Слаповский Алексей. Они

   Гоша уже собирался возвращаться, но тут заметил в просвете меж деревьями какое-то движение. Пригляделся. Килил сидел на корточках и что-то выкапывал из земли. Гоша пошел на цыпочках, высоко поднимая ноги. К счастью, вечер был ветреным. В ветвях и листве пошумливало, потрескивали ветки. Килил пару раз прекращал работу и озирался, но ничего не заметил.
   И вот он вытащил из земли пакет. И тут же Гоша сзади набросился на него. Схватил пакет, но Килил не отдавал. Гоша рвал, Килил укусил его за руку, Гоша взвизгнул, ударил Килила по голове, выхватил пакет, отскочил.
   Килил, увидев его, не удивился. Сказал:
   — Отдай!
   — Ворюга! — крикнул Гоша.
   — Отдай, — сказал Килил, доставая нож.
   — Киль, не сходи с ума! — крикнул Гоша, быстро оглянувшись. — Мне много не надо, я всё не возьму. У тебя сколько тут, десять? Давай напополам?
   — Отдай! — Килил пошел на него с ножом.
   — Ладно, черт с тобой, возьму только две. У тебя восемь останется, тебе мало?
   — Отдай! — Килька бросился на него.
   Гоша побежал.
   Конечно, он бегал быстрее младшего брата, но здесь, в лесу, когда надо то и дело прыгать через стволы, пробираться сквозь ветки, петлять меж кустов, преимущества у него не было. Даже наоборот, Килилу, верткому и маленькому, бежать здесь удобней. Гоша слышал за спиной топот и треск, боялся остановиться, но и бежать, не оглядываясь, было страшно. И он придумал: на бегу развернул пакет, выхватил из сумки пачку денег, наугад разделил на две части и одну, ту, что побольше, кинул за спину. Килька не дурак, он увидит. Он поймет: бежать за братом — можно не догнать, а эти деньги потом не найдешь. Да еще кто-нибудь может сюда забрести, подобрать.
   Гоша рассчитал правильно: Килил, пробежав несколько шагов, остановился, вернулся и начал торопливо собирать бумажки, разлетевшиеся во все стороны.

