Страница:
Слабой стороной немецкой тактики являлось то, что фрицы боялись леса. Засады на партизан они устраивали только в населенных пунктах. Не было ни одного случая, чтобы немцы делали засаду на партизан в лесу.
Сильной стороной немецкой тактики являлась тактика в обороне. Где бы немцы ни шли, а если им приходилось останавливаться хотя бы на короткое время, то они всегда окапывались, чего партизаны в отношении себя никогда не применяли».
Партизанские методы борьбы (скрытую концентрацию сил в лесу в ночное время, чтобы с рассветом врасплох напасть на партизан, засады, минирование партизанских дорог и др.) противник стал применять только в последнее время.
Кроме того, с августа 1943 года началась беспрерывная бомбежка партизанской зоны авиацией. «Почти не осталось ни одной деревни в Ушачском и Лепельском районах, занимаемых партизанами, не подвергшейся налетам фашистских стервятников. На этом деле также проходили практику немецкие учлегы (ученики-летчики. – Б.С.)».
Действительно, по свидетельству немецких источников, последние полтора года войны люфтваффе использовали Восточный фронт как своеобразный полигон для выпускников летных училищ. Свежеиспеченным пилотам предстояло освоиться в воздухе и набраться опыта в борьбе с более слабым противником в лице советских ВВС, прежде чем вступить в смертельную схватку с гораздо более грозным неприятелем – англо-американскими «летающими крепостями». Партизанские же зоны представляли собой идеальную мишень для тренировки. Ни истребителей, ни зенитных орудий у партизан, конечно же, не имелось, а из винтовки или пулемета сбить самолет можно было только на очень небольшой высоте. Юных германских летчиков вряд ли волновал тот факт, что их бомбы падают прежде всего на головы мирных обитателей деревень и местечек, волею судьбы оказавшихся на территории партизанского края. Впрочем, пилоты «летающих крепостей» тоже не думали о жизни и смерти немецких бюргеров, обрушивая бомбовый груз на города Германии…
В борьбе на оккупированной территории все стороны широко применяли традиционные приемы партизанской войны, в том числе и маскировку под противника. Так, 16 июня 1944 года в приказе по 889-му немецкому охранному батальону отмечалось: «В последнее время партизаны стараются захватить побольше пленных (считанные дни оставались до начала генерального советского наступления в Белоруссии – операции «Багратион». – Б.С.). С этой целью они ездят в немецкой форме на грузовых автомашинах по главным магистралям и, забирая немецких солдат, которые просят подвезти их, доставляют последних в свой лагерь. Подобный случай имел место 2.6.44 г. на шоссе Бобруйск – Старые Дороги. Всем солдатам указывается на опасность езды на незнакомых машинах. Шоферам запрещено брать с собой незнакомых солдат».
Немцы тоже прибегали к маскараду, в частности создавали ложные партизанские отряды из полицейских или власовцев, переодетых в красноармейскую форму или гражданское платье. Они вступали в контакт с небольшими группами или одиночными партизанами, побуждали их присоединиться к отряду, а затем, выждав удобный момент, уничтожали или брали в плен. Немцы даже ввели для своих партизан специальные отличительные головные уборы. Такие ложные отряды нередко грабили население, чтобы потом свалить вину на настоящих партизан. Впрочем, последние тоже порой основательно обирали население, облачившись в немецкую или полицейскую форму.
Но случалось, ложные партизанские отряды превращались в настоящие. Так произошло, например, с отрядом из 96 человек во главе с офицерами РОА капитаном Цимайло и старшим лейтенантом Голокозом. Последний, вместо того чтобы бороться с партизанами, установил связь с действовавшей на территории Витебской области бригадой Захарова и раскрыл ему правду. В результате 17 июля 1943 года 55 лжепартизан во главе с Голокозом присоединились к настоящим, предварительно убив находившихся с ними немцев – двух радистов и капитана. Остаткам отряда вместе с Цимаило удалось бежать.
Порой создавались и ложные подпольные центры, с помощью которых тайная полевая полиция вылавливала настоящих подпольщиков. По этой схеме в Минске действовал «военный совет» в составе немецких агентов – бывших командиров Красной Армии Рогова и Белова (его в конце концов убили партизаны) и бывшего секретаря Заславльского райкома партии Ковалева, который «по совместительству» входил и в подлинный Минский подпольный комитет. Поначалу «военный совет» был настоящей подпольной организацией, которую возглавляли командиры и комиссары Красной Армии, к сожалению не знакомые с правилами конспирации. Организация слишком разрослась, о ее деятельности знало чуть ли не пол-Минска. Дошло до того, что у дома, где размещался штаб «военного совета», открыто выставляли часовых, которые проверяли документы у приходивших туда рядовых подпольщиков. Очень быстро об организации узнали в минском ГФП. Руководители «военного совета» были арестованы и купили себе жизнь ценой предательства. Теперь уже под контролем гестапо они направляли подпольщиков якобы в партизанский отряд, по дороге полиция останавливала грузовики, и их пассажиры попадали в концлагерь. В результате были арестованы и расстреляны сотни подпольщиков и разгромлены несколько партизанских отрядов.
Иногда псевдопартизанские отряды создавали сами местные жители – уже после освобождения их Красной Армией. Цель здесь была одна и довольно приземленная – получить индульгенцию за то, что оказался под оккупацией, а заодно «на законном основании» поживиться добром бывших немецких пособников. Историю одного такого отряда, обнаруженного Особым отделом 2-го гвардейского кавкорпуса в Конышевском районе Курской области, рассказал начальник Особого отдела Центрального фронта Л. Ф. Цанава в письме Пономаренко от 13 марта 1943 года: «Организатором и «командиром» этого лжепартизанского отряда являлся учитель деревни Большое Городьково, Конышевского района Рыжков Василий Иванович, 1915 года рождения, уроженец и житель Б. Городьково, беспартийный, со средним образованием, бывший младший командир 38-й отдельной батареи штаба 21-й армии, в октябре 41-го года добровольно сдавшийся в плен немцам. «Комиссаром» этого отряда являлся житель деревни Малое Городьково Суммин Тихон Григорьевич, бывший военнослужащий Красной Армии, в деревню возвратился после занятия ее немцами. Рыжков В. И. 2-го марта Особкором (Особым отделом корпуса. – Б.С.) арестован. Суммин Т. Г. скрылся, в настоящее время разыскивается.
