Страница:
Брат не ответил. Они долго, неподвижно выжидали, не сходя с тропинки.
– Сюда, – решил наконец юноша, сворачивая в сторону, туда, где росли высокие сосны, и Уинсом последовала за ним, бесшумно ступая по толстому мху. Спрятавшись в кустах, они терпеливо следили за дорогой.
Прошло не менее часа, прежде чем Зовущий Птиц осторожно поднял голову и медленно выпрямился.
– Что это было? – осмелилась нарушить тишину Уинсом.
Зовущий Птиц что-то проворчал, осторожно огляделся. На тропинке ничего не было, кроме длинных полуденных теней, отбрасываемых деревьями. Впереди виднелись лишь гордые кроны сосен, но дальше дорожка изгибалась, и за поворотом ничего нельзя было разглядеть. Юноша выступил из-за дерева, служившего укрытием, снова неразборчиво пробормотал несколько слов и заковылял к деревне, словно ничего не случилось. Уинсом поплелась за ним и, поравнявшись, осторожно взяла за руку, стараясь не причинить боли, и, ощутив, как под пальцами напряглись мускулы, еще раз потихоньку спросила:
– Что это было? Что ты слышал?
– Ничего, – резко ответил он, вырываясь, и Уинсом заметила, как краска заливает его лицо. Отстранившись, она молча пошла следом. Почему брат так странно ведет себя? Почему не желает сказать, что слышал? Может, ему всего лишь показалось? Боится, что, если окажется неправ, над ним посмеются?
Встревоженная, сбитая с толку, Уинсом огляделась, и темный лес неожиданно показался не таким знакомым и гостеприимным. Озноб страха пробежал по спине. Что таится в этом полумраке?
Она заковыляла быстрее, пытаясь не отстать от Зовущего Птиц. Нельзя, чтобы их разделяло даже несколько шагов. Время от времени девушка озиралась. Лес, который она знала с самого детства, добрый и дружелюбный лес, сейчас выглядел зловещим и чужим. Мрачным. Тихим. Деревья по обеим сторонам тропы тянули ветви, цепляясь за одежду. Жесткие сучья царапали лицо. Узловатые корни вылезали из-под земли, чтобы подставить Уинсом ножку. Шелест ветра в листве, когда-то нежный, словно музыка, теперь звучал рыком хищных зверей… а может, чудовищ…
Она побежала быстрее, почти догнав Зовущего Птиц. Если бы тот случайно остановился, Уинсом врезалась бы в него, но в таком состоянии ей было не до подобных пустяков. Она должна держаться как можно ближе к брату и только тогда окажется в безопасности от… от… чего бы то ни было.
Наверное, прошло очень много времени… Никогда еще расстояние в одну лигу от берега до деревни не казалось таким длинным. Уинсом вздрагивала при каждом шорохе, вскидывалась от каждой тени. Наконец девушка почувствовала, что больше не вынесет.
– Брат мой, – обратилась она к Зовущему Птиц и не столько увидела, сколько ощутила, как он напрягся. – Пожалуйста, объясни мне, что ты сейчас слышал.
Лучше все узнать сразу и покончить с этим! Самые страшные чудовища, должно быть, просто созданы ее пугливыми фантазиями!
Юноша остановился, и Уинсом уткнулась в его спину. Он быстро протянул руку, чтобы она не упала.
– Ты боишься, сестра? – спросил Зовущий Птиц, и в его голосе прозвучали лишь любовь и забота.
Девушка безмолвно кивнула. Зовущий Птиц вздохнул и отнял руку.
– Я не хотел пугать тебя. Просто…
– Просто что? – выкрикнула она, не в силах больше терпеть эту невыносимую неизвестность. – Что? Волк? Зверь? Чудище? Пожалуйста, не молчи.
Помявшись, юноша наконец выдавил:
– Мне показалось, что я слышу голоса.
– Голоса?
Теперь она по-настоящему потеряла голову от ужаса. Паническое состояние сестры передалось молодому индейцу, и он осторожно коснулся ее пальцев.
– Это не так важно, сестра моя. И нет причин бояться. Я здесь, чтобы защитить тебя.
Уинсом прижалась к брату, вцепившись в него с такой силой, что тот поморщился.
– До деревни совсем недалеко, Уинсом. Может, это был кто-нибудь из наших людей.
Пальцы девушки медленно разжались. Конечно! Почему она не подумала об этом! Скорее всего, воины отправились на охоту, а может, влюбленные решили встретиться в лесу. Или старуха искала целебные травы. О, почему она сама не сообразила?
Уинсом шумно перевела дух. Зовущий Птиц, услыхав, как вздыхает девушка, улыбнулся.
– Так-то лучше, сестра моя. Зачем пугаться зря?
И неуклюже погладил сестру по руке. Уинсом неожиданно почувствовала такой прилив любви к нему, ее надежному, верному, преданному брату, стоически перенесшему пытки и без единого слова жалобы страдавшему от ран и синяков и, к тому же, пытавшемуся утешить и успокоить ее.
– О Зовущий Птиц, – простонала девушка, – мне было так страшно!
И, пытаясь улыбнуться, добавила:
– Я… я думала, может, чудовища или… выговорить трудно… стромфьордовцы выслеживают нас.
Она невольно задрожала. Но ее брат, покачав головой, засмеялся.
– Нет, Уинсом, они далеко. И больше никогда не смогут причинить нам зло.
Зовущий Птиц мрачно нахмурился и поднял лук.
– А если наши пути когда-нибудь пересекутся, я убью любого из них.
Злоба и ненависть в голосе Зовущего Птиц потрясли Уинсом, но она не могла не понять брата. С юношей так жестоко поступили, без всякой на то причины, и теперь он не мог ни забыть, ни простить…
Она разжала его пальцы, застывшие на древке лука.
– Я уже успокоилась, брат. Не знаю, что это на меня нашло. Такой страх овладел мной… но теперь все хорошо. Как глупо трусить и опасаться неизвестно чего, когда такой отважный воин готов защитить меня.
Она погладила юношу по плечу и прошептала:
– Спасибо, Зовущий Птиц, за то, что был так добр ко мне все это время. Не будь тебя, я бы тысячу раз погибла.
Глаза их встретились.
– Были минуты, когда я оказывался бессильным, – печально сказал Зовущий Птиц, и Уинсом поняла, что он вспоминает дни, проведенные в неволе. – Но теперь, когда мы навсегда покинули это место, мудрость предков и знание леса вернулись ко мне. Пойдем. Я благополучно доставлю тебя домой.
Уинсом благодарно стиснула его ладонь, и они пошли по тропинке: он впереди, она сзади, пока не оказались на невысоком холме, за которым лежала деревня. Теперь уже Уинсом вела Зовущего Птиц.
Сбежав по густо поросшему травой склону, она помчалась к знакомому вигваму. Перед жилищем горел костер, на котором готовилась еда.
