская лапа притормозила ее, придержав за плечо. Густой бас разрезал дурную тишину.
   -Постой, бабусь! Постой, минутку. Подожди.
   Теперь приставучий мужчина не выглядел веселым. Лицо у него стало сосредоточенным, холодным. Поддерживая пойманную в дверях бабку за острый локоть, он прошел мимо очереди. К прилавку. Вытянул из кармана свой кошелек. Посмотрел на продавщицу - точно на противное насекомое, с деловитым пренебрежением.
   -Крупы кило какой-нибудь. Бабусь, лучше рис или гречка? Не слышу. Рис? Хорошо. Кило риса. Белого хлеба. Еще батон. Так. Грамм двести конфет. Какие у вас есть? Извини, бабусь. Я не миллионер пока. Еще пачку чая. Теперь все это в пакет. Хорошо. Сколько я должен? Держите.
   Повернулся к ошарашенной бабке. Вручил ей пакет. Спросил заботливо.
   -Донесешь сама?
   -Ой, сынок. Сынок.
   -Донесешь?
   -Да. Спасибо, спасибо тебе. Голубчик. Спасибо.
   Она неловко поклонилась, прижимая руками в заштопанных варежках к груди неожиданную помощь.
   -Дай Бог тебе здоровья, сынок. За кого молиться то мне? Как тебя звать?
   Наглый тип улыбнулся, подтолкнул локтем Машу.
   -За меня не надо, бабусь. Вот за эту рыжую.
   Грозно нахмурился, потребовал.
   -Скажи - как звать!
   Маша отмахнулась от него. Уже не сердито. Бабуся поняла, что стала лишней. Пошла неторопливо, на пороге оглянулась, перекрестила голубчика. Рукой в зеленой варежке, старательно без спешки. Вышла. Маша посмотрела на круглолицего с таким одобрением, что он засмущался. Очередь изучала возмутителя спокойствия с острым любопытством. Тип велел народу.
   -Так, граждане, не фиг пялиться. Шоу закончено. Развернулись к прилавку, решаем, что купить, обдумываем. Друг друга не задерживаем.
   Маша прыснула. Так серьезно прозвучала команда. А главное, его послушались.
   -Что русалка, не будешь знакомиться?
   -Нет. Но вы классный!
   -Да?
   -Супер!
   -А может, передумаешь?
   Но Маша передумывать отказалась. Зря? Не зря? Целый день у нее было хорошее настроение. Перед глазами всплывала круглолицая физиономия незнакомца. Чуть позже дважды встречались на улице. Кивали друг другу. Мужчина кричал торопливо.
   -Русалочка? А русалочка? Познакомимся?
   -Нет. Пока!
   -Пока, так пока. Только зря. Честное хрюшкинское!
 

