Словин Леонид Семёнович. Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)

   - Здесь, что ль ? - гмыкнула она.
   - А что ? - сказал он и стал расстегивать штаны. Девица, поглядывая на милиционеров, зашлась от хохота,
   В глазах ее блеснули озорные искорки, а ртом она издала неприличный звук:
   - Где это такие кукурузы выращивают ? У армян, что ль ?
   Но капитан в форме их жестко одернул, и Алекс на минуту опомнился.
   Коллеги тихо пели. Хорошо пели. Или, может, так ему казалось? Песня была старинная, по-русски протяжная и печальная.
   У него закипело в глазах. Хотелось обнять всех и выплакаться. Голова его упала на плечо капитана. Тот погладил его по волосам. Как отец - сына.
   Алекс отключился...
   Он уже не видел, как подошел к столу хозяин ресторана и, протянув счет, понимающе глянул на полутруп на плече капитана:
   - А, может, посмотреть? Может, где снаружи лежат ...
   - Да нет...
   Прилично разогретые костромские коллеги, пошатываясь, полезли по карманам, потянули из заначек... Внезапно проснувшийся израильтянин стукнул кулаком по столу:
   - Всем назад! Кому из нас платят получку долларами?!
   Он достал кошелек.
   Снова появился "газик". Новые друзья воодрузили израильского коллегу на сиденье, словно хрупкий, из хрусталя сервиз, и погнали к гостинице.
   Вводили его вместе с хихикающей девицей.
   Виктор и Анастасия сидели в фойе: они уже связались по телефону с милицей и выяснили, где их подопечный.
   Девица пела и размахивала сумкой. Милиционеры демонстрировали абсолютную трезвость, что им не очень удавалось.
   Виктор сморщился, словно угодил в блевотину. Анастасия, закрыв глаза и сжав до боли губы, отвернулась.
   На лицах у регистраторш плавали сонными рыбами понимающие ухмылки.
   - Чего, - твердо сказал им милицейский капитан в форме. - В первый раз видете, да ?
   Выражение его лица ничего хорошего не предвещало, и гостиничные сразу же успокоились.
   - Давай лифт, - бросил жестко капитан одной из них.
   Она послушно пошла вызывать лифт. Потом Алекса проталкивали в его узкую дверь. Лифт сотрясался от усилий доброхотов.
   - Правей, ну ! Да куда же ты? Правей ,сказал тебе...
   Ключ в двери крутился и никак не мог попасть в замок. В конце концов, дверь отворилась и все ввалились в открывшийся проем.
   - Клади на кровать ! - раздался срывающийся от напряжения голос курносого. - А ты, чтоб здесь осталась. - Приказал он слегка притихшей девице. - Пока не проспится. И не давай ему ложиться на спину: сразу переворачивай...
   - Наклюкался, - с омерзением бросила Анастасья.
   Виктор пожал плечами. Он эту историю близко к сердцу не принимал. Да какое ему, в конце-концов, дело до этого идиота?!
   Они сидели в номере Анастасии. Она - перед зеркалом, он - уставившись в телевизор.
   Виктор снял телефонную трубку.
   - Далеко звонишь?
   - В турбюро. Вдруг что-нибудь проклюнулось...
   - Напрасно торопишься: тише едешь, дальше будешь, - выдавила она, не разжимая губ. В них была кисточка: она подкрашивала ресницы.
   Виктор не среагировал и снял трубку. Он набирал номер. Сначала было несколько гудков, потом - записанный на автоответчике и чуть дребезжащий из - за расстояния голос.
   - Я по объявлению! Мог бы вам помочь. Свой телефон оставить не могу. Сами понимаете. Позвоню завтра. Перед обедом...
   Виктор свистнул и выразительно посмотрел на Настю. Что это она там сейчас говорила?
   На ее лице застыло выражение напряженного ожидания.
   Вот и красивой ее не назовешь, мелькнуло в голове Виктора, а есть что - то такое, что не во всякой женщине обнаружишь, что не даст пройти. Невольно взгляд но бросишь.
   Он еще раз оглядел ее: медные пряди волос, ясные серые глаза, правильно очерченные губы...