– Мама! Мама! – позвала на бегу девушка и тут же оказалась в медвежьей силы объятиях приземистой женщины средних лет, выскочившей навстречу дочери.
– О мама, – всхлипывала Уинсом, не сознавая, что мать тоже рыдает. Обе льнули друг к другу, по щекам бежали ручьи слез. Уинсом никак не могла заставить себя разжать руки.
Мать, подняв голову, заметила Зовущего Птиц.
– Сын мой! – вскрикнула она, отстранившись от Уинсом и подходя к юноше. Все трое молча обнимались, вне себя от радости встречи после долгой разлуки. Наконец Уинсом отступила, чтобы получше разглядеть мать. Шебоуит, что означало «дятел» на наречии беотаков, состарилась за время отсутствия детей. Она не похудела, но вокруг печальных, глубоко посаженных черных глаз появились новые морщины, и Уинсом заметила, что красная охра на голове матери скрывает седые поредевшие пряди, доходившие когда-то до талии, а сейчас только до плеч. Девушка с ужасом поняла, что Шебоуит отрезала волосы, и осторожно потянула за неровные концы.
– Мама, ты подумала, что мы мертвы? Шебоуит кивнула, и на глазах ее вновь показались слезы. Безмолвно раскинув руки, она вновь прижала к себе дочь. Зовущий Птиц, стоя в сторонке, вздохнул с легкой завистью и тоже подбежал к матери. Только после долгих расспросов и заверений в том, что дети здоровы и счастливы, Шебоуит нехотя отстранилась, чтобы позволить Уинсом и Зовущему Птиц приветствовать жителей деревни, собравшихся у вигвама. Уинсом, плача, обнимала женщин, которых не надеялась увидеть. Ребятишки дергали ее за платье, тоже желая взглянуть на гостей. Уинсом, рассмеявшись, подняла пухлого голенького малыша и посадила на согнутую руку.
– О, я так рада, что вернулась! – воскликнула она, и ей ответили веселые крики собравшихся. Еще раз погладив ребенка по головке, она отдала его сияющей матери. Лес рук протянулся к девушке, и она ступила им навстречу. Здороваясь с бабушкой Джигганисут, «ягодой крыжовника», она случайно подняла глаза и окаменела, увидев Храбрую Душу, стоявшего немного поодаль. Момент, которого так ждала и боялась Уинсом, настал. Высокий, с цветными перьями, вплетенными в длинные, намазанные красной охрой волосы, в кожаной одежде искусной выделки, облегавшей великолепную фигуру, красавец-воин улыбался Уинсом. И эта улыбка была способна растопить ледяное сердце в зимний день. Уинсом отчаянно пыталась понять, что означает такое приветствие. Просто радость встречи или нечто большее? Любовь, быть может?
Девушка тут же выругала себя и вздохнула. Она так надеялась, что ее чувство к Храброй Душе угасло, так хотела забыть о нем, но учащенный стук сердца говорил о том, что до спокойствия еще далеко. И неожиданно Уинсом осознала, что Красная Женщина наблюдает за ней. Пристально. Красная Женщина стояла с мужем, и длинное, расшитое ракушками платье из оленьей кожи выглядело удивительно нарядным. Красная Женщина держалась спокойно и с достоинством. Они, несомненно, были прекрасной парой.
Отчаяние охватило сердце Уинсом. Она должна помнить, что Храбрая Душа сделал выбор. И взял в жены не ее, а эту невозмутимую прекрасную женщину, стоявшую сейчас рядом.
Боль и обида душили Уинсом, ей хотелось убежать, спрятаться и никого не видеть, скрыться в материнском вигваме, броситься на устланную мехами постель и никогда больше не выходить оттуда.
Храбрая Душа вместе с Красной Женщиной медленно подошли к собравшимся. Уинсом сдержанно кивнула обоим. Лицо Красной Женщины было бесстрастным, хотя она, очевидно, знала о любви Уинсом к своему мужу. Но разве не было известно об этом всей деревне? Мысль об этом заставила Уинсом покраснеть от унижения и смущенно опустить голову.
– Добро пожаловать, – приветствовал Храбрая Душа мягким низким голосом, беря Уинсом за руку. – Мы беспокоились, что вы заблудились в лесу или убиты. До нас дошли известия, что вы так и не добрались до деревни своего двоюродного деда.
А ты? – хотела спросить Уинсом. Ты волновался за меня, Храбрая Душа? Боялся, что больше не увидишь меня? Сожалел о калеке, которую так легко смог бросить?
Но Уинсом не решилась высказать вслух эти мысли. Не сумела. Она лишь глядела в чувственно-властное лицо, задыхаясь от тоски, и, беспомощно протягивая вперед руки, забыла обо всем, пока Красная Женщина не произнесла ясно и отчетливо:
– Да, Уинсом, хорошо, что ты вернулась. Нам так не хватало нашей прославленной целительницы.
Уинсом повернулась к Красной Женщине и попыталась понять, что кроется в этих невозмутимых темных глазах. Но веки Красной Женщины были полуприкрыты, на губах играла загадочная улыбка. Правда, ее голос звучал достаточно искренне, но было в нем что-то… Красная Женщина держалась отчужденно, и Уинсом не могла открыть ей душу, да и не пыталась. Она просто поздоровалась с Красной Женщиной, испытывая облегчение оттого, что голос не дрожит.
– Как хорошо вновь оказаться со своим народом. Я уже отчаялась увидеть вас.
Вероломные глаза Уинсом помимо ее воли устремились в сторону Храброй Души. Тот, по-прежнему улыбаясь, наблюдал за ней. Была ли это простая вежливость? Или она в самом деле ему небезразлична?
Уинсом с трудом отвела взгляд и снова повернулась к Красной Женщине. Та быстро посмотрела сначала на мужа, потом на Уинсом.
– Как… э-э-э… должно быть, тебе трудно пришлось. Столько перенести, не зная, сможешь ли вернуться в деревню…
Девушка не знала, что ответить.
– Ну что же, – сердечно сказал Храбрая Душа, – зато нам уж точно повезло, что ты снова здесь, со своими людьми.
Уинсом мечтала лишь о том, чтобы этот мучительный разговор поскорее закончился. Нерешительно улыбаясь, она шагнула к бабушке Джигганисут, но в этот момент Красная Женщина ясно и отчетливо сказала:
– Когда я буду рожать своего первенца, хочу, чтобы ты была рядом, Уинсом.
Кровь отлила от лица девушки.
– Но ты… ты ведь не беременна? – охнула она. Красная Женщина улыбнулась и кивнула, не сводя глаз с побелевшей от горя Уинсом.
– Беременна, – подтвердила она. В голосе звучало такое торжество, что Уинсом еще больше сжалась. В этом коротком слове было все. Я сплю с ним, не ты. Я ношу его ребенка, не ты. Я – та, кого он любит, не ты.