22

   Ломяго навещал Самира регулярно.
   — Ну что, однояйцевый, — спрашивал он почти добродушно, — трудно жить по закону, а?
   — Нетрудно, когда все живут.
   — А ты на всех не смотри, — советовал Ломяго, — а то глаза разбегутся.
   — На тебя, что ли, смотреть? — Самир говорил с открытой неприязнью, понимая, что теперь от его вежливости ничего не зависит.
   — А хоть бы и на меня! — не отказывался от такого внимания Ломяго. И уходил, испытывая к Самиру чуть ли не приятельские чувства. Он вообще в последнее время как-то подобрел и посветлел. Много работает, ведет здоровый образ жизни, выпивает только вечером и только с женой, не доходя до запретной дозы, беседует с Люсей о том, что каждый, кто думает о судьбе Родины, обязан исполнять свой долг максимально честно. Люся сперва фыркала, но помаленьку увлеклась темой и стала вполне искренне поддакивать, и у них таким образом получался теперь союз не только семейный, но и гражданственный. Невообразимо приятно было также, обходя подведомственные «точки», возмущаться при виде денег, которые ему пытались, как обычно, всучить, и произносить при этом фразу:
   — Я погоны не продаю, ясно?
   Владельцы точек участливо спрашивали:
   — У вас что, месячник по борьбе? Скорей бы кончился!
   Они не о временном убытке Ломяго печалились, они боялись, что после окончания месячника (в котором были уверены, хотя Ломяго и отрицал) лейтенант возьмет с них в два, а то и в три раза больше — в порядке моральной компенсации.
   Правда, вчера Люся подвела, обидела. Соглашалась, соглашалась с правильными мыслями Ломяго, поддерживала разговор, и вдруг:
   — Между прочим, у нас не все к школе еще готово. Анька раздетая совсем, нудит: какие-то джинсы ей с вставками надо за две тысячи, Сашке — учебники, тетради, тоже джинсы надо бы, рюкзачок весь истрепался у него. Я посчитала, тысяч восемь требуется как минимум.
   — До зарплаты погоди.
   — А когда она?
   — Через неделю.
   — Сказал! Поздно будет!
   — А что я сделаю. Ну, тысячи три у меня есть.
   — Маловато. И вообще, Игорь, ты, конечно, правильно все рассуждаешь, но как жить мы будем, я не представляю.
   — Как жить? Молча! — ответил Ломяго любимой присказкой и в тот же день начал просить у сослуживцев взаймы. Дать ему дали, но с какими-то странными улыбками. Ломяго не знал, что о нем уже ходят разные и необыкновенные слухи. Один из самых разительных: будто Ломяго пошел в церковь и окрестился, не будучи до этого крещеным. Потом причастился, исповедался, и поп будто бы запретил ему делать все то, что не вписывается в должностную инструкцию. Епитимью наложил вроде того... Конечно, вранье. В церковь Ломяго действительно заходил, это видели, но крещен он с малолетства, а всякими причастиями и исповедями не увлекается, духовника у него нет, зашел он просто поставить свечку в день памяти бабки, которую помнил и любил.
   Был также слух противоположный: Ломяго посчастливилось найти тайную кормушку, настолько хорошую, что он решил во всем остальном очиститься и выглядеть благородным. Бывалым людям в это мало верилось: человек, привыкший брать, после миллиона рублем все равно не побрезгает. Умом, может, воспротивится, но рефлексы сработают, возьмет.
   Как бы то ни было, начальство стало присматриваться к лейтенанту. Если нашел кормушку и не делится — достоин осуждения и принятия мер. Если ударился в поповские добродетели — опасен, может настучать, подвести, просто предать. На всякий случай кадровикам дано было задание из личного дела Ломяго состряпать подборку фактов понегативнее, которые в совокупности указывали бы на его непригодность.
   А Шиваев посоветовал приятелю сходить к психологу.
   Ломяго обиделся:
   — Ты что, ненормальным меня считаешь?
   Шиваев объяснил: психолог не психиатр, и не в поликлинику надо идти или в больницу, а создана при ГУВД целая психологическая служба. И она помогает сотрудникам решать душевные проблемы.
   — Да нет у меня никаких проблем, тем более душевных!
   — Как хочешь, Игорек. Просто мало ли... Помнишь Дедюхина? Тоже вот так чего-то задумался, ходил смурной, а потом жену и кошку из пистолета расстрелял, сам с третьего этажа. Главное, и жена и кошка выжили, а он башкой об асфальт — и сразу.
   — Не дождетесь! — сказал на это Ломяго.
   Шиваев обиделся:
   — Будто кто-то ждет! Ему по-дружески говорят, а он...
   И Ломяго, поразмыслив, пошел-таки к психологу.
   В коридоре, перед дверью с табличкой «Психолог Д. И. Акулов» сидела небольшая очередь, и все стеснялись друг друга, будто пришли в вендиспансер. И очень уж долго принимал каждого посетителя психолог. Ломяго схитрил: сказал, что отойдет на минутку, а сам, выйдя, купил пива, взял газету, сел на лавку в ближайшем сквере, прихлебывал пиво, курил, читал. Загадал: если вернется, а очередь прошла, значит не судьба.
   Но, когда вернулся, из кабинета выходил как раз тот человек, за которым он занимал.
   Пришлось войти.
   Д. И. Акулов, совсем еще молодой человек, лет тридцати, высокий, красивый, уверенный в себе (вот уж у кого точно нет проблем!), встретил Ломяго радушно и участливо, но Ломяго это не понравилось: так с больными себя ведут.
   — Ну что, ж Игорь Денисович, поговорим? Должен сообщить вам, что все сказанное здесь останется между нами. Тайна исповеди, так сказать!
   Ломяго и эти слова не понравились. Исповедоваться он не собирается. А что касается тайны — ага, бреши больше. На бланке у тебя, между прочим, уже моя фамилия записана. И черт тебя знает, что ты еще там понапишешь. И любой, кто захочет, кому понадобится, сможет все это запросто прочитать.
   И тут Ломяго догадался, что закадычный дружок Шиваев его элементарно подставил. Обвел вокруг пальца, как дурачка. Уговорил пойти к психологу — и теперь абсолютно неважно, что там напишет этот Д. И. Акулов, важен сам факт посещения. Пошел к психологу — значит сам признал: что-то не так. А если сам признал, то другим тем более карты в руки. Ах дурак, ну и дурак!
   — Извините, — сказал Ломяго, вставая. — Я ошибся кабинетом.
   — А я так уверен, что не ошиблись! — заявил психолог, пытливо заглянув в глаза лейтенанту и изображая из себя знатока человеческих душ. Но в душах Ломяго и сам знаток, на арапа его не возьмешь. И он спокойно ответил:
   — Мне лучше знать вообще-то.
   — Самое распространенное заблуждение! — тут же воскликнул психолог. — Вы и десятой доли в себе не знаете! Побеседуем — и будете знать если не всё, врать не буду, но еще одна десятая доля прибавится! Для вашей же пользы!
   — Что для моей пользы, я сам как-нибудь соображу.
   — Зачем же вы тогда пришли?
   — Я же сказал: ошибся, — сказал Ломяго, сознавая, что в этом слове заложен двойной смысл.
   Ошибся, сглупил, вот в чем проблема, но в ней он разберется единолично, без всякого психолога.

