Страница:
Фургон удалился. Когда Мегрэ вновь вошел в дом, привратница была у себя; она посмотрела на него так, словно впервые видела его. Мегрэ поднялся на лифте, позвонил в дверь. Открыл ему Жанвье.
— Соседей опросил?
— Тех, кого застал дома. Тут на этаже по три квартиры, две выходят на улицу, одна во двор. Соседкой убитой оказалась некая госпожа Совер, немолодая, очень ухоженная и любезная дама. Всю вторую половину дня она провела дома: вязала и слушала радио.
По ее словам, она отчетливо слышала нечто вроде приглушенного взрыва и приняла это за обычный автомобильный выхлоп.
— А не слышала ли она, как открывали и закрывали дверь?
— Я проверил. От нее не слышно. Дом старый, стены толстые.
— А на пятом?
— Там проживает семья — муж, жена, двое детей; неделю назад они уехали то ли в деревню, то ли на море.
По соседству — пенсионер, бывший железнодорожник, с внуком. Он ничего не слышал.
Флорантен стоял у раскрытого окна.
— Оно так и было открыто? — спросил комиссар.
— Думаю, да.
— А окно спальни?
— Наверняка нет.
— Откуда такая уверенность?
— Жозе всегда держала его закрытым, когда у нее кто-нибудь был.
В окне дома напротив была видна мастерская: вокруг покрытого грубой тканью манекена на черной деревянной ноге сидели занятые шитьем несколько девушек.
Флорантен, хотя и силился улыбаться, казался встревоженным. От этого его лицо исказила странная гримаса, напомнившая Мегрэ урок в банвильском лицее в тот момент, когда учитель, обернувшись, застигал его однокашника за передразниванием.
«Вы пытаетесь напомнить нам о нашем происхождении, господин Флорантен?» — спрашивал преподаватель латыни, невзрачный светловолосый человечек.
Бригада экспертов Мерса прочесывала квартиру: казалось, ничто, ни одна пылинка, не ускользало от их внимания. Несмотря на распахнутое окно, Мегрэ было жарко. Не по душе ему была вся эта история, его от нее даже подташнивало. К тому же ему претило попадать в двусмысленные ситуации. На память, как он ни гнал их, приходили образы из прошлого.
Он почти ничего не знал о том, что стало с его школьными приятелями, тот же из них, что вдруг всплыл, находился в положении более чем затруднительном.
— Ты разговаривал с памятником павшим?
Комиссар удивленно взглянул на Флорантена.
— Ну, с привратницей. Она наверняка придумала и мне какое-нибудь отнюдь не ласковое прозвище.
— Тип.
— Вот как! Значит, я тип. Что же она тебе напела?
— Ты уверен, что рассказал мне все, как было?
— Зачем мне лгать?
— Ты всегда лгал. Из удовольствия.
— Когда это было! Сорок лет назад!
— Ты не больно-то изменился.
— Ну разве пришел бы я к тебе, если б хотел что-нибудь утаить?
— А что тебе оставалось?
— Уйти. Вернуться к себе, на бульвар Рошешуар.
— Чтобы тебя завтра же сцапали?
— Я мог бы дать деру, перейти границу.
— У тебя есть деньги?
Флорантен покраснел, и Мегрэ стало его немного жаль. В детстве вытянутое клоунское лицо этого человека, его шутки и паясничанье доставляли ему много приятных минут.
Теперь он перестал быть забавным, и было скорее тягостно видеть, как он прибегает к старым ужимкам.
— Не думаешь же ты, что я убил ее?
— А почему бы и нет?
— Ты меня знаешь.
— Последний раз я видел тебя двадцать лет назад на площади Мадлен, а до того в лицее в Мулене.
— Неужто у меня вид убийцы?
— Убийцей становятся в считаные минуты или секунды. А до того можно быть таким же, как все.
— За что мне убивать ее? Мы были лучшими в мире друзьями.
— Только ли?
— Ну, разумеется, нет, но в моем возрасте смешно говорить о большой любви.
— А она?
— Думаю, она меня любила.
— Она была ревнива?
— Я не давал ей поводов. Ты так и не ответил, что тебе наплела эта колдунья?
За их разговором не без любопытства наблюдал Жанвье: впервые допрос протекал при подобных обстоятельствах.
Чувствовалось, что Мегрэ не в своей тарелке, неуверен, колеблется даже тогда, когда приходится выбирать между «ты» и «вы».
— Она никого не видела.
— Лжет. Или была на кухне.
— Но это невозможно! Ведь должен же был убийца откуда-то появиться. Если только не…
— Что — если?
— Если он уже не был в доме.
— Жилец?
Флорантен тут же схватился за это предположение.
— Почему бы и нет? Я в доме не единственный.
— Жозе навещала других жильцов?
— Откуда мне знать? Я не сижу здесь с утра до вечера. Я занят. Зарабатываю на жизнь.
Прозвучавшее отдавало фальшью. Еще один фарс в активе Флорантена, всю жизнь ломавшего комедию.
— Жанвье, облазь дом сверху донизу, стучись в каждую дверь, расспроси всех, кого найдешь. Я буду у себя.
— А машина?
Мегрэ так и не пожелал обучиться вождению.
— Такси возьму, — ответил он, затем, обернувшись к Флорантену, позвал его: — Пошли.
— Не хочешь ли ты сказать, что я арестован?
— Нет.
— Что ты собираешься делать? Зачем я тебе понадобился?
— Поговорить надо.
Глава 2
— Соседей опросил?
— Тех, кого застал дома. Тут на этаже по три квартиры, две выходят на улицу, одна во двор. Соседкой убитой оказалась некая госпожа Совер, немолодая, очень ухоженная и любезная дама. Всю вторую половину дня она провела дома: вязала и слушала радио.
По ее словам, она отчетливо слышала нечто вроде приглушенного взрыва и приняла это за обычный автомобильный выхлоп.
— А не слышала ли она, как открывали и закрывали дверь?
— Я проверил. От нее не слышно. Дом старый, стены толстые.
— А на пятом?
— Там проживает семья — муж, жена, двое детей; неделю назад они уехали то ли в деревню, то ли на море.
По соседству — пенсионер, бывший железнодорожник, с внуком. Он ничего не слышал.
Флорантен стоял у раскрытого окна.
— Оно так и было открыто? — спросил комиссар.
— Думаю, да.
— А окно спальни?
— Наверняка нет.
— Откуда такая уверенность?
— Жозе всегда держала его закрытым, когда у нее кто-нибудь был.
В окне дома напротив была видна мастерская: вокруг покрытого грубой тканью манекена на черной деревянной ноге сидели занятые шитьем несколько девушек.
Флорантен, хотя и силился улыбаться, казался встревоженным. От этого его лицо исказила странная гримаса, напомнившая Мегрэ урок в банвильском лицее в тот момент, когда учитель, обернувшись, застигал его однокашника за передразниванием.
