Смит Дебора. Роковой рубин

   Александра провела рукой по заплаканным глазам — этот горестный полудетский жест на мгновенье приоткрыл ее истинную незащищенность перед жизнью. Но когда она опустила руку, взгляд ее был тверд.
   — Главное — не раскрывай моих тайн, Франни. А об остальном я позабочусь сама.
   Франни слабо улыбнулась, уходя в дверной проем, как в другую жизнь.
   — Ты ведь моя сестра.
   И, произнеся эти слова как клятву, она убежала, оставив Александру в одиночестве.

* * *

   Франни задумчиво бродила по саду между цветущими азалиями. Сад растянулся вверх по склону, огни Хайвью остались далеко внизу. Там празднично сиял полный музыки дом, где Дьюки танцевали с Вандервеерами, демонстрируя друг другу безукоризненную вежливость. Александра с мужем уехали час назад в сверкающем «Эдзеле», осыпанные рисом и конфетти. В сердце Франни глубоко запечатлелся прощальный образ сестры — улыбающаяся, стройная, в ореоле светлых волос, как ангел, спустившийся на грешную землю, — и кровавая капля рубина, поблескивающая в глубоком вырезе жакета.
   Теперь Франни хотелось побыть одной, чтобы поразмыслить о сказанных Александрой словах, о Карле Райдере. Они познакомились год назад на танцевальном вечере Прогрессивного клуба юных леди. Было такое элитарное увеселительное заведение в их городе. Клуб исполнял свой гражданский долг, организуя досуг молодых лейтенантов из Форт-Брэгга.
   Карл не был лейтенантом; он был сержант — водитель автобуса. Клубные матроны хотя и разрешили ему присутствовать на танцах, но пребывали в сильном беспокойстве. Этот юноша не мог составить достойной партии для прогрессивных юных леди. Происхождение подкачало.
   Действительно, он был всего лишь осиротевшим сыном фабричных рабочих и довольно рано остался без родителей. В восемнадцать лет, четыре года назад, он пошел в армию и любил ее искренне. До сих пор у него было одно стремление в жизни — быть солдатом. Но когда он увидел Франни у противоположной стены танцевального зала, все изменилось в одно мгновение. Она сидела за журнальным столиком и, никем не замечаемая, в отчаянии пыталась читать. Он подошел, весь затянутый и начищенный, холодный и вежливый, поклонился и сказал: «У вас печальные глаза, мисс».
   Это была взаимная любовь с первого взгляда — они ухитрялись встречаться тайно, пока ее родители не застукали их и не положили конец этому бесперспективному роману. Они сказали, что Дьюкам негоже водиться с фабричными рабочими — словно Карл навеки обречен быть фабричным рабочим просто в силу своего происхождения.
   Когда его перевели в Форт-Бенин, в Джорджию, она поклялась, что его не забудет. Каждую неделю она получала от него письма — их успешно скрывала от родителей сочувствующая ей домоправительница, и Франни бесконечно вчитывалась в его простые, серьезные, аккуратно выведенные слова.
   Она не знала, увидит ли его когда-нибудь снова.
   А узнав, что родители просто все подстроили, чтобы убрать его из ее жизни, она возненавидела их.
   — Франни.
   Откуда-то из темноты, из-за гряды кустов можжевельника, послышалось ее имя. Ее имя, произнесенное низким голосом Карла. Она кинулась к нему, удивленная, испуганная и счастливая. Обнявшись, они стали жадно целовать друг друга.
   — Что ты здесь делаешь, Карл? — прошептала Франни. Он был в гражданском. — Ты ведь не дезертировал, правда?
   — Разумеется, нет. Что же, по-твоему, я за человек? Я в отпуске, Франни. У меня отпуск на неделю. Я взял напрокат машину и мчался целый день, без единой остановки от самой Джорджии. Я должен был тебя увидеть. Меня переводят в Германию.
   — О нет!
