Мариетта начала заплетать свои длинные густые волосы в косу, проворно разделив их на три части.
— Кроме того, что ты будешь делать с таким мужем? Любая женщина готова броситься ему в объятия. Как создать ему счастливую жизнь? О, он-то будет стараться, я знаю. Мэтью — хороший человек. И мог бы стать великолепным отцом. Великолепным! — Она завязала косу лентой кремового цвета — в тон элегантному шелковому халату и ночной рубашке.
Вздохнув, Мариетта снова посмотрела на себя в зеркало.
— И как ты поступишь, увидев в его глазах досаду? Досаду на то, что ему приходится разнимать пьяниц в салуне? Пьяниц! — Она закрыла глаза, стараясь забыть о сегодняшней сцене. — Нет, это не для него. Не для Мэтью Кейгана. Лучше ему пасти коров, чем жениться на мне.
Мариетта подошла к торшеру, стоявшему возле кровати.
— А вы, юная леди или сэр… — Она похлопала свой слегка округлившийся живот и притушила лампу. — Вы, пожалуйста, пожелайте мне спокойной ночи. Ваш папочка уже доставил мне сегодня массу неприятностей. Хотя Элизабет и предупреждала, что все Кейганы упрямы и твердолобы, прошу запомнить: вы наполовину Хардести, А Хардести — вы узнаете это в один прекрасный день, когда познакомитесь с дедушкой, — люди очень дипломатичные. Сейчас, я думаю, самым дипломатичным поступком…
— Этти!
Она посмотрела на окно, откуда доносился тихий настойчивый голос:
— Этти!
Мариетта закрыла глаза и застонала.
— О пресвятые небеса! — раздраженно воскликнула она. — И это посреди ночи!
Плотно запахнув халат, она выглянула в окно. Мэтью стоял в саду, держа в. руке шляпу. Мариетту поразило странное выражение его лица.
— Мэтью Кейган! — зашептала она, высунув голову из окна. — Что ты тут делаешь?
— Привет, милая. Прости, что так поздно, но я только…
Рядом с ним в кустах послышался шорох, сопровождаемый мужским смехом и громким «тс-с».
— Кто там?
Мэтью посмотрел на качающиеся ветки.
— О, это всего лишь Джас, Берти и Джимми. Я просил их остаться на крыльце, но, видишь, они все равно пришли сюда. Хотят посмотреть, как я буду валять дурака. Теперь у них есть повод смеяться надо мной до конца жизни, если, конечно, им не жаль будет каждый раз терять несколько зубов. Верно, парни? — спросил он, обратившись к кустам.
Оттуда донеслось дружное:
— Верно!
— Но что случилось? — смущенно поинтересовалась Мариетга. — Тебе нужно со мной поговорить? Неужели нельзя было подождать до утра?
— Нет, ничего не случилось.
— Может, мне лучше спуститься к тебе? Мэтью задумчиво посмотрел на нее:
— Нет, помнится, Ромео точно так же вел себя с Джульеттой. Так что ты стой там, а я буду стоять здесь, и получится очень романтично. Прав я или нет, Джимми? — спросил он, снова обращаясь к кустам.
— Но тише! Что там за свет в окне… уф! — с пафосом продекламировал чей-то голос. Очевидно, это был Либерти.
— Заткнитесь! — прошептал Джеймс. — Давай, Мэт, пора начинать. Или ты хочешь перебудить всех соседей?
— И что тогда будет? — спросил Либерти, издевательски фыркнув. — Он самого себя арестует за нарушение порядка?
— Ты настоящая заноза, Неторопливый Медведь, — пробормотал Джастис.
— Давай, Мэт! — подбадривал брата Джеймс.
— О нет! — прошептала Мариетта, сообразив наконец, в чем дело. — Нет, Мэтью, не надо.
— Много времени это не займет. Верно, парни? Они тебя расстроили? Хочешь, я от них избавлюсь? — Мэтью с тревогой посмотрел на кусты.
— Нет, дело не в них, — торопливо сказала Мариетта. — Просто уже поздно, и соседи… Может, ты придешь завтра утром? — с надеждой предложила она. — В гостиную?
— Как старина Дэви? — рассердился Мэтью. — И не думай. Молчи и слушай. А вы, ребята, тоже потише, не то я заставлю вас замолчать.
Все притихли. Мэтью откашлялся и начал:
— Давай сочтем те способы, которыми тебя люблю. Люблю тебя, как смерть, дыхание и высоту, которую… душа может прочесть, когда… хм… чувствует концы… идеала и… это, милосердия…
В кустах раздалось хихиканье. Мэтью оглянулся, злобно сверкнув глазами, и продолжал:
— О! Я люблю тебя под конец дня… со… хм… страстью… как солнца свет и свет свечей. Люблю тебя…
— Миссис Колл? У вас все в порядке? — спросил Натан Киркленд, стоявший возле калитки. — Кто с вами разговаривает? Джастис?
— О Боже! — сказала Мариетта, закрывая лицо руками.
Натан открыл калитку и направился к дому:
— Либерти? Миссис Колл?
Мариетта украдкой, сквозь пальцы, посмотрела вниз, как раз в то время, когда чья-то длинная рука высунулась из кустов и втащила туда Натана.
— Какого черта? Джим? Проклятие, ты чуть не сломал мне…
— Тише, Натан!
Мужчины начали перешептываться и смеяться.
— Что он здесь делает? — грозно спросил Мэтью.
— Не знаю, — тонким голосом ответила Мариетта, которая тоже с трудом удерживалась, чтобы не расхохотаться над этой комедией. — Честное слово, не знаю.
— Я думаю, что поздно уже сейчас принимать в доме мужчин, Этти! — сурово заговорил Мэтью. — Тем более в таком наряде.
— Но вы же здесь, сэр, — напомнила она, стараясь подавить смех, грозивший испортить все ее попытки изобразить оскорбленную добродетель.
— Я шел к Вирджилу, — донесся из кустов голос Натана. — Услышал, что в саду кто-то есть, и решил проверить, все ли в порядке.
Мэтью начал мять свою шляпу с такой силой, словно это была шея Натана Киркленда, потом нерешительно посмотрел на Мариетту. «Он достоин если не любви, то хотя бы жалости», — решила Мариетта. Она понимала, чего ему стоил сегодняшний спектакль, как трудно было этому гордецу подвергнуть себя такому унижению.
— Я не приглашала Натана. Тебе лучше уйти, Мэтью, — мягко сказала она.
Он отвернулся с мрачным видом.
— Все было чудесно, — тихо добавила Мариетта. — Это одно из самых моих любимых стихотворений. Дэвид никогда не читал мне его.
— Правда?
— Никогда! — честно ответила Мариетта. — Никогда.
— Ну а я уж забыл, на чем остановился.
— Люблю тебя я страстно, словно солнца свет и свет свечей. Люблю тебя свободно, словно человек, вступивший в бой за Правду.
— Верно, — кивнул Мэтью и грозно посмотрел на кусты. — Люблю тебя я чисто, словно те, что могут отказаться от похвал. Люблю тебя, как старые мои печали и детства дни, — произнес он уже менее уверенно.
Смех в кустах заставил его прерваться.
