Сименон Жорж. Дело Сен-Фиакр

   Мальчишка, как бы мстя кому-то, проговорил:
   - Когда мы возвращались, мама сказала, что дала мне пощечины для виду, а потом подарила 50 сантимов...
   Так! Этот парнишка знал, что делал! Но какие мысли кружились в его голове, слишком крупной для столь тощего тела?
   - А ризничий там был?
   - Он ничего мне не сказал...
   - Так кто же взял молитвенник?
   - Я не знаю...
   - А ты где его нашел?
   - У себя под стихирем, в ризнице... Я собирался пойти поесть в дом кюре, нор забыл свой носовой платок.. Покопался в стихире и почувствовал там что-то твердое.
   - А ризничий там был?
   - Он в церкви гасил свечи... Но вы же знаете, что молитвенник с красными буквами стоит очень дорого...
   Иначе говор, кто-то взял молитвенник со скамьи и быстренько спрятал его под стихирь парнишки в ризнице, явно намереваясь потом вернуться и забрать.
   - Ты его открывал?
   - Не успел. У меня не было времени... Мне очень хотелось яйца всмятку... Потому что в воскресенье...
   - Я знаю.
   Но Эрнест, конечно, подумал, откуда этому городскому знать, что в воскресенье едят в доме кюре, да ещё к яйцу в всмятку дают и конфитюр.
   - Ты можешь идти домой...
   - А это правда, что он у меня будет?
   - Молитвенник? Да... Завтра... До свиданья, малыш...
   Мегрэ протянул руку и тот пожал её.
   - Я-то понимаю, что вы шутите! - небрежно обронил он уходя.
   Итак, преступник все совершил в три этапа: набрал или заставил кого-то набрать текст с помощью линотипа, который есть только в газете или в очень солидной типографии.
   Потом бумажку засунул в молитвенник, специально подобрав страницу.
   И наконец, кто-то забрал молитвенник и спрятал его под стихирем в ризнице.
   А может быть все это сделал один человек? Или на каждом этапе был свой исполнитель? А возможно, что в двух случаях из трех действовал кто-то один?
   Проходя мимо церкви, Мегрэ увидел, как оттуда вышел кюре и направился к нему. Комиссар, ожидая, остановился под тополями, неподалеку от торговки апельсинами и шоколадом.
   - Я иду в замок, - сказал кюре, подходя. - Впервые совершал богослужение, не зная о том, имею ли право... Мысль о том, что это преступление...
   - Это действительно преступление! - обронил Мегрэ.
   Некоторое время они шли молча. Потом, не говоря ни слова, комиссар протянул спутнику клочок бумаги, который тот, прочтя, тут же вернул.
   Они прошли ещё сотню метров молча.
   - Распутство влечет душевное смятение... Но она была несчастная женщина.
   Оба придерживали свои шляпы, ибо порывы северного ветра усиливались.
   - У меня не было сил... - добавил глухо священник.
   - У вас?
   - Она приходила ко мне в церковь каждый день... Она готова была сойти с пути Господня... И каждый день там...
   Слова его звучали осуждающе.
   - Я обязан был с нею встречаться, хотя и не желал! Но у меня есть обязанности...
   Они остановились, потому что им навстречу по аллее шло двое других. Это были доктор со своей каштановой бороденкой и длинный, худой Жан Метейе, который ему что-то с жаром говорил. Желтое авто продолжало выделяться ярким пятном во дворе. Можно было догадаться, что Метейе не осмеливается вернуться в замок, в то время, как там находится граф де Сен-Фиакр.
   Над деревней рождался какой-то подозрительный свет. Может быть он казался таким из-за общей подозрительности ситуации вокруг?
   - Идемте! - пригласил Мегрэ.
   Должно быть то же самое сказал доктор секретарю, ибо они развернулись и пошли в обратном направлении.
   Мегрэ и священник их нагнали.
   - Здравствуйте, милый кюре! - сказал доктор. - Вы знаете, могу вас заверить... Я догадываюсь о вашем страхе, что в церкви произошло преступление... Наука здесь совершенно объективна. Наша графиня умерла из-за отказа работы сердца...
