— Нет, — отрезал Вулф. — Никому ни слова не говорите. Могу я посмотреть вашу записную книжку?
— Безусловно. — Коупс вынул ее из кармана, встал и передал Вулфу. Вулф перелистал несколько страничек, потом спросил:
— Вы записали это прямо тогда? В понедельник?
— Нет. Я записал это на следующий день, во вторник вечером, после того… после случившегося. Но это точь-в-точь то, что было сказано. Могу поклясться.
— Возможно, вам и придется. — Вулф вернул ему записную книжку. — Я не могу сказать вам, как поступлю дальше, мистер Коупс, потому что еще и сам не решил. Если вы мне понадобитесь, то я знаю, как вас найти.
Он откинулся на спинку кресла, запрокинул назад голову и закрыл глаза. Честное слово, я не знаю, понимает он или нет, что это не самый вежливый способ заканчивать разговор. То ли дело я.
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
— Безусловно. — Коупс вынул ее из кармана, встал и передал Вулфу. Вулф перелистал несколько страничек, потом спросил:
— Вы записали это прямо тогда? В понедельник?
— Нет. Я записал это на следующий день, во вторник вечером, после того… после случившегося. Но это точь-в-точь то, что было сказано. Могу поклясться.
— Возможно, вам и придется. — Вулф вернул ему записную книжку. — Я не могу сказать вам, как поступлю дальше, мистер Коупс, потому что еще и сам не решил. Если вы мне понадобитесь, то я знаю, как вас найти.
Он откинулся на спинку кресла, запрокинул назад голову и закрыл глаза. Честное слово, я не знаю, понимает он или нет, что это не самый вежливый способ заканчивать разговор. То ли дело я.
Глава 15
Сол, Фред, Орри и я до сих пор обсуждаем, что Вулф сказал в то утро, в пятницу, — вернее, то, чего он не сказал.
Они пришли в десять утра, я дважды проиграл им пленку с записью беседы с Коутсом, мы взвесили два варианта: первый — сказал ли он правду или наврал с три короба, чтобы подсидеть Мира, и второй — если это правда, то что нам делать? К одиннадцати часам, когда Вулф спустился из оранжереи, мы продвинулись не слишком далеко. Он пожелал всем доброго утра, воткнул в вазу на столе веточку дендробиума хризотоксум, уселся в кресло, обвел нас глазами и спросил:
— Программа у вас есть?
— Еще бы, — сказал я. — Не думали же вы, что мы будем дожидаться ваших указаний.
— Понятно. Мистер Мир сделал одно весьма важное высказывание. Вы его обсудили?
Мы переглянулись.
— Что ж, — произнес Сол, — эта фраза насчет парня, который просто что-то случайно услышал — мы все дружно согласились, что она звучит очень здорово. Если он вешает нам лапшу на уши, то он хороший выдумщик. Во всяком случае, фразочка прекрасная.
Вулф покачал головой.
— Я имел в виду нечто совершенно другое. Те слова, которые, возможно, дают ответ сразу на все вопросы. Вы их обсудили?
— Мы обсудили все, — заявил я. — Что именно вы имеете в виду?
Вулф снова покачал головой.
— Подожди. Даже если эта фраза и означает то, что я думаю, мы должны сначала решить насчет него. Вопрос, который он нам задал, может звучать так: если то, что он нам рассказал про ЛСД, не соответствует действительности, то откуда он об этом узнал? Вы, конечно, обсудили это. И?
— И — ничего, — сказал Орри. — Ни один из тех, с кем мы беседовали за прошедшие две недели, даже словом не обмолвился про ЛСД. Ни слова, ни намека.
Я добавил:
— Про ЛСД за все время упоминали всего двое: миссис Оделл и Фолк, причем Фолк узнал про наркотик от нее. Впрочем, ему мог рассказать про ЛСД и его кузен, помощник окружного прокурора, но Фолк на этот счет не распространялся. Похоже, никакой другой утечки информации не было. Эбботт, судя по всему, думает, что Оделл принес в кармане бомбу, а не наркотик.
Вулф кивнул.
— Мы должны проверить все возможности. Орри, ты снова займешься служащими КВС, только на сей раз попытаешься получить ответ только на один вопрос — мог ли мистер Коупс узнать про ЛСД от одного из них? Причем это могло случиться даже вчера, а вовсе не обязательно месяц или даже неделю назад. Постарайся не проговориться и сам. Фред, забудь про палестинцев. У тебя есть знакомые в уголовной полиции. Дюжина наберется?
— Нет, только двое, — ответил Фред.
— Вполне достаточно. Узнать про наркотик могли уже те полицейские, которые появились первыми на месте преступления. Можешь