23

   — Ладно, — сказала Полина Шацкому. — Ладно, признаюсь. Понимаешь, я не верила, что ты влюбился. Но замуж я за тебя не могу. У меня другие планы. Пожить с тобой могу, если хочешь.
   — Очень хочу.
   — Ладно. Тогда признаюсь. Я боюсь.
   — Чего боишься?
   — Что обманешь. Мне гарантию хорошо бы.
   — Денег, что ли?
   — Да. Только не обижайся.
   — И сколько?
   — Ты вообще знаешь, сколько девушки с моими данными берут?
   — Не знаю, — соврал Володя. — Но я тебя хочу женой сделать или подругой хотя бы, а не любовницей за деньги.
   — Я не собираюсь с тебя все время тянуть. Но один раз — для гарантии.
   — Сколько.
   — Три тысячи.
   — Немало.
   — Твое дело.
   — Хорошо. Согласен. Но я тоже попрошу аванс. Сама понимаешь. И сейчас же.
   — Прямо здесь, что ли?
   — Зачем, домой ко мне поедем.
   — Ладно. Но, извини, сначала деньги.
   — Вот дома и рассчитаемся. Бл.., — влюбленно выругался Володя, — что со мной творится? Я ведь терпеть не могу расчетливых девушек! А тебе все прощаю.
   — Я не расчетливая, я предусмотрительная.
   Вечером Полина передавала деньги Васе.
   — Ага, — сказал он. — Все-таки решила, чтобы наверняка?
   — Да.
   — Ну, отлично. Тебе как, труп сфотографировать или на слово поверишь?
   — Поверю на слово.
   — Особые пожелания будут?
   — Какие еще пожелания?
   — Ну, недавно тоже одна тетка попросила одного мальчика успокоить. Он ей изменил, а она обиделась. Но попросила, чтобы лицо не трогать. Говорит, хочу на него последний раз в гробу полюбоваться.
   — Тьфу, придумываешь х... знает что!
   — Если бы придумывал...

