Да, пора ехать. Человек я тут случайный. Точек соприкосновения у нас две: иноземное происхождение хозяйки и любовь к красному вину. Духовные поиски такой точкой не стали. Приступать к ним вплотную я все равно ленюсь, а святой отец даже не собирался. Значит, нечего и трепаться о каких-то там поисках. Есть множество других тем. Вот сейчас он придет, усядется, и потечет беседа о погоде, о еде, о политике и о том, что в России холодно. Таких бесед я уже провел не один десяток. Значит, спасибо за вино, и пора ехать.
Собственно, чего я к нему пристал насчет сатори? Он ведь не бодхисаттва, он представитель трудовой династии служителей культа. Ему не о мозговых катаклизмах надо радеть, а о том, чтобы передать этот храм сыну. Со всей утварью, всей архитектурой и всеми договорами. Ради этой высокой цели он ежедневно бормочет сутры над покойниками. Да еще двор подмести, статуи подправить, дракончику ряху начистить, – до коанов ли ему с медитациями? Помахать в воскресенье бейсбольной битой и выпить потом красного вина – вот вся его духовная доминанта.
А моя доминанта тогда в чем? В том, чтобы, пролистав пару книжек по истории буддизма, горько вздыхать о закате Дхармы? Чтобы давиться несуразными рефлексиями, запивая их все тем же красным вином? Смешно...
Ну вот, позади опять хрустит гравий. Танака-сан отлил. Сейчас спросит меня, кто лучше, Горбачев или Путин. А потом спросит, сколько я плачу за квартиру, что готовлю себе на завтрак и что бывает внутри пирожков.
Допить вино и ехать. С доминантами потом разберусь.
Я последний раз хлопул ладонью по стволу и повернулся.
Боги и будды!
Настоятель храма Уммодзи шел по храмовому двору, неся пузатый черный футляр, не оставляющий сомнений по поводу его содержимого. Похожий футляр я видел каждую четвертую пятницу в кафе “Satin Doll”. Правда, на том футляре было написано “Selmer”, а на этом значилось “Yamaha” – но размеры и форма говорили, что внутри этого футляра находится то же самое.
Не альт. Не баритон. И уж заведомо не сопрано.
Тенор.
Настоятель сел на раскладной стульчик, опустил футляр на гравий, щелкнул замками. На синем бархате загорелась тускловато-желтая медь. Косой солнечный луч заинтригованно пробежал по клапанам.
– Я тоже люблю джаз! – сказал настоятель.
Обалдевший, не в силах выдавить из себя даже стандартной формулы удивления, я продолжал стоять под персиком. И чувствовал, как на лице у меня медленно расплывается улыбка. Счастливая улыбка несостоявшегося мизантропа.
Бонза просунул бритую голову в капроновую петлю с крючком на конце, бережно извлек инструмент из кофра, прицепил к крючку, вставил мундштук и принялся коротко дуть в него, подкручивая лигатуру. Отрывистые хрюкающие звуки, напоминающие морзянку, постепенно сменились более осмыслеными руладами. Я сел, плеснул вина ему и себе. Глотнул...
– Кто у тебя любимый саксофонист? – спросил Танака-сан.
– Ну... – задумался я. – Пусть, например, это будет Кэнонбол Эддерли.
– Это альтист. А из тенористов?
– Из тенористов... Ну, допустим, Бен Вебстер.
– О-о-о! – уважительно протянул он. – Бен Вебстер!
И, недолго думая, окатил меня с головы до ног «Звездной пылью»:
– Похоже! – одобрил я.
– А еще, – сказал он, – я могу, как Коулмен Хокинс.
И зарядил «Иерихон»: сначала просто тему, без особых трюков, а потом, когда настал черед соло, подключил артикуляцию, задвигал языком и губами, забубнил что-то непонятное с мундштуком во рту – может, то была Алмазная Сутра, а может Сутра Помоста Шестого Патриарха, этого уже и буддолог не разобрал бы.
– Класс! – похвалил я. – А под Майкла Брекера можете?
– Нет, – сокрушенно помотал он головой. – Под него не могу. А ты можешь?
– Я вообще никак не могу.
– Не играешь?
– Не играю... Хотя одно время хотел научиться. Мне как-то дали подудеть, я потом всю ночь уснуть не мог, до того понравилось. Совсем уже собирался купить, вникал в модели, в цены, самоучитель достал – но так и не собрался. Научился дуть в губную гармошку и на том успокоился. А все равно жаль. До сих пор не могу забыть, как трость на языке дрожит.
– Хочешь в мой подудеть?
– Да нет, спасибо. Опять сна лишусь.
– Ну, смотри...
Он опять припал к инструменту и воздал должное «Атласной кукле». В его интерпретации она была знойной креолкой японского происхождения.
– Вы где-нибудь играете, сэнсэй? – спросил я его. – В городе я много джазменов знаю, а вас нигде не встречал.
– Раньше играл, теперь некогда, – ответил он. – А кого ты в городе знаешь?
– Ну вот, например, Кена Судзуки и его ребят.
– А-а, Кен-тян... Я с ним играл на джемах. К нему потом этот молодой парень пришел, как его...
– Масао Кавасаки.
– Да, Кавасаки-кун. Он сразу очень здорово играть начал. Сейчас, говорят, уехал куда-то.
– На Хоккайдо, полгода назад. Фирма перевела.
– И как он там?
– Недавно прислал открытку. Пишет, что сколачивает собственную банду. Хорошего контрабасиста никак не может найти.
– А кто теперь у Кена вместо него?
– Постоянно пока никого. Вакантная позиция, вас ждет.
– Хм...
– Все равно немного странно, – сказал я, помолчав. – Есть еще где-нибудь в Японии священник-саксофонист?
– Саксофонистов не знаю, а трубач есть, – ответил настоятель. – Мы с ним в семинарии вместе учились. Но он теперь далеко, в Аомори. Может, уже и не играет вовсе...
– С другой стороны, ничего странного здесь нет, – продолжал я. – Ведь джаз основан на чем? На импровизации. А импровизация на чем основана? На интуиции. На отказе от интеллекта. На мгновенном следовании внутреннему импульсу. Это ведь и есть дзэн, правда? Как каллиграфия. Как искусство владения мечом. Вот и выходит, что самые лучшие джазмены должны получаться из дзэнских монахов.
– Не знаю... – сказал Танака-сан. – Я об этом не думал. Я просто играю. Потому что мне нравится.
– Но ведь вы импровизируете?
– Ну... Немножко...
– Вот. Не задумываетесь, потому и импровизируете. А я наоборот – много задумываюсь, поэтому джазмен из меня никакой. И монах тоже никакой. Придется ждать, пока ученые придумают, как с проводами просветляться. И как джаз играть под проводами.
– Джаз нельзя под проводами играть. Проводов не хватит.
– А на сатори хватит проводов?
– Конечно...
Утомленный сухой теорией, он попытался было выдуть «Жимолость» – но та не успела завязать и пары бутонов, как раздалось:
– Макото!!! Самбу давай!
Хироко стояла у угла храмовой лестницы, в тени кактуса. Ее японские бедра призывно покачивались в латинском ритме. Лепешки кактуса вторили бедрам. Через мгновение жимолость выбросила стрелку и распустилась дикой тропической орхидеей.
Это было что-то неслыханное. Это был сплав всех самб и всех босанов, легированный бибопом и вытянутый в острый самурайский клинок. Это был горячий свинг на карнавале всех бодхисаттв и всех архатов. Это был Путь Самбы и Дао Синкопы. Я закрыл глаза и увидел, как Стэн Гетц присел на камень у края горной тропы и играет для Шестого Патриарха. Я увидел, как Девушка Гангуро из Ипанемы покинула солнечный пляж и чешет вверх по склону Фудзи. Я увидел...