   Она подошла к нему. Смотрела настороженно, словно спрашивала: неужели началось?
   Виктор позвонил вниз, спросил, когда поезд. Положил трубку.
   - Пошли будить заморского дружка. Возвращаемся в Москву через два часа. Полно дел еще.
   Анастасия пожала плечами и отвернулась.
   - Ну уж нет, сестрица ! - насмешливо бросил он.- Пойдешь со мной. Его, может, еще приводить в себя надо: поможешь...
   По ее лицу пробежала гримаса.
   - Там эта блядь...
   - Вот уж не думаю, - недобро усмехнулся он. - Не до нее ему...
   Дверь в номер Алекса не была закрыта на замок. Девица, свернувшись калачиком, лежала на софе. Из под смятой миниюбки белыми похабными прожекторами светили здоровенные ляжки: таких только запрягать. А потом пахать, и пахать.
   Вымазанный в рвоте израильтянин валялся на полу.
   - А ну пошла ! - толкнула деваху туфлем Анастасия.
   - Че, - протянула та, спросонья. Еще не очухалась.
   - Сказала, пошла, давай ! - грубовато подтолкнула ее рукой Анастасия, и рукой и стала стягивать с софы.
   Продрав глаза, девица тряхнула рыжей чолкой:
   - Что я, дура, что ли ? Плати прежде! Без денег не тро нусь !
   Скривив рот и прищурившись, Виктор сунул руку Крончеру в нагрудный карман, вытащил и брезгливо протянул ей пятидесятидолларовую банкноту.
   - Мало ! - моргнула белесыми глазами деваха и втянула в себя воздух. - Давай еще столько же...
   - Чего ? - взбесился Виктор. - Сейчас я ментов приглашу. С ними будешь торговаться...
   Он взялся за трубку телефона.
   Девка поспешно схватила сумку и, подпрыгивая на ходу - туфля плохо оделась - рванула к двери.
   - Эй ! - Виктор принялся тереть в ладонях уши израильтянина. Очнись, мудила !..
   Крончер выворачивался. Не давался.
   Виктор стянул с него куртку, освободил одну руку и повернул Крончера на бок. Стал расстегивать одежду.
   Алекс не открывал глаз.
   - Эй, - начал закипать Виктор,- сказали тебе? Вставай, еврей!
   - Ну да, еврей! Не араб ! - подтвердил пьяно Алекс. - Можешь документы проверить. - Израильтянин...
   Лишь дважды в жизни он почувствовал, что оба этих
   понятия сливаются воедино. И оба раза это было связано с уничтожением гитлеровцами еврейского населения Европы.
   Впервые - когда еще в первом классе школы, услышав о шести миллионах погибших, горестно, со слезами на глазах спросил у отца:
   - А где же была израильская армия?
   А еще раз, когда ему и его сверстникам, старшеклассникам, приехавшим в Освенцим по программе школьного обучения, пришлось участвовать в массовом побоище с местными бритоголовыми - неонацистами со свастиками на куртках.
   Чернышев стащил с него брюки и махнул рукой в сторону Анастасии:
   - Давай в ванную его...
   Они втащили его в ванную и открыли кран. Напор гудящей ледяной струи обрушился на обалдевшего Алекса.
   - Зубур... - забормотал он. - Зубур!
   - Чего он там ? - спросил Виктор у Анастасии, но она пожала плечами.
   - Черт его знает, на иврите, наверное, что - то значит...
   Алекс задыхался, отряхивался, фыркал. Наконец, слегка протрезвевшими глазами взглянул на Виктора и Анастасию.
   Попытался прикрыться рукой - не вышло. Он был совершенно мокрым. Короткие темные волосы посверкивали, по смуглому лицу стекали струи. Он уже приходил в себя.
   Анастасия, пожав плечами, величественно удалилась.
   - Через полтора часа поезд, - объяснил Виктор. - Может, хочешь остаться с костромскими ментами ?
   - С кем, с кем ? - не понял Алекс.
   - Ну, как их у вас там называют? С местными полицейскими...
   - Едем !
   Он начал одеваться.