«Вы пытаетесь напомнить нам о нашем происхождении, господин Флорантен?» — спрашивал преподаватель латыни, невзрачный светловолосый человечек.
Бригада экспертов Мерса прочесывала квартиру: казалось, ничто, ни одна пылинка, не ускользало от их внимания. Несмотря на распахнутое окно, Мегрэ было жарко. Не по душе ему была вся эта история, его от нее даже подташнивало. К тому же ему претило попадать в двусмысленные ситуации. На память, как он ни гнал их, приходили образы из прошлого.
Он почти ничего не знал о том, что стало с его школьными приятелями, тот же из них, что вдруг всплыл, находился в положении более чем затруднительном.
— Ты разговаривал с памятником павшим?
Комиссар удивленно взглянул на Флорантена.
— Ну, с привратницей. Она наверняка придумала и мне какое-нибудь отнюдь не ласковое прозвище.
— Тип.
— Вот как! Значит, я тип. Что же она тебе напела?
— Ты уверен, что рассказал мне все, как было?
— Зачем мне лгать?
— Ты всегда лгал. Из удовольствия.
— Когда это было! Сорок лет назад!
— Ты не больно-то изменился.
— Ну разве пришел бы я к тебе, если б хотел что-нибудь утаить?
— А что тебе оставалось?
— Уйти. Вернуться к себе, на бульвар Рошешуар.
— Чтобы тебя завтра же сцапали?
— Я мог бы дать деру, перейти границу.
— У тебя есть деньги?
Флорантен покраснел, и Мегрэ стало его немного жаль. В детстве вытянутое клоунское лицо этого человека, его шутки и паясничанье доставляли ему много приятных минут.
Теперь он перестал быть забавным, и было скорее тягостно видеть, как он прибегает к старым ужимкам.
— Не думаешь же ты, что я убил ее?
— А почему бы и нет?
— Ты меня знаешь.
— Последний раз я видел тебя двадцать лет назад на площади Мадлен, а до того в лицее в Мулене.
— Неужто у меня вид убийцы?
— Убийцей становятся в считаные минуты или секунды. А до того можно быть таким же, как все.
— За что мне убивать ее? Мы были лучшими в мире друзьями.
— Только ли?
— Ну, разумеется, нет, но в моем возрасте смешно говорить о большой любви.
— А она?
— Думаю, она меня любила.
— Она была ревнива?
— Я не давал ей поводов. Ты так и не ответил, что тебе наплела эта колдунья?
За их разговором не без любопытства наблюдал Жанвье: впервые допрос протекал при подобных обстоятельствах.
Чувствовалось, что Мегрэ не в своей тарелке, неуверен, колеблется даже тогда, когда приходится выбирать между «ты» и «вы».
— Она никого не видела.
— Лжет. Или была на кухне.
— Но это невозможно! Ведь должен же был убийца откуда-то появиться. Если только не…
— Что — если?
— Если он уже не был в доме.
— Жилец?
Флорантен тут же схватился за это предположение.
— Почему бы и нет? Я в доме не единственный.
— Жозе навещала других жильцов?
— Откуда мне знать? Я не сижу здесь с утра до вечера. Я занят. Зарабатываю на жизнь.
Прозвучавшее отдавало фальшью. Еще один фарс в активе Флорантена, всю жизнь ломавшего комедию.
— Жанвье, облазь дом сверху донизу, стучись в каждую дверь, расспроси всех, кого найдешь. Я буду у себя.
— А машина?
Мегрэ так и не пожелал обучиться вождению.
— Такси возьму, — ответил он, затем, обернувшись к Флорантену, позвал его: — Пошли.
— Не хочешь ли ты сказать, что я арестован?
— Нет.
— Что ты собираешься делать? Зачем я тебе понадобился?
— Поговорить надо.
Глава 2
Первой мыслью Мегрэ было вместе с Флорантеном вернуться на набережную Орфевр, но в ту самую минуту, когда он склонился к шоферу, чтобы дать адрес, намерения его изменились.
— Номер твоего дома по бульвару Рошешуар? — спросил он у Флорантена.
— 55-бис. Зачем тебе?
— 55-бис, бульвар Рошешуар.
Это было в двух шагах. Недовольный краткостью предстоящего маршрута, таксист тихонько выругался.
Вскоре они приехали: между лавкой по продаже рам для картин и табачным киоском имелся проход, ведущий в тупик. На неровной мостовой в проходе стояла ручная тележка.
В самом тупике находились две мастерские с застекленными витринами. В той, что была слева, художник трудился над полотном с видом на Сакре-Кёр, наверняка предназначенным для продажи туристам. Видимо, изготовление этих полотен было у него поставлено на серийную основу. Сам длинноволосый, бородка с проседью, галстук, завязанный большим бантом по моде 1900 года.
Флорантен вытащил из кармана связку ключей и принялся открывать дверь мастерской справа; Мегрэ был зол на него: он испортил ему приятные минуты, когда на него накатили воспоминания юности.
Наблюдая незадолго до появления своего старого приятеля за мухой, упрямо возвращавшейся в левый верхний угол листа бумаги, не вернулся ли он мысленно как раз в школьные годы?
А что стало с другими его однокашниками? Ни с одним из них ему так и не довелось свидеться. Кроше, сын нотариуса, наверняка пошел по стопам отца. Упитанный и незлобивый Орбан поговаривал о медицине. Другие, должно быть, разлетелись кто куда по всей Франции и за ее пределы.
Ну почему случилось так, что из всех именно Флорантен попался на его пути при столь неприятных обстоятельствах?
Припоминалась ему кондитерская Флорантенов, хотя он и редко там бывал. Позволить себе проводить время среди зеркал, мрамора и позолоты, в теплой миндальнованильной атмосфере, угощаясь мороженым и пирожными, могли лишь те лицеисты, у кого было вдосталь карманных денег. У городских дам вкусным считалось только пирожное от Флорантена.
Теперь взору Мегрэ представилась картина пыльной захламленной мастерской с никогда не знавшими воды и едва пропускавшими свет оконными стеклами.
— Извиняюсь за беспорядок.
Именовать себя антикваром со стороны Флорантена было более чем претенциозно. Мебель, скупаемая им бог знает где, по большей части была рухлядью без стиля, не представляющей никакой ценности. Он только приводил ее в более-менее божеский вид и полировал.
— И давно ты этим занимаешься?
— Три года.
— А до этого?
— Занимался экспортом.
— Экспортом чего?
— Да всего понемногу. В частности, в африканские страны.
— А еще раньше?
Явно смутившись, Флорантен пробормотал:
— Знаешь, я всего хлебнул. Стать кондитером и окончить свои дни в Мулене не хотелось. Сестра вышла замуж за кондитера, они и продолжили семейное дело.
