Страница:
земле, и это позволило сохранять в боевой готовности тысячи противотанко-230
вых мин?.. В отделе застаю одного майора Вакулов-ского. Майор торопливо
снимает очки с толстыми стеклами, протирает, улыбка у него растерянная.
Прошу ключи от сейфа.
-- Он открыт, товарищ полковник,
-- Как открыт?
Тяну на себя массивную стальную дверцу. Поддается легко. Внутри --
зияющая пустота. Ни моей диссертации, ни инструкций и пособий для
диверсантов, ни конспектов лекций по тактике и технике диверсий.
Вакуловский объясняет: в его отсутствие поступил приказ вывезти
наиболее ценные документы, а все, не имеющее в данный момент ценности
уничтожить.
Я осторожно закрыл дверцу пустого сейфа. "Не имеющее ценности"! Ну, что
тут сказать?
Прошел к столу, сел. Спросил, кто из генералов и старших офицеров
находится в Москве. Оказывается, только Леонтий Захарович Котляр, все
остальные -- на боевых участках. Создана большая оперативно-инженерная
группа во главе с генералом Галицким и полковником Е. В. Леошеней --
начальником военно-инженерной кафедры Военной академии имени М. В. Фрунзе,
которая создает заграждения на направлениях: Теряева Слобода, Клин,
Рогачево, Дмитров, Истра" Солнечногорск и Яхрома, а также группа генерала В.
Ф. Зотова, действующая на направлениях:
Тула, Кашира, Воскресенск, Ряжск, Рязань. Формируются десять саперных
армий. Три дня назад началось строительство оборонительных рубежей в городе.
Я поднял голову:
-- В самом городе?
Вакуловский ответил не сразу, словно должен был проглотить застрявший в
горле комок:
-- Очень тяжелая обстановка, товарищ полковник.
Минные заграждения под Москвой
... Генерал-майор Котляр слушал доклад о харьковской операции, лежа на
койке в бомбоубежище: его свалила очередная почечная колика.
Подробности не нужны, -- остановил Леонтий Захарович слабым жестом
руки. -- С обстановкой познакомились?
-- Майор Вакуловский доложил о прорыве противника на Калининском
фронте.
-- Враг начал наступление и на московско-тульском направлении...
Котляра прервал телефонный звонок. Генерал с трудом приподнялся, взял
трубку поставленного возле койки телефонного аппарата. Разговаривал недолго,
явно стараясь не выдать голосом самочувствия. Отдал необходимые
распоряжения, положил трубку, осторожно опустился на подушку. Видя, как
побледнело его лицо, какие крупные капли пота покрыли лоб начальник ГВИУ, я
заметил:
-- Врача бы надо, Леонтий Захарович! Котляр скосил глаза, помолчал,
пережидая боль, тихонько спросил:
-- Острите, Илья Григорьевич? При чем тут врач? Разве врачи что-нибудь
понимают в минах?
Потянулся за стаканом крепкого чая; отпил несколько глотков, перевел
дыхание, так же тихо продолжал:
-- На московско-тульском оборона тоже прорвана. Танковые дивизии
Гудериана захватили район Боло-хово -- Дедилово. Под Тулу посланы
подкрепления. Мы отправили поезда-летучки с противотанковыми минами, но
достаточного количества минеров в Туле нет. Срочно выезжайте туда, Илья
Григорьевич!
Вот так включился я в устройство минновзрывных заграждений под Москвой
и на подступах к ней. Выполняя приказ начальника ГВИУ, уже через четыре часа
примчался в Тулу. Томило тягостное предчувствие: поезда с минами стоят себе
постаивают где-нибудь в тупичке. Наши мины лежат мертвым грузом, вместо того
чтобы взрываться под гусеницами фашистских машин!
-- Гони на станцию! -- приказал я Шлегеру. Станционные пути
припорашивал снежок. Огромные воронки от авиабомб зияли совсем близко от
железнодорожного полотна. А поездов-летучек не видно. Отогнали, чтоб не
разбомбило? Но куда? 232
Нашел военного коменданта:
-- Где "летучки" с минами?
-- Разгружены, товарищ полковник. --Когда? Кем?
-- Еще утром. Рабочими нашими.
Час от Часу не легче! Если неопытные люди начнут возиться со
взрывчаткой, взрывателями и детонаторами -- быть беде.
Бросился к машине:
-- В обком, Володя! Спешно!
И только в обкоме узнал, наконец, что порю горячку зря. По заданию
первого секретаря обкома Жаво-ронкова оказавшаяся в Туле группа инспекторов
ОУЦ взялась за дело, не ожидая ничьей помощи. Лейтенант Федор Андреевич
Кузнецов провел занятия с комсоставом двух рабочих батальонов, другие
инструкторы занялись с бойцами стрелковых подразделений, и разгруженные мины
уже устанавливаются в районе Узловой...
Поездка в Тулу стала как бы прологом к нашей с майором Вакуловским
работе в ноябре и декабре сорок первого года. Выполняя срочные поручения
генерала Котляра, мы, словно ткацкие челноки, сновали с левого фланга на
правый, с правого на левый, один на Дмитровское шоссе, другой на
Волоколамское, один под Солнечногорск, другой к Дедовску.;
Напомню читателю, какого накала достигли события во второй половине
ноября. Рассчитывая разгромить советские войска на вяземско-московском и
брянско-московском направлениях, обойти Москву с севера и с юга и в
кратчайший срок овладеть ею, фашистское командование стремилось достичь этой
цели путем двойного охвата столицы. Первое окружение и разгром советских
войск намечалось провести в районе Брянска и Вязьмы. Второе окружение и
захват столицы -- путем глубокого обхода Москвы с северо-запада через Клин и
Калинин, а с юга -- через Тулу и Каширу, чтобы замкнуть бронетанковые клещи
в районе Ногинска.
Осуществляя этот замысел, враг не жалел ни живую силу, ни технические
средства, мирился с любыми потерями.
Лишь 27 ноября удалось отбросить танки Гудериа-на на 10 -- 15
километров в сторону Венева, в трехдневных кровавых боях перемолоть силы
врага и вынудить его отказаться от попыток пробиться к Москве со стороны
Тулы и Каширы. На севере же обстановка продолжала ухудшаться. 1 декабря
гитлеровцы неожиданно прорвались в центре Западного фронта, двинулись на
Кубинку...
В тогдашних условиях рыть противотанковые рвы, эскарпы и контрэскарпы,
естественно, не приходилось. Выручить могли только мины. И хотя часть
предприятий, где они прежде изготавливались, осталась на захваченной
фашистами территории, а часть находилась в пути на восток, мины выпускались.
Изготавливали их где только можно было. Работы же по минированию рубежей
вокруг столицы во второй половине ноября вели хорошо подготовленные
инженерные части. Это сказалось и на тактике минирования, и на его качестве.
