Сименон Жорж. Дело Сен-Фиакр

   Сказал он это не зло, а с каким-то глубоким презрением.
   - Ну что здесь случилось? Надеюсь, ничего серьезного?
   - Ваша матушка умерла сегодня утром в церкви...
   * * *
   Морису де Сен-Фиакр было лет тридцать, пожалуй, столько же, сколько и Жану. Оба они были одного роста, но граф пошире и поплотнее. И к тому же, весь он в своем кожаном облачении дышал бодрой энергией. Серые глаза смотрели весело и насмешливо.
   Слова Мегрэ заставили его нахмуриться.
   - Что вы говорите!
   - Пройдите и посмотрите.
   - Вот как!.. Я, который...
   - Какой?
   - Да так, ничего! Где она?..
   Он был ошеломлен, сбит с толку. Войдя в спальню, легка приподнял край покрывала, чтобы взглянуть в лицо мертвой. Никаких признаков душевной боли. Ни слезинки, ни одного драматического жеста. Только несколько произнесенных шепотом слов:
   - Бедная старушка!..
   Жан посчитал своим долгом пойти за ним, но граф, заметив его, бросил:
   - Выйди отсюда, ты...
   Потом занервничал. Стал шарить по спальне вдоль и поперек. Наткнулся на доктора.
   - Бушардон, отчего она умерла?
   - Остановка сердца, месье Морис... Но комиссар на этот счет наверное знает больше, чем я...
   Молодой человек резко обернулся к Мегрэ.
   - Вы из полиции?.. В чем дело?
   - Не могли бы мы поговорить с вами снаружи, на свеем воздухе?.. Вы побудете здесь, доктор?
   - В общем-то, я собирался поохотиться...
   - Ничего! Поохотитесь завтра или в другой раз!
   Морис де Сен-Фиакр последовал за Мегрэ, задумчиво глядя себе под ноги. Когда они дошли до главной аллеи замка, семичасовая месса уже закончилась, и прихожане, на этот раз более многочисленные, выходя из церкви, собирались группками на паперти. Несколько человек уже ушло на кладбище, и их головы виднелись над оградой.
   По мере того, как разгорался день, становилось все холоднее из-за резкого северного ветра, который мел опавшие листья, гонял их из конца в конец площади, и они кружились над прудом Нотр-Дам, как стая птиц.
   Мегрэ набил трубку. Не для того ли он вытащил наружу своего спутника? Но ведь доктор-то курил прямо в спальне покойницы. И сам Мегрэ имел привычку курить где попало...
   Но не в замке! Для него это место было особенным, а в детские годы недоступным.
   "Сегодня граф пригласил меня в библиотеку, чтобы вместе поработать", с затаенной гордостью говорил его отец. И мальчишка, которым тогда был Мегрэ, с уважением всматривался в парк, где кормилица возила колясочку с малышом. Этим малышом был Морис де Сен-Фиакр!
   - Скажите, был ли кто-либо заинтересован в смерти вашей матушки?
   - Я не понимаю... Ведь доктор только что сказал..
   Он явно встревожился. Жесты стали резкими и нервными. Граф буквально выхватил бумажку, которую ему протянул Мегрэ, где говорилось о преступлении.
   - Ну и что же? Ведь Бушардон установил смерть от эмболии и...
   - Остановка сердца, которую некто предвидел за 15 дней? Знал заранее?
   Крестьяне смотрели на них издали. А эти двое приближались к церкви, следуя ходу своих мыслей.
   - Что вы собирались сделать, приехав сегодня утром в замок?
   - Я как раз и хотел сказать об этом..., - выговорил четко молодой человек. - А вы как раз спросили... Впрочем, ладно!... Действительно был некто, кто желал смерти моей матери... Это - я!
   Он не шутил. Лицо оставалось серьезным. Поздоровался, назвав по имени, с проезжавшим мимо на велосипеде, потом сказал:
   - Поскольку вы из полиции, то должно быть уже поняли здешнюю ситуацию... Впрочем, эта скотина Бушардон, наверняка, не преминул проболтаться. Мать моя - несчастная старуха... Отец умер... Я уехал. Оставшись одна, она, как я полагаю, повредилась умом... Сначала проводила время в церкви... Потом...