Дрожащая Уинсом довершила предательство своей любви, надежд и грез о муже, сказав вслух:
– Какая радостная весть! Я желаю вам счастья. И да, конечно, я буду рядом с тобой, когда придет время родов.
Боль, разрывающая сердце, никогда не утихнет. Уинсом, твердо зная это, слепо отвернулась от красивой улыбавшейся пары и устремилась в вигвам, вытянув вперед руки, словно и вправду была незрячей. Жители деревни расступались, давая ей пройти, но лишь некоторые верили Шебоуит, шептавшей, что дочь устала и нуждается в отдыхе…
ГЛАВА 13
– Сюда, – решил наконец юноша, сворачивая в сторону, туда, где росли высокие сосны, и Уинсом последовала за ним, бесшумно ступая по толстому мху. Спрятавшись в кустах, они терпеливо следили за дорогой.
Прошло не менее часа, прежде чем Зовущий Птиц осторожно поднял голову и медленно выпрямился.
– Что это было? – осмелилась нарушить тишину Уинсом.
Зовущий Птиц что-то проворчал, осторожно огляделся. На тропинке ничего не было, кроме длинных полуденных теней, отбрасываемых деревьями. Впереди виднелись лишь гордые кроны сосен, но дальше дорожка изгибалась, и за поворотом ничего нельзя было разглядеть. Юноша выступил из-за дерева, служившего укрытием, снова неразборчиво пробормотал несколько слов и заковылял к деревне, словно ничего не случилось. Уинсом поплелась за ним и, поравнявшись, осторожно взяла за руку, стараясь не причинить боли, и, ощутив, как под пальцами напряглись мускулы, еще раз потихоньку спросила:
– Что это было? Что ты слышал?
– Ничего, – резко ответил он, вырываясь, и Уинсом заметила, как краска заливает его лицо. Отстранившись, она молча пошла следом. Почему брат так странно ведет себя? Почему не желает сказать, что слышал? Может, ему всего лишь показалось? Боится, что, если окажется неправ, над ним посмеются?
Встревоженная, сбитая с толку, Уинсом огляделась, и темный лес неожиданно показался не таким знакомым и гостеприимным. Озноб страха пробежал по спине. Что таится в этом полумраке?
Она заковыляла быстрее, пытаясь не отстать от Зовущего Птиц. Нельзя, чтобы их разделяло даже несколько шагов. Время от времени девушка озиралась. Лес, который она знала с самого детства, добрый и дружелюбный лес, сейчас выглядел зловещим и чужим. Мрачным. Тихим. Деревья по обеим сторонам тропы тянули ветви, цепляясь за одежду. Жесткие сучья царапали лицо. Узловатые корни вылезали из-под земли, чтобы подставить Уинсом ножку. Шелест ветра в листве, когда-то нежный, словно музыка, теперь звучал рыком хищных зверей… а может, чудовищ…
Она побежала быстрее, почти догнав Зовущего Птиц. Если бы тот случайно остановился, Уинсом врезалась бы в него, но в таком состоянии ей было не до подобных пустяков. Она должна держаться как можно ближе к брату и только тогда окажется в безопасности от… от… чего бы то ни было.
Наверное, прошло очень много времени… Никогда еще расстояние в одну лигу от берега до деревни не казалось таким длинным. Уинсом вздрагивала при каждом шорохе, вскидывалась от каждой тени. Наконец девушка почувствовала, что больше не вынесет.
– Брат мой, – обратилась она к Зовущему Птиц и не столько увидела, сколько ощутила, как он напрягся. – Пожалуйста, объясни мне, что ты сейчас слышал.
Лучше все узнать сразу и покончить с этим! Самые страшные чудовища, должно быть, просто созданы ее пугливыми фантазиями!
Юноша остановился, и Уинсом уткнулась в его спину. Он быстро протянул руку, чтобы она не упала.
– Ты боишься, сестра? – спросил Зовущий Птиц, и в его голосе прозвучали лишь любовь и забота.
Девушка безмолвно кивнула. Зовущий Птиц вздохнул и отнял руку.
– Я не хотел пугать тебя. Просто…
– Просто что? – выкрикнула она, не в силах больше терпеть эту невыносимую неизвестность. – Что? Волк? Зверь? Чудище? Пожалуйста, не молчи.
Помявшись, юноша наконец выдавил:
– Мне показалось, что я слышу голоса.
– Голоса?
Теперь она по-настоящему потеряла голову от ужаса. Паническое состояние сестры передалось молодому индейцу, и он осторожно коснулся ее пальцев.
– Это не так важно, сестра моя. И нет причин бояться. Я здесь, чтобы защитить тебя.
Уинсом прижалась к брату, вцепившись в него с такой силой, что тот поморщился.
– До деревни совсем недалеко, Уинсом. Может, это был кто-нибудь из наших людей.
Пальцы девушки медленно разжались. Конечно! Почему она не подумала об этом! Скорее всего, воины отправились на охоту, а может, влюбленные решили встретиться в лесу. Или старуха искала целебные травы. О, почему она сама не сообразила?
Уинсом шумно перевела дух. Зовущий Птиц, услыхав, как вздыхает девушка, улыбнулся.
– Так-то лучше, сестра моя. Зачем пугаться зря?
И неуклюже погладил сестру по руке. Уинсом неожиданно почувствовала такой прилив любви к нему, ее надежному, верному, преданному брату, стоически перенесшему пытки и без единого слова жалобы страдавшему от ран и синяков и, к тому же, пытавшемуся утешить и успокоить ее.
– О Зовущий Птиц, – простонала девушка, – мне было так страшно!
И, пытаясь улыбнуться, добавила:
– Я… я думала, может, чудовища или… выговорить трудно… стромфьордовцы выслеживают нас.
Она невольно задрожала. Но ее брат, покачав головой, засмеялся.
– Нет, Уинсом, они далеко. И больше никогда не смогут причинить нам зло.
Зовущий Птиц мрачно нахмурился и поднял лук.
– А если наши пути когда-нибудь пересекутся, я убью любого из них.
Злоба и ненависть в голосе Зовущего Птиц потрясли Уинсом, но она не могла не понять брата. С юношей так жестоко поступили, без всякой на то причины, и теперь он не мог ни забыть, ни простить…
Она разжала его пальцы, застывшие на древке лука.
– Я уже успокоилась, брат. Не знаю, что это на меня нашло. Такой страх овладел мной… но теперь все хорошо. Как глупо трусить и опасаться неизвестно чего, когда такой отважный воин готов защитить меня.
Она погладила юношу по плечу и прошептала:
– Спасибо, Зовущий Птиц, за то, что был так добр ко мне все это время. Не будь тебя, я бы тысячу раз погибла.
Глаза их встретились.
– Были минуты, когда я оказывался бессильным, – печально сказал Зовущий Птиц, и Уинсом поняла, что он вспоминает дни, проведенные в неволе. – Но теперь, когда мы навсегда покинули это место, мудрость предков и знание леса вернулись ко мне. Пойдем. Я благополучно доставлю тебя домой.