Все танкоопасные направления были перекрыты. Одна только
оперативно-инженерная группа генерала Галицкого установила 52 тысячи
противотанковых мин. В труднообъезжаемых местах шоссе разрушалось мощными
фугасами. На важных участках шоссейных и железнодорожных дорог, в
станционных помещениях, в постройках подмосковных домов отдыха и санаториев,
которые противник мог использовать для размещения войск, в административных
зданиях покинутых городов ставились мины замедленного действия.
Людям случалось работать под бомбежками, под артиллерийским и
минометным огнем, с боем прорываться к отходившим стрелковым частям.
Особой заботы требовали противотанковые мины, установленные осенью.
Внезапные сильные морозы могли вывести их из строя: влага, попадая во
взрыватели, замерзает, сковывая сжатую пружину механизма. Пришлось проверять
выборочно тысячи мин.
Еще одна беда -- снег! С двадцатого ноября он валил и валил, сводя на
нет результаты осеннего минирования. Скрытые под густым белым покровом,
давно вмерзшие в грунт мины делаются абсолютно безвредными для врага. Выход
один -- начать минирова-234
ние к столице заново, по свежему снегу, по ранее поставленным минам, "в
два яруса". Минирование ведется торопливо, в непосредственной близости от
передовой, иногда на виду у фашистских танкистов и пехотинцев, под их огнем.
И когда генерал Котляр, отправляя нас с Вакуловским на очередной опасный
участок, требует контролировать, как фиксируются мины "второго яруса", не
знаешь, что отвечать: сейчас никто мест установки отдельных мин не
фиксирует, не до того! Хорошо, если обозначат на карте расположение минного
города. Нам остается действовать личным примером, но и мы не всегда можем
составлять точные карточки минных полей, ограничиваемся привязкой к
местности мин, находящихся с краю: на другое нет времени.
Для доклада о ходе работ и решения возникающих вопросов часто езжу в
Москву. Иногда ночь застает в городе. Навещать опустевшую квартиру не
хочется. Ночую либо в общежитии, под боком у штаба инженерных
войск[8], либо в забронированном номере гостиницы "Москва", чье
главное достоинство -- ванная комната. Однажды узнаю: тут же, в гостинице,
поселился Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, Несмотря на усталость, спешу
к нему.
Пономаренко
Большой номер пустынен. Выглядит неуютно. На столике возле двери --
ворох газет и журналов. Час поздний, окна глухо зашторены, одна-единственная
лампочка светит. тускло, Пономаренко удивлен неожиданным визитом:
-- Откуда вы? Из каких краев?
Пропускает в номер, усаживает:
8Приказом Ставки от 28 ноября 1941 года был создан штаб инженерных
войск Красной Армии, штабы инженерных войск во фромта-х и армиях и учреждены
должности начальников. инженерных войск (фронтов и армий. Автор получил
назначение иа должность. помощника начальника штаба инженерных войск Красной
Армии, оставаясь начальником отдела заграждений штаба инжвойск. 235
-- Ну, рассказывайте, рассказывайте, что на фрон- те? Вы же всегда то
на одном участке, то на другом! На месте вам не сидится...
Нарочитая шутливость Пантелеймона Кондратьеви-ча не может скрыть его
озабоченности. Я все понимаю: Белоруссия оккупирована, и даже здесь, за
толстыми кирпичными стенами гостиницы "Москва", слышен гул артиллерии...
Рассказываю о недавнем посещении ОУЦ, о нуждах центра в связи с
наступившей зимой, передаю Пономаренко отчет о работе оперативно-учебного
центра за четыре месяца.
Пономаренко углубляется в чтение отчета.
Прошлую ночь я не спал, нынче для отдыха оста-лось всего пять часов,
спрашиваю разрешения уйти.
-- Да, да, конечно! Отдыхайте! -- кивает Понома-ре н ко. --Отдыхайте!
Спускаюсь к себе, ужинаю, ложусь, но сон нейдет:
встреча с Пантелеймоном Кондратьевичем разбередила все прежние думы о
партизанах. Сейчас, когда враг захватил огромную территорию нашей страны, но
победы не достиг, вынужден вести изнурительные бои, непомерно растянутые
коммуникации фашистов поистине стали ахиллесовой пятой захватнической армии.
Пора ударить по ним со всей силой! Но партизанские отряды в тылу врага
действуют несогласованно, иные даже не имеют связи с партийными и военными
органами, снабжение партизан из советского тыла производится эпизодически,
им не хватает оружия, взрывчатки, минновзрывной техники...
Протягиваю руку к часам. На часах -- два сорок. Нет, беспокоить
Пономаренко в такое время немыслимо. Разговор о насущных нуждах партизан
придется отложить. Досадно, конечно, но пенять можно лишь на себя самого.
Спасает, что усталось слишком велика: все-таки засыпаю. А с утра
поездка на левый фланг 16-й армии генерала Рокоссовского, во второй половине
дня -- под Серпухов, и досада на самого себя отступает, глохнет, спасительно
подавленная сиюминутными заботами и обязанностями. В мыслях только танки и
мины. Мины и танки. Враг не должен прорываться через минные поля!
Я даже не подозреваю, как близок день серьезного разговора о
партизанах.
В приемной Сталина
В один из последних дней ноября голос Левитана, читающего сводку
Совинформбюро, звучит приподнято: войска Волховского фронта, перейдя в
наступление, разбили врага, освободили город Тихвин, а войска Южного фронта,
ведя контрнаступление, освободили Ростов-на-Дону!
Это известие -- словно солнечный лучик в свинцовых тучах. Кажется,
начинают сбываться слова, сказанные Сталиным три недели назад, в день парада
на Красной площади, о празднике, который скоро будет и на нашей улице! А тут
еще возбужденный майор Вакуловский:
-- Под Акулово и Голицыне подорвалось множество фашистских танков, Илья
Григорьевич! Говорят, фашистов в пух разнесли, они одними убитыми тысяч
десять потеряли!
Радость Вакуловского понятна: майор принимал участие в минировании
участка, где уничтожена прорвавшаяся группировка противника. Да и я сам там
работал, и тоже испытываю удовлетворение:
минные поля не подводят. А сколько еще приятных новостей узнаем, когда
двинемся вперед?!
Сомнений, что скоро перейдем в наступление, нет. Гитлеровцы атакуют без
прежнего напора, выдохлись, а к Москве непрерывно подтягивались резервы.
Бывая на тыловых рубежах, работники ГВИУ наблюдают за выгрузкой и
сосредоточением свежих уральских и сибирских дивизий. Час расплаты для
гитлеровцев пробьет со дня на день!..