   Мегрэ тем временем подошел к Жану Метейе.
   - Хочу задать вам один вопрос...
   Он чувствовал, что у молодого человека нервы на пределе, что он просто задыхается от страха.
   - Когда вы последний раз посещали издательство "Журналь де Мулен"?
   - Я... подождите...
   Он уже собирался было заговорить, но тут сработала подозрительность и он бросил на Мегрэ задумчивый взгляд:
   - А почему вы об этом спрашиваете?
   - Это не важно!
   - Я обязан отвечать?
   - Вы в праве хранить молчание.
   Он очень нервничал, так что даже заинтересовал доктора Бушардона, разговаривающего с кюре.
   - Я понимаю, что на меня падают подозрения, но я буду защищаться!
   - Понятно! Вы собираетесь защищаться!
   - Я хочу встретиться со своим адвокатом... Это мое право... И вообще, на каком основании вы здесь?
   - Минуточку! Вы изучали право?
   - Два года...
   Он пытался успокоиться, даже улыбнулся.
   - Ведь никаких жалоб не поступало, и на месте преступления никто не пойман. Значит, вы здесь не можете, что бы...
   - Очень хорошо! Прямо в десятку!
   - Но и доктор утверждает...
   - А вот я считаю, что графиня была убита причем самым мерзким, бесчестным образом. Ну-ка, прочтите вот это!
   И Мегрэ сунул ему отпечатанную бумажку... Весь сжавшись, Жан Метейе вдруг посмотрел на собеседника так, как будто тот плюнул ему в лицо.
   - Я... я вам не позволю...
   Комиссар легонько тронул его за плечо.
   - Послушайте-ка, парень, я ведь не сказал ничего относительно лично вас! Где граф? Читайте же, читайте!
   В глазах Метейе вспыхнуло победное пламя.
   - Граф с управляющим спорят по поводу чека. Может найти их в библиотеке.
   Священник и доктор ушли вперед, Мегрэ услышал, как доктор сказал:
   - Но нет, месье кюре. Это просто по-человечески. Очень по-человечески. Если бы вы немного разбирались в физиологии, вместо того, чтобы листать тексты Святого Августина...
   Гравий скрипел под шагами четверых мужчин, которые, пройдя двор, медленно поднимались по белым и твердым ступеням.
   Глава IV
   Мари Васильеф
   Мегрэ находиться сразу в нескольких местах не мог. Замок был велик. К тому же, комиссара занимала мысль об утренних событиях.
   Наступило время, когда по воскресеньям и праздникам крестьяне не спешат разойтись по домам, а пользуясь возможностью пообщаться, собравшись в кружок на площади или сидя в трактире, кое-кто был уже пьян. разговоры шли громкими голосами, иногда на повышенных тонах. Мальчишки, тоже одетые в новую одежду, с восхищением поглядывали на отцов.
   В замке Сен-Фиакр Жан Метейе направился в одиночестве на второй этаж, и было слышно, как он ходил у себя по комнате из угла в угол.
   - Не желаете ли пройти со мной? - спросил доктор у священника.
   И он направил в спальню, где лежала покойная графиня.
   На первом этаже через все здание тянулся коридор, куда выходил ряд дверей. До Мегрэ донесся шум голосов. Он уже знал, что граф и управляющий в библиотеке.
   Он хотел туда пройти, но ошибся дверью и очутился в салоне. Дверь, сообщающаяся с библиотекой, оставалась открытой. В зеркале с золоченной рамой отражался молодой человек, сидящий на уголке стола, с явно удрученным видом, а управляющий вел разговор стоя на своих коротеньких ножках.
   - Вы уже должны были понять, что натаивать бесполезно! - говорил Готье. - Тем более, речь идет о 40000 франков!
   - А кто мне отвечал по телефону?
   - Месье Жан, естественно.
   - Выходит, он даже и не выполнял поручения моей матери!
   Мегрэ кашлянул и вошел в библиотеку.