— Мэтью, — позвала Мариетта, и он, обернувшись к ней, продолжил:
— Люблю тебя я той любовью, что души праведников жгла. Люблю тебя своим дыханьем, своей улыбкой и слезами. И если Бог позволит, буду любить тебя я после смерти лучше.
Мэтью тяжело вздохнул, словно выполнил какое-то опасное задание, и настороженно улыбнулся.
Аудитория, сидевшая в кустах, разразилась свистом и громкими аплодисментами.
— Черт! — пробормотал он. — Я не могу закончить: они слишком сильно шумят. Можно я поднимусь к тебе?
Мариетта взглянула на свое полупрозрачное одеяние и поплотнее запахнула халат.
— Конечно, я встречу тебя у двери.
— Представление закончено, — сказал Либерти, когда Мариетта отошла от окна.
— Вперед — к победе, Мэтью! — закричал Джастис.
Когда Мариетта открыла дверь, Мэтью просто задыхался от счастья. Широко улыбаясь, он перешагнул через порог.
— Я прошу прощения за моих парней, милая. Но их невозможно было прогнать.
— Мэтью…
— Я так рад, что все кончилось, — продолжал он, заперев дверь. — Я хотел выучить диалог Ромео и Джульетты, но мне и этого стихотворения хватило. Не могу я читать то, что написано не на нашем английском. — Мэтью засмеялся.
— Мэтью… Ты что?
— Такого миленького халатика я еще на тебе не видел. — Он бросил шляпу на вешалку и с одобрением посмотрел на шелковое одеяние Мариетты. — Похож на тот, что был на тебе у Дроганов, помнишь?
— Мэтью…
Он схватил ее в свои объятия и начал целовать. Его губы были холодными после долгого стояния на улице, но от языка шел жар. Вцепившись обеими руками в толстую ткань пиджака, Мариетта всем своим существом вбирала греховную сладость поцелуя и запахи сильного мужского тела, которые навеки будут ассоциироваться в ее сознании с Мэтью: ароматы кожи, шерсти и ружейного масла.
— М-м-м… — Он с трудом оторвался от нее и улыбнулся. — Ты и на вкус хороша. Ты выйдешь за меня замуж, Этти?
«Да, — подумала она, улыбнувшись в ответ. — Да, да, да!» Мариетта уже хотела произнести заветное слово и впустить в свою жизнь счастье, ко тут четверо мужчин, стоявших на крыльце, вдруг запели:
«Я мечта-а-а-а-ю о Дже-е-е-е-нни с кашта-а-а-ано-о-о-выми волоса-а-а-а-ми, которые горят на со-о-о-лнце, как утренний тума-а-а-а-н»…
Мэтью и Мариетта одновременно захохотали.
— О Господи! Ужасные люди!
— Орут, как пьяницы, — усмехнулся Мэтью. — Надо бы арестовать их за нарушение общественного порядка.
Улыбка на лице Мариетты внезапно погасла.
— Пьяницы, — прошептала она, отпрянув от него. Мэтью удержал се за локоть.
— Этти? — Его глаза были полны нежности. — Ты еще не ответила на мой вопрос, дорогая.
Мариетта отвернулась. После всего, что Мэтью сделал для нее сегодня, его нельзя обижать.
— Сегодня я написала письмо главному прокурору. — громко сказала она, стараясь перекричать вопли, доносящиеся с улицы. — Днем, после нашей встречи. Его отправила миссис Килир.
— Главному прокурору? — изумился Мэтью. Мариетта проглотила застрявший ком в горле и опустила глаза.
— Главному прокурору Соединенных Штатов. Я познакомилась с ним в Вашингтоне. Он близкий друг моего отца.
Мэтью крепко сжал ее руку.
— Я попросила его отдать распоряжение маршалу Брауну, чтобы тот как можно быстрее восстановил тебя в должности, — с трудом закончила Мариетта.
— Что?!
— Я хочу, чтобы ты вернулся к любимой работе. Хочу, чтобы ты был свободен, — взволнованно объясняла она, стараясь преодолеть дрожь в голосе. — Я столько раз говорила об этом, но ты не слушал. Ты никогда меня не слушал!
Мэтью отпустил ее руку.
— Зачем ты это сделала?
— Я хочу, чтобы ты был счастлив! — Она наконец осмелилась посмотреть на него. — Мэтью, я очень хочу этого.
— А я хочу жениться на тебе. Это единственное… — Он вдруг замолчал, отвернулся и тяжело вздохнул.
Мариетта дотронулась до его руки:
— Мэтью, пожалуйста, пойми…
Но Мэтью рванулся к вешалке, схватил свою шляпу и сердито сказал:
— Все, хватит! Не такой я дурак, чтобы биться головой об стену.
— Мэтью!
— Спокойной ночи, миссис Колл! — Он надел шляпу, открыл дверь и вышел на улицу.
Мужчины, стоявшие на крыльце, сразу оборвали свои романтичные песнопения. Через закрытую дверь Мариетта услышала их возбужденные голоса:
— Мы победили?
— Как все прошло?
— Что она сказала?
— Мэт, что стряслось?
Глава 23
Глава 24
— Кроме того, что ты будешь делать с таким мужем? Любая женщина готова броситься ему в объятия. Как создать ему счастливую жизнь? О, он-то будет стараться, я знаю. Мэтью — хороший человек. И мог бы стать великолепным отцом. Великолепным! — Она завязала косу лентой кремового цвета — в тон элегантному шелковому халату и ночной рубашке.
Вздохнув, Мариетта снова посмотрела на себя в зеркало.
— И как ты поступишь, увидев в его глазах досаду? Досаду на то, что ему приходится разнимать пьяниц в салуне? Пьяниц! — Она закрыла глаза, стараясь забыть о сегодняшней сцене. — Нет, это не для него. Не для Мэтью Кейгана. Лучше ему пасти коров, чем жениться на мне.
Мариетта подошла к торшеру, стоявшему возле кровати.
— А вы, юная леди или сэр… — Она похлопала свой слегка округлившийся живот и притушила лампу. — Вы, пожалуйста, пожелайте мне спокойной ночи. Ваш папочка уже доставил мне сегодня массу неприятностей. Хотя Элизабет и предупреждала, что все Кейганы упрямы и твердолобы, прошу запомнить: вы наполовину Хардести, А Хардести — вы узнаете это в один прекрасный день, когда познакомитесь с дедушкой, — люди очень дипломатичные. Сейчас, я думаю, самым дипломатичным поступком…
— Этти!
Она посмотрела на окно, откуда доносился тихий настойчивый голос:
— Этти!
Мариетта закрыла глаза и застонала.
— О пресвятые небеса! — раздраженно воскликнула она. — И это посреди ночи!
Плотно запахнув халат, она выглянула в окно. Мэтью стоял в саду, держа в. руке шляпу. Мариетту поразило странное выражение его лица.
— Мэтью Кейган! — зашептала она, высунув голову из окна. — Что ты тут делаешь?
— Привет, милая. Прости, что так поздно, но я только…
Рядом с ним в кустах послышался шорох, сопровождаемый мужским смехом и громким «тс-с».
— Кто там?
Мэтью посмотрел на качающиеся ветки.