Уинсом благодарно стиснула его ладонь, и они пошли по тропинке: он впереди, она сзади, пока не оказались на невысоком холме, за которым лежала деревня. Теперь уже Уинсом вела Зовущего Птиц.
Сбежав по густо поросшему травой склону, она помчалась к знакомому вигваму. Перед жилищем горел костер, на котором готовилась еда.
– Мама! Мама! – позвала на бегу девушка и тут же оказалась в медвежьей силы объятиях приземистой женщины средних лет, выскочившей навстречу дочери.
– О мама, – всхлипывала Уинсом, не сознавая, что мать тоже рыдает. Обе льнули друг к другу, по щекам бежали ручьи слез. Уинсом никак не могла заставить себя разжать руки.
Мать, подняв голову, заметила Зовущего Птиц.
– Сын мой! – вскрикнула она, отстранившись от Уинсом и подходя к юноше. Все трое молча обнимались, вне себя от радости встречи после долгой разлуки. Наконец Уинсом отступила, чтобы получше разглядеть мать. Шебоуит, что означало «дятел» на наречии беотаков, состарилась за время отсутствия детей. Она не похудела, но вокруг печальных, глубоко посаженных черных глаз появились новые морщины, и Уинсом заметила, что красная охра на голове матери скрывает седые поредевшие пряди, доходившие когда-то до талии, а сейчас только до плеч. Девушка с ужасом поняла, что Шебоуит отрезала волосы, и осторожно потянула за неровные концы.
– Мама, ты подумала, что мы мертвы? Шебоуит кивнула, и на глазах ее вновь показались слезы. Безмолвно раскинув руки, она вновь прижала к себе дочь. Зовущий Птиц, стоя в сторонке, вздохнул с легкой завистью и тоже подбежал к матери. Только после долгих расспросов и заверений в том, что дети здоровы и счастливы, Шебоуит нехотя отстранилась, чтобы позволить Уинсом и Зовущему Птиц приветствовать жителей деревни, собравшихся у вигвама. Уинсом, плача, обнимала женщин, которых не надеялась увидеть. Ребятишки дергали ее за платье, тоже желая взглянуть на гостей. Уинсом, рассмеявшись, подняла пухлого голенького малыша и посадила на согнутую руку.
– О, я так рада, что вернулась! – воскликнула она, и ей ответили веселые крики собравшихся. Еще раз погладив ребенка по головке, она отдала его сияющей матери. Лес рук протянулся к девушке, и она ступила им навстречу. Здороваясь с бабушкой Джигганисут, «ягодой крыжовника», она случайно подняла глаза и окаменела, увидев Храбрую Душу, стоявшего немного поодаль. Момент, которого так ждала и боялась Уинсом, настал. Высокий, с цветными перьями, вплетенными в длинные, намазанные красной охрой волосы, в кожаной одежде искусной выделки, облегавшей великолепную фигуру, красавец-воин улыбался Уинсом. И эта улыбка была способна растопить ледяное сердце в зимний день. Уинсом отчаянно пыталась понять, что означает такое приветствие. Просто радость встречи или нечто большее? Любовь, быть может?
Девушка тут же выругала себя и вздохнула. Она так надеялась, что ее чувство к Храброй Душе угасло, так хотела забыть о нем, но учащенный стук сердца говорил о том, что до спокойствия еще далеко. И неожиданно Уинсом осознала, что Красная Женщина наблюдает за ней. Пристально. Красная Женщина стояла с мужем, и длинное, расшитое ракушками платье из оленьей кожи выглядело удивительно нарядным. Красная Женщина держалась спокойно и с достоинством. Они, несомненно, были прекрасной парой.
Отчаяние охватило сердце Уинсом. Она должна помнить, что Храбрая Душа сделал выбор. И взял в жены не ее, а эту невозмутимую прекрасную женщину, стоявшую сейчас рядом.
Боль и обида душили Уинсом, ей хотелось убежать, спрятаться и никого не видеть, скрыться в материнском вигваме, броситься на устланную мехами постель и никогда больше не выходить оттуда.
Храбрая Душа вместе с Красной Женщиной медленно подошли к собравшимся. Уинсом сдержанно кивнула обоим. Лицо Красной Женщины было бесстрастным, хотя она, очевидно, знала о любви Уинсом к своему мужу. Но разве не было известно об этом всей деревне? Мысль об этом заставила Уинсом покраснеть от унижения и смущенно опустить голову.
– Добро пожаловать, – приветствовал Храбрая Душа мягким низким голосом, беря Уинсом за руку. – Мы беспокоились, что вы заблудились в лесу или убиты. До нас дошли известия, что вы так и не добрались до деревни своего двоюродного деда.
А ты? – хотела спросить Уинсом. Ты волновался за меня, Храбрая Душа? Боялся, что больше не увидишь меня? Сожалел о калеке, которую так легко смог бросить?
Но Уинсом не решилась высказать вслух эти мысли. Не сумела. Она лишь глядела в чувственно-властное лицо, задыхаясь от тоски, и, беспомощно протягивая вперед руки, забыла обо всем, пока Красная Женщина не произнесла ясно и отчетливо:
– Да, Уинсом, хорошо, что ты вернулась. Нам так не хватало нашей прославленной целительницы.
Уинсом повернулась к Красной Женщине и попыталась понять, что кроется в этих невозмутимых темных глазах. Но веки Красной Женщины были полуприкрыты, на губах играла загадочная улыбка. Правда, ее голос звучал достаточно искренне, но было в нем что-то… Красная Женщина держалась отчужденно, и Уинсом не могла открыть ей душу, да и не пыталась. Она просто поздоровалась с Красной Женщиной, испытывая облегчение оттого, что голос не дрожит.
– Как хорошо вновь оказаться со своим народом. Я уже отчаялась увидеть вас.
Вероломные глаза Уинсом помимо ее воли устремились в сторону Храброй Души. Тот, по-прежнему улыбаясь, наблюдал за ней. Была ли это простая вежливость? Или она в самом деле ему небезразлична?
Уинсом с трудом отвела взгляд и снова повернулась к Красной Женщине. Та быстро посмотрела сначала на мужа, потом на Уинсом.
– Как… э-э-э… должно быть, тебе трудно пришлось. Столько перенести, не зная, сможешь ли вернуться в деревню…
Девушка не знала, что ответить.
– Ну что же, – сердечно сказал Храбрая Душа, – зато нам уж точно повезло, что ты снова здесь, со своими людьми.
Уинсом мечтала лишь о том, чтобы этот мучительный разговор поскорее закончился. Нерешительно улыбаясь, она шагнула к бабушке Джигганисут, но в этот момент Красная Женщина ясно и отчетливо сказала:
– Когда я буду рожать своего первенца, хочу, чтобы ты была рядом, Уинсом.