   - О каком телефонном звонке шла у вас тут речь?
   И Морис де Сен-Фиакр без всякого смущения ответил:
   - Это о том разговоре, который я позавчера имел с замком. Как я уже говорил вам, мне нужны деньги. Вот я и хотел попросить их у матери. Но это... этот... месье Жан, как мне сейчас сказали, ответил на телефонный звонок...
   - И сообщил вам, что ничего поделать нельзя? Тем не менее, вы приехали...
   Управляющий с некоторым удивлением смотрел на них. Между тем, Морис соскочил со стола, на котором сидел, как петух на насесте.
   - Впрочем, я говорил с Готье не об этом! - нервно заметил он. - Я ведь не скрыл от вас создавшееся положение, комиссар. Завтра на меня подадут в суд. Сейчас, когда моя мать умерла, я остался единственным законным наследником. Вот я и просил Готье раздобыть до завтра 40000 франков... Ладно, кажется, это невозможно...
   - Совершенно невозможно! - подтвердил управляющий.
   - Короче говоря, до нотариуса сделать ничего нельзя, а он огласит завещание только после похорон.
   Готье ещё раз подтвердил, что без этого невозможно найти 40000 франков, даже заложив то, что ещё осталось.
   Граф принялся ходить по комнате вдоль и поперек.
   - Теперь все ясно? По-моему, абсолютно ясно! Может быть мне даже не дадут побыть в трауре... Да, кстати... Еще один вопрос... Вы говорили о преступлении... Это ещё что такое?
   - Пока нет заявления и вероятно не будет, - сказал Мегрэ. - Суд это дело не примет к рассмотрению...
   - Оставьте нас, Готье!
   И когда управляющий вышел, он спросил:
   - Действительно, речь идет о преступлении?
   - Преступление, которым полиция официально не занимается.
   - Объясните... Я начинаю...
   Тут в холле прозвучал женский голос, которому вторил более глухой голос управляющего. Морис нахмурился, подошел к двери и резко её открыл.
   - Мари? Это ещё что такое?..
   - Морис! Почему ты не приглашаешь меня войти?.. Это не вежливо! Я жду тебя целый час в отеле...
   Говорила она с каким-то странным акцентом. Это и была Мари Васильеф, которая приехала из Мулена на старом такси, стоящем во дворе.
   Высокая красивая блондинка, хотя может быть и крашенная. Заметив, что Мегрэ её рассматривает, она бегло заговорила по-английски, а Морис отвечал ей на том же языке.
   Она спрашивала, получил ли он деньги. Он ей ответил, что об этом больше нет и речи, что его мать умерла и что она, Мари, должна вернуться в Париж, где они скоро встретятся.
   Она только усмехнулась.
   - На какие шиши? У меня нет денег даже за такси заплатить!
   А Морис де Сен-Фиакр начал злиться. Пронзительный голос его любовницы эхом отдавался под сводами замка, придавая всей сцене некий скандальный характер.
   Управляющий все так и стоял в коридоре.
   - Если ты останешься здесь, я останусь с тобой, - твердо заявила Мари Васильеф.
   Тут Мегрэ обратился к Готье:
   - Заплатите шоферу и отправьте машину.
   Беспорядок все усиливался, но не материальный, а моральный, который казался заразным.
   Готье тоже как-то растерялся.
   - Нам нужно сейчас же поговорить, комиссар..., - заявил молодой человек.
   - Не теперь!
   Он указал ему на элегантную, агрессивно настроенную девицу, которая шныряла из библиотеки в салон и обратно с видом человек что-то придумывающего на ходу.
   - Что это за дурацкий портрет, Морис? - со смехом воскликнула она.
   На лестнице раздались чьи-то шаги. Мегрэ увидел Жана Метейе, одетого в просторный плащ и держащего саквояж. Должно быть, Метейе сомневался, что его отпустят, ибо остановился в ожидании перед дверью библиотеки.
   - Куда вы идете?
   - В трактир! С моей стороны более достойно...