Перед взором Мегрэ всплыла картина: за белой стойкой сестра Флорантена, ее угадывающаяся под корсажем грудь. Не был ли он слегка влюблен в нее? Свеженькая, веселая, точь-в-точь как ее мать, на которую она походила и внешне.
— В Париже непросто остаться на плаву. Были у меня и взлеты и падения.
Мегрэ повидал на своем веку немало таких: у них тоже были и взлеты и падения, они брались за сногсшибательные проекты, что рушились затем как карточные домики, и все время были на шаг от тюрьмы. Они просят у вас кредит в сто тысяч франков на оборудование порта в одной из отдаленных стран, а в конце концов довольствуются ста франками, которые идут на уплату домовладельцу, грозящемуся выкинуть их на улицу.
С Жозе Флорантену повезло. Довольно было одного взгляда на его мастерскую, чтобы понять: он жил вовсе не продажей старья.
Мегрэ толкнул приоткрытую дверь и оказался в узкой комнате без окон с железной кроватью, умывальником и скособоченным шкафом.
— Ты здесь спишь?
— Только по четвергам.
— За кем там записан четверг? За тем, кто единственный из всех проводит ночь на Нотр-Дам-де-Лоретт?
— Фернан Курсель, — пояснил Флорантен. — Они познакомились задолго до меня. Уже десять лет назад он навещал ее и водил развлекаться. Теперь он не может уделять ей столько времени, как раньше, но у него есть оправдание, чтобы в четверг оставаться в Париже на ночь.
Мегрэ повсюду заглядывал, открывал ящики столов, облезлых старых шкафов, утративших всякий вид. При этом он не мог бы объяснить, что именно он ищет. Ему не давала покоя одна мысль.
— Кажется, ты сказал, что у Жозе не было счета в банке?
— Да. По крайней мере, на моей памяти.
— Она что, не доверяла банкам?
— Не без того. Ей очень не хотелось, чтобы кто-то знал о ее доходах, из-за налогов.
Мегрэ попалась под руку старая трубка.
— Ты теперь куришь трубку?
— Да, но только здесь. Жозе не нравился запах.
В деревенского вида шкафу висел синий костюм и рабочие брюки. Было там не то три, не то четыре рубашки, и только одна пара обуви, если не считать покрытых древесной пылью тапок на веревочной подошве.
Опустившаяся богема. Но ведь у Жозефины Папе должны были водиться денежки. Была ли она скаредна? Опасалась ли Флорантена, очень скоро проевшего бы все ее сбережения?
Так ничего и не обнаружив, Мегрэ почти сожалел о том, что пришел сюда, поскольку в результате проникся жалостью к своему приятелю по незапамятным лицейским годам. Однако, когда он уже был в дверях, ему показалось, что над одним из шкафов торчит какой-то кусок бумаги. Он вернулся, встал на стул и достал со шкафа четырехугольный сверток из газетной бумаги.
На лбу Флорантена выступили капли пота.
Развернув газету, комиссар обнаружил жестяную коробку из-под печенья, на которой еще сохранился красно-желтый торговый ярлык. В коробке были связки денег стофранковыми купюрами.
— Это мои сбережения.
Мегрэ взглянул на него так, будто перестал слышать, и уселся перед верстаком пересчитать связки. Их было сорок восемь.
— Часто ты ешь печенье?
— Случается.
— Можешь показать мне другую коробку из-под печенья?
— Думаю, другой у меня сейчас не найдется.
— Две точно такие же я видел на Нотр-Дам-де-Лоретт.
— Там я ее наверняка и позаимствовал.
Лгал он всегда, то ли повинуясь природному инстинкту, то ли просто забавы ради. У него была потребность придумывать разные истории, и чем невероятнее они были, тем с большим апломбом он их подавал. Только на сей раз ставка в игре была крупной.
— Теперь понятно, почему ты пришел ко мне только в пять часов.
— Я не решался. Боялся, что обвинят меня.
— Сперва ты пришел сюда.
Он еще отнекивался, но прежней уверенности как не бывало.
— Ты хочешь, чтобы я расспросил художника, что живет по соседству?
— Послушай, Мегрэ…
Губы его дрожали. Он вот-вот мог заплакать, зрелище было не из приятных.
— Знаю, что не всегда говорю правду. Это сильнее меня. Вспомни истории, которые я сочинял, чтобы повеселить вас. Сегодня, умоляю тебя, поверь мне: не я убил Жозе, я был в шкафу, когда это случилось.
Взгляд его стал патетическим, но он ведь привык ломаться.
— Если бы я убил, то пришел бы не к тебе.
— Тогда почему ты не сказал правду?
— Какую правду?
Он старался выиграть время, юлил.
— Сегодня в три часа дня жестяная коробка еще находилась на Нотр-Дам-де-Лоретт. Так?
— Да.
— Ну и…
— Что тут непонятного? У Жозе были порваны всякие отношения с родней. Ее единственная сестра — в Марокко, за владельцем плантации цитрусовых. Они богачи. Я же еле свожу концы с концами. Когда я понял, что она мертва…
— Ты воспользовался этим, чтобы завладеть кубышкой.
— Это жестоко, но я ставлю себя на твое место. В конечном счете я никому не причинял зла. Чем бы я стал без нее?
Раздираемый противоречивыми чувствами, Мегрэ пристально смотрел на него.
— Пошли, — наконец вымолвил он.
Ему было жарко. Хотелось пить. Он чувствовал себя разбитым, недовольным всем и вся.
Выходя со двора, он, не долго думая, подтолкнул своего спутника к бару.
— Две кружки пива.
— Ты мне веришь?
— После поговорим.
Выпив одну за другой две кружки, Мегрэ вышел из пивной и принялся ловить такси. Был час пик, и, чтобы добраться до Дворца правосудия, у них ушло около получаса.
Голубое небо было совершенно безоблачным и тяжелым, террасы кафе переполнены, многие мужчины, скинув пиджаки и неся их на руке, шли в одних рубашках.
Солнце ушло из кабинета Мегрэ, и теперь там царила относительная прохлада.
— Присаживайся. Можешь курить.
— Благодарю. Знаешь, я так странно чувствую себя, оказавшись перед старым однокашником в подобной ситуации.
— Я тоже, — проворчал комиссар, набивая трубку.
— Это не одно и то же.
— Да уж.
— Послушай, ты слишком строго судишь меня! Принимаешь меня за какого-то мерзавца.
— Я тебя не сужу. Я пытаюсь понять.
— Я любил ее.
— Вон оно что.
— Не скажу, что это была большая любовь и что мы были Ромео и Джульеттой.
— И впрямь трудно вообразить себе Ромео, пережидающего в шкафу. И часто тебе приходилось сидеть там?