Находясь под Серпуховом, получаю телефонограмму генерала Котляра,
требующего немедленно прибыть в штаб инженерных войск. Оставляю все дела,
еду.
-- Вас ждет начальник! -- разглядывая меня с откровенным любопытством,
говорит дежурный по штабу.
Котляр принимает сразу, прервав разговор с Га-лицким и другими
товарищами. Чувствую, и они глядят как-то странно. Случилось что-нибудь?
Котляр краток:
-- Вас вызывают в Кремль, к товарищу Сталину. На прием следует явиться
в двадцать два часа ровно. Не ослышался ли? Неужели свершилось?!
-- Сейчас шестнадцать часов, -- продолжает Котляр. -- Поезжайте домой,
отдохните, приведите в порядок обмундирование. Предварительно зайдите ко
мне. Буду ждать в двадцать часов.
Время таяло, как пятнышко влаги на солнцепеке, но ровно в двадцать
часов, выбритый и отутюженный, я вновь вошел в кабинет Котляра.
-- Ну, вот, совсем другой вид! -- одобрительно произнес Леонтий
Захарович. -- Садитесь. Вызов, как я понимаю, связан с письмом Военного
совета Юго-Западного фронта?
-- Я тоже так думаю.
-- Напомните, какие вопросы там поставлены, Илья
Григорьевич?
-- Обосновывается необходимость производства мощных противотанковых мин
и мин замедленного действия, пишется о нацеливании партизан на разрушение
вражеских коммуникаций.
-- Продумали, что и как станете говорить?
-- Мысли не новые, товарищ генерал!
-- Тем лучше. Излагайте только суть и как можно
короче.
-- Я понимаю! Но есть ряд моментов, требующих пояснения. Возможно,
товарищ Сталин не знает.,, Котляр быстро перебил:
-- Не заблуждайтесь, Илья Григорьевич! Товарищ Сталин все знает.
Помните об этом. Помните, и ни в коем случае не горячитесь при разговоре.
Пуще же всего остерегайтесь возражать! Могут быть обстоятельства, вам
совершенно неизвестные, зато известные товарищу Сталину. Ясно?
В напряженном взгляде Котляра, в интонациях взволнованного голоса
угадывались забота, беспокойство за товарища.
-- Последую вашим советам, товарищ генерал! -- с признательностью
пообещал я.
... В первую кремлевскую проходную вошел в 21 час 30 минут.
-- Документы? Предъявил документы.
-- Оружие?
Оружия со мной не было.
Такая же точно проверка во второй проходной. В 21 час 50 минут подошел
к двери в приемную И. В. Сталина. Нажимая на блестящую медную ручку
массивной двери, вспомнил, каким был Сталин на приеме выпускников военных
академий в 1935 году; просто одетый, улыбающийся. Чего же это я волнуюсь?!
В уютной, наполненной тишиной комнате уже сидели двое товарищей,
приглашенных, видно, раньше меня. Собранны, неулыбчивы, на коленях у каждого
--папка с бумагами.
Работники приемной предложили подождать. Опустился в глубокое кожаное
кресло рядом с плотным мужчиной в темном костюме. Тот не обращал на соседей
внимания. Поглядывая на высокую двустворчатую дверь в кабинет, то
приглаживая редкие, тщательно зачесанные на обширную лысину волосы, то
принимался барабанить толстыми пальцами по кожаной папке.
Я снова и снова перебирал в памяти тезисы доклада, сделанного нами с
генералом Невским Военному совету Юго-Западного фронта.
Внезапно в приемной что-то изменилось. Никто не произнес ни слова,
никакого шума не послышалось, никто ни о чем не объявлял, но все
выпрямились, подтянулись, мой сосед вытащил носовой платок, быстро вытер
капельки пота на заблестевшем лбу. По каким-то им одним известным признакам
собравшиеся определили, что Сталин приехал. И действительно через несколько
минут к нему стали вызывать. Вызвали через полчаса и моего соседа., Снова
вытерев лоб, он скрылся за высокой дверью... 239
Входили и выходили какие-то военные и гражданские товарищи. Звук шагов
гасили толстые ковры. Кресло было мягким, уютным. Тепло, проникая в глубь
тела, расслабляло. Прошел час. Минул другой. Беспокойство оставило меня.
Завороженный теплом, могильной тишиной, я чувствовал, будто растворяюсь в
них. Не успел спохватиться, как глаза закрылись, все заволок туман дремоты.
Да и мудрено было не задремать в такой обстановке после двух бессонных ночей
и трех часов ожидания.
-- Товарищ полковник...
Я вскочил с кресла, испуганный и обескураженный:
неужели заснул? А может, проспал?
-- Товарищ Сталин принять вас не может, -- произнес ровным голосом
работник приемной. -- Вас примет товарищ Мехлис.
-- Но мне нужно к товарищу Сталину! -- еще не совсем очнувшись,
возразил я.
-- Пойдемте к товарищу Мехлису. Я обескураженно смотрел на высокие
белые двери. Всего несколько шагов до них, а войти не могу! Тронули за
локоть;
-- Товарищ Мехлис принимает в другом кабинете.
Вторая встреча с Мехлисом
Первое, что бросилось в глаза в кабинете Мехли-са, -- письмо Военного
совета Юго-Западного фронта, лежащее на столе армейского комиссара первого
ранга. Это обнадеживало!
-- Слушаю вас, -- выслушав представление, угрюмо сказал Мехлис.
Я начал излагать суть дела, но на третьей или четвертой фразе был
прерван:
-- Не о том говорите! Не это сейчас нужно! Резким движением Мехлис
отодвинул письмо Военного совета, поднялся, вышел из-за стола и, расхаживая
по кабинету, стал упрекать меня и авторов письма в безответственности: о
каких минах, да еще замедленного действия, о каких "сюрпризах" может
идти-речь, если армии не хватает обычных снарядов и нечем снаряжать
авиабомбы?
-- Глубокий вражеский тыл, коммуникации! --с едкой иронией воскликнул
Мехлис. -- Вы что, с неба упали? Не знаете, что враг стоит под самой
Москвой?!
-- Но мы учитываем... И снова Мехлис перебил:
-- Учитывать надо, что наступила зима! Что надо полностью использовать
те преимущества, какие она дает! Нужно заморозить гитлеровцев! Все леса, все
дома, все строения, где может укрыться от холода враг, должны быть сожжены!
Хоть это вам понятно?!
Я осторожно заметил, что леса зимой не горят и что они -- база для
партизан. А если жечь деревни --лишатся крова наши же люди.
Возражение лишь подлило масла в огонь. Мехлис обозвал меня и Невского
горе-теоретиками, слепца-. ми, потребовал передать генералу Котляру, что
Подмосковье нужно превратить в снежную пустыню: враг, куда бы ни сунулся,
должен натыкаться только на стужу и пепелище.