– ТАНЦУЙ !!!
Хироко прокричала мне это чуть не в самое ухо. Танака-сан утвердительно наморщил лоб и взмахнул раструбом саксофона. Красное вино еще раз крутанулось по моим жилам и ринулось в ноги, выбив по пути раскладной стул.
“Catch the wave!” – вспыхнули в мозгу слова из старой босановы. Она была здесь, эта волна, она била из медного жерла, растекалась по храмовому двору, накрывала нас белой пеной – и мы кувыркались в ней, как ошалевшие дельфины. Рыжий спаниель, бешено виляя купированным хвостом, подскакивал на метр и выше, шеренга каменных бодхисаттв на гранитном постаменте дружно извивалась в ламбаде, резные тигры под храмовой крышей играли в чехарду, бронзовый питьевой дракончик изрыгал синее пламя и махал крыльями. А посередине, под облетевшей веткой бесплодного персика, профессиональный плакальщик по усопшим винокурам лихо наяривал бразильскую самбу.
– Молодец! – крикнула Хироко, глядя на мои кренделя. Это не было самбой, я не умел танцевать самбу, это было что-то своеобычное. Это была гремучая смесь гопака, трепака и фарандолы. Пасадобль вприсядку. Акробатический краковяк, полька живота и брейк-яблочко.
Первым выбился из сил рыжий столетний спаниель. Он доковылял до хозяина, уселся напротив и требовательно гавкнул. Самба перешла в коду, принялась со скрежетом ездить вверх-вниз по звукоряду, медленно отлепилась от ритмической сетки, потом от гармонической, затем развалилась на отдельные ноты, упала в затухающую трель и долго затухала в этой трели, пока утомленный спаниель не заткнул медный раструб длинным собачьим носом.
Я был еще мокрее, чем когда взобрался на перевал.
– Ну вот, – сказала Хироко. – Потанцевали. Это редко удается. Макото не танцует.
– Духовное лицо. Ему несолидно.
– Не умеет, вот и не танцует.
– А я разве умею?
– Конечно умеешь! Это что было, косакку-дансу?
– Наверно.
– Вам вина еще принести?
– Даже не знаю... Скоро темнеть начнет, ехать пора...
– Заглядывай еще, – сказал Танака-сан, трепля спаниеля за уши.
– Загляну, – пообещал я. – Вы тоже в город выбирайтесь. В эту пятницу как раз Кен выступает. Устроите джем... А как мне отсюда лучше выехать?
Выехать оказалось лучше по нижней дороге, которая начиналась от гравийной стоянки по ту сторону храма. В ее углу стояли два хозяйских автомобиля – солидных размеров джип и крохотная «Субару». За автомобилями лежал огород с дайконом, охраняемый элегантным пугалом в малиновом пиджаке.
Были произнесены все благодарственные и прощальные формулы. Совершены все поклоны. Пожата лапа спаниеля. Левая нога поставлена на педаль. И настало время для последнего штриха.
– Задайте мне какой-нибудь коан, сэнсэй, – попросил я. – Будет над чем помедитировать на досуге.
– Хлопок одной ладонью, – не задумываясь, сказал он.
– Это все знают. Это неинтересно. Я имею в виду – музыкальный коан. Без слов, одними нотами...
– М-м-м... – протянул он и задумался.
Будды и бодхисаттвы! Чего я от него хотел?
Что ожидал услышать? Сплетенный из звуков парадокс? Акустическую ленту Мёбиуса? Трехсекундный пассаж, взрывающий расхожие представления о добре и зле? Да и зачем мне было это нужно? Разве я собирался просветляться под эти звуки? Разве намеревался ежедневно мурлыкать их с утра до ночи, свивая мозговые извилины в скрипичный ключ?
Нет, конечно нет... Я просто запомнил бы эти несуразные ноты, как смог – криво, неверно, с отсебятиной, с диезами вместо бемолей – чтобы когда-нибудь потом, в туманной перспективе, в случайной, но теплой компании небрежно повторить их корявыми пальцами на расстроенном пианино и объяснить: мол, это коан, подаренный мне дзэнским монахом. Чтобы какая-нибудь юная дуреха, сходящая с ума по всему восточному и японскому, рассказывала потом лучшей подруге: ах! с каким мужиком познакомилась – в Японии жил, с монахами дружил, на рояле медитирует и по-умному говорит.
Тьфу...
Бонза взял в зубы мундштук, набрал в легкие воздуха, и на его голом черепе блеснул закатный луч.
Ре...
Ми...
Фа...
Си-бемоль...
Точно сам великий Юнь-мэнь схватил меня за нос сухими костяшками своих узловатых пальцев. Будь я крестьянским парнем, рожденным в эпоху Тан, – я просветлился бы в момент. Здесь не над чем было медитировать и даже нечего запоминать. Это было то, что узнал бы всякий. Это были «Осенние листья».
Сентиментальная французская мелодия, когда-то пересекшая Атлантику, чтобы стать джазовым стандартом и в качестве такового преодолеть еще и Тихий океан, – лишь она одна в этот прозрачный октябрьский день и могла стать ответом на мою несуразную просьбу. Потому что она была проста и безыскусна. Потому что была красива. Потому что лучше любой другой расставляла все точки над «ё».
Да, да, да. Все правильно. Джазовый стандарт. Кем-то придуманная музыка. Кем-то построенная гармоническая сетка. Если можешь – бери ее и накручивай свое. А если не можешь – слушай тех, кто может. Или тех, кто когда-то мог. Заводи пластинку. Слушай записи ушедших титанов. Вот тебе и весь коан.
Что же делать... Мы не титаны. Мы так себе импровизаторы. Мы не рождены в эпоху Тан, мы рождены в эпоху постмодернизма. В эпоху, когда от дзэна остались лишь коаны, а от джаза – лишь стандарты. В эпоху, когда никого и ничем уже не удивить. Это когда-нибудь потом скажут, что мы жили в серебряном веке джаза, при джазовой династии Сун, когда эта дхарма уже закатывалась, но еще не совсем закатилась. Это потом нам позавидуют – потом, когда бессмысленность и скука скрутят нашу бедную сансару так, как не снилось болезням и войнам. За миг до прихода нового патриарха – который сыграет такой джаз, какого никто и никогда еще не слыхал.
А мы такого джаза не сыграем. Мы не бодхисаттвы. Мы не взорвем своих заскорузлых мозгов, не увидим жемчужного дворца на пыльной травинке и не сочиним бессмертной гатхи. Палка-подтирка останется для нас палкой-подтиркой, а семь нот останутся для нас натуральной гаммой.
Ну что ж... Это вовсе не повод отчаиваться. Оставим акустические парадоксы титанам. Оставим их Майлзу Дэвису и Кшиштофу Пендерецкому. А сами сыграем тот джаз, который нам дано сыграть. Сыграем его на семи нотах натуральной гаммы. Той гаммы, в которой творили Ив Монтан и Борис Мокроусов.
Начнем в натуральном мажоре. Сядем в лотос. Вырастим кактус. Увидим белую цаплю. Рванем за ней следом. Воспарим. Превысим скорость. Догоним императорскую дочь. Из натурального мажора прыгнем в натуральный минор. Взмахнем бейсбольной битой. Пропьем сталинскую премию. Исполним что-нибудь из «Хованщины». Оседлаем велосипед, заберемся в гору, похмелимся красным вином и станцуем казачью самбу у входа в храм. Просто так. Ни для чего. Ради всего святого, которого нет.