   - Потом пошли молодые секретари...
   - Не думаю, что вы в это поверили и чтобы это мог наплести Бушардон... Никакого порока! Просто необходимость проявлять нежность и заботу.... Ей было необходимо о ком-то заботиться... Ну, а молодые люди пошли дальше... Но это не мешало ей оставаться набожной... Потому у нее, должно быть, наступило помутнение сознания... Она разрывалась между верой и этим... этими...
   - Но вы сказали о собственной заинтересованности...
   - Должно быть, вам уже известно, что от нашего состояния остались крохи... А у месье, подобных тому, которого вы видели, большие аппетиты... Можно представить, что через три-четыре года здесь вообще ничего бы не осталось...
   Он остановился и провел ладонью по непокрытой голове. Потом посмотрел прямо в глаза Мегрэ и, помедлив, сказал:
   - Мне остается только сообщить вам, что сегодня я приехал сюда, чтобы попросить у матери сорок тысяч франков... Они нужны мне для того, чтобы оплатить мой чек, не имеющий обеспечения... Теперь вы видите, как одно цепляется за другое.
   Он отломил веточку от деревца. Казалось, граф прилагает огромные усилия, чтобы не сорваться.
   - Да, и ещё подумать только, что я притащил с собой Мари Васильеф.
   - Мари Васильев?
   - Это моя подружка. Я пока оставил её прямо в постели в отеле, в Мулене... А она ведь способна, не раздумывая, заказать такси и приехать сюда... Вот уж это будет букет, так букет!
   В трактире Мари Татен погасла единственная лампа. Там несколько мужчин угощались ромом. Автобус на Мулен собирался отъехать, и был полупустой.
   - Она этого не заслуживает! - задумчиво проговорил граф.
   - Кто?
   - Матушка!
   В этот момент в нем, несмотря на рост и возраст, промелькнуло что-то детское. Казалось, что он готов заплакать.
   Оба сделали уже несколько сотен шагов, то доходя до пруда, то разворачиваясь обратно.
   - Скажите, комиссар! Ведь не возможно, чтобы её убили... или я тогда не могу объяснить себе...
   Мегрэ в этот момент так сильно задумался, что совершенно забыл о спутнике. Он все прокручивал в уме детали первой мессы.
   Графиня на своей скамье... К ней никто не приближается... Она причастилась... Становится на колени, закрыв лицо руками... Открывает молитвенник... Опять закрывает лицо руками...
   - Вы позволите, я ненадолго отлучусь?
   Мегрэ поднялся на паперть, вошел в церковь, где ризничий готовил алтарь к мессе с певчими. Звонарь, грубый крестьянин, обутый в старые, подбитые гвоздями башмаки, подравнивал стулья.
   Комиссар сразу направился к полированным скамьям, наклонился, потом окликнул церковного сторожа, который тут же обернулся на зов.
   - Кто забрал молитвенник?
   - Какой молитвенник?
   - Молитвенник графини... Он оставался здесь...
   - Вы так считаете?
   - А ну, поди-ка сюда!.. Так ты не видел молитвенника, который здесь лежал?
   - Я?
   То ли он был идиот, то ли прикидывался. Мегрэ занервничал. Тут он заметил Мориса де Сен-Фиакр, который уже был в глубине нефа.
   - Кто подходил к этой скамье?
   - Во время семичасовой мессы это место занимала жена доктора...
   - Я полагал, что доктор не верующий.
   - Он-то может быть. Но его жена...
   - Ладно! Объявите в деревне, что тот, кто принесет мне этот молитвенник, получит приличное вознаграждение.
   - В замок?
   - Нет, к Мари Татен.
   Выйдя наружу, они снова зашагали рядом.
   - Я ничего не понял в этой истории с молитвенником.
   - Речь шла об остановке сердца, так ведь?.. А это может быть вызвано сильным потрясением... Все случилось почти сразу после причастия, то есть после того, как графиня открыла молитвенник... Предположим, что в нем...
