Одна из кандидаток на возрождение, самка по имени Луу'хамин, обратилась к Гандерсену.
   — Этого сулидора зовут На-синисул, — сказала она. — Он хочет с тобой поговорить.
   — Так пусть говорит.
   — Я хочу, чтобы ты сначала знал, что он не простой сулидор. Он один из тех, кто руководит церемонией повторного рождения, и мы снова встретим его, когда дойдем до Страны Туманов. Он принадлежит к верхушке племени, и к его словам следует относиться серьезно. Ты будешь иметь это в виду, слушая его?
   — Буду. Я всегда отношусь серьезно к чьим бы то ни было словам, но, конечно, его слова выслушаю с особым вниманием. Пусть говорит.
   Сулидор подошел ближе и снова остановился, глубоко погрузив ноги в размокшую землю. Он говорил на языке нилдоров с северным акцентом, хрипло и медленно.
   — Я отправился в путь, чтобы побывать на Море Песка, — сообщил он, — и теперь возвращаюсь в свою страну, где буду помогать нилдорам готовиться к повторному рождению. Здесь я оказался чисто случайно. Ты понимаешь, что мое присутствие здесь никак не связано ни с тобой, ни с твоими спутниками?
   — Да, понимаю, — ответил Гандерсен, удивленный словами сулидора. До сих пор он знал сулидоров лишь как темных, диких созданий, тайком пробирающихся сквозь заросли.
   — Когда я вчера проходил неподалеку, — продолжал На-синисул, — я случайно наткнулся на место, где находился пункт вашей Компании. Я случайно заглянул внутрь, хотя меня там ничего не интересовало, и обнаружил там двух землян, но их тела им уже не служили. Они не могли двигаться и с большим трудом говорили. Они умоляли меня помочь им покинуть этот мир, но я не мог, конечно, взять на себя такую ответственность. Поэтому я прошу, чтобы ты пошел туда со мной и отдал соответствующее распоряжение. Я не пробуду здесь долго, так что это нужно сделать прямо сейчас.
   — Это далеко?
   — Мы успеем дойти туда до восхода третьей луны.
   — Что-то я не помню, чтобы поблизости была станция Компании, — сказал Гандерсен Срин'гахару. — Какая-то была, но это в двух днях пути отсюда, так что…
   — Это то место, где собирали съедобные ползающие существа и отправляли их вниз по реке, — объяснил нилдор.
   — Здесь? — пожал плечами Гандерсен. — Наверное, я снова потерял ориентацию. Ладно. Пошли.
   Сулидор быстро шагал через светящийся лес, а Гандерсен спешил за ним следом на спине Срин'гахара. Они спускались в долину, становилось все более душно и сумрачно. Пейзаж тоже изменился; корни деревьев выпирали из земли, как огромные костлявые локти, и тонкие усики, росшие из корней, испускали неприятное зеленое свечение. Почва была сыпучей и каменистой; Гандерсен слышал, как она скрипит под ногами Срин'гахара. На многих корнях сидели похожие на птиц существа, напоминавшие сов, лишенных какого бы то ни было цвета; некоторые из них были черными, некоторые белыми, а некоторые белые с черными пятнами или наоборот. Он не мог сказать, действительно ли это их истинная окраска, или просто иллюзия отсутствия цвета, вызванная свечением растительности. От бледных цветов-паразитов, свисавших со стволов деревьев, шел тошнотворный запах.
   Под уступом голой, выветрившейся желтой скалы возвышалось то, что осталось от станции Компании. Здание казалось еще более разрушенным, чем биостанция на юге; купол крыши провалился, и стены были покрыты растительностью. Гандерсен спешился и остановился у входа, ожидая сулидора. Пошел теплый, приятный дождь. Запах леса сразу же изменился: вместо резкого и пронзительного он стал сладковатым. Однако это была сладость гниения.
   — Земляне внутри, — сказал На-синисул. — Можешь войти. Я подожду твоих распоряжений.
   Гандерсен вошел в здание. Воздух был затхлым, смрадным и насыщенным влагой. Он подумал о том, сколько микроорганизмов попадает в его легкие с каждым вдохом. Слышался громкий звук тяжелых капель на фоне шума дождя, падающего сквозь дырявую крышу. Он решил осветить помещение лучом, и тут же что-то хлестнуло его по лицу и затрепыхалось — какое-то существо, привлеченное теплом и светом. Гандерсен отогнал его. На пальцах осталась липкая слизь.
   Где земляне?
