Страница:
При одном воспоминании о полосовавших небо ослепительных зарницах и холодном проливном дожде Иламна съежилась и заговорила быстрее:
– Я решила переждать ливень в каком-нибудь поселке. Отыскала тропу… и вдруг стало происходить что-то жуткое. Меня скрутило, я упала с седла… Ползла куда-то, думала, что умираю, пыталась звать на помощь… Должно быть, валялась поблизости от дороги и попалась на глаза этим отродьям. Они прихватили столь ценную добычу с собой. Никак не могли решить, как лучше мной распорядиться – выставить на общее веселье или попользоваться самим и затем продать куда-нибудь…
– Все уже позади, – успокаивающе произнес маг. – Лучше постарайся вспомнить: Драго, отправляя тебя в дорогу, не велел передать что-нибудь особенное? Какие-то свои подозрения? Догадки?
– Да ничего такого, – нерешительно протянула рабирийка. – Хотя вот что: он упомянул «Скрижаль изгнанников» и спросил, помню ли я текст предсказания, где упоминается Дитя Осени. Я смогла прочитать только начало, а он засмеялся и сказал, что это, в сущности, неважно. Мол, будущее приходит вне зависимости от речений безумных пророков и наших желаний. Нужно только не упустить миг, когда оно встанет на твоем пороге. Еще он добавил: пришло время подумать о разделе наследства. Посему желательно, чтобы Рейенир да Кадена на десяток дней расстался с Ее величеством Чабелой и приехал в Холмы. Если он – то есть ты, Рейе, – помнит о своем долге и том, что он был и остается старшим отпрыском Князя…
И тут Рейенир, с лица которого в последнее время не сходило выражение сосредоточенной задумчивости – какое бывает у человека, пытающегося поймать явственное, но ускользающее воспоминание – заорал едва не в голос и с размаху треснул себя ладонью в лоб.
– Что?! – дернулся маг. – Слепень?
– Какой, к лесному духу, слепень!.. – простонал гуль. – Я идиот! Причем дважды! Удрал, не найдя времени толком попрощаться с Чабелой и объяснить ей, что творится – это во-первых! А во-вторых, она же мне рассказывала – Ди Норонье недавно пришло сообщение из Орволана о диковинных гостях, пожаловавших в Холмы! Тебе простительно, ты же почетный гость королевы и, как всегда, выше дворцовых сплетен, но я-то хорош! Всем известно, что сын Конана потерял голову от дочки Райана Монброна, и что Коннахар родился осенью… Правитель Аквилонии сейчас в отъезде, а его отпрыск, которого мы по привычке считали малым ребенком, предпринял самостоятельные шаги… Ты понял?
– Та-ак, – зловеще протянул одноглазый. – Ведь ты прав, пожалуй. Вот и отыскался везучий недоучка. Только вот как ему удалось справиться с…
– Дымом потянуло, – сказала вдруг Иламна. – И едой. Это они.
– На самой границе поймали, – проворчал маг.
Лес кончился, словно обрезанный ножом, и всадники выскочили на большое пустое пространство. Перед ними простирался поросший разнотравьем огромный луг. В сотне шагов стояло кольцом полтора десятка телег, рядом мирно паслись стреноженные лошади. В сгущающихся летних сумерках горели костры, распространяя сладковатый запах жареного мяса, и нестройный хор полупьяных голосов выводил:
– Мне оставьте парочку, – усмехнулась Иламна.
Одноглазый молча спешился и скрестил руки на груди.
– Ты что, маг? – скорее недоуменно, чем зло спросила рабирийка. – Забыл Льерри? Или, может, тебе наплевать?
– Их там с полсотни, – задумчиво произнес маг.
– Да хоть тысяча! – рявкнул Рейе, рискуя быть услышанным у костров. – Чего стоят полсотни пьяных лапотников против троих конных воинов? Лесные Хранители, да они даже на ноги вскочить не успеют! Тебе ли не знать, как это бывает!
– Даже и опасности никакой, – поддержала Иламна. – Мы их просто вырежем.
– Этого я и боюсь, – сказал Эллар. – Рейе, Иламна, постарайтесь понять. Да, они – тупые, злобные, невежественные скоты, у некоторых руки в крови… Но не у всех, и потом, там, в Мерчетесе, у каждого из них осталась семья. Дети, коих они, какими бы скотами ни были, кормят и защищают, и жены, которые их, вот таких, любят. Они-то чем провинились? Великое небо, да вы сейчас можете уничтожить разом половину этого грешного городка!
– Во имя Льерри, маг… – яростно начал Рейе, однако Иламна опустила глаза.
– Именно во имя Льерри, – ответил одноглазый. – И так слишком много зла случилось на этой земле, а ты хочешь учинить еще одну бойню. Чем тогда мы будем отличаться от них?
– Да какого демона?! – взвыл Рейенир, поднимая лицо к темнеющему небу. – Зачем мы битых полдня скачем за ними по пятам? Пусть катятся к своим женам и детям с награбленным добром и живут припеваючи, а тот мальчишка из Льерри остается гнить в земле! Поди ты в болото, в таком разе! Иламна, да или нет? Нет? Тогда я сам…
– Постой, – прервал его маг тихо и недобро. – Разве я сказал, что отпускаю их безнаказанными? Они получат урок, который запомнят на всю жизнь. Оставайтесь здесь и ждите меня.
Он поднял руки и развязал кожаные ремешки, удерживавшие маску. Синий плащ, в сумерках кажущийся черным, вдруг без всякого ветра трепыхнулся у него за плечами. Рейе поднял руку, защищаясь от внезапно нахлынувшего ощущения смертельной угрозы. Кони шарахнулись, тревожно фыркая.
– Во имя Льерри, – сказал маг, не оборачиваясь, – да свершится возмездие. Но будем же судьями, а не мясниками.
Мог бы ведь не говорить никому, когда дурачок Марефа – вон, пьяный в дымину, отмачивает всякие штуки на потеху Маколу и его банде – брякнул на стойку изумруд с орех величиной в затейливом тяжелом перстне. Все одно Марефе никто не верил до поры. Что до колечка дорогого и еще много чего, распиравшего Марефе холщовую суму, так куда уж проще: поманил дурака в сараюшку, обласкал по башке поленом, и поминай как звали. Но кабатчики – народ смекалистый, хоть в белокаменной Кордаве, хоть в дыре вроде Мерчетеса. Что с того, что Забытые Леса стоят пустые? Одному туда соваться не с руки, – и потом, много ли унесешь на одном горбу?