-- Если еще раз посмеете побеспокоить товарища Сталина своими дурацкими
идеями -- будете расстреляны! Можете идти.
Генерал Котляр ждал меня. Выслушал, покачал головой:
-- Н-да, неожиданно... Очень! Да вы не расстраивайтесь так, Илья
Григорьевич! В жизни, знаете ли, надо надеяться на лучшее. Может, все еще
изменится.
Котляр утешал, я был ему благодарен, но состояние подавленности не
проходило; все пошло прахом, все!
К тому же я вспомнил, что требование поджигать леса, высказанное
Мехлисом, это требование самого Сталина! Точно! Он говорил об этом еще в
выступлении по радио 3 июля сорок первого года! А я-то пытался объяснить
Мехлису, что поджог лесов -- несусветная чушь! Что же теперь будет? Скажу
честно, мне стало страшно...
"Гони немца на мороз! "
Разгром гитлеровцев под Москвой начался переходом в наступление 5
декабря войск Калининского фронта. А утром 6 декабря в мощное
контрнаступление перешли Западный фронт и войска правого крыла Юго-Западного
фронта. Великая битва началась!
Не в силах описывать боевые действия наступавших советских армий,
расскажу здесь только о тяготах, выпавших на долю саперов.
Перед началом наступления им пришлось снять тысячи собственных,
поставленных в спешке мин, а затем, в ходе боев, обезвреживать мины
противника. Документации на собственные минные поля в ряде случаев не
имелось, вражеские укрывал глубокий снег, работать приходилось под огнем,
инженерные войска несли потери. Тем не менее и рядовой, и командный состав
батальонов, занятых разминированием, поставленные ему задачи выполняли с
честью. Я своими глазами видел, как лейтенанты и младшие лейтенанты,
вчерашние курсанты военных училищ, показывая пример солдатам, ползли туда,
где только что погиб снимавший мины сапер, как двигались следом за этими
мальчиками их подчиненные...
Работники штаба инжвойск Красной Армии, оказывая помощь наступающим
соединениям, по-прежнему ездили с участка на участок, из одной армии в
другую. Дороги и поля выглядели одинаково: перевернутые вверх колесами,
зарывшиеся тупыми рылами в придорожные, полные снега канавы немецкие
грузовики, обгоревшие, с распахнутыми или оторванными дверцами легковые
"опели", "хорьхи", "ганзы" и "вандереры", зияющие рваными пробоинами танки с
крестами на башнях, и всюду -- трупы в серо-зеленых шинелях: распластавшиеся
на снегу, увязшие в сугробах, скрюченные, с головами, обмотанными поверх
пилоток и фуражек платками и шалями, с навсегда остекленевшими глазами. И --
неровные, медленно бредущие в наш тыл колонны пленных, едва переставляющих
ноги с накрученным на них тряпьем.
Изучаем на местах боев эффективность противотанковых мин. Под Акуловом
и Голицыном действительно уничтожено около пятидесяти танков врага. У
большинства -- перебиты гусеницы, иные завалились в большие воронки от мин с
усиленным зарядом. Вблизи Решетникова -- шестнадцать фашистских танков с
перебитыми гусеницами. В других местах от трех до десяти танков. Мины
срабатывали безотказ- но. Но беда прежняя: как правило, только перебивали
ходовую часть боевых машин противника, а не уничтожали их вместе с экипажем.
Видно, что оставшиеся на поле боя "даймлербенцы" добиты уже артиллеристами.
Значит, нужны мины новой конструкции, обладающие к тому же большей
разрушительной силой. Пленные подтверждают, что мины наносили фашистским
войскам значительный урон, но утверждают, что часть их, если дело не
осложнялось погодными условиями, обезвреживались довольно легко, Что ж,
этого следовало ожидать: мы до сих пор не располагаем достаточным
количеством мин, безопас-ных для собственных войск, но страшных для техники
и пехоты противника, практически недоступных для разминирования саперами
врага.
К раздумьям о совершенствовании мин прибавляются раздумья о партизанах.
Наступление продолжается, мы гоним и гоним фашистов на запад, и некоторые
партизанские отряды соединяются с войсками Красной Армии. Радуются партизаны
неописуемо, рассказывают, что смогли в последние дни усилить удары по
оккупантам, но тут же сетуют на отсутствие надежной, быстродействующей связи
со своими войсками, на невозможность своевременно передать ценные
разведывательные данные, на нехватку боеприпасов и взрывчатых веществ...
В десятых числах декабря попадаю в Завидово, на свою родную станцию.
Благодаря стремительному продвижению и выходу наших войск в тыл противника,
Завидово пострадало не слишком сильно, часть домов уцелела, уцелел и дом,
где до войны жил друг моего детства Егор Деревянкин. За месяц до нападения
фашистской Германии, в мае, Егор с женой, Татьяной Николаевной, приезжал в
столицу. Татьяна Николаевна, учительница по профессии, была на семь лет
моложе мужа, и хотя у Деревянкиных име-243
лось двое детей, никак не походила на мать семейства. Стройная,
смешливая, казалась очень юной, знала это и поддразнивала Егора,
приговаривая, что он старик. Егору это нравилось, он счастливо улыбался. Жив
ли он, мой товарищ, с которым четыре года протирали штаны на одной школьной
скамье? Живы ли его жена и детишки?
Перед крыльцом -- расплющенный танковой гусеницей труп немецкого
солдата. Окна забиты досками, заткнуты тряпками, ступени обледенели, дверь
не заперта. Нашарил в темных сенях вторую, ведущую в комнаты. Ворвавшийся
холодный воздух заколебал пламя коптилки, по стене метнулась громадная тень
сутулой, закутанной в рваный платок женщины.
-- Татьяна Николаевна?.. Это я, Старинов! Женщина не шевелилась и вдруг
поднялась, вдруг ее качнуло ко мне:
-- Илья Григорьевич! Живы?! Дорогой наш! Господи, да откуда же?..
Схватив за рукав полушубка, уговаривала пройти, раздеться, присесть, не
давая ни пройти, ни раздеться, словно не в силах была опустить рукав, боясь
расстаться с чем-то бесконечно дорогим, с тем, о чем напомнил мой приход.
Спохватилась:
-- Вы же с дороги, с холода, сейчас я кипятку...
-- Где Егор?
-- В армии. Писем второй месяц нет!
-- Это ничего, Татьяна Николаевна, случаются перебои... А дети?
-- Вон они.
В углу, на большой деревянной кровати спали под ворохом одеял дети
Деревянкиных. Значит, самого страшного не произошло... Покосился на забитую
дверь в соседнюю комнату. Хозяйка дома перехватила взгляд, объяснила:
-- Там семьи из сожженных домов. Гитлеровцы проклятые подослали
вых мин?.. В отделе застаю одного майора Вакулов-ского. Майор торопливо
снимает очки с толстыми стеклами, протирает, улыбка у него растерянная.