Кровь отлила от лица девушки.
– Но ты… ты ведь не беременна? – охнула она. Красная Женщина улыбнулась и кивнула, не сводя глаз с побелевшей от горя Уинсом.
– Беременна, – подтвердила она. В голосе звучало такое торжество, что Уинсом еще больше сжалась. В этом коротком слове было все. Я сплю с ним, не ты. Я ношу его ребенка, не ты. Я – та, кого он любит, не ты.
Дрожащая Уинсом довершила предательство своей любви, надежд и грез о муже, сказав вслух:
– Какая радостная весть! Я желаю вам счастья. И да, конечно, я буду рядом с тобой, когда придет время родов.
Боль, разрывающая сердце, никогда не утихнет. Уинсом, твердо зная это, слепо отвернулась от красивой улыбавшейся пары и устремилась в вигвам, вытянув вперед руки, словно и вправду была незрячей. Жители деревни расступались, давая ей пройти, но лишь некоторые верили Шебоуит, шептавшей, что дочь устала и нуждается в отдыхе…
ГЛАВА 13
Бренд провел бессонную ночь на корабле. Несколько раз он всматривался в море и лес, хотя поставил людей нести вахту. Неустанно шагая по палубе, он смотрел в темноту, но так ничего и не увидел. Откуда же эта странная тревога, непонятное беспокойство? Он непрестанно искал причины и не находил. Может, дело в скрелингах? Он ведь знал только Уинсом и Зовущего Птиц, но в лесу жили и другие, те, кто не задумается напасть на корабль и перебить людей.
Однако в лесу было все спокойно. И тихо. Бренд еще раз обернулся к морю, и сердце его упало. Кажется, на горизонте мелькнул огонек. Бренд мигнул, и все исчезло. Сердце снова забилось ровнее, но Бренд, не двигаясь, продолжал глядеть во мрак. Шло время. Ничего. Должно быть, просто показалось. Бренд постоял еще немного и наконец, зевнув, улегся на палубе, между громко храпевшими матросами, забрался поглубже под одеяло и смотрел на мерцающие звезды, пока глаза не начали сами собой закрываться. Но даже сны были тревожными. Он все время видел мириады цветных огней в море, хотя твердо знал, что там их быть не может.
Уже на рассвете ему приснилась Фрейда, смеющаяся ему в лицо, и Бренд, мгновенно пробудившись, потряс головой, чтобы немного прийти в себя и стряхнуть остатки кошмара. Постепенно ему удалось успокоиться, но на душе по-прежнему было тяжело.
Чтобы заняться чем-то, Бренд сел в лодку, добрался до берега, вырыл в песке яму для костра, наловил рыбы и приготовил плотный завтрак для команды. Скоро появятся Уинсом и Зовущий Птиц, чтобы отвести его в свою деревню. После этого он, наконец, сможет отправиться на поиски Торхолла Храброго и забудет скрелингов и те странные чувства, которые они будили в нем.
– Тихо, – прошипела Фрейда. – Нельзя, чтобы они нас услышали!
Свен, Ульф и несколько других поселенцев Стромфьорда прятались за деревьями на гребне скалы. Далеко внизу лежала индейская деревня, с ее странными высокими жилищами. Восходящее солнце окрасило в розовый цвет островерхие крыши. Фрейда злорадно хмыкнула при виде мирного поселения и, вытерев со лба пот, неловко повернулась, оберегая выступающий живот. Как надоела эта беременность! Одни неприятности от нее. Фрейда не ожидала, что этот набег обернется такими трудностями. Конечно, можно было предвидеть, что она уже не сумеет сражаться с былой ловкостью, но почему-то каждый шаг давался с трудом.
Судорога боли скрутила живот. Нет, подумала она, проклятье! Только не сейчас! Погоди еще немного. Позволь снести эту жалкую деревушку с лица земли, а потом можешь появиться на свет!
Но что, если она зря волнуется? Это ее первый ребенок, и, когда он родится, она будет точно знать, как это бывает. Скорее всего, она зря тревожится.
– Торвальд, – прошипела она. – Торвальд!
Где муж? С тех пор, как она задумала этот набег, он вел себя как-то странно. Пришлось заставить Торвальда идти с ними. Он хотел лишь одного – лежать на постели и строгать никому не нужные деревяшки. Но муж был нужен Фрейде, и она настояла на своем. Правда, он отказался подняться на борт, и Фрейда приказала воинам нести его. Муж думал таким способом принудить жену оставить его в Стромфьорде. Ну что же, он ошибся. Фрейда велела Свену и Ульфу тащить Торвальда на борт, не обращая внимания на вопли и стоны.
Идея последовать за этим глупцом Бьорнсоном поистине оказалась блестящей! Фрейда, не выпуская из виду яркий парус «Победителя Драконов», не могла поверить собственной удаче. Бьорнсон поплыл на юг, а не на север, как должен был, если бы намеревался отправиться в Гренландию. Значит, решил сначала отвезти скрелингов в деревню. На такое она даже надеяться не смела! Какой же дурак этот Бьорнсон, красив, но безнадежно лишен разума. Ему следовало бы взять женщину с собой в Гренландию, выбросив ее брата за борт и покончив с ним раз и навсегда. Но нет, никчемное благородство заставило викинга отвезти ее и ее упрямого братца в деревню. Что же, тем лучше для Фрейды. Она покончит со всеми разом.
Вскоре после отплытия Бренда Фрейда со своими людьми последовала за ним на другом корабле, стараясь не попасть в поле зрения викинга. Заметив, в каком месте «Победитель Драконов» бросил якорь, Фрейда велела сделать то же самое. Она и ее воины пробрались по лесу к тому месту, где расположилась лагерем команда Бренда. Они не успели выследить, куда делись скрелинги, но Фрейда приказала Свену и Ульфу идти на разведку. Не зря судно Бьорнсона пришвартовалось именно в этой маленькой бухте, должна быть какая-то важная причина!
Свен и Ульф вернулись с радостной вестью: деревня скрелингов совсем недалеко. Люди Фрейды хотели напасть на нее немедленно, и потребовалась вся власть и сила великанши, чтобы убедить их не делать этого. Когда наступили сумерки – в этих местах летние ночи были совсем коротки, – Ульф повел Фрейду и остальных воинов через лес, к гребню скалы, где они и стали выжидать подходящего момента.
Фрейда любовно провела кончиком пальца по острию топора, топора, унесшего жизни шестерых мужчин и троих женщин за все то время, пока он находился в ее владении. По руке Фрейды поползла тонкая красная струйка. Ну что ж, верное оружие сегодня вдоволь напьется крови, возбужденно подумала Фрейда и позвала мужа:
– Торвальд!
Уинсом, сонно потягиваясь, выбралась из меховых покрывал, оделась и, все еще не в силах прийти в себя, вышла из вигвама и направилась к реке. Может, холодная вода освежит ее.
