Сименон Жорж. Первое дело Мегрэ

   – Такие-то дела! – вздохнул последний, прикидывая, какой бы выбрать крюшон.
   – Какие именно?
   – Вот так оно происходит в порядочных семьях, как принято говорить.
   У него был вид именинника. Однако он не улыбнулся и сухо спросил:
   – Вы этого дожидались?
   – Простите?..
   На лице хозяина отразилось презрение, и он, насупившись, придвинул Мегрэ новую рюмку, словно бы хотел сказать: «Ну раз уж вам угодно играть в прятки!..»
   И Мегрэ, спохватившись и желая снова обрести расположение толстого ресторатора, сказал:
   – Это мадемуазель Жандро, верно?
   – Кофе «Бальтазар», совершенно правильно, мосье. И, как я полагаю, мы не так уж скоро снова увидим ее на нашей улице.
   – Вы думаете, она уехала путешествовать? Хозяин бросил на него уничтожающий взгляд. И Мегрэ почувствовал себя погребенным под тяжестью его пятидесяти – шестидесяти лет, его жизненного опыта, того множества рюмок и рюмочек, которые он выпил с разного рода людьми, и его глубоким знанием квартала, в котором он жил.
   – На кого вы работаете? – спросил вдруг Помель подозрительно.
   – Но… я ни на кого не работаю… Во взгляде собеседника не было и тени сомнения: «Лжешь, милейший!»
   Потом, пожав плечами, Помель изрек:
   – Тем хуже!
   – Как вас понять?
   – Признайтесь, вы уже рыскали по нашему кварталу?
   – Я? Клянусь вам… Мегрэ сказал чистейшую правду и чувствовал необходимость доказать это. А хозяин преспокойно смотрел на него с таким видом, словно бы не верил ни единому его слову, и, наконец, вздохнув, сказал:
   – А я вас принял за друга графа.
   – Какого графа?
   – Неважно какого, раз я ошибся. У вас та же походка, та же привычка горбить плечи.
   – Вы думаете, что мадемуазель Жандро поехала к графу?
   Помель не ответил – он смотрел на Луи, который снова появился на углу улицы Фонтен. Так как Луи ушел в сторону улицы Бланш, то, по-видимому, он обошел по кругу весь квартал. Он казался оживленным, и похоже было, будто он и впрямь прогуливается, наслаждаясь солнцем и воздухом. Окинув беглым взглядом безлюдную улицу, он с видом человека, честно заслужившего свой стаканчик белого вина, вошел в табачную лавку.
   – Он и к вам заходит?
   Последовало сухое, категорическое «нет».
   – У него расстроенный вид. Он неважно выглядит.
   – Мало ли людей неважно выглядят. Нельзя же им всем помочь.
   Уж не на Мегрэ ли он намекал? Голосом настолько тихим, что его почти заглушал звон посуды, доносившийся из кухни, Помель продолжал:
   – Если бы все люди говорили правду… У Мегрэ было такое ощущение, что всего лишь шаг отделяет его от очень важных открытий, но сделать этот шаг он, увы, не сможет, если ему не поможет хозяин ресторана, этот толстяк, насквозь пропитанный кальвадосом. Неужели все потеряно и ему не завоевать доверия Помеля? Вероятно, он зря сказал, что не имеет к графу никакого отношения.
   Все это утро, казалось Мегрэ, его преследуют одни лишь неудачи.
   – Я сотрудник частного сыскного агентства, – сообщил он на всякий случай.
   – Вот оно что!
   Что он еще мог сказать, если его начальник рекомендовал ему ни в коем случае не вмешивать в это дело полицию!..
   На эту ложь он пошел, чтобы узнать правду. Он дорого бы дал сейчас за то, чтоб быть на двадцать лет старше и обладать таким весом и такими плечами, как его собеседник.
   – Я был уверен, что ничего не случится!
   – Однако случилось.
   – Так вы думаете, она не вернется?
   Мегрэ то и дело попадал почти в цель, ибо Помель, предпочитая отмалчиваться, только двусмысленно пожимал плечами. Тогда Мегрэ решил взяться за дело с другой стороны.