   Чтобы отделаться от своей любовницы, Морис де Сен-Фиакр отвел её в спальню в правом крыле замка. Оба продолжали спорить по-английски.
   - Действительно, а замке не найдется 40000 франков? - спросил Мегрэ у управляющего.
   - Это очень трудно.
   - Постарайтесь сделать все возможное до завтрашнего утра.
   Комиссар заколебался, уходить или не уходить. В последний момент он решил подняться на второй этаж, и там его ждал сюрприз. В то время, как внизу все как-то бесцельно бродили туда-сюда, здесь наверху был порядок.
   В спальне графини де Сен-Фиакр доктор с помощью горничной сделали туалет трупа.
   Здесь уже не было той сомнительной и даже несколько непристойной атмосферы, как утром! Покойную одели в белую ночную рубашку, и она лежала на своей кровати под балдахином в умиротворенной и достойной позе, со сложенными крест на крест руками.
   Горели свечи, стояла освященная вода и срезанная ветка самшита.
   Бушардон посмотрел на вошедшего Мегрэ, как будто хотел сказать:
   "Ну как? Как вам это? Не правда ли, хорошая работа?
   Священник молился, беззвучно шевеля губами. Доклад и комиссар тихонько вышли.
   Группки людей на площади поредели.
   Сквозь окна некоторых домов было видно, как семьи усаживаются за стол, чтобы позавтракать.
   Солнце пыталось на несколько секунд пробиться сквозь слой облаков, но почти тут же скрылось, небо снова нахмурилось и потемнело. Деревья дрожали на ветру.
   * * *
   Жан Метейе сидел в углу у окна и ел, машинально поглядывал на улицу. Мегрэ занял место в другом конце зала трактира. Между ними за столом устроилось семейство из соседней деревушки, приехавшее на грузовичке, завозившем продукты Мари Татен. А та приносила выпивку.
   Бедняга Татен была растеряна. Она ничего не понимала во всех этих событиях. Обычно она сдавала одну комнату в мансарде, какому-нибудь ремесленнику, который приезжал что-либо подремонтировать в замке или на фермах.
   И вот теперь, кроме Мегрэ к неё появился ещё один жилец: секретарь графини.
   Она не осмеливалась никого ни о чем спрашивать. Все время утром до неё доходили какие-то ужасные вещи, которые рассказывали посетители. Между прочем, велись разговоры и о полиции.
   - Боюсь, - сказала она Мегрэ, - как бы курица не пережарилась...
   А звучало у неё это так, как будто она говорила:
   "Я всего боюсь! Не понимаю, что же происходит! Пресвятая Дева Мария защити меня!"
   Комиссар с какой-то даже нежностью смотрел на нее. А у неё вид все также оставался боязливый и страдающий.
   - Мари, вспомни-ка...
   Она прищурилась. Уже готова была сделать защитное движение.
   - ... об истории с лягушками!..
   - Но... кто...
   - Вспомни. Твоя мать послала тебя за шампиньонами на луг, за прудом Нотр-Дам... А на берегу в стороне играли трое мальчишек. Когда ты о чем-то задумалась, они воспользовались моментом и подложили тебе в корзинку лягушек... А ты шла обратно и все боялась, что у тебя в корзинке что-то шевелится...
   Некоторое время она внимательно всматривалась в него и, наконец, пробормотала:
   - Мегрэ?
   - Обрати-ка внимание! Месье Жан покончил с курицей и ждет.
   И вот Мари Татен, как бы стала уже другой, хотя и оставалась взволнованной, но уже в ней проглядывало доверие.
   Что за странная штука жизнь! Год за годом проходит без всяких происшествий, ничего не нарушает монотонность течения у ней. А потом вдруг, неожиданно, разом происходят непонятные события, драмы и всякие такие вещи, о которых только и прочтешь, что в газете!
   Обслуживая Жана Метейе и семейство крестьян, она времени бросала на Мегрэ взгляд сообщницы. Когда же он закончил есть, скромно предложила:
   - Не желаете ли стаканчик виноградной водки?