Следствием по делу Рыжкова и деятельности отряда установлено следующее. Частями Красной Армии Б. Городьково и М. Городьково были освобождены от немцев 8-го февраля 1943 года; лжепартизанский отряд Рыжков и Суммин организовали 12-го февраля 1943 года. Указанный отряд под видом борьбы с немецкими пособниками производил облавы и обыски в прилегающих населенных пунктах, забирал имущество и скот у некоторых бывших старост и полицейских. Часть отобранного раздавалась проходящим воинским частям, а часть присваивалась.
Прикрываясь именем командира партизанского отряда, Рыжков связывался с наступающими частями, вводя их в заблуждение вымышленными действиями «партизанского отряда».
20-11-43 г. Рыжков и Суммин собрали членов отряда и, угрожая оружием, предложили ехать в районный центр – Конышевку, с целью якобы организовать там Советскую власть и возглавить в районе орган Советской власти… Есть сигналы о существовании еще нескольких подобных отрядов».
Не знаю, удалось ли чекистам разыскать Суммина и какова была дальнейшая судьба Рыжкова – расстрел, штрафбат или ГУЛАГ.
Нередко немцы одерживали верх над партизанами, используя их же методы борьбы. Так, командир Осиповичского партизанского соединения, включавшего несколько партизанских бригад, Герой Советского Союза генерал-майор Николай Филиппович Королев в итоговом отчете засвидетельствовал: «В Бобруйске, Могилеве, Минске и других городах начали формироваться «добровольческие» батальоны «Березина», «Днепр», «Припять» и другие, которые были предназначены для борьбы с партизанами. Для пополнения этих батальонов и для подготовки командных кадров в Бобруйске был создан «Восточный запасной полк».
Надо сказать, что некоторые из этих «добровольцев», полностью продавшиеся немцам, активно боролись против партизан. Применяя партизанскую тактику, они небольшими группами проникали в лесные массивы и организовывали засады на партизанских дорогах. Так, в марте 1943 года один из батальонов организовал на месте партизанских дневок в лесном массиве «Золотково» засаду, на которую наскочила штабная группа партизанской бригады «За Родину». Во время боя погиб командир этой бригады майор Флегонтов Алексей Кандиевич (замечу, что Флегонтов был не простым майором, а майором госбезопасности, что приравнивалось к армейскому генеральскому званию. – Б.С.)…
В дальнейшем, с освобождением Советской Армией значительной части советской территории, оккупированной врагом, в наш район перебрасывали полицейские и изменнические гарнизоны из районов, освобождаемых Советской Армией. В октябре 1943 года в деревню Вязье прибыл полк под командованием бывшего дорогобужского помещика и белоэмигранта Бишлера (не этот ли Бишлер написал текст листовки о партизанском каннибализме, о которой пойдет речь ниже? – Б.С.). Этот полк потом принял активное участие в блокировке партизан Пуховичского, Червеньского и Осиповичского районов в конце мая 1944 года».
Королев писал также об «изменническом батальоне» майора Буглая, который прибыл в Осиповичский район для борьбы с партизанами и «разместился в деревнях, расположенных в, непосредственной близости к партизанской зоне. Его личный состав был хорошо обучен методам борьбы с партизанами и умело использовал тактические промахи отдельных отрядов. Он вел активную борьбу путем засад в лесных массивах, на партизанских дорогах и на переправах через реки, путем внезапного нападения на партизанские заставы в деревнях…»
Парадокс заключался в том, что по мере успешного продвижения Красной Армии на запад положение партизан не улучшалось, а, наоборот, ухудшалось. Партизанские края теперь попадали в оперативную зону, а позднее и в прифронтовую полосу вермахта. Партизанам все чаще приходилось вступать в бой с регулярными армейскими частями, которые превосходили их и по вооружению, и по боевой подготовке. На все уменьшавшиеся оккупированные территории перемещались коллаборационистские формирования, бежавшие из областей, освобожденных советскими войсками. В этих формированиях теперь уже остались люди, как правило, яро ненавидевшие коммунистов, не рассчитывавшие на пощаду красноармейцев и партизан и имевшие большой опыт борьбы с последними. В то же время многие другие коллаборационисты, надеясь заслужить прощение, сотнями и тысячами подались в партизаны. Не случайно в момент соединения с советскими войсками в партизанских бригадах Белоруссии от трети до четверти бойцов составляли бывшие полицейские, власовцы и «добровольцы» вермахта. Однако на практике резкий рост численности не усиливал, а ослаблял партизанские отряды и соединения. Ведь боеприпасов им больше доставлять не стали, а разросшиеся отряды стали, как упоминалось, менее маневренными и более уязвимыми для атак с воздуха и на земле.
Осложняло ситуацию и еще одно обстоятельство. Как говорилось в докладе Центрального штаба партизанского движения (конец 1942 года), «используя остатки антисоветских формирований и лиц, интересы которых ущемлены советской властью, немецкое командование пытается навязать нам Гражданскую войну, формируя из отбросов человеческого общества боевые военные единицы…» Действительно, на оккупированных территориях в 1941—1944 годах шла самая настоящая гражданская война, осложненная острыми межнациональными конфликтами. Русские убивали русских, украинцы – украинцев, белорусы – белорусов. Литовцы, латыши и эстонцы сражались с русскими и белорусами, белорусы, украинцы и русские – с поляками, чеченцы и ингуши, карачаевцы и балкарцы, татары Крыма и калмыки – с русскими и т.д. Немцев такое положение в принципе устраивало, ибо позволяло тратить меньше собственных войск и полиции для борьбы с различными партизанами.
Сколько же всего людей участвовало в советском партизанском движении? После войны в трудах историков часто фигурировала цифра – более миллиона человек. Однако знакомство с документами военного времени заставляет уменьшить ее, как минимум, вдвое.