И залез тогда Ченго, отдуваясь, на табурет да произнес речь (драгоценный марефин мешок, обменянный на бочонок кислого шемского пойла, к тому времени уже покоился в пристройке под стропилами).
После первых слов все притихли. Увидев перстень – взвыли и кинулись вон. Не успел Ченго слезть с табурета, как в пятнадцати дворах уже швыряли пустые мешки на подводы. Чтоб крестьянин от дармовщинки отказался? Да ни в жизни. Ну, и на счастье – видно, за всю его трудную и, что греха таить, не совсем честную жизнь привалило разом – в зале как раз гулял-гудел Тесак со своими головорезами. С ними Ченго не раз обделывал делишки, за которые, узнай кто, болтаться бы кабатчику на первом же суку. Люди Тесака вопросов не задавали – прихватили свои страховидные ножи, бичи из воловьей сыромятной кожи с железной оплеткой на граненом конце и через два удара сердца сидели трезвехоньки по коням. Когда эти были рядом, на любого вампира Ченго плевать хотел с Золотой Башни. И на пограничную стражу, каковая, кстати – везло нынче белобородому кабатчику, ох и везло – ни разу еще не показалась на глаза.
Тесак, ражий чернявый детина с продувной усатой физиономией, сидел по ту сторону костра, хохоча над коленцами Марефы. Его красное от выпивки и близкого огня лицо еле виднелось сквозь пляшущие языки пламени, кожаная шляпа с широкими полями, непременный атрибут всякого уважающего себя гуртовщика, небрежно сбита на затылок. Вокруг с кружками и кувшинами в руках расселись два десятка таких же шумных и скорых на нож молодцев, орали песни, галдели кто во что горазд. Кто-то уже взялся метать кости на только что обретенное богатство. Прочая голытьба из Мерчетеса близко к ним старалась не садиться. Мадсол, встретив взгляд кабатчика, отсалютовал кружкой.
Ченго поднялся на ноги.
– Друзья! – прокричал он, надсаживаясь, чтобы перекрыть гомон вокруг костра. – Выпьем за нашего дорогого Макола из Аламоса, за наше процветание и за погибель вампирского племени!
Предложение встретили одобрительными криками и стуком глиняных кружек.
Ченго выпил вино залпом, не ведая еще, что это последнее вино в его жизни, и выплеснул остатки в костер.
Огонь, и без того немаленький, с ревом вздулся выше человеческого роста, будто не глоток вина, а ведро горючей жидкости плеснули на раскаленные угли. Пирующие отшатнулись, закрывая лица рукавами. Окаменев от изумления, Ченго смотрел, как из бушующего белого пламени выступает огромная человеческая фигура в плаще, отливающем вороненой сталью. Пламя не причиняло пришельцу никакого вреда, напротив, едва тот сделал шаг за границу костра, повеяло таким холодом, что, казалось, сочная трава вот-вот подернется инеем.
Человек, а быть может, демон из иного мира поглядел на Ченго. У него была только половина лица, словно высеченная из черного камня, и жуткая мешанина шрамов вместо другой половины.
– Ты – Ченго, кабатчик из Мерчетеса, – громыхнуло над лугом, и кабатчик рухнул, словно ему подрубили колени. Этот голос, холодный и равнодушный, похожий одновременно на горный обвал и на мерную поступь легиона панцирной пехоты, не мог принадлежать человеку. – Ты пойдешь со мной.
– Тесак, – проскулил Ченго, цепляясь за последнюю надежду.
Макол из Аламоса вынырнул из-за спины демона бесшумно, как кот, сжимая в одной руке длинный нож, а в другой – бич из воловьей кожи, страшное и беспощадное оружие зингарских пастухов. Его люди, отталкивая друг друга, пытались убраться подальше от костра, но упирались в незримую упругую стену. Тесак не сделал даже попытки удрать. Он напал, молниеносно и без предупреждения. Его бич, просвистев в воздухе, обвился вокруг шеи чужака.
И, едва коснувшись его, рассыпался клочьями серого пепла.
Демон в человеческом обличье не спеша обернулся к головорезу.
– Тебя более нет, – упали тяжелые слова, подобно приговору.
Макол завопил и прыгнул вперед, нацелив нож под ребра пришельцу. Тот выбросил руку и схватил голой ладонью острое, как бритва, лезвие. Гуртовщик попытался отскочить – и не смог, бросил нож – но пальцы намертво приросли к костяной рукояти. Его затрясло.
Демон продолжал тем же леденяще безучастным голосом, слышным далеко за пределами луга:
– Никто из вас не уйдет, пока не свершится возмездие за преступления, содеянные вами. Убийцы заплатят смертью за смерть. Прочих я отпущу, но никогда более вы не переступите границы этой земли.
– Никогда! Клянемся! Отпусти нас! – визгливо выкрикнул кто-то из крестьян, сбившихся, как стадо, в кучу у незримого круга.
– Кто ты? – прошептал Макол по прозвищу Тесак. – Назови себя, чудовище!
– Чудовище ты, а не я, – сказал маг по имени Элдар. Он протянул руку и коснулся указательным пальцем середины лба гуртовщика. Тесак начал называть имена. Он показывал на тех, на чьих руках была кровь жителей Льерри, и тот, на кого он указывал, умирал еще до того, как касался земли.
– Это все? – спросил маг, когда головорез замолчал. Тот молча кивнул. Маг пристально посмотрел ему в глаза, и бандит упал на четвереньки, отпустив наконец рукоятку ножа. Прополз несколько шагов, мыча невнятную околесицу и роняя тонкую ниточку слюны, сел и залопотал что-то похожее на детскую считалочку. Марефа бросился к нему с радостным воплем.
– Соберите мертвых, – обернулся Эллар к оставшимся мародерам, среди которых слышался истерический смех вперемешку с рыданиями и молитвами. – Возвращайтесь в Мерчетес. Скажите: никому дороги в Холмы отныне нет. Помните: зло, сотворенное вами, вернется к вам стократ и убьет вас.
Те, кого маг отпустил восвояси, бегом бросились разгружать одну из подвод, не веря своему счастью. Кто-то увел двух дурачков, цеплявшихся друг за друга. Все это время, пока последняя из подвод, увозящая трупы, не скрылась в ночи, маг неподвижно высился рядом с угасающим костром, под ночным небом, и перед ним на коленях стоял белобородый кабатчик. По лицу Ченго катились крупные капли пота. После увиденного он не надеялся на прощение, и теперь под черепом тупо пульсировала единственная нелепая мысль. Он неженат. Бездетен. Если есть какая родня, так разве что в Бурготе, где он родился полста с небольшим лет назад… кому же достанется «Тавро и подкова» с драгоценным мешком, надежно запрятанным под крышей в сарае?..