   – Теперь угощаю я, – заявил он, показывая на глиняные кувшины.
   Неужели хозяин откажется выпить с ним? Но тот только еще раз пожал плечами и буркнул:
   – В такое время хорошо бы раскупорить новую бутылку.
   И отправился за бутылкой в погреб. Мегрэ чувствовал, что не слишком твердо стоит на ногах после десятка рюмок кальвадоса, но зато Помель шел как ни в чем не бывало, его даже не смущала лестница без перил, напоминавшая стремянку.
   – Видите ли, молодой человек, чтобы лгать, надо быть стреляным воробьем.
   – Вы думаете, я… Хозяин уже наполнял рюмки.
   – Кто это поручит частному сыскному агентству такое дело? Не граф же, как вы понимаете! И, уж конечно, не все эти Жандро, не отец и не сын! А что касается господина Юберта… – Какого Юберта?
   – Вот видите! Вы даже не знаете всех членов семьи.
   – Разве есть еще один сын?
   – Сколько домов на этой улице?
   – Не знаю… Сорок? Пятьдесят?..
   – Так вот, ступайте посчитайте… А потом стучите в каждую дверь. Может быть, найдете такого, кто вам даст подробные сведения. Что до меня – прошу прощения. За дверь я вас не выставляю. Можете оставаться здесь сколько угодно. Только вы уж меня извините, в это время дня я всегда отдыхаю, что бы там ни стряслось… За прилавком стоял стул с соломенным сиденьем. Помель уселся на него, повернувшись спиной к окну, скрестил руки на животе, закрыл глаза и мгновенно погрузился в сон.
   Не ожидая, по-видимому, больше никаких посетителей, жена его с тряпкой в одной руке и с тарелкой в другой высунула голову из двери кухни и, удостоверившись, что все спокойно, возвратилась к своей посуде, не удостоив и взглядом Мегрэ, сконфуженно сидевшего у окна.

Глава 4
Пожилой господин с авеню Дю Буа

   Минар договорился с Мегрэ, что, вернувшись из Конфляна, он даст знать о новостях запиской, которую оставит у Мегрэ дома, на бульваре Ришар-Ленуар.
   – Но это вам совсем не по пути! – запротестовал было Мегрэ.
   И в ответ раздалось привычное:
   – Какое это имеет значение!
   Провожая Минара, Мегрэ, не желая расхолаживать его, осторожно спросил:
   – Под каким видом вы явитесь туда? И что вы собираетесь говорить?
   – Уж я что-нибудь придумаю. Не беспокойтесь.
   Только теперь, после изнурительного дня, возвращаясь к себе по залитым огнями Большим Бульварам, Мегрэ сообразил, как сложна была миссия музыканта.
   Однако после минутной слабости, овладевшей им в «Старом кальвадосе» – то ли присутствие хозяина угнетало его, то ли он просто хватил лишнего, – Мегрэ вновь приободрился. Откуда что взялось, он и сам не понимал, но вдруг у него появилась вера в себя. Ничего, сегодняшняя осечка сослужит ему еще добрую службу, и со временем о нем заговорят-таки на Набережной Орфевр.
   Он почувствовал, как приятное тепло разлилось по всему телу. Больше того, в походке, во взглядах, которыми он обменивался с прохожими, в том, как он смотрел на проезжающие трамваи и фиакры, чувствовалась неведомая ему доселе уверенность.
   Совсем еще недавно, сидя у окна ресторанчика на улице Шапталь, он испытывал чувство глубокой обиды на своего комиссара за то, что тот впутал его в это дело. Мегрэ уж склонен был думать, что Ле Брэ сознательно сыграл с ним злую шутку!
   Разве одному человеку под силу взять такую крепость, как особняк Бальтазаров? И разве так работают они, «великие» из группы шефа? В их распоряжении все необходимое, всякие досье и картотеки, сотрудники, осведомители. Если им нужно выследить десять человек, они не задумываясь посылают по следу десять сыщиков.