   Он осторожно обошел здание. Он помнил его весьма смутно — одну из бесчисленных станций в джунглях, которые Компания когда-то разбросала по всему Миру Холмана. Плиты пола разошлись и покоробились, и приходилось все время смотреть под ноги, чтобы не споткнуться. Везде ползали подвижные грибы, поглощая пленку, покрывавшую всю внутреннюю поверхность здания, и оставляя за собой узкие блестящие следы. Гандерсен старался не наступать на них, но ему не всегда это удавалось. Он подошел к месту, где здание расширялось, и из него был выход наружу; он посветил лучом и увидел почерневший причал на берегу реки. Да, вспомнил он. Здесь упаковывали грибы, грузили их на баржи и отправляли вниз по реке на рынок. Но баржи Компании больше здесь не останавливались, и вкусные слизняки теперь безбоязненно ползали по остаткам мебели и оборудования.
   — Эй! — крикнул он. — Эй!
   В ответ послышался стон. Спотыкаясь и оскальзываясь в темноте, борясь с подступающей к горлу тошнотой, он пробрался через завал невидимых предметов и подошел к тому месту, откуда слышался звук капель. Высоко на стене висело нечто ярко-красное в форме корзины, размером с человеческую грудную клетку. Из больших пор в его губчатой поверхности выделялась черная жидкость и с хлюпаньем канала вниз. Когда свет лучемета Гандерсена коснулся его, выделение усилилось, превратившись почти в водопад маслянистой жидкости. Когда он отвел луч в сторону, поток несколько ослаб, оставаясь, однако, достаточно мощным.
   Пол здесь шел наклонно, и капли из губчатой корзины быстро стекали, собираясь в дальнем конце комнаты, в углу между полом и стеной. Там Гандерсен и нашел землян. Они лежали рядом на низком матрасе. Стекающая жидкость образовала вокруг черную лужу, полностью покрывая матрас и заливая их тела. Голова одного из землян склонилась набок, и лицо полностью было погружено в жидкость. Второй стонал.
   Оба были обнажены — мужчина и женщина, столь худые и истощенные, что их признаки пола стали почти неразличимы. У них не было ни волос, ни даже бровей. Сквозь высохшую, как пергамент, кожу, выпирали кости. Глаза их были открыты, но неподвижный, стеклянный взгляд был устремлен в одну точку. В морщинах кожи росла серая плесень, а по телам ползали грибообразные существа.
   Гандерсен машинально, резким движением сбросил двух слизняков с высохшей груди женщины. Она пошевелилась и застонала.
   — Это конец? — прошептала она на языке нилдоров. Голос ее звучал, как тихое пение флейты.
   — Кто вы? — спросил Гандерсен по-английски. — Что с вами случилось?
   Ответа не было.
   Грибовидный слизняк вполз ей на лицо. Он отшвырнул его и коснулся ее щеки. Ему показалось, что он проводит пальцами по плотной, хрустящей бумаге. Он пытался вспомнить, кто она, представляя себе черные волосы на лысом теперь черепе, чуть изогнутые брови, полные щеки и улыбающиеся губы.
   Но это не помогало: либо он ее полностью забыл, либо никогда не видел.
   — Сейчас все кончится? — снова спросила она на языке нилдоров.
   Гандерсен наклонился к ее товарищу и аккуратно, боясь сломать хрупкую шею, приподнял его голову. Казалось, мужчина дышал жидкостью — она вытекала у него из носа и изо рта, а мгновение спустя стало ясно, что обычным воздухом он дышать не в состоянии. Гандерсен снова погрузил его лицо в жидкость, но до этого успел его узнать. Это был некий Гарольд — или, может быть, Генри? — Дикстра, которого он когда-то видел два или три раза.
   Незнакомая женщина пошевелила рукой, однако ей не хватало сил поднять ее. Оба выглядели, как живые привидения, как воплощение смерти, погруженные в липкую жидкость, совершенно беспомощные.
   — Давно вы в таком состоянии? — спросил он на языке нилдоров.
   — Вечность, — прошептала она.
   — Кто вы?
   — Не… помню. Я… жду. — Чего?
   — Жду… конца.
   — Послушайте. Меня зовут Эдмунд Гандерсен. Раньше я был управляющим округом. Я хочу вам помочь.
   — Убей меня. Сначала меня, потом его.
   — Мы перевезем вас отсюда в космопорт. Через неделю или через десять дней вы будете в пути на Землю, а потом…
   — Нет… пожалуйста…
   — Почему? Почему нет? — допытывался он.