   - А ведь раньше, Мари, ты была со мной на "ты"...
   Она засмеялась. То ведь было раньше, а теперь она не осмеливалась.
   - Сама-то ты хоть поела?
   - О, да! Я всегда ем на кухне, но ходу... Кусочек там отщипну.. потом еще...
   По дороге протарахтел мотоцикл. Смутно можно было рассмотреть некоего молодого человека, одетого несколько элегантнее, чем большинство обитателей деревни...
   - Кто это?
   - А вы разве не видели его сегодня утром? Это Эмиль Готье, сын управляющего.
   - Куда это он?
   - Наверное, в Мулен! Это почти городской житель. Он работает в банке...
   Опять из домов стали выходить люди. Кто просто прогуливался, а кто шел на кладбище.
   Странное дело: Мегрэ задремал. Он чувствовал себя очень усталым, как если бы затратил массу физических усилий. И все было не просто потому, что он встал полшестого, да еще, к тому же, простудился.
   Скорее всего, это являлось результатом окружающей атмосферы, которая давила его. Он чувствовал себя вовлеченным в драму и испытывал отвращение.
   Да, именно отвращение! Самое подходящее слово! Никогда он не мог представить, что окажется здесь, в своей деревушке при таких обстоятельствах. Даже у могилы собственного отца, плита на которой потемнела, стала почти черной и где ему запретили курить!
   Напротив него красовался Жан Метейе. Он знал, что за ним наблюдает. Поэтому ел и пытался выглядеть спокойным с едва уловимой, смутной, презрительной усмешкой.
   - Стаканчик водки? - тоже предложила ему Мари Татен.
   - Спасибо, я никогда не пью спиртного...
   Он был хорошо воспитан и при всех обстоятельствах это демонстрировал. Даже в трактире он ел с теми же жестами, что и в замке.
   Покончив с едой, Жан Метейе осведомился:
   - У вас есть телефон?
   - Нет. Но напротив, через улицу есть...
   Он пересек улицу, зашел в бакалейную лавку, которую содержал ризничий, и где имелась телефонная кабина. Разговор он, видимо, заказал куда-то далеко, ибо долго ждал, куря сигарету за сигаретой.
   Когда он вернулся, крестьяне уже покинули трактир, а Мари Татен мыла стаканы в ожидании окончания вечерни в церкви, после чего появятся новые клиенты.
   - Кому вы звонили? Заметьте, что я могу это узнать, добравшись до аппарата...
   - Своему отцу в Бурж.
   Голос его был сух и агрессивен.
   - Я попросил немедленно прислать мне адвоката.
   Весь его вид заставлял вспомнить о смешной собачонке-пустобрехе, которая показывает зубы, прежде, чем её тронут.
   - Уверены, что это необходимо?
   - Я прошу больше не разговаривать со мной до приезда моего адвоката. Поверьте, я очень сожалею, что в округе нет другого трактира.
   Услышал ли он, как Мегрэ, уходя, буркнул себе под нос:
   - Кретин!.. Маленький паршивый кретин!..
   А Мари Татен, сама не зная почему, вдруг испугалась, оставшись с ним наедине.
   * * *
   День так и нес до конца свой отпечаток беспорядка и нерешенности, явно потому, что никто не чувствовал себя в состоянии решиться управлять событиями.
   Мегрэ испытывал неудобство из-за тяжелого плаща, бродя по древне. Его видели то на площади у церкви, то в окрестностях замка, в окнах которого загорались огоньки.
   Ночь наступала быстро. Ярко освещенная церковь вся вибрировала от звуков органа. Звонарь запер кладбищенскую решетку.
   Еле видимые в ночи кучки людей о чем-то негромко между собой разговаривали. В основном, обсуждали, приличествует ли пройти попрощаться с мертвой.
   Первыми решились двое мужчин. Их встретил метрдотель, который, впрочем, тоже не знал, что следует делать. Он и поднос для визитных карточек не приготовил. Искали Мориса де Сен-Фиакр, чтобы узнать его мнение, но вместо него отвечала русская девица, которая заявила, что граф ушел подышать свежим воздухом.