– … Впечатлен, – Рейе слегка трясло. Иламна взирала на одноглазого мага с суеверным почтением. – Было… жутко. Пожалуй, теперь я согласен с тобой: просто порубить их всех было бы куда менее поучительно. Эти больше не вернутся, но граница большая…
– Подай мне тот мешок, – перебил Элдар. Его лицо, не скрытое маской, было суровым и сосредоточенным. Рейенир подал искомый мешок, отцепив его от седла могучего вороного жеребца мага, при этом мешок издал глухой металлический лязг. – Оставайтесь здесь или разбейте лагерь где угодно, только не приближайтесь ко мне до утра.
– Что ты собираешься делать? – тревожно спросила Иламна. – Это не опасно?
– Нет, – коротко ответил маг. – Скорее противно. Мне нужно провести… один ритуал. К утру я закончу.
– Можно узнать, для чего предназначено сие действо? – осведомился Рейе.
– Можно. Я восстановлю Завесу.
– Как? Но ведь Корона Лесов… – ахнула рабирийка.
– … мне не нужна. Здесь другое… иная магия. Скверная, но весьма действенная. Я обещал, что более никто не проникнет в Рабиры? Так оно и будет. Теперь прошу меня извинить. Осталось не так уж много до восхода, а ведь нужно еще дать тем несчастным время покинуть Холмы.
С этими словами маг подхватил мешок с инструментами и растворился во тьме. Следом за ним, не дожидаясь ни приказа, ни жеста, покорно, как привязанный, потащился кабатчик. Его белый овчинный жилет какое-то время виднелся смутным пятном, затем исчез и он.
К полуночи Рейе и Иламна, мающиеся без сна, заметили крохотный огонек, отсвет небольшого костра вдалеке. Более ничего… Сперва они до рези в глазах всматривались в этот ничтожный отблеск, потом потеряли к этому занятию интерес. Если Эллар и использовал какую-то магию, то обычным взглядом ее было не различить. Робкая попытка да Кадены прибегнуть к волшебному зрению закончилась впустую – он увидел только непроницаемый мрак да еще и голова разболелась.
К рассвету, когда обоих уроженцев Рабиров сморил тяжелый предутренний сон, чуткую тишину ночи прорезал чей-то отчаянный вскрик. Землю встряхнул тяжелый мягкий удар, а свет костерка затмился на миг ослепительно-алой вспышкой.
Рейе проснулся от пронизывающего холода. Занималась заря. Рядом зашевелилась Иламна, выбираясь из-под груды мехов, натащенных с одной из подвод. Одноглазого мага они увидели одновременно. Он шел своей обычной размашистой походкой, сжимая в руке тяжелый мешок, но возвращался почему-то не с той стороны, куда уходил, а с той, где по разнотравью проходила незримая граница между Рабирами и королевством Кордавским. Один.
Лицо мага вновь скрыла непроницаемая маска из мягкой коричневой кожи.
А за его спиной, клубясь и переливаясь всеми оттенками мрака, встала угольно-черная стена в сто локтей высотой, протянувшаяся сколько хватало глаз. Стена, казалось, живет своей собственной жизнью. Первый луч восходящего солнца упал на нее и сгинул, поглощенный этой бархатной, бездонной чернотой.
– Что это?! – выдохнул Рейе, когда Эллар уселся рядом, сбросив брякнувший мешок на землю.
– Вуаль Мрака, – ответил маг. Голос показался рабирийцу бесконечно усталым. – Очень противная штука, но абсолютно непроницаема и совершенно безвредна. Какой же длинный выдался день…
Глава восьмая. Завещание
– Я решила переждать ливень в каком-нибудь поселке. Отыскала тропу… и вдруг стало происходить что-то жуткое. Меня скрутило, я упала с седла… Ползла куда-то, думала, что умираю, пыталась звать на помощь… Должно быть, валялась поблизости от дороги и попалась на глаза этим отродьям. Они прихватили столь ценную добычу с собой. Никак не могли решить, как лучше мной распорядиться – выставить на общее веселье или попользоваться самим и затем продать куда-нибудь…
– Все уже позади, – успокаивающе произнес маг. – Лучше постарайся вспомнить: Драго, отправляя тебя в дорогу, не велел передать что-нибудь особенное? Какие-то свои подозрения? Догадки?
– Да ничего такого, – нерешительно протянула рабирийка. – Хотя вот что: он упомянул «Скрижаль изгнанников» и спросил, помню ли я текст предсказания, где упоминается Дитя Осени. Я смогла прочитать только начало, а он засмеялся и сказал, что это, в сущности, неважно. Мол, будущее приходит вне зависимости от речений безумных пророков и наших желаний. Нужно только не упустить миг, когда оно встанет на твоем пороге. Еще он добавил: пришло время подумать о разделе наследства. Посему желательно, чтобы Рейенир да Кадена на десяток дней расстался с Ее величеством Чабелой и приехал в Холмы. Если он – то есть ты, Рейе, – помнит о своем долге и том, что он был и остается старшим отпрыском Князя…
И тут Рейенир, с лица которого в последнее время не сходило выражение сосредоточенной задумчивости – какое бывает у человека, пытающегося поймать явственное, но ускользающее воспоминание – заорал едва не в голос и с размаху треснул себя ладонью в лоб.
– Что?! – дернулся маг. – Слепень?
– Какой, к лесному духу, слепень!.. – простонал гуль. – Я идиот! Причем дважды! Удрал, не найдя времени толком попрощаться с Чабелой и объяснить ей, что творится – это во-первых! А во-вторых, она же мне рассказывала – Ди Норонье недавно пришло сообщение из Орволана о диковинных гостях, пожаловавших в Холмы! Тебе простительно, ты же почетный гость королевы и, как всегда, выше дворцовых сплетен, но я-то хорош! Всем известно, что сын Конана потерял голову от дочки Райана Монброна, и что Коннахар родился осенью… Правитель Аквилонии сейчас в отъезде, а его отпрыск, которого мы по привычке считали малым ребенком, предпринял самостоятельные шаги… Ты понял?
– Та-ак, – зловеще протянул одноглазый. – Ведь ты прав, пожалуй. Вот и отыскался везучий недоучка. Только вот как ему удалось справиться с…
– Дымом потянуло, – сказала вдруг Иламна. – И едой. Это они.
– На самой границе поймали, – проворчал маг.