   Рубашка сразу прилипла к телу накрепко, словно ее приклеили столярным клеем и ее надо потом отдирать вместе с кожей.
   Выйдя из ванной и стряхивая с себя капли, обратился к Анастасии.
   - Есть у вас сушилка для волос ?
   Ни слова не говоря в ответ, она вышла и через пару минут вернулась с электроприбором.
   - Что это на иврите у вас "Зубур - Зубур" ?
   Алекс обалдело уставился на Виктора.
   - Да ты сам - то и вопил...
   Алекс досадливо зажмурился.
   - Это сленг. Армейский... Когда получаешь звание. И тебя в грязь голого, а потом еще из шланга поливают...
   Виктор с усмешкой глядел на смуглого иностранца: темные, цвета круто заваренного кофе глазища, длинные ресницы. Хмыкнув, бросил:
   - Головка бо-бо? Во рту ва-ва... Денежки тю-тю?
   Крончер скривился.
   - Хорош ты был! У вас чего? Не пьют, когда звания отмечают?
   - Это почему же? Я только недавно обмывал "капитана". Перед самым вылетом...
   День этот выдался долгим и беспокойным.
   Он чувствовал себя в своей полицейской форме не очень к месту в уличном калейдоскопе карнавальных масок.
   О командировке в Россию еще и речи не шло, хотя оставалось до нее чуть больше суток.
   В Иерусалиме праздновали Пурим. Вокруг, взявшись за руки, разгуливали коты и жирафы. Дракула с омерзительной рожей и кривыми зубами в пасти, держал под руку Принцессу Диану. Петух флиртовал с кокетливой лисой...
   Есть в этом дне что-то дерзкое, пьянящее, что сбивает с толку. Под ногами крутятся дети, визжат дудки, хлопают хлопушки, безостановочно трещали трещотки.
   Обычно отдающая легким снобизмом улица Бен Йегуды, куда нет въезда транспорту, а магазины, кафе и пиццерии выставили наружу свои столики, чтобы посетители могли видеть фланирую щую толпу, превратилась в огромную сцену.
   Кто-то стукнул Алекса пластиковым, полым изнутри молотком по фуражке: то ли счел, что он - тоже участник карнавала, то ли были у человека свои счеты с полицией.
   Буквально, продираясь через толпу вниз, к Нахлат Биньямин, Алекс обратил внимание на то, что в связи с праздником как смело уличных музыкантов и певцов. В таком шуме иартеллерийской канонады не услышишь.
   Здесь, рядом с парикмахерской "Марсель", еще недавно довольно скверно пел оперные арии лысоватый, в очках математик, из Санкт-Петербурга: его фотографию даже поместил популярный американский географический журнал. Голоса у бывшего петербуржца не было, но зато зарабатывал он больше, чем двое его коллег-математиков.
   Чуть наискось - играл на настольном,но не электрическом, органе Баха и Генделя способный парень из Сан Франциск. Иногда похаживал в белой хламиде с золотой короной из картона на голове Давид - царь иудейский с лирой в руках - тоже неплохой доход.
   Сейчас карнавал оставил всех без работы. Ну да ладно. Это ведь только один день...
   Алекс внимательно приглядывался: среди завсегдатаев улицы Бен Йегуда у него были свои люди. Отсюда он черпал информацию и здесь заводил знакомства. Сравнительно узкая и короткая, она, как магнит, стягивала сюда силовые линии человеческих лиц и характеров.
   На площади, у высокого, нафаршированного оффисами здания стояли "джипы" с пограничниками. Темно-зеленая форма, автоматы за плечами: с праздником террористы не поду мают считаться.Очаровательная брюнеточка в солдатской куртке с сержантскими нашивками сделала ему глазки, и Крончер подми гнул ей в ответ: так в старину переговаривались флажками сближающиеся корабли.
   Но Алекс двинулся в один из ее боковых присосков, в Нахлат Биньямин, еще лет десять назад - район полутрущоб. Сейчас здесь на вес золота был каждый квадратный метр: полузаброшен ные, в трещинах, с обсыпавшейся штукатуркой дома принаряди лись, наполнились жизнью и смыслом и щеголяли перед, как артисты в новом и ярком спектакле и сейчас щеголяли перед иностранцами экзотикой: странной, почти немыслимой смесью Востока и Запада.