— Всего три или четыре раза, когда кто-нибудь заявлялся неожиданно.
— Эти господа знали о твоем существовании?
— Конечно нет.
— И ты никогда с ними не встречался?
— Я их видел. Мне хотелось знать, какие они, я подкарауливал их на улице. Видишь, я говорю тебе все, как было.
— У тебя не появлялось искушения шантажировать их?
Они ведь, наверное, люди семейные.
— Клянусь тебе…
— Слушай, кончай клясться.
— Хорошо. Но что мне говорить, чтобы ты поверил мне?
— Правду.
— Никого из них я не шантажировал.
— Почему?
— Меня устраивала наша жизнь. Я уже не молод. Где меня только не носило, и теперь я хочу покоя и надежности. Жозе так успокаивающе действовала на меня, заботилась обо мне.
— Это ты предложил ей купить машину?
— Мы оба хотели этого. Может, я и завел об этом речь первым.
— Куда вы ездили по воскресеньям?
— Да мало ли куда, в долину Шеврез, в лес Фонтенбло, реже к морю.
— Тебе было известно, где она хранит деньги?
— Она от меня не таилась. Доверяла мне. Ну скажи, Мегрэ, зачем мне было убивать ее?
— Предположим, что ты ей надоел.
— Как раз наоборот. Если она и экономила, то для того, чтобы однажды поселиться вместе где-нибудь в деревне. Поставь себя на мое место…
Мегрэ непроизвольно скривился.
— Оружие у тебя было?
— Имелся старый револьвер в ночном столике. Я нашел его больше двух лет назад в одном из шкафов, который приобрел на распродаже.
— Он был заряжен?
— Ну да.
— И ты отнес его на Нотр-Дам-де-Лоретт.
— Жозе была такой пугливой, ну я и положил револьвер в ночной столик, чтобы ей было спокойней.
— Он исчез.
— Знаю. Я тоже его искал.
— Зачем?
— Понимаю, что это глупо. Все, что я делаю и говорю, — глупо. Я слишком честен. Лучше б я позвонил в ближайший полицейский участок и дождался, пока прибудут оттуда. Я мог наплести что угодно: мол, только что вошел, нашел ее мертвой.
— Я тебе задал вопрос. Зачем ты искал револьвер?
— Чтобы избавиться от него. Бросил бы его в сточную канаву или Сену. Раз уж он принадлежит мне, меня непременно заподозрили бы. И, как видишь, не ошибся.
— Я тебя еще не подозреваю.
— Но ты привел меня сюда и не веришь мне. Я что, подлежу аресту?
Мегрэ нерешительно взглянул на него. Лицо его было серьезным, озабоченным.
— Нет, — наконец проронил он.
Он знал, что рискует, но ему не хватало решимости поступить иначе.
— Что ты будешь делать, когда выйдешь отсюда?
— Нужно бы перекусить. Затем пойду лягу.
— Где?
Флорантен задумался.
— Не знаю. Думаю, на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт мне лучше не ходить.
Сказал ли он это, не подумав?
— Придется спать на бульваре Рошешуар.
В той клетушке без окон в глубине мастерской, в постели, на которой не было даже постельного белья, только старое серое и жесткое одеяло.
Мегрэ поднялся из-за стола и прошел в кабинет инспекторов. Ему пришлось подождать, пока Лапуэнт кончит говорить по телефону.
— У меня в кабинете сидит высокий худой тип. Моих лет, малость потрепанный на вид. Он проживает в глубине двора в доме номер 55-бис по бульвару Рошешуар.
Не знаю, что он станет делать и куда направится, выйдя отсюда. Не выпускай его из виду. Договорись о замене на ночь. А завтра с утра пошли еще кого-нибудь.
— Он не должен знать о слежке?
— Лучше, чтоб не догадался, но это не так уж важно.
Он хитер, как обезьяна, и в любом случае догадается.
— Хорошо, шеф. Буду ждать его в коридоре.
— Скоро я его отпущу.
Когда Мегрэ толкнул дверь в свой кабинет, Флорантен живо отпрянул от нее, пытаясь при этом не потерять самообладания.
— Ты подслушивал?
Флорантен не знал, что ответить, и в конце концов его огромный рот растянулся в жалком подобии улыбки.
— А как бы ты поступил на моем месте?
— Все слышал?
— Ну не все…
— Один из моих инспекторов приставлен к тебе для слежки. Предупреждаю: если ты от него смоешься, я разошлю твои приметы во все полицейские участки и засажу тебя за решетку.
— Почему ты так со мной разговариваешь, Мегрэ?
Комиссар чуть было не запретил ему называть себя по фамилии и тыкать. Но у него не достало смелости.
— Куда ты собирался идти?
— Когда?
— Ты ведь догадывался, что предстоит расследование и ты попадешь под подозрение. То, что ты так плохо спрятал деньги, говорит о том, что у тебя не было времени найти тайник получше и ненадежнее. Ты уже тогда подумал обо мне?
— Нет. Сперва я собирался обратиться в полицейский участок.
— А не удрать из страны, пока не обнаружили тело?
— В какой-то миг…
— Что тебе помешало?
— Мое бегство сочли бы за доказательство виновности и меня выдали бы Франции. Хотел было заявить о случившемся, как вдруг вспомнил о тебе. Твое имя часто мелькало в газетах. Ты единственный из нашего класса стал чуть ли не знаменитостью.
Мегрэ смотрел на старого школьного приятеля все с тем же любопытством, словно тот задал ему нерешаемую задачку.
— Говорят, ты не доверяешь видимости и докапываешься до сути. Вот я и надеялся, что ты поймешь. Я начинаю думать, что ошибся. Признайся, ты считаешь меня виновным.
— Я тебе уже сказал, что ничего не считаю.
— Мне не следовало брать деньги. Мысль о них пришла мне в последнюю минуту, когда я уже стоял в дверях.
— Можешь идти.
Они оба стояли, Флорантен не решался подать на прощанье руку. Возможно, чтобы избежать рукопожатия, Мегрэ вынул из кармана платок и вытер лицо.
— Увидимся завтра?
— Может быть.
— До свидания, Мегрэ.
— До свидания.
Мегрэ не стал смотреть вслед ни ему, ни двинувшемуся вслед за ним по лестнице Лапуэнту.
Он был беспричинно недоволен собой. И собой, и другими. День, до пяти часов пополудни протекавший так приятно и праздно, был безнадежно испорчен.
На столе его по-прежнему дожидались отчеты. Муха исчезла, наверное раздосадованная тем, что он ее обманул.
Было половина восьмого. Он позвонил домой.
— Это ты? — привычно спросил он, хотя прекрасно знал голос жены.
— Тебя не ждать к ужину? — тут же отреагировала она, привыкшая к тому, что, если он звонит, это означает: он не ужинает дома.