   Но молодой человек обескураженно покачал головой.
   - Не могу себе представить, чтобы какая-то новость была способна до такой степени взволновать мою мать... Впрочем, это должно бы было оказаться столь гнусным...
   Дышал он с трудом. Взглянул помрачневшим взором на замок.
   - Пойдемте, выпьем чего-нибудь!
   Но направился не к замку, а к трактиру, где его появление вызвало суматоху. Четверо селян, которые сидя чинно выпивали, сразу как-то стушевались. Они поздоровались с ним уважительно, но боязливо.
   Мари Татен выбежала из кухни, пряча руки под фартуком, и сразу забормотала:
   - О! Месье Морис... Мне очень жаль... Бедная наша графиня....
   И она, только подумать! заплакала. Впрочем, она, должно быть, плакала всегда, когда умирал кто-нибудь в деревне.
   - Вы ведь тоже были на мессе, так ведь? - обратилась она к Мегрэ. Как только я представлю, что никто ничего не заметил... Мне все рассказали...
   Всегда чувствуешь себя неудобно в подобных случаях, когда проявляешь меньше горя, чем люди, которые вообще бы должны быть безразличными.
   Морис выслушивал соболезнования, пытаясь для приличия скрыть свое нетерпение. Потом сам взял с полки бутылку рома и наполнил пару стаканов. Когда он сделал первый глоток, плечи его задрожали, и он сказал Мегрэ:
   - Боюсь, что я простыл сегодня утром...
   - По-моему, здесь все простудились, месье Морис...
   И, обращаясь к Мегрэ:
   - Вы тоже должны поберечь себя! Я слышала, как вы кашляли ночью...
   Крестьяне ушли. Печурка раскалилась до красна.
   - И надо же, чтобы это случилось в такой день, как сегодня! бормотала Мари Татен.
   Из-за того, что она косила, трудно было понять, к кому она обращается: к Мегрэ или к графу.
   - Не хотите ли что-нибудь перекусить! Боже! Я ведь так разволновалась, что даже не сменила платье!..
   Ведь она нацепила фартук прямо на черное платье, в котором ходила только на мессу. Шляпка её тоже оставалась лежать на столе.
   Морис де Сен-Фиакр выпил ещё стаканчик рома и взглянул на Мегрэ, как бы спрашивая, что он ещё должен сделать.
   - Пойдемте! - предложил комиссар.
   - Вы вернетесь сюда позавтракать? Я курицу зарезала и...
   Но оба мужчины были уже за дверью. Перед церковью стояли четыре или пять повозок. Лошадей привязали к деревьям. Над низкой кладбищенской оградой то поднимались, то опускались головы. Во дворе замка ярким желтым пятном выделялась машина.
   - Ваш чек блокирован? - спросил Мегрэ.
   - Да! И будет предъявлен завтра.
   - Вы много работаете?
   Молчание. Шорох шагов по затвердевшей от холода дороге. Шорох сухих листьев, уносимых ветром. Слышалось ржание лошадей.
   - По правде сказать, я являю собой пример того, кого называют: ни к чему не годный! Так, делаю все понемногу... Сорок тысяч франков... хотел основать кинематографическое общество... Еще раньше кредитовал Т.С.Ф.
   Справа прозвучал сухой выстрел, где-то неподалеку от пруда Нотр-Дам. Они увидели охотника, крупным шагом спешившего к застреленному животному, в которого яростно вцепился пес.
   - Это Готье, управляющий... - пояснил Морис. - Он, вероятно, отправился на охоту прежде, чем...
   И тут у графа случился нервный срыв. Он затопал ногами и скривился, пытаясь подавить рыдания.
   - Бедная старушка! - бормотал он непослушными губами. - Это... это же мерзко!.. А тут ещё маленькая сволочь - Жан, который...
   И тут они - легок на помине! - увидели того, о ком только что говорил граф. Тот стоял рядом с доктором и что-то ему втолковывал, жестикулируя тощими руками.
   Ветром на мгновение донесло запах хризантем.