   Он опустился на одно колено и взял ее руки в свои.
   — У нас не слишком много времени. Я понимаю, это безумие, но… поедем со мной. Я люблю тебя. Выходи за меня замуж.
   Как?! Вот так сразу?! А что, собственно, ждет ее здесь? Через год — колледж. Хорошо бы, конечно, изучать философию, но родители уже сказали свое твердое «нет», ибо всякая философия от дьявола и уж, несомненно, дело не обойдется без коммунизма. Они, похоже, вообще считали ее ни на что не годной — ни тебе особой красоты, ни хваткости Александры. Да и никакого желания рваться вперед и брать призы на этих вечных скачках. Но дело даже не в этом — главное, она безумно любила Карла Райдера.
   — Я согласна… Да… — Она встала на колени рядом с ним и поцеловала его. Карл откинул голову, словно бы собираясь издать ликующий вопль, она закрыла ему рот ладошкой. — Но как же нам поступить? — спросила она задумчиво, вроде бы обращаясь к самой себе. Карл пробормотал, целуя ее ладонь:
   — Сейчас я пойду и скажу все твоим родителям. Вот так! И пусть они сколько угодно орут и катят бочки на мое происхождение — слава богу, в Штатах защищены все права и все свободы. Ну, черт возьми, Франни, нам с тобой от этой страны только-то и нужно, что право пожениться.
   Эта его вполне возвышенная, но несложная идея насчет конституционных прав ни в коей мере не была ответом на ее вопрос, но Франни любила его манеру смотреть на вещи, она любила его до самого донышка его честной звездно-полосатой души.
   — Нет, нет, нет. Ты не понимаешь. — Она схватила его за руку, чтобы не допустить непоправимого. — Они посадят меня под замок, а тебя выгонят, а когда снова отопрут дверь, ты уже будешь говорить по-немецки, как чистокровный немец.
   — Я не трус. Я не хочу увозить тебя тайно, как вор…
   — Перестань, пожалуйста. — Она ласково взяла его лицо в ладони. — Я люблю тебя. Если ты действительно хочешь на мне жениться, надо бежать. Прямо сейчас. Поверь мне, другого пути нет. Мои вещи в мотеле, в городе. Мы там остановились в одной комнате с тетушкой и двоюродными сестрами, но у меня есть ключ.
   Он нахмурился.
   — Франни, если я поступлю таким образом, скажут, что у меня не хватило смелости сделать все как надо. Ведь твои родители и так уже думают, что я охочусь за деньгами Дьюков.
   — Ты должен быть выше этого. Надо действовать быстро. А родителям я, конечно, напишу потом, когда будет безопасно. После того, как мы поженимся. Тогда они уже ничего не смогут поделать. — Она твердо посмотрела на него. — Я слишком люблю тебя, чтобы рисковать потерять снова. И если ты любишь меня столь же сильно, давай не упустим этого шанса.
   Он серьезно, не перебивая, выслушал, потом вздохнул и сказал:
   — Ты уверена, Франни?
   — Да. А ты?
   — Я-то был уверен с той самой минуты, когда впервые тебя увидел. Тебе будет хорошо со мной. Я не злой, я не пью, я трудолюбивый, и я…
   — Я знаю.
   — Но вряд ли мы когда-нибудь будем богаты, Франни. Зарплата сержанта…
   — Я ненавижу богатство.
   — Не сходи с ума.
   — Я схожу с ума от тебя.
   Он поднялся на ноги и помог встать ей; оба серьезно, с пониманием посмотрели друг на друга.
   — Я хотел, чтобы у нас была такая же свадьба, как эта, — продолжал он. — Ты тоже достойна всего, что есть у твоей сестры.
   Франни передернула плечами.
   — Надеюсь, что нет, — ответила она и взяла Карла за руку. Они исчезли в темноте, и Франни ни разу не оглянулась.