— Как раз напротив, я приду. Что у нас на ужин? Отлично. Примерно через полчаса.
Он прошел в кабинет инспекторов — к концу дня подчиненных осталось немного, — уселся на место Жанвье и написал тому записку с просьбой позвонить, как только вернется.
Он по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке.
Дело, которым он занимался, не походило на прочие, и то, что Флорантен был чем-то вроде его друга детства, ничего не решало.
Были ведь еще и другие — мужчины определенных лет, занимающие более или менее важные посты. Каждый из них вел спокойную, налаженную семейную жизнь.
Кроме одного дня в неделю! Кроме тех нескольких часов, что они проводили в уютной квартирке Жозефины Папе.
Уже завтра утром газеты растрезвонят об убийстве, и эти почтенные господа задрожат.
Мегрэ так не терпелось узнать результаты анализов, что он чуть было не поднялся на чердак, где размещались службы идентификации. Но лишь пожал плечами и взялся за шляпу.
— До завтра, ребята.
— До завтра, шеф.
В толпе прохожих он добрался до Шатле и встал там в очередь на автобус.
С первого взгляда на мужа мадам Мегрэ поняла, что он не в духе, и против воли вопросительно взглянула на него.
— Дурацкая история, — бросил он, проходя в ванную вымыть руки.
Затем снял пиджак, распустил галстук.
— Дружок по лицею тут у меня объявился. Вляпался, понимаешь, по горло. И при этом ему нечего рассчитывать, чтобы хоть кто-то проникся к нему симпатией.
— Убийство?
— Выстрел из револьвера. Женщина мертва.
— Ревность?
— Нет. Если только стрелял не он сам.
— Точно сказать нельзя?
— Ужинать, — вздохнул Мегрэ, словно спохватившись, что и так наговорил лишнего.
Все окна были раскрыты настежь, заходящее солнце позолотило все вокруг. На ужин был цыпленок под эстрагоном — блюдо это как нельзя лучше удавалось мадам Мегрэ, — со спаржей на гарнир.
Мадам Мегрэ была в одном из тех хлопчатобумажных платьев в мелкий цветочек, какие она носила дома, что придавало ужину подчеркнуто домашний характер.
— Вечером тебя не будет?
— Не думаю. Жду звонка Жанвье.
Звонок раздался в тот самый миг, когда он взялся за свою половинку дыни.
— Алло. Слушаю тебя, Жанвье. Ты вернулся на службу? Удалось что-нибудь откопать?
— Почти ничего, шеф. Сперва опросил двух торговцев с первого этажа. Слева бельевая лавка «У Элианы». Такое белье найдешь разве что на Монмартре. Кажется, туристы сходят по нему с ума. Так вот: две девушки, блондинка и брюнетка, более-менее в курсе того, кто входит и выходит из дома. По моему описанию они тут же узнали Флорантена и жертву. Она покупала у них белье, правда, обычное, без всяких там причуд. Судя по их отзывам, она была очаровательная, спокойная и улыбчивая — этакая кокетливая и милая дамочка из мелкой буржуазии.
Они знали, что Флорантен живет с ней, и его тоже любили. Даже углядели в нем некий аристократический лоск. Опустившийся аристократ, как они выражаются.
Немного злились на Жозе за то, что она наставляет ему рога, увидев однажды, как она выходит из дому с господином, навещающим ее по средам.
— С Франсуа Паре? Из министерства общественных работ?
— Да, наверное. Так они узнали, к кому он приходит каждую неделю, почти всегда в один и тот же час. У него всякий раз проблемы с парковкой черного «ситроена». Он непременно приносит конфеты или что-нибудь в этом роде.
— Они знают и других?
Только того, что бывал по четвергам, он самый давний. Вот уже годы появляется он на улице Нотр-Дамде-Лоретт, и у них такое впечатление, что когда-то он некоторое время жил в этом доме. Они прозвали его толстячком. У него круглое розовое лицо младенца со светлыми глазами навыкате. Почти каждую неделю они с Жозе где-нибудь ужинали, а потом шли в театр. После он оставался у нее и уходил лишь поздно утром.
Мегрэ справился со своими записями.
— Фернан Курсель, из Руана. Парижская контора на бульваре Вольтера. А что другие?
— О других им ничего не известно, и они убеждены, что в дураках в этой истории оказался Флорантен.
— Еще что?
— Справа «Обувная лавка Мартена». Вытянута вглубь, помещение темное. Полки с обувью мешают видеть улицу, если, конечно, не торчать все время перед застекленной дверью.
— Продолжай.
— На втором этаже слева — дантист. Ничего не знает.
Четыре года назад лечил Жозе. Три визита, пломбирование зуба. Справа пожилая чета, почти не выходят. Муж служил прежде во «Французском банке», кем, не знаю. Их дочь замужем и навещает их каждое воскресенье с мужем и двумя детьми. Квартира окнами во двор в данный момент пустует. Жильцы вот уже месяц в Италии. Муж и жена, оба реставраторы. Третий этаж. Портниха, шьет корсеты. Ей помогают две девушки. Они даже не знают о существовании Жозефины Папе. Следующая квартира — мать троих детей, старшему из которых пять. Ну и здорова же глотку драть! Куда денешься, когда надо перекричать троих крикунов. Вот что она сказала: «Это просто отвратительно. Я написала хозяину. Муж был против, но я все же сделала это. Он вечно боится попасть в какую-нибудь историю.
— Номер твоего дома по бульвару Рошешуар? — спросил он у Флорантена.
— 55-бис. Зачем тебе?
— 55-бис, бульвар Рошешуар.
Это было в двух шагах. Недовольный краткостью предстоящего маршрута, таксист тихонько выругался.
Вскоре они приехали: между лавкой по продаже рам для картин и табачным киоском имелся проход, ведущий в тупик. На неровной мостовой в проходе стояла ручная тележка.
В самом тупике находились две мастерские с застекленными витринами. В той, что была слева, художник трудился над полотном с видом на Сакре-Кёр, наверняка предназначенным для продажи туристам. Видимо, изготовление этих полотен было у него поставлено на серийную основу. Сам длинноволосый, бородка с проседью, галстук, завязанный большим бантом по моде 1900 года.
Флорантен вытащил из кармана связку ключей и принялся открывать дверь мастерской справа; Мегрэ был зол на него: он испортил ему приятные минуты, когда на него накатили воспоминания юности.
Наблюдая незадолго до появления своего старого приятеля за мухой, упрямо возвращавшейся в левый верхний угол листа бумаги, не вернулся ли он мысленно как раз в школьные годы?
А что стало с другими его однокашниками? Ни с одним из них ему так и не довелось свидеться. Кроше, сын нотариуса, наверняка пошел по стопам отца. Упитанный и незлобивый Орбан поговаривал о медицине. Другие, должно быть, разлетелись кто куда по всей Франции и за ее пределы.