   Но сейчас Мегрэ был вполне доволен тем, что он сам себе хозяин и может один обследовать все закоулки.
   Он еще и не подозревал, что этот метод станет со временем его любимым методом, что, когда он займет место шефа специальной оперативной группы, ему не раз придется сливаться с толпой, следовать за подозреваемым по улицам, ждать часами в бистро… Прежде чем покинуть «Старый кальвадос», где папаша Помель теперь проявлял к нему величайшее пренебрежение, он дважды позвонил по телефону. Вначале он набрал номер Управления городским транспортом, так как фиакр, в который села Лиз Жандро, имел знак этой компании. Ему пришлось долго ждать у аппарата.
   – Номер сорок восемь, – ответили ему, – это из депо Ля Виллетт. Извозчика зовут Эжен Корни. Он выехал сегодня в двенадцать дня. Вряд ли он вернется в депо раньше полуночи.
   – Не подскажете ли вы мне, где бы я мог еще сегодня разыскать его?
   – Обычно он стоит на площади Сент-Огюстен, но это зависит, конечно, от того, сколько у него сегодня будет седоков. Недалеко от площади есть ресторанчик, который называется «Рандеву дю Массив Сантраль». Обычно, если время ему позволяет, он заходит туда перекусить.
   Второй звонок был в автомобильное управление префектуры. Поиски номера машины в справочниках заняли бы слишком много времени. Мегрэ сказал, что он звонит из комиссариата. Ему предложили позвонить еще раз.
   – Я предпочитаю подождать у телефона.
   Наконец ему сообщили фамилию и адрес: маркиз де Базанкур, проспект Габриеля, дом 3.
   Опять богатый квартал, наверно, особняк с окнами на Елисейские Поля. Ему стало не по себе, когда он представил себе этот особняк, медный звонок на двери, высокомерного швейцара.
   Он зашел позвонить в табачную лавку.
   – Попросите, пожалуйста, к телефону маркиза Базанкура.
   Хриплый голос спросил с того конца провода:
   – По личному делу?
   И так как он ответил утвердительно, ему сказали:
   – Господин маркиз умер три месяца назад. Тогда у него невольно вырвалось:
   – А… вместо него никого нет?
   – Простите? Не понял. Все имущество маркиза, кроме особняка, продано.
   – Не знаете ли вы, кто купил «дион-бутон»?
   – Какой-то механик с улицы Акаций, в районе авеню Гранд Армэ. Я позабыл его фамилию, но, если не ошибаюсь, на той улице есть только один гараж.
   В пять часов вечера Мегрэ вышел из метро на площади Этуаль. На улице, которую ему указали, он нашел запертый гараж. На клочке бумаги, приколотой к двери, Мегрэ прочитал:
   Обращаться рядом.
   По одну сторону от гаража помещалась мастерская сапожника, по другую – бистро. За справками следовало обращаться в бистро. К сожалению, торговец вином толком ничего не знал.
   – Дедэ сегодня не появлялся. Наверно, подрабатывает где-нибудь. Он иногда выполняет поручения своих клиентов.
   – А где он живет?
   – В меблированных комнатах где-то около площади Герн, где точно – не знаю.
   Остаток дня у Мегрэ ушел на поиски извозчика Корни. В конце концов он отыскал ресторанчик «Рандеву дю Массив Сантраль».
   – Редко случается, чтобы он не наведался сюда, – сказали ему там.
   К сожалению, именно сегодня он здесь не показывался.
   Когда Мегрэ, наконец, добрался домой, консьержка, выглянув в окошечко в подворотне, окликнула его:
   – Мосье Мегрэ!.. Мосье Мегрэ!.. Мне надо вам передать что-то очень важное… То была записка, которую ему рекомендовали прочесть, прежде чем он поднимется к себе.
   Не заходите домой. Я должен прежде поговорить с Вами. Ждал Вас очень долго – сколько мог. Приходите в ресторан «Клиши» – я там. Барышня наверху с Вашей женой.
   Преданный Вам Жюстен Минар.