* * *

 
   Мама выглядела отвратительно. Живот, внезапно, за месяц - выпер вперед, точно огромный арбуз. Ноги опухли. На лице выступили коричневые пятна. По всему носу, над губами, на щеках. Прежняя куколка враз стала чучелом. Маша утешала.
   -Ты же знаешь, что все пройдет! Не расстраивайся.
   Отчим ходил туча тучей. Под любыми предлогами Маша избегала оставаться с ним наедине, даже на пол часа. Линяла из дому вперед мамы. Слонялась по улицам, сидела в читальном зале библиотеки. У нее появилась привычка сутулиться и смотреть исподлобья. Первой перемены заметила Анна Леонтьевна.
   -Златовласка? Что с вами?
   Надо отметить, что всех учеников, начиная с шестого класса, химичка именовала на Вы. Была у нее такая манера: остальными преподавателями не одобряемая.
   -Зайдете ко мне после уроков? Я Вас буду ждать.
   В подсобке, узкой комнатке-закутке, у Анны Леонтьевны кроме столов, полок с пособиями, плакатов, моделей молекул, коробок с реактивами, всегда имелись сушки и конфеты.
   -Своего рода наркомания.
   С тяжким вздохом, намекающим, что всю глубину своего падения Анна Леонтьевна вполне осознает, но ничего поделать не может - учительница откусила половину "Гулливера". Предложила радушно.
   -Угощайтесь, Мария. Очень вкусные. Из столицы передали подарок. Большую часть уже уничтожила. В одиночку. Представляете?
   -...
   Маша не реагировала на подмигивания и улыбки.
   -Будем шоколадом лечить печаль.
   -Спасибо. Не хочу сладкого.
   Маша не любила поэзию серебряного века и не уловила цитаты. Тут Анну Леонтьевну, что называется, пробило на философию. Зачем ей только Полежаева понадобилась? В качестве слушателя?
   -Каждый класс полон загадок. Интересно думать о том, кто достигнет в жизни вершин, кто будет просто существовать, кто оступится, покатится вниз. Да. Я верю, что есть люди криминального склада. Удержать их наплаву почти невозможно. Был такой автор - Ломброзо. Многие его идеи я разделяю. Личные наблюдения, а я в школе уже тридцать лет, заставляют меня соглашаться с выводами этого гения. Вожди нашей революции, например, почти все, просто - точно сошли со страниц труда Ломброзо. С тех глав, где описываются прирожденные преступники.
   Маша удивленно уточнила.
   -Да вы что?
   Химичка, уловив момент переключения девочки с тайных черных мыслей, на робкое любопытство, усадила таки Полежаеву рядом, пододвинула к ней поближе блюдце с редкими, дорогими конфетами. Налила чая, - Одну ложечку сахара или две? - продолжая негромко и увлекательно ворковать.
   -Правда. Хотя это и жуткий государственный секрет. Т-с-с!
   Приложила полный палец к губам. Сделала страшные глаза. Маша, почти совершенно расслабившись, улыбнулась. Анна Леонтьевна вела повествование дальше.
   -Есть еще мужчины с лишней хромосомой. Так называемый ген агрессивности. Абсолютно харизматические индивидуумы. Встречала всего двух. В своей реальной жизни. Диагноз, разумеется, выставила навскидку, без исследования крови. Вряд ли ошиблась. Хотя, оставим пол процента, под вопросом. На всякий случай. Может, все же, передумаете насчет очередной конфетки? Так уж и наелись? Тремя штучками? Какое самообладание. Мне бы Ваше умение отказываться от сладкого. Ладно. Один из невероятных мужчин, о которых я толкую, является моим родственником, по линии матери. Моя кузина - София была замужем за директором школы. Жили они в Пензе. Очень милая, интеллигентная семья - Измайловы.
   Красивую русскую фамилию Анна Леонтьевна выговорила с удовольствием, точно она была сладкой не только для слуха, но и на вкус.
   -Так вот, совершенно непонятно появление этого чуда! Я имею в виду сына моей двоюродной сестры. Шесть поколений потомственных учителей. Два-три врача. Кандидаты и доктора наук. Профессора. Даже академик. И вдруг, Федор. Откуда? Почему? Умница, этого не отнять. Но тихо сидеть на одном месте и пить кефир по вечерам он не согласился бы даже под угрозой расстрела. Сейчас Федор в столице. Бизнес таким мужчинам удается. Особенно опасный бизнес. Без адреналина в крови подобные люди жить не могут. Из маленьких городов бегут в большой мир. Или создают себе проблемы на месте и гибнут, не оперившись - как следует. Первое чаще происходит, чем второе. Интуитивно они с детства знают, что рождены для великих дел. Это чувствуется.
   Анна Леонтьевна мечтательно вздохнула. Лукаво улыбнулась. Предложила-таки Маше очередную конфету.
   -Доставьте мне удовольствие, Златовласка. Поедая все это в одиночку, я чувствую себя преступницей. Честное слово.
   Упрямая Полежаева покачала головой, но взялась за другое блюдце - с сушками.
   -Так и быть, помогу вам, буду хрустеть.
   -Ладно.
   Подмигнула Анна Леонтьевна и обрисовала ситуацию новыми красками.
   -Мне сразу стало легче. Тем более, конфет больше достанется, а больную совесть мою, вы успокоите. Вроде бы трапезничая вместе. Так?
   Анна Леонтьевна отпила глоток чая.
   -Про двоюродного племянника я уже поведала. Другой уникальный тип, был моим учеником. Вышел из этих стен (Анна Леонтьевна перекрестилась) почти десять лет назад. Нет, чуть меньше. Не важно.
   -Как его звали?
   -В отличие от моих родственников, он и по сей день проживает в Заранске, если я назову его фамилию - получится некрасиво. Не будем гадкими любителями слухов. Не станем перемывать чужие кости, только взглянем издали на запретный скелет, и все. Так?
   -Значит, полное Ф.И.О. будет секретом.
   -Да.
   Согласилась рассказчица, но тут же передумала.
   -Впрочем, отчего бы и не посплетничать немножко? Имя я проафиширую - Максим. Вообразите, от него исходила волна властности, стремления настоять на своем. Вся школа склоняла головы. Учителя тряслись овечками. Такой король, перед которым положено дрожать в священном страхе.