   Глава III
   Мальчик из церковного хора.
   Солнце не показывалось, и пейзаж не менялся. Но все виделось ясно и четко: стволы деревьев, сухие ветви, валуны и, особенно, выделяющиеся, черные одежды людей, пришедших на кладбище. С черным контрастировали отмытые добела надгробные камни и белые чепчики старушек.
   Не будь резкого северного ветра, который обжигал щеки, можно бы было представить, что находишься под каким-то стеклянным, слегка запыленным колпаком.
   - Я увижусь с вами попозже!
   Мегрэ покинул графа де Сен-Фиакр перед решеткой кладбища. Старушка, сидя на принесенной с собой скамеечке, пыталась торговать апельсинами и шоколадом.
   Апельсины! Огромные! Недозрелые! И замерзшие... От них ныли зубы и саднило в горле, но, когда ему было десять лет, Мегрэ с огромным удовольствием пожирал их, просто потому, что это были апельсины.
   Он поднял бархатный воротник своего плаща. Ни на кого не смотрел и ничего не спрашивал. Знал, что нужно повернуть налево и что могила, которая ему нужна, третья после склепа.
   Кладбище как бы зацвело. Женщины ещё вчера мылом и щетками отмыли некоторые могильные плиты. Покрасили ограды.
   "Здесь лежит Эварист Мегрэ..."
   - Извините, здесь не курят...
   Комиссар не сразу понял, что обращаются к нему. Но наконец он узнал звонаря, который одновременно был кладбищенским сторожем, и сунул трубку в карман.
   Его захлестывали воспоминания. Об отце, о товарище, который когда-то утонул в пруду Нотр-Дам и о мальчике из замка, которого возили в нарядной колясочке...
   Люди оглядывались на него, а он вглядывался в них. Когда-то он уже видел эти лица. Вон тот, который, например, держит ребенка и идет в сопровождении беременной жены, когда-то был пятилетним мальчишкой на его памяти.
   Цветы Мегрэ не принес. И могила выглядела запущенной. Комиссар вышел с кладбища, проворчав себе под нос достаточно громко, чтобы кое-кто обернулся:
   - Прежде всего следует отыскать молитвенник!
   Возвращаться в замок он не намеревался. Все там его коробило и даже возмущало.
   Конечно, никаких иллюзий в отношении людей он уже давно не строил. Его просто злило, что они пачкают его детские воспоминания. И, особенно, графиня, в которой он всегда видел благородство и красоту, как в книжке с большими цветными картинками.
   И вот вам, пожалуйста! Чокнутая старушка, содержащая жиголо!
   Какой-то Жан, играющий в секретаря! И к тому же не очень красив и не слишком молод!
   И бедная старуха, которая, по словам сына, разрывалась между замком и церковью!
   А последний граф де Сен-Фиакр, которого скоро арестуют за выдачу необеспеченного деньгами чека!
   * * *
   Кто-то шел впереди Мегрэ, держа ружье на плече и направляясь к домику управляющего. Ему показалось, что он узнал человека, которого видел в полях.
   Когда они добрались до двора, их разделяло всего несколько метров. А во дворе к стенкам жались, растопорщив перья, несколько куриц, ища защиты от ветра.
   - Эй!
   Человек с ружьем обернулся.
   - Вы управляющий Сен-Фиакра?
   - А вы?
   - Комиссар Мегрэ из уголовной полиции.
   - Мегрэ?
   Управляющего, казалось, поразило это имя, но уточнять он ничего не стал.
   - Вы уже знаете?
   - Меня только что предупредили... Я был на охоте... Но причем здесь полиция?
   Управляющий был не высокий, коренастый человек, седой с морщинистым лицом, глаза из-под ресниц выглядывали, как из засады.
   - Мне сказали, что это сердце...
   - Куда вы идете?
   - Домой. Не могу же я явиться в замок в заляпанных грязью сапогах и с ружьем...
   Из сумки свешивалась голова зайца.
   А Мегрэ смотрел на дом, к которому они подходили.
   - Смотри-ка! Кухню перестроили...