— О, это всего лишь Джас, Берти и Джимми. Я просил их остаться на крыльце, но, видишь, они все равно пришли сюда. Хотят посмотреть, как я буду валять дурака. Теперь у них есть повод смеяться надо мной до конца жизни, если, конечно, им не жаль будет каждый раз терять несколько зубов. Верно, парни? — спросил он, обратившись к кустам.
Оттуда донеслось дружное:
— Верно!
— Но что случилось? — смущенно поинтересовалась Мариетга. — Тебе нужно со мной поговорить? Неужели нельзя было подождать до утра?
— Нет, ничего не случилось.
— Может, мне лучше спуститься к тебе? Мэтью задумчиво посмотрел на нее:
— Нет, помнится, Ромео точно так же вел себя с Джульеттой. Так что ты стой там, а я буду стоять здесь, и получится очень романтично. Прав я или нет, Джимми? — спросил он, снова обращаясь к кустам.
— Но тише! Что там за свет в окне… уф! — с пафосом продекламировал чей-то голос. Очевидно, это был Либерти.
— Заткнитесь! — прошептал Джеймс. — Давай, Мэт, пора начинать. Или ты хочешь перебудить всех соседей?
— И что тогда будет? — спросил Либерти, издевательски фыркнув. — Он самого себя арестует за нарушение порядка?
— Ты настоящая заноза, Неторопливый Медведь, — пробормотал Джастис.
— Давай, Мэт! — подбадривал брата Джеймс.
— О нет! — прошептала Мариетта, сообразив наконец, в чем дело. — Нет, Мэтью, не надо.
— Много времени это не займет. Верно, парни? Они тебя расстроили? Хочешь, я от них избавлюсь? — Мэтью с тревогой посмотрел на кусты.
— Нет, дело не в них, — торопливо сказала Мариетта. — Просто уже поздно, и соседи… Может, ты придешь завтра утром? — с надеждой предложила она. — В гостиную?
— Как старина Дэви? — рассердился Мэтью. — И не думай. Молчи и слушай. А вы, ребята, тоже потише, не то я заставлю вас замолчать.
Все притихли. Мэтью откашлялся и начал:
— Давай сочтем те способы, которыми тебя люблю. Люблю тебя, как смерть, дыхание и высоту, которую… душа может прочесть, когда… хм… чувствует концы… идеала и… это, милосердия…
В кустах раздалось хихиканье. Мэтью оглянулся, злобно сверкнув глазами, и продолжал:
— О! Я люблю тебя под конец дня… со… хм… страстью… как солнца свет и свет свечей. Люблю тебя…
— Миссис Колл? У вас все в порядке? — спросил Натан Киркленд, стоявший возле калитки. — Кто с вами разговаривает? Джастис?
— О Боже! — сказала Мариетта, закрывая лицо руками.
Натан открыл калитку и направился к дому:
— Либерти? Миссис Колл?
Мариетта украдкой, сквозь пальцы, посмотрела вниз, как раз в то время, когда чья-то длинная рука высунулась из кустов и втащила туда Натана.
— Какого черта? Джим? Проклятие, ты чуть не сломал мне…
— Тише, Натан!
Мужчины начали перешептываться и смеяться.
— Что он здесь делает? — грозно спросил Мэтью.
— Не знаю, — тонким голосом ответила Мариетта, которая тоже с трудом удерживалась, чтобы не расхохотаться над этой комедией. — Честное слово, не знаю.
— Я думаю, что поздно уже сейчас принимать в доме мужчин, Этти! — сурово заговорил Мэтью. — Тем более в таком наряде.
— Но вы же здесь, сэр, — напомнила она, стараясь подавить смех, грозивший испортить все ее попытки изобразить оскорбленную добродетель.
— Я шел к Вирджилу, — донесся из кустов голос Натана. — Услышал, что в саду кто-то есть, и решил проверить, все ли в порядке.
Мэтью начал мять свою шляпу с такой силой, словно это была шея Натана Киркленда, потом нерешительно посмотрел на Мариетту. «Он достоин если не любви, то хотя бы жалости», — решила Мариетта. Она понимала, чего ему стоил сегодняшний спектакль, как трудно было этому гордецу подвергнуть себя такому унижению.
— Я не приглашала Натана. Тебе лучше уйти, Мэтью, — мягко сказала она.
Он отвернулся с мрачным видом.
— Все было чудесно, — тихо добавила Мариетта. — Это одно из самых моих любимых стихотворений. Дэвид никогда не читал мне его.
— Правда?
— Никогда! — честно ответила Мариетта. — Никогда.
— Ну а я уж забыл, на чем остановился.
— Люблю тебя я страстно, словно солнца свет и свет свечей. Люблю тебя свободно, словно человек, вступивший в бой за Правду.
— Верно, — кивнул Мэтью и грозно посмотрел на кусты. — Люблю тебя я чисто, словно те, что могут отказаться от похвал. Люблю тебя, как старые мои печали и детства дни, — произнес он уже менее уверенно.
Смех в кустах заставил его прерваться.
— Мэтью, — позвала Мариетта, и он, обернувшись к ней, продолжил:
— Люблю тебя я той любовью, что души праведников жгла. Люблю тебя своим дыханьем, своей улыбкой и слезами. И если Бог позволит, буду любить тебя я после смерти лучше.
Мэтью тяжело вздохнул, словно выполнил какое-то опасное задание, и настороженно улыбнулся.
Аудитория, сидевшая в кустах, разразилась свистом и громкими аплодисментами.
— Черт! — пробормотал он. — Я не могу закончить: они слишком сильно шумят. Можно я поднимусь к тебе?
Мариетта взглянула на свое полупрозрачное одеяние и поплотнее запахнула халат.
— Конечно, я встречу тебя у двери.
— Представление закончено, — сказал Либерти, когда Мариетта отошла от окна.
— Вперед — к победе, Мэтью! — закричал Джастис.
Когда Мариетта открыла дверь, Мэтью просто задыхался от счастья. Широко улыбаясь, он перешагнул через порог.
— Я прошу прощения за моих парней, милая. Но их невозможно было прогнать.
— Мэтью…
— Я так рад, что все кончилось, — продолжал он, заперев дверь. — Я хотел выучить диалог Ромео и Джульетты, но мне и этого стихотворения хватило. Не могу я читать то, что написано не на нашем английском. — Мэтью засмеялся.
— Мэтью… Ты что?
— Такого миленького халатика я еще на тебе не видел. — Он бросил шляпу на вешалку и с одобрением посмотрел на шелковое одеяние Мариетты. — Похож на тот, что был на тебе у Дроганов, помнишь?
— Мэтью…
Он схватил ее в свои объятия и начал целовать. Его губы были холодными после долгого стояния на улице, но от языка шел жар. Вцепившись обеими руками в толстую ткань пиджака, Мариетта всем своим существом вбирала греховную сладость поцелуя и запахи сильного мужского тела, которые навеки будут ассоциироваться в ее сознании с Мэтью: ароматы кожи, шерсти и ружейного масла.
— М-м-м… — Он с трудом оторвался от нее и улыбнулся. — Ты и на вкус хороша. Ты выйдешь за меня замуж, Этти?