24

   Самир наконец дождался ответа Тимура Ахмеджановича. Тот слегка прихворнул, работал в своем загородном доме, туда и позвал к себе Самира, что было и высочайшей честью, и знаком особой важности затронутого вопроса.
   Этот дом с галереями, белый, с внутренним двором, напомнил Самиру о родине. Дожидаясь Тимура Ахмеджановича, который плавал в бассейне, Самир сидел в тени дикого винограда за столиком, куда ему принесли чай и фрукты, смотрел на два облачка, одиноко повисших в голубом небе, и ему подумалось: в природе все хорошо и правильно, зачем люди не умеют так же? Зачем портят себе и другим жизнь? Почему не умеют договориться?
   Тимур Ахмеджанович появился.
   — Позвоночник, — сказал он. — Врачи сказали — осторожная гимнастика и как можно больше плавать. Чувствую, буду жить в воде, как дельфин, мне только в воде хорошо.
   — У меня отличный мануальщик есть, — сказал Самир из вежливости, понимая, что у Тимура Ахмеджановича свои мануальщики, самые лучшие. Тот подтвердил это, махнув рукой и сказав:
   — Э!
   Дескать, знаем мы этих мануальщиков-шмануальщков, никакого толка! И заговорил о деле.
   — Странная история. Никто не говорит причин. Это даже подозрительно как-то.
   — Может, у них кампания такая?
   — Я бы знал.
   — А что говорят, если не секрет?
   — Говорят: обнаружили злоупотребления, вот и проводим мероприятия.
   — Очень смешно, — деликатно улыбнулся Самир. — Почему тогда они их везде не обнаруживают?
   — В этом и вопрос. Из твоих никто не насолил лично какому-нибудь местному начальнику?
   — Нет.
   — То есть причин на вас разозлиться не имеется?
   — Не имеется. Все делаем правильно, платим что надо куда надо и кому надо. У меня есть мнение, Тимур Ахмеджанович.
   — Говори.
   — Я думаю, это армяне нашли ход. Не знаю, к кому, но нашли. Они давно хотят нашу стоянку купить. Они на этом месте заправку хотят поставить.
   — Сам с ними не общался?
   — Они давно не приходили. Я даже думал, почему не приходят? Ясно: армяне.
   — Да, — согласился Тимур Ахмеджанович. — Больше некому.
   — Точно они.
   — Ну, тогда буду искать, на кого они вышли.
   — Найдите, Тимур Ахмеджанович. А мы, конечно, с нашей стороны...
   Тимур Ахмеджанович поморщился и поднял руку, прекращая слова Самира, суть которых знал наперед:
   — А, перестань!
   Действительно, зачем говорить об очевидном?

Часть IV
Финал. Эпилог. Приложение

Финал

1

   Юрий Иванович включал телефон раз вдень: позвонить жене и сказать, что командировка затягивается. Обычно она начинала его упрекать: уехал неожиданно, не предупредил, не говорит толком, где находится, что за секреты? Это должно было убедить Карчина в том, что Лиля скучает. Но он чувствовал, он слышал сквозь ее голос: ей одной вполне хорошо.
   На этот раз Лиля сообщила с тревогой (потому что неприятности мужа могут обернуться неприятностями для нее), что несколько раз домой звонил разгневанный Линьков, ищет его, спрашивает, почему отключен мобильный телефон.
   Карчин тут же перезвонил Линькову.
   — Роман Валерьевич, это Карчин...
   Линьков тут же закричал с мощью бывшего прораба, привыкшего перекрикивать шумы стройки:
   — Это что за шутки, Карчин? Ты куда пропал?
   — Да все элементарно! — заторопился Юрий Иванович. — Ехал по делам, аж в Вологодскую область понадобилось, попал в аварию, машину никак на ход не могли поставить, да еще такая дыра, что телефон из сети выпадает все время...
   — А на поезде ты не мог добраться? Машину, что ли, стережешь? Ты сколько уже там?
   — Да все уже сделали, уже еду фактически!
   — Фактически или практически? — язвительно спросил Линьков, любящий цепляться к словам.
   — Утром буду.
   — Ну, смотри. Теперь давай объясняй, что произошло.
   Карчин объяснил.
   Линьков слушал, хмыкая и матерясь, слова Карчина будто убеждали его в чем-то. И вскоре он свое убеждение высказал. Он воспринял то, что Карчина оставили без поддержки, отдали на милость милиции, отняли у него функции распорядителя по проекту «Стар-трека» и все остальное не как репрессии против Карчина, а как прямой вызов ему, Линькову. Ибо, логично рассудил он, в его присутствии не посмели бы так обращаться с близким ему человеком. Но Линьков все поставит с головы на ноги и этим докажет, что с ним лучше не связываться. Если бы они знали о его перспективах, каждый в штаны тут же наложил бы, уже в который раз намекнул Линьков на свое скорое выдвижение в заоблачные высоты, откуда доносится лишь клекот орлов, а орлы у нас известно кто, причем в считаном количестве.
   И по заслугам, если выдвинут, подумал Карчин о Линькове, когда разговор закончился. Воистину великий человек: не позволяет ущемить ни себя, ни кого-либо из своего окружения. Потому что ему еще понадобится команда людей по-настоящему преданных, своих. В том числе и там, где клекот орлов. Следовательно, и Карчин может оказаться в непосредственной близости к заоблачным высям.
   Он пошел от берега речки, где забавлялся ловлей красноперок, к дому.
   — Надо ехать, Оля.
   — Давно пора, — сказала Ольга.