* * *

   Сара лежала, крепко прижавшись к Хью, но даже его объятия и мирная, уютная темнота их спальни не могли ее успокоить. Она прислушивалась к привычным звукам старого бревенчатого дома — тихое поскрипывание дубовых потолочных балок под крышей, стрекот весенних сверчков за окном, слабое, едва слышное бормотание радиоприемника Рэйчел, доносящееся из ее спальни.
   — Хью погладил жену по плечу. Доктор Хью Рейнкроу. Какая замечательная у него профессия! Когда они поженились, в городке было множество сплетен. «Конечно, он гордость своей расы, но…» Сара их просто не слушала. Он любил ее так же сильно, как она его, а это редкостное счастье.
   Сара теснее прижалась к мужу, к его сильному телу, ощущая ладонью, как медленно вздымается и опускается его грудь. Он гладил ее по голове, и каждое его прикосновение уносило частичку ее печали. Сара думала о том, что в истории городка Пандоры дружба между Вандервеерами и Рейнкроу заслуживает особого внимания. Рубин «Звезда Пандоры». Две семьи, две культуры, один символ верности — вот уже больше ста двадцати лет. Могло случиться так, что в Пандоре не осталось бы Рейнкроу, если бы Вандервееры не помогли им, когда индейцев перемещали в резервации.
   Рубин был даром благодарных Рейнкроу. Многие поколения Вандервееров хранили этот камень, передавая его от матери к старшей дочери, а если дочери не было — то к племяннице.
   Через год, когда ей исполнится двадцать один, рубин должен был перейти к ней. А теперь этого не будет.
   Мысли Сары обратились к женщине, которая завладела ее братом и ее рубином. Родни у Александры Дьюк было больше, чем у собаки блох. У них водились деньги, и немалые, но в респектабельности им было отказано, и они это знали. Они любили намекнуть, что состоят в отдаленном родстве с табачной династией Дьюков, основавшей в городе университет, однако всем было хорошо известно, что это лишь желаемое, но никак не действительное. Клан Дьюков, к которому принадлежала Александра, разбогател за счет ткацких фабрик и нищенского жалованья своих рабочих. Произошло это в годы Великой депрессии. Самые страшные вспышки забастовок в истории штата случились именно на ткацких фабриках Дьюков.
   Местные жители еще не забыли о том, как это было. Угрозы, избиения, прямой шантаж. Для Сары мысль о том, чтобы владеть жизнью других людей, — как и о том, что ее жизнью может кто-то владеть, — казалась чудовищной. Подобная несправедливость была просто вопиющей. Так что нынешнее нелицеприятное мнение города о Дьюках опиралось на всем известные факты.
   Кроме того, Дьюки жили на равнине. В глазах горцев это означало отсутствие определенной стойкости и выносливости. Жизнь в больших городах со всякого рода удобствами казалась легкой и безопасной по сравнению с тем существованием, которое вели горные кланы. И теперь Дьюки начали путь наверх — во всех смыслах этого слова. Но Саре не хотелось, чтобы ее брат, судья Уильям Вандервеер, служил им лестницей.
   Уильям был почти на двадцать лет старше ее — робкий с женщинами, склонный к научным занятиям, бесконечно чистый и честный. Их родители умерли, когда она была совсем маленькой; Уильям ее воспитал, заменил ей отца. Она с грустью подумала, что Уильям отказался от многого в своей жизни, а теперь, когда она стала взрослой и вышла замуж, утраченных лет ему уже не вернуть. Слишком поздно.
   Глубокий голос Хью, полный сочувствия, отвлек ее от этих грустных размышлений.
   — Стоит ли этот камень того, чтобы из-за него ссориться с братом?
   Сара вздохнула:
   — Как я посмотрю в глаза нашим детям, если даже не попытаюсь бороться зато, что принадлежит им?
   — Сара, когда у нас появятся дети, они сами решат, что для них важно, а что нет. А тебе предстоит решить это сейчас и, насколько я понимаю…
   — Лучше бы ты внимательнее слушал свою маму. Она говорит, что этот камень не простой. Он не должен уходить в чужие руки. Она понимает в таких вещах.