Пономаренко и его штаб вели статистику, но поступавшие данные далеко не всегда были точными. Командиры партизанских бригад и соединений порой не имели сведений о численности отдельных отрядов, а иной раз, повторяем, сознательно завышали ее, надеясь получить больше оружия и боеприпасов. Правда, очень скоро они поняли, что снабжение из центра ограничивается такими объективными факторами, как погода, наличие удобных и недосягаемых для огневых средств противника посадочных площадок, а также количеством транспортных самолетов. А потому нередко стали преуменьшать численность отрядов, чтобы соответственно занизить понесенные потери и более свободно рапортовать о достигнутых успехах.
В 1944 году после освобождения республики Белорусский штаб партизанского движения составил итоговый отчет, согласно которому всего в рядах партизан здесь насчитывалось 373 942 человека. Из них в боевых соединениях (бригадах и отдельных партизанских отрядах) состояло 282458 человек, а еще
79 984 человека использовались в качестве разведчиков, связных или были заняты на охране партизанских зон. Кроме того, около 12 тысяч человек числилось в составе подпольных антифашистских комитетов, особенно в западных областях республики. Всего же подпольщиков в Белоруссии, как выяснилось после войны, было более 70 тысяч человек, из которых свыше 30 тысяч считались связными и агентурными разведчиками партизан.
На Украине размах партизанского движения был значительно меньше. Хотя после войны Хрущев утверждал, что к началу 1944 года здесь действовало более 220 тысяч советских партизан, эта цифра выглядит совершенно фантастической. Ведь к тому времени от немцев было освобождено все Левобережье Днепра, где действовали самые многочисленные партизанские соединения. А еще 5 марта 1943 года Пономаренко в докладе Сталину оценивал общую численность 74 партизанских отрядов на Украине в 12 631 человека. Почти все эти отряды принадлежали к крупным соединениям Ковпака, Федорова, Наумова и др. Кроме того, как указывал начальник Центрального штаба партизанского движения, на Правобережье и в не освобожденных еще областях Левобережной Украины имелись партизанские резервы и отряды, с которыми была утеряна связь, общей численностью свыше 50 тысяч человек. При последующих рейдах соединения Ковпака, Сабурова и других возрастали за счет местных пополнений в два-три раза, однако в любом случае численность советских партизан на Правобережье была в три-четыре раза ниже названной Хрущевым цифры. Как отмечалось в справке, подготовленной 15 февраля 1976 года Институтом истории партии при ЦК КП Украины, там. в отличие от других республик и областей, не имелось вообще никаких учетных карточек ни на 220 тысяч, ни на какое-либо меньшее число партизан.
Относительно слабое развитие просоветского партизанского движения на Украине по сравнению с Белоруссией и оккупированными областями РСФСР объясняется рядом факторов. Исторически украинские земли всегда были богаче белорусских, а значит, население – зажиточней. По этой причине оно более жестоко пострадало в ходе революции, а позднее – от коллективизации и вызванного ею голода. Голод на Украине оказался сильнее, чем в Белоруссии, еще и потому, что сельское хозяйство созданием колхозов было подорвано здесь основательней. Но к началу Второй мировой войны оно частично восстановилось и, благодаря лучшим климатическим условиям, по-прежнему превосходило по производительности сельское хозяйство Белоруссии. Последней же в ходе войны пришлось снабжать группу армий «Центр» – самую многочисленную из всех немецких групп армий на Востоке. Поэтому продовольственные поставки для оккупантов вызывали здесь особенно сильное недовольство. Кроме того, природные условия Белоруссии, покрытой лесами и болотами, идеально подходили для партизанской войны.
Благодаря этому в белорусских лесах осело гораздо больше красноармейцев-окруженцев, чем в украинских степях, что также создало массовую базу для просоветского партизанского движения.
Следует учитывать и то, что на Западной Украине самой влиятельной среди местных жителей была Организация украинских националистов. Националистические же организации в Белоруссии никогда не были столь популярны, хотя здесь, как и на Украине, продолжалось острое противостояние с польским населением. Если в Галиции и на Волыни украинцы в этом противостоянии опирались на ОУН и УПА, то в Белоруссии православные белорусы (в отличие от белорусов-католиков) видели в советских партизанах своих соратников по борьбе с поляками.
В других оккупированных союзных республиках размах партизанского движения был еще меньше, чем на Украине. К 1 апреля 1943 года на всей занятой немцами территории насчитывалось 110889 партизан, находившихся главным образом в Белоруссии, на Украине, в Крыму, а также в Смоленской и Орловской областях. В Эстонии в это время действовали три диверсионные группы из 46 человек, в Латвии – 13 групп общей численностью в 200 человек и в Литве – 29 групп, насчитывавших 199 человек. Население прибалтийских государств в подавляющем большинстве не питало никакой симпатии к советскому строю и смотрело на германскую оккупацию как на меньшее зло. А в Молдавии из 2892 партизан этнических молдаван было лишь семеро, а основную массу составляли русские, украинцы и белорусы. Песня про «смуглянку-молдаванку, собирающую партизанский молдаванский отряд» – не более чем поэтическая фантазия. Молдаване явно предпочитали вернуться в состав Румынии после года советского господства.
Общее же число участников советского партизанского движения, если предположить, что на остальных землях действовало примерно столько же партизан, сколько на белорусской, можно оценить примерно в полмиллиона человек (только в боевых частях).
Коллаборационистов среди военнопленных и жителей оккупированных территорий, замечу, было гораздо больше, чем партизан и подпольщиков. Только в вермахте, в военных и полицейских формированиях СС и СД служило, по разным оценкам, от одного до полутора миллионов бывших советских граждан. Кроме того, по нескольку сот тысяч человек состояло в местной вспомогательной полиции и крестьянских отрядах самообороны, с одной стороны, и служило старостами, бургомистрами и членами местных управ, а также врачами и учителями в открытых немцами школах и больницах, с другой стороны. Правда, трудно сказать, насколько можно считать коллаборационистами тех, кому приходилось работать в оккупационных учреждениях, чтобы элементарно не умереть с голоду.