«Дзэн для бедных»? Да, пожалуй... Но все равно это – дзэн.
Я счастливо засмеялся, оттопырил оба больших пальца и задрал их повыше.
Танака-сан понимающе сощурился. Хироко улыбнулась. Я прощально кивнул, покрепче сжал руль и оттолкнулся ногой от земли.
Дорогу устилали осенние листья. Они упали с древнего дерева гингко. Их сорвал японский ветер, воспел французский поэт и прославил американский музыкант. За моей спиной остался храмовый двор с автомобильной стоянкой. Добросовестный труженик мандалы и паникадила все стоял на ней и самозабвенно дул в тенор-саксофон фирмы «Ямаха». Горячие, влажные, хриплые, дрожащие звуки один за другим выплескивались в горную прохладу. Они плакали, смеялись, молились, издевались, наперегонки неслись вниз по склону – и разлетались сверкающей звездной пылью в бешено крутящихся спицах моего велосипеда.
январь 1998 — ноябрь 2004
Айдзу-Вакамацу — Санкт-Петербург
Глоссарий
Справочник по транслитерации
Собственно, чего я к нему пристал насчет сатори? Он ведь не бодхисаттва, он представитель трудовой династии служителей культа. Ему не о мозговых катаклизмах надо радеть, а о том, чтобы передать этот храм сыну. Со всей утварью, всей архитектурой и всеми договорами. Ради этой высокой цели он ежедневно бормочет сутры над покойниками. Да еще двор подмести, статуи подправить, дракончику ряху начистить, – до коанов ли ему с медитациями? Помахать в воскресенье бейсбольной битой и выпить потом красного вина – вот вся его духовная доминанта.
А моя доминанта тогда в чем? В том, чтобы, пролистав пару книжек по истории буддизма, горько вздыхать о закате Дхармы? Чтобы давиться несуразными рефлексиями, запивая их все тем же красным вином? Смешно...
Ну вот, позади опять хрустит гравий. Танака-сан отлил. Сейчас спросит меня, кто лучше, Горбачев или Путин. А потом спросит, сколько я плачу за квартиру, что готовлю себе на завтрак и что бывает внутри пирожков.
Допить вино и ехать. С доминантами потом разберусь.
Я последний раз хлопул ладонью по стволу и повернулся.
Боги и будды!
Настоятель храма Уммодзи шел по храмовому двору, неся пузатый черный футляр, не оставляющий сомнений по поводу его содержимого. Похожий футляр я видел каждую четвертую пятницу в кафе “Satin Doll”. Правда, на том футляре было написано “Selmer”, а на этом значилось “Yamaha” – но размеры и форма говорили, что внутри этого футляра находится то же самое.
Не альт. Не баритон. И уж заведомо не сопрано.
Тенор.
Настоятель сел на раскладной стульчик, опустил футляр на гравий, щелкнул замками. На синем бархате загорелась тускловато-желтая медь. Косой солнечный луч заинтригованно пробежал по клапанам.
– Я тоже люблю джаз! – сказал настоятель.
Обалдевший, не в силах выдавить из себя даже стандартной формулы удивления, я продолжал стоять под персиком. И чувствовал, как на лице у меня медленно расплывается улыбка. Счастливая улыбка несостоявшегося мизантропа.
Бонза просунул бритую голову в капроновую петлю с крючком на конце, бережно извлек инструмент из кофра, прицепил к крючку, вставил мундштук и принялся коротко дуть в него, подкручивая лигатуру. Отрывистые хрюкающие звуки, напоминающие морзянку, постепенно сменились более осмыслеными руладами. Я сел, плеснул вина ему и себе. Глотнул...
– Кто у тебя любимый саксофонист? – спросил Танака-сан.
– Ну... – задумался я. – Пусть, например, это будет Кэнонбол Эддерли.
– Это альтист. А из тенористов?
– Из тенористов... Ну, допустим, Бен Вебстер.
– О-о-о! – уважительно протянул он. – Бен Вебстер!
И, недолго думая, окатил меня с головы до ног «Звездной пылью»:
В конце каждой фразы он мастерски приглушал звук, продолжая дуть вхолостую, вибрирующим шепотом. Это слегка отдавало пародией, но все равно было здорово. Персик не успевал отряхивать звездную пыль с голых веток.
Опять лиловой пылью сумерки
крадутся по лугам моей души...
– Похоже! – одобрил я.
– А еще, – сказал он, – я могу, как Коулмен Хокинс.
И зарядил «Иерихон»: сначала просто тему, без особых трюков, а потом, когда настал черед соло, подключил артикуляцию, задвигал языком и губами, забубнил что-то непонятное с мундштуком во рту – может, то была Алмазная Сутра, а может Сутра Помоста Шестого Патриарха, этого уже и буддолог не разобрал бы.
– Класс! – похвалил я. – А под Майкла Брекера можете?
– Нет, – сокрушенно помотал он головой. – Под него не могу. А ты можешь?
– Я вообще никак не могу.
– Не играешь?
– Не играю... Хотя одно время хотел научиться. Мне как-то дали подудеть, я потом всю ночь уснуть не мог, до того понравилось. Совсем уже собирался купить, вникал в модели, в цены, самоучитель достал – но так и не собрался. Научился дуть в губную гармошку и на том успокоился. А все равно жаль. До сих пор не могу забыть, как трость на языке дрожит.
– Хочешь в мой подудеть?
– Да нет, спасибо. Опять сна лишусь.
– Ну, смотри...
Он опять припал к инструменту и воздал должное «Атласной кукле». В его интерпретации она была знойной креолкой японского происхождения.
– Вы где-нибудь играете, сэнсэй? – спросил я его. – В городе я много джазменов знаю, а вас нигде не встречал.
– Раньше играл, теперь некогда, – ответил он. – А кого ты в городе знаешь?
– Ну вот, например, Кена Судзуки и его ребят.
– А-а, Кен-тян... Я с ним играл на джемах. К нему потом этот молодой парень пришел, как его...
– Масао Кавасаки.
– Да, Кавасаки-кун. Он сразу очень здорово играть начал. Сейчас, говорят, уехал куда-то.
– На Хоккайдо, полгода назад. Фирма перевела.
– И как он там?
– Недавно прислал открытку. Пишет, что сколачивает собственную банду. Хорошего контрабасиста никак не может найти.
– А кто теперь у Кена вместо него?
– Постоянно пока никого. Вакантная позиция, вас ждет.
– Хм...
– Все равно немного странно, – сказал я, помолчав. – Есть еще где-нибудь в Японии священник-саксофонист?
– Саксофонистов не знаю, а трубач есть, – ответил настоятель. – Мы с ним в семинарии вместе учились. Но он теперь далеко, в Аомори. Может, уже и не играет вовсе...
– С другой стороны, ничего странного здесь нет, – продолжал я. – Ведь джаз основан на чем? На импровизации. А импровизация на чем основана? На интуиции. На отказе от интеллекта. На мгновенном следовании внутреннему импульсу. Это ведь и есть дзэн, правда? Как каллиграфия. Как искусство владения мечом. Вот и выходит, что самые лучшие джазмены должны получаться из дзэнских монахов.
– Не знаю... – сказал Танака-сан. – Я об этом не думал. Я просто играю. Потому что мне нравится.
– Но ведь вы импровизируете?
– Ну... Немножко...