Она подошла к кромке песка и протянула руку, чтобы коснуться зеркальной глади, но неожиданно замерла. Что-то было не так.
Подняв голову, девушка осмотрелась. На первый взгляд, все выглядело как обычно. Во всех семи вигвамах, составляющих поселок, было тихо. Конечно, еще слишком рано, никто не проснулся, но не это было причиной неприятного чувства, внезапно овладевшего Уинсом. И тут она поняла, в чем дело. Птицы молчали. Она всегда просыпалась от их песен. Но не сегодняшним утром.
Уинсом еще раз осторожно огляделась. Лес стоял спокойный и молчаливый. В деревне не было видно ни одного человека.
Она вышла на берег и бесшумно пересекла лужайку между рекой и деревней. И тут же ужасные оглушительные крики, от которых кровь застыла в жилах, приковали ее к земле. Из лесу высыпали именно те, единственные, кого она боялась больше всего на свете. Стормфьордцы!
Нет, взмолилась она про себя. Этого не может быть!
Но невозможное случилось. Вопящая орда белокурых насильников в шлемах и кольчугах ринулась с холма на мирную деревню и на глазах у ошеломленной Уинсом начала рубить топорами жилища из веток и коры. Крики женщин и детей, стоны умирающих мужчин звенели в чистом утреннем воздухе. Уинсом в панике озиралась, не зная, что делать. Северяне были повсюду.
Индейцы вырывались из жилищ и бежали к реке. Уинсом наконец поняла, что происходит, и какая-то холодная рассудительная частичка ее разума взяла верх.
– Сюда! – позвала она, и маленькая группа до смерти перепуганных женщин и детей последовала за девушкой. Уинсом мчалась под спасительное прикрытие леса, не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветви, остальные немного отстали.
Думай! Думай! – приказывал этот спокойный голос в голове. Пещеры! Веди их в пещеры!
Уинсом никогда в жизни не неслась так быстро. Ноги почти не касались земли, словно она не была калекой. Наконец, задыхаясь, пугливо оглядываясь в страхе перед погоней, она привела женщин и детей в самую большую темную пещеру и забралась в самую глубь, моля богов о защите. Если кто-то из преследователей проследил, где индейцы нашли убежище, несчастных ждет ужасная смерть, потому что из пещеры не было другого выхода. Плачущие матери, наспех успокаивая хныкавших малышей, окружили Уинсом. Она посадила на колени маленькую девочку, погладила по голове, пытаясь хоть немного утешить остальных. Постепенно все стихло, некоторые дети уснули, женщины перестали обмениваться тревожными взглядами, хотя до деревни было довольно близко, и сюда доносились крики и шум битвы.
Только сейчас Уинсом сообразила, что среди собравшихся в пещере не было матери. Зовущий Птиц, конечно, помогает оборонять деревню. Уинсом, вне себя от тревоги, могла только ждать и молиться Великому Духу за любимых мать и брата.
Сколько еще им придется здесь пробыть, без воды и еды? Детей покормить нечем…
Девочка, сидевшая у нее на коленях, обмякла, и Уинсом осторожно положила спящего ребенка на землю, рядом с матерью, а сама села рядом, прислушиваясь к лихорадочному стуку своего сердца.
Шум постепенно стих, и пещера наполнилась запахом дыма. Пожар! Враги подожгли деревню! Все запасы на зиму сгорят! Как они теперь будут жить? От любовно украшенных жилищ остался лишь пепел! Все, все уничтожено!
Чувство полной безнадежности охватило Уинсом, и девушка разрыдалась. Но в это мгновение свет померк – вход в пещеру загородила чья-то гигантская фигура. Уинсом подняла голову и осознала, что все кончено. Сейчас она умрет. Смерть, наконец, настигла ее, и теперь она встретится с Великим Таинственным Духом. О, как ужасно, что именно она привела к своему народу безжалостных убийц-чужеземцев.
С трудом поднявшись, Уинсом гордо взглянула в лицо завоевателя. Луч солнца ударил в лицо, и девушка не сразу узнала резчика по дереву. Вспомнив, как он дрался с Брендом – злобно, грубо, насмерть, – она поняла, что ждать милости нечего. Но, может, он пощадит хотя бы детей? Она уже хотела броситься на колени, умолять, но, еще раз посмотрев на него, онемела и безмолвно склонила голову, ожидая смертельного удара.
– Ты, – выдохнул Торвальд, уставясь на индеанку. Что-то в ней показалось ему знакомым: широкое платье из оленьей кожи, непокорная масса длинных красноватых волос, гордая осанка. Это та женщина, которую Фрейда заточила в каземат.
– Пойдем, – велел он. Какой прекрасный способ насолить Фрейде! Вот разозлится, когда увидит, что эта скрелинг осталась в живых! И он, Торвальд, позаботится о том, чтобы она не погибла! У него на нее виды! Грандиозный план!
Торвальд оглядел изящную фигурку девушки, стоявшей перед ним с опущенной головой.
«Ja, – подумал он, – возьму ее с собой, сделаю наложницей и покажу этой холодной расчетливой суке, называющей себя моей женой, что совсем не нуждаюсь в ней!»
Он улыбнулся Уинсом, и та, не дождавшись смерти, наконец подняла глаза и заметила эту улыбку. Кажется, он не собирается прикончить ее, и детей тоже. Она нерешительно шагнула вперед.
Торвальд кивнул.
– Пойдем, пойдем. Я защищу тебя.
Уинсом оглянулась на замерших женщин. Их расширенные темные глаза, словно зеркала, отражали проникающий в пещеру свет. Показав на них, она умоляюще посмотрела на Торвальда.
– Защитить, ja?
Несмотря на страх, она сама удивилась, что еще способна помнить слова чужого языка.
Раздавшиеся поблизости вопли привели ее в отчаяние.
– Защитить, ja? – настойчиво повторила она, уже громче.
Крики становились все более угрожающими, но Уинсом уже было все равно. Она должна, должна спасти женщин и детей!
Торвальд окинул взглядом прекрасное умоляющее лицо и, самодовольно ухмыльнувшись, почти неуловимо кивнул. Только теперь Уинсом осмелилась перевести дух и, осторожно отняв руку, обернулась к женщинам.
– Нас всех взяли в плен, – объяснила она. Толпа стромфьордцев, ворвавшаяся в пещеру, служила подтверждением ее слов.
– Но не думаю, что они нас убьют. Пойдем.
Индеанки разбудили детей, вытерли глаза и побрели навстречу своей судьбе. Уинсом, прихрамывая, плелась позади, и Торвальд, как ни странно, с удивительной нежностью поддерживал ее под руку.
При виде разрушенной деревни девушке захотелось плакать. Обугленные скелеты тлеющих вигвамов возвышались над ней, повсюду разбросаны вещи, меха, битые горшки. Несколько окровавленных трупов, над которыми вились мухи, лежали поодаль в уродливых позах.