   На дворе уже совсем стемнело; Мегрэ, подняв голову, увидел, что шторы в его квартире задернуты, и представил себе обеих женщин в маленькой столовой, служившей молодой чете одновременно гостиной. О чем они могут толковать? Госпожа Мегрэ, по своему обыкновению, накрыла, наверное, на стол и угощает гостью обедом.
   Он спустился в метро, доехал до площади Бланш, вошел в просторный зал ресторанчика, пропахшего пивом и кислой капустой. В зале играл маленький оркестр из пяти человек. Жюстен, отложив флейту, играл на контрабасе и, почти закрытый огромным инструментом, казался еще более тщедушным.
   Мегрэ уселся за один из мраморных столиков и, подумав, заказал кружку пива и порцию кислой капусты. Как только музыканты закончили играть, Минар подошел к его столу:
   – Простите, что заставил вас тащиться сюда: необходимо поговорить до того, как вы ее увидите.
   Он был чрезвычайно взбудоражен, даже встревожен, и Мегрэ невольно почувствовал, что и ему передается тревога маленького музыканта.
   – Я ведь и не подумал о том, что ее сестра может носить фамилию мужа. Пришлось убить немало времени на поиски. Муж сестры работает на железной дороге. Он проводник и часто уезжает на два-три дня. Они живут в небольшом домике на пригорке, позади палисадника – сад, огород и белая коза, привязанная к колышку.
   – Жермен там?
   – Когда я пришел, они обе сидели у стола за огромным блюдом кровяной колбасы, от которой разило чесноком.
   – Сестра еще не родила?
   – Нет. Ждут… По-видимому, это затянется еще на несколько дней. Я сказал им, что я страховой агент, что мне стало известно о предстоящем прибавлении семейства и что сейчас самое время подписать страховой полис.
   Скрипач – он же и дирижер – повесил специальную планку, на которой написано было название исполняемой песни, ударил палочкой по пюпитру, и Жюстен, извинившись, поднялся на эстраду. Вернувшись после номера, он сейчас же попытался успокоить Мегрэ:
   – Не волнуйтесь. Вот посмотрите, все устроится как нельзя лучше. По части страхования я… Это ведь ее конек, – я имею в виду мою жену. Она все твердит, что мне осталось жить не более трех лет и что… Но какое это имеет значение!.. Эта самая Жермен – довольно красивая девица, дородная, с высокой прической, которую она то и дело поправляет. Она сразу же спросила, от какой компании я работаю. Я на авось назвал первую пришедшую на ум, и тогда она пожелала узнать, кто мой начальник. Задав мне кучу разных вопросов, она наконец заявила: «У меня был дружок, который работал в этой же компании, – потом, без всякого перехода:
   – Это вас Луи послал?»
   Но в ту минуту Минару пришлось вновь подняться на эстраду, и все время, пока исполняли венский вальс, он подмигивал Мегрэ, словно желая его подбодрить. Он как будто говорил ему: «Не бойтесь! Потерпите, пока я вам доскажу все до конца!»
   А досказал он вот что:
   – Я заверил ее, что приехал вовсе не от Луи.
   «И, уж во всяком случае, не от графа!» – парировала она. «Нет, граф тут ни при чем». – «Что касается господина Ришара… Скажите-ка! Вы, случаем, не из его ли людей? А?..» – Теперь вы видите, что это за девица? Мне необходимо было принять какое-то решение. Сестра моложе ее. Она всего год как замужем. Служила прислугой в Сен-Лазарском квартале, где и познакомилась со своим мужем. Жермен очень нравилось поражать ее своей осведомленностью и своими связями. Если хотите знать, то у этой девицы просто страсть поражать людей. Понимаете ли, ей во что бы то ни стало хочется казаться выдающейся личностью. Вероятно, она мечтала стать актрисой… Умяв полблюда колбасы, она закурила, а курить она совсем не умеет… Я спросил у нее, когда она собирается вернуться на работу. «Ноги моей больше там не будет!» И она все хотела узнать… Музыка!
   Взгляд флейтиста умолял Мегрэ набраться терпенья.