Прошу ключи от сейфа.
-- Он открыт, товарищ полковник,
-- Как открыт?
Тяну на себя массивную стальную дверцу. Поддается легко. Внутри --
зияющая пустота. Ни моей диссертации, ни инструкций и пособий для
диверсантов, ни конспектов лекций по тактике и технике диверсий.
Вакуловский объясняет: в его отсутствие поступил приказ вывезти
наиболее ценные документы, а все, не имеющее в данный момент ценности
уничтожить.
Я осторожно закрыл дверцу пустого сейфа. "Не имеющее ценности"! Ну, что
тут сказать?
Прошел к столу, сел. Спросил, кто из генералов и старших офицеров
находится в Москве. Оказывается, только Леонтий Захарович Котляр, все
остальные -- на боевых участках. Создана большая оперативно-инженерная
группа во главе с генералом Галицким и полковником Е. В. Леошеней --
начальником военно-инженерной кафедры Военной академии имени М. В. Фрунзе,
которая создает заграждения на направлениях: Теряева Слобода, Клин,
Рогачево, Дмитров, Истра" Солнечногорск и Яхрома, а также группа генерала В.
Ф. Зотова, действующая на направлениях:
Тула, Кашира, Воскресенск, Ряжск, Рязань. Формируются десять саперных
армий. Три дня назад началось строительство оборонительных рубежей в городе.
Я поднял голову:
-- В самом городе?
Вакуловский ответил не сразу, словно должен был проглотить застрявший в
горле комок:
-- Очень тяжелая обстановка, товарищ полковник.
Минные заграждения под Москвой
... Генерал-майор Котляр слушал доклад о харьковской операции, лежа на
койке в бомбоубежище: его свалила очередная почечная колика.
Подробности не нужны, -- остановил Леонтий Захарович слабым жестом
руки. -- С обстановкой познакомились?
-- Майор Вакуловский доложил о прорыве противника на Калининском
фронте.
-- Враг начал наступление и на московско-тульском направлении...
Котляра прервал телефонный звонок. Генерал с трудом приподнялся, взял
трубку поставленного возле койки телефонного аппарата. Разговаривал недолго,
явно стараясь не выдать голосом самочувствия. Отдал необходимые
распоряжения, положил трубку, осторожно опустился на подушку. Видя, как
побледнело его лицо, какие крупные капли пота покрыли лоб начальник ГВИУ, я
заметил:
-- Врача бы надо, Леонтий Захарович! Котляр скосил глаза, помолчал,
пережидая боль, тихонько спросил:
-- Острите, Илья Григорьевич? При чем тут врач? Разве врачи что-нибудь
понимают в минах?
Потянулся за стаканом крепкого чая; отпил несколько глотков, перевел
дыхание, так же тихо продолжал:
-- На московско-тульском оборона тоже прорвана. Танковые дивизии
Гудериана захватили район Боло-хово -- Дедилово. Под Тулу посланы
подкрепления. Мы отправили поезда-летучки с противотанковыми минами, но
достаточного количества минеров в Туле нет. Срочно выезжайте туда, Илья
Григорьевич!
Вот так включился я в устройство минновзрывных заграждений под Москвой
и на подступах к ней. Выполняя приказ начальника ГВИУ, уже через четыре часа
примчался в Тулу. Томило тягостное предчувствие: поезда с минами стоят себе
постаивают где-нибудь в тупичке. Наши мины лежат мертвым грузом, вместо того
чтобы взрываться под гусеницами фашистских машин!
-- Гони на станцию! -- приказал я Шлегеру. Станционные пути
припорашивал снежок. Огромные воронки от авиабомб зияли совсем близко от
железнодорожного полотна. А поездов-летучек не видно. Отогнали, чтоб не
разбомбило? Но куда? 232
Нашел военного коменданта:
-- Где "летучки" с минами?
-- Разгружены, товарищ полковник. --Когда? Кем?
-- Еще утром. Рабочими нашими.
Час от Часу не легче! Если неопытные люди начнут возиться со
взрывчаткой, взрывателями и детонаторами -- быть беде.
Бросился к машине:
-- В обком, Володя! Спешно!
И только в обкоме узнал, наконец, что порю горячку зря. По заданию
первого секретаря обкома Жаво-ронкова оказавшаяся в Туле группа инспекторов
ОУЦ взялась за дело, не ожидая ничьей помощи. Лейтенант Федор Андреевич
Кузнецов провел занятия с комсоставом двух рабочих батальонов, другие
инструкторы занялись с бойцами стрелковых подразделений, и разгруженные мины
уже устанавливаются в районе Узловой...
Поездка в Тулу стала как бы прологом к нашей с майором Вакуловским
работе в ноябре и декабре сорок первого года. Выполняя срочные поручения
генерала Котляра, мы, словно ткацкие челноки, сновали с левого фланга на
правый, с правого на левый, один на Дмитровское шоссе, другой на
Волоколамское, один под Солнечногорск, другой к Дедовску.;
Напомню читателю, какого накала достигли события во второй половине
ноября. Рассчитывая разгромить советские войска на вяземско-московском и
брянско-московском направлениях, обойти Москву с севера и с юга и в
кратчайший срок овладеть ею, фашистское командование стремилось достичь этой
цели путем двойного охвата столицы. Первое окружение и разгром советских
войск намечалось провести в районе Брянска и Вязьмы. Второе окружение и
захват столицы -- путем глубокого обхода Москвы с северо-запада через Клин и
Калинин, а с юга -- через Тулу и Каширу, чтобы замкнуть бронетанковые клещи
в районе Ногинска.
Осуществляя этот замысел, враг не жалел ни живую силу, ни технические
средства, мирился с любыми потерями.
Лишь 27 ноября удалось отбросить танки Гудериа-на на 10 -- 15
километров в сторону Венева, в трехдневных кровавых боях перемолоть силы
врага и вынудить его отказаться от попыток пробиться к Москве со стороны
Тулы и Каширы. На севере же обстановка продолжала ухудшаться. 1 декабря
гитлеровцы неожиданно прорвались в центре Западного фронта, двинулись на
Кубинку...
В тогдашних условиях рыть противотанковые рвы, эскарпы и контрэскарпы,
естественно, не приходилось. Выручить могли только мины. И хотя часть
предприятий, где они прежде изготавливались, осталась на захваченной
фашистами территории, а часть находилась в пути на восток, мины выпускались.
Изготавливали их где только можно было. Работы же по минированию рубежей
вокруг столицы во второй половине ноября вели хорошо подготовленные
инженерные части. Это сказалось и на тактике минирования, и на его качестве.