2

   У Гоши оказалось почти две тысячи; он надеялся, что Килил, у которого осталось целых восемь (по его предположениям), не будет чересчур возмущаться, когда вернется домой. Лишь бы с ножиком опять не полез, дурачок, а то ведь придется принять ответные меры. Отнять нож и настучать по голове. Гоша связался с Супер-драйвером, сообщил, что готов заплатить вступительный взнос. Ответ был кратким.
 
   Suрег-driveг. В 23 часа у гостиницы Молодежная, черный Мерседес с флажком партии на капоте.
   Gоshа. А какой флажок у партии?
   Super-driver. Извени, забыл, разослал рисунок только членам партии. Смотри.
 
   И Супер-драйвер прислал рисунок флага ПИР: на черном фоне белое изображение мозга и короны над ним. Полукругом надпись: «Интеллектуалы всех стран, соединяйтесь!»
   Гоша оценил деликатность Супер-драйвера: до «Молодежной» ему десять минут пешком (свой адрес, как и прочие данные, он послал еще раньше, отвечая на анкету кандидата в члены ПИР).
   Выходя, Гоша столкнулся с Килилом, который задержался, потому что перепрятывал деньги.
   — Сволочь! — только и сказал Килил, проходя мимо, и Гоша понял, что брат уже успокоился или, по крайней мере, смирился с потерей части денег. И это было действительно так. Сначала Килил, плача от злости, придумывал, каким способом вернуть отобранные Гошей деньги, а потом остыл: у него все-таки осталось больше трех тысяч, а начнешь задираться, требовать или еще что-то, Гоша может разозлиться и сдаст его милиции, деньги-то все-таки ворованные. И посадят, на самом деле, в колонию, а ему этого вовсе не надо. Надо теперь думать о другом: как уехать, если он теперь на учете и его будут ловить по всей стране? Вопрос большой, серьезный, ответа на него Килил пока не нашел.
   Без пяти минут одиннадцать Гоша был у гостиницы. Но и «Мерседес» с флажком уже стоял там. Окна темные, ничего не видно. Гоша подошел и встал перед машиной, показывая, что это он — тот, кого ждут. Дверца открылась, Гоша сел внутрь. Он увидел мальчика постарше Килила, совершенно обыкновенного, который протянул ему руку для пожатия и сказал:
   — Привет. Я брат Супера. Супер-драйвера, в смысле.
   Они сидели сзади, шофер был отделен непрозрачным стеклом.
   — Что-то ты слишком молодой, — сказал Гоша.
   — Для брата? Братья и меньше бывают.
   — Для доверенного лица.
   — А он больше никому не доверяет. На.
   Мальчик протянул бумажку. На ней было отпечатано с помощью принтера: «Удостоверяется получение от Сивохина Г. М. вступительного взноса в ПИР и его вступление в ПИР». Дата, подпись Супер-драйвера: буквы "С" и "у", а потом завиток.
   — Членские билеты будем выдавать чуть позже, — сказал мальчик. — Вопросы есть?
   — Какие к тебе вопросы?
   — Я брату передам.
   — Сам напишу.
   — Ну, твое дело. Давай деньги-то.
   Мальчик взял деньги и, не считая, сунул их в карман.
   — У нас доверие, — объяснил он. — Хотя, если обманешь, тебе же хуже. Подвезти?
   — Я близко живу.
   — Это мы знаем. Просто ты на такой машине не ездил. Она плывет, а не едет.
   — Ну, подвези.
   Мальчик нажал на кнопку и сказал:
   — По Дмитровскому к центру!
   Ехали всего минуту, но Гоша действительно успел почувствовать плавность и комфортность хода этого авто-корабля. Брат Супер-драйвера поглядывал на него с простодушной хвастливостью, будто машина принадлежала ему.
   У метро Гоша вышел, спросив:
   — А когда будет встреча?
   — Тебе напишут.
   — Ладно.