«Да, — подумала она, улыбнувшись в ответ. — Да, да, да!» Мариетта уже хотела произнести заветное слово и впустить в свою жизнь счастье, ко тут четверо мужчин, стоявших на крыльце, вдруг запели:
«Я мечта-а-а-а-ю о Дже-е-е-е-нни с кашта-а-а-ано-о-о-выми волоса-а-а-а-ми, которые горят на со-о-о-лнце, как утренний тума-а-а-а-н»…
Мэтью и Мариетта одновременно захохотали.
— О Господи! Ужасные люди!
— Орут, как пьяницы, — усмехнулся Мэтью. — Надо бы арестовать их за нарушение общественного порядка.
Улыбка на лице Мариетты внезапно погасла.
— Пьяницы, — прошептала она, отпрянув от него. Мэтью удержал се за локоть.
— Этти? — Его глаза были полны нежности. — Ты еще не ответила на мой вопрос, дорогая.
Мариетта отвернулась. После всего, что Мэтью сделал для нее сегодня, его нельзя обижать.
— Сегодня я написала письмо главному прокурору. — громко сказала она, стараясь перекричать вопли, доносящиеся с улицы. — Днем, после нашей встречи. Его отправила миссис Килир.
— Главному прокурору? — изумился Мэтью. Мариетта проглотила застрявший ком в горле и опустила глаза.
— Главному прокурору Соединенных Штатов. Я познакомилась с ним в Вашингтоне. Он близкий друг моего отца.
Мэтью крепко сжал ее руку.
— Я попросила его отдать распоряжение маршалу Брауну, чтобы тот как можно быстрее восстановил тебя в должности, — с трудом закончила Мариетта.
— Что?!
— Я хочу, чтобы ты вернулся к любимой работе. Хочу, чтобы ты был свободен, — взволнованно объясняла она, стараясь преодолеть дрожь в голосе. — Я столько раз говорила об этом, но ты не слушал. Ты никогда меня не слушал!
Мэтью отпустил ее руку.
— Зачем ты это сделала?
— Я хочу, чтобы ты был счастлив! — Она наконец осмелилась посмотреть на него. — Мэтью, я очень хочу этого.
— А я хочу жениться на тебе. Это единственное… — Он вдруг замолчал, отвернулся и тяжело вздохнул.
Мариетта дотронулась до его руки:
— Мэтью, пожалуйста, пойми…
Но Мэтью рванулся к вешалке, схватил свою шляпу и сердито сказал:
— Все, хватит! Не такой я дурак, чтобы биться головой об стену.
— Мэтью!
— Спокойной ночи, миссис Колл! — Он надел шляпу, открыл дверь и вышел на улицу.
Мужчины, стоявшие на крыльце, сразу оборвали свои романтичные песнопения. Через закрытую дверь Мариетта услышала их возбужденные голоса:
— Мы победили?
— Как все прошло?
— Что она сказала?
— Мэт, что стряслось?
Глава 23
— Мэтью?
Толкнув дверь, Элизабет заглянула в кухню. Ее дюжий родственник сидел за столом в компании тускло горевшей лампы и непочатой бутылки виски. Нахмурившись и поплотнее запахнувшись в толстую шерстяную шаль, она вошла в помещение.
— Почему ты не в постели? — спросила Элизабет, подкрутив фитиль и сняв с печки большой кофейник. — Уже четыре часа ночи.
— Элизабет, у меня нет настроения разговаривать. Если ты пришла поболтать, то не надо. Пожалуйста, иди спать.
— Я не собираюсь с тобой разговаривать, — возразила Элизабет, налила в кофейник воды и снова поставила его на печь. — Я хочу приготовить кофе.
Мэтью невесело усмехнулся:
— В четыре часа ночи?
— Конечно, — ответила она, начиная вертеть ручку кофемолки. — Самое время для кофе.
— О Господи! — Мэтью застонал. — Только этого не хватало. Я же сказал Джимми, что хочу побыть один.
— Ты уже был один, — заявила Элизабет, аккуратно высыпав кофе в кофейник. — Целых три часа сидел в темноте и жалел себя. — По-моему, этого более чем достаточно.
— Меня не интересует твое мнение.
— Ты ведешь себя очень глупо. Я вообще не люблю, когда взрослые мужчины обижаются на весь свет, точно малые дети. — Она ловко развела огонь в печке и поставила на нее пузатый чайник с водой и кофейник. — Господи, можно подумать, наступил конец света! Ты сидишь здесь с таким выражением лица… а ведь ничего особенного не случилось. Просто ты наделал глупостей, как это свойственно мужчинам, и непонятно зачем расстроил бедняжку Мариетту своими необдуманными действиями.
— Я ее расстроил? — Мэтью смотрел на нее в полном недоумении.
— Да, я уверена. Если, конечно, Джеймс сказал мне правду, прежде чем лег спать. — Элизабет вытащила из хлебницы большой каравай, который испекла вчера. — Ты настоящий Кейган, Мэтью. Невероятно упрям. Мариетта и так от тебя натерпелась, а тут еще стихи и серенады под окном поздно ночью. Честно говоря, я бы после этого вообще прервала с тобой всякие отношения.
— Черт возьми, Бет! Я же старался вести себя романтично! Хотел доказать ей, что люблю ее, потому и вел себя так. Что еще вам, женщинам, надо? Сделаешь что-нибудь — плохо, не сделаешь — опять плохо!
— Мэтью Иезекия Кейган, — строго сказала Элизабет, спокойно нарезая хлеб толстыми ровными ломтями, — ты прекрасно знаешь: в моем доме такой тон недопустим. А Мариетте нужна не романтика, а рассудительность и доброта. Кроме того, человек, которого она любит, должен быть честен.
Последняя фраза оскорбила Мэтью настолько, что он чуть не лишился дара речи.
— Честен?! Да я… да она… А кого это она любит?
— Пресвятые небеса! — раздраженно воскликнула Элизабет, вынимая из буфета масленку и горшочек со сливовым джемом. — Я имела в виду тебя, конечно. Ты просто смешон! Мариетта любит тебя, и если ты сам этого не понимаешь… Если ты этого не понимаешь, — продолжала она, не обращая внимания на его протесты, — значит, ты дурак, каких свет не видывал.
— Ну да! — саркастически сказал Мэтью, махнув рукой. — Она так меня любит, что скорее умрет, чем пойдет со мной под венец. Джимми тебе не рассказывал? Она уже раз сто отказывала мне. Вот как Этти меня любит!
— Пожалуйста, не преувеличивай. Конечно, она отказывает. Мариетта не верит в твою любовь.
— Неужели? — воскликнул Мэтью с притворным удивлением. — Ах ты, Господи! Ты уложила меня на обе лопатки! — Он театральным жестом хлопнул себя по лбу. — И как это я раньше не подумал?
— Не говори чепухи! — резко ответила Элизабет, поставив перед ним чистую кофейную чашку и сливки, которые вытащила из коробки со льдом. — Как она может поверить в твою любовь, если ты все время говоришь, что не собираешься жениться и хочешь навсегда остаться федеральным маршалом?
— Но я уже объяснил ей, что больше не хочу.