   Управляющий взглянул на него с подозрением.
   - Лет уже пятнадцать тому назад! - проворчал он.
   - Как вас зовут?
   - Готье... А это правда, что молодой граф приехал, не зная, что...
   Все это было сказано как-то неуверенно. Готье не пригласил Мегрэ войти, а просто толкнул дверь.
   Тем не менее, Мегрэ вошел и повернул к столовой, откуда пахло бисквитами и виноградной водкой.
   - Можете не торопиться, месье Готье... там вы не нужны, а я хотел бы задать вам несколько вопросов.
   - Поторопись! - прозвучал из кухни женский голос. - Как это все ужасно!..
   А Мегрэ тем временем пощупал дубовый стол, углы которого украшали резные львы. Тот же самый, что и в его время! После смерти отца этот стол продали новому управляющему.
   - Выпьете что-нибудь?
   Готье принялся искать в буфете бутылку. Может быть, даже просто для того, чтобы потянуть время.
   - Что вы думаете о Жане? Кстати, как его фамилия?
   - Метейе... Довольно известное семейство в Бурже...
   - Дорого он обходился графине?
   Готье наполнял водкой стаканчики, но упорно молчал.
   - Чем он занимался в замке? Я полагаю, что, как управляющий, всем занимались вы...
   - Да, я.
   - Ну, а что же он?
   - Ничего он не делал... Так, напишет несколько писем и все... Поначалу собирался помогать зарабатывать деньги мадам графине, как будто бы пользуясь своими знаниями финансовых вопросов... Накупил ценных бумаг, которые через несколько месяцев обесценились... Но он все говорил, что заработает ещё больше, благодаря новому способу фотографии, который, якобы изобрел его друг... Это стоило мадам графине ещё с сотню тысяч франков, а дружок его исчез... Потом была история с изготовлением клише для печати... Тут я не понял... Вроде бы опять фотографирование или гравирование...
   - Этот Жан Метейе был очень занят?
   - Чаще всего он ничего не делал... Иногда писал статьи в "Журналь де Мулен", и их вынуждены были принимать из уважения к мадам графине... Там же он проводил свои опыты с клише, а директор не осмеливался выставить его вон... Ваше здоровье!..
   И тут Готье забеспокоился:
   - Не произошло ли чего-нибудь между ним и месье графом?
   - Нет. Ничего...
   - Полагаю, что вы здесь оказались случайно... Причин-то особых вроде нет, раз речь идет о болезни сердца...
   Жаль, что Мегрэ никак не удавалось разглядеть глаз управляющего. А тот вытер усы и вышел в соседнюю комнату, проговорив на ходу:
   - Позвольте мне переодеться... Я иду к мессе с певчими и теперь...
   - Ладно, ещё увижусь с вами! - сказал Мегрэ и в свою очередь вышел.
   Когда он закрывал за собой дверь, то услышал, как невидимая женщина спросила:
   - Кто это был?
   Шел он по мощеному двору, где когда-то играл в шарики на плотно утрамбованной земле.
   * * *
   Разодетые по воскресному люди уже заполнили площадь, а из церкви доносились звуки органа. Дети, одетые в новые костюмчики, не осмеливались играть. Повсюду вытаскивали из карманов носовые платки. Носы у всех покраснели. Шумно сморкались.
   До Мегрэ доносились обрывки фраз:
   - Вот тот - полицейский из Парижа...
   - ... кажется, он приехал составлять протокол о корове, которая сдохла на той неделе у Матье...
   Молодой, фатоватый парень, с красным цветком в петлице голубого пиджака, чисто вымытым лицом и набриолиненными волосами осмелился бросить комиссару:
   - Вас ждут у Татен, там, кажется, украли противогаз...
   И он, давясь от смеха, подталкивал локтем товарища.
   Не слишком изобретательно он пошутил. У Мари Татен теперь было жарко и сизо от дыма. Курили сразу несколько трубок. Крестьянское семейство, сидя за столом, поедало захваченные с собою съестные припасы, прихлебывая кофе из кружек. Отец семейства резал перочинным ножом колбасу.