   Тут в одном из бесчисленных ресторанчиков, Алекс Крончер заказал стол на четырнадцать человек. Он пригласил их обмыть присвоенное звание.
   И фон, и публика в Нахлат Биньямин, были другими. Тон задавали пабы и дансинги. Маленькие, но очень уютные ресторанчики и кафешки. Да и разгуливали здесь не образумившиеся обыватели с семьями, а расхристанная и шумная молодежь. Большинство - с пивными кружками в руках и замысловатыми, иногда вызывающе-ярко раскрашенными прическами. Парни в масках были одеты с нарочитой небрежностью и держались дерзко: я, мол, такой, хочешь останавливайся, хочешь - проходи ! Девушки - больше без масок, но с лихо разрисованными к Пуриму лицами, в довольно смелых нарядах.
   Алекс свернул в один из ресторанчиков.
   - Никто не приходил ? - спросил он хозяина, с которым был давно знаком.
   - Да ты же явился на час раньше...
   Рядом с его метром восьмидесятью пятью тот смотрелся, как маленький кустик возле телеграфного столба. Не помогали даже туфли с высокой подошвой. На затылке ресторатора болталась стянутая серебрянным обручем коса.
   - Гони меню...
   - До пяти у нас цены значительно ниже, - сказал хозяин: "деловой ланч". Только - чтобы потом меня не взяли за жабры: я, мол, делаю полицейскому скидки ! Этого мне еще не хватало...
   Официанты сдвигали столы и расставляли приборы.
   - Крончер, - послышались в двери голоса.
   Пришла первая троица, в основном, - такие же молодые офи церы полиции, как и он сам.
   - Может, вспомнить армию ? Вымазать тебя сегодня голенького в грязи...
   В течение двадцати минут подвалили еще люди: в форме и без нее. На столе появилась бутылка водки и еще две - вина.
   - На салат не нажимать, - провозгласил Алекс с первым тостом. Впереди стейки.
   Пили лихо: двое налили по маленькой рюмке водки, осталь ные - по полбокала вина.
   - Если ты в таком темпе будешь получать звания, Алекс... - поддел кто-то.
   - Так ты - лопнешь от зависти, - пообещал другой.
   - Это правда, Крончер, что ты начал заочно учиться на юридическом ?
   Алекс утвердительно кивнул.
   - Украсишь потом своим дипломом уборную... Его тебе также признают, как мне - графское звание... Кстати, - мой прапрадед был русский князь, толстовец. Приехал в Палестину еще до революции...
   Алекс пожал плечами:
   - Я все равно решил кончать очный: а так у меня хоть ба- за будет...
   - Сноб ! - завопило сразу несколько голосов.
   Потом перешли на профессиональные темы.
   - Этого парня, который пропал, так и не нашли? Крутой был малый: за свои двадцать лет - шесть арестов... Слушай, что нового с этим юношей, которого ты ищешь?
   - Спроси сержанта, он - эксперт...
   - Испарился.
   - На запчасти коллеги разобрали, - сострил кто-то.
   - За столом, о таких неаппетитных вещах ? - сделал гримасу здоровенный малый с рыжими усами.
   - Ладно, не пижонь, тоже мне....
   - Человечество идет к катастрофе. Когда у людей есть все, они начинают сходить с ума, - мрачновато заметил блондин с русским акцентом и налил в рюмку новую порцию водки.
   - Почему это все русские - философы ? Каждый - Толстой и Достоевский вместе...
   - Пошел к свиньям: зато румыны - не нация, а профессия...
   - Началось ! - криво улыбнулся один из гостей.
   - До чего дошло?! Почти каждые двое суток убийство! Две с лишним сотни убийств и большинство - на криминальной почве...
   - Каждую неделю разборка...
   - Перестреляют друг друга - нам же легче будет,
   - Бардаки, сутенеры, подпольные игорные дома...
   - Стоп, жеребцы ! Слыхали анекдот?..
   - Есть новость, слышали?- перебил его сосед.
   - Неужели свежая?