Ну почему случилось так, что из всех именно Флорантен попался на его пути при столь неприятных обстоятельствах?
Припоминалась ему кондитерская Флорантенов, хотя он и редко там бывал. Позволить себе проводить время среди зеркал, мрамора и позолоты, в теплой миндальнованильной атмосфере, угощаясь мороженым и пирожными, могли лишь те лицеисты, у кого было вдосталь карманных денег. У городских дам вкусным считалось только пирожное от Флорантена.
Теперь взору Мегрэ представилась картина пыльной захламленной мастерской с никогда не знавшими воды и едва пропускавшими свет оконными стеклами.
— Извиняюсь за беспорядок.
Именовать себя антикваром со стороны Флорантена было более чем претенциозно. Мебель, скупаемая им бог знает где, по большей части была рухлядью без стиля, не представляющей никакой ценности. Он только приводил ее в более-менее божеский вид и полировал.
— И давно ты этим занимаешься?
— Три года.
— А до этого?
— Занимался экспортом.
— Экспортом чего?
— Да всего понемногу. В частности, в африканские страны.
— А еще раньше?
Явно смутившись, Флорантен пробормотал:
— Знаешь, я всего хлебнул. Стать кондитером и окончить свои дни в Мулене не хотелось. Сестра вышла замуж за кондитера, они и продолжили семейное дело.
Перед взором Мегрэ всплыла картина: за белой стойкой сестра Флорантена, ее угадывающаяся под корсажем грудь. Не был ли он слегка влюблен в нее? Свеженькая, веселая, точь-в-точь как ее мать, на которую она походила и внешне.
— В Париже непросто остаться на плаву. Были у меня и взлеты и падения.
Мегрэ повидал на своем веку немало таких: у них тоже были и взлеты и падения, они брались за сногсшибательные проекты, что рушились затем как карточные домики, и все время были на шаг от тюрьмы. Они просят у вас кредит в сто тысяч франков на оборудование порта в одной из отдаленных стран, а в конце концов довольствуются ста франками, которые идут на уплату домовладельцу, грозящемуся выкинуть их на улицу.
С Жозе Флорантену повезло. Довольно было одного взгляда на его мастерскую, чтобы понять: он жил вовсе не продажей старья.
Мегрэ толкнул приоткрытую дверь и оказался в узкой комнате без окон с железной кроватью, умывальником и скособоченным шкафом.
— Ты здесь спишь?
— Только по четвергам.
— За кем там записан четверг? За тем, кто единственный из всех проводит ночь на Нотр-Дам-де-Лоретт?
— Фернан Курсель, — пояснил Флорантен. — Они познакомились задолго до меня. Уже десять лет назад он навещал ее и водил развлекаться. Теперь он не может уделять ей столько времени, как раньше, но у него есть оправдание, чтобы в четверг оставаться в Париже на ночь.
Мегрэ повсюду заглядывал, открывал ящики столов, облезлых старых шкафов, утративших всякий вид. При этом он не мог бы объяснить, что именно он ищет. Ему не давала покоя одна мысль.
— Кажется, ты сказал, что у Жозе не было счета в банке?
— Да. По крайней мере, на моей памяти.
— Она что, не доверяла банкам?
— Не без того. Ей очень не хотелось, чтобы кто-то знал о ее доходах, из-за налогов.
Мегрэ попалась под руку старая трубка.
— Ты теперь куришь трубку?
— Да, но только здесь. Жозе не нравился запах.
В деревенского вида шкафу висел синий костюм и рабочие брюки. Было там не то три, не то четыре рубашки, и только одна пара обуви, если не считать покрытых древесной пылью тапок на веревочной подошве.
Опустившаяся богема. Но ведь у Жозефины Папе должны были водиться денежки. Была ли она скаредна? Опасалась ли Флорантена, очень скоро проевшего бы все ее сбережения?
Так ничего и не обнаружив, Мегрэ почти сожалел о том, что пришел сюда, поскольку в результате проникся жалостью к своему приятелю по незапамятным лицейским годам. Однако, когда он уже был в дверях, ему показалось, что над одним из шкафов торчит какой-то кусок бумаги. Он вернулся, встал на стул и достал со шкафа четырехугольный сверток из газетной бумаги.
На лбу Флорантена выступили капли пота.
Развернув газету, комиссар обнаружил жестяную коробку из-под печенья, на которой еще сохранился красно-желтый торговый ярлык. В коробке были связки денег стофранковыми купюрами.
— Это мои сбережения.
Мегрэ взглянул на него так, будто перестал слышать, и уселся перед верстаком пересчитать связки. Их было сорок восемь.
— Часто ты ешь печенье?
— Случается.
— Можешь показать мне другую коробку из-под печенья?
— Думаю, другой у меня сейчас не найдется.
— Две точно такие же я видел на Нотр-Дам-де-Лоретт.
— Там я ее наверняка и позаимствовал.
Лгал он всегда, то ли повинуясь природному инстинкту, то ли просто забавы ради. У него была потребность придумывать разные истории, и чем невероятнее они были, тем с большим апломбом он их подавал. Только на сей раз ставка в игре была крупной.
— Теперь понятно, почему ты пришел ко мне только в пять часов.
— Я не решался. Боялся, что обвинят меня.
— Сперва ты пришел сюда.
Он еще отнекивался, но прежней уверенности как не бывало.
— Ты хочешь, чтобы я расспросил художника, что живет по соседству?
— Послушай, Мегрэ…
Губы его дрожали. Он вот-вот мог заплакать, зрелище было не из приятных.
— Знаю, что не всегда говорю правду. Это сильнее меня. Вспомни истории, которые я сочинял, чтобы повеселить вас. Сегодня, умоляю тебя, поверь мне: не я убил Жозе, я был в шкафу, когда это случилось.
Взгляд его стал патетическим, но он ведь привык ломаться.
— Если бы я убил, то пришел бы не к тебе.
— Тогда почему ты не сказал правду?
— Какую правду?
Он старался выиграть время, юлил.
— Сегодня в три часа дня жестяная коробка еще находилась на Нотр-Дам-де-Лоретт. Так?
— Да.
— Ну и…
— Что тут непонятного? У Жозе были порваны всякие отношения с родней. Ее единственная сестра — в Марокко, за владельцем плантации цитрусовых. Они богачи. Я же еле свожу концы с концами. Когда я понял, что она мертва…
— Ты воспользовался этим, чтобы завладеть кубышкой.
— Это жестоко, но я ставлю себя на твое место. В конечном счете я никому не причинял зла. Чем бы я стал без нее?
Раздираемый противоречивыми чувствами, Мегрэ пристально смотрел на него.
— Пошли, — наконец вымолвил он.