   — Покончи с этим. Покончи.
   Она собрала все силы, чтобы выгнуть спину и чуть приподняться из жидкости, которая почти покрывала нижнюю часть ее тела. Что-то внезапно забилось и выпятилось под ее кожей. Гандерсен коснулся ее напряженного живота и почувствовал, что там что-то шевелится; это было самое жуткое ощущение, которое он когда-либо испытывал. Он коснулся тела Дикстры, и там, внутри, тоже что-то шевелилось.
   Почти парализованный ужасом, он поднялся на ноги и отошел, глядя в свете лучемета на судорожно вытянувшиеся обнаженные, но бесполые тела, от которых остались кожа и кости. Эти люди не обладали уже ни телом, ни душой, однако все еще были живы. Его охватил пронзительный, парализующий страх.
   — На-синисул! — крикнул он. — Иди сюда! Иди скорее!
   Сулидор тотчас же появился и встал рядом.
   — В них что-то сидит, — в ужасе сказал Гандерсен. — Какие-то паразиты? Они шевелятся. Что это?
   — Смотри, — На-синисул показал на губчатую корзину, из которой вытекала черная жидкость. — Они носят в себе его потомство. Они кормят его: через год, два, а может быть, три из них выйдут личинки.
   — Почему они не умирают?
   — Они питаются вот этим, — сулидор махнул хвостом над темной лужей. Они впитывают это сквозь кожу. Эта жидкость в достаточной степени поддерживает их, а вместе с ними и то, что в них сидит.
   — Мы заберем их отсюда, перевезем по реке в отель, и…
   — Они умрут, — сказал На-синисул, — стоит только вытащить их из этой жидкости. Их уже не спасти.
   — Когда это кончится? — тихо спросила женщина. Гандерсен вздрогнул. Его всегда учили, что никогда нельзя соглашаться с неизбежностью смерти: пока в человеке тлеет искорка жизни, его можно спасти. Из остатков тканей можно создать копию оригинала. В этом мире, однако, не было соответствующего оборудования. Мысли его путались. Он не знал, какое принять решение. Оставить их здесь и позволить чужим тварям питаться их внутренностями? Попытаться каким-то образом доставить их в космопорт и отправить в ближайший госпиталь? Немедленно прекратить их мучения? А может быть, самому попробовать освободить их тела от того, что пожирает их изнутри? Он снова присел и, отчаянным усилием преодолев страх и отвращение, коснулся живота женщины и ее выпирающих бедер. Под кожей была чудовищная, дрожащая масса. Однако разум женщины еще действовал, хотя она и забыла свое имя и родной язык. Мужчине, который был без сознания, повезло больше, хотя он находился в таком же состоянии. По крайней мере Дикстре не приходилось лежать в темноте и ждать смерти, которая придет лишь тогда, когда живущие внутри него личинки выйдут наружу из порабощенной ими человеческой плоти. Неужели именно такого конца ожидали эти земляне, отказавшись когда-то покинуть мир, который полюбили? Белзагор может овладеть человеком, говорил многократно рожденный Вол'химиор. Но здесь его слова воплотились чересчур буквально. От смрада разлагающихся тел его мутило.
   — Убей обоих, — решился он. — И быстро.
   — Ты мне приказываешь?
   — Убей их. И сорви это со стены и тоже убей.
   — Оно не совершило никакого преступления, — заметил сулидор. — Оно делает лишь то, что для него естественно. Убив тех двоих, я лишу его потомства, но я не хочу лишать его и жизни.
   — Хорошо, — согласился Гандерсен. — Только землян. Быстро.
   — Это будет акт милосердия, совершенный по твоему явному приказу, сказал На-синисул.
   Он наклонился и, подняв тяжелую лапу с выпущенными на всю длину кривыми когтями, дважды нанес удар.
   Гандерсен с трудом подавил желание отвернуться. Тела развалились, как сухая скорлупа. То, что было внутри, вылезло наружу — бесформенное, сырое, расползающееся. Даже сейчас, повинуясь непонятному рефлексу, трупы судорожно дернулись. Гандерсен вглядывался в их лица.
   — Вы меня слышите? — спросил он. — Вы живы или мертвы?
   Женщина открыла рот, но не издала ни звука. Гандерсен не знал, была ли это попытка что-то сказать, или просто последняя нервная судорога мышц. Он нажал на спуск, и из лучемета вырвалось мощное пламя. Гандерсен направил его на темную лужу. Из праха ты возник и в прах обратишься, подумал он, превращая в пепел тело Дикстры, тело лежащей рядом с ним женщины и извивающихся личинок. Поднялись клубы едкого, удушливого дыма.