   Хью нежно поцеловал жену.
   — Знаю, знаю, — забубнил он глуховатым голосом, передразнивая манеру речи своей матери. — Но я пользуюсь настоящими лекарствами, потому что признаю их действенность. Я не могу быть одновременно по обе стороны дороги. Если я начну колдовать и воскурять табак четырем ветрам, когда ко мне в кабинет приходит больной, то я, вероятно, потеряю практику. И лишусь своей лицензии врача. Старые пути никуда не приводят, дорогая.
   От усталости и подавленности у нее вырвалось:
   — И поэтому ты на мне женился? Чтобы идти вперед?
   Он приподнялся на локте и сверху посмотрел на нее. В его глазах резко сверкнул отблеск лунного света. Хотя он был самым нежным и любящим человеком в мире, редко сердился, быстро прощал, — сейчас он рассердился, и сильно.
   — Когда после нашей свадьбы я приехал в Ковати, один из мальчиков Кихоти проколол мне шину. Проколол мне шину, хотя мой брат погиб в Корее, сражаясь в одном взводе с его дядей. Моя собственная тетушка Клара швырялась в меня бобами, стоя на пороге собственного дома.
   — Ты мне этого не рассказывал, — прошептала Сара.
   — Потому что я не хотел тебя расстраивать. Я и сейчас не хочу, чтобы ты ссорилась с братом из-за этого проклятого рубина. Право, лучше будет терпимее отнестись к Александре, какая бы она ни была…
   — Ведьма. Она ведьма, — прошипела Сара. — Твоя мама знает, что ведьмы существуют, и я ей верю.
   — Она просто жаба, насколько я понимаю.
   — Ох, Хью. Я гляжу на нее и вижу, что Уильям погиб, его уже не спасти. — Она помолчала немного и, справившись с отчаянием, продолжала: — Он настолько старше меня — с тех пор, как родители умерли, он был мне скорее отцом, чем братом. — Ее голос окреп. — Я уверена, она нарочно хотела поставить его в неловкое положение, Хью. Он ослеплен ею и ничего не желает замечать. Если я позволю ей сожрать и меня тоже, я тем самым помогу ей уничтожить его окончательно. Нет. Я не буду делать вид, что это неважно.
   — Я понимаю, но…
   — Нет, не понимаешь. Я беременна. Потрясенный в первый момент, Хью привлек ее к себе и поцеловал. Они шептались друг с другом, и тихая радость постепенно вытесняла все неприятности этого долгого дня. Через некоторое время ему даже показалось, что она забыла невольное предательство брата. Нежные прикосновения, поцелуи, легкие улыбки — несомненно, она совсем успокоилась. Он прижал ее голову к своему плечу и счастливо вздохнул. Но она прошептала ему в ухо:
   — Твоя мама предсказала мне судьбу. У нас будут близнецы. Этот рубин принадлежит и им тоже.
   — Это всего лишь камень, если смотреть на вещи непредвзято. Просто дорогой камень, — сурово прервал ее Хью. Но тут же смягчил тон и прошептал: — Хочу навестить наших малюток и немножко отвлечь их маму, чтобы они могли спать спокойно.
   Поглаживая ей живот, он лег сверху. Сара, улыбаясь, обняла его. Хью поцеловал ее в губы.
   — Неужели ты хочешь, чтобы их первыми словами были: «Где мой рубин?» — спросил он шепотом.
   — Нет. — Сара прижала лицо к его груди и про себя подумала: «Да».
   Их городок в Северной Каролине носил то ли имя героини греческого мифа, то ли имя местной ведьмы, то ли был назван в честь обеих сразу. Это смотря на чей вкус.
   Сегодня Сара решила, что без ведьмы не обошлось. Это казалось ей предостережением, пришедшим из глубины веков. Она чувствовала, что Александра принесет несчастье им, их детям и всему их роду.