   - Как твои анекдоты,- отомстил тот.
   - Ты о чем это ?
   - Назначено совещание в верхах...
   Все взоры сразу примагнитило к рассказчику.
   - Говорят... - ощутил тот особую гордость: он знает, а они - нет. Встретились "Три Туза". На этот раз - у Амоса. Много я бы дал, чтобы пронюхать, чем это все для нас пахнет ?
   - Неужели снова все сверху до низу пертряхивать станут?
   - Крончер, там же куколка, с которой ты воркуешь, работает...
   - Мне чихать, у меня - праздник.
   - Как бы его тебе не испортили.
   - Не каркай, - зевнул в ответ Алекс.
   В заднем кармане его надрывался сотовый телефон.
   - Этого еще не хватало. Да! - рявкнул он у трубку и тут же сбавил тон. - О кей !...
   Звонил его непосредственный начальник из Генерального Штаба полиции.
   Крончера вызывал один из "Тузов". Тот, что занимался ка драми. Настроение у Алекса сразу испортилось. Разносы "Мужи- ка" были хорошо известны всем в полиции. Что за свинство - делать втык сразу после присвоения звания?
   Приятелям он ничего не сказал. Да, в общем, - они уже лениво потягивались. Вот - вот разойдутся.
   Минут через десять они остались вдвоем с блондином с рыжими усами: экспертом - фотографом.
   Официанты убирали посуду. В одной из бутылок еще видне лось на дне немного вина. Другая буталка была пуста: всю выпили.
   Водка тоже еще осталась. Грамм сто, не больше. Рыжий вызволил ее из рук официанта, вылил в рюмку. Залпом выпил. Официант даже отставил поднос, смотрел на него. Рыжий положил в рот большой кусок лепешки -" питы", смазав ее предварительно в тарелке с хумусом.* ( * хумус - сдобренная прянностями гороховая паста).
   - Оставь его, - сказал Крончеру подоспевший хозяин, и коса с серебрянным кольцом на его затылке многознчительно зашевелилась.- Сколько вас здесь, "русаков" ? Трое? Но толь ко из вас троих он один настоящий...
   Возвращаясь, Крончер думал о генеральном звонке.
   Все было непросто.
   Почему это шеф спросил его, слышал ли он о хирурге - профессоре Бреннере...
   Днем в Костроме он покинул группу гидов-стажеров сразу же после осмотра Ипатьевского монастыря. Сюда всегда привозили иностранцев. На площадке перед входом стояло несколько экскурсионных автобусов, слышалась английская речь.
   Алекс Крончер просигналил проезжавшему такси.
   Бывалый водитель немедленно признал в нем иностранца. Об служил по повышенному тарифу: рейс Ипатьевский монастырь - улица Шагова обошелся капитану Крончеру в 20 долларов, вместо пяти.
   Не без труда, но он все же нашел адрес, который ему передал эмиссар израильской полиции в Москве.
   Звонок верещал довольно долго и нудно. Потом послышался голос:
   - Кто ?
   Алекс был уверен, что там, за дверью, его пристально рассматривают в глазок. Ему показалось, он даже слышит хриплое дыхание.
   - Я из Израиля, моя фамилия Крончер... Алекс Крончер... - сказал он.
   - А что вам нужно? - подозрительно и тревожно спрашивал все тот же женский голос.
   - Поговорить с вами...
   - О чем ? -Дверь ему все еще не собирались открыть.
   Ему вдруг стало тоскливо. Он не знал, что сказать еще. Потом вспомнил совет эмиссара:
   - Если придешь к евреям, скажи несколько фраз на идише... Так быстрее поверят...
   - Но я не говорю на идише, - изумился Алекс.
   - Выучи ! - раздосадованно сморщился генерал.
   Алекс тщательно проговорил заученную фразу: " Я должен с вами поговорить..."
   За дверью сразу забеспокоились:
   - Тише, тише... Сейчас открою...
   Дверь приотворилась, и на Алекса с беспокойством взглянула крепко за шестьдесят женщина с неаккуратно причесанными седыми волосами в допотопном черном шерстяном платье.