Ему было жарко. Хотелось пить. Он чувствовал себя разбитым, недовольным всем и вся.
Выходя со двора, он, не долго думая, подтолкнул своего спутника к бару.
— Две кружки пива.
— Ты мне веришь?
— После поговорим.
Выпив одну за другой две кружки, Мегрэ вышел из пивной и принялся ловить такси. Был час пик, и, чтобы добраться до Дворца правосудия, у них ушло около получаса.
Голубое небо было совершенно безоблачным и тяжелым, террасы кафе переполнены, многие мужчины, скинув пиджаки и неся их на руке, шли в одних рубашках.
Солнце ушло из кабинета Мегрэ, и теперь там царила относительная прохлада.
— Присаживайся. Можешь курить.
— Благодарю. Знаешь, я так странно чувствую себя, оказавшись перед старым однокашником в подобной ситуации.
— Я тоже, — проворчал комиссар, набивая трубку.
— Это не одно и то же.
— Да уж.
— Послушай, ты слишком строго судишь меня! Принимаешь меня за какого-то мерзавца.
— Я тебя не сужу. Я пытаюсь понять.
— Я любил ее.
— Вон оно что.
— Не скажу, что это была большая любовь и что мы были Ромео и Джульеттой.
— И впрямь трудно вообразить себе Ромео, пережидающего в шкафу. И часто тебе приходилось сидеть там?
— Всего три или четыре раза, когда кто-нибудь заявлялся неожиданно.
— Эти господа знали о твоем существовании?
— Конечно нет.
— И ты никогда с ними не встречался?
— Я их видел. Мне хотелось знать, какие они, я подкарауливал их на улице. Видишь, я говорю тебе все, как было.
— У тебя не появлялось искушения шантажировать их?
Они ведь, наверное, люди семейные.
— Клянусь тебе…
— Слушай, кончай клясться.
— Хорошо. Но что мне говорить, чтобы ты поверил мне?
— Правду.
— Никого из них я не шантажировал.
— Почему?
— Меня устраивала наша жизнь. Я уже не молод. Где меня только не носило, и теперь я хочу покоя и надежности. Жозе так успокаивающе действовала на меня, заботилась обо мне.
— Это ты предложил ей купить машину?
— Мы оба хотели этого. Может, я и завел об этом речь первым.
— Куда вы ездили по воскресеньям?
— Да мало ли куда, в долину Шеврез, в лес Фонтенбло, реже к морю.
— Тебе было известно, где она хранит деньги?
— Она от меня не таилась. Доверяла мне. Ну скажи, Мегрэ, зачем мне было убивать ее?
— Предположим, что ты ей надоел.
— Как раз наоборот. Если она и экономила, то для того, чтобы однажды поселиться вместе где-нибудь в деревне. Поставь себя на мое место…
Мегрэ непроизвольно скривился.
— Оружие у тебя было?
— Имелся старый револьвер в ночном столике. Я нашел его больше двух лет назад в одном из шкафов, который приобрел на распродаже.
— Он был заряжен?
— Ну да.
— И ты отнес его на Нотр-Дам-де-Лоретт.
— Жозе была такой пугливой, ну я и положил револьвер в ночной столик, чтобы ей было спокойней.
— Он исчез.
— Знаю. Я тоже его искал.
— Зачем?
— Понимаю, что это глупо. Все, что я делаю и говорю, — глупо. Я слишком честен. Лучше б я позвонил в ближайший полицейский участок и дождался, пока прибудут оттуда. Я мог наплести что угодно: мол, только что вошел, нашел ее мертвой.
— Я тебе задал вопрос. Зачем ты искал револьвер?
— Чтобы избавиться от него. Бросил бы его в сточную канаву или Сену. Раз уж он принадлежит мне, меня непременно заподозрили бы. И, как видишь, не ошибся.
— Я тебя еще не подозреваю.
— Но ты привел меня сюда и не веришь мне. Я что, подлежу аресту?
Мегрэ нерешительно взглянул на него. Лицо его было серьезным, озабоченным.
— Нет, — наконец проронил он.
Он знал, что рискует, но ему не хватало решимости поступить иначе.
— Что ты будешь делать, когда выйдешь отсюда?
— Нужно бы перекусить. Затем пойду лягу.
— Где?
Флорантен задумался.
— Не знаю. Думаю, на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт мне лучше не ходить.
Сказал ли он это, не подумав?
— Придется спать на бульваре Рошешуар.
В той клетушке без окон в глубине мастерской, в постели, на которой не было даже постельного белья, только старое серое и жесткое одеяло.
Мегрэ поднялся из-за стола и прошел в кабинет инспекторов. Ему пришлось подождать, пока Лапуэнт кончит говорить по телефону.
— У меня в кабинете сидит высокий худой тип. Моих лет, малость потрепанный на вид. Он проживает в глубине двора в доме номер 55-бис по бульвару Рошешуар.
Не знаю, что он станет делать и куда направится, выйдя отсюда. Не выпускай его из виду. Договорись о замене на ночь. А завтра с утра пошли еще кого-нибудь.
— Он не должен знать о слежке?
— Лучше, чтоб не догадался, но это не так уж важно.
Он хитер, как обезьяна, и в любом случае догадается.
— Хорошо, шеф. Буду ждать его в коридоре.
— Скоро я его отпущу.
Когда Мегрэ толкнул дверь в свой кабинет, Флорантен живо отпрянул от нее, пытаясь при этом не потерять самообладания.
— Ты подслушивал?
Флорантен не знал, что ответить, и в конце концов его огромный рот растянулся в жалком подобии улыбки.
— А как бы ты поступил на моем месте?
— Все слышал?
— Ну не все…
— Один из моих инспекторов приставлен к тебе для слежки. Предупреждаю: если ты от него смоешься, я разошлю твои приметы во все полицейские участки и засажу тебя за решетку.
— Почему ты так со мной разговариваешь, Мегрэ?
Комиссар чуть было не запретил ему называть себя по фамилии и тыкать. Но у него не достало смелости.
— Куда ты собирался идти?
— Когда?
— Ты ведь догадывался, что предстоит расследование и ты попадешь под подозрение. То, что ты так плохо спрятал деньги, говорит о том, что у тебя не было времени найти тайник получше и ненадежнее. Ты уже тогда подумал обо мне?
— Нет. Сперва я собирался обратиться в полицейский участок.
— А не удрать из страны, пока не обнаружили тело?
— В какой-то миг…
— Что тебе помешало?
— Мое бегство сочли бы за доказательство виновности и меня выдали бы Франции. Хотел было заявить о случившемся, как вдруг вспомнил о тебе. Твое имя часто мелькало в газетах. Ты единственный из нашего класса стал чуть ли не знаменитостью.