Лес кончился, словно обрезанный ножом, и всадники выскочили на большое пустое пространство. Перед ними простирался поросший разнотравьем огромный луг. В сотне шагов стояло кольцом полтора десятка телег, рядом мирно паслись стреноженные лошади. В сгущающихся летних сумерках горели костры, распространяя сладковатый запах жареного мяса, и нестройный хор полупьяных голосов выводил:
– Ладно, спляшем, – холодно согласился да Кадена, вынимая из ножен меч. – Эллар, тебе как сподручнее – клинком или магией?
… Хей-хо, крошки!
Повыше ножки!
Сердцу будет веселей!
Эй, кабатчик!
Опустел стаканчик,
Ну-ка, красного налей!
Спляшем, парни, спляшем!..
– Мне оставьте парочку, – усмехнулась Иламна.
Одноглазый молча спешился и скрестил руки на груди.
– Ты что, маг? – скорее недоуменно, чем зло спросила рабирийка. – Забыл Льерри? Или, может, тебе наплевать?
– Их там с полсотни, – задумчиво произнес маг.
– Да хоть тысяча! – рявкнул Рейе, рискуя быть услышанным у костров. – Чего стоят полсотни пьяных лапотников против троих конных воинов? Лесные Хранители, да они даже на ноги вскочить не успеют! Тебе ли не знать, как это бывает!
– Даже и опасности никакой, – поддержала Иламна. – Мы их просто вырежем.
– Этого я и боюсь, – сказал Эллар. – Рейе, Иламна, постарайтесь понять. Да, они – тупые, злобные, невежественные скоты, у некоторых руки в крови… Но не у всех, и потом, там, в Мерчетесе, у каждого из них осталась семья. Дети, коих они, какими бы скотами ни были, кормят и защищают, и жены, которые их, вот таких, любят. Они-то чем провинились? Великое небо, да вы сейчас можете уничтожить разом половину этого грешного городка!
– Во имя Льерри, маг… – яростно начал Рейе, однако Иламна опустила глаза.
– Именно во имя Льерри, – ответил одноглазый. – И так слишком много зла случилось на этой земле, а ты хочешь учинить еще одну бойню. Чем тогда мы будем отличаться от них?
– Да какого демона?! – взвыл Рейенир, поднимая лицо к темнеющему небу. – Зачем мы битых полдня скачем за ними по пятам? Пусть катятся к своим женам и детям с награбленным добром и живут припеваючи, а тот мальчишка из Льерри остается гнить в земле! Поди ты в болото, в таком разе! Иламна, да или нет? Нет? Тогда я сам…
– Постой, – прервал его маг тихо и недобро. – Разве я сказал, что отпускаю их безнаказанными? Они получат урок, который запомнят на всю жизнь. Оставайтесь здесь и ждите меня.
Он поднял руки и развязал кожаные ремешки, удерживавшие маску. Синий плащ, в сумерках кажущийся черным, вдруг без всякого ветра трепыхнулся у него за плечами. Рейе поднял руку, защищаясь от внезапно нахлынувшего ощущения смертельной угрозы. Кони шарахнулись, тревожно фыркая.
– Во имя Льерри, – сказал маг, не оборачиваясь, – да свершится возмездие. Но будем же судьями, а не мясниками.
* * *
Кабатчик Ченго, владелец постоялого двора «Тавро и подкова», пребывал в прекрасном расположении духа и пил, не отказываясь, одну за другой подносимые ему чарки с вином. Тем более, что за вино платить не придется – одинаковые пузатые бочонки таскали с одной из подвод, а подвод этих, доверху груженых разнообразной военной добычей, вокруг стояло десятка два, никак не менее. Интересно, лениво подумал Ченго, кровососы сами вино гонят или завозят из Аргоса? Скорей всего сами. В винах кабатчик разбирался как никто, но такого пробовать не доводилось. Легкое, радостное, ни в какое сравнение с шемским или аргосским, пусть даже и лучших сортов. Даже жалко, подумалось ему, переводить добро на эдакий сброд. Это ж сколько можно выручить в столице за дюжину бочонков? Но считать не стал, чтобы не расстраиваться, махнул рукой и вновь наполнил кружку. День нынче славный, редкий денек. Пухлый кошель с добычей уютно устроился за пазухой. Пускай жрут. Да помнят его, кабатчикову, прозорливость и доброту.Мог бы ведь не говорить никому, когда дурачок Марефа – вон, пьяный в дымину, отмачивает всякие штуки на потеху Маколу и его банде – брякнул на стойку изумруд с орех величиной в затейливом тяжелом перстне. Все одно Марефе никто не верил до поры. Что до колечка дорогого и еще много чего, распиравшего Марефе холщовую суму, так куда уж проще: поманил дурака в сараюшку, обласкал по башке поленом, и поминай как звали. Но кабатчики – народ смекалистый, хоть в белокаменной Кордаве, хоть в дыре вроде Мерчетеса. Что с того, что Забытые Леса стоят пустые? Одному туда соваться не с руки, – и потом, много ли унесешь на одном горбу?
И залез тогда Ченго, отдуваясь, на табурет да произнес речь (драгоценный марефин мешок, обменянный на бочонок кислого шемского пойла, к тому времени уже покоился в пристройке под стропилами).
После первых слов все притихли. Увидев перстень – взвыли и кинулись вон. Не успел Ченго слезть с табурета, как в пятнадцати дворах уже швыряли пустые мешки на подводы. Чтоб крестьянин от дармовщинки отказался? Да ни в жизни. Ну, и на счастье – видно, за всю его трудную и, что греха таить, не совсем честную жизнь привалило разом – в зале как раз гулял-гудел Тесак со своими головорезами. С ними Ченго не раз обделывал делишки, за которые, узнай кто, болтаться бы кабатчику на первом же суку. Люди Тесака вопросов не задавали – прихватили свои страховидные ножи, бичи из воловьей сыромятной кожи с железной оплеткой на граненом конце и через два удара сердца сидели трезвехоньки по коням. Когда эти были рядом, на любого вампира Ченго плевать хотел с Золотой Башни. И на пограничную стражу, каковая, кстати – везло нынче белобородому кабатчику, ох и везло – ни разу еще не показалась на глаза.
Тесак, ражий чернявый детина с продувной усатой физиономией, сидел по ту сторону костра, хохоча над коленцами Марефы. Его красное от выпивки и близкого огня лицо еле виднелось сквозь пляшущие языки пламени, кожаная шляпа с широкими полями, непременный атрибут всякого уважающего себя гуртовщика, небрежно сбита на затылок. Вокруг с кружками и кувшинами в руках расселись два десятка таких же шумных и скорых на нож молодцев, орали песни, галдели кто во что горазд. Кто-то уже взялся метать кости на только что обретенное богатство. Прочая голытьба из Мерчетеса близко к ним старалась не садиться. Мадсол, встретив взгляд кабатчика, отсалютовал кружкой.