   -Кулаки пудовые, наверно.
   -Максим никого не избивал.
   -Правда?
   Анна Леонтьевна блеснула зубами. Улыбка была подобна мгновенной вспышке. Раз и нет.
   -Дал мне слово. Вернее, я просто вырвала из него обещание! А держать слово такие люди умеют. И все равно. Даже взглядом, он мог уронить человека на пол. Удивительная личность. Если он мне снится, просыпаюсь с криком.
   Анна Леонтьевна воздела глаза к потолку. Сложила руки молитвенно.
   -Жив. Здоров. Звонил на днях.
   -Да?
   -Помните, конфеты? Те самые последние, что съели месяц назад? И торт? На семинаре.
   Анна Леонтьевна обожала устраивать сдвоенные уроки, обзывая их на университетский манер, то конференциями, то коллоквиумами. Столы сдвигались, после окончания "научных" дебатов полагалось пить чай. Сладости приносила сама химичка.
   -Да.
   -Его подарок. Привез. Вручил. Поцеловал мне руку. Между нами, сплетницами, очень неумело. Жест был подсмотрен в кино, но исполнен средненько, на жалкий троячок. Фи. Благодарил за какие-то мудрые слова. Убейте, не помню, что я могла посоветовать Максиму.
   Маша улыбнулась.
   -К чему я о нем?
   Развесившая ушки, расслабившаяся овечка пожала плечами и взяла еще пару сушек.
   -Милая моя Полежаева. Только, чур, не вскакивать и не бежать от меня. Догнать не смогу. Увы.
   -Ладно.
   -Вас очень обидели? Мужчина?
   Сушка встала в горле. Маша попыталась ее проглотить и не смогла. Но не выплевывать же. Вид еще тот получился. Анна Леонтьевна продолжила.
   -Вы мне нравитесь, Златовласка. Очень нравитесь. И уже второй месяц, вы похожи на тень Марии Полежаевой. У вас круги под глазами. Вы плохо спите? Выглядите бледной. Дрожат руки, часто роняете предметы с парты. Стали носить объемные свитера, скрывающие фигуру, сгорбились, втянули шею в плечи. Диагноз прост. Вы его уже слышали. Это так?
   -Почти.
   Выдавила Маша из себя правду, сама не зная зачем.
   -Хотите рассказать мне? Никому не выдам. Обещаю.
   -Нет. Не могу. Простите.
   Химичка смотрела сочувственно, пристально. Спросила решительно.
   -Деточка моя. Вы не беременны?
   Маша покачала головой в знак отрицания.
   -Уверены?
   -Да.
   -Хорошо. Если надумаете поделиться с кем-нибудь своим горем, не стоит выбирать в исповедники подруг. Одноклассницы это одноклассницы. Вы меня понимаете, солнышко?
   Теперь Маша кивнула.
   -Златовласка, девонька, лапочка ни один мужчина, а тем более ни один скот мужского пола не стоит вашей слезинки. Я часто вру?
   Она резко сменила темп речи. Просто потребовала ответа. Маша подчинилась мгновенно и непроизвольно.
   -Нет.
   Тут же добавила с упрямым видом.
   -Мне такие случаи неизвестны.
   Анна Леонтьевна ласково погладила девочку по плечу.
   -Я не вру детям. Так вот, Златовласка, запомните, что мудрая училка считает вас настоящим сокровищем. Цыц! Не перебивать. Вы сокровище! Без возражений. Еще раз. Чтоб запомнили. Вы - сокровище!
   -А на "ты" можно?
   -Что?
   Удивилась химичка.
   -Еще раз повторить такие приятные слова, но на "ты"?
   -Я не называю никого в этих стенах на "ты". Без исключений.
   Но в Машу точно вселился гений упрямства.
   -А мы выйдем из этих стен. Я вас провожу.
   -Безупречное логическое построение. Браво.
   Мгновение она молчала. Потом вновь сверкнула лукавой улыбкой. Поразительно - какими белыми и блестящими у Анны Леонтьевны были зубы. Враги считали их фарфоровыми коронками. Что в девяностые годы было невероятной роскошью: изготовленной в крутой столичной клинике. Навряд ли подобная сплетня соотносилась с действительностью. Откуда бы такие средства у скромно одетой химички.
   -Согласна. Но это исключение из правил. Козырять им не разрешаю. Никогда!
   -Так точно.
   Жила Анна Леонтьевна неподалеку. Маша добежала бы за пять минут. Химичка ковыляла почти час. Впрочем, лицо у нее было спокойным. Точно долгая прогулка доставляет огромное удовольствие. Маша ждала молча. Изредка бросая сверху взгляд на лицо педагогини. (Еще один титул, навешенный Вайзян влюбленными учениками.) Наконец Анна Леонтьевна сдалась. Остановилась у входа в подъезд. Взяла Машу за ледяную руку.
   -Детонька. Ты - сокровище! Настоящее. Исключительное. Помни это. Всегда. Ты - сокровище. Сокровище! Сокровище! Сокровище!
   Маша невольно заулыбалась. Химичка отпустила ее ладонь.
   -До свидания, дорогая. Спасибо, что были так любезны и проводили меня домой.
   -Спасибо Вам.
   Придержав дверь подъезда, чтобы Анне Леонтьевне было удобнее, Полежаева еще чуть-чуть постояла рядом с домом, где жила лучшая учительница не только их школы, всего Заранска, наверняка. Пошла домой медленно-медленно. Повторяя про себя.
   -Сокровище. Я сокровище. Анна Леонтьевна говорит правду! И только правду!
   Не удержалась. Полученный заряд энергии требовал выхода. Остановилась на пустыре между двумя улицами. Подняла голову к небу, посмотрела на желтый лимон луны, зажмурилась почему то (от стеснения перед самой собой) и как закричала в голос! Потом почти запела. Прибавляя и прибавляя мощности по ходу фразы.
   -Анна Леонтьевна говорит только правдуууууууууууууууууу! Одну толькоооооооооо правдууууууууууууууууууууууууууу! Да! Да! Да! Правдууууууу!
   Чей то противный кашель и едкий комментарий обожгли Машу, точно хворостиной вдоль спины внезапно вытянули.
   -Ну и что?
   В наступившей тишине вредный мужской бас со скрипом повторил.
   -Ну и что? Орать то зачем?
   Маша охнула. Припустила бегом. Невидимый в темноте мужчина, шедший следом, а теперь отставший, продолжал ворчать.
   -Какая Анна Леонтьевна? Какую правду? Вопит, как оглашенная. Про Леонтьевну какую-то. Ох, девки. Беда с ими.
 