– Вот. Не задумываетесь, потому и импровизируете. А я наоборот – много задумываюсь, поэтому джазмен из меня никакой. И монах тоже никакой. Придется ждать, пока ученые придумают, как с проводами просветляться. И как джаз играть под проводами.
– Джаз нельзя под проводами играть. Проводов не хватит.
– А на сатори хватит проводов?
– Конечно...
Утомленный сухой теорией, он попытался было выдуть «Жимолость» – но та не успела завязать и пары бутонов, как раздалось:
– Макото!!! Самбу давай!
Хироко стояла у угла храмовой лестницы, в тени кактуса. Ее японские бедра призывно покачивались в латинском ритме. Лепешки кактуса вторили бедрам. Через мгновение жимолость выбросила стрелку и распустилась дикой тропической орхидеей.
Это было что-то неслыханное. Это был сплав всех самб и всех босанов, легированный бибопом и вытянутый в острый самурайский клинок. Это был горячий свинг на карнавале всех бодхисаттв и всех архатов. Это был Путь Самбы и Дао Синкопы. Я закрыл глаза и увидел, как Стэн Гетц присел на камень у края горной тропы и играет для Шестого Патриарха. Я увидел, как Девушка Гангуро из Ипанемы покинула солнечный пляж и чешет вверх по склону Фудзи. Я увидел...
– ТАНЦУЙ !!!
Хироко прокричала мне это чуть не в самое ухо. Танака-сан утвердительно наморщил лоб и взмахнул раструбом саксофона. Красное вино еще раз крутанулось по моим жилам и ринулось в ноги, выбив по пути раскладной стул.
“Catch the wave!” – вспыхнули в мозгу слова из старой босановы. Она была здесь, эта волна, она била из медного жерла, растекалась по храмовому двору, накрывала нас белой пеной – и мы кувыркались в ней, как ошалевшие дельфины. Рыжий спаниель, бешено виляя купированным хвостом, подскакивал на метр и выше, шеренга каменных бодхисаттв на гранитном постаменте дружно извивалась в ламбаде, резные тигры под храмовой крышей играли в чехарду, бронзовый питьевой дракончик изрыгал синее пламя и махал крыльями. А посередине, под облетевшей веткой бесплодного персика, профессиональный плакальщик по усопшим винокурам лихо наяривал бразильскую самбу.
– Молодец! – крикнула Хироко, глядя на мои кренделя. Это не было самбой, я не умел танцевать самбу, это было что-то своеобычное. Это была гремучая смесь гопака, трепака и фарандолы. Пасадобль вприсядку. Акробатический краковяк, полька живота и брейк-яблочко.
Первым выбился из сил рыжий столетний спаниель. Он доковылял до хозяина, уселся напротив и требовательно гавкнул. Самба перешла в коду, принялась со скрежетом ездить вверх-вниз по звукоряду, медленно отлепилась от ритмической сетки, потом от гармонической, затем развалилась на отдельные ноты, упала в затухающую трель и долго затухала в этой трели, пока утомленный спаниель не заткнул медный раструб длинным собачьим носом.
Я был еще мокрее, чем когда взобрался на перевал.
– Ну вот, – сказала Хироко. – Потанцевали. Это редко удается. Макото не танцует.
– Духовное лицо. Ему несолидно.
– Не умеет, вот и не танцует.
– А я разве умею?
– Конечно умеешь! Это что было, косакку-дансу?
– Наверно.
– Вам вина еще принести?
– Даже не знаю... Скоро темнеть начнет, ехать пора...
– Заглядывай еще, – сказал Танака-сан, трепля спаниеля за уши.
– Загляну, – пообещал я. – Вы тоже в город выбирайтесь. В эту пятницу как раз Кен выступает. Устроите джем... А как мне отсюда лучше выехать?
Выехать оказалось лучше по нижней дороге, которая начиналась от гравийной стоянки по ту сторону храма. В ее углу стояли два хозяйских автомобиля – солидных размеров джип и крохотная «Субару». За автомобилями лежал огород с дайконом, охраняемый элегантным пугалом в малиновом пиджаке.
Были произнесены все благодарственные и прощальные формулы. Совершены все поклоны. Пожата лапа спаниеля. Левая нога поставлена на педаль. И настало время для последнего штриха.
– Задайте мне какой-нибудь коан, сэнсэй, – попросил я. – Будет над чем помедитировать на досуге.
– Хлопок одной ладонью, – не задумываясь, сказал он.
– Это все знают. Это неинтересно. Я имею в виду – музыкальный коан. Без слов, одними нотами...
– М-м-м... – протянул он и задумался.
Будды и бодхисаттвы! Чего я от него хотел?
Что ожидал услышать? Сплетенный из звуков парадокс? Акустическую ленту Мёбиуса? Трехсекундный пассаж, взрывающий расхожие представления о добре и зле? Да и зачем мне было это нужно? Разве я собирался просветляться под эти звуки? Разве намеревался ежедневно мурлыкать их с утра до ночи, свивая мозговые извилины в скрипичный ключ?
Нет, конечно нет... Я просто запомнил бы эти несуразные ноты, как смог – криво, неверно, с отсебятиной, с диезами вместо бемолей – чтобы когда-нибудь потом, в туманной перспективе, в случайной, но теплой компании небрежно повторить их корявыми пальцами на расстроенном пианино и объяснить: мол, это коан, подаренный мне дзэнским монахом. Чтобы какая-нибудь юная дуреха, сходящая с ума по всему восточному и японскому, рассказывала потом лучшей подруге: ах! с каким мужиком познакомилась – в Японии жил, с монахами дружил, на рояле медитирует и по-умному говорит.
Тьфу...
Бонза взял в зубы мундштук, набрал в легкие воздуха, и на его голом черепе блеснул закатный луч.
Ре...
Ми...
Фа...
Си-бемоль...
Точно сам великий Юнь-мэнь схватил меня за нос сухими костяшками своих узловатых пальцев. Будь я крестьянским парнем, рожденным в эпоху Тан, – я просветлился бы в момент. Здесь не над чем было медитировать и даже нечего запоминать. Это было то, что узнал бы всякий. Это были «Осенние листья».
Сентиментальная французская мелодия, когда-то пересекшая Атлантику, чтобы стать джазовым стандартом и в качестве такового преодолеть еще и Тихий океан, – лишь она одна в этот прозрачный октябрьский день и могла стать ответом на мою несуразную просьбу. Потому что она была проста и безыскусна. Потому что была красива. Потому что лучше любой другой расставляла все точки над «ё».
Да, да, да. Все правильно. Джазовый стандарт. Кем-то придуманная музыка. Кем-то построенная гармоническая сетка. Если можешь – бери ее и накручивай свое. А если не можешь – слушай тех, кто может. Или тех, кто когда-то мог. Заводи пластинку. Слушай записи ушедших титанов. Вот тебе и весь коан.
Что же делать... Мы не титаны. Мы так себе импровизаторы. Мы не рождены в эпоху Тан, мы рождены в эпоху постмодернизма. В эпоху, когда от дзэна остались лишь коаны, а от джаза – лишь стандарты. В эпоху, когда никого и ничем уже не удивить. Это когда-нибудь потом скажут, что мы жили в серебряном веке джаза, при джазовой династии Сун, когда эта дхарма уже закатывалась, но еще не совсем закатилась. Это потом нам позавидуют – потом, когда бессмысленность и скука скрутят нашу бедную сансару так, как не снилось болезням и войнам. За миг до прихода нового патриарха – который сыграет такой джаз, какого никто и никогда еще не слыхал.