Ченго поднялся на ноги.
– Друзья! – прокричал он, надсаживаясь, чтобы перекрыть гомон вокруг костра. – Выпьем за нашего дорогого Макола из Аламоса, за наше процветание и за погибель вампирского племени!
Предложение встретили одобрительными криками и стуком глиняных кружек.
Ченго выпил вино залпом, не ведая еще, что это последнее вино в его жизни, и выплеснул остатки в костер.
Огонь, и без того немаленький, с ревом вздулся выше человеческого роста, будто не глоток вина, а ведро горючей жидкости плеснули на раскаленные угли. Пирующие отшатнулись, закрывая лица рукавами. Окаменев от изумления, Ченго смотрел, как из бушующего белого пламени выступает огромная человеческая фигура в плаще, отливающем вороненой сталью. Пламя не причиняло пришельцу никакого вреда, напротив, едва тот сделал шаг за границу костра, повеяло таким холодом, что, казалось, сочная трава вот-вот подернется инеем.
Человек, а быть может, демон из иного мира поглядел на Ченго. У него была только половина лица, словно высеченная из черного камня, и жуткая мешанина шрамов вместо другой половины.
– Ты – Ченго, кабатчик из Мерчетеса, – громыхнуло над лугом, и кабатчик рухнул, словно ему подрубили колени. Этот голос, холодный и равнодушный, похожий одновременно на горный обвал и на мерную поступь легиона панцирной пехоты, не мог принадлежать человеку. – Ты пойдешь со мной.
– Тесак, – проскулил Ченго, цепляясь за последнюю надежду.
Макол из Аламоса вынырнул из-за спины демона бесшумно, как кот, сжимая в одной руке длинный нож, а в другой – бич из воловьей кожи, страшное и беспощадное оружие зингарских пастухов. Его люди, отталкивая друг друга, пытались убраться подальше от костра, но упирались в незримую упругую стену. Тесак не сделал даже попытки удрать. Он напал, молниеносно и без предупреждения. Его бич, просвистев в воздухе, обвился вокруг шеи чужака.
И, едва коснувшись его, рассыпался клочьями серого пепла.
Демон в человеческом обличье не спеша обернулся к головорезу.
– Тебя более нет, – упали тяжелые слова, подобно приговору.
Макол завопил и прыгнул вперед, нацелив нож под ребра пришельцу. Тот выбросил руку и схватил голой ладонью острое, как бритва, лезвие. Гуртовщик попытался отскочить – и не смог, бросил нож – но пальцы намертво приросли к костяной рукояти. Его затрясло.
Демон продолжал тем же леденяще безучастным голосом, слышным далеко за пределами луга:
– Никто из вас не уйдет, пока не свершится возмездие за преступления, содеянные вами. Убийцы заплатят смертью за смерть. Прочих я отпущу, но никогда более вы не переступите границы этой земли.
– Никогда! Клянемся! Отпусти нас! – визгливо выкрикнул кто-то из крестьян, сбившихся, как стадо, в кучу у незримого круга.
– Кто ты? – прошептал Макол по прозвищу Тесак. – Назови себя, чудовище!
– Чудовище ты, а не я, – сказал маг по имени Элдар. Он протянул руку и коснулся указательным пальцем середины лба гуртовщика. Тесак начал называть имена. Он показывал на тех, на чьих руках была кровь жителей Льерри, и тот, на кого он указывал, умирал еще до того, как касался земли.
– Это все? – спросил маг, когда головорез замолчал. Тот молча кивнул. Маг пристально посмотрел ему в глаза, и бандит упал на четвереньки, отпустив наконец рукоятку ножа. Прополз несколько шагов, мыча невнятную околесицу и роняя тонкую ниточку слюны, сел и залопотал что-то похожее на детскую считалочку. Марефа бросился к нему с радостным воплем.
– Соберите мертвых, – обернулся Эллар к оставшимся мародерам, среди которых слышался истерический смех вперемешку с рыданиями и молитвами. – Возвращайтесь в Мерчетес. Скажите: никому дороги в Холмы отныне нет. Помните: зло, сотворенное вами, вернется к вам стократ и убьет вас.
Те, кого маг отпустил восвояси, бегом бросились разгружать одну из подвод, не веря своему счастью. Кто-то увел двух дурачков, цеплявшихся друг за друга. Все это время, пока последняя из подвод, увозящая трупы, не скрылась в ночи, маг неподвижно высился рядом с угасающим костром, под ночным небом, и перед ним на коленях стоял белобородый кабатчик. По лицу Ченго катились крупные капли пота. После увиденного он не надеялся на прощение, и теперь под черепом тупо пульсировала единственная нелепая мысль. Он неженат. Бездетен. Если есть какая родня, так разве что в Бурготе, где он родился полста с небольшим лет назад… кому же достанется «Тавро и подкова» с драгоценным мешком, надежно запрятанным под крышей в сарае?..
– … Впечатлен, – Рейе слегка трясло. Иламна взирала на одноглазого мага с суеверным почтением. – Было… жутко. Пожалуй, теперь я согласен с тобой: просто порубить их всех было бы куда менее поучительно. Эти больше не вернутся, но граница большая…
– Подай мне тот мешок, – перебил Элдар. Его лицо, не скрытое маской, было суровым и сосредоточенным. Рейенир подал искомый мешок, отцепив его от седла могучего вороного жеребца мага, при этом мешок издал глухой металлический лязг. – Оставайтесь здесь или разбейте лагерь где угодно, только не приближайтесь ко мне до утра.
– Что ты собираешься делать? – тревожно спросила Иламна. – Это не опасно?
– Нет, – коротко ответил маг. – Скорее противно. Мне нужно провести… один ритуал. К утру я закончу.
– Можно узнать, для чего предназначено сие действо? – осведомился Рейе.
– Можно. Я восстановлю Завесу.
– Как? Но ведь Корона Лесов… – ахнула рабирийка.
– … мне не нужна. Здесь другое… иная магия. Скверная, но весьма действенная. Я обещал, что более никто не проникнет в Рабиры? Так оно и будет. Теперь прошу меня извинить. Осталось не так уж много до восхода, а ведь нужно еще дать тем несчастным время покинуть Холмы.
С этими словами маг подхватил мешок с инструментами и растворился во тьме. Следом за ним, не дожидаясь ни приказа, ни жеста, покорно, как привязанный, потащился кабатчик. Его белый овчинный жилет какое-то время виднелся смутным пятном, затем исчез и он.