* * *

 

Глава вторая.

 
   Пришла беда - отворяй ворота.
 

* * *

 
   Весна долго подкрадывалась к городу. А потом внезапно прыгнула, подмяла под себя. Заурчала потоками тающего снега. Грязноватая вода полилась из леса, с холма, вниз к оврагам. Люди перескакивали через огромные лужи, спотыкались, ругались. Потели в зимней одежде, но не торопились расставаться с шубами-дубленками, хорошо зная, как обманчива погода в это время. Весна смеялась над человеческими страхами. Летела над улицами. Дразнила первым робким теплом голые ветви, пробуждая пульсацию соков в сокровенной глубине каждого дерева. Радуясь наглым грачиным песням, прикасаясь к детским щечкам, танцуя в небе, налившемся синевой, весна подмигивала прохожим солнечными всплесками, отраженными в витринах магазинов и в стеклах проезжающих машин. Город сопротивлялся, с вялой инерцией насквозь промерзшего за зиму существа. Весна швыряла мокрые хлопья с наклонных крыш. Весна с веселым треском пробежалась по каждому озеру, каждой реке - вспарывая лед, точно крышку банки консервным ножом - одним лишь приказом.
   -Растай!
   Послушная вода сбрасывала паранджу толстой корки, скрывшую ее мощь, ее темперамент. Начинала бурлить, оживать, торопиться вслед за госпожой - повелевающей.
   -Беги!
   И с таким же нетерпеливым устремлением в венах у многих людей заиграла кровь.
   В Заранск пришла весна.
 