А мы такого джаза не сыграем. Мы не бодхисаттвы. Мы не взорвем своих заскорузлых мозгов, не увидим жемчужного дворца на пыльной травинке и не сочиним бессмертной гатхи. Палка-подтирка останется для нас палкой-подтиркой, а семь нот останутся для нас натуральной гаммой.
Ну что ж... Это вовсе не повод отчаиваться. Оставим акустические парадоксы титанам. Оставим их Майлзу Дэвису и Кшиштофу Пендерецкому. А сами сыграем тот джаз, который нам дано сыграть. Сыграем его на семи нотах натуральной гаммы. Той гаммы, в которой творили Ив Монтан и Борис Мокроусов.
Начнем в натуральном мажоре. Сядем в лотос. Вырастим кактус. Увидим белую цаплю. Рванем за ней следом. Воспарим. Превысим скорость. Догоним императорскую дочь. Из натурального мажора прыгнем в натуральный минор. Взмахнем бейсбольной битой. Пропьем сталинскую премию. Исполним что-нибудь из «Хованщины». Оседлаем велосипед, заберемся в гору, похмелимся красным вином и станцуем казачью самбу у входа в храм. Просто так. Ни для чего. Ради всего святого, которого нет.
«Дзэн для бедных»? Да, пожалуй... Но все равно это – дзэн.
Я счастливо засмеялся, оттопырил оба больших пальца и задрал их повыше.
Танака-сан понимающе сощурился. Хироко улыбнулась. Я прощально кивнул, покрепче сжал руль и оттолкнулся ногой от земли.
Дорогу устилали осенние листья. Они упали с древнего дерева гингко. Их сорвал японский ветер, воспел французский поэт и прославил американский музыкант. За моей спиной остался храмовый двор с автомобильной стоянкой. Добросовестный труженик мандалы и паникадила все стоял на ней и самозабвенно дул в тенор-саксофон фирмы «Ямаха». Горячие, влажные, хриплые, дрожащие звуки один за другим выплескивались в горную прохладу. Они плакали, смеялись, молились, издевались, наперегонки неслись вниз по склону – и разлетались сверкающей звездной пылью в бешено крутящихся спицах моего велосипеда.
январь 1998 — ноябрь 2004
Айдзу-Вакамацу — Санкт-Петербург
Глоссарий
Автор, будучи противником нумерованных сносок к художественному тексту, все же счел необходимым поместить отдельным списком толкования японских слов, имён и выражений, встречающихся в книге. Кроме того, в глоссарий включены объяснения японских, китайских и индийских терминов и имён, относящихся к буддизму. Японские имена даны в оригинальном японском порядке (сначала фамилия, потом имя). Русские написания японских слов приведены в поливановской транскрипции; в случаях отклонения она дается в скобках. Двоеточие обозначает долгий гласный.
Ай рабу ю– японская транслитерация английского признания в любви.
Акутагава Рюноскэ(1892-1927) – классик японской прозы.
Аматэрасу– богиня солнца в синтоизме.
Амида(Будда Амида, санскр. Амитабха, яп. Амида-Буцу) – повелитель рая, хозяин «Чистой Земли», основной объект поклонения в буддийской школе Дзёдо и ее ответвлениях.
Аригато:– спасибо.
Архат– буддийский святой, достигший просветления в традиции Хинаяны.
Асукорубин-сан– аскорбиновая кислота (суффикс «-сан», записанный соответствующим иероглифом, имеет значение «кислота»).
Бака– дура[к].
Банзай(бандзай) – ура! ( букв. «десять тысяч лет»).
Бодхидхарма( яп. Бодайдарума, Дарума) – полумифический Первый Патриарх дзэна. Индийский монах, принесший в VI веке дзэнское учение в Китай.
Бодхисаттва( санскр.) – просветлённый в традиции Махаяны, отказавшийся от перехода в Нирвану во имя помощи людям.
Боинтян– девушка с большим бюстом ( слэнг).
Бу– мера длины (3,03 мм); тж. старинная монета и единица размера обуви (2,4 мм).
Будда– достигший просветления, пробуждённый.
Ваби– эстетическая категория (бедность и непритязательность как залог прекрасного).
Васаби– японский хрен.
Гайдзин– иностранец.
Гангуро-га:ру– «чернолицая девушка», последовательница моды на круглогодичный загар, распространенной в Японии на момент написания рассказа «Прекрасная маркиза». Слово употреблялось наряду с синонимами («когяру», «сибуя-гару» и т.п.); в языке не укоренилось.
Га:руфурэндо– подруга ( англ. girlfriend).
Гатха( санскр.) – стихотворение.
Гаутама– мирское имя Будды Шакьямуни.
Гиндза– один из центральных районов Токио.
Гейша(гэйся) – профессиональная увеселительница эстетически продвинутых клиентов.
Гэнроку дзидай– эра Гэнроку (1688-1704), период японской истории, знаменитый расцветом культуры и искусства, «японский Ренессанс».
Гэта– деревянная обувь на высоких колодках.
Гэцуё:би– понедельник. Названия остальных дней недели по порядку: каё:би, суйё:би, мокуё:би, кинъё:би, доё:би, нитиё:би.
Дайкон– сорт редьки с большим корнеплодом.
Да кара– потому что.
Дамэ– нельзя.
Дао– «путь», центральное понятие философии даосизма.
Дзадзэн– сидячая медитация.
Дзёдо(дзё:до-сю:) – буддийская школа «Чистой Земли», культивирующая поклонение Будде Амиде.
Дзидзо(дзидзо:-босацу, санскр. Кшитигарбха) – мифологический бодхисаттва, божественный покровитель детей. Небольшие каменные статуи Дзидзо расставлены в Японии повсеместно.
Дзэн( кит. чань) – школа буддизма и центральное понятие этой школы. Сформировалась в Китае в VI-VII вв. Отвергая книжную ученость, настаивала на приоритете интуитивного озарения. Распалась на несколько школ, из которых до сегодняшнего дня дожили Сото и Риндзай. Проникнув в XII-XIII вв. в Японию, дзэн сильно повлиял на японскую культуру и национальный характер.
Дзэндо– зал для медитации.
Дзян-кэн-пон– «камень-ножницы-бумага», игра на пальцах.
Доё:би– суббота ( см. тж. гэцуё:би).
Дхарма( санскр.) – буддийское учение, закон Будды.
Дэс– «есть, является» (грамматическая связка).
Ёмиури симбун– название общенациональной газеты.
Ий– хороший; хорошо.
Икэбана– икебана, искусство расстановки цветов.
Иносиси– кабан.
Ирассяимасэ!– добро пожаловать!
Кабуки– традиционный японский театр.
Каки– 1) хурма 2) устрицы.
Кампай!– «осушим бокалы!», стандартный японский тост.
Кана– японская слоговая азбука (хирагана и катакана). Хираганой записываются суффиксы, служебные слова и т.п.; катаканой – заимствования из европейских языков.
Каннон(каннон-босацу, санскр. Авалокитешвара) – бодхисаттва Каннон. Считается божеством милосердия и традиционно изображается женщиной.
Карма– всеобщий закон причинно-следственной связи, обуславливающий круговорот рождений и смертей для всех живых существ.
Катана– кривой самурайский меч.
Кацусика Хокусай(1760-1849) – выдающийся японский художник.
Коан– упражнение в дзэн-буддизме толка Риндзай. Парадоксальное высказывание или вопрос, задаваемый ученику с целью блокирования привычки мыслить логически, мешающей достижению сатори.
Кобаяси Исса(1763-1827) – великий японский поэт, сочинитель хайку.