Все танкоопасные направления были перекрыты. Одна только
оперативно-инженерная группа генерала Галицкого установила 52 тысячи
противотанковых мин. В труднообъезжаемых местах шоссе разрушалось мощными
фугасами. На важных участках шоссейных и железнодорожных дорог, в
станционных помещениях, в постройках подмосковных домов отдыха и санаториев,
которые противник мог использовать для размещения войск, в административных
зданиях покинутых городов ставились мины замедленного действия.
Людям случалось работать под бомбежками, под артиллерийским и
минометным огнем, с боем прорываться к отходившим стрелковым частям.
Особой заботы требовали противотанковые мины, установленные осенью.
Внезапные сильные морозы могли вывести их из строя: влага, попадая во
взрыватели, замерзает, сковывая сжатую пружину механизма. Пришлось проверять
выборочно тысячи мин.
Еще одна беда -- снег! С двадцатого ноября он валил и валил, сводя на
нет результаты осеннего минирования. Скрытые под густым белым покровом,
давно вмерзшие в грунт мины делаются абсолютно безвредными для врага. Выход
один -- начать минирова-234
ние к столице заново, по свежему снегу, по ранее поставленным минам, "в
два яруса". Минирование ведется торопливо, в непосредственной близости от
передовой, иногда на виду у фашистских танкистов и пехотинцев, под их огнем.
И когда генерал Котляр, отправляя нас с Вакуловским на очередной опасный
участок, требует контролировать, как фиксируются мины "второго яруса", не
знаешь, что отвечать: сейчас никто мест установки отдельных мин не
фиксирует, не до того! Хорошо, если обозначат на карте расположение минного
города. Нам остается действовать личным примером, но и мы не всегда можем
составлять точные карточки минных полей, ограничиваемся привязкой к
местности мин, находящихся с краю: на другое нет времени.
Для доклада о ходе работ и решения возникающих вопросов часто езжу в
Москву. Иногда ночь застает в городе. Навещать опустевшую квартиру не
хочется. Ночую либо в общежитии, под боком у штаба инженерных
войск[8], либо в забронированном номере гостиницы "Москва", чье
главное достоинство -- ванная комната. Однажды узнаю: тут же, в гостинице,
поселился Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, Несмотря на усталость, спешу
к нему.
Пономаренко
Большой номер пустынен. Выглядит неуютно. На столике возле двери --
ворох газет и журналов. Час поздний, окна глухо зашторены, одна-единственная
лампочка светит. тускло, Пономаренко удивлен неожиданным визитом:
-- Откуда вы? Из каких краев?
Пропускает в номер, усаживает:
8Приказом Ставки от 28 ноября 1941 года был создан штаб инженерных
войск Красной Армии, штабы инженерных войск во фромта-х и армиях и учреждены
должности начальников. инженерных войск (фронтов и армий. Автор получил
назначение иа должность. помощника начальника штаба инженерных войск Красной
Армии, оставаясь начальником отдела заграждений штаба инжвойск. 235
-- Ну, рассказывайте, рассказывайте, что на фрон- те? Вы же всегда то
на одном участке, то на другом! На месте вам не сидится...
Нарочитая шутливость Пантелеймона Кондратьеви-ча не может скрыть его
озабоченности. Я все понимаю: Белоруссия оккупирована, и даже здесь, за
толстыми кирпичными стенами гостиницы "Москва", слышен гул артиллерии...
Рассказываю о недавнем посещении ОУЦ, о нуждах центра в связи с
наступившей зимой, передаю Пономаренко отчет о работе оперативно-учебного
центра за четыре месяца.
Пономаренко углубляется в чтение отчета.
Прошлую ночь я не спал, нынче для отдыха оста-лось всего пять часов,
спрашиваю разрешения уйти.
-- Да, да, конечно! Отдыхайте! -- кивает Понома-ре н ко. --Отдыхайте!
Спускаюсь к себе, ужинаю, ложусь, но сон нейдет:
встреча с Пантелеймоном Кондратьевичем разбередила все прежние думы о
партизанах. Сейчас, когда враг захватил огромную территорию нашей страны, но
победы не достиг, вынужден вести изнурительные бои, непомерно растянутые
коммуникации фашистов поистине стали ахиллесовой пятой захватнической армии.
Пора ударить по ним со всей силой! Но партизанские отряды в тылу врага
действуют несогласованно, иные даже не имеют связи с партийными и военными
органами, снабжение партизан из советского тыла производится эпизодически,
им не хватает оружия, взрывчатки, минновзрывной техники...
Протягиваю руку к часам. На часах -- два сорок. Нет, беспокоить
Пономаренко в такое время немыслимо. Разговор о насущных нуждах партизан
придется отложить. Досадно, конечно, но пенять можно лишь на себя самого.
Спасает, что усталось слишком велика: все-таки засыпаю. А с утра
поездка на левый фланг 16-й армии генерала Рокоссовского, во второй половине
дня -- под Серпухов, и досада на самого себя отступает, глохнет, спасительно
подавленная сиюминутными заботами и обязанностями. В мыслях только танки и
мины. Мины и танки. Враг не должен прорываться через минные поля!
Я даже не подозреваю, как близок день серьезного разговора о
партизанах.
В приемной Сталина
В один из последних дней ноября голос Левитана, читающего сводку
Совинформбюро, звучит приподнято: войска Волховского фронта, перейдя в
наступление, разбили врага, освободили город Тихвин, а войска Южного фронта,
ведя контрнаступление, освободили Ростов-на-Дону!
Это известие -- словно солнечный лучик в свинцовых тучах. Кажется,
начинают сбываться слова, сказанные Сталиным три недели назад, в день парада
на Красной площади, о празднике, который скоро будет и на нашей улице! А тут
еще возбужденный майор Вакуловский:
-- Под Акулово и Голицыне подорвалось множество фашистских танков, Илья
Григорьевич! Говорят, фашистов в пух разнесли, они одними убитыми тысяч
десять потеряли!
Радость Вакуловского понятна: майор принимал участие в минировании
участка, где уничтожена прорвавшаяся группировка противника. Да и я сам там
работал, и тоже испытываю удовлетворение:
минные поля не подводят. А сколько еще приятных новостей узнаем, когда
двинемся вперед?!
Сомнений, что скоро перейдем в наступление, нет. Гитлеровцы атакуют без
прежнего напора, выдохлись, а к Москве непрерывно подтягивались резервы.
Бывая на тыловых рубежах, работники ГВИУ наблюдают за выгрузкой и
сосредоточением свежих уральских и сибирских дивизий. Час расплаты для
гитлеровцев пробьет со дня на день!..