   Молодежь угощалась мимоходом, старики пили марк - виноградную водку. А Мари Татен без кона семенила в кухню и обратно.
   При появлении комиссара, в углу встала женщина и сделала шаг ему навстречу. Вся она была какая-то взволнованная, неуверенная, мокрогубая. Она держала руку на плече мальчишки, которого Мегрэ узнал по рыжим волосам.
   - Вы, месье комиссар?
   Все головы дружно повернулись в их сторону.
   - Я хочу вам сразу сказать, месье комиссар, что наше семейство отродясь было честным! Но мы бедные... вы понимаете? Когда я увидела, что Эрнест...
   Побледневший мальчишка упорно смотрел себе под ноги, не проявляя никаких чувств.
   - Это ты взял молитвенник? - наклонился к нему комиссар.
   Молчание. Настороженный диковатый взгляд.
   - Отвечай месье комиссару...
   Но мальчишка не раскрывал рта. Тут все произошло довольно быстро. И мать дала ему пощечину, вспыхнувшую ярким пятном на левой щеке. Только голова у парнишки дернулась.
   - Ты будешь отвечать, несчастье мое?
   И, обращаясь к комиссару:
   - Вот вам нынешние дети! Несколько месяцев канючил, выпрашивал, чтобы я купила ему молитвенник. Большой и толстый, как у кюре. Можете себе представить такое?.. А как только он со мной заговорил о молитвеннике графини, я сразу же и подумала... И ещё меня удивило, что он вернулся домой между второй и третьей мессой, потому что обычно ест в домике кюре... Я пошла к нему в комнату и нашла под матрасом...
   Мать ещё раз шлепнула сына по щеке, а он и не думал защищаться.
   - Я, в его возрасте, даже читать не умела! А уж чтобы книгу украсть...
   В трактире царила почтительная тишина. Молитвенник уже был в руках Мегрэ.
   - Благодарю вас, мадам...
   Он торопился рассмотреть книгу и сделал движение в глубину зала.
   - Месье комиссар...
   Женщина напоминала ему о вознаграждении. Она была сбита с толку.
   - Мне сказали, что за это будет вознаграждение... Это, конечно, вовсе не потому, что Эрнест...
   Мегрэ протянул ей двадцать франков, которые она тут же тщательно упрятала в сумочку. Потом потащила своего сыночка к двери, ворча:
   - А вот ты, будущий каторжник, ты ещё получишь...
   Мегрэ встретился взглядом с мальчишкой. Это было делом пары секунд. Однако, и тот, и другой сразу поняли, что они друзья.
   Может быть, это было потому, что Мегрэ тоже когда-то имел мечту, которая так и не сбылась! - получить молитвенник с золотым обрезом, и не просто включающий все литургические тексты, но и напечатанные в две колонки на французском и на латыни.
   * * *
   - В какое время вы будете завтракать?
   - Не знаю.
   Мегрэ хотел было подняться к себе в мансарду, чтобы рассмотреть молитвенник, но вспомнил о сквозняках и решил пройтись по дороге.
   И вот, медленно шагая к замку, он открыл книгу с гербом графов де Сен-Фиакр. Или, точнее, он не открыл её, а молитвенник открылся сам на странице, где между двумя листочками была запрятана бумажка.
   Страница 221. Молитва после причастия.
   Бумажка была, как бы небрежно, вырвана из газеты и имела странный вид, будучи очень плохо напечатанной, не четко и не профессионально.
   "Париж. 1 ноября., Сегодня, в апартаментах на улице Миромениль, которые долгие годы занимал граф де Сен-Фиакр и его подруга, некая русская по имени С., произошло драматическое самоубийство.
   Заявив своей подружке, что ему стыдно за скандал, вызванный членом его семьи, граф выстрелил себе в голову из "браунинга" и через несколько минут умер, так и не приходя в сознание.
   Мы считаем, что вам достаточно известно об этой семейной драме, где речь идет ни о ком ином, как о матери несчастного."