Коку– мера риса (180 л, 150 кг.). В коку измерялся годовой доход землевладельца.
Комбанва– добрый вечер.
Коннитива– добрый день.
Кото– музыкальный инструмент, «японские гусли».
Кун– послеименной суффикс при обращении к младшему или приятелю.
Лав-отель(рабу-хотэру) – дом свиданий, гостиница с почасовой оплатой.
Леспедеца( яп. хаги) – декоративный полукустарник.
Линь-цзы( яп. Риндзай, 811-867) – дзэнский наставник эпохи Тан, основатель школы, названной его именем.
Майтрейя– Будда будущего.
Мама-сан– хозяйка питейного заведения.
Ман(итиман, итиман-эн) – десять тысяч [иен].
Манга– японские комиксы.
Мандала– символическое изображение мироздания в некоторых буддийских школах.
Мантра– магическая формула, эзотерическое заклинание.
Ма-цзу( яп. Басо:, 707-786) – дзэнский наставник эпохи Тан. Настаивал на спонтанности просветления. К ученикам, для их же блага, применял крик и грубость.
Мисо– паста из перебродивших соевых бобов и суп из такой пасты.
Минамото– древний аристократический род, представители которого победили в XII в. соперников из дома Тайра и основали в Камакуре первый сёгунат (феодальное правительство).
Минамото Ёсицунэ(1159-1189) – полководец, выигравший несколько ключевых сражений в войне против дома Тайра. Излюбленный персонаж японского фольклора.
Моно-но аварэ– «очарование печалью вещей», «печальное очарование» (древняя эстетическая категория).
Моси-моси!– алло!
Мумонкан– сборник из сорока восьми классических дзэнских коанов, составленный в XIII в. в Китае.
Наму Амида Буцу– «Славься, Будда Амида!», принятая в амидаистских школах молитва ( т. н. «нэмбуцу»).
Нань-цюань( яп. Нансэн, 748-834) – дзэнский наставник эпохи Тан, ученик Ма-цзу. Прославился эксцентричным поступком убийства монастырского кота.
Натто:– перебродившая и высушенная масса из соевых бобов.
Никкэй 225– биржевой индекс, характеризующий состояние японской экономики.
Нирвана– буд. обитель вечного блаженства, свободная от круговорота перерождений.
Нитирэн-сю:– школа буддизма, возникшая в Японии в XIII в. и названная по имени своего основателя. В XX в. от нее отпочковалась популярная ныне секта Сока-Гаккай. Культ основан на поклонении Лотосовой Сутре.
Ода Нобунага(1534-1582) –полководец и политик, начавший объединение Японии.
Окусан– жена.
О-кяку-сан– гость; клиент.
Онсэн– горячий источник; баня на горячем источнике.
О-сири– зад, ягодицы.
Отоко– мужчина.
Пачинко(патинко) – игровой автомат.
Пурайбаси– частная жизнь ( англ. privacy).
Пэтяпай– плоская грудь ( слэнг).
Ра:мэн– китайская лапша.
Риндзай(Риндзай-сю:) – школа дзэн-буддизма, делающая упор на разгадывание коанов и достижение сатори.
Ротэмбуро– открытый бассейн с водой из горячего источника.
Сакаки– священное дерево в синтоистском культе; обычно клейера.
Сакура– вишневое дерево.
Сакэ– рисовое вино крепостью около 16-19 градусов. В японском языке слово «сакэ» употребляется также для обозначения алкогольных напитков вообще.
Самадхи( санскр.) – особое состояние психики, достигаемое в сидячей медитации ( яп. саммай)
Сансара– буд. мир страдания, кармический круговорот рождений и смертей, антитеза нирваны.
Сансин– окинавская разновидность сямисэна.
Сасими– блюдо из сырой рыбы.
Сатори– просветление, осознание подлинной природы вещей, цель дзэнской практики.
Сёганай(сиё:-га най) – делать нечего, ничего не поделаешь.
Сё:гун– военно-феодальный правитель Японии в XII-XIX вв.
Симэй– называние кого-л. по имени; именной заказ.
Сингон-сю:– школа эзотерического (тайного, тантрического) буддизма.
Синкансэн– скоростная железнодорожная линия.
Синтоизм(синто:) – национальная религия японцев, японское язычество.
Скебе(сукэбэй) – развратник, сексуально озабоченный мужчина.
Соку– единица измерения (один пучок или связка; десять снопов соломы; двести листов бумаги; одна ладонь при измерении длины стрелы).
Сото(Со:то:-сю:) – школа дзэн-буддизма, делающая упор на сидячую медитацию с пребыванием в самадхи.
Судзуки Дайсэцу(1870-1966) – японский мыслитель, выдающийся популяризатор дзэн-буддизма и японской культуры в странах Запада.
Сумимасэн– извините.
Сун– китайская династия и эпоха в истории Китая (960-1279).
Сутра( санскр.) – священный буддийский текст.
Сэкухара– сексуальное домогательство ( сокр. англ. sexual harassment).
Сэн– тысяча [иен].
Сэнсэй– учитель ( букв. «ранее родившийся»).
Сяку– мера длины (30,3 см.).
Сямисэн– трёхструнный щипковый инструмент.
Тайра– древний аристократический род, после долгой междоусобной войны XII в. уступивший политическое лидерство дому Минамото.
Тан– китайская династия и эпоха в истории Китая (618-907).
Тандэн– область живота ниже пупка, считающаяся вместилищем жизненной силы.
Татами– циновка из рисовой соломы; тж. мера жилой площади.
Тимпира– что-либо ненастоящее; особ. ненастоящий якудза, «приблатнённый».
То:дай– Токийский университет ( сокр. отТо:кё: дайгаку).
Тоётоми Хидэёси(1537-1598) – полководец и политик, второй из трех великих объединителей Японии.
Токонома– декоративная ниша в стене японской комнаты, служащая для помещения в нее настенных свитков и икебаны.
Токугава Иэясу(1542-1616) – полководец и государственный деятель, завершивший объединение страны и основавший династию сёгунов Токугава.
Тотэмо– очень.
То:фу– соевый творог.
Тэндай-сю:– буддийская школа «Небесной опоры», одна из древнейших в Японии.
Тэнтё:– начальник (магазина, ресторана и т.п.).
Тян– уменьшительно-ласкательный послеименной суффикс.
Укиёэ– жанр средневековой гравюры ( букв. «картины изменчивого мира»).
Фугу– иглобрюх, ядовитая рыба, использующаяся в японской кулинарии.
Фудзи(Фудзи-сан) – высочайшая вершина Японских островов, священная гора и символ Японии. По ставшей традицией ошибке обозначается на русских картах как Фудзияма (иероглиф «гора» читается «яма», но в сочетаниях чаще имеет чтение «сан»).
Фусума– передвижная перегородка в японском доме.
Хай– «да», «вас понял».
Хайку– силлабическое трехстишие 5-7-5 (иногда неверно называется «хокку»).
Хакама– шаровары, часть традиционного церемониального костюма.
Хакуин Экаку(1685-1768) – выдающийся японский наставник дзэна, возродивший классические методы. Автор знаменитого коана о «хлопке одной ладонью».
Хокусай– см. Кацусика Хокусай.
Хонто:– правда, действительно, в самом деле.
Чжао-чжоу( яп. Дзёсю, 778-897) – дзэнский наставник эпохи Тан, ученик Нань-цюаня. Непревзойденный мастер парадокса, автор многих знаменитых коанов.
Шакьямуни– исторический Будда, основатель буддийской религии.