К полуночи Рейе и Иламна, мающиеся без сна, заметили крохотный огонек, отсвет небольшого костра вдалеке. Более ничего… Сперва они до рези в глазах всматривались в этот ничтожный отблеск, потом потеряли к этому занятию интерес. Если Эллар и использовал какую-то магию, то обычным взглядом ее было не различить. Робкая попытка да Кадены прибегнуть к волшебному зрению закончилась впустую – он увидел только непроницаемый мрак да еще и голова разболелась.
К рассвету, когда обоих уроженцев Рабиров сморил тяжелый предутренний сон, чуткую тишину ночи прорезал чей-то отчаянный вскрик. Землю встряхнул тяжелый мягкий удар, а свет костерка затмился на миг ослепительно-алой вспышкой.
Рейе проснулся от пронизывающего холода. Занималась заря. Рядом зашевелилась Иламна, выбираясь из-под груды мехов, натащенных с одной из подвод. Одноглазого мага они увидели одновременно. Он шел своей обычной размашистой походкой, сжимая в руке тяжелый мешок, но возвращался почему-то не с той стороны, куда уходил, а с той, где по разнотравью проходила незримая граница между Рабирами и королевством Кордавским. Один.
Лицо мага вновь скрыла непроницаемая маска из мягкой коричневой кожи.
А за его спиной, клубясь и переливаясь всеми оттенками мрака, встала угольно-черная стена в сто локтей высотой, протянувшаяся сколько хватало глаз. Стена, казалось, живет своей собственной жизнью. Первый луч восходящего солнца упал на нее и сгинул, поглощенный этой бархатной, бездонной чернотой.
– Что это?! – выдохнул Рейе, когда Эллар уселся рядом, сбросив брякнувший мешок на землю.
– Вуаль Мрака, – ответил маг. Голос показался рабирийцу бесконечно усталым. – Очень противная штука, но абсолютно непроницаема и совершенно безвредна. Какой же длинный выдался день…
Глава восьмая. Завещание
22 день Первой летней луны.
Сизый тяжелый дым висел над пологим склоном, нехотя сползая вниз и распластываясь над озерной водой. Весь нынешний день был засыпан мелким пеплом и насквозь пропитался сладковатым ароматом тления – запахом безвозвратно уходящего времени. Не хватало только оглушительной тишины, похожей на болотную трясину.
Впрочем, о какой тишине может идти речь в поселке, до отказа переполненном озабоченными егерями и кавалеристами, хлопочущими лекарями и книжниками, которые даже при наступлении конца света будут оживленно делиться открытиями и впечатлениями?
Погребальный костер разгорался – прозрачные оранжевые язычки высовывались то здесь, то там, с жадностью охватывая высокую поленницу. На ее вершине покоилось накрытое лазурно-серебряным знаменем тело Князя Забытых Лесов, а вокруг застыл ровный квадрат пуантенской гвардии. Поодаль маленькой группкой держались уроженцы Холмов, сумевшие встать на ноги и придти сюда.
«Приходило ли Драго в голову, что в последний путь его проводят не только сородичи, но и люди? – беззвучный смешок Просперо самую капельку отдавал легким безумием. – Нехорошо так говорить о покойных – вдобавок считавшихся твоими хорошими знакомыми и близкими соседями – но Драго удалился на редкость вовремя, предоставив нам расхлебывать здешнее ядовитое варево и разгадывать его загадки. Небось, стоит где-нибудь в сторонке и посмеивается. И призрачная тень Солльхин бродит по берегу – не в ее правилах уходить, не дождавшись конца затеи».
Огонь лизнул свисающий край стяга, по бревнам потек тонкий ручеек плавящихся серебряных нитей. Низко, тревожно выводили свою незамысловатую мелодию сигнальные рожки – «Слушайте все, слушайте все…» – заставив лагерный шум отступить куда-то в сторону. Когда на месте деревянной пирамиды останется горка дотлевающих углей, лагерь вернется к обычной жизни, но сейчас настала пора прощаться.
«Отряд принца наверняка уже в Орволане, – тоскливым мыслям о бренности жизни не удалось выстоять под натиском размышлений о насущных делах. – Как там Адалаис? Явилась ли конная тысяча из Гайарда или еще в пути? Хорошо, что Конни уехал – одной головной болью меньше. Недоставало только, чтобы он громогласно обвинял себя во всех неурядицах, включая кончину Драго, или объяснялся с разозленным до предела Рейениром. Ведь да Кадена непременно примчится домой, даже если вестник Драго до него не добрался – чтобы он не говорил, родные края ему чуть-чуть дороже общества несравненной Чабелы. Примчится и потребует ответа. Между прочим, я представления не имею, куда подевался их треклятый Лесной Венец… Драго упомянул, будто надежно укрыл его в известном месте – но где именно? Под каким-нибудь приметным камнем? В тайной пещере? На дне реки?.. Кого бы я с удовольствием отправил на дно озера, так это Блейри вкупе с прихвостнями. Где они теперь? Затаились, как раненые звери? Прячутся где-нибудь поблизости и выжидают удобного момента?.. Местонахождение Венца вроде бы известно Лайвелу, но поди отыщи самого Лайвела, если он как сквозь землю провалился…»
Пуантенский герцог и его люди находились в Рабирах уже почти целые сутки, а бегство Блейри да Греттайро открылось только прошлым вечером, незадолго до заката. Тяжелый замок на дверях погреба, где полагалось смирно отсиживаться вожаку дуэргар и его единомышленникам, пребывал аккуратно взломанным. В подвале нашлись спрятанные за неподъемными винными бочками трупы – человек в форме аквилонского гвардейца и гуль, умерший от ранений, нанесенных не то коротким стилетом, не то звериными клыками. На земляном полу валялись разлохмаченные обрывки веревок и изодранный плащ – черный, с золотой вышивкой по краям. Никаких иных следов беглецы не оставили.
По всему выходило, что помощь им оказали извне. Коннахару сотоварищи не удалось отыскать в окрестностях послужившей местом ритуала возвышенности всех своих противников. Кто-то из непримиримых к людям рабирийцев, отлежавшись и придя в себя, рискнул выручить угодивших в застенок соплеменников.
Десятник Хотурр, сменивший покойного Майдельта на посту командира изрядно поредевшей охранной полусотни наследника престола, и Юсдаль-младший на два голоса твердили, будто число пленных не превышало дюжины, следовательно, они не отважатся на новое нападение. Золотой Леопард выслушал, но рассудил иначе. По его распоряжению мирное имение над озером начало превращаться в укрепленный военный лагерь, отгородившийся от сумеречного леса полукольцом ярких костров и бдительной стражи. На скорую руку даже соорудили в развилках высоких деревьев секреты для лучников и арбалетчиков, хотя многое ли можно разглядеть в ночной темноте?