— Правда? Судя по словам Мариетты, ты не слишком старался убедить ее. — Прислонившись к раковине, Элизабет скрестила руки на груди. — Мэтью, скажи, пожалуйста, ты не заметил, что за последнее время Мариетта сильно изменилась? Она неважно себя чувствует.
— Конечно, заметил. — Мэтью слегка пожал плечами. — Я даже зашел к доку Хэдлоу, но он сказал, что скоро все будет в порядке и Этти перестанет мучиться от этого приспособления.
— Приспособления?!
— Ну, он, кажется, употребил другое слово… Какая разница? Ты ведь то же сказала Джасу. Насчет всяких там женских дел… приспособления или акклиматизации на новом месте. Я, правда, об этом не слышал, но Этти действительно больна.
— Я так и знала! — Элизабет покачала головой. — Мариетта думает, что тебе все известно, но я ей не верила. Ни один Кейган не стал бы вести себя так спокойно в подобной ситуации.
— О чем ты?
— Я говорю о твердолобом мужчине, который не может получше присмотреться к любимой женщине, чтобы понять, что ей нужно. И я говорю об упрямой женщине, которая не может поверить, что достойна любви. А теперь послушай меня, брат Мэтью. — Элизабет помахала у него перед носом кухонным ножом. — Все это время, начиная с вашей встречи в Сакраменто, ты убеждал Мариетту, что единственное твое желание — остаться федеральным маршалом. И говорил ты от чистого сердца — она это поняла. Теперь ты пытаешься убедить ее в обратном. Конечно, Мариетта понимает, что ухаживание за ней дается тебе непросто. Но дело в том, что она знает: ты можешь решиться на такое и ради любой другой женщины, которой захочешь обладать.
— Но мне не нужна другая женщина! — запротестовал Мэтью.
— Я знаю это, — сказала Элизабет, наливая ему кофе, — а она — нет. Если хочешь убедить ее в искренности своих чувств, найди искренние слова. Ты должен дать Мариетте то, что никогда не дал бы никакой другой женщине.
— Я могу дать ей только мою любовь! — сердито проворчал Мэтью. — Ни одна женщина не получала этого от меня. Но Этти в моей любви не нуждается.
— О нет! Ей нужна твоя любовь. Еще как! Конечно, Мариетта тоже ведет себя глупо, но только на первый взгляд. Подумай немного, и ты поймешь, почему она тебе отказывает.
— Значит, надо сделать что-то особенное… Дать ей то, чего я не дал бы никому другому…
— Раскрой душу. Поделись с Мариеттой тем, что никогда не рассказывал другим.
— Звучит не слишком убедительно.
— Слова — самый драгоценный дар, если идут от чистого сердца. Но сделать такой подарок нелегко: ведь тебе придется отдать частицу самого себя.
— Ну. — Мэтью устало вздохнул. — Хуже мне уже не будет. И что может быть хуже, чем читать стихи ночью под чьим-то окном? Но что я могу ей рассказать?
Элизабет покачала головой и грустно улыбнулась.
— Тут я не могу тебе помочь, брат, — при всем своем желании. — Она наклонилась и поцеловала его в щеку. — Придумай сам.
— Отлично, — пробормотал он.
Сняв чайник с плиты. Элизабет направилась к двери, но на полдороге остановилась и оглянулась на Мэтью:
— Я оставлю в твоей комнате тазик с горячей водой. Когда ты закончишь есть, она как раз немножко остынет.
— Когда я закончу?..
Мэтью посмотрел на стол. Он только сейчас заметил, что Элизабет поставила перед ним хлеб, масло, джем, кофе, сливки и сахар.
— А я и правда проголодался, — сказал он, взял кусок хлеба и подвинулся к теплой уютной печке.
Мэтью уже почти расправился с едой, когда обратил внимание, что бутылка виски исчезла.
— Элизабет Кейган, — сказал он громко и улыбнулся. Понятно: бутылки ему больше не видать! — Ты змея, Элизабет. Хитрая змея.
Толкнув дверь, Элизабет заглянула в кухню. Ее дюжий родственник сидел за столом в компании тускло горевшей лампы и непочатой бутылки виски. Нахмурившись и поплотнее запахнувшись в толстую шерстяную шаль, она вошла в помещение.
— Почему ты не в постели? — спросила Элизабет, подкрутив фитиль и сняв с печки большой кофейник. — Уже четыре часа ночи.
— Элизабет, у меня нет настроения разговаривать. Если ты пришла поболтать, то не надо. Пожалуйста, иди спать.
— Я не собираюсь с тобой разговаривать, — возразила Элизабет, налила в кофейник воды и снова поставила его на печь. — Я хочу приготовить кофе.
Мэтью невесело усмехнулся:
— В четыре часа ночи?
— Конечно, — ответила она, начиная вертеть ручку кофемолки. — Самое время для кофе.
— О Господи! — Мэтью застонал. — Только этого не хватало. Я же сказал Джимми, что хочу побыть один.
— Ты уже был один, — заявила Элизабет, аккуратно высыпав кофе в кофейник. — Целых три часа сидел в темноте и жалел себя. — По-моему, этого более чем достаточно.
— Меня не интересует твое мнение.
— Ты ведешь себя очень глупо. Я вообще не люблю, когда взрослые мужчины обижаются на весь свет, точно малые дети. — Она ловко развела огонь в печке и поставила на нее пузатый чайник с водой и кофейник. — Господи, можно подумать, наступил конец света! Ты сидишь здесь с таким выражением лица… а ведь ничего особенного не случилось. Просто ты наделал глупостей, как это свойственно мужчинам, и непонятно зачем расстроил бедняжку Мариетту своими необдуманными действиями.
— Я ее расстроил? — Мэтью смотрел на нее в полном недоумении.
— Да, я уверена. Если, конечно, Джеймс сказал мне правду, прежде чем лег спать. — Элизабет вытащила из хлебницы большой каравай, который испекла вчера. — Ты настоящий Кейган, Мэтью. Невероятно упрям. Мариетта и так от тебя натерпелась, а тут еще стихи и серенады под окном поздно ночью. Честно говоря, я бы после этого вообще прервала с тобой всякие отношения.
— Черт возьми, Бет! Я же старался вести себя романтично! Хотел доказать ей, что люблю ее, потому и вел себя так. Что еще вам, женщинам, надо? Сделаешь что-нибудь — плохо, не сделаешь — опять плохо!
— Мэтью Иезекия Кейган, — строго сказала Элизабет, спокойно нарезая хлеб толстыми ровными ломтями, — ты прекрасно знаешь: в моем доме такой тон недопустим. А Мариетте нужна не романтика, а рассудительность и доброта. Кроме того, человек, которого она любит, должен быть честен.
Последняя фраза оскорбила Мэтью настолько, что он чуть не лишился дара речи.
— Честен?! Да я… да она… А кого это она любит?
— Пресвятые небеса! — раздраженно воскликнула Элизабет, вынимая из буфета масленку и горшочек со сливовым джемом. — Я имела в виду тебя, конечно. Ты просто смешон! Мариетта любит тебя, и если ты сам этого не понимаешь… Если ты этого не понимаешь, — продолжала она, не обращая внимания на его протесты, — значит, ты дурак, каких свет не видывал.
