Страница:
выехал в штаб Степного фронта: в ЦК КП(б)У мне поручили найти среди пленных
кого-либо из вражеских саперов, которые принимали участие в минировании
города. Во фронтовом управлении СМЕРШа имелось немало интересных документов,
захваченных при бегстве гитлеровцев из
Харькова. Тут я заручился и обещанием помочь в поисках саперов среди
пленных.
Прошло три или четыре дня. Разместившись в двух домах, оперативная
группа работала, обследуя здания, предназначенные для правительственных
учреждений Украины, и другие объекты. Мин мы не обнаружили. Сначала это
настораживало, а потом даже удивлять перестало: враг явно не предпринял
усилий, чтобы ответить на удар, полученный от советских минеров в сорок
первом году. Не до минирования было фашистским "сверхчеловекам", думали
только о том, как шкуру спасти!
На третий или на четвертый день разыскал посланный из горкома партии
товарищ: звонили из штаба фронта, просили приехать, у них для меня сюрприз!
Встреча с немецким "коллегой"
"Сюрпризом" оказался немецкий капитан Карл Гейден, служивший в саперных
частях, прибывший в Харьков с 68-й пехотной дивизией генерал-майора Георга
фон Брауна и непосредственно занимавшийся разминированием дома No 17 по
улице Дзержинского.
В комнату, где я ожидал пленного, ввели долговязого, сухопарого
человека в измятом кителе без погон и нарукавных нашивок, в растоптанных
сапогах с широкими голенищами. Усталое лицо, рыжеватые, с проседью волосы,
рыжеватая щетина на впалых щеках.
Я предложил пленному сесть. Он опустился на указанный табурет,
скользнул по мне взглядом и опустил глаза на сцепленные руки. Он не знал,
конечно, с кем предстоит разговаривать, а может быть, ему уже безразлично
было, с кем.
Я разглядывал вражеского офицера, который два года назад стал волею
судьбы моим соперником в искусстве минноподрывного дела и от которого два
года назад в очень большой степени зависели не только моя репутация, но и
мое будущее. Вид, что и говорить, унылый. А ведь два года назад Карл Гейден
наверняка не опускал глаз перед русскими! Два года
назад такие как он, входили в Харьков фертами, им сам черт был не брат!
Победителем подъехал к Харькову и пятидесятичетырехлетний генерал-майор
фон Браун, назначенный начальником гарнизона "второй столицы Украины".
Наверное, счастлив был. Еще бы! Фортуна сначала ему долго не улыбалась: в
первую мировую войну карьеры не сделал, до тысяча девятьсот тридцать
четвертого года, до сорока семи лет, тянул служебную лямку в чине майора, и
лишь с приходом к власти нацистов впереди что-то забрезжило: сначала сделали
подполковником, а в 1939-м, за участие в интервенции в Испании, полковником.
И вот теперь, 1 ноября, фюрер присвоил ему звание генерал-лейтенанта, сделал
хозяином советского города! Ко-лоссаль! Война вот-вот завершится полной
победой, он, Георг фон Браун, останется жив-здоров и сможет, наконец,
насладиться плодами триумфа! Надо полагать, в Харькове он останется надолго:
в России дел
хватит!
Необходимо пояснить: не отличаясь полководческими талантами, Георг фон
Браун обладал талантом, который ценился гитлеровской кликой особенно высоко:
талантом палача. Никто из немецко-фашистских генералов, служивших в 6-й
полевой армии, не исполнял так ревностно приказ командующего армией фон
Рейтенау от 10 октября, как Браун. А в приказе Рейтенау говорилось: "Борьба
против противника в прифронтовом тылу ведется еще недостаточно серьезно.
Вероломных и жестоких партизан и дегенеративных женщин все еще продолжают
брать в плен. С фанатиками и бродягами, одетыми в полувоенную форму или
полностью в гражданском платье, возятся, как с порядочными солдатами... Если
в тылу армии будут обнаружены партизаны, взявшиеся за оружие, против них
будут применены жестокие меры. Они будут применяться также по отношению к
той части мужского населения, которая могла бы предотвратить
предполагавшиеся налеты или вовремя сообщить о
них".
Выполняя процитированный приказ, фон Браун сначала создал в 68-й
пехотной дивизии специальное
подразделение для "борьбы с партизанами", а потом и пехотные полки
превратил в карательные. Захват Харькова генерал ознаменовал тем, что на
балконах домов главных улиц повесил мужчин и женщин, заподозренных в
принадлежности к Коммунистической партии.
Днем 28 октября в Харькове подорвался на мине замедленногодействия
фашистский генерал-лейтенант артиллерии Вернекер. Мины взрывались и на
дорогах, и на железнодорожных станциях, и на
аэродромах, и в зданиях. Браун неистовствовал, но мины взрывались.
Палач побоялся въехать в город, поселился в плохоньком домишке на
окраине, где туалета не было, приходилось в непогодь бегать под охраной в
дощатый щелястый нужник. Честь и самолюбие "их превосходительства"
подвергались унижению и осмеянию, и фон Браун требовал без промедления найти
хороший дом, разминировать, устроить там его резиденцию.
Немецкие саперы из кожи лезли, разыскивая что-нибудь подходящее и
безопасное. Увы! Куда бы они не сунулись, везде обнаруживались следы работы
советских минеров: и в доме, где жил когда-то Г. И. Петровский, и в других
"привлекательных" зданиях Вот только мин не видно было. И это пугало:
сообщишь, что особняк разминирован, Браун в него въедет, а там, "русские
Иваны" какую-нибудь пакость и учинят!
Поначалу не обнаружили гитлеровцы никаких мин и в доме No 17 на улице
Дзержинского. Но хотя они знали, что в этом доме до самого последнего дня
обороны Харькова жили члены украинского правительства и Политбюро ЦК КП(б)У,
хотя понимали, что в короткие сроки после выезда правительства и Политбюро
установить и надежно замаскировать мощную мину практически было не возможно,
осваивать особняк побаивались.
Повезло капитану Гейдену. Он разыскал предателя, который поведал, что в
доме No 17 перед оставлением Харькова появлялись военные и что-то делали.
Гейден приказал подчиненным методично обследовать дом, разыскать возможную
мину. В конце концов саперы добрались до подвала, до котельной и до груды
угля в углу. И... разглядели еле приметный загадочный проводок!