Находясь под Серпуховом, получаю телефонограмму генерала Котляра,
требующего немедленно прибыть в штаб инженерных войск. Оставляю все дела,
еду.
-- Вас ждет начальник! -- разглядывая меня с откровенным любопытством,
говорит дежурный по штабу.
Котляр принимает сразу, прервав разговор с Га-лицким и другими
товарищами. Чувствую, и они глядят как-то странно. Случилось что-нибудь?
Котляр краток:
-- Вас вызывают в Кремль, к товарищу Сталину. На прием следует явиться
в двадцать два часа ровно. Не ослышался ли? Неужели свершилось?!
-- Сейчас шестнадцать часов, -- продолжает Котляр. -- Поезжайте домой,
отдохните, приведите в порядок обмундирование. Предварительно зайдите ко
мне. Буду ждать в двадцать часов.
Время таяло, как пятнышко влаги на солнцепеке, но ровно в двадцать
часов, выбритый и отутюженный, я вновь вошел в кабинет Котляра.
-- Ну, вот, совсем другой вид! -- одобрительно произнес Леонтий
Захарович. -- Садитесь. Вызов, как я понимаю, связан с письмом Военного
совета Юго-Западного фронта?
-- Я тоже так думаю.
-- Напомните, какие вопросы там поставлены, Илья
Григорьевич?
-- Обосновывается необходимость производства мощных противотанковых мин
и мин замедленного действия, пишется о нацеливании партизан на разрушение
вражеских коммуникаций.
-- Продумали, что и как станете говорить?
-- Мысли не новые, товарищ генерал!
-- Тем лучше. Излагайте только суть и как можно
короче.
-- Я понимаю! Но есть ряд моментов, требующих пояснения. Возможно,
товарищ Сталин не знает.,, Котляр быстро перебил:
-- Не заблуждайтесь, Илья Григорьевич! Товарищ Сталин все знает.
Помните об этом. Помните, и ни в коем случае не горячитесь при разговоре.
Пуще же всего остерегайтесь возражать! Могут быть обстоятельства, вам
совершенно неизвестные, зато известные товарищу Сталину. Ясно?
В напряженном взгляде Котляра, в интонациях взволнованного голоса
угадывались забота, беспокойство за товарища.
-- Последую вашим советам, товарищ генерал! -- с признательностью
пообещал я.
... В первую кремлевскую проходную вошел в 21 час 30 минут.
-- Документы? Предъявил документы.
-- Оружие?
Оружия со мной не было.
Такая же точно проверка во второй проходной. В 21 час 50 минут подошел
к двери в приемную И. В. Сталина. Нажимая на блестящую медную ручку
массивной двери, вспомнил, каким был Сталин на приеме выпускников военных
академий в 1935 году; просто одетый, улыбающийся. Чего же это я волнуюсь?!
В уютной, наполненной тишиной комнате уже сидели двое товарищей,
приглашенных, видно, раньше меня. Собранны, неулыбчивы, на коленях у каждого
--папка с бумагами.
Работники приемной предложили подождать. Опустился в глубокое кожаное
кресло рядом с плотным мужчиной в темном костюме. Тот не обращал на соседей
внимания. Поглядывая на высокую двустворчатую дверь в кабинет, то
приглаживая редкие, тщательно зачесанные на обширную лысину волосы, то
принимался барабанить толстыми пальцами по кожаной папке.
Я снова и снова перебирал в памяти тезисы доклада, сделанного нами с
генералом Невским Военному совету Юго-Западного фронта.
Внезапно в приемной что-то изменилось. Никто не произнес ни слова,
никакого шума не послышалось, никто ни о чем не объявлял, но все
выпрямились, подтянулись, мой сосед вытащил носовой платок, быстро вытер
капельки пота на заблестевшем лбу. По каким-то им одним известным признакам
собравшиеся определили, что Сталин приехал. И действительно через несколько
минут к нему стали вызывать. Вызвали через полчаса и моего соседа., Снова
вытерев лоб, он скрылся за высокой дверью... 239
Входили и выходили какие-то военные и гражданские товарищи. Звук шагов
гасили толстые ковры. Кресло было мягким, уютным. Тепло, проникая в глубь
тела, расслабляло. Прошел час. Минул другой. Беспокойство оставило меня.
Завороженный теплом, могильной тишиной, я чувствовал, будто растворяюсь в
них. Не успел спохватиться, как глаза закрылись, все заволок туман дремоты.
Да и мудрено было не задремать в такой обстановке после двух бессонных ночей
и трех часов ожидания.
-- Товарищ полковник...
Я вскочил с кресла, испуганный и обескураженный:
неужели заснул? А может, проспал?
-- Товарищ Сталин принять вас не может, -- произнес ровным голосом
работник приемной. -- Вас примет товарищ Мехлис.
-- Но мне нужно к товарищу Сталину! -- еще не совсем очнувшись,
возразил я.
-- Пойдемте к товарищу Мехлису. Я обескураженно смотрел на высокие
белые двери. Всего несколько шагов до них, а войти не могу! Тронули за
локоть;
-- Товарищ Мехлис принимает в другом кабинете.
Вторая встреча с Мехлисом
Первое, что бросилось в глаза в кабинете Мехли-са, -- письмо Военного
совета Юго-Западного фронта, лежащее на столе армейского комиссара первого
ранга. Это обнадеживало!
-- Слушаю вас, -- выслушав представление, угрюмо сказал Мехлис.
Я начал излагать суть дела, но на третьей или четвертой фразе был
прерван:
-- Не о том говорите! Не это сейчас нужно! Резким движением Мехлис
отодвинул письмо Военного совета, поднялся, вышел из-за стола и, расхаживая
по кабинету, стал упрекать меня и авторов письма в безответственности: о
каких минах, да еще замедленного действия, о каких "сюрпризах" может
идти-речь, если армии не хватает обычных снарядов и нечем снаряжать
авиабомбы?
-- Глубокий вражеский тыл, коммуникации! --с едкой иронией воскликнул
Мехлис. -- Вы что, с неба упали? Не знаете, что враг стоит под самой
Москвой?!
-- Но мы учитываем... И снова Мехлис перебил:
-- Учитывать надо, что наступила зима! Что надо полностью использовать
те преимущества, какие она дает! Нужно заморозить гитлеровцев! Все леса, все
дома, все строения, где может укрыться от холода враг, должны быть сожжены!
Хоть это вам понятно?!
Я осторожно заметил, что леса зимой не горят и что они -- база для
партизан. А если жечь деревни --лишатся крова наши же люди.
Возражение лишь подлило масла в огонь. Мехлис обозвал меня и Невского
горе-теоретиками, слепца-. ми, потребовал передать генералу Котляру, что
Подмосковье нужно превратить в снежную пустыню: враг, куда бы ни сунулся,
должен натыкаться только на стужу и пепелище.