— Ну да! — саркастически сказал Мэтью, махнув рукой. — Она так меня любит, что скорее умрет, чем пойдет со мной под венец. Джимми тебе не рассказывал? Она уже раз сто отказывала мне. Вот как Этти меня любит!
— Пожалуйста, не преувеличивай. Конечно, она отказывает. Мариетта не верит в твою любовь.
— Неужели? — воскликнул Мэтью с притворным удивлением. — Ах ты, Господи! Ты уложила меня на обе лопатки! — Он театральным жестом хлопнул себя по лбу. — И как это я раньше не подумал?
— Не говори чепухи! — резко ответила Элизабет, поставив перед ним чистую кофейную чашку и сливки, которые вытащила из коробки со льдом. — Как она может поверить в твою любовь, если ты все время говоришь, что не собираешься жениться и хочешь навсегда остаться федеральным маршалом?
— Но я уже объяснил ей, что больше не хочу.
— Правда? Судя по словам Мариетты, ты не слишком старался убедить ее. — Прислонившись к раковине, Элизабет скрестила руки на груди. — Мэтью, скажи, пожалуйста, ты не заметил, что за последнее время Мариетта сильно изменилась? Она неважно себя чувствует.
— Конечно, заметил. — Мэтью слегка пожал плечами. — Я даже зашел к доку Хэдлоу, но он сказал, что скоро все будет в порядке и Этти перестанет мучиться от этого приспособления.
— Приспособления?!
— Ну, он, кажется, употребил другое слово… Какая разница? Ты ведь то же сказала Джасу. Насчет всяких там женских дел… приспособления или акклиматизации на новом месте. Я, правда, об этом не слышал, но Этти действительно больна.
— Я так и знала! — Элизабет покачала головой. — Мариетта думает, что тебе все известно, но я ей не верила. Ни один Кейган не стал бы вести себя так спокойно в подобной ситуации.
— О чем ты?
— Я говорю о твердолобом мужчине, который не может получше присмотреться к любимой женщине, чтобы понять, что ей нужно. И я говорю об упрямой женщине, которая не может поверить, что достойна любви. А теперь послушай меня, брат Мэтью. — Элизабет помахала у него перед носом кухонным ножом. — Все это время, начиная с вашей встречи в Сакраменто, ты убеждал Мариетту, что единственное твое желание — остаться федеральным маршалом. И говорил ты от чистого сердца — она это поняла. Теперь ты пытаешься убедить ее в обратном. Конечно, Мариетта понимает, что ухаживание за ней дается тебе непросто. Но дело в том, что она знает: ты можешь решиться на такое и ради любой другой женщины, которой захочешь обладать.
— Но мне не нужна другая женщина! — запротестовал Мэтью.
— Я знаю это, — сказала Элизабет, наливая ему кофе, — а она — нет. Если хочешь убедить ее в искренности своих чувств, найди искренние слова. Ты должен дать Мариетте то, что никогда не дал бы никакой другой женщине.
— Я могу дать ей только мою любовь! — сердито проворчал Мэтью. — Ни одна женщина не получала этого от меня. Но Этти в моей любви не нуждается.
— О нет! Ей нужна твоя любовь. Еще как! Конечно, Мариетта тоже ведет себя глупо, но только на первый взгляд. Подумай немного, и ты поймешь, почему она тебе отказывает.
— Значит, надо сделать что-то особенное… Дать ей то, чего я не дал бы никому другому…
— Раскрой душу. Поделись с Мариеттой тем, что никогда не рассказывал другим.
— Звучит не слишком убедительно.
— Слова — самый драгоценный дар, если идут от чистого сердца. Но сделать такой подарок нелегко: ведь тебе придется отдать частицу самого себя.
— Ну. — Мэтью устало вздохнул. — Хуже мне уже не будет. И что может быть хуже, чем читать стихи ночью под чьим-то окном? Но что я могу ей рассказать?
Элизабет покачала головой и грустно улыбнулась.
— Тут я не могу тебе помочь, брат, — при всем своем желании. — Она наклонилась и поцеловала его в щеку. — Придумай сам.
— Отлично, — пробормотал он.
Сняв чайник с плиты. Элизабет направилась к двери, но на полдороге остановилась и оглянулась на Мэтью:
— Я оставлю в твоей комнате тазик с горячей водой. Когда ты закончишь есть, она как раз немножко остынет.
— Когда я закончу?..
Мэтью посмотрел на стол. Он только сейчас заметил, что Элизабет поставила перед ним хлеб, масло, джем, кофе, сливки и сахар.
— А я и правда проголодался, — сказал он, взял кусок хлеба и подвинулся к теплой уютной печке.
Мэтью уже почти расправился с едой, когда обратил внимание, что бутылка виски исчезла.
— Элизабет Кейган, — сказал он громко и улыбнулся. Понятно: бутылки ему больше не видать! — Ты змея, Элизабет. Хитрая змея.
Глава 24
Мариетта спустилась в прихожую, держа маленькую черную шляпку в одной руке и черный жакет — в другой. Она собиралась уйти. Но в это время в дверь кто-то постучал.
— Вот несчастье! — пробормотала она, пожалев, что так рано отослала миссис Килир домой. — Мне сейчас не до гостей.
Может, ускользнуть через черный ход? Она уже пробовала сделать это пару раз, но Либерти и Джастис перехватывали ее и журили, а потом все равно шли следом.
Мариетта стояла, не зная, на что решиться. Стук повторился.
— Этта? — громко крикнул Мэтью. Выронив шляпу и жакет, она распахнула дверь.
— Мэтью! А я как раз собиралась ехать к тебе в «Лос Роблес». О, Мэтью, вчера вечером я была такой…
— Знаю. — Мэтью вошел в дом, захлопнув дверь перед Джастисом и Либерти, которые с любопытством смотрели на эту сцену. — Потому и пришел. Я хочу поговорить с тобой.
— Да, пожалуйста.
Мариетта вдруг растерялась. Все это время она придумывала, что и как сказать Мэтью, а теперь с трудом могла вспомнить собственное имя.
— Хочешь, пойдем на кухню и выпьем кофе? Миссис Килир приготовила его перед уходом.
Мэтью кивнул:
— Отлично. — Он шел следом за Мариеттой в кухню, на ходу снимая шляпу. — Ты говоришь, миссис Килир ушла?
— Я отослала ее домой, — сказала Мариетта, приглашая жестом к столу. — Я ведь хотела ехать в «Лос Роблес». Так зачем же ей сидеть здесь целый день? Все убрано, работы никакой нет.
— Ты собралась к нам в «Лос Роблес»? — удивленно спросил Мэтью, наливая сливки себе в чашку с кофе. — Чтобы поговорить со мной?
Мариетта села на стул рядом с ним и честно призналась:
— О, Мэтью, мне так стыдно за вчерашнее! Я хотела извиниться за то, что натворила. Если бы можно было все исправить!
Мэтью удрученно вздохнул.
— Я тоже раскаиваюсь, — сказал он с горечью. — За всю жизнь я не делал большей глупости. Тебя унизил, а себя выставил дураком. И я тоже хотел бы зачеркнуть вчерашний вечер.
— Пожалуйста, не говори так, Мэтью. Никто, даже Дэвид не устраивал для меня такого чуда. Это самый прекрасный, самый романтичный поступок, и я буду помнить о нем всю жизнь!..