   – Ну вот! Наверное, я плохо поступил. Но сейчас уж ничего не попишешь. Я открыл ей всю правду.
   – Что?!
   – Что барышня звала на помощь, что Луи заехал мне кулаком по физиономии, что вы пришли, что вам показали какую-то девицу в одной сорочке, выдав ее за Жермен. Тогда она пришла в ярость. Я, правда, сказал ей, что никакого официального следствия нет, что вы занимаетесь этим делом, так сказать, частным образом, что вы будете счастливы увидеться с ней, и, прежде чем я успел договорить, она стала одеваться. «Понимаешь, – говорила она сестре, одеваясь, – ребенок – он так или иначе появится на свет божий, а я из-за этой истории могу попасть в такой переплет…» Скверное дело, подумал я, но, с другой стороны, вам будет интересно выслушать ее. Я только не знал, куда ее отвести. И отвел к вам. Поговорил на площадке с вашей женой… О господи! Какая же у вас милая жена!.. Я посоветовал ей присмотреть, чтобы Жермен не сбежала. Вы на меня сердитесь?
   Как можно было на него сердиться? Однако на душе у Мегрэ скребли кошки. Он вздохнул и сказал флейтисту:
   – Может, это к лучшему.
   – Когда я вас опять увижу?
   Мегрэ вспомнил, что должен в полночь встретиться с извозчиком Корни.
   – Может быть, еще сегодня вечером.
   – Если мы не увидимся, разрешите мне завтра зайти к вам – ведь я уже знаком с вашей женой. Ах, да! Чуть не забыл еще одну деталь… – Он смутился, не решаясь сказать. – Видите ли… Она спросила меня, кто оплатит расходы, и я сказал… Я не знал, что ответить… Просил ее не беспокоиться… Знаете, если вам трудно, то я… Мегрэ вышел, не дожидаясь окончания музыкального номера, и бросился к метро. Увидев свет у себя под дверью, он остановился в нерешительности, но не успел даже вытащить ключ из кармана, как дверь распахнулась – госпожа Мегрэ отлично различала его шаги.
   Она посмотрела на него понимающим взглядом и весело бросила:
   – Тебя дожидается очаровательная молодая девушка.
   Милая госпожа Мегрэ! Она отнюдь не иронизировала. Она просто хотела быть доброжелательной. Жермен сидела, облокотившись локтями о стол, с сигаретой в зубах, перед ней стояли тарелки с остатками пищи. Ее большие глаза вцепились в Мегрэ, словно она собиралась сожрать его. Видно было, что она ему все еще не доверяет.
   – Вы, конечно, из полиции?
   Вместо ответа он показал ей свое удостоверение, и с той минуты она не сводила с него глаз. Перед ней стояла рюмка: госпожа Мегрэ достала-таки свою наливку, предназначенную для более торжественных случаев.
   – Ты еще не обедал?
   – Нет, но я перекусил.
   – В таком случае, я вас покидаю. Мне надо помыть посуду.
   Она быстро убрала со стола, вышла на кухню, но не решилась затворить за собой дверь.
   – Ваш друг тоже из полиции?
   – Нет. Не совсем. Он случайно…
   – Он женат?
   – Да. Кажется.
   Ему было как-то не по себе в одной комнате с этой странной девицей, чувствовавшей себя совершенно непринужденно: она вставала, поправляла волосы перед зеркалом, присаживалась в кресло госпожи Мегрэ, каждый раз повторяя: «Разрешите?»
   – Давно вы знакомы с мадемуазель Жандро? – спросил Мегрэ.
   – Мы вместе учились в школе.
   – Я полагаю, вы из Ансеваля? В Ансевале вы и учились вместе?
   Ему показалось странным, что наследница состояния Бальтазаров получила образование в маленькой сельской школе.
   – Мы ведь почти одного возраста, разница в каких-нибудь два месяца. Ей стукнет двадцать один год в следующем месяце, а мне исполнился двадцать один две недели назад.
   – И вы обе ходили в ансевальскую школу? – повторил он свой вопрос.
   – Она – нет. Она жила в монастыре в Ньевре. Но мы учились в одно и то же время.