Шестой Патриарх( кит. Хуэй-нэн, яп. Эно:, 638-713) – китайский монах, фактический основоположник дзэн-буддизма в его классическом виде.
Энка– национальный жанр песенной баллады.
Ю– горячая вода.
Юката– домашний халат.
Юнь-мэнь( яп. Уммон, ум. 949) – дзэнский наставник эпохи Тан. Основал собственную школу, просуществовавшую двести лет. На вопросы учеников обычно давал односложные и резкие ответы.
Якудза– японская мафия и ее отдельные представители.
Ай рабу ю– японская транслитерация английского признания в любви.
Акутагава Рюноскэ(1892-1927) – классик японской прозы.
Аматэрасу– богиня солнца в синтоизме.
Амида(Будда Амида, санскр. Амитабха, яп. Амида-Буцу) – повелитель рая, хозяин «Чистой Земли», основной объект поклонения в буддийской школе Дзёдо и ее ответвлениях.
Аригато:– спасибо.
Архат– буддийский святой, достигший просветления в традиции Хинаяны.
Асукорубин-сан– аскорбиновая кислота (суффикс «-сан», записанный соответствующим иероглифом, имеет значение «кислота»).
Бака– дура[к].
Банзай(бандзай) – ура! ( букв. «десять тысяч лет»).
Бодхидхарма( яп. Бодайдарума, Дарума) – полумифический Первый Патриарх дзэна. Индийский монах, принесший в VI веке дзэнское учение в Китай.
Бодхисаттва( санскр.) – просветлённый в традиции Махаяны, отказавшийся от перехода в Нирвану во имя помощи людям.
Боинтян– девушка с большим бюстом ( слэнг).
Бу– мера длины (3,03 мм); тж. старинная монета и единица размера обуви (2,4 мм).
Будда– достигший просветления, пробуждённый.
Ваби– эстетическая категория (бедность и непритязательность как залог прекрасного).
Васаби– японский хрен.
Гайдзин– иностранец.
Гангуро-га:ру– «чернолицая девушка», последовательница моды на круглогодичный загар, распространенной в Японии на момент написания рассказа «Прекрасная маркиза». Слово употреблялось наряду с синонимами («когяру», «сибуя-гару» и т.п.); в языке не укоренилось.
Га:руфурэндо– подруга ( англ. girlfriend).
Гатха( санскр.) – стихотворение.
Гаутама– мирское имя Будды Шакьямуни.
Гиндза– один из центральных районов Токио.
Гейша(гэйся) – профессиональная увеселительница эстетически продвинутых клиентов.
Гэнроку дзидай– эра Гэнроку (1688-1704), период японской истории, знаменитый расцветом культуры и искусства, «японский Ренессанс».
Гэта– деревянная обувь на высоких колодках.
Гэцуё:би– понедельник. Названия остальных дней недели по порядку: каё:би, суйё:би, мокуё:би, кинъё:би, доё:би, нитиё:би.
Дайкон– сорт редьки с большим корнеплодом.
Да кара– потому что.
Дамэ– нельзя.
Дао– «путь», центральное понятие философии даосизма.
Дзадзэн– сидячая медитация.
Дзёдо(дзё:до-сю:) – буддийская школа «Чистой Земли», культивирующая поклонение Будде Амиде.
Дзидзо(дзидзо:-босацу, санскр. Кшитигарбха) – мифологический бодхисаттва, божественный покровитель детей. Небольшие каменные статуи Дзидзо расставлены в Японии повсеместно.
Дзэн( кит. чань) – школа буддизма и центральное понятие этой школы. Сформировалась в Китае в VI-VII вв. Отвергая книжную ученость, настаивала на приоритете интуитивного озарения. Распалась на несколько школ, из которых до сегодняшнего дня дожили Сото и Риндзай. Проникнув в XII-XIII вв. в Японию, дзэн сильно повлиял на японскую культуру и национальный характер.
Дзэндо– зал для медитации.
Дзян-кэн-пон– «камень-ножницы-бумага», игра на пальцах.
Доё:би– суббота ( см. тж. гэцуё:би).
Дхарма( санскр.) – буддийское учение, закон Будды.
Дэс– «есть, является» (грамматическая связка).
Ёмиури симбун– название общенациональной газеты.
Ий– хороший; хорошо.
Икэбана– икебана, искусство расстановки цветов.
Иносиси– кабан.
Ирассяимасэ!– добро пожаловать!
Кабуки– традиционный японский театр.
Каки– 1) хурма 2) устрицы.
Кампай!– «осушим бокалы!», стандартный японский тост.
Кана– японская слоговая азбука (хирагана и катакана). Хираганой записываются суффиксы, служебные слова и т.п.; катаканой – заимствования из европейских языков.
Каннон(каннон-босацу, санскр. Авалокитешвара) – бодхисаттва Каннон. Считается божеством милосердия и традиционно изображается женщиной.
Карма– всеобщий закон причинно-следственной связи, обуславливающий круговорот рождений и смертей для всех живых существ.
Катана– кривой самурайский меч.
Кацусика Хокусай(1760-1849) – выдающийся японский художник.
Коан– упражнение в дзэн-буддизме толка Риндзай. Парадоксальное высказывание или вопрос, задаваемый ученику с целью блокирования привычки мыслить логически, мешающей достижению сатори.
Кобаяси Исса(1763-1827) – великий японский поэт, сочинитель хайку.
Коку– мера риса (180 л, 150 кг.). В коку измерялся годовой доход землевладельца.
Комбанва– добрый вечер.
Коннитива– добрый день.
Кото– музыкальный инструмент, «японские гусли».
Кун– послеименной суффикс при обращении к младшему или приятелю.
Лав-отель(рабу-хотэру) – дом свиданий, гостиница с почасовой оплатой.
Леспедеца( яп. хаги) – декоративный полукустарник.
Линь-цзы( яп. Риндзай, 811-867) – дзэнский наставник эпохи Тан, основатель школы, названной его именем.
Майтрейя– Будда будущего.
Мама-сан– хозяйка питейного заведения.
Ман(итиман, итиман-эн) – десять тысяч [иен].
Манга– японские комиксы.
Мандала– символическое изображение мироздания в некоторых буддийских школах.
Мантра– магическая формула, эзотерическое заклинание.
Ма-цзу( яп. Басо:, 707-786) – дзэнский наставник эпохи Тан. Настаивал на спонтанности просветления. К ученикам, для их же блага, применял крик и грубость.
Мисо– паста из перебродивших соевых бобов и суп из такой пасты.
Минамото– древний аристократический род, представители которого победили в XII в. соперников из дома Тайра и основали в Камакуре первый сёгунат (феодальное правительство).
Минамото Ёсицунэ(1159-1189) – полководец, выигравший несколько ключевых сражений в войне против дома Тайра. Излюбленный персонаж японского фольклора.
Моно-но аварэ– «очарование печалью вещей», «печальное очарование» (древняя эстетическая категория).
Моси-моси!– алло!
Мумонкан– сборник из сорока восьми классических дзэнских коанов, составленный в XIII в. в Китае.
Наму Амида Буцу– «Славься, Будда Амида!», принятая в амидаистских школах молитва ( т. н. «нэмбуцу»).
Нань-цюань( яп. Нансэн, 748-834) – дзэнский наставник эпохи Тан, ученик Ма-цзу. Прославился эксцентричным поступком убийства монастырского кота.
Натто:– перебродившая и высушенная масса из соевых бобов.
Никкэй 225– биржевой индекс, характеризующий состояние японской экономики.
Нирвана– буд. обитель вечного блаженства, свободная от круговорота перерождений.