Конни и его приятели в этой деловитой суматохе не участвовали. Едва взглянув на валящегося с ног от усталости и тревоги принца и его свиту, выглядящую ничуть не лучше – Ротан Юсдаль, скособоченный от толсто намотанной повязки, синий от недосыпа мэтр Делле, страшно похудевшая и бледная, как сомнамбула, баронетта Монброн – Просперо тоном, не терпящим возражений, прогнал молодежь отсыпаться.
Лишь далеко за полночь, проверив и перепроверив выставленные посты, убедившись, что раненые и недужные получают надлежащий уход, уточнив с командирами сотен все детали предстоящего дня, герцог позволил себе расслабиться. В конечном счете, ничего сверх уже достигнутого ни он, ни кто-либо иной сделать просто не могли.
Разговор сей единственно божественным промыслом обошелся без нанесения ущерба чести и здоровью наследника престола (а самое главное – без свидетелей). Конни, похоже, оскорбился до глубины души, но Леопарду было на это наплевать – лишь бы мальчишка побыстрее оказался на полуночном берегу Алиманы.
Проводив кавалькаду, Просперо заглянул в ярко-зеленый шатер, приткнувшийся к стене охотничьей хижины. Обитатели шатра уже были на ногах, или, может, вообще не ложились, занятые чрезвычайно важным делом – записью и упорядочиванием добытых разъездами сведений. Заправлял работой достопочтенный мэтр Кодран, и в данный миг он вкупе с тремя помощниками корпел над составлением приблизительной карты Рабирийских гор. Чертеж получался огромный и красочный. На столе разложили желтоватый лист пергамента размером в полную долю и постепенно наносили на него зеленые пятна лесов, синие прожилки рек и разливы озер, но в особенности – красные пятна найденных поселков. К удивлению Пуантенца, таковых оказалось довольно много – он почему-то считал, что население Холмов невелико числом и селится на большом расстоянии друг от друга.
Месьора Кодрана особенно занимало известие одного из разъездов о том, что к полудню от Рунеля, лигах в десяти или чуть более пролегает хорошая, вымощенная ровными каменными плитами дорога, убегающая к Полуденному Восходу. Мэтр испытывал сильнейшее искушение лично взглянуть на диковину и разузнать, куда она ведет. Может быть, к крупному городу, к пресловутой легендарной столице Рабиров? Страшно представить, в таком случае, как обстоят дела в этой самой столице! Ее уцелевшие жители наверняка нуждаются в помощи! Кстати, сколь долго ваша милость предполагает еще пробыть в Холмах? К гулям, как утверждают старшие разъездов, понемногу возвращаются силы, и вскоре те начнут выражать недоумение касательно пребывания на их землях такого количества незваных гостей.
Бывший преподаватель естественных и философических наук, был, как всегда, кругом прав. Люди не могут оставаться в Рабирах до бесконечности… если только рабирийцы сами того не пожелают. Как они могут это сделать? Также, как поступили бы люди – выразив свое согласие от лица правителя. А где находится повелитель Холмов? В маленькой комнатке на чердаке охотничьего домика, пребывая в состоянии, которое Эвье Коррент назвал «не жизнью и не смертью, но ближе к последнему», и в чем лично убедился заглянувший в верхние покои Пуантенец. Куда делись свитские Князя Лесов – сказать трудно. Может, погибли. Обшаривающие леса егеря уже не раз находили рабирийцев, застигнутых шквалом разгулявшейся магии в пути, на охоте или просто вдалеке от ближайшего жилья. Однако среди тех, кого в полубессознательном состоянии доставили в Рунель, знакомых Просперо пока не встретил. Он нарочно распорядился о более тщательном розыске отдельных личностей, но здраво предполагал, что здесь все зависит от удачи и стечения обстоятельств. Ищущие могли пройти в двух шагах от пораженного немочью гуля и не заметить его.
Сизый тяжелый дым висел над пологим склоном, нехотя сползая вниз и распластываясь над озерной водой. Весь нынешний день был засыпан мелким пеплом и насквозь пропитался сладковатым ароматом тления – запахом безвозвратно уходящего времени. Не хватало только оглушительной тишины, похожей на болотную трясину.
Впрочем, о какой тишине может идти речь в поселке, до отказа переполненном озабоченными егерями и кавалеристами, хлопочущими лекарями и книжниками, которые даже при наступлении конца света будут оживленно делиться открытиями и впечатлениями?
Погребальный костер разгорался – прозрачные оранжевые язычки высовывались то здесь, то там, с жадностью охватывая высокую поленницу. На ее вершине покоилось накрытое лазурно-серебряным знаменем тело Князя Забытых Лесов, а вокруг застыл ровный квадрат пуантенской гвардии. Поодаль маленькой группкой держались уроженцы Холмов, сумевшие встать на ноги и придти сюда.
«Приходило ли Драго в голову, что в последний путь его проводят не только сородичи, но и люди? – беззвучный смешок Просперо самую капельку отдавал легким безумием. – Нехорошо так говорить о покойных – вдобавок считавшихся твоими хорошими знакомыми и близкими соседями – но Драго удалился на редкость вовремя, предоставив нам расхлебывать здешнее ядовитое варево и разгадывать его загадки. Небось, стоит где-нибудь в сторонке и посмеивается. И призрачная тень Солльхин бродит по берегу – не в ее правилах уходить, не дождавшись конца затеи».
Огонь лизнул свисающий край стяга, по бревнам потек тонкий ручеек плавящихся серебряных нитей. Низко, тревожно выводили свою незамысловатую мелодию сигнальные рожки – «Слушайте все, слушайте все…» – заставив лагерный шум отступить куда-то в сторону. Когда на месте деревянной пирамиды останется горка дотлевающих углей, лагерь вернется к обычной жизни, но сейчас настала пора прощаться.