   Он понял. И с этого момента старался тщательно отделять выдумку от правды, правду от полуправды или от всего похожего на правду.
   – Вы не ждали каких-нибудь неприятных событии на улице Шапталь?
   – Я всегда предполагала, что это плохо кончится.
   – Почему?..
   – Потому что они друг друга терпеть не могут.
   – Кто?
   – Барышня и ее брат. Я уже четыре года в доме. Поступила сразу же после смерти мадам. Вы, конечно, знаете, что она погибла в железнодорожной катастрофе, когда ехала лечиться в Виттель. Это было ужасно… Она рассказывала так, словно своими глазами видела, как из-под обломков вагонов извлекали погибших.
   – Сами понимаете, пока мадам была жива, завещание не имело никакого значения.
   – По-видимому, вы хорошо знакомы с этой семьей.
   – Я родилась в Ансевале, мой отец там родился. Мой дед, который был одним из фермеров у графа, частенько играл на бильярде со стариком.
   – С каким стариком?
   – Ну, со старым господином. Просто его у нас все так называли – «стариком». И по сей день так называют. Оказывается, вы ничего не знаете! А я-то думала, что полиция все знает.
   – Вы имеете в виду старого мосье Бальтазара?
   – Мосье Гектора, да. Его отец был шорником у нас в деревне. Он же был звонарем. В двенадцать лет мосье Гектор стал коробейником. Ходил с фермы на ферму с коробом на спине.
   – Он основал все кафе «Бальтазар»?
   – Да, но это не мешало моему дедушке до конца дней говорить ему «ты». Мосье Гектор много лет не бывал у нас в Ансевале, а когда снова появился, то был уже богачом и приобрел замок.
   – Кому принадлежал замок?
   – Графу д'Ансеваль, черт возьми!
   – Кто-нибудь из этой семьи еще жив?
   – Один остался. Дружок нашей барышни. Не нальете ли мне еще рюмочку наливки? Небось из дому прислали?
   – Нет, жена сделала.
   – Когда я подумаю, что эта ведьма – я не о вашей жене – нахально выдала себя за меня и спала в моей постели!.. Если б только я захотела, уж я бы могла о ней кое-что порассказать…
   – Итак, старик Бальтазар, хозяин всех кафе, приобрел замок д'Ансеваль. Он был женат?
   – Да, женат, только жена к тому времени уже отдала богу душу. У него была дочь, красавица, да больно гордая, и еще сынок, мосье Юберт, который за всю жизнь ничего путного не сделал. Сестра его – сущая ведьма, а он – добряк, ласковый, как теленок. И все больше по заграницам разъезжал.
   – Вас еще тогда и на свете не было?
   – Конечно. Да там ведь и сейчас ничего не изменилось.
   Машинально Мегрэ вытащил из кармана записную книжку и стал записывать имена по порядку, как бы составляя генеалогическое древо Бальтазаров. Он понимал, что с такой девицей, как Жермен, необходима точность.
   – Значит, первым был этот самый Гектор Бальтазар, которого вы называете стариком. Когда он умер?
   – Пять лет назад. Ровно за год до смерти дочки.
   И Мегрэ, вспомнив о Фелисьене Жандро, который тоже был далеко не молод, поинтересовался:
   – Должно быть, он тогда был глубоким стариком?
   – Еще бы! Ему было восемьдесят восемь. Он жил один как сыч, в огромном особняке, на авеню Де Булонь. Сам вел все дела, только дочка ему помогала.
   – А не сын?
   – Никогда в жизни. Он его и на порог не пускал. Давал деньги на содержание. Теперь сынок живет на набережной, недалеко от Пон-Неф. Шалопай!
   – Минуточку… Авеню Де Булонь… Дочь замужем за Фелисьеном Жандро…
   – Верно. Но мосье Фелисьен – тот тоже в дела и носа сунуть не смел.
   – Почему же?
   – Говорят, как-то попробовали было поручить ему кое-что… А он заклятый игрок… И теперь еще все время торчит на бегах. Ходят слухи, что он что-то сотворил с чеками или векселями, не знаю… Тесть с ним даже поссорился.