   Гусь, идущий вперевалку по дороге, вытянул к Мегрэ шею с широко раскрытым шипящим клювом. Колокола трезвонили во всю мочь, а из церкви медленно выходила толпа, неся с собой запах ладана и свечей.
   Мегрэ сунул молитвенник в карман плаща, и тот, будучи достаточно толстым, оттопыривал полу плаща. Комиссар ещё раз остановился, чтобы внимательнее рассмотреть ужасную бумажку.
   Оружие преступления! Клочок газеты семь на пять сантиметров!
   Итак, графиня де Сен-Фиакр, придя к первой мессе, опустилась на колени у скамьи, которая два века служила членам её семьи.
   Она причастилась. И это тоже было убийцей предусмотрено. Она открыла свой молитвенник, чтобы прочесть Молитву после причастия.
   При этом все присутствовали. Мегрэ вертел и так и сяк клочке бумаги. Там он обнаружил нечто странное.
   Среди других деталей оказалось, что строчки не совсем обычно напечатаны, как это должно быть в газете. Все выглядело, как набор от руки. Текст выпукло и четко пропечатался на обратной стороне листка.
   Кто-то даже не дал себе труда сделать все как следует или ему на это не хватило времени. Впрочем, разве пришло бы графине в голову переворачивать бумажку? Разве не умерла она раньше от стыда и ужаса?
   На лице Мегрэ отражалось негодование, потому что он ещё ни разу не встречался со столь хитрым и трусливым преступлением, очень ловко подготовленным.
   И у убийцы ещё возникла мысль предупредить полицию!
   Он посчитал, что молитвенник не найдут!
   Да! Именно так! Молитвенник не должен быть найден! А тогда и нельзя было говорить о преступлении; обвинять кого-либо в его совершении. Графиня умерла от остановки сердца!
   И тут Мегрэ, развернувшись, пошел обратно. К Мари Татен комиссар добрался в тот момент, когда все говорили о нем и о молитвеннике.
   - Вы знаете, где живет малыш Эрнест?
   - Через три дома после бакалеи. Только нужно перейти улицу...
   Туда он и направился. Одноэтажный приземистый домишка. На стене, по обе стороны буфета висели фотографии отца и матери. Женщина, переодевшись в домашнее, трудилась на кухне, откуда доносился запах жареного мяса.
   - Ваш сын дома?
   - Он переодевается. Нечего пачкать воскресную одежду... Вы видели, как ему нашлепала!.. Ребенок, у которого перед глазами только хорошие примеры и который...
   Она открыла дверь и крикнула:
   - Иди сюда, безобразник!
   Мегрэ видел мальчишку в нижнем белье, который пытался чем-то прикрыться.
   - Пусть его оденется! - сказал комиссар. - Я поговорю с ним после...
   Женщина продолжила готовить еду. Муж её должно быть ещё сидел у Мари Татен за аперитивом.
   Наконец дверь снова открылась и вышел мальчик, одетый в каждодневный костюм, штаны которого были ему длинны.
   - Пойдем-ка со мной, прогуляемся...
   - Вы хотите с ним пройтись! - воскликнула женщина. - Но тогда... Эрнест... Поди-ка снова оденься в воскресное...
   - Не стоит, мадам! Пошли дружок!..
   Улица была пуста. Вся жизнь деревни теперь сконцентрировалась на площади, кладбище и у Мари Татен.
   - Завтра я подарю тебе молитвенник, ещё более толстый и с красными заглавными буквами.
   Парнишка просто обалдел. Выходит, что комиссар знал о существовании молитвенников с красными заглавными буквами, как тот, который использует в алтаре?
   - Только ты должен мне сказать откровенно, где ты взял этот молитвенник! Ругать я тебя не буду...
   Тут смешно было видеть, как у мальчишки рождается извечное крестьянское недоверие. Он замкнулся. Уже готов был защищаться.
   - Ты взял его на скамейке?
   Молчание! Щеки и кончик носа мальчика покрывали веснушки...
   - Ты что же, не понял, что я друг тебе?
   - Да... Вы дали маме двадцать франков...
   - Ну, так говори...