Мэтью покраснел.
— Ну, я рад, что тебе понравилось, — смущенно сказал он.
— Мэтью, я должна кое-что тебе сказать. Жаль, что я не сделала это вчера! Мне хотелось сказать это еще месяц назад, когда ты первый раз предложил мне выйти за тебя замуж.
— Я знаю, что ты хочешь сказать, но сначала дай мне выговориться. Не беспокойся, я не буду опять делать предложение.
— Но, Мэтью, я как раз…
— Есть еще кое-что, милая. Мне трудно рассказывать об этом, так что, пожалуйста, посиди тихонько и послушай. А потом будет твоя очередь.
— Хорошо, Мэтью, — прошептала Мариетта. — Как хочешь.
Мэтью нахмурил брови так, словно его мучила головная боль, и опустил глаза.
— Я никому никогда этого не рассказывал, — промолвил он после короткого молчания. — Даже и думать об этом не мог. Давай больше никогда не будем возвращаться к сегодняшнему разговору. Хорошо? — Он поднял на нее глаза.
Выражение его лица поразило Мариетту, она согласно кивнула ему. Мэтью снова опустил глаза.
— Ты ведь знаешь о Лэнгли Тайнее. — Он улыбнулся. — Старина Лэнг! Он два года заботился обо мне: кормил, оберегал от неприятностей, учил всему, что должен знать полицейский. Хороший полицейский, — добавил он, искоса взглянув на Мариетту. — Он любил, чтобы все было по правилам. Господи, Лэнг стремился к совершенству во всем! Надо идеально стрелять, назубок знать законы и отлично ездить на лошади. — Мэтью покачал головой. — Только тогда у полицейского есть шанс выжить. Вот этому Лэнг меня и обучал. Обучал правилам, которые должны войти в плоть и кровь, а иначе — смерть. В Найтс-Ферри ты узнала одно из них, когда я объяснял, как следует стрелять. Помнишь, милая?
— Да, — тихо ответила Мариетта. — Я помню. Если придется стрелять, хорошо прицелься и…
— И стреляй, чтобы убить, — закончил Мэтью, одобрительно кивнув. — Правильно. Это первое, чему научил меня Лэнг. Никогда не целиться в человека просто так, но если нужно убить — убивай. Другого не дано. Или ты выстрелишь первым, или тебя убьют.
— Понятно. — Мариетта осторожно коснулась его руки и почувствовала, как сильно он напряжен.
— Я видел, как Лэнг убивал. Он был очень терпелив, делал это только в крайнем случае, но уж если бил, то бил без промаха. Я не видел более меткого и быстрого стрелка, кроме, пожалуй, Дрю Куинна, который очень ловко управлялся с оружием там, в Хетч-Хетчи. Но Лэнг… Господи, он вселял в меня страх Божий! Меня даже стошнило, когда я увидел первый раз, как он кого-то убил, — так я испугался. Но Лэнг сказал: «Он нарушил закон и понес справедливое наказание». Он часто повторял эту фразу, потому что почитал закон, как десять заповедей, а себя считал чуть ли не Моисеем, который заставляет свой народ блюсти их.
— Мне хотелось бы с ним познакомиться, — шепотом сказала Мариетта. — Он, наверное, интересный человек?
— Да… был. — Мэтью вздохнул. — Это точно. Он многому научил меня, а я… Я никогда не говорил… ни разу я его не поблагодарил, ни разу не сказал ему, что он для меня значит. Я был просто глупым мальчишкой и не думал о том, что все может измениться. А Лэнг был чертовски хорош во всем. Клянусь, Этти! — Он крепко стиснул ее руку. — Я подражал ему. Мне казалось, что Лэнг будет жить вечно.
— Ты любил его, как отца.
— Да, — кивнул Мэтью. — Как отца. Я вел себя глупо, по-детски, но он все понимал. Лэнг видел меня насквозь. Ему ничего не надо было объяснять. За это я его и любил. — Он закрыл глаза и сжал руку Мариетты так, что чуть не переломал ей пальцы.
— О Мэтью!.. — Мариетта подала ему другую руку, словно хотела сказать: ломай и эту.
— Лэнг родился в Абилине. Он считал, что это настоящий Техас, самое сердце штата. Закончив работу, он всегда говорил: «Ну, малыш, пора возвращаться в настоящий Техас». — Мэтью улыбнулся. — Абилин мне не очень нравился, особенно по сравнению с Санта-Инес, но Лэнг любил этот город и использовал любую возможность, чтобы поехать туда.
Однажды мы отправились в Абилин после того, как целый месяц ловили бандитов, ограбивших банк в Лаббоке. Тяжелая это была работа, и Лэнг мечтал вернуться домой. Он уже подумывал о пенсии и написал своему другу, федеральному маршалу в Хьюстоне, насчет меня. Хотел, чтобы я получил его место, когда он сдаст свой значок.
В общем, до Абилина нам оставался день езды. Мы остановились в крошечном городишке. Ты понимаешь, что я имею в виду? — Мэтью посмотрел на Мариетту. — У него и названия-то нормального не было. Мы с Лэнгом зашли выпить в старый, ветхий салун. Только сели — вдруг вбегает какой-то парень и спрашивает: «Это вы — Лэнгли Тайне?» Никто не удивился: Лэнга хорошо знали в округе Абилин.
Ну, Лэнг сказал, что да, мол, это я. И тут все посетители столпились возле нас и стали рассказывать об одной семье, у которых была ферма на другой стороне реки. Молодых супругов звали Карл и Бекки Макгенри. У них было четверо детей, самый младший появился на свет всего несколько недель назад. Хорошая семья… Соседи забеспокоились, что Карла уже недели две никто не видел, а когда кто-то из них зашел проведать новорожденного, Бекки встретила его на пороге с обрезом в руках и пустила из него несколько очередей. Нам сказали, что миссис Макгенри, наверное, повредилась в уме, потому что несла всякий вздор и вела себя очень странно. Ни дети, ни мистер Мак-генри не вышли. Жители этого городка были встревожены и не знали, что делать.
— Вот несчастье! — пробормотала она, пожалев, что так рано отослала миссис Килир домой. — Мне сейчас не до гостей.
Может, ускользнуть через черный ход? Она уже пробовала сделать это пару раз, но Либерти и Джастис перехватывали ее и журили, а потом все равно шли следом.
Мариетта стояла, не зная, на что решиться. Стук повторился.
— Этта? — громко крикнул Мэтью. Выронив шляпу и жакет, она распахнула дверь.
— Мэтью! А я как раз собиралась ехать к тебе в «Лос Роблес». О, Мэтью, вчера вечером я была такой…
— Знаю. — Мэтью вошел в дом, захлопнув дверь перед Джастисом и Либерти, которые с любопытством смотрели на эту сцену. — Потому и пришел. Я хочу поговорить с тобой.
— Да, пожалуйста.
Мариетта вдруг растерялась. Все это время она придумывала, что и как сказать Мэтью, а теперь с трудом могла вспомнить собственное имя.
— Хочешь, пойдем на кухню и выпьем кофе? Миссис Килир приготовила его перед уходом.