В самом центре деревни стояла Фрейда: обнаженная грудь тяжело вздымалась. Женщина размахивала топором, грозя каждому, кто осмеливался взглянуть в ее сторону. Рядом с ней лежали три безжизненных тела: двое мужчин и женщина.
– Еще! – внезапно испустила она дикий крик. – Еще! Хочу убива-а-а-ть!!
Уинсом вздрогнула при виде обезумевшей великанши. Порванное платье и обнаженная грудь делали ее еще более устрашающей. Но в этот момент Фрейда уронила топор и, согнувшись, схватилась за живот. Девушка поняла, что у нее начались схватки. Но женщина тут же выпрямилась и снова схватила топор, что-то неразборчиво выкрикивая.
Однако в лесу было все спокойно. И тихо. Бренд еще раз обернулся к морю, и сердце его упало. Кажется, на горизонте мелькнул огонек. Бренд мигнул, и все исчезло. Сердце снова забилось ровнее, но Бренд, не двигаясь, продолжал глядеть во мрак. Шло время. Ничего. Должно быть, просто показалось. Бренд постоял еще немного и наконец, зевнув, улегся на палубе, между громко храпевшими матросами, забрался поглубже под одеяло и смотрел на мерцающие звезды, пока глаза не начали сами собой закрываться. Но даже сны были тревожными. Он все время видел мириады цветных огней в море, хотя твердо знал, что там их быть не может.
Уже на рассвете ему приснилась Фрейда, смеющаяся ему в лицо, и Бренд, мгновенно пробудившись, потряс головой, чтобы немного прийти в себя и стряхнуть остатки кошмара. Постепенно ему удалось успокоиться, но на душе по-прежнему было тяжело.
Чтобы заняться чем-то, Бренд сел в лодку, добрался до берега, вырыл в песке яму для костра, наловил рыбы и приготовил плотный завтрак для команды. Скоро появятся Уинсом и Зовущий Птиц, чтобы отвести его в свою деревню. После этого он, наконец, сможет отправиться на поиски Торхолла Храброго и забудет скрелингов и те странные чувства, которые они будили в нем.
– Тихо, – прошипела Фрейда. – Нельзя, чтобы они нас услышали!
Свен, Ульф и несколько других поселенцев Стромфьорда прятались за деревьями на гребне скалы. Далеко внизу лежала индейская деревня, с ее странными высокими жилищами. Восходящее солнце окрасило в розовый цвет островерхие крыши. Фрейда злорадно хмыкнула при виде мирного поселения и, вытерев со лба пот, неловко повернулась, оберегая выступающий живот. Как надоела эта беременность! Одни неприятности от нее. Фрейда не ожидала, что этот набег обернется такими трудностями. Конечно, можно было предвидеть, что она уже не сумеет сражаться с былой ловкостью, но почему-то каждый шаг давался с трудом.
Судорога боли скрутила живот. Нет, подумала она, проклятье! Только не сейчас! Погоди еще немного. Позволь снести эту жалкую деревушку с лица земли, а потом можешь появиться на свет!
Но что, если она зря волнуется? Это ее первый ребенок, и, когда он родится, она будет точно знать, как это бывает. Скорее всего, она зря тревожится.
– Торвальд, – прошипела она. – Торвальд!
Где муж? С тех пор, как она задумала этот набег, он вел себя как-то странно. Пришлось заставить Торвальда идти с ними. Он хотел лишь одного – лежать на постели и строгать никому не нужные деревяшки. Но муж был нужен Фрейде, и она настояла на своем. Правда, он отказался подняться на борт, и Фрейда приказала воинам нести его. Муж думал таким способом принудить жену оставить его в Стромфьорде. Ну что же, он ошибся. Фрейда велела Свену и Ульфу тащить Торвальда на борт, не обращая внимания на вопли и стоны.
Идея последовать за этим глупцом Бьорнсоном поистине оказалась блестящей! Фрейда, не выпуская из виду яркий парус «Победителя Драконов», не могла поверить собственной удаче. Бьорнсон поплыл на юг, а не на север, как должен был, если бы намеревался отправиться в Гренландию. Значит, решил сначала отвезти скрелингов в деревню. На такое она даже надеяться не смела! Какой же дурак этот Бьорнсон, красив, но безнадежно лишен разума. Ему следовало бы взять женщину с собой в Гренландию, выбросив ее брата за борт и покончив с ним раз и навсегда. Но нет, никчемное благородство заставило викинга отвезти ее и ее упрямого братца в деревню. Что же, тем лучше для Фрейды. Она покончит со всеми разом.
Вскоре после отплытия Бренда Фрейда со своими людьми последовала за ним на другом корабле, стараясь не попасть в поле зрения викинга. Заметив, в каком месте «Победитель Драконов» бросил якорь, Фрейда велела сделать то же самое. Она и ее воины пробрались по лесу к тому месту, где расположилась лагерем команда Бренда. Они не успели выследить, куда делись скрелинги, но Фрейда приказала Свену и Ульфу идти на разведку. Не зря судно Бьорнсона пришвартовалось именно в этой маленькой бухте, должна быть какая-то важная причина!
Свен и Ульф вернулись с радостной вестью: деревня скрелингов совсем недалеко. Люди Фрейды хотели напасть на нее немедленно, и потребовалась вся власть и сила великанши, чтобы убедить их не делать этого. Когда наступили сумерки – в этих местах летние ночи были совсем коротки, – Ульф повел Фрейду и остальных воинов через лес, к гребню скалы, где они и стали выжидать подходящего момента.
Фрейда любовно провела кончиком пальца по острию топора, топора, унесшего жизни шестерых мужчин и троих женщин за все то время, пока он находился в ее владении. По руке Фрейды поползла тонкая красная струйка. Ну что ж, верное оружие сегодня вдоволь напьется крови, возбужденно подумала Фрейда и позвала мужа:
– Торвальд!
Уинсом, сонно потягиваясь, выбралась из меховых покрывал, оделась и, все еще не в силах прийти в себя, вышла из вигвама и направилась к реке. Может, холодная вода освежит ее.
Она подошла к кромке песка и протянула руку, чтобы коснуться зеркальной глади, но неожиданно замерла. Что-то было не так.
Подняв голову, девушка осмотрелась. На первый взгляд, все выглядело как обычно. Во всех семи вигвамах, составляющих поселок, было тихо. Конечно, еще слишком рано, никто не проснулся, но не это было причиной неприятного чувства, внезапно овладевшего Уинсом. И тут она поняла, в чем дело. Птицы молчали. Она всегда просыпалась от их песен. Но не сегодняшним утром.
Уинсом еще раз осторожно огляделась. Лес стоял спокойный и молчаливый. В деревне не было видно ни одного человека.