   Она одетая лежала на постели и курила сигареты и курила сигареты с длинным картонным мундштуком.
   Тогда слуги стали впускать людей, махнув на все рукою.
   И это было, как бы сигналом. По выходе с вечерни началось шушуканье.
   - Но да же, да! - говорили некоторые. - Папаша Мартен и молодой Бонне туда уже сходили!
   Тогда двинулись все остальные. Пошли вереницей. Замок был слабо освещен. Крестьяне шли по коридору и их силуэты поочередно возникали в каждом окне. Детей вели за руку. На них шикали, чтобы не толкались и не шумели. Лестница! Коридор второго этажа! И наконец спальня, куда простые люди входили впервые.
   Там стоял только слуга графини, который с трудом сдерживал нашествие. Люди крестились, макая веточку самшита в святую воду. Более смелые говорили в полголоса:
   - Смотри-ка, она будто спит!
   Другие вторили им, как эхо:
   - Она больше не страдает...
   Потом шаги уже звучали по рассохшемуся паркету. Скрипели ступени лестницы. Слышалось:
   - Тс-с!.. Смотри под ноги, порог...
   Кухарка из полуподвального помещения видела только ноги проходящих.
   Морис де Сен-Фиакр вернулся в тот момент, когда замок был переполнен народом. Он смотрел на людей округлившимися глазами. А те задавались вопросом, можно ли с ним поговорить. Впрочем, ограничившись тем, что он поприветствовал их кивком головы, граф ушел в комнату к Мари Васильеф, откуда донесся разговор по-английски.
   А Мегрэ был в церкви. Церковный сторож с гасильником в руке переходил от свечи к свече. В ризнице кюре снимал свое священническое облачение. Слева и справа стояли кабинки для исповеди с маленькими зелеными занавесочками.
   Мегрэ вспомнил о том далеком времени, когда он был ещё так мал ростом, что не мог укрыться за зенавесочкой, не доставал.
   Позади него звонарь, не замечая комиссара, запирал центральный вход.
   И тут Мегрэ пересек неф и прошел в ризницу, вызвав своим появлением удивление кюре.
   - Извините меня, месье кюре! Я хотел задать вам один вопрос...
   Выражение лица священника было сурово, но лаза, как показалось Мегрэ, лихорадочно блестели.
   - Сегодня утром произошло нечто странное. Молитвенник графини, который лежал на её скамье, вдруг исчез и был найден под стихирем мальчика из церковного хора, в этом самом помещении...
   Молчание. Шорох шагов ризничего по ковру в церкви. Более тяжелые шаги. Это звонарь, вошедший через боковую дверь.
   - Это могли сделать только четверо... Прошу вас извинить меня... Итак, мальчик из церковного хора, ризничий, звонарь и...
   - Я!
   Голос звучал спокойно. Освещенное с одной стороны лицо священника тоже было спокойно. Из кадила к потолку поднималась, завиваясь кольцами, голубоватая струйка дыма...
   - То есть?
   - Это я взял молитвенник и положил его здесь, ожидая...
   Коробка с облатками, церковные сосуды, колокольчик на два тона - все стояла на своих местах, как и во времена, когда маленький Мегрэ был мальчиком из церковного хора.
   - Вы знали, что находится в молитвеннике?
   - Нет.
   - В таком случае...
   - Я вынужден просить вас не задавать больше мне вопросов, месье Мегрэ. Это касается тайны исповеди...
   Невольные мысленные ассоциации. Комиссару припомнился катехизис. И образ тернового вена, возникавший у него в памяти, когда старый кюре рассказывал историю некоего средневекового священника, который предпочел, чтобы ему вырвали язык, но не предал тайну исповеди. Все это возникло, всплыло у него перед глазами так же, как тридцать пять лет тому назад.
   - Вы знаете убийцу... - шепотом вырвалось у Мегрэ.
   - Его знает Бог... Извините меня... Я должен идти к больному...