   Она, буквально, затащила его внутрь, словно он был подпольщиком, который пришел на конспиративную квартиру не во время и не соблюдая мер предосторожности.
   - Что вы хотите ?
   - Мадам Злотник ? - спросил Алекс.
   - Ну ?! - полуспросила - полуответила женщина.
   Казалось, дальнейшая судьба ее и ее зависит от этого ответа.
   - У вас есть сын, Натан...
   - Толя, - не менее подозрительно откликнулась она.
   - И ему недавно сделали операцию... Пересадили легкое...
   - Кто вам сказал ? - намертво защищала она бастион своей неприступности.
   Он хотел ответить слышанным десятки раз от матери "сорока на хвосте принесла", но сдержался.
   - Вы мне не разрешите с ним встретиться?!
   - Его нет дома, - твердо и решительно ответила та.
   Алекс уже повернулся к двери спиной, когда послышался мужской голос:
   - Мама, кто это там ?
   Хоть бы она покраснела, эта старая карга!
   - А я знаю?! Говорит, что из Израиля...
   Теперь она обратилась к Алексу на идиш с тяжелым украинским акцентом, и ему стало неловко. Он ведь понял только пару слов.
   - Вы что, проверяете меня ? - сделал он вид, что разозлился. - Вот мой паспорт... - он вытащил и показал темносинюю книжицу с тесненными буквами на иврите и на англи йском.
   И это ему тоже велел сделать эмиссар: ни в коем случае не полицейское удостоверение.
   Из темноты вышел чернявый, с вьющимися волосами человек лет сорока.
   " Ему бы пейсы, черный костюм, и шляпу и был бы типичный "дос" обитатель "Меа Шеарим"- иерусалимского квартала, населенного ультрарелигиозными пуританами.
   Алексу снова пришлось представиться.
   - Можно мне поговорить с вами?
   - Идемте, - тот повел его за собой.
   Старуха шла следом за ними. Взглянув на Крончера, сын остановил ее:
   - Ну я прошу тебя!..
   Старуха отстала. Ее сын привел Алекса в комнату.
   Затхлость, старая и неуклюжая мебель.
   Алекс уселся на стул. Он уже понимал, что разговор предстоит нелегкий.
   - Вам ведь пересадили почку, господин Гольдштейн ?
   - А если да?
   - Профессор Бреннер, не правда ли ?
   - А почему вы отвечаете вопросом на вопрос ? - настороженно спросил старухин сын.
   - А что я, не еврей, что ли ? - усмехнулся Алекс.
   - Нет, - твердо заметил тот, - вы - израильтянин...
   - Это правда, - пожал плечами Алекс, - но мои родители из Москвы...
   - Нет, - покачал тот головой, - мы с Украины...
   Алексу стало тоскливо. Ему нехватало воздуха, детского гама, шума телевизора.
   - Можно у вас узнать, кто вам его порекомендовал?
   - Чего вы добиваетесь, господин Крончер ? - с явной опаской спросил Гольдштейн. - Зачем все это вы выспрашиваете ? Я простой инженер. Работаю на заводе...
   Алекс молчал. Пусть выговорится. Такие люди не могут глядеть опасности прямо в глаза. Они пытаются обойти ее.
   Чаплиновская ситуация, из которой исчез весь юмор, и оста- лись лишь боль и унижение.
   - Если вы имеете ввиду, на какие деньги я это сделал, то знайте: я их не крал и не присваивал. Это деньги моих близких - отца и матери...
   Старуха просунула голову внутрь. В глазах ее раненым зверем метались огоньки страха.
   - Оставьте нас в покое! Что вам надо ? Мы всю свою жизнь жили тихо и скромно. Мой муж был продавцом в магазине. Все, что скопили за жизнь, я отдала Толе...
   - Меня не интересуют ваши деньги: я не из налогового управления, терпеливо объяснял Алекс.
   Но ему не верили.
   - Все, что было, все ушло... - словно сдирая с раны окровавленный и засохший бинт, - трясла головой старуха. - Миша умер десять лет назад. Кто - Толя мог на свою инженерскую зарплату что - нибудь откладывать ? Я ? Его жена ? - показала она с укором на сына.