   Впоследствии Мегрэ познакомился с особняком на авеню Де Булонь, одним из самых уродливых и претенциозных во всем Париже, со средневековыми башенками и витражами. Он увидел также портрет старика – восковое лицо с точеными чертами, длинные седые бакенбарды, наглухо застегнутый сюртук, из-под которого по обе стороны черного галстука выглядывают две узкие белые полоски жилета.
   Если бы он был лучше осведомлен о жизни парижского света, ему было бы известно, что старик Бальтазар завещал свой особняк со всеми картинами, которые он собрал, государству. Он хотел, чтобы дом его был превращен в музей. Тогда это вызвало немало толков.
   Более года эксперты вели ожесточенные споры, и дело кончилось тем, что государство в конце концов отказалось от завещанного имущества, так как в большинстве своем полотна оказались поддельными.
   Потом Мегрэ увидел и портрет дочери: седые волосы, собранные на затылке в пучок, профиль «под императрицу Евгению», лицо такое же холодное, как у основателя кофейной династии.
   Что же касается Фелисьена Жандро, то Мегрэ уже имел случай видеть и его нафабренные усы, и светлые гетры, и палку с золотым набалдашником.
   – Говорят, старик ненавидел всю свою семью – и сына, и зятя, и господина Ришара, признавал лишь дочку да внучку. Он вбил себе в голову, что только эти две особы принадлежали к его роду, и оставил завещание, в котором сам черт ногу сломит. Мосье Бракеман может подтвердить.
   – Кто такой мосье Бракеман?
   – Его нотариус. Ему тоже лет под восемьдесят. Все его боятся, потому что ему одному все известно.
   – Что именно?
   – А я почем знаю? Все должно открыться, когда мадемуазель Лиз исполнится двадцать один год. Вот почему они так бесятся. А мне все равно: я ни за того, ни за другого. Если бы я только захотела… Его вдруг осенило.
   – Мосье Ришар?.. – сказал Мегрэ, вступая в игру.
   – Уж как он увивался вокруг меня. А я ему напрямик заявила: не на ту, мол, напали, и посоветовала взяться за Мари.
   – И он последовал вашему совету?
   – Откуда я знаю? Что он – прозрачный, что ли? Если хотите знать, все они, Бальтазары, немного чокнутые.
   Жермен была возбуждена. Глаза ее совсем округлились, а в пристальном взгляде таилась тревога и вызов.
   – Луи тоже родом из Ансеваля?
   – Он сын нашего старого учителя. Но кое-кто считает, что жена учителя прижила его от священника.
   – Он на стороне мосье Ришара?
   – Да вы что?! Он всю жизнь ходит по пятам за барышней. Он оставался со стариком до самой его смерти, на руках его носил, когда тот болел, и знает, пожалуй, больше всех, может, даже больше самого мосье Бракемана.
   – А Луи за вами никогда не ухаживал?
   – Он? – Она расхохоталась. – Куда ему! Он ведь старик! Ему не меньше пятидесяти пяти. И вообще, грош ему цена, если хотите знать. Понимаете? Вот почему мадам Луи и Альбер… – Кто такой Альбер?
   – Лакей. Он тоже из Ансеваля. До двадцати одного года он был жокеем.
   – Простите. Меня водили по всему дому, но я не видел комнаты, в которой… – Потому что он ночует над конюшнями вместе с Жеромом.
   – Жеромом?
   – Кучером мосье Фелисьена. Только Арсен, шофер, – он женат и у него есть ребенок – спит себя дома.
   Мегрэ в конце концов исписал именами весь листок блокнота.
   – Если кто и стрелял в барышню – а меня это не удивит, – то, скорее всего, сам мосье Ришар. Когда они ругаются… – Они часто ссорятся?
   – Можно сказать, дня без ссоры не проходит. Однажды он ей так стиснул руки, что она неделю ходила с синяками. Но она защищается – будь здоров. Только я готова поспорить, что стреляли вовсе не в барышню.