Глава 2

   Городок Пандора ютился на небольшом плато в горах Ковати. Высота 5280 футов над уровнем моря — почти миля. Нельзя сказать, что место это было прекрасно приспособлено для жизни. Поэтому высота над уровнем моря более чем вдвое превышала количество жителей — их было от силы две тысячи. Позже домов стало больше.
   Первых шотландских, ирландских и голландских иммигрантов привлекли в эти древние горы на западе Северной Каролины слухи о рубинах, чуть ли не валяющихся под ногами. Слухи оказались более чем верны. Пришельцы находили драгоценные и полудрагоценные камни в скалистых берегах рек, в склонах гор, в отвесных стенах вырубленных в горной породе туннелей. Горы изрыли шахтами. За лучшие рудники велись настоящие войны местного значения. Крови пролилось немало. Но легкой добычи хватило лишь на одно поколение, а когда камней практически не осталось, самые сильные из выживших осели здесь, независимые и страстно преданные этой головокружительной красоты пустынной земле, земле свободы.
   Индейцев цивилизованно изгоняли из родных мест и тысячами перемещали в резервации. Оставшиеся несколько лет были вынуждены скрываться от федеральных войск. Белые открыли магазины, построили церкви, стали обрабатывать землю по берегам рек, построили лесопилки. После правительственной амнистии те индейцы, что выжили, несмотря на голод и почти поголовное истребление, занялись тем же самым.
   Наиболее преуспевшие вступили в смешанные браки и завоевывали свое место под солнцем белых, остальные просто жили, с безумной силой цепляясь за свои клочки земли на такой крутизне, что никто на них уже не претендовал.
   Клара Большая Ветвь с той же силой держалась за индейские традиции. Всю свою сознательную жизнь она считала себя целительницей.
   Близнецы Рейнкроу были предметом ее профессиональной заботы. Она считала своим долгом дать им надежную защиту от зла, как только они пришли в этот мир, хотя смешанного брака их родителей она не одобряла. В конце концов, она обязана лечить членов своего племени, к которому, пусть формально, принадлежали и младенцы Рейнкроу.
   Клара, хмурая от необходимости разрешить тонкую этическую проблему, вслед за Рэйчел Рейнкроу поднималась по каменной лестнице маленькой городской больницы. Разумеется, она обязана это сделать — хотя бы ради Рэйчел, старшей и уважаемой троюродной сестры, которая ее об этом попросила. Опять-таки, какое племя должно назвать этих детишек своими? По древним обычаям, это должно быть племя матери. Но что же делать, если Хью Рейнкроу позволил себе жениться на белой женщине? У белых свои законы, традиция все равно нарушена. Конечно, до конца духов не обманешь, но лучше хоть какая-то защита, чем совсем никакой.
   Невысокая, плотная и сильная, в сорок лет Клара была на вершине своей карьеры. Она легко несла на плече тяжелую плетеную сумку со всем необходимым Войдя вслед за Рэйчел в небольшой больничный вестибюль и не обращая внимания на любопытные взгляды медицинских сестер, она задумалась о том, как невежественны белые — ведь священные церемонии не следует проводить в таких безликих помещениях.
   — Моего сына сейчас здесь нет, — прошептала Рэйчел на чероки, когда они шли по короткому коридорчику к дверям с надписью «Родильное отделение». — Он поехал домой спать. Сара сказала, что лучше прийти сейчас. Она понимает, как это важно, а он не верит.
   Клара сдвинула брови.
   — Она мудрая женщина, хоть и не принадлежит к нашему народу.
   Услышанное несколько развеяло Кларины сомнения — ведь нельзя не принимать в расчет доброго сердца матери.