-- Если еще раз посмеете побеспокоить товарища Сталина своими дурацкими
идеями -- будете расстреляны! Можете идти.
Генерал Котляр ждал меня. Выслушал, покачал головой:
-- Н-да, неожиданно... Очень! Да вы не расстраивайтесь так, Илья
Григорьевич! В жизни, знаете ли, надо надеяться на лучшее. Может, все еще
изменится.
Котляр утешал, я был ему благодарен, но состояние подавленности не
проходило; все пошло прахом, все!
К тому же я вспомнил, что требование поджигать леса, высказанное
Мехлисом, это требование самого Сталина! Точно! Он говорил об этом еще в
выступлении по радио 3 июля сорок первого года! А я-то пытался объяснить
Мехлису, что поджог лесов -- несусветная чушь! Что же теперь будет? Скажу
честно, мне стало страшно...
"Гони немца на мороз! "
Разгром гитлеровцев под Москвой начался переходом в наступление 5
декабря войск Калининского фронта. А утром 6 декабря в мощное
контрнаступление перешли Западный фронт и войска правого крыла Юго-Западного
фронта. Великая битва началась!
Не в силах описывать боевые действия наступавших советских армий,
расскажу здесь только о тяготах, выпавших на долю саперов.
Перед началом наступления им пришлось снять тысячи собственных,
поставленных в спешке мин, а затем, в ходе боев, обезвреживать мины
противника. Документации на собственные минные поля в ряде случаев не
имелось, вражеские укрывал глубокий снег, работать приходилось под огнем,
инженерные войска несли потери. Тем не менее и рядовой, и командный состав
батальонов, занятых разминированием, поставленные ему задачи выполняли с
честью. Я своими глазами видел, как лейтенанты и младшие лейтенанты,
вчерашние курсанты военных училищ, показывая пример солдатам, ползли туда,
где только что погиб снимавший мины сапер, как двигались следом за этими
мальчиками их подчиненные...
Работники штаба инжвойск Красной Армии, оказывая помощь наступающим
соединениям, по-прежнему ездили с участка на участок, из одной армии в
другую. Дороги и поля выглядели одинаково: перевернутые вверх колесами,
зарывшиеся тупыми рылами в придорожные, полные снега канавы немецкие
грузовики, обгоревшие, с распахнутыми или оторванными дверцами легковые
"опели", "хорьхи", "ганзы" и "вандереры", зияющие рваными пробоинами танки с
крестами на башнях, и всюду -- трупы в серо-зеленых шинелях: распластавшиеся
на снегу, увязшие в сугробах, скрюченные, с головами, обмотанными поверх
пилоток и фуражек платками и шалями, с навсегда остекленевшими глазами. И --
неровные, медленно бредущие в наш тыл колонны пленных, едва переставляющих
ноги с накрученным на них тряпьем.
Изучаем на местах боев эффективность противотанковых мин. Под Акуловом
и Голицыном действительно уничтожено около пятидесяти танков врага. У
большинства -- перебиты гусеницы, иные завалились в большие воронки от мин с
усиленным зарядом. Вблизи Решетникова -- шестнадцать фашистских танков с
перебитыми гусеницами. В других местах от трех до десяти танков. Мины
срабатывали безотказ- но. Но беда прежняя: как правило, только перебивали
ходовую часть боевых машин противника, а не уничтожали их вместе с экипажем.
Видно, что оставшиеся на поле боя "даймлербенцы" добиты уже артиллеристами.
Значит, нужны мины новой конструкции, обладающие к тому же большей
разрушительной силой. Пленные подтверждают, что мины наносили фашистским
войскам значительный урон, но утверждают, что часть их, если дело не
осложнялось погодными условиями, обезвреживались довольно легко, Что ж,
этого следовало ожидать: мы до сих пор не располагаем достаточным
количеством мин, безопас-ных для собственных войск, но страшных для техники
и пехоты противника, практически недоступных для разминирования саперами
врага.
К раздумьям о совершенствовании мин прибавляются раздумья о партизанах.
Наступление продолжается, мы гоним и гоним фашистов на запад, и некоторые
партизанские отряды соединяются с войсками Красной Армии. Радуются партизаны
неописуемо, рассказывают, что смогли в последние дни усилить удары по
оккупантам, но тут же сетуют на отсутствие надежной, быстродействующей связи
со своими войсками, на невозможность своевременно передать ценные
разведывательные данные, на нехватку боеприпасов и взрывчатых веществ...
В десятых числах декабря попадаю в Завидово, на свою родную станцию.
Благодаря стремительному продвижению и выходу наших войск в тыл противника,
Завидово пострадало не слишком сильно, часть домов уцелела, уцелел и дом,
где до войны жил друг моего детства Егор Деревянкин. За месяц до нападения
фашистской Германии, в мае, Егор с женой, Татьяной Николаевной, приезжал в
столицу. Татьяна Николаевна, учительница по профессии, была на семь лет
моложе мужа, и хотя у Деревянкиных име-243
лось двое детей, никак не походила на мать семейства. Стройная,
смешливая, казалась очень юной, знала это и поддразнивала Егора,
приговаривая, что он старик. Егору это нравилось, он счастливо улыбался. Жив
ли он, мой товарищ, с которым четыре года протирали штаны на одной школьной
скамье? Живы ли его жена и детишки?
Перед крыльцом -- расплющенный танковой гусеницей труп немецкого
солдата. Окна забиты досками, заткнуты тряпками, ступени обледенели, дверь
не заперта. Нашарил в темных сенях вторую, ведущую в комнаты. Ворвавшийся
холодный воздух заколебал пламя коптилки, по стене метнулась громадная тень
сутулой, закутанной в рваный платок женщины.
-- Татьяна Николаевна?.. Это я, Старинов! Женщина не шевелилась и вдруг
поднялась, вдруг ее качнуло ко мне:
-- Илья Григорьевич! Живы?! Дорогой наш! Господи, да откуда же?..
Схватив за рукав полушубка, уговаривала пройти, раздеться, присесть, не
давая ни пройти, ни раздеться, словно не в силах была опустить рукав, боясь
расстаться с чем-то бесконечно дорогим, с тем, о чем напомнил мой приход.
Спохватилась:
-- Вы же с дороги, с холода, сейчас я кипятку...
-- Где Егор?
-- В армии. Писем второй месяц нет!
-- Это ничего, Татьяна Николаевна, случаются перебои... А дети?
-- Вон они.
В углу, на большой деревянной кровати спали под ворохом одеял дети
Деревянкиных. Значит, самого страшного не произошло... Покосился на забитую
дверь в соседнюю комнату. Хозяйка дома перехватила взгляд, объяснила:
-- Там семьи из сожженных домов. Гитлеровцы проклятые подослали