Теперь о безвозвратных потерях. К1 января 1944 года они составили по отдельным республикам и областям (без Украины и Молдавии): Карело-Финская ССР – 752 убитых и 548 пропавших без вести, а всего 1300 (из этого числа лишь у 1086 были известны фамилии и адреса родных); Ленинградская область – 2954,1372,4326 (1439); Эстония – 19, 8, 27; Латвия -56, 50,106 (12); Литва– 101,4,115 (14); Калининская область – 742,141, 883 (681); Белоруссия – 7814, 513, 8327 (389); Смоленская область – 2618, 1822, 4400 (2646); Орловская область – 3677, 3361, 7038 (1497); Краснодарский край – 1077, 335, 1412 (538); Крымская АССР – 1076, 526, 1602 (176); всего – 20 886, 8680, 29 566 (8487). Эти цифры наверняка неполны, но они достаточно хорошо иллюстрируют сравнительную интенсивность боевой деятельности партизан в различных регионах.
К этому надо добавить, что в оставшиеся до конца партизанского движения семь месяцев советские партизаны понесли наибольшие жертвы, вызванные предпринятыми против них крупномасштабными карательными операциями с участием армейских соединений. Только в Белоруссии партизаны потеряли тогда 30 181 человека убитым, пропавшим без вести и пленным, то есть почти вчетверо больше, чем за предшествовавшие два с половиной года войны. Общие же безвозвратные потери советских партизан до конца войны можно оценить как минимум в 100 тысяч человек.
Мы привыкли думать, что проводившаяся партизанами «рельсовая война» чуть ли не парализовала немецкий тыл. Согласно донесениям партизан, только в апреле – июне 1943 года, в самый ее разгар, они пустили под откос свыше 1400 вражеских эшелонов. Всего же за годы войны они вызвали крушение более 21 тысячи поездов. Но так ли уж надежны указанные данные? Ряд архивных документов позволяет в этом усомниться.
Самое интересное, что в Москве устанавливался план, сколько партизаны должны совершить диверсий на железной дороге или нападений на вражеские гарнизоны. Например, в 1943 году в ходе операции «Концерт» партизанам только в Белоруссии предстояло подорвать 140 тысяч рельсов. Многие бригады отрапортовали о значительном перевыполнении плановых показателей. Пономаренко радостно докладывал Сталину: бригада Дубровского справилась с заданием на 345 процентов, бригада Маркова – на 315 процентов, бригада имени Заслонова – на 260 процентов, бригада Романова – на 173 процента, бригада Белоусова – на 144 процента, бригада народных мстителей имени Воронянского – на 135 процентов, бригада Филипских – на 122 процента… Цифры радовали начальственный глаз, только вот немецкие эшелоны все шли и шли к фронту. В ходе войны ни одна оперативная перевозка вермахта на Востоке не была сорвана и ни одна крупная наступательная операция германских войск не началась с опозданием из-за действий партизан.
Порой доходило до того, что между партизанскими отрядами устраивали соцсоревнование. Так, 30 декабря 1943 года командир партизанской бригады имени Флегонтова Жохов издал приказ: «В ознаменование 26-й годовщины Красной Армии и ее славных побед, достигнутых в борьбе против немецких захватчиков, приказываю… развернуть с 1 января по 22 февраля 1944 года социалистическое соревнование между отрядами, взводами, отделениями и партизанами. В основу социалистических обязательств положить выполнение месячных планов боевой и политической работы». Была даже придумана шкала оценки различных боевых операций. Например, выше всего – в 75 баллов – расценивалась ликвидация гарнизона или железнодорожного эшелона со взятием трофеев. То же самое, но без трофеев тянуло лишь на 50 баллов, а уничтоженная пушка – на 10.100 патронов, захваченных у врага, оценивались в балл. Столько же давали за одного сраженного неприятеля. Трофейная винтовка приносила участнику соревнования два балла, а взорванный шоссейный мост – три. Кроме почетных грамот и переходящих знамен победители награждались оружием.
Припискам в партизанских донесениях сильно способствовал и приказ Пономаренко от 3 августа 1942 года, которым устанавливались своеобразные «нормы» подвигов для награждения партизан «Золотой Звездой» Героя. Она полагалась за «крушение военного поезда не менее 20-ти вагонов, цистерн или платформ с живой силой, техникой, горючим или боеприпасами с уничтожением состава с паровозом… за уничтожение складов с горючим, боеприпасами, продовольствием, амуницией… за нападение на аэродром с уничтожением материальной части… за нападение или уничтожение штаба противника или военного учреждения, а также радиостанции и за другие выдающиеся заслуги».
Сильно подозреваю, что цифры из донесений партизанских командиров о пущенных под откос эшелонах, взорванных мостах и рельсах были завышены в несколько раз. Это доказывают и отдельные данные из немецких источников, оказавшиеся в распоряжении советского командования. Так, по сведениям диспетчерского бюро станции Минск, в июле 1943 года на участке железной дороги Минск – Борисов партизаны подорвали 34 эшелона. По данным же только четырех партизанских бригад, действовавших в этом районе (1-й Минской, «Пламя», «Разгром» и «За Советскую Беларусь»), ими на этом же участке было подорвано более 70 эшелонов. «Если к этому прибавить эшелоны бригад имени Щорса, «Смерть фашизму», имени Флегонтова, – говорилось в письме одного из минских партизанских руководителей, направленном в Центральный штаб партизанского движения, – то увеличение достигнет 5, если не 6 раз. Это происходит потому, что работа подрывных групп недостаточно контролируется, а партийные и комсомольские организации не взялись еще за борьбу против очковтирательства».
Вероятно, так же обстояло дело и со злосчастными рельсами, плановые задания по которым спускал своим подчиненным товарищ Пономаренко. Он сам в июне 1943 года в отчете о состоянии партизанского движения вынужден был особо отметить «недостоверность информации некоторых отрядов. Преувеличение потерь противника, ложные очковтирательские сведения, приписывание себе результатов действий других отрядов».
После войны Пономаренко признавал:
«Как правило, партизаны не ожидали результатов минирования. Результаты по большей части уточнялись по сведениям местных жителей, посредством агентуры, доносившей командованию партизанских соединений о результатах минирования в том или ином месте, или по захваченным документам противника и показаниям пленных».