Мегрэ смотрел на старого школьного приятеля все с тем же любопытством, словно тот задал ему нерешаемую задачку.
— Говорят, ты не доверяешь видимости и докапываешься до сути. Вот я и надеялся, что ты поймешь. Я начинаю думать, что ошибся. Признайся, ты считаешь меня виновным.
— Я тебе уже сказал, что ничего не считаю.
— Мне не следовало брать деньги. Мысль о них пришла мне в последнюю минуту, когда я уже стоял в дверях.
— Можешь идти.
Они оба стояли, Флорантен не решался подать на прощанье руку. Возможно, чтобы избежать рукопожатия, Мегрэ вынул из кармана платок и вытер лицо.
— Увидимся завтра?
— Может быть.
— До свидания, Мегрэ.
— До свидания.
Мегрэ не стал смотреть вслед ни ему, ни двинувшемуся вслед за ним по лестнице Лапуэнту.
Он был беспричинно недоволен собой. И собой, и другими. День, до пяти часов пополудни протекавший так приятно и праздно, был безнадежно испорчен.
На столе его по-прежнему дожидались отчеты. Муха исчезла, наверное раздосадованная тем, что он ее обманул.
Было половина восьмого. Он позвонил домой.
— Это ты? — привычно спросил он, хотя прекрасно знал голос жены.
— Тебя не ждать к ужину? — тут же отреагировала она, привыкшая к тому, что, если он звонит, это означает: он не ужинает дома.
— Как раз напротив, я приду. Что у нас на ужин? Отлично. Примерно через полчаса.
Он прошел в кабинет инспекторов — к концу дня подчиненных осталось немного, — уселся на место Жанвье и написал тому записку с просьбой позвонить, как только вернется.
Он по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке.
Дело, которым он занимался, не походило на прочие, и то, что Флорантен был чем-то вроде его друга детства, ничего не решало.
Были ведь еще и другие — мужчины определенных лет, занимающие более или менее важные посты. Каждый из них вел спокойную, налаженную семейную жизнь.
Кроме одного дня в неделю! Кроме тех нескольких часов, что они проводили в уютной квартирке Жозефины Папе.
Уже завтра утром газеты растрезвонят об убийстве, и эти почтенные господа задрожат.
Мегрэ так не терпелось узнать результаты анализов, что он чуть было не поднялся на чердак, где размещались службы идентификации. Но лишь пожал плечами и взялся за шляпу.
— До завтра, ребята.
— До завтра, шеф.
В толпе прохожих он добрался до Шатле и встал там в очередь на автобус.
С первого взгляда на мужа мадам Мегрэ поняла, что он не в духе, и против воли вопросительно взглянула на него.
— Дурацкая история, — бросил он, проходя в ванную вымыть руки.
Затем снял пиджак, распустил галстук.
— Дружок по лицею тут у меня объявился. Вляпался, понимаешь, по горло. И при этом ему нечего рассчитывать, чтобы хоть кто-то проникся к нему симпатией.
— Убийство?
— Выстрел из револьвера. Женщина мертва.
— Ревность?
— Нет. Если только стрелял не он сам.
— Точно сказать нельзя?
— Ужинать, — вздохнул Мегрэ, словно спохватившись, что и так наговорил лишнего.
Все окна были раскрыты настежь, заходящее солнце позолотило все вокруг. На ужин был цыпленок под эстрагоном — блюдо это как нельзя лучше удавалось мадам Мегрэ, — со спаржей на гарнир.
Мадам Мегрэ была в одном из тех хлопчатобумажных платьев в мелкий цветочек, какие она носила дома, что придавало ужину подчеркнуто домашний характер.
— Вечером тебя не будет?
— Не думаю. Жду звонка Жанвье.
Звонок раздался в тот самый миг, когда он взялся за свою половинку дыни.
— Алло. Слушаю тебя, Жанвье. Ты вернулся на службу? Удалось что-нибудь откопать?
— Почти ничего, шеф. Сперва опросил двух торговцев с первого этажа. Слева бельевая лавка «У Элианы». Такое белье найдешь разве что на Монмартре. Кажется, туристы сходят по нему с ума. Так вот: две девушки, блондинка и брюнетка, более-менее в курсе того, кто входит и выходит из дома. По моему описанию они тут же узнали Флорантена и жертву. Она покупала у них белье, правда, обычное, без всяких там причуд. Судя по их отзывам, она была очаровательная, спокойная и улыбчивая — этакая кокетливая и милая дамочка из мелкой буржуазии.
Они знали, что Флорантен живет с ней, и его тоже любили. Даже углядели в нем некий аристократический лоск. Опустившийся аристократ, как они выражаются.
Немного злились на Жозе за то, что она наставляет ему рога, увидев однажды, как она выходит из дому с господином, навещающим ее по средам.
— С Франсуа Паре? Из министерства общественных работ?
— Да, наверное. Так они узнали, к кому он приходит каждую неделю, почти всегда в один и тот же час. У него всякий раз проблемы с парковкой черного «ситроена». Он непременно приносит конфеты или что-нибудь в этом роде.
— Они знают и других?
Только того, что бывал по четвергам, он самый давний. Вот уже годы появляется он на улице Нотр-Дамде-Лоретт, и у них такое впечатление, что когда-то он некоторое время жил в этом доме. Они прозвали его толстячком. У него круглое розовое лицо младенца со светлыми глазами навыкате. Почти каждую неделю они с Жозе где-нибудь ужинали, а потом шли в театр. После он оставался у нее и уходил лишь поздно утром.
Мегрэ справился со своими записями.
— Фернан Курсель, из Руана. Парижская контора на бульваре Вольтера. А что другие?
— О других им ничего не известно, и они убеждены, что в дураках в этой истории оказался Флорантен.
— Еще что?
— Справа «Обувная лавка Мартена». Вытянута вглубь, помещение темное. Полки с обувью мешают видеть улицу, если, конечно, не торчать все время перед застекленной дверью.
— Продолжай.
— На втором этаже слева — дантист. Ничего не знает.
Четыре года назад лечил Жозе. Три визита, пломбирование зуба. Справа пожилая чета, почти не выходят. Муж служил прежде во «Французском банке», кем, не знаю. Их дочь замужем и навещает их каждое воскресенье с мужем и двумя детьми. Квартира окнами во двор в данный момент пустует. Жильцы вот уже месяц в Италии. Муж и жена, оба реставраторы. Третий этаж. Портниха, шьет корсеты. Ей помогают две девушки. Они даже не знают о существовании Жозефины Папе. Следующая квартира — мать троих детей, старшему из которых пять. Ну и здорова же глотку драть! Куда денешься, когда надо перекричать троих крикунов. Вот что она сказала: «Это просто отвратительно. Я написала хозяину. Муж был против, но я все же сделала это. Он вечно боится попасть в какую-нибудь историю.