Мэтью кивнул:
— Отлично. — Он шел следом за Мариеттой в кухню, на ходу снимая шляпу. — Ты говоришь, миссис Килир ушла?
— Я отослала ее домой, — сказала Мариетта, приглашая жестом к столу. — Я ведь хотела ехать в «Лос Роблес». Так зачем же ей сидеть здесь целый день? Все убрано, работы никакой нет.
— Ты собралась к нам в «Лос Роблес»? — удивленно спросил Мэтью, наливая сливки себе в чашку с кофе. — Чтобы поговорить со мной?
Мариетта села на стул рядом с ним и честно призналась:
— О, Мэтью, мне так стыдно за вчерашнее! Я хотела извиниться за то, что натворила. Если бы можно было все исправить!
Мэтью удрученно вздохнул.
— Я тоже раскаиваюсь, — сказал он с горечью. — За всю жизнь я не делал большей глупости. Тебя унизил, а себя выставил дураком. И я тоже хотел бы зачеркнуть вчерашний вечер.
— Пожалуйста, не говори так, Мэтью. Никто, даже Дэвид не устраивал для меня такого чуда. Это самый прекрасный, самый романтичный поступок, и я буду помнить о нем всю жизнь!..
Мэтью покраснел.
— Ну, я рад, что тебе понравилось, — смущенно сказал он.
— Мэтью, я должна кое-что тебе сказать. Жаль, что я не сделала это вчера! Мне хотелось сказать это еще месяц назад, когда ты первый раз предложил мне выйти за тебя замуж.
— Я знаю, что ты хочешь сказать, но сначала дай мне выговориться. Не беспокойся, я не буду опять делать предложение.
— Но, Мэтью, я как раз…
— Есть еще кое-что, милая. Мне трудно рассказывать об этом, так что, пожалуйста, посиди тихонько и послушай. А потом будет твоя очередь.
— Хорошо, Мэтью, — прошептала Мариетта. — Как хочешь.
Мэтью нахмурил брови так, словно его мучила головная боль, и опустил глаза.
— Я никому никогда этого не рассказывал, — промолвил он после короткого молчания. — Даже и думать об этом не мог. Давай больше никогда не будем возвращаться к сегодняшнему разговору. Хорошо? — Он поднял на нее глаза.
Выражение его лица поразило Мариетту, она согласно кивнула ему. Мэтью снова опустил глаза.
— Ты ведь знаешь о Лэнгли Тайнее. — Он улыбнулся. — Старина Лэнг! Он два года заботился обо мне: кормил, оберегал от неприятностей, учил всему, что должен знать полицейский. Хороший полицейский, — добавил он, искоса взглянув на Мариетту. — Он любил, чтобы все было по правилам. Господи, Лэнг стремился к совершенству во всем! Надо идеально стрелять, назубок знать законы и отлично ездить на лошади. — Мэтью покачал головой. — Только тогда у полицейского есть шанс выжить. Вот этому Лэнг меня и обучал. Обучал правилам, которые должны войти в плоть и кровь, а иначе — смерть. В Найтс-Ферри ты узнала одно из них, когда я объяснял, как следует стрелять. Помнишь, милая?
— Да, — тихо ответила Мариетта. — Я помню. Если придется стрелять, хорошо прицелься и…
— И стреляй, чтобы убить, — закончил Мэтью, одобрительно кивнув. — Правильно. Это первое, чему научил меня Лэнг. Никогда не целиться в человека просто так, но если нужно убить — убивай. Другого не дано. Или ты выстрелишь первым, или тебя убьют.
— Понятно. — Мариетта осторожно коснулась его руки и почувствовала, как сильно он напряжен.
— Я видел, как Лэнг убивал. Он был очень терпелив, делал это только в крайнем случае, но уж если бил, то бил без промаха. Я не видел более меткого и быстрого стрелка, кроме, пожалуй, Дрю Куинна, который очень ловко управлялся с оружием там, в Хетч-Хетчи. Но Лэнг… Господи, он вселял в меня страх Божий! Меня даже стошнило, когда я увидел первый раз, как он кого-то убил, — так я испугался. Но Лэнг сказал: «Он нарушил закон и понес справедливое наказание». Он часто повторял эту фразу, потому что почитал закон, как десять заповедей, а себя считал чуть ли не Моисеем, который заставляет свой народ блюсти их.
— Мне хотелось бы с ним познакомиться, — шепотом сказала Мариетта. — Он, наверное, интересный человек?
— Да… был. — Мэтью вздохнул. — Это точно. Он многому научил меня, а я… Я никогда не говорил… ни разу я его не поблагодарил, ни разу не сказал ему, что он для меня значит. Я был просто глупым мальчишкой и не думал о том, что все может измениться. А Лэнг был чертовски хорош во всем. Клянусь, Этти! — Он крепко стиснул ее руку. — Я подражал ему. Мне казалось, что Лэнг будет жить вечно.
— Ты любил его, как отца.
— Да, — кивнул Мэтью. — Как отца. Я вел себя глупо, по-детски, но он все понимал. Лэнг видел меня насквозь. Ему ничего не надо было объяснять. За это я его и любил. — Он закрыл глаза и сжал руку Мариетты так, что чуть не переломал ей пальцы.
— О Мэтью!.. — Мариетта подала ему другую руку, словно хотела сказать: ломай и эту.
— Лэнг родился в Абилине. Он считал, что это настоящий Техас, самое сердце штата. Закончив работу, он всегда говорил: «Ну, малыш, пора возвращаться в настоящий Техас». — Мэтью улыбнулся. — Абилин мне не очень нравился, особенно по сравнению с Санта-Инес, но Лэнг любил этот город и использовал любую возможность, чтобы поехать туда.
Однажды мы отправились в Абилин после того, как целый месяц ловили бандитов, ограбивших банк в Лаббоке. Тяжелая это была работа, и Лэнг мечтал вернуться домой. Он уже подумывал о пенсии и написал своему другу, федеральному маршалу в Хьюстоне, насчет меня. Хотел, чтобы я получил его место, когда он сдаст свой значок.
В общем, до Абилина нам оставался день езды. Мы остановились в крошечном городишке. Ты понимаешь, что я имею в виду? — Мэтью посмотрел на Мариетту. — У него и названия-то нормального не было. Мы с Лэнгом зашли выпить в старый, ветхий салун. Только сели — вдруг вбегает какой-то парень и спрашивает: «Это вы — Лэнгли Тайне?» Никто не удивился: Лэнга хорошо знали в округе Абилин.
Ну, Лэнг сказал, что да, мол, это я. И тут все посетители столпились возле нас и стали рассказывать об одной семье, у которых была ферма на другой стороне реки. Молодых супругов звали Карл и Бекки Макгенри. У них было четверо детей, самый младший появился на свет всего несколько недель назад. Хорошая семья… Соседи забеспокоились, что Карла уже недели две никто не видел, а когда кто-то из них зашел проведать новорожденного, Бекки встретила его на пороге с обрезом в руках и пустила из него несколько очередей. Нам сказали, что миссис Макгенри, наверное, повредилась в уме, потому что несла всякий вздор и вела себя очень странно. Ни дети, ни мистер Мак-генри не вышли. Жители этого городка были встревожены и не знали, что делать.