   Оба вышли в сад дома священника. Его отделяла от дороги небольшая решетка. Отсюда было видно, как люди выходили из замка и сбивались в кучки, чтобы обсудить все увиденное.
   - Вы полагаете, месье кюре, что ваше место...
   В этот момент подошел доктор, который проворчал в бороденку:
   - А скажите-ка, кюре! Не кажется ли вам, что это напоминает ярмарку! Все нужно приводить в порядок! Ах! Это вы, комиссар! Ну и устроили вы переполох!.. В этот час, половина деревни обвиняет молодого графа в... Особенно, после того, как приехала эта женщина! Управляющий отправился по арендаторам, чтобы собрать 40000 франков, которые необходимы для...
   - Хватит!
   Мегрэ двинулся дальше. На душе у него было скверно. Разве не его обвиняют во всем этом беспорядке? Что же такого неуклюжего он совершил? А ведь, по сути дела, он бы отдал все, чтобы события здесь развивались в благопристойной обстановке!
   Крупно шагая, он направился к трактиру, который уже был почти полон.
   - До него донеслись обрывки фраз:
   - Готов поспорить, что, если их не соберут, то он сядет в тюрьму...
   Мари Татен всем своим видом демонстрировала скорбь. Тем не менее, она, как старушка, семенила туда-сюда. А ведь ей было не больше сорока!
   - Это вы заказывали лимонад? Кто заказывал две кружки?..
   Сидя в углу, Жан Метейе что-то писал, иногда поднимая голову, чтобы прислушаться к разговорам.
   Приблизившись, Мегрэ увидел на его листке только какие-то крючочки, как отпечатки мушиных лапок, но чем-то разделенные в строчки, лишь с пометками в виде цифр.
   1о...
   2о...
   3о...
   Секретарь, в ожидании адвоката, готовился к защите!
   В двух метрах от него какая-то женщина проговорила:
   - Не было даже чистых простыней, и пришлось идти просить их у жены управляющего...
   Между тем, бледный, с обострившимися чертами лица Жан Метейе продолжал выводить:
   4о...
   Глава IV
   День второй.
   Сон Мегрэ был беспокойный в то же время какой-то сладостным одновременно; в холодном помещении сельской комнаты стоял устойчивый аромат зимних яблок и сена. Тянуло сквозняком. Простыни были ледяными, за исключением тех мест, которые он согрел своим телом. Свернувшись клубком, он избегал шевелиться.
   Несколько раз слышался глухой кашель Жана Метейе из соседней мансарды. Потом прозвучали торопливые шаги Мари Татен, которая уже встала.
   Он ещё несколько минут полежал. А когда Мегрэ зажег свечу, мужество покинуло его, потому что нужно было бриться, пользоваться холодной ледяной водой из кувшина. И тогда он решил заняться этим попозже. Сунув ноги в туфли, он оделся, но не стал заниматься пристяжным воротничком.
   Внизу Мари Татен плеснула керосин на дрова, которые никак не хотели загораться. Волосы она скатала в пучок на затылке и сколола шпильками. Увидев спускавшегося комиссара, она покраснела.
   - Еще нет семи... И кофе не готов...
   Тут Мегрэ слегка забеспокоился, поскольку в полусне ему послышалось, что проехал автомобиль. А ведь Сен-Фиакр стоял вовсе не рядом с дорогой. Только раз в день мимо проезжал автобус.
   - А автобус ещё не проезжал, Мари?
   - Нет. Он не бывает раньше половины девятого... А чаще - в девять...
   - К мессе уже звонили?
   - Да. Зимой звонят в семь, а летом в шесть.. Может хотите погреться?..
   И она указала на разгоревшиеся наконец дрова.
   - Ты так и не научилась говорить со мной на "ты"?
   Это вызвало улыбку на лице женщины.
   - Кофе будет готов через пять минут...
   Не было ещё восьми, но стало значительно холоднее, чем накануне. Подняв воротник плаща и надвинув шляпу чуть ли ни до самых бровей, Мегрэ медленно зашагал к освещенной церкви.