Она вышла на берег и бесшумно пересекла лужайку между рекой и деревней. И тут же ужасные оглушительные крики, от которых кровь застыла в жилах, приковали ее к земле. Из лесу высыпали именно те, единственные, кого она боялась больше всего на свете. Стормфьордцы!
Нет, взмолилась она про себя. Этого не может быть!
Но невозможное случилось. Вопящая орда белокурых насильников в шлемах и кольчугах ринулась с холма на мирную деревню и на глазах у ошеломленной Уинсом начала рубить топорами жилища из веток и коры. Крики женщин и детей, стоны умирающих мужчин звенели в чистом утреннем воздухе. Уинсом в панике озиралась, не зная, что делать. Северяне были повсюду.
Индейцы вырывались из жилищ и бежали к реке. Уинсом наконец поняла, что происходит, и какая-то холодная рассудительная частичка ее разума взяла верх.
– Сюда! – позвала она, и маленькая группа до смерти перепуганных женщин и детей последовала за девушкой. Уинсом мчалась под спасительное прикрытие леса, не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветви, остальные немного отстали.
Думай! Думай! – приказывал этот спокойный голос в голове. Пещеры! Веди их в пещеры!
Уинсом никогда в жизни не неслась так быстро. Ноги почти не касались земли, словно она не была калекой. Наконец, задыхаясь, пугливо оглядываясь в страхе перед погоней, она привела женщин и детей в самую большую темную пещеру и забралась в самую глубь, моля богов о защите. Если кто-то из преследователей проследил, где индейцы нашли убежище, несчастных ждет ужасная смерть, потому что из пещеры не было другого выхода. Плачущие матери, наспех успокаивая хныкавших малышей, окружили Уинсом. Она посадила на колени маленькую девочку, погладила по голове, пытаясь хоть немного утешить остальных. Постепенно все стихло, некоторые дети уснули, женщины перестали обмениваться тревожными взглядами, хотя до деревни было довольно близко, и сюда доносились крики и шум битвы.
Только сейчас Уинсом сообразила, что среди собравшихся в пещере не было матери. Зовущий Птиц, конечно, помогает оборонять деревню. Уинсом, вне себя от тревоги, могла только ждать и молиться Великому Духу за любимых мать и брата.
Сколько еще им придется здесь пробыть, без воды и еды? Детей покормить нечем…
Девочка, сидевшая у нее на коленях, обмякла, и Уинсом осторожно положила спящего ребенка на землю, рядом с матерью, а сама села рядом, прислушиваясь к лихорадочному стуку своего сердца.
Шум постепенно стих, и пещера наполнилась запахом дыма. Пожар! Враги подожгли деревню! Все запасы на зиму сгорят! Как они теперь будут жить? От любовно украшенных жилищ остался лишь пепел! Все, все уничтожено!
Чувство полной безнадежности охватило Уинсом, и девушка разрыдалась. Но в это мгновение свет померк – вход в пещеру загородила чья-то гигантская фигура. Уинсом подняла голову и осознала, что все кончено. Сейчас она умрет. Смерть, наконец, настигла ее, и теперь она встретится с Великим Таинственным Духом. О, как ужасно, что именно она привела к своему народу безжалостных убийц-чужеземцев.
С трудом поднявшись, Уинсом гордо взглянула в лицо завоевателя. Луч солнца ударил в лицо, и девушка не сразу узнала резчика по дереву. Вспомнив, как он дрался с Брендом – злобно, грубо, насмерть, – она поняла, что ждать милости нечего. Но, может, он пощадит хотя бы детей? Она уже хотела броситься на колени, умолять, но, еще раз посмотрев на него, онемела и безмолвно склонила голову, ожидая смертельного удара.
– Ты, – выдохнул Торвальд, уставясь на индеанку. Что-то в ней показалось ему знакомым: широкое платье из оленьей кожи, непокорная масса длинных красноватых волос, гордая осанка. Это та женщина, которую Фрейда заточила в каземат.
– Пойдем, – велел он. Какой прекрасный способ насолить Фрейде! Вот разозлится, когда увидит, что эта скрелинг осталась в живых! И он, Торвальд, позаботится о том, чтобы она не погибла! У него на нее виды! Грандиозный план!
Торвальд оглядел изящную фигурку девушки, стоявшей перед ним с опущенной головой.
«Ja, – подумал он, – возьму ее с собой, сделаю наложницей и покажу этой холодной расчетливой суке, называющей себя моей женой, что совсем не нуждаюсь в ней!»
Он улыбнулся Уинсом, и та, не дождавшись смерти, наконец подняла глаза и заметила эту улыбку. Кажется, он не собирается прикончить ее, и детей тоже. Она нерешительно шагнула вперед.
Торвальд кивнул.
– Пойдем, пойдем. Я защищу тебя.
Уинсом оглянулась на замерших женщин. Их расширенные темные глаза, словно зеркала, отражали проникающий в пещеру свет. Показав на них, она умоляюще посмотрела на Торвальда.
– Защитить, ja?
Несмотря на страх, она сама удивилась, что еще способна помнить слова чужого языка.
Раздавшиеся поблизости вопли привели ее в отчаяние.
– Защитить, ja? – настойчиво повторила она, уже громче.
Крики становились все более угрожающими, но Уинсом уже было все равно. Она должна, должна спасти женщин и детей!
Торвальд окинул взглядом прекрасное умоляющее лицо и, самодовольно ухмыльнувшись, почти неуловимо кивнул. Только теперь Уинсом осмелилась перевести дух и, осторожно отняв руку, обернулась к женщинам.
– Нас всех взяли в плен, – объяснила она. Толпа стромфьордцев, ворвавшаяся в пещеру, служила подтверждением ее слов.
– Но не думаю, что они нас убьют. Пойдем.
Индеанки разбудили детей, вытерли глаза и побрели навстречу своей судьбе. Уинсом, прихрамывая, плелась позади, и Торвальд, как ни странно, с удивительной нежностью поддерживал ее под руку.
При виде разрушенной деревни девушке захотелось плакать. Обугленные скелеты тлеющих вигвамов возвышались над ней, повсюду разбросаны вещи, меха, битые горшки. Несколько окровавленных трупов, над которыми вились мухи, лежали поодаль в уродливых позах.
В самом центре деревни стояла Фрейда: обнаженная грудь тяжело вздымалась. Женщина размахивала топором, грозя каждому, кто осмеливался взглянуть в ее сторону. Рядом с ней лежали три безжизненных тела: двое мужчин и женщина.
– Еще! – внезапно испустила она дикий крик. – Еще! Хочу убива-а-а-ть!!
Уинсом вздрогнула при виде обезумевшей великанши. Порванное платье и обнаженная грудь делали ее еще более устрашающей. Но в этот момент Фрейда уронила топор и, согнувшись, схватилась за живот. Девушка поняла, что у нее начались схватки. Но женщина тут же выпрямилась и снова схватила топор, что-то неразборчиво выкрикивая.