   Гандерсен уменьшил пламя и повернулся к сулидору.
   — Идем, — сказал он. Оба вышли наружу.
   — Я бы хотел сжечь это здание, очистить это место огнем, — сказал Гандерсен.
   — Знаю.
   — Ты бы меня, однако, удержал.
   — Ошибаешься. Никто в этом мире не удержит тебя от чего бы то ни было.
   «Что бы это дало?» — подумал Гандерсен. Очищение уже свершилось. Он убрал отсюда существа, которые были здесь чужими.
   Дождь кончился. Срин'гахар ждал Гандерсена, чтобы забрать его. Они присоединились к остальным четырем нилдорам и, хотя была уже ночь, двинулись в путь. Они потеряли слишком много времени, а страна повторного рождения была еще далеко. К утру Гандерсен услышал шум Водопадов Шангри-Ла, которые нилдоры называли Ду'джаюх.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

   Казалось, перед ними стоит белая стена воды. Ничто на Земле не могло сравниться с этим зрелищем — река Мэдден, или Серан'ни, обрушивалась с высоты пятисот метров, потом шестисот, а потом еще пятисот, с уступа на уступ, в своем неустанном стремлении к морю. Гандерсен и его спутники-нилдоры остановились у подножия водопадов, где весь каскад с грохотом падал в широкий, окруженный каменными стенами бассейн, из которого река, извиваясь, продолжала свой путь на юго-восток. Сулидор попрощался с ними и в одиночку отправился на север. Позади Гандерсена лежала прибрежная равнина — по правую сторону, и центральное плоскогорье — по левую. Прямо впереди, у вершины водопада, начинались северные горы, ограничивавшие путь в Страну Туманов. Гигантское ущелье, шедшее с севера на юг, отделяло прибрежную равнину от центрального плоскогорья; другое ущелье, шедшее с востока на запад, отделяло и равнину, и плоскогорье от лежащих впереди гор.
   Гандерсен выкупался в бассейне с холодной и кристально чистой водой, и они начали подниматься в гору.
   Расположенная почти на вершине станция Шангри-Ла, один из самых важных постов Компании, снизу была не видна. Когда-то станции были и у подножия водопада и у среднего порога, но от этих зданий уже ничего не осталось всего за восемь лет их полностью поглотили джунгли. На вершину вела зигзагами каменистая дорога. Когда Гандерсен увидел ее впервые, он думал, что это работа инженеров Компании, но потом узнал, что это естественная тропа, которую нилдоры расширили и углубили, чтобы облегчить себе путь к месту повторного рождения.
   Мерный ритм восхождения укачал Гандерсена, и у него начали слипаться глаза. Он судорожно держался за складку кожи на спине Срин'гахара и молился о том, чтобы не упасть, если задремлет. В какой-то момент, когда он внезапно проснулся, оказалось, что он держится только левой рукой, а его тело сползло на бок нилдора и висит над почти двухсотметровой пропастью. В другой раз, снова задремав, он ощутил холодный душ и, очнувшись, обнаружил, что ревущий поток воды несется вниз не более чем в десятке метров от него. У вершины нижнего порога нилдоры остановились, чтобы поесть, и Гандерсен плеснул в лицо ледяной водой, чтобы стряхнуть с себя сонливость. Они двинулись дальше. Теперь он чувствовал себя уже лучше; воздух посвежел, дул прохладный ветер. За час до заката они добрались до вершины водопада.
   Станция Шангри-Ла внешне не изменилась: три разного размера блока из темного переливающегося пластика и тщательно ухоженный сад, полный необычных тропических растений, заросшие ползучими стеблями веранды с видом на реку. Гандерсен почувствовал сухость в горле и дрожь в ногах.
   — Как долго мы можем здесь остаться? — спросил он Срин'гахара.
   — А как долго ты бы хотел?
   — День, может быть, два — еще не знаю. Зависит от того, как меня здесь встретят.
   — У нас пока еще есть время, — сказал нилдор. — Я и мои друзья расположимся в зарослях. Когда ты сочтешь, что пришла пора двигаться дальше, приходи к нам.