Нитирэн-сю:– школа буддизма, возникшая в Японии в XIII в. и названная по имени своего основателя. В XX в. от нее отпочковалась популярная ныне секта Сока-Гаккай. Культ основан на поклонении Лотосовой Сутре.
Ода Нобунага(1534-1582) –полководец и политик, начавший объединение Японии.
Окусан– жена.
О-кяку-сан– гость; клиент.
Онсэн– горячий источник; баня на горячем источнике.
О-сири– зад, ягодицы.
Отоко– мужчина.
Пачинко(патинко) – игровой автомат.
Пурайбаси– частная жизнь ( англ. privacy).
Пэтяпай– плоская грудь ( слэнг).
Ра:мэн– китайская лапша.
Риндзай(Риндзай-сю:) – школа дзэн-буддизма, делающая упор на разгадывание коанов и достижение сатори.
Ротэмбуро– открытый бассейн с водой из горячего источника.
Сакаки– священное дерево в синтоистском культе; обычно клейера.
Сакура– вишневое дерево.
Сакэ– рисовое вино крепостью около 16-19 градусов. В японском языке слово «сакэ» употребляется также для обозначения алкогольных напитков вообще.
Самадхи( санскр.) – особое состояние психики, достигаемое в сидячей медитации ( яп. саммай)
Сансара– буд. мир страдания, кармический круговорот рождений и смертей, антитеза нирваны.
Сансин– окинавская разновидность сямисэна.
Сасими– блюдо из сырой рыбы.
Сатори– просветление, осознание подлинной природы вещей, цель дзэнской практики.
Сёганай(сиё:-га най) – делать нечего, ничего не поделаешь.
Сё:гун– военно-феодальный правитель Японии в XII-XIX вв.
Симэй– называние кого-л. по имени; именной заказ.
Сингон-сю:– школа эзотерического (тайного, тантрического) буддизма.
Синкансэн– скоростная железнодорожная линия.
Синтоизм(синто:) – национальная религия японцев, японское язычество.
Скебе(сукэбэй) – развратник, сексуально озабоченный мужчина.
Соку– единица измерения (один пучок или связка; десять снопов соломы; двести листов бумаги; одна ладонь при измерении длины стрелы).
Сото(Со:то:-сю:) – школа дзэн-буддизма, делающая упор на сидячую медитацию с пребыванием в самадхи.
Судзуки Дайсэцу(1870-1966) – японский мыслитель, выдающийся популяризатор дзэн-буддизма и японской культуры в странах Запада.
Сумимасэн– извините.
Сун– китайская династия и эпоха в истории Китая (960-1279).
Сутра( санскр.) – священный буддийский текст.
Сэкухара– сексуальное домогательство ( сокр. англ. sexual harassment).
Сэн– тысяча [иен].
Сэнсэй– учитель ( букв. «ранее родившийся»).
Сяку– мера длины (30,3 см.).
Сямисэн– трёхструнный щипковый инструмент.
Тайра– древний аристократический род, после долгой междоусобной войны XII в. уступивший политическое лидерство дому Минамото.
Тан– китайская династия и эпоха в истории Китая (618-907).
Тандэн– область живота ниже пупка, считающаяся вместилищем жизненной силы.
Татами– циновка из рисовой соломы; тж. мера жилой площади.
Тимпира– что-либо ненастоящее; особ. ненастоящий якудза, «приблатнённый».
То:дай– Токийский университет ( сокр. отТо:кё: дайгаку).
Тоётоми Хидэёси(1537-1598) – полководец и политик, второй из трех великих объединителей Японии.
Токонома– декоративная ниша в стене японской комнаты, служащая для помещения в нее настенных свитков и икебаны.
Токугава Иэясу(1542-1616) – полководец и государственный деятель, завершивший объединение страны и основавший династию сёгунов Токугава.
Тотэмо– очень.
То:фу– соевый творог.
Тэндай-сю:– буддийская школа «Небесной опоры», одна из древнейших в Японии.
Тэнтё:– начальник (магазина, ресторана и т.п.).
Тян– уменьшительно-ласкательный послеименной суффикс.
Укиёэ– жанр средневековой гравюры ( букв. «картины изменчивого мира»).
Фугу– иглобрюх, ядовитая рыба, использующаяся в японской кулинарии.
Фудзи(Фудзи-сан) – высочайшая вершина Японских островов, священная гора и символ Японии. По ставшей традицией ошибке обозначается на русских картах как Фудзияма (иероглиф «гора» читается «яма», но в сочетаниях чаще имеет чтение «сан»).
Фусума– передвижная перегородка в японском доме.
Хай– «да», «вас понял».
Хайку– силлабическое трехстишие 5-7-5 (иногда неверно называется «хокку»).
Хакама– шаровары, часть традиционного церемониального костюма.
Хакуин Экаку(1685-1768) – выдающийся японский наставник дзэна, возродивший классические методы. Автор знаменитого коана о «хлопке одной ладонью».
Хокусай– см. Кацусика Хокусай.
Хонто:– правда, действительно, в самом деле.
Чжао-чжоу( яп. Дзёсю, 778-897) – дзэнский наставник эпохи Тан, ученик Нань-цюаня. Непревзойденный мастер парадокса, автор многих знаменитых коанов.
Шакьямуни– исторический Будда, основатель буддийской религии.
Шестой Патриарх( кит. Хуэй-нэн, яп. Эно:, 638-713) – китайский монах, фактический основоположник дзэн-буддизма в его классическом виде.
Энка– национальный жанр песенной баллады.
Ю– горячая вода.
Юката– домашний халат.
Юнь-мэнь( яп. Уммон, ум. 949) – дзэнский наставник эпохи Тан. Основал собственную школу, просуществовавшую двести лет. На вопросы учеников обычно давал односложные и резкие ответы.
Якудза– японская мафия и ее отдельные представители.
Справочник по транслитерации
Неприятие автором кустарных транслитераций японских слов (см. «О вечных вопросах») побудило его поместить в конце книги краткий справочник – с тем, чтобы всякий читатель, проникнувшийся ответственностью за судьбы мировых языков, смог бы для любого написанного на латинице японского слова построить правильную русскую транслитерацию по системе Поливанова. Простота японской фонетики делает эту задачу несложной – разные записи одного слога практически всегда находятся в однозначном соответствии. В расположенной ниже таблице даны написания японских слогов в латинице Хэпберна (приспособленной для английского языка), латинице Кунрэй (отталкивающейся от слоговой азбуки и имеющей статус государственной) и поливановской кириллице. Слоги, которые не вызывают недоразумений, в таблицу не включены.
Топонимы «Токио», «Киото» и «Иокогама» – укоренившиеся исключения из правил.
Буква “i” после гласного (“ai”, “ei”) обычно записывается как «й». Исключения редки.
Сочетания “ou” (иногда “oh”) и “uu” чаще всего обозначают долгий гласный. В русской транслитерацией долгота не обозначается никак (“OU” => «О», “UU” => «У»). Транскрипция, принятая в учебной и научной литературе, использует специальные символы (двоеточие и верхнюю черту).
Топонимы «Токио», «Киото» и «Иокогама» – укоренившиеся исключения из правил.
Буква “i” после гласного (“ai”, “ei”) обычно записывается как «й». Исключения редки.
Сочетания “ou” (иногда “oh”) и “uu” чаще всего обозначают долгий гласный. В русской транслитерацией долгота не обозначается никак (“OU” => «О», “UU” => «У»). Транскрипция, принятая в учебной и научной литературе, использует специальные символы (двоеточие и верхнюю черту).