Нередко партизаны опирались только на слухи, а один и тот же подорванный эшелон записывали на свой счет сразу несколько партизанских соединений.
Сильной стороной немецкой тактики являлась тактика в обороне. Где бы немцы ни шли, а если им приходилось останавливаться хотя бы на короткое время, то они всегда окапывались, чего партизаны в отношении себя никогда не применяли».
Партизанские методы борьбы (скрытую концентрацию сил в лесу в ночное время, чтобы с рассветом врасплох напасть на партизан, засады, минирование партизанских дорог и др.) противник стал применять только в последнее время.
Кроме того, с августа 1943 года началась беспрерывная бомбежка партизанской зоны авиацией. «Почти не осталось ни одной деревни в Ушачском и Лепельском районах, занимаемых партизанами, не подвергшейся налетам фашистских стервятников. На этом деле также проходили практику немецкие учлегы (ученики-летчики. – Б.С.)».
Действительно, по свидетельству немецких источников, последние полтора года войны люфтваффе использовали Восточный фронт как своеобразный полигон для выпускников летных училищ. Свежеиспеченным пилотам предстояло освоиться в воздухе и набраться опыта в борьбе с более слабым противником в лице советских ВВС, прежде чем вступить в смертельную схватку с гораздо более грозным неприятелем – англо-американскими «летающими крепостями». Партизанские же зоны представляли собой идеальную мишень для тренировки. Ни истребителей, ни зенитных орудий у партизан, конечно же, не имелось, а из винтовки или пулемета сбить самолет можно было только на очень небольшой высоте. Юных германских летчиков вряд ли волновал тот факт, что их бомбы падают прежде всего на головы мирных обитателей деревень и местечек, волею судьбы оказавшихся на территории партизанского края. Впрочем, пилоты «летающих крепостей» тоже не думали о жизни и смерти немецких бюргеров, обрушивая бомбовый груз на города Германии…
В борьбе на оккупированной территории все стороны широко применяли традиционные приемы партизанской войны, в том числе и маскировку под противника. Так, 16 июня 1944 года в приказе по 889-му немецкому охранному батальону отмечалось: «В последнее время партизаны стараются захватить побольше пленных (считанные дни оставались до начала генерального советского наступления в Белоруссии – операции «Багратион». – Б.С.). С этой целью они ездят в немецкой форме на грузовых автомашинах по главным магистралям и, забирая немецких солдат, которые просят подвезти их, доставляют последних в свой лагерь. Подобный случай имел место 2.6.44 г. на шоссе Бобруйск – Старые Дороги. Всем солдатам указывается на опасность езды на незнакомых машинах. Шоферам запрещено брать с собой незнакомых солдат».
Немцы тоже прибегали к маскараду, в частности создавали ложные партизанские отряды из полицейских или власовцев, переодетых в красноармейскую форму или гражданское платье. Они вступали в контакт с небольшими группами или одиночными партизанами, побуждали их присоединиться к отряду, а затем, выждав удобный момент, уничтожали или брали в плен. Немцы даже ввели для своих партизан специальные отличительные головные уборы. Такие ложные отряды нередко грабили население, чтобы потом свалить вину на настоящих партизан. Впрочем, последние тоже порой основательно обирали население, облачившись в немецкую или полицейскую форму.
Но случалось, ложные партизанские отряды превращались в настоящие. Так произошло, например, с отрядом из 96 человек во главе с офицерами РОА капитаном Цимайло и старшим лейтенантом Голокозом. Последний, вместо того чтобы бороться с партизанами, установил связь с действовавшей на территории Витебской области бригадой Захарова и раскрыл ему правду. В результате 17 июля 1943 года 55 лжепартизан во главе с Голокозом присоединились к настоящим, предварительно убив находившихся с ними немцев – двух радистов и капитана. Остаткам отряда вместе с Цимаило удалось бежать.
Порой создавались и ложные подпольные центры, с помощью которых тайная полевая полиция вылавливала настоящих подпольщиков. По этой схеме в Минске действовал «военный совет» в составе немецких агентов – бывших командиров Красной Армии Рогова и Белова (его в конце концов убили партизаны) и бывшего секретаря Заславльского райкома партии Ковалева, который «по совместительству» входил и в подлинный Минский подпольный комитет. Поначалу «военный совет» был настоящей подпольной организацией, которую возглавляли командиры и комиссары Красной Армии, к сожалению не знакомые с правилами конспирации. Организация слишком разрослась, о ее деятельности знало чуть ли не пол-Минска. Дошло до того, что у дома, где размещался штаб «военного совета», открыто выставляли часовых, которые проверяли документы у приходивших туда рядовых подпольщиков. Очень быстро об организации узнали в минском ГФП. Руководители «военного совета» были арестованы и купили себе жизнь ценой предательства. Теперь уже под контролем гестапо они направляли подпольщиков якобы в партизанский отряд, по дороге полиция останавливала грузовики, и их пассажиры попадали в концлагерь. В результате были арестованы и расстреляны сотни подпольщиков и разгромлены несколько партизанских отрядов.
Иногда псевдопартизанские отряды создавали сами местные жители – уже после освобождения их Красной Армией. Цель здесь была одна и довольно приземленная – получить индульгенцию за то, что оказался под оккупацией, а заодно «на законном основании» поживиться добром бывших немецких пособников. Историю одного такого отряда, обнаруженного Особым отделом 2-го гвардейского кавкорпуса в Конышевском районе Курской области, рассказал начальник Особого отдела Центрального фронта Л. Ф. Цанава в письме Пономаренко от 13 марта 1943 года: «Организатором и «командиром» этого лжепартизанского отряда являлся учитель деревни Большое Городьково, Конышевского района Рыжков Василий Иванович, 1915 года рождения, уроженец и житель Б. Городьково, беспартийный, со средним образованием, бывший младший командир 38-й отдельной батареи штаба 21-й армии, в октябре 41-го года добровольно сдавшийся в плен немцам. «Комиссаром» этого отряда являлся житель деревни Малое Городьково Суммин Тихон Григорьевич, бывший военнослужащий Красной Армии, в деревню возвратился после занятия ее немцами. Рыжков В. И. 2-го марта Особкором (Особым отделом корпуса. – Б.С.) арестован. Суммин Т. Г. скрылся, в настоящее время разыскивается.