   Нилдоры не спеша скрылись в зарослях, а Гандерсен направился к станции. У входа в сад он остановился. Деревья были суковатые и кривые, с длинными, широкими неровными листьями, свисающими вниз. Горная флора отличалась от растительности на юге, хотя и здесь царило лето. В здании мерцал свет. Везде чувствовался порядок, что резко контрастировало с разрушенной биостанцией и кошмарным зрелищем на станции с грибовидными слизняками. Даже сад возле отеля не был ухожен до такой степени.
   Четыре аккуратных ряда мясистых, неприлично выглядевших розовых лесных «свечек» росли по сторонам дорожки, которая вела к зданию. Слева и справа стояли небольшие рощицы стройных, высоких деревьев с шаровидными цветами; их ветви сгибались под тяжестью гигантских плодов. Рядом росли деревья халлигалли и кусты горькой ягоды — растения для этих мест экзотические, привезенные из влажных экваториальных тропиков — и могучие деревья мечецвета, вздымавшие к небу длинные блестящие тычинки своих цветов. Изящные лианы извивались по земле, но отнюдь не где попало. Гандерсен прошел еще несколько шагов и услышал мягкий печальный вздох кустов сенсифрона, мягкие волосатые листья которых сворачивались и сжимались, осторожно раскрываясь, когда он проходил мимо, и снова захлопываясь, когда он поворачивался, чтобы бросить на них быстрый взгляд. Еще два шага, и он подошел к невысокому дереву, названия которого он не помнил, с гладкими красными летучими листьями, которые отрывались от тонких ветвей и уносились прочь; на их месте немедленно начинала расти свежая листва.
   Это был волшебный сад. Но неожиданности были еще впереди. За зарослями плюща Гандерсен обнаружил полукруглый участок, поросший тигровым мхом хищным растением с недружелюбного центрального плоскогорья. Мох мог расти и в других частях планеты — например, в отеле на побережье, где он уже вышел из-под контроля — но Гандерсен помнил, что Сина испытывала к нему непреодолимое отвращение, так же как и ко всему, что произрастало или обитало на этом жутком плоскогорье. Хуже того, взглянув вверх, он увидел большие массы трясущегося студня, пронизанного синими и красными нервными волокнами, свисавшие с нескольких высоких деревьев — других хищных тварей, тоже с центрального плоскогорья. Что делают эти зловещие создания в этом зачарованном саду? Мгновение спустя он увидел третье доказательство того, что страхи Сипы перед плоскогорьем давно миновали: дорогу ему перебежало одно из толстых, похожих на выдру, животных, которые так донимали их с Синой в ту страшную ночь. Оно остановилось, шевеля носом и приподняв цепкие лапы, словно искало, что бы схватить. Гандерсен шикнул на него, и животное скрылось в кустах.
   Из тени появилась массивная двуногая фигура и преградила Гандерсену путь. Гандерсен подумал сначала, что это сулидор, но тут же сообразил, что это всего лишь робот, вероятно, садовник.
   — Человек, что ты здесь делаешь? — низким голосом спросил робот.
   — Я гость, — ответил Гандерсен, — путник, который ищет ночлега.
   — Женщина ждет тебя?
   — Наверняка нет. Однако она захочет меня видеть. Скажи ей, что пришел Эдмунд Гандерсен.
   Робот внимательно посмотрел на него.
   — Я скажу ей. Оставайся, где стоишь, и ничего не трогай.
   Гандерсен ждал. Шло время. Становилось все темнее, появилась одна луна. Некоторые деревья в саду начали светиться. Змея, похожая на тех, у которых когда-то добывали яд, бесшумно скользнула прямо у него под ногами и скрылась. Ветер изменил направление и донес издали отзвуки разговора нилдоров.
   Наконец, робот вернулся.
   — Женщина хочет тебя видеть. Иди дальше по аллее и входи в дом, сказал он.
   Гандерсен поднялся по ступенькам. На веранде он заметил странные растения в горшках, стоявшие как попало, видимо, ожидавшие пересадки. Некоторые шевелили усами и подмигивали огоньками, чтобы приманить намеченную жертву. Гандерсен вошел внутрь, и, не увидев никого внизу, схватился за упругую лиану и оказался на веранде второго этажа. Он заметил, что станция поддерживается в порядке как внутри, так и снаружи; каждая поверхность была чистой и светлой, обои не полиняли, сувениры со многих планет стояли на своих местах. Эта станция выглядела так всегда, но сейчас, в годы заката земного присутствия на Белзагоре, он не ожидал увидеть ее в таком состоянии.
   — Сина! — позвал он.