   Они вошли в небольшую комнату, заставленную цветами. Что ж — это хороший знак. Правда, здесь неприятно пахло чем-то ненужным — вероятно, лекарствами этих белых. Впрочем, неважно, главное, что Клара тотчас поняла, она пришла именно туда, куда нужно. Эта работа как раз для нее. Веснушчатая рыжеволосая невестка Рэйчел лежала в постели и выглядела не лучшим образом. Эта ее слабость могла привлечь злых духов.
   — Сядь, — сказала ей Клара, ставя свою сумку на стул.
   Сара застонала.
   — Миссис Большая Ветвь, двенадцать часов назад мне сделали кесарево сечение.
   — Что ж поделаешь. Сядь. Иначе я не смогу помочь тебе.
   Сара вздохнула. Клара и Рэйчел помогли ей приподняться и подсунули под спину подушки. Поправляя ее хлопковую ночную рубашку, Клара с удовлетворением мысленно отметила застежку спереди.
   — Ты кормишь их сама? — спросила она. Сара засмеялась:
   — Да. Аппетит у них лошадиный. Сестры говорят, что я ненормальная, но я не хочу никаких бутылочек.
   — Это сестры ненормальные, — уверенно заявила Клара, и измученная Сара нашла силы улыбнуться ей.
   — Видели моих деток? Они очаровательны, правда? — Сара указала на две плетеных кроватки у ее изголовья. Клара энергично кивнула и подошла к ним. Увидев, сколько одежек наверчено на детей она в негодовании затрясла головой. Ну ни малейшего понятия у людей. Духи могут подумать, что этим двоим, вообще не выжить.
   Она сняла с них крошечные распашонки и чепчики, размотана пеленки и, довольная, прищурилась, сдерживая улыбку. Дело серьезное. Один мальчик, одна девочка. Это просто удача. Надо же, такие бестолковые родители, а такие везучие.
   — Ну как? — спросила Рэйчел, беспокойно заглядывая ей через плечо. Она говорила только на чероки, как ей велела Клара. Лучше, если духи будут думать. что дети полностью индейцы.
   — Крупные, глаза ясные, — с одобрением отметила Клара. — Везде все в порядке. — Она заглянула в глаза младенцам и погладила их по маленьким черноволосым головкам. «Кожа у них будет ужасно светлой, — подумала она, — а глазки — наверняка зелеными, как у матери».
   — У них дар, — с гордостью заметила Рэйчел, возложив узловатые руки на головку каждого. — Как у меня. Я уже чувствую.
   — Ты уверена? — с уважением, но и с беспокойством Клара посмотрела на нее. Дар — это вещь непростая, с ней надо обращаться с великой осторожностью.
   Рэйчел кивнула:
   — Они будут уметь искать и находить.
   — Тогда ты должна научить их всему, чтобы дар не пропал попусту и не сгубил их. Сама знаешь, жить с ним — не мед есть.
   — Научу.
   Клара быстро сняла с маленького столика вазы с цветами и придвинула столик к кроваткам. Из своей сумки достала она глиняную чашку, которую сделала некогда ее прапрабабушка из Оклахомы, и насыпала туда сушеных трав и табачных листьев.
   — Как их зовут? — по-английски спросила она у Сары.
   Сара заулыбалась:
   — Джейкоб, в честь брата Хью, и Элеонора, в честь моей бабушки.
   — Сильные имена. Ты все правильно сделала.
   Улыбка Сары погасла.
   — Не знаю, я ведь чуть не умерла при родах. Но я так люблю их. Пожалуйста, сделайте для них все, что нужно. Наверное, у меня больше не будет детей.
   — У меня было только двое, — сказала Рэйчел Рейнкроу, — Двое — это немало, если они хороши.
   У Сары засветилось лицо.
   — Наверное, так и есть. Хью сказал то же самое. Клара зажгла спичку и бросила в чашку. Через мгновение показался пахучий дымок. Клара стала двумя руками разгонять его по комнате, устремив сосредоточенный взгляд на чашку и бормоча священные древние слова. В должный момент она подержит над дымом каждого новорожденного, тем самым окутывая души, вновь пришедшие в этот мир, коконом доброты, защищающим от злых духов.