   Алексу казалось, он попал в омут семейных горестей и разочарований.
   Жалкие беды - жалкие люди ! Их не хватает не только на самоуважение и сдержанность - даже на отчаянье , не говоря уже о бунте, взрыве возмущения.
   - Жена ему их дала ? - волосы старухи были похожи на всклоколченную паклю. - Я ногтями вцепилась! Крохи, что после Миши остались, не дала тронуть ! Конечно, я - жидовка поганая, клоп, кровосос ! А несчастье пришло, она его выручила ? Детей взяла, и - за дверь ? "Он мне их еще переза разит", - сказала...
   Алекс прикрыл глаза. На него накатывало что-то клейкое, холодное, мокрое.
   - Два года Толя страдал... К кому мы только не обращались ?... Как только не лечились ?... Врачи - бессовестные: один говорит одно, другой другое, третий - третье. И все попробуй, все найди, все купи...
   Сын впился ногтями в несвежую скатерть на столе, хотя наверняка слышал эту историю десятки раз...
   - Ничего не осталось, - кольцо обручальное продала - то, что Миша мне на свадьбу подарил... Он был мне мамочкой. Он был мне папочкой... На пятнадцать лет старше... Кто мне помог ? Государство? Вы ? Или ваш Израиль ?
   Алекс почти точно знал, что сейчас будет: она начнет жаловаться и рассказывать о своих несчастьях. Но жалоб он не услышал, история ее была короткой и унылой. Жестокой. Как сама безнадежность...
   Голод... Холод... Эвакуация... Отец, погибший где - то под Ростовом он и воевать не умел: винтовки никогда в руках не держал... Ей с сестрой и матерью еще повезло: другим, - не так. Те, что не успели - остались. Смерзлись с землей, с зале деневшими лужами...
   А потом она встретила Мишу. В чиненной и перечиненной гимнастерке и стоптанных солдатских сапогах: две медальки на груди, знак ранения. Тоже всех потерял. Но он так хотел выжить ! Так хотел продолжить ! Так хотел завести семью! Вот он их и спас. Рубил мясо в магазине и всех потихонечку кормил. Не зарывался, не вылезал, не высовывался. Только уже много лет спустя поехал на Украину и там вырыл в лесу сундучок, а в нем - старинный свиток Торы, который из поколения в поколения передавался в семье.
   - Толика Бог спас... - слезились у старухи глаза. - Тора... Когда мне сказали, что без операции ему не жить, я стала искать, кто бы ее сделал. Поехала в Москву. Там один добрый человек у синагоги сказал, что знает кого - то, кто может нам помочь...
   - Вы ему дали деньги?
   - Конечно! А как вы хотите? Бесплатно?! Я рассказала ему про Тору. Он привез сюда, в Кострому, специалиста по таким вещам. Они пришли сюда. И тот, второй, взял Тору. А Толю повезли на операцию. В Таллинн...
   Алекс поперхнулся: тут были отзвуки истории, которую он слышал от московского эмиссара израильской полиции.
   " Убитый в Костроме от ножа партнер, специалист по антиквариата... Вот зачем они приезжали сюда!.."
   Ярость кипела в нем вместе с жалостью.
   Сомнений у Алекса не было: это Панадис!
   - Узенькие усики на круглом лице? - вырвалось у него.
   Старуха вонзилась в него ожесточившимся взглядом животного, у которого вот - вот отнимут единственного детеныша, и стала за спиной сына.
   Она его спасет. Она его никому не отдаст...
   " Импрессарио" заработал на этих несчастных дважды: и на операции и на продаже музейной редкости. Он же мог и заказать убийство партнера, чтобы не делить навар...
   Но если эту старуху свести с Панадисом лицом к лицу, она никогда и ничего не подтвердит... А, кроме того, не это - цель его презда в Россию!
   - У меня к вам просьба. Это очень важно... Вы что-нибудь знаете о вашем доноре? Кто он? Откуда?
   Старуха, еще не дослушав, принялась качать головой:
   - Что мы можем знать?! Оставьте нас в покое...
   Может ей пришло на ум, что почку могут отобрать, вернуть тому, кому она прежде принадлежала?!