   Она стояла на веранде, облокотившись на барьер. В свете двух лун он заметил глубокую щель между ее ягодицами и подумал, что она решила принять его без одежды. Однако, когда она обернулась, оказалось, что спереди ее прикрывает какое-то странное одеяние — светлая желеобразная масса, бесформенная, с пурпурными точечками и металлическим блеском, нечто вроде огромной амебы. Это «нечто» облегало ее живот и бедра. Ноги и плечи оставались обнаженными, обнажена была и левая грудь, но одна широкая псевдоподия закрывала правую. Таинственная масса была прозрачной, и Гандерсен мог отчетливо видеть красное пятно прикрытого соска Сины и узкую впадину ее пупка. По-видимому, масса была живой, поскольку начала расползаться, выпуская щупальца, которые обволокли левое бедро и правую голень Сины.
   Чудовищность ее костюма повергла его в изумление и некоторое смущение. Сама Сина при этом казалась прежней Синой. Она чуть пополнела, груди стали тяжелее, бедра шире, однако продолжала оставаться привлекательной женщиной в расцвете лет. Но прежняя Сина ни за что бы в жизни не позволила, чтобы нечто подобное прикасалось к ее коже.
   Она не спускала с него взгляда. Ее блестящие черные волосы, как когда-то, падали на плечи. На лице не было ни единой морщинки. Она смотрела ему прямо в глаза, без смущения, прочно упираясь в землю ногами, спокойно опустив руки, высоко подняв голову.
   — Я думала, ты никогда не вернешься, Эдмунд, — сказала Сина.
   Раньше она говорила слишком быстро, взволнованно, может быть, даже слишком высоким голосом. Теперь она была совершенно спокойна, а голос ее звучал, как идеально настроенная виолончель.
   — Почему ты вернулся? — спросила она.
   — Это долгая история, Сина. Я даже сам не все понимаю. Я могу здесь переночевать?
   — Ну конечно. Мог бы и не спрашивать!
   — Ты прекрасно выглядишь, Сина. Я думал, через восемь лет…
   — Я превратилась в старую бабу?
   — О, нет!
   Он посмотрел ей в глаза и испугался: они были холодные, неподвижные, стеклянные. Это напомнило ему страшное выражение глаз Дикстры и его подруги.
   — Я… собственно, я не знаю, чего ожидал.
   — На тебя время тоже повлияло к лучшему, Эдмунд. У тебя теперь более суровое лицо, за эти годы ты утратил юношескую мягкость, стал стопроцентным мужчиной. Ты никогда не выглядел лучше.
   — Спасибо.
   — Ты меня не поцелуешь? — спросила она.
   — Насколько мне известно, ты замужем.
   Она вздрогнула и сжала один кулак. То, что было на ней, тоже среагировало, его цвет потемнел, и оно выпустило второе щупальце.
   — Где ты об этом узнал?
   — На побережье. Ван Бенекер сказал, что ты вышла замуж за Джеффа Курца.
   — Да, вскоре после того, как ты уехал.
   — Понятно. Он здесь?
   Она пропустила вопрос мимо ушей.
   — Не хочешь меня поцеловать? А может быть, твои принципы запрещают тебе целовать чужих жен?
   Заставив себя улыбнуться, он неловко и смущенно наклонился, обнял ее и притянул к себе, пытаясь поцеловать в губы, но так, чтобы случайно не коснуться амебы. Она уклонилась от поцелуя.
   — Чего ты боишься? — спросила она.
   — Меня раздражает то, что на тебе, — признался Гандерсен.
   — Оболочник?
   — Если это так называется.
   — Так его называют сулидоры, — сообщила Сина. — Он водится на центральном плоскогорье, присасывается к крупным млекопитающим и живет за счет выделений их кожи. Разве это не чудесно?
   — Я думал, ты терпеть не можешь плоскогорья, — заметил он.
   — О, это было так давно. С тех пор я побывала там много раз. Из последнего путешествия я привезла оболочника. Он такой ласковый, а кроме того, в него можно одеться. Смотри.
   Она чуть коснулась животного, и оно начало менять цвета: их оказалась целая гамма — от фиолетового, когда оно расширялось, до красного, когда сжималось. В какой-то момент образовалась целая туника, покрывшая Сину от шеи до колен.
   У Гандерсена создалось впечатление, что там внутри есть нечто темное, пульсирующее, как сердце, что оно находится прямо внизу ее живота, что оно прикрывает ее лоно — может быть, это был нервный центр существа.