Следствием по делу Рыжкова и деятельности отряда установлено следующее. Частями Красной Армии Б. Городьково и М. Городьково были освобождены от немцев 8-го февраля 1943 года; лжепартизанский отряд Рыжков и Суммин организовали 12-го февраля 1943 года. Указанный отряд под видом борьбы с немецкими пособниками производил облавы и обыски в прилегающих населенных пунктах, забирал имущество и скот у некоторых бывших старост и полицейских. Часть отобранного раздавалась проходящим воинским частям, а часть присваивалась.
Прикрываясь именем командира партизанского отряда, Рыжков связывался с наступающими частями, вводя их в заблуждение вымышленными действиями «партизанского отряда».
20-11-43 г. Рыжков и Суммин собрали членов отряда и, угрожая оружием, предложили ехать в районный центр – Конышевку, с целью якобы организовать там Советскую власть и возглавить в районе орган Советской власти… Есть сигналы о существовании еще нескольких подобных отрядов».
Не знаю, удалось ли чекистам разыскать Суммина и какова была дальнейшая судьба Рыжкова – расстрел, штрафбат или ГУЛАГ.
Нередко немцы одерживали верх над партизанами, используя их же методы борьбы. Так, командир Осиповичского партизанского соединения, включавшего несколько партизанских бригад, Герой Советского Союза генерал-майор Николай Филиппович Королев в итоговом отчете засвидетельствовал: «В Бобруйске, Могилеве, Минске и других городах начали формироваться «добровольческие» батальоны «Березина», «Днепр», «Припять» и другие, которые были предназначены для борьбы с партизанами. Для пополнения этих батальонов и для подготовки командных кадров в Бобруйске был создан «Восточный запасной полк».
Надо сказать, что некоторые из этих «добровольцев», полностью продавшиеся немцам, активно боролись против партизан. Применяя партизанскую тактику, они небольшими группами проникали в лесные массивы и организовывали засады на партизанских дорогах. Так, в марте 1943 года один из батальонов организовал на месте партизанских дневок в лесном массиве «Золотково» засаду, на которую наскочила штабная группа партизанской бригады «За Родину». Во время боя погиб командир этой бригады майор Флегонтов Алексей Кандиевич (замечу, что Флегонтов был не простым майором, а майором госбезопасности, что приравнивалось к армейскому генеральскому званию. – Б.С.)…
В дальнейшем, с освобождением Советской Армией значительной части советской территории, оккупированной врагом, в наш район перебрасывали полицейские и изменнические гарнизоны из районов, освобождаемых Советской Армией. В октябре 1943 года в деревню Вязье прибыл полк под командованием бывшего дорогобужского помещика и белоэмигранта Бишлера (не этот ли Бишлер написал текст листовки о партизанском каннибализме, о которой пойдет речь ниже? – Б.С.). Этот полк потом принял активное участие в блокировке партизан Пуховичского, Червеньского и Осиповичского районов в конце мая 1944 года».
Королев писал также об «изменническом батальоне» майора Буглая, который прибыл в Осиповичский район для борьбы с партизанами и «разместился в деревнях, расположенных в, непосредственной близости к партизанской зоне. Его личный состав был хорошо обучен методам борьбы с партизанами и умело использовал тактические промахи отдельных отрядов. Он вел активную борьбу путем засад в лесных массивах, на партизанских дорогах и на переправах через реки, путем внезапного нападения на партизанские заставы в деревнях…»
Парадокс заключался в том, что по мере успешного продвижения Красной Армии на запад положение партизан не улучшалось, а, наоборот, ухудшалось. Партизанские края теперь попадали в оперативную зону, а позднее и в прифронтовую полосу вермахта. Партизанам все чаще приходилось вступать в бой с регулярными армейскими частями, которые превосходили их и по вооружению, и по боевой подготовке. На все уменьшавшиеся оккупированные территории перемещались коллаборационистские формирования, бежавшие из областей, освобожденных советскими войсками. В этих формированиях теперь уже остались люди, как правило, яро ненавидевшие коммунистов, не рассчитывавшие на пощаду красноармейцев и партизан и имевшие большой опыт борьбы с последними. В то же время многие другие коллаборационисты, надеясь заслужить прощение, сотнями и тысячами подались в партизаны. Не случайно в момент соединения с советскими войсками в партизанских бригадах Белоруссии от трети до четверти бойцов составляли бывшие полицейские, власовцы и «добровольцы» вермахта. Однако на практике резкий рост численности не усиливал, а ослаблял партизанские отряды и соединения. Ведь боеприпасов им больше доставлять не стали, а разросшиеся отряды стали, как упоминалось, менее маневренными и более уязвимыми для атак с воздуха и на земле.
Осложняло ситуацию и еще одно обстоятельство. Как говорилось в докладе Центрального штаба партизанского движения (конец 1942 года), «используя остатки антисоветских формирований и лиц, интересы которых ущемлены советской властью, немецкое командование пытается навязать нам Гражданскую войну, формируя из отбросов человеческого общества боевые военные единицы…» Действительно, на оккупированных территориях в 1941—1944 годах шла самая настоящая гражданская война, осложненная острыми межнациональными конфликтами. Русские убивали русских, украинцы – украинцев, белорусы – белорусов. Литовцы, латыши и эстонцы сражались с русскими и белорусами, белорусы, украинцы и русские – с поляками, чеченцы и ингуши, карачаевцы и балкарцы, татары Крыма и калмыки – с русскими и т.д. Немцев такое положение в принципе устраивало, ибо позволяло тратить меньше собственных войск и полиции для борьбы с различными партизанами.
Сколько же всего людей участвовало в советском партизанском движении? После войны в трудах историков часто фигурировала цифра – более миллиона человек. Однако знакомство с документами военного времени заставляет уменьшить ее, как минимум, вдвое.