   — Боже мой, что здесь происходит?
   Клара резко подняла голову в ужасе от грубого вторжения. Трудно даже представить, какой ущерб оно может принести. В дверях стояли двое — молодая белокурая женщина, глаза которой были полны пренебрежения, и мужчина, гораздо старше ее, с рыжими волосами — их цвет указывал на то, что он имеет некоторое отношение к Саре. Женщина была на высоких каблуках, в прямой юбке и свободной блузе для будущих мам с мягким белым воротничком, под дорогой тканью которой отчетливо вырисовывался ее довольно-таки большой живот.
   — Уильям, что ты здесь делаешь? — спросила Сара, с гримасой боли подавшись вперед. — Не мешай. Пусть закончится обряд.
   — Это брат Сары, — мрачно шепнула Рэйчел. — и его жена. Та, что украла рубин.
   Клзра в сильной тревоге отпрянула. О, какой ужасный знак!
   — Я работаю, — сказала она со всем возможным спокойствием. — Пожалуйста, уйдите.
   Мужчина неловко держал в руках большую, красиво завернутую коробку.
   — Я не хотел помешать, Сара. Я просто не понял, что все это значит. Я принес, — его лицо осветилось, он протянул ей коробку, — мы принесли твоим детям подарок.
   Сара зажала рот рукой, по щекам ее текли слезы.
   — Я не смогу его принять.
   — Пожалуйста, — с печальной настойчивостью сказал он, ставя подарок на стул около двери — Пожалуйста, прими его. Я хочу, чтобы твои дети знали, что их дядя думает о них. Оставим наши с тобой разногласия — пожалуйста, позволь мне войти в их жизнь. На Хайвью всегда будут им рады
   Проглотив ком в горле, Сара отвела глаза
   — Они сами все решат, Уильям. Мы с Хью не станем воспитывать их в ненависти к собственному дяде.
   — Спасибо, — произнес он дрогнувшим голосом, подошел к младенцам и с нежностью склонился над ними. — Какие они красивые! Совершенно замечательные.
   Из чашки на столе поднимался легкий дым, Уильям с любопытством покосился на Клару но ничего не сказал. Та разогнала душистое облачко, хмуро поглядывая на его жену, чье красивое лицо все больше темнело. По спине Клары вдруг пробежала дрожь. Дрожь! Отчего бы это?! Хорошей знахаркой она стала именно благодаря своей интуиции. Она всей кожей чувствовала опасность. Здесь и сейчас. Глаза у нее расширились, и руки стали холодными над бело-голубым дымком. Она пристально смотрела на эту такую чужую женщину.
   — А как же я, Сара? — холодно спросила Александра. — Что ты скажешь своим детям обо мне?
   — Я расскажу им правду, — ответила Сара.
   Один из новорожденных чихнул. Уильям покосился на Сару и взял под руку свою жену.
   — Пойдем, не будем мешать. — твердо сказал он. Александра оперлась на его руку и недовольно поджата губы, переводя взгляд с него на младенцев.
   — Они могут простудиться. И этот дым наверняка им вреден — даже у меня глаза защипало, так представь себе, каково малышам.
   — Ну, я не думаю…
   — Уильям, неужели ты захочешь подвергнуть подобному же э… странному обряду и нашего ребенка? Я начинаю волноваться.
   — Для этого нет никаких причин, — быстро ответил он и погладил ее по руке. — Это просто древний индейский обычай, от него не может быть никакого вреда.
   — Сара совершенно измучена, а детям нечем дышать… — настойчиво гнула свою линию Александра.
   — Они прекрасно себя чувствуют, — перебила ее Сара. — И я тоже.
   Александра посмотрела на нее сочувственно.
   — Я уверена, что ты просто хочешь почтить обычаи семьи Хью. Но, Сара, это так примитивно и, как бы это сказать, ну, совершенно не нужно.