* * *

 
   Иван-царевич не прислал ни одного письма. Видимо новая жизнь, полная свежих впечатлений, захватила его целиком. Маша запретила себе расстраиваться из-за пустяков. Не стала расспрашивать у одноклассников. Нашлись ли в их рядах счастливцы, получившие весточку из далекой земли обетованной?
   В Светкиной судьбе случился новый удивительный поворот. Всего-то пол года она тренировалась. Всей душой и телом отдаваясь процессу, но, тем не менее - шесть месяцев! Разве это срок в спорте? Светку заприметил тренер из столицы. В отличие от школьного физрука на неотразимого Джеймса Бонда он был совсем не похож. Слегка пузатый дядька пятидесяти лет.
   -Обещал вывести в мастера.
   Пробормотала растерянная странным течением судьбы баскетболистка.
   -Велел собираться. Вчера с мамой разговаривал. Она согласилась.
   В классе с людьми были истерики. Народ падал из-за парт. Марк, например. С дурацким криком.
   -О, великая сила Любви!!! Ты творишь чудеса!!!
   Светка небрежным броском, не целясь, пульнула ластик в лоб Белокурой Бестии. Попала. Обругала.
   -Шут гороховый!
   -Рука мастера! Рука чемпиона! Сто очков сразу!
   Продолжал вопить Григорьев, отказываясь подняться с пола. Класс хлопал и хохотал. Светка взяла тяжелый портфель. Замахнулась.
   -Вставай, чучело. Убью же.
   Марк ловко, точно пружиной подброшенный взвился над партами.
   -Караул! Помогите! Мстят за правду! Хулиганы жизни лишают!
   Вид у него был такой потешный, что принялась смеяться даже Светка. Наконец, сквозь хохот выдавила из себя.
   -Живи, Бестия. Разрешаю.
   -Как я благодарен! Как я благодарен!
   Сзади возник невозмутимый Вовочка, проходя мимо, небрежно подхватил худого Марка, поволок за шкирку в коридор.
   -Некогда нам. Некогда.
   На большой перемене эта пара всегда пила молоко. Народ перестал зубоскалить за давностью лет. Парни мечтали о военных училищах и берегли здоровье. А еще они поневоле старались учиться как можно лучше. Из тех же стратегических соображений. Светка плюхнулась обратно на свое место. Толкнула Машу в бок крепким кулачком.
   -Вот цирк! Насмеялась до боли в пузе. Зачем шуту гороховому армия? Ума не приложу. Не туда намыливается наш блондин. Ему бы как Никулину в клоуны. Грандиозный успех обеспечен.
   Полежаева не согласилась.
   -Нет. Что ты! Марк просто шалит. Паяц или мим из него не получится. Он слишком хорош собой, чтобы идти по стопам Никулина. В актеры, на роль героев-любовников? Здесь кроме таланта нужны связи, везение, дикое желание звездиться. Марк другой. Совсем.
   -А Вовочка?
   -О! Этот парень для меня загадка. Не знаю, сколько он стоит и чего добьется. Сила в нем есть. Факт. Как он ее приложит, а главное - куда? Тайна.
   Полежаева развела руками, изображая беспомощность своей наивной попытки взвесить Вовочку и украсить ценником.
   Подруга перебила, не дослушав. Чужая значимость на рынке жизни сейчас не была для нее стратегически важной. Других вопросов хватало.
   -Фу на них, обоих.
   -Ладно.
   -Чего смурная такая?