3

   Шацкий поставил машину и направился к подъезду. Набрал код, открыл дверь. Сзади послышались шаги, и вместе с Володей в подъезд вошел молодой человек с большим букетом цветов.
   — Спасибо, — сказал он, благодаря за открытую дверь.
   Вместе вошли в лифт.
   — Мне последний, — сказал молодой человек.
   Володя нажал кнопку своего этажа, встал лицом к дверям. Сзади одуряюще пахло дешевым одеколоном.
   Живы в нас еще первобытные инстинкты, подумал Шацкий иронически. Вот кто-то сзади — и уже неприятно, уже ощущение какой-то опасности. Глупо.
   Через минуту молодой человек без букета вышел из подъезда и пошел вдоль стены дома, свернул за угол. Там сел в машину и поехал. Через некоторое время, проезжая вдоль набережной, открыл окно и что-то выкинул в темную ночную воду.

4

   Ольга, вернувшись, обрадовалась, что Килил нашелся, и огорчилась, что нет Герана. Впрочем, она к этому была готова.
   Пора было выходить на работу, писать объяснительную, жить дальше. Карчину не звонила: ждала его звонка. Он обещал позвонить сразу же, как только немного разберется в своих делах. Видимо, не разобрался.

5

   Линьков в считаные часы добился того, что машина закрутилась в обратную сторону. Глупое дело Карчина, связанное со стариком и скандалом в милиции, пообещали закрыть. Вероломного Юшакова отстранили от проекта, Линьков взялся сам добиться оформления бумаг в ближайшие сроки. Очень удивлялся Карчину: как это может быть — знать, что мальчишка спер документы и не выбить их из него? Не отдает? — давить на семью, чтобы она давила на него!
   — Пробовал, — сказал Карчин.
   — Плохо пробовал. Я уезжал, думал — ты в два дня все решишь. А у тебя вон что, оказывается.
   — Не все так просто.
   — Да все просто! — возразил Линьков.