«Отряд принца наверняка уже в Орволане, – тоскливым мыслям о бренности жизни не удалось выстоять под натиском размышлений о насущных делах. – Как там Адалаис? Явилась ли конная тысяча из Гайарда или еще в пути? Хорошо, что Конни уехал – одной головной болью меньше. Недоставало только, чтобы он громогласно обвинял себя во всех неурядицах, включая кончину Драго, или объяснялся с разозленным до предела Рейениром. Ведь да Кадена непременно примчится домой, даже если вестник Драго до него не добрался – чтобы он не говорил, родные края ему чуть-чуть дороже общества несравненной Чабелы. Примчится и потребует ответа. Между прочим, я представления не имею, куда подевался их треклятый Лесной Венец… Драго упомянул, будто надежно укрыл его в известном месте – но где именно? Под каким-нибудь приметным камнем? В тайной пещере? На дне реки?.. Кого бы я с удовольствием отправил на дно озера, так это Блейри вкупе с прихвостнями. Где они теперь? Затаились, как раненые звери? Прячутся где-нибудь поблизости и выжидают удобного момента?.. Местонахождение Венца вроде бы известно Лайвелу, но поди отыщи самого Лайвела, если он как сквозь землю провалился…»
Пуантенский герцог и его люди находились в Рабирах уже почти целые сутки, а бегство Блейри да Греттайро открылось только прошлым вечером, незадолго до заката. Тяжелый замок на дверях погреба, где полагалось смирно отсиживаться вожаку дуэргар и его единомышленникам, пребывал аккуратно взломанным. В подвале нашлись спрятанные за неподъемными винными бочками трупы – человек в форме аквилонского гвардейца и гуль, умерший от ранений, нанесенных не то коротким стилетом, не то звериными клыками. На земляном полу валялись разлохмаченные обрывки веревок и изодранный плащ – черный, с золотой вышивкой по краям. Никаких иных следов беглецы не оставили.
По всему выходило, что помощь им оказали извне. Коннахару сотоварищи не удалось отыскать в окрестностях послужившей местом ритуала возвышенности всех своих противников. Кто-то из непримиримых к людям рабирийцев, отлежавшись и придя в себя, рискнул выручить угодивших в застенок соплеменников.
Десятник Хотурр, сменивший покойного Майдельта на посту командира изрядно поредевшей охранной полусотни наследника престола, и Юсдаль-младший на два голоса твердили, будто число пленных не превышало дюжины, следовательно, они не отважатся на новое нападение. Золотой Леопард выслушал, но рассудил иначе. По его распоряжению мирное имение над озером начало превращаться в укрепленный военный лагерь, отгородившийся от сумеречного леса полукольцом ярких костров и бдительной стражи. На скорую руку даже соорудили в развилках высоких деревьев секреты для лучников и арбалетчиков, хотя многое ли можно разглядеть в ночной темноте?
Конни и его приятели в этой деловитой суматохе не участвовали. Едва взглянув на валящегося с ног от усталости и тревоги принца и его свиту, выглядящую ничуть не лучше – Ротан Юсдаль, скособоченный от толсто намотанной повязки, синий от недосыпа мэтр Делле, страшно похудевшая и бледная, как сомнамбула, баронетта Монброн – Просперо тоном, не терпящим возражений, прогнал молодежь отсыпаться.
Лишь далеко за полночь, проверив и перепроверив выставленные посты, убедившись, что раненые и недужные получают надлежащий уход, уточнив с командирами сотен все детали предстоящего дня, герцог позволил себе расслабиться. В конечном счете, ничего сверх уже достигнутого ни он, ни кто-либо иной сделать просто не могли.
* * *
Ранним утром, когда над озерной гладью еще плавали последние клочья ледяного рассветного тумана, отдохнувший принц Коннахар со свитой и приданной свежей отборной полусотней охраны отбыл в направлении аквилонской границы. Робкая попытка Конни доказать, что он необходим здесь, в Рабирах, не имевшая под собой ни единого веского доказательства, вызвала у обычно сдержанного Пуантенца припадок настоящего бешенства.Разговор сей единственно божественным промыслом обошелся без нанесения ущерба чести и здоровью наследника престола (а самое главное – без свидетелей). Конни, похоже, оскорбился до глубины души, но Леопарду было на это наплевать – лишь бы мальчишка побыстрее оказался на полуночном берегу Алиманы.
Проводив кавалькаду, Просперо заглянул в ярко-зеленый шатер, приткнувшийся к стене охотничьей хижины. Обитатели шатра уже были на ногах, или, может, вообще не ложились, занятые чрезвычайно важным делом – записью и упорядочиванием добытых разъездами сведений. Заправлял работой достопочтенный мэтр Кодран, и в данный миг он вкупе с тремя помощниками корпел над составлением приблизительной карты Рабирийских гор. Чертеж получался огромный и красочный. На столе разложили желтоватый лист пергамента размером в полную долю и постепенно наносили на него зеленые пятна лесов, синие прожилки рек и разливы озер, но в особенности – красные пятна найденных поселков. К удивлению Пуантенца, таковых оказалось довольно много – он почему-то считал, что население Холмов невелико числом и селится на большом расстоянии друг от друга.
Месьора Кодрана особенно занимало известие одного из разъездов о том, что к полудню от Рунеля, лигах в десяти или чуть более пролегает хорошая, вымощенная ровными каменными плитами дорога, убегающая к Полуденному Восходу. Мэтр испытывал сильнейшее искушение лично взглянуть на диковину и разузнать, куда она ведет. Может быть, к крупному городу, к пресловутой легендарной столице Рабиров? Страшно представить, в таком случае, как обстоят дела в этой самой столице! Ее уцелевшие жители наверняка нуждаются в помощи! Кстати, сколь долго ваша милость предполагает еще пробыть в Холмах? К гулям, как утверждают старшие разъездов, понемногу возвращаются силы, и вскоре те начнут выражать недоумение касательно пребывания на их землях такого количества незваных гостей.
Бывший преподаватель естественных и философических наук, был, как всегда, кругом прав. Люди не могут оставаться в Рабирах до бесконечности… если только рабирийцы сами того не пожелают. Как они могут это сделать? Также, как поступили бы люди – выразив свое согласие от лица правителя. А где находится повелитель Холмов? В маленькой комнатке на чердаке охотничьего домика, пребывая в состоянии, которое Эвье Коррент назвал «не жизнью и не смертью, но ближе к последнему», и в чем лично убедился заглянувший в верхние покои Пуантенец. Куда делись свитские Князя Лесов – сказать трудно. Может, погибли. Обшаривающие леса егеря уже не раз находили рабирийцев, застигнутых шквалом разгулявшейся магии в пути, на охоте или просто вдалеке от ближайшего жилья. Однако среди тех, кого в полубессознательном состоянии доставили в Рунель, знакомых Просперо пока не встретил. Он нарочно распорядился о более тщательном розыске отдельных личностей, но здраво предполагал, что здесь все зависит от удачи и стечения обстоятельств. Ищущие могли пройти в двух шагах от пораженного немочью гуля и не заметить его.