Гейден был достаточно опытен и осторожен. Он понимал, что если в куче
угля заложена мина, то взорваться она может и при ничтожном сотрясении пола,
и при обрыве проводочка, и при малейшем его натяжении. Словом, одно
неосторожнее движение, и конец...
Для начала капитан приказал обследовать кучу угля миноискателем.
Никакого результата. Тогда нашелся смельчак, предложивший выяснить, куда
тянется проволочка. Гейден принял предложение. В помощь смельчаку он выделил
еще двух солдат и того самого доносчика, который навел его на дом. Всех
остальных солдат капитан из особняка удалил и выставил у ворот часовых.
Фашистские саперы работали медленно. Видимо, их "смельчак" сообразил
наконец, чем может кончиться начатая авантюра. Во всяком случае, в первый
день гитлеровцы не докопались. Гейден, решив, что солдаты устали, приказал
отложить работу до утра. С утра саперы снова полезли в котельную. И через
три часа действительно добрались до мины! Ее извлекли к вечеру. Огромную,
сложнейшую, с уймой различных дублирующих и подстраховывающих друг друга
взрывателей и замыкателей!
Торжествующий капитан немедленно поехал на окраину города, в домишко
фон Брауна. Начальник харьковского гарнизона выслушал взволнованный рапорт
сапера, с чувством поблагодарил за службу и распорядился готовиться к
переезду.
На следующий день фашистский палач проследовал в бронированном "хорьхе"
на улицу Дзержинского. Кроме него, в особняке разместились под надежной
охраной и старшие штабные офицеры 68-й пехотной дивизии. Видимо, все они
считали, что теперь получили жилище, полностью отвечающее их положению в
рейхе и боевым заслугам.
Вечером 13 ноября капитан Гейден вновь прибыл с докладом к фон Брауну.
На этот раз он доложил, что
сработал электрохимический замыкатель "русской мины", за которой велось
наблюдение.
Браун, конечно, знал, что в городе взрываются главным образом мины
замедленного действия, наверняка не удивило, что в подвале особняка
находилась мина замедленного действия, и он снова похвалил Гейдена.
Обитатели улицы Дзержинского рассказывали, что по вечерам генерал Георг
фон Браун обязательно прогуливался по саду. Потом возвращался в особняк, и
вскоре окна на втором этаже, где он спал, гасли. Так происходило и вечером
13 ноября. Только проснуться фашистскому палачу было не суждено...
-- Нас сбила с толку мина в куче угля, -- признался капитан Гейден. --
разве можно было предположить, что под ней. находится еще одна, куда более
опасная?
-- А то, что эта вторая, куда более опасная мина управлялась по радио,
вы могли представить?
-- Нет, господин полковник. Даже немецкая армия таких мин не имела!
-- Вы что же, по-прежнему убеждены, что немецко-фашистская армия была
во всех отношениях оснащенной советской? -- усмехнулся я.
Гейден мигнул, сообразил, что выразился крайне неудачно, глухо
выговорил:
-- Извините, господин полковник. Привычка... Я вспомнил о приказе No
98/41 от 8 ноября 1941 года по 516-му пехотному полку 68-й пехотной дивизии
гитлеровцев и спросил, руководствуясь какой привычкой немецкое командование
лгало и своим собственным солдатам, и населению Харькова.
-- Неужели вы, капитан, и ваше начальство не знали, что легко снимаемые
мины были не чем иным, как корпуса мин с балластом? Неужели не знали, что
мины замедленного действия, как правило, остаются необнаруженными, а
обнаруженные не могут быть обезврежены и подлежат уничтожению?
-- Нет, конечно, мы очень скоро поняли, что находим не настоящие мины,
а деревянные чурбаки и корпуса с сюрпризами, -- нехотя признал капитан -- Но
версия о небрежном минировании считалась... как бы лучше выразиться...
наиболее удобной...
-- В чем это удобство выразилось для вас? -- сы-ронизировал я.
Гейден глянул исподлобья;
-- Для меня, господин полковник? Понижением в звании, отправкой на
передовую и -- вот!
Он коснулся рукой поседевших раньше времени волос...
Среди харьковчан долгое время ходила легенда о таинственном уничтожении
фон Брауна то ли подпольщиками, то ли партизанам. Легенды из ничего не
рождаются: партизаны и подпольщики действовали в городе с первого до
последнего дня оккупации, и действовали героически. Украинский штаб
партизанского движения поддерживал с ними тесные контакты.
Но правда есть правда. И сама заслуживает того, чтобы стать легендой.
Легендой о советских ученых и минерах, создавших первые в истории радиомины.
Из показаний Гейдена и других пленных, из захваченных вражеских
документов, из писем и дневников фашистских солдат и офицеров вырисовывалась
достаточно ясная картина действия наших мин в Харькове и Харьковской
области.
В городе и его окрестностях погибло много автомашин и несколько
поездов, наскочивших на мины.
Из 315 МЗД, установленных подразделениями 5-й и 27-й железнодорожных
бригад, противник обнаружил лишь 37, обезвредил 14, а 23 вынужден был
подорвать, смирившись с неизбежным в таких случаях разрушением пути.
На третьем километре железной дороги Белгород --Волчанок мина
замедленного действия взорвалась под эшелоном с войсками. Убитых и раненых
вывозили автомобилями на станции Белгород, Микояновка и Казачья Лопань.
На станции Прохоровка двухсоткилограммовый заряд с МЗД взорвался под
стоявшим поездом. Снова жертвы.
Вблизи станции Томаровка, на участке Готня -- Белгород, очередная МЗД
взорвалась под воинским поездом, проходившем по мосту двойной тягой. Мост
рухнул, ^орок два вагона и оба паровоза -- за ним.
Участок железной дороги вышел из строя на очень длительный срок.
Перечислить все мины, взорвавшиеся на железных дорогах и мостах, не
хватит страниц...
Не смог враг использовать и шоссе Чугуев -- Харьков, где были
поставлены МЗД. Пришлось гитлеровцам строить параллельно шоссе грейдерную
дорогу.
Надежды гитлеровцев сразу после захвата города использовать харьковские
аэродромы, имевшие самые совершенные по тем временам взлетно-посадочные
полосы из бетона, увяли, не успев расцвести. Взрывы МЗД на стоянках
самолетов, мощных осколочных МЗД на летном поле и в ангарах не позволили
оккупантам пользоваться харьковскими аэродромами вплоть до поздней весны
сорок второго года.
Узнавая это, я с волнением и благодарностью вспоминал создателей
замечательных радиомин --инженеров В. И. Бекаури и Миткевича, генерала
Невского, военинженера Ястребова, воентехника Леонова, молодых харьковских
лейтенантов, командиров железнодорожных бригад Кабанова, Павлова и
Степанова, сержантов Лядова и Шедова, Лебедева и Сергеева, минеров Сахневича
и Кузнецова -- всех, кто готовил грозное минное оружие и смело,
самоотверженно работал в Харькове тяжкой осенью сорок первого, превращая
город в ловушку для заклятого врага. Их ратный труд не пропал даром.
Разгромив на Курской дуге тридцать отборных фашистских дивизий,
советские войска в сентябре рвались к Днепру и Молочной: врагу не давали
возможности превратить Донбасс и Левобережную Украину в пустыню.
Мы с нетерпением ожидали прибытия в Харьков Строкача: обстановка могла
потребовать уточнений и даже изменений в оперативном плане усиления
партизанского движения на Украине, и делать это без Тимофея Амвросиевича
было бы затруднительно. Строкач прилетел десятого или одиннадцатого сен
Я дважды перечитал текст. Он не укладывался в сознание. Центральный
штаб работал всего девять месяцев, оккупанты все еще хозяйничают под
Ленинградом, в Белоруссии, на большей части Украины...
Колонии мягким движением взял постановление из моих рук:
-- Не ломайте голову. Сверху виднее.
-- Да, но как же наши отряды?!
-- Пока будете выполнять задания фронта, а там решат.
Решили быстро. Одиннадцатого числа из Москвы поступила радиограмма:
"Ваша школа расформирована полностью. Предлагаем со всеми людьми перейти в
распоряжение начальника Украинского штаба -- тов. Строкача. Вам предлагается
должность представителя УШПД[19] и члена Военного совета Южного
фронта. Дела и должность принять от временно исполняющего обязанности
представителя УШПД майора Перекальского, находящегося в Ростове. Для
ознакомления с обстановкой и предстоящей Вашей работой в этом направлении в
Ростов выедет представитель Украинского штаба. Ваше согласие телеграфируйте.
Тимошенко, Соколов, Строкач. 11. 03. 43. No800''.
Я телеграфировал в Москву о своем согласии с полученным предложением и
через два дня вылетел к новому месту службы. С пребыванием на Южном фронте у
меня связано немало добрых воспоминаний. Приятно было убедиться, что
противник так и не рискнул приблизиться к Ростову через минные поля, что
фашисты даже разминировать их не рискнули. Приятно было встретить моего
бывшего помощника майора В. В. Артемьева, служившего в отдельной инженерной
бригаде особого назначения, и познакомился с командиром этой бригады,
горячим сторонником действий на коммуникациях врага полковнике И. П.
Корявко. Остались в памяти встречи с командующим Южным фронтом генералом Ф.
И. Толбухиным, вдумчивым, внимательным, требующим, чтобы
19 УШПД -- Украинский штаб партизанского движения. 353
тября, точно не помню. С аэродрома поехали в штаб. Я доложил о работе,
проделанной оперативной группой, сообщил, что командующий Воронежским
фронтом Н. Ф. Ватутин ждет звонка Тимофея Амвросиеви-ча. Строкач позвонил в
Военный совет Воронежского фронта, сказал о своем прибытии в Харьков,
выслушал командующего и, положив трубку, поднял на нас с Соколовым глаза:
-- Завтра ознакомлюсь в штабе фронта с оперативной обстановкой, .
выслушаю пожелания членов Военного совета, и доработаем план. Времени в
обрез. Надо успеть к четырнадцатому числу.
Доработка плана помощи войскам Красной Армии при форсировании Десны,
Днепра и Припяти началась на следующий же. день. Этот план предусматривал
захват и удержание партизанами до подхода наших армий двух существующих
севернее Киева переправ через Днепр, двух переправ через Десну, а также
паромных и недавно построенных противником переправ через эти реки и через
Припять. Намечалось и создание партизанами плацдармов на западных берегах
Десны, Днепра и Припяти, нанесение партизанами ударов с северо-востока и
запада в направлении Киева, чтобы способствовать освобождению столицы
Украины.
Главная роль отводилась партизанским соединениям и отрядам, находящимся
в партизанской зоне между Десной и Днепром. Учитывались возможности и других
соединений и отрядов, также державших под контролем многочисленные и
достаточно обширные территории в тылу врага.
В предстоящих операциях должны были участвовать соединения и отряды
численностью в 17 000 человек. Предполагалось, что уже на первом этапе
боевых действий они смогут выделить для захвата переправ примерно 12 000
хорошо вооруженных бойцов, а затем, получив вооружение и боеприпасы, в
течение 10-15 суток доведут численность действующих на реках частей до 25
000 человек. Партизанам предполагалось выбросить 286 тонн оружия и
боеприпасов, 20 орудий и 100 человек прислуги к ним. Для этого
требовалось сделать с 17 по 30 сентября 125 самолето-вылетов Си-47.,
Предложенный УШПД план Военный совет Воронежского фронта утвердил 15
сентября.
Уже 17 сентября передовые части советских войск с помощью партизан
форсировали в нескольких местах Десну, а партизанские соединения и отряды,
получившие приказ УШПД, двинулись или вышли в указанные им места боевых
действий. Первые радиограммы с докладами о выполнении приказа начали
поступать 19 сентября.
Между тем Т. А. Строкачу утром 23 сентября предстояло убыть во главе
оперативной группы из пятнадцати человек в расположение Военного совета
Воронежского фронта, покинувшего Харьков и двигавшегося за войсками.
-- Останетесь за меня. Приказ подписан, -- сказал Строкач. -- В случае
чего, действуйте решительно. Но думаю, ничего непредвиденного не произойдет.
Непредвиденное в таких случаях происходит непременно.
Уже 24 сентября, когда соединение Наумова вело
жестокий бой у Майданровки с крупными силами вражеской пехоты,
поддержанной танками, поступили радиограммы от B. C. Ушакова, Г. Ф.
Покровского и А. Н. Сабурова. Ушаков и Покровский докладывали, что вышли к
указанным приказом вражеским переправам, Сабуров же донес непосредственно
Военному совету Воронежского фронта, что не смог преодолеть железную дорогу
Овруч -- Мозырь и отступает в
исходный район.
Наумов, израсходовав боезапас и не получив поддержки со стороны мощной
ударной группы Сабурова, также был вынужден отойти на запад от Киева.
Таким образом, первоначальный большой успех не был развит, а помочь
чем-либо Сабурову и Наумову мы из Харькова не могли. Но этим не кончилось.
На помощь десантникам!
В первых числах октября, работая в штабном кабинете, я услышал громкие
голоса в приемной. Открылась дверь. Дежурный офицер едва успел произнести:
"К вам командующий воздушно-десантными войсками генерал Затевахин", -- как
на пороге возник, отодвинул дежурного, решительно вошел в комнату и быстро
направился ко мне очень высокий и очень бледный генерал-лейтенант.
Появление в партизанском штабе командующего воздушно-десантными
войсками само по себе было чрезвычайным событием, а крайне напряженный,
взволнованный вид И. И. Затевахина без слов говорил: случилось из ряда вон
выходящее.
Я пригласил генерала садиться, дал знак дежурному выйти, но спросить ни
о чем не успел. Первым заговорил Затевахин:
-- Вы замещаете Строкача?
-- Да, товарищ генерал.
-- Выручайте! Надежда только на партизан! Затевахин сообщил, что 25
сентября началась выброска десантов в правобережные районы Черкасской
области с целью создать ударную группу советских войск в тылу двух пехотных
и одной танковой дивизии противника западнее так называемого Букринского
плацдарма. Десантирование в ряде случаев производилось неудачно, многие
десантники оказались в расположении немецко-фашистских войск, часть групп
погибла, другие либо ведут тяжелые бои с гитлеровцами, либо рассеялись.
Связь с ними утрачена.
-- Есть в тех районах партизаны? -- спросил Затевахин.
-- Конечно, товарищ генерал.
-- А связь с ними держите?
-- Держим.
-- Можно что-нибудь сделать для наших ребят? Найти и собрать
рассеявшиеся группы, поддержать, связаться с ними?
-- Все сделаем, что в наших силах, товарищ генерал!
Говоря командующему воздушно-десантными войсками, что сделаем все
возможное для выручки десантников, я первым делом подумал о партизанском
отряде "Истребитель" и его командире Д. А. Корши-кове. Отряд сформировало
представительство УШПД
при Военном совете 1-го Украинского (бывшего Воронежского) фронта как
раз для выброса на западный берег Днепра. С 26 сентября отряд ожидал команды
на вылет.
Я попросил Затевахина немного подождать, вышел в приемную и осведомился
у дежурного, где Коршиков. Оказалось, в штабе.
-- Вызовите его!
Дмитрий Александрович Коршиков, коренастый, спокойный, уверенный в
себе, явился минут через пять. Узнав о создавшемся положении, осведомился,
когда нужно вылететь.
-- Места хорошо знаете? Найдете моих? -- тревожился Затевахин.
-- Не беспокойтесь, товарищ генерал, все будет в порядке, -- твердо
сказал Коршиков.
Партизанский отряд "Истребитель" десантировали в нужный район той же
ночью. И уже на следующий день Коршиков известил, что обнаружил и вывел
из-под вражеского удара подразделение десантников старшего лейтенанта
Ткачева. Впоследствии Коршиков нашел и присоединил к отряду еще несколько
подразделений воздушно-десантных войск, с которыми успешно действовал в тылу
врага до середины ноября.
К оказанию помощи воздушным десантникам Украинский штаб партизанского
движения немедленно подключил также отряды партизан, действующие в
Каневском, Миргородском, Ржищевском и Смелян-ском районах Черкасской
области.
Выполняя приказ УШПД, партизанский отряд Г. К. Иващенко 9 октября
объединился с обнаруженными ими группами десантников, отряд Д. Ф. Горячего
поддержал огнем и спас большую группу десантников, окруженных на Мошнянских
холмах, а отряд К. К. Со-лодченко собрал и включил в свой состав других
парашютистов.
К середине октября партизанские отряды, пополненные десантниками,
сосредоточились по приказу УШПД в районе Тагачанского леса. Тут они наголову
разбили посланных против них карателей, а позднее, в ноябре, были
передвинуты ближе к Днепру, помогли войскам Красной Армии захватить важный
плацдарм, облегчили их действия на Кировоградском направлении.
Помогли партизаны и тем частям Красной Армии, которые после
форсирования Днепра оказались отрезанными противником от реки. Командиры
этих частей поступили разумно: двинулись на соединение с партизанам.
Подразделения двух полков 148-й стрелковой Черниговской дивизии, 8-й
стрелковой дивизии и приданные им артдивизионы с помощью партизанского
соединения Салая вышли в урочище Бовицы -- Кливины, связались оттуда по
партизанской рации с командованием 15-го стрелкового корпуса, а затем были
выведены партизанами к Припяти, где и соединились с корпусом.
Хотя Сталин и его подручные и уничтожили в тридцатые годы хорошо
подготовленные кадры специалистов по ведению боевых действий в тылу врага,
хотя и игнорировали ленинские положения о партизанских действиях, наши
партизанские отряды и соединения к лету 1943 года представляли грозную силу,
наносили фашистским армиям ощутимые удары. Более того. При умном и
тщательном планировании партизанских операций, при должном обеспечении
партизан материальными средствами командование Красной Армии уже летом 43-го
года могло отсечь вражеские войска от источников снабжения, поставить
противника в катастрофическое положение. Ведь даже при огромных недостатках
в обеспечении взрывчаткой и минами одни только украинские партизаны
подорвали во второй половине 43-го года 3143 вражеских поезда, почти в два
раза больше, чем за два минувших года войны! Увы, единого плана ведения
партизанской борьбы не существовало, да и разрабатывать его никто не
собирался, а минновзрывных средств партизанам доставляли очень мало.
Партизаны же требовали взрывчатку постоянно! Особенно настойчив был А. Ф.
Федоров. Его тогдашние радиограммы -- настоящий крик души. Он прямо
радировал,
что нет сил смотреть, как безнаказанно идут к фронту фашистские поезда,
и ежедневно требовал тола и мин замедленного действия. Тола и мин!
В штабе хорошо понимали Федорова. Подорвать в августе 209 эшелонов, а в
сентябре всего 28, и лишь потому, что не снабдили взрывчаткой -- тут не то
что каждый день, тут каждый час начнешь теребить вышестоящее начальство!
А взрывчатки и мин мало сбрасывали и Ковпаку, и Бегме, и Грабчаку, и
Мельнику, и Наумову...
Строкач обращался в ЦК КП(б)У, в военные советы Украинских фронтов, мы
связывались по его указанию с Москвой, с Генеральным штабом, с командованием
Военно-Воздушных Сил, объясняли, просили, но положение стало выправляться
кого-либо из вражеских саперов, которые принимали участие в минировании
города. Во фронтовом управлении СМЕРШа имелось немало интересных документов,
захваченных при бегстве гитлеровцев из
Харькова. Тут я заручился и обещанием помочь в поисках саперов среди
пленных.
Прошло три или четыре дня. Разместившись в двух домах, оперативная
группа работала, обследуя здания, предназначенные для правительственных
учреждений Украины, и другие объекты. Мин мы не обнаружили. Сначала это
настораживало, а потом даже удивлять перестало: враг явно не предпринял
усилий, чтобы ответить на удар, полученный от советских минеров в сорок
первом году. Не до минирования было фашистским "сверхчеловекам", думали
только о том, как шкуру спасти!
На третий или на четвертый день разыскал посланный из горкома партии
товарищ: звонили из штаба фронта, просили приехать, у них для меня сюрприз!
Встреча с немецким "коллегой"
"Сюрпризом" оказался немецкий капитан Карл Гейден, служивший в саперных
частях, прибывший в Харьков с 68-й пехотной дивизией генерал-майора Георга
фон Брауна и непосредственно занимавшийся разминированием дома No 17 по
улице Дзержинского.
В комнату, где я ожидал пленного, ввели долговязого, сухопарого
человека в измятом кителе без погон и нарукавных нашивок, в растоптанных
сапогах с широкими голенищами. Усталое лицо, рыжеватые, с проседью волосы,
рыжеватая щетина на впалых щеках.
Я предложил пленному сесть. Он опустился на указанный табурет,
скользнул по мне взглядом и опустил глаза на сцепленные руки. Он не знал,
конечно, с кем предстоит разговаривать, а может быть, ему уже безразлично
было, с кем.
Я разглядывал вражеского офицера, который два года назад стал волею
судьбы моим соперником в искусстве минноподрывного дела и от которого два
года назад в очень большой степени зависели не только моя репутация, но и
мое будущее. Вид, что и говорить, унылый. А ведь два года назад Карл Гейден
наверняка не опускал глаз перед русскими! Два года
назад такие как он, входили в Харьков фертами, им сам черт был не брат!
Победителем подъехал к Харькову и пятидесятичетырехлетний генерал-майор
фон Браун, назначенный начальником гарнизона "второй столицы Украины".
Наверное, счастлив был. Еще бы! Фортуна сначала ему долго не улыбалась: в
первую мировую войну карьеры не сделал, до тысяча девятьсот тридцать
четвертого года, до сорока семи лет, тянул служебную лямку в чине майора, и
лишь с приходом к власти нацистов впереди что-то забрезжило: сначала сделали
подполковником, а в 1939-м, за участие в интервенции в Испании, полковником.
И вот теперь, 1 ноября, фюрер присвоил ему звание генерал-лейтенанта, сделал
хозяином советского города! Ко-лоссаль! Война вот-вот завершится полной
победой, он, Георг фон Браун, останется жив-здоров и сможет, наконец,
насладиться плодами триумфа! Надо полагать, в Харькове он останется надолго:
в России дел
хватит!
Необходимо пояснить: не отличаясь полководческими талантами, Георг фон
Браун обладал талантом, который ценился гитлеровской кликой особенно высоко:
талантом палача. Никто из немецко-фашистских генералов, служивших в 6-й
полевой армии, не исполнял так ревностно приказ командующего армией фон
Рейтенау от 10 октября, как Браун. А в приказе Рейтенау говорилось: "Борьба
против противника в прифронтовом тылу ведется еще недостаточно серьезно.
Вероломных и жестоких партизан и дегенеративных женщин все еще продолжают
брать в плен. С фанатиками и бродягами, одетыми в полувоенную форму или
полностью в гражданском платье, возятся, как с порядочными солдатами... Если
в тылу армии будут обнаружены партизаны, взявшиеся за оружие, против них
будут применены жестокие меры. Они будут применяться также по отношению к
той части мужского населения, которая могла бы предотвратить
предполагавшиеся налеты или вовремя сообщить о
них".
Выполняя процитированный приказ, фон Браун сначала создал в 68-й
пехотной дивизии специальное
подразделение для "борьбы с партизанами", а потом и пехотные полки
превратил в карательные. Захват Харькова генерал ознаменовал тем, что на
балконах домов главных улиц повесил мужчин и женщин, заподозренных в
принадлежности к Коммунистической партии.
Днем 28 октября в Харькове подорвался на мине замедленногодействия
фашистский генерал-лейтенант артиллерии Вернекер. Мины взрывались и на
дорогах, и на железнодорожных станциях, и на
аэродромах, и в зданиях. Браун неистовствовал, но мины взрывались.
Палач побоялся въехать в город, поселился в плохоньком домишке на
окраине, где туалета не было, приходилось в непогодь бегать под охраной в
дощатый щелястый нужник. Честь и самолюбие "их превосходительства"
подвергались унижению и осмеянию, и фон Браун требовал без промедления найти
хороший дом, разминировать, устроить там его резиденцию.
Немецкие саперы из кожи лезли, разыскивая что-нибудь подходящее и
безопасное. Увы! Куда бы они не сунулись, везде обнаруживались следы работы
советских минеров: и в доме, где жил когда-то Г. И. Петровский, и в других
"привлекательных" зданиях Вот только мин не видно было. И это пугало:
сообщишь, что особняк разминирован, Браун в него въедет, а там, "русские
Иваны" какую-нибудь пакость и учинят!
Поначалу не обнаружили гитлеровцы никаких мин и в доме No 17 на улице
Дзержинского. Но хотя они знали, что в этом доме до самого последнего дня
обороны Харькова жили члены украинского правительства и Политбюро ЦК КП(б)У,
хотя понимали, что в короткие сроки после выезда правительства и Политбюро
установить и надежно замаскировать мощную мину практически было не возможно,
осваивать особняк побаивались.
Повезло капитану Гейдену. Он разыскал предателя, который поведал, что в
доме No 17 перед оставлением Харькова появлялись военные и что-то делали.
Гейден приказал подчиненным методично обследовать дом, разыскать возможную
мину. В конце концов саперы добрались до подвала, до котельной и до груды
угля в углу. И... разглядели еле приметный загадочный проводок!
Гейден был достаточно опытен и осторожен. Он понимал, что если в куче
угля заложена мина, то взорваться она может и при ничтожном сотрясении пола,
и при обрыве проводочка, и при малейшем его натяжении. Словом, одно
неосторожнее движение, и конец...
Для начала капитан приказал обследовать кучу угля миноискателем.
Никакого результата. Тогда нашелся смельчак, предложивший выяснить, куда
тянется проволочка. Гейден принял предложение. В помощь смельчаку он выделил
еще двух солдат и того самого доносчика, который навел его на дом. Всех
остальных солдат капитан из особняка удалил и выставил у ворот часовых.
Фашистские саперы работали медленно. Видимо, их "смельчак" сообразил
наконец, чем может кончиться начатая авантюра. Во всяком случае, в первый
день гитлеровцы не докопались. Гейден, решив, что солдаты устали, приказал
отложить работу до утра. С утра саперы снова полезли в котельную. И через
три часа действительно добрались до мины! Ее извлекли к вечеру. Огромную,
сложнейшую, с уймой различных дублирующих и подстраховывающих друг друга
взрывателей и замыкателей!
Торжествующий капитан немедленно поехал на окраину города, в домишко
фон Брауна. Начальник харьковского гарнизона выслушал взволнованный рапорт
сапера, с чувством поблагодарил за службу и распорядился готовиться к
переезду.
На следующий день фашистский палач проследовал в бронированном "хорьхе"
на улицу Дзержинского. Кроме него, в особняке разместились под надежной
охраной и старшие штабные офицеры 68-й пехотной дивизии. Видимо, все они
считали, что теперь получили жилище, полностью отвечающее их положению в
рейхе и боевым заслугам.
Вечером 13 ноября капитан Гейден вновь прибыл с докладом к фон Брауну.
На этот раз он доложил, что
сработал электрохимический замыкатель "русской мины", за которой велось
наблюдение.
Браун, конечно, знал, что в городе взрываются главным образом мины
замедленного действия, наверняка не удивило, что в подвале особняка
находилась мина замедленного действия, и он снова похвалил Гейдена.
Обитатели улицы Дзержинского рассказывали, что по вечерам генерал Георг
фон Браун обязательно прогуливался по саду. Потом возвращался в особняк, и
вскоре окна на втором этаже, где он спал, гасли. Так происходило и вечером
13 ноября. Только проснуться фашистскому палачу было не суждено...
-- Нас сбила с толку мина в куче угля, -- признался капитан Гейден. --
разве можно было предположить, что под ней. находится еще одна, куда более
опасная?
-- А то, что эта вторая, куда более опасная мина управлялась по радио,
вы могли представить?
-- Нет, господин полковник. Даже немецкая армия таких мин не имела!
-- Вы что же, по-прежнему убеждены, что немецко-фашистская армия была
во всех отношениях оснащенной советской? -- усмехнулся я.
Гейден мигнул, сообразил, что выразился крайне неудачно, глухо
выговорил:
-- Извините, господин полковник. Привычка... Я вспомнил о приказе No
98/41 от 8 ноября 1941 года по 516-му пехотному полку 68-й пехотной дивизии
гитлеровцев и спросил, руководствуясь какой привычкой немецкое командование
лгало и своим собственным солдатам, и населению Харькова.
-- Неужели вы, капитан, и ваше начальство не знали, что легко снимаемые
мины были не чем иным, как корпуса мин с балластом? Неужели не знали, что
мины замедленного действия, как правило, остаются необнаруженными, а
обнаруженные не могут быть обезврежены и подлежат уничтожению?
-- Нет, конечно, мы очень скоро поняли, что находим не настоящие мины,
а деревянные чурбаки и корпуса с сюрпризами, -- нехотя признал капитан -- Но
версия о небрежном минировании считалась... как бы лучше выразиться...
наиболее удобной...
-- В чем это удобство выразилось для вас? -- сы-ронизировал я.
Гейден глянул исподлобья;
-- Для меня, господин полковник? Понижением в звании, отправкой на
передовую и -- вот!
Он коснулся рукой поседевших раньше времени волос...
Среди харьковчан долгое время ходила легенда о таинственном уничтожении
фон Брауна то ли подпольщиками, то ли партизанам. Легенды из ничего не
рождаются: партизаны и подпольщики действовали в городе с первого до
последнего дня оккупации, и действовали героически. Украинский штаб
партизанского движения поддерживал с ними тесные контакты.
Но правда есть правда. И сама заслуживает того, чтобы стать легендой.
Легендой о советских ученых и минерах, создавших первые в истории радиомины.
Из показаний Гейдена и других пленных, из захваченных вражеских
документов, из писем и дневников фашистских солдат и офицеров вырисовывалась
достаточно ясная картина действия наших мин в Харькове и Харьковской
области.
В городе и его окрестностях погибло много автомашин и несколько
поездов, наскочивших на мины.
Из 315 МЗД, установленных подразделениями 5-й и 27-й железнодорожных
бригад, противник обнаружил лишь 37, обезвредил 14, а 23 вынужден был
подорвать, смирившись с неизбежным в таких случаях разрушением пути.
На третьем километре железной дороги Белгород --Волчанок мина
замедленного действия взорвалась под эшелоном с войсками. Убитых и раненых
вывозили автомобилями на станции Белгород, Микояновка и Казачья Лопань.
На станции Прохоровка двухсоткилограммовый заряд с МЗД взорвался под
стоявшим поездом. Снова жертвы.
Вблизи станции Томаровка, на участке Готня -- Белгород, очередная МЗД
взорвалась под воинским поездом, проходившем по мосту двойной тягой. Мост
рухнул, ^орок два вагона и оба паровоза -- за ним.
Участок железной дороги вышел из строя на очень длительный срок.
Перечислить все мины, взорвавшиеся на железных дорогах и мостах, не
хватит страниц...
Не смог враг использовать и шоссе Чугуев -- Харьков, где были
поставлены МЗД. Пришлось гитлеровцам строить параллельно шоссе грейдерную
дорогу.
Надежды гитлеровцев сразу после захвата города использовать харьковские
аэродромы, имевшие самые совершенные по тем временам взлетно-посадочные
полосы из бетона, увяли, не успев расцвести. Взрывы МЗД на стоянках
самолетов, мощных осколочных МЗД на летном поле и в ангарах не позволили
оккупантам пользоваться харьковскими аэродромами вплоть до поздней весны
сорок второго года.
Узнавая это, я с волнением и благодарностью вспоминал создателей
замечательных радиомин --инженеров В. И. Бекаури и Миткевича, генерала
Невского, военинженера Ястребова, воентехника Леонова, молодых харьковских
лейтенантов, командиров железнодорожных бригад Кабанова, Павлова и
Степанова, сержантов Лядова и Шедова, Лебедева и Сергеева, минеров Сахневича
и Кузнецова -- всех, кто готовил грозное минное оружие и смело,
самоотверженно работал в Харькове тяжкой осенью сорок первого, превращая
город в ловушку для заклятого врага. Их ратный труд не пропал даром.
Разгромив на Курской дуге тридцать отборных фашистских дивизий,
советские войска в сентябре рвались к Днепру и Молочной: врагу не давали
возможности превратить Донбасс и Левобережную Украину в пустыню.
Мы с нетерпением ожидали прибытия в Харьков Строкача: обстановка могла
потребовать уточнений и даже изменений в оперативном плане усиления
партизанского движения на Украине, и делать это без Тимофея Амвросиевича
было бы затруднительно. Строкач прилетел десятого или одиннадцатого сен
Я дважды перечитал текст. Он не укладывался в сознание. Центральный
штаб работал всего девять месяцев, оккупанты все еще хозяйничают под
Ленинградом, в Белоруссии, на большей части Украины...
Колонии мягким движением взял постановление из моих рук:
-- Не ломайте голову. Сверху виднее.
-- Да, но как же наши отряды?!
-- Пока будете выполнять задания фронта, а там решат.
Решили быстро. Одиннадцатого числа из Москвы поступила радиограмма:
"Ваша школа расформирована полностью. Предлагаем со всеми людьми перейти в
распоряжение начальника Украинского штаба -- тов. Строкача. Вам предлагается
должность представителя УШПД[19] и члена Военного совета Южного
фронта. Дела и должность принять от временно исполняющего обязанности
представителя УШПД майора Перекальского, находящегося в Ростове. Для
ознакомления с обстановкой и предстоящей Вашей работой в этом направлении в
Ростов выедет представитель Украинского штаба. Ваше согласие телеграфируйте.
Тимошенко, Соколов, Строкач. 11. 03. 43. No800''.
Я телеграфировал в Москву о своем согласии с полученным предложением и
через два дня вылетел к новому месту службы. С пребыванием на Южном фронте у
меня связано немало добрых воспоминаний. Приятно было убедиться, что
противник так и не рискнул приблизиться к Ростову через минные поля, что
фашисты даже разминировать их не рискнули. Приятно было встретить моего
бывшего помощника майора В. В. Артемьева, служившего в отдельной инженерной
бригаде особого назначения, и познакомился с командиром этой бригады,
горячим сторонником действий на коммуникациях врага полковнике И. П.
Корявко. Остались в памяти встречи с командующим Южным фронтом генералом Ф.
И. Толбухиным, вдумчивым, внимательным, требующим, чтобы
19 УШПД -- Украинский штаб партизанского движения. 353
тября, точно не помню. С аэродрома поехали в штаб. Я доложил о работе,
проделанной оперативной группой, сообщил, что командующий Воронежским
фронтом Н. Ф. Ватутин ждет звонка Тимофея Амвросиеви-ча. Строкач позвонил в
Военный совет Воронежского фронта, сказал о своем прибытии в Харьков,
выслушал командующего и, положив трубку, поднял на нас с Соколовым глаза:
-- Завтра ознакомлюсь в штабе фронта с оперативной обстановкой, .
выслушаю пожелания членов Военного совета, и доработаем план. Времени в
обрез. Надо успеть к четырнадцатому числу.
Доработка плана помощи войскам Красной Армии при форсировании Десны,
Днепра и Припяти началась на следующий же. день. Этот план предусматривал
захват и удержание партизанами до подхода наших армий двух существующих
севернее Киева переправ через Днепр, двух переправ через Десну, а также
паромных и недавно построенных противником переправ через эти реки и через
Припять. Намечалось и создание партизанами плацдармов на западных берегах
Десны, Днепра и Припяти, нанесение партизанами ударов с северо-востока и
запада в направлении Киева, чтобы способствовать освобождению столицы
Украины.
Главная роль отводилась партизанским соединениям и отрядам, находящимся
в партизанской зоне между Десной и Днепром. Учитывались возможности и других
соединений и отрядов, также державших под контролем многочисленные и
достаточно обширные территории в тылу врага.
В предстоящих операциях должны были участвовать соединения и отряды
численностью в 17 000 человек. Предполагалось, что уже на первом этапе
боевых действий они смогут выделить для захвата переправ примерно 12 000
хорошо вооруженных бойцов, а затем, получив вооружение и боеприпасы, в
течение 10-15 суток доведут численность действующих на реках частей до 25
000 человек. Партизанам предполагалось выбросить 286 тонн оружия и
боеприпасов, 20 орудий и 100 человек прислуги к ним. Для этого
требовалось сделать с 17 по 30 сентября 125 самолето-вылетов Си-47.,
Предложенный УШПД план Военный совет Воронежского фронта утвердил 15
сентября.
Уже 17 сентября передовые части советских войск с помощью партизан
форсировали в нескольких местах Десну, а партизанские соединения и отряды,
получившие приказ УШПД, двинулись или вышли в указанные им места боевых
действий. Первые радиограммы с докладами о выполнении приказа начали
поступать 19 сентября.
Между тем Т. А. Строкачу утром 23 сентября предстояло убыть во главе
оперативной группы из пятнадцати человек в расположение Военного совета
Воронежского фронта, покинувшего Харьков и двигавшегося за войсками.
-- Останетесь за меня. Приказ подписан, -- сказал Строкач. -- В случае
чего, действуйте решительно. Но думаю, ничего непредвиденного не произойдет.
Непредвиденное в таких случаях происходит непременно.
Уже 24 сентября, когда соединение Наумова вело
жестокий бой у Майданровки с крупными силами вражеской пехоты,
поддержанной танками, поступили радиограммы от B. C. Ушакова, Г. Ф.
Покровского и А. Н. Сабурова. Ушаков и Покровский докладывали, что вышли к
указанным приказом вражеским переправам, Сабуров же донес непосредственно
Военному совету Воронежского фронта, что не смог преодолеть железную дорогу
Овруч -- Мозырь и отступает в
исходный район.
Наумов, израсходовав боезапас и не получив поддержки со стороны мощной
ударной группы Сабурова, также был вынужден отойти на запад от Киева.
Таким образом, первоначальный большой успех не был развит, а помочь
чем-либо Сабурову и Наумову мы из Харькова не могли. Но этим не кончилось.
На помощь десантникам!
В первых числах октября, работая в штабном кабинете, я услышал громкие
голоса в приемной. Открылась дверь. Дежурный офицер едва успел произнести:
"К вам командующий воздушно-десантными войсками генерал Затевахин", -- как
на пороге возник, отодвинул дежурного, решительно вошел в комнату и быстро
направился ко мне очень высокий и очень бледный генерал-лейтенант.
Появление в партизанском штабе командующего воздушно-десантными
войсками само по себе было чрезвычайным событием, а крайне напряженный,
взволнованный вид И. И. Затевахина без слов говорил: случилось из ряда вон
выходящее.
Я пригласил генерала садиться, дал знак дежурному выйти, но спросить ни
о чем не успел. Первым заговорил Затевахин:
-- Вы замещаете Строкача?
-- Да, товарищ генерал.
-- Выручайте! Надежда только на партизан! Затевахин сообщил, что 25
сентября началась выброска десантов в правобережные районы Черкасской
области с целью создать ударную группу советских войск в тылу двух пехотных
и одной танковой дивизии противника западнее так называемого Букринского
плацдарма. Десантирование в ряде случаев производилось неудачно, многие
десантники оказались в расположении немецко-фашистских войск, часть групп
погибла, другие либо ведут тяжелые бои с гитлеровцами, либо рассеялись.
Связь с ними утрачена.
-- Есть в тех районах партизаны? -- спросил Затевахин.
-- Конечно, товарищ генерал.
-- А связь с ними держите?
-- Держим.
-- Можно что-нибудь сделать для наших ребят? Найти и собрать
рассеявшиеся группы, поддержать, связаться с ними?
-- Все сделаем, что в наших силах, товарищ генерал!
Говоря командующему воздушно-десантными войсками, что сделаем все
возможное для выручки десантников, я первым делом подумал о партизанском
отряде "Истребитель" и его командире Д. А. Корши-кове. Отряд сформировало
представительство УШПД
при Военном совете 1-го Украинского (бывшего Воронежского) фронта как
раз для выброса на западный берег Днепра. С 26 сентября отряд ожидал команды
на вылет.
Я попросил Затевахина немного подождать, вышел в приемную и осведомился
у дежурного, где Коршиков. Оказалось, в штабе.
-- Вызовите его!
Дмитрий Александрович Коршиков, коренастый, спокойный, уверенный в
себе, явился минут через пять. Узнав о создавшемся положении, осведомился,
когда нужно вылететь.
-- Места хорошо знаете? Найдете моих? -- тревожился Затевахин.
-- Не беспокойтесь, товарищ генерал, все будет в порядке, -- твердо
сказал Коршиков.
Партизанский отряд "Истребитель" десантировали в нужный район той же
ночью. И уже на следующий день Коршиков известил, что обнаружил и вывел
из-под вражеского удара подразделение десантников старшего лейтенанта
Ткачева. Впоследствии Коршиков нашел и присоединил к отряду еще несколько
подразделений воздушно-десантных войск, с которыми успешно действовал в тылу
врага до середины ноября.
К оказанию помощи воздушным десантникам Украинский штаб партизанского
движения немедленно подключил также отряды партизан, действующие в
Каневском, Миргородском, Ржищевском и Смелян-ском районах Черкасской
области.
Выполняя приказ УШПД, партизанский отряд Г. К. Иващенко 9 октября
объединился с обнаруженными ими группами десантников, отряд Д. Ф. Горячего
поддержал огнем и спас большую группу десантников, окруженных на Мошнянских
холмах, а отряд К. К. Со-лодченко собрал и включил в свой состав других
парашютистов.
К середине октября партизанские отряды, пополненные десантниками,
сосредоточились по приказу УШПД в районе Тагачанского леса. Тут они наголову
разбили посланных против них карателей, а позднее, в ноябре, были
передвинуты ближе к Днепру, помогли войскам Красной Армии захватить важный
плацдарм, облегчили их действия на Кировоградском направлении.
Помогли партизаны и тем частям Красной Армии, которые после
форсирования Днепра оказались отрезанными противником от реки. Командиры
этих частей поступили разумно: двинулись на соединение с партизанам.
Подразделения двух полков 148-й стрелковой Черниговской дивизии, 8-й
стрелковой дивизии и приданные им артдивизионы с помощью партизанского
соединения Салая вышли в урочище Бовицы -- Кливины, связались оттуда по
партизанской рации с командованием 15-го стрелкового корпуса, а затем были
выведены партизанами к Припяти, где и соединились с корпусом.
Хотя Сталин и его подручные и уничтожили в тридцатые годы хорошо
подготовленные кадры специалистов по ведению боевых действий в тылу врага,
хотя и игнорировали ленинские положения о партизанских действиях, наши
партизанские отряды и соединения к лету 1943 года представляли грозную силу,
наносили фашистским армиям ощутимые удары. Более того. При умном и
тщательном планировании партизанских операций, при должном обеспечении
партизан материальными средствами командование Красной Армии уже летом 43-го
года могло отсечь вражеские войска от источников снабжения, поставить
противника в катастрофическое положение. Ведь даже при огромных недостатках
в обеспечении взрывчаткой и минами одни только украинские партизаны
подорвали во второй половине 43-го года 3143 вражеских поезда, почти в два
раза больше, чем за два минувших года войны! Увы, единого плана ведения
партизанской борьбы не существовало, да и разрабатывать его никто не
собирался, а минновзрывных средств партизанам доставляли очень мало.
Партизаны же требовали взрывчатку постоянно! Особенно настойчив был А. Ф.
Федоров. Его тогдашние радиограммы -- настоящий крик души. Он прямо
радировал,
что нет сил смотреть, как безнаказанно идут к фронту фашистские поезда,
и ежедневно требовал тола и мин замедленного действия. Тола и мин!
В штабе хорошо понимали Федорова. Подорвать в августе 209 эшелонов, а в
сентябре всего 28, и лишь потому, что не снабдили взрывчаткой -- тут не то
что каждый день, тут каждый час начнешь теребить вышестоящее начальство!
А взрывчатки и мин мало сбрасывали и Ковпаку, и Бегме, и Грабчаку, и
Мельнику, и Наумову...
Строкач обращался в ЦК КП(б)У, в военные советы Украинских фронтов, мы
связывались по его указанию с Москвой, с Генеральным штабом, с командованием
Военно-Воздушных Сил, объясняли, просили, но положение стало выправляться