6

   В квартиру Сивохиных, позвонив в дверь и сказав, что обнаружена утечка газа и нужно проверить трубы, вломилась группа людей в масках. Перевернули всю квартиру, нашли в столе Гоши сумку Карчина, а в его книгах — доллары, но немного, куда дел остальные, Г. Сивохин не признавался. Говорили с ним отдельно, строго и особо. Он не выдержал разговора и указал на малолетнего брата. Стали того искать, но он исчез. Взяли по подозрению в соучастии мать Г. Сивохина, О. В. Сивохину. Взяли чуть позже и П. А. Сивохину по подозрению в причастности к преступлению: в лифте своего дома обнаружен убитым адвокат В. Шацкий, занимавшийся делом Карчина, т.е. и Сивохиных; П. Сивохина могла как минимум что-то знать, потому что ее с ним видели.
   Карчину об этих событиях ничего не было известно. Звонил домой Ольге, никого не заставал, а доехать не мог из-за катастрофического отсутствия времени. Возникновение из небытия украденной сумки с документами и прочим содержимым, исключая деньги, о которых он и не печалился, сделало его почти счастливым человеком и утвердило в мысли, которую он чуть было не подверг сомнению: нет в жизни нерешаемых проблем и тупиковых ситуаций. Правда, на этот раз решил вопрос не он, а Линьков. Но то, что Линьков стал его благодетелем, — чья заслуга? Роман Валерьевич не всякого человека держит за своего, следовательно, это ему, Карчину, плюс.

7

   Геран, узнав о том, что происходит с его бывшей семьей, понял: пора уезжать из Москвы. Он пришел к Самиру взять паспорт.
   — Нет проблем, — сказал Самир. — Но такая штука: на наш коллектив сильно наехали сейчас, знаешь? А ты член коллектива, разве нет?
   — Я уволиться собираюсь. Уехать хочу.
   — Какой ты! То работаешь, то не работаешь, то уволился, то опять пришел, то опять уволиться хочешь! Пойми тебя! Ладно, я не держу, — великодушно сказал Самир. — Но ты же был в коллективе, нет?
   — Я был всего лишь сторож.
   — А хоть кто. Ты слушай. Мы решили так: по тысяче долларов все собираем. На взаимопомощь для всех.
   — У меня нет таких денег.
   — Э, брось. Такие деньги у любого мужчины есть, когда надо.
   — У меня нет таких денег.
   — Возьми у жены, у сына, у него много. Если уже не взял, а?
   — Он не сын. Но не в этом дело. Денег я ни у кого не брал и вообще ушел из семьи, сам знаешь, квартиру ты же мне нашел, спасибо.
   — Пожалуйста. А с деньгами я не тороплю, принесешь завтра, послезавтра. Тогда паспорт отдам.
   — То есть ты хочешь, чтобы я выкупил паспорт?
   Самир всегда считал Герана человеком не очень умным, Самиру показалось смешно, что он начал придумывать какие-то причины, чтобы взять у Герана денег. У неумных людей деньги берут без объяснения — просто потому, что надо. Но он не привык переключаться с одной игры на другую: даже в глазах неумного человека не хочется выглядеть несерьезным.
   — Глупость не говори, — сказал он. — Это просто условие.
   — А я ведь подозревал что-то в этом роде, — задумчиво сказал Геран. — Когда ты попросил у меня паспорт, я подумал... Но понадеялся, что ты все-таки не такой подлец, Самир.
   — Я подлец? — оскорбился Самир. — Ты не путай, а то перестану с тобой вообще как с человеком говорить! Я у тебя паспорт в самом деле для договора брал, чтобы оформить! И оформил, между прочим! — указал Самир на какую-то папку. — Я тебе разве сказал сразу: дай денег за паспорт? Сказал или нет?
   Геран молчал, понимая, чем все кончится, независимо от его слов.
   — Сказал или нет? Не сказал! Я надеялся, что ты, как все, как мужчина, дашь денег на общее дело! А ты не даешь! Ты хочешь сбежать! Что мне остается? Нет, скажи, в чем я не прав? А?
   — По-своему ты прав, Самир, как всегда.
   — Ну? И о чем тогда разговор?

8

   Борис Борисович Шиваев вызвал М. М. Тот явился без сына, что облегчило задачу Борису Борисовичу. А задача была непростая: заставить старика забрать заявление и подтвердить, что он не имеет к Ю. И. Карчину никаких претензий. Начал он так:
   — Михаил Михайлович, хочу задать вопрос: как вы относитесь к коррупции, к мафиозным группировкам, к бандитизму?