Пономаренко и его штаб вели статистику, но поступавшие данные далеко не всегда были точными. Командиры партизанских бригад и соединений порой не имели сведений о численности отдельных отрядов, а иной раз, повторяем, сознательно завышали ее, надеясь получить больше оружия и боеприпасов. Правда, очень скоро они поняли, что снабжение из центра ограничивается такими объективными факторами, как погода, наличие удобных и недосягаемых для огневых средств противника посадочных площадок, а также количеством транспортных самолетов. А потому нередко стали преуменьшать численность отрядов, чтобы соответственно занизить понесенные потери и более свободно рапортовать о достигнутых успехах.
В 1944 году после освобождения республики Белорусский штаб партизанского движения составил итоговый отчет, согласно которому всего в рядах партизан здесь насчитывалось 373 942 человека. Из них в боевых соединениях (бригадах и отдельных партизанских отрядах) состояло 282458 человек, а еще
79 984 человека использовались в качестве разведчиков, связных или были заняты на охране партизанских зон. Кроме того, около 12 тысяч человек числилось в составе подпольных антифашистских комитетов, особенно в западных областях республики. Всего же подпольщиков в Белоруссии, как выяснилось после войны, было более 70 тысяч человек, из которых свыше 30 тысяч считались связными и агентурными разведчиками партизан.
На Украине размах партизанского движения был значительно меньше. Хотя после войны Хрущев утверждал, что к началу 1944 года здесь действовало более 220 тысяч советских партизан, эта цифра выглядит совершенно фантастической. Ведь к тому времени от немцев было освобождено все Левобережье Днепра, где действовали самые многочисленные партизанские соединения. А еще 5 марта 1943 года Пономаренко в докладе Сталину оценивал общую численность 74 партизанских отрядов на Украине в 12 631 человека. Почти все эти отряды принадлежали к крупным соединениям Ковпака, Федорова, Наумова и др. Кроме того, как указывал начальник Центрального штаба партизанского движения, на Правобережье и в не освобожденных еще областях Левобережной Украины имелись партизанские резервы и отряды, с которыми была утеряна связь, общей численностью свыше 50 тысяч человек. При последующих рейдах соединения Ковпака, Сабурова и других возрастали за счет местных пополнений в два-три раза, однако в любом случае численность советских партизан на Правобережье была в три-четыре раза ниже названной Хрущевым цифры. Как отмечалось в справке, подготовленной 15 февраля 1976 года Институтом истории партии при ЦК КП Украины, там. в отличие от других республик и областей, не имелось вообще никаких учетных карточек ни на 220 тысяч, ни на какое-либо меньшее число партизан.
Относительно слабое развитие просоветского партизанского движения на Украине по сравнению с Белоруссией и оккупированными областями РСФСР объясняется рядом факторов. Исторически украинские земли всегда были богаче белорусских, а значит, население – зажиточней. По этой причине оно более жестоко пострадало в ходе революции, а позднее – от коллективизации и вызванного ею голода. Голод на Украине оказался сильнее, чем в Белоруссии, еще и потому, что сельское хозяйство созданием колхозов было подорвано здесь основательней. Но к началу Второй мировой войны оно частично восстановилось и, благодаря лучшим климатическим условиям, по-прежнему превосходило по производительности сельское хозяйство Белоруссии. Последней же в ходе войны пришлось снабжать группу армий «Центр» – самую многочисленную из всех немецких групп армий на Востоке. Поэтому продовольственные поставки для оккупантов вызывали здесь особенно сильное недовольство. Кроме того, природные условия Белоруссии, покрытой лесами и болотами, идеально подходили для партизанской войны.
Благодаря этому в белорусских лесах осело гораздо больше красноармейцев-окруженцев, чем в украинских степях, что также создало массовую базу для просоветского партизанского движения.
Следует учитывать и то, что на Западной Украине самой влиятельной среди местных жителей была Организация украинских националистов. Националистические же организации в Белоруссии никогда не были столь популярны, хотя здесь, как и на Украине, продолжалось острое противостояние с польским населением. Если в Галиции и на Волыни украинцы в этом противостоянии опирались на ОУН и УПА, то в Белоруссии православные белорусы (в отличие от белорусов-католиков) видели в советских партизанах своих соратников по борьбе с поляками.
В других оккупированных союзных республиках размах партизанского движения был еще меньше, чем на Украине. К 1 апреля 1943 года на всей занятой немцами территории насчитывалось 110889 партизан, находившихся главным образом в Белоруссии, на Украине, в Крыму, а также в Смоленской и Орловской областях. В Эстонии в это время действовали три диверсионные группы из 46 человек, в Латвии – 13 групп общей численностью в 200 человек и в Литве – 29 групп, насчитывавших 199 человек. Население прибалтийских государств в подавляющем большинстве не питало никакой симпатии к советскому строю и смотрело на германскую оккупацию как на меньшее зло. А в Молдавии из 2892 партизан этнических молдаван было лишь семеро, а основную массу составляли русские, украинцы и белорусы. Песня про «смуглянку-молдаванку, собирающую партизанский молдаванский отряд» – не более чем поэтическая фантазия. Молдаване явно предпочитали вернуться в состав Румынии после года советского господства.
Общее же число участников советского партизанского движения, если предположить, что на остальных землях действовало примерно столько же партизан, сколько на белорусской, можно оценить примерно в полмиллиона человек (только в боевых частях).
Коллаборационистов среди военнопленных и жителей оккупированных территорий, замечу, было гораздо больше, чем партизан и подпольщиков. Только в вермахте, в военных и полицейских формированиях СС и СД служило, по разным оценкам, от одного до полутора миллионов бывших советских граждан. Кроме того, по нескольку сот тысяч человек состояло в местной вспомогательной полиции и крестьянских отрядах самообороны, с одной стороны, и служило старостами, бургомистрами и членами местных управ, а также врачами и учителями в открытых немцами школах и больницах, с другой стороны. Правда, трудно сказать, насколько можно считать коллаборационистами тех, кому приходилось работать в оккупационных учреждениях, чтобы элементарно не умереть с голоду.
Теперь о безвозвратных потерях. К1 января 1944 года они составили по отдельным республикам и областям (без Украины и Молдавии): Карело-Финская ССР – 752 убитых и 548 пропавших без вести, а всего 1300 (из этого числа лишь у 1086 были известны фамилии и адреса родных); Ленинградская область – 2954,1372,4326 (1439); Эстония – 19, 8, 27; Латвия -56, 50,106 (12); Литва– 101,4,115 (14); Калининская область – 742,141, 883 (681); Белоруссия – 7814, 513, 8327 (389); Смоленская область – 2618, 1822, 4400 (2646); Орловская область – 3677, 3361, 7038 (1497); Краснодарский край – 1077, 335, 1412 (538); Крымская АССР – 1076, 526, 1602 (176); всего – 20 886, 8680, 29 566 (8487). Эти цифры наверняка неполны, но они достаточно хорошо иллюстрируют сравнительную интенсивность боевой деятельности партизан в различных регионах.
К этому надо добавить, что в оставшиеся до конца партизанского движения семь месяцев советские партизаны понесли наибольшие жертвы, вызванные предпринятыми против них крупномасштабными карательными операциями с участием армейских соединений. Только в Белоруссии партизаны потеряли тогда 30 181 человека убитым, пропавшим без вести и пленным, то есть почти вчетверо больше, чем за предшествовавшие два с половиной года войны. Общие же безвозвратные потери советских партизан до конца войны можно оценить как минимум в 100 тысяч человек.
Мы привыкли думать, что проводившаяся партизанами «рельсовая война» чуть ли не парализовала немецкий тыл. Согласно донесениям партизан, только в апреле – июне 1943 года, в самый ее разгар, они пустили под откос свыше 1400 вражеских эшелонов. Всего же за годы войны они вызвали крушение более 21 тысячи поездов. Но так ли уж надежны указанные данные? Ряд архивных документов позволяет в этом усомниться.
Самое интересное, что в Москве устанавливался план, сколько партизаны должны совершить диверсий на железной дороге или нападений на вражеские гарнизоны. Например, в 1943 году в ходе операции «Концерт» партизанам только в Белоруссии предстояло подорвать 140 тысяч рельсов. Многие бригады отрапортовали о значительном перевыполнении плановых показателей. Пономаренко радостно докладывал Сталину: бригада Дубровского справилась с заданием на 345 процентов, бригада Маркова – на 315 процентов, бригада имени Заслонова – на 260 процентов, бригада Романова – на 173 процента, бригада Белоусова – на 144 процента, бригада народных мстителей имени Воронянского – на 135 процентов, бригада Филипских – на 122 процента… Цифры радовали начальственный глаз, только вот немецкие эшелоны все шли и шли к фронту. В ходе войны ни одна оперативная перевозка вермахта на Востоке не была сорвана и ни одна крупная наступательная операция германских войск не началась с опозданием из-за действий партизан.
Порой доходило до того, что между партизанскими отрядами устраивали соцсоревнование. Так, 30 декабря 1943 года командир партизанской бригады имени Флегонтова Жохов издал приказ: «В ознаменование 26-й годовщины Красной Армии и ее славных побед, достигнутых в борьбе против немецких захватчиков, приказываю… развернуть с 1 января по 22 февраля 1944 года социалистическое соревнование между отрядами, взводами, отделениями и партизанами. В основу социалистических обязательств положить выполнение месячных планов боевой и политической работы». Была даже придумана шкала оценки различных боевых операций. Например, выше всего – в 75 баллов – расценивалась ликвидация гарнизона или железнодорожного эшелона со взятием трофеев. То же самое, но без трофеев тянуло лишь на 50 баллов, а уничтоженная пушка – на 10.100 патронов, захваченных у врага, оценивались в балл. Столько же давали за одного сраженного неприятеля. Трофейная винтовка приносила участнику соревнования два балла, а взорванный шоссейный мост – три. Кроме почетных грамот и переходящих знамен победители награждались оружием.
Припискам в партизанских донесениях сильно способствовал и приказ Пономаренко от 3 августа 1942 года, которым устанавливались своеобразные «нормы» подвигов для награждения партизан «Золотой Звездой» Героя. Она полагалась за «крушение военного поезда не менее 20-ти вагонов, цистерн или платформ с живой силой, техникой, горючим или боеприпасами с уничтожением состава с паровозом… за уничтожение складов с горючим, боеприпасами, продовольствием, амуницией… за нападение на аэродром с уничтожением материальной части… за нападение или уничтожение штаба противника или военного учреждения, а также радиостанции и за другие выдающиеся заслуги».
Сильно подозреваю, что цифры из донесений партизанских командиров о пущенных под откос эшелонах, взорванных мостах и рельсах были завышены в несколько раз. Это доказывают и отдельные данные из немецких источников, оказавшиеся в распоряжении советского командования. Так, по сведениям диспетчерского бюро станции Минск, в июле 1943 года на участке железной дороги Минск – Борисов партизаны подорвали 34 эшелона. По данным же только четырех партизанских бригад, действовавших в этом районе (1-й Минской, «Пламя», «Разгром» и «За Советскую Беларусь»), ими на этом же участке было подорвано более 70 эшелонов. «Если к этому прибавить эшелоны бригад имени Щорса, «Смерть фашизму», имени Флегонтова, – говорилось в письме одного из минских партизанских руководителей, направленном в Центральный штаб партизанского движения, – то увеличение достигнет 5, если не 6 раз. Это происходит потому, что работа подрывных групп недостаточно контролируется, а партийные и комсомольские организации не взялись еще за борьбу против очковтирательства».
Вероятно, так же обстояло дело и со злосчастными рельсами, плановые задания по которым спускал своим подчиненным товарищ Пономаренко. Он сам в июне 1943 года в отчете о состоянии партизанского движения вынужден был особо отметить «недостоверность информации некоторых отрядов. Преувеличение потерь противника, ложные очковтирательские сведения, приписывание себе результатов действий других отрядов».
После войны Пономаренко признавал:
«Как правило, партизаны не ожидали результатов минирования. Результаты по большей части уточнялись по сведениям местных жителей, посредством агентуры, доносившей командованию партизанских соединений о результатах минирования в том или ином месте, или по захваченным документам противника и показаниям пленных».
Нередко партизаны опирались только на слухи, а один и тот же подорванный эшелон записывали на свой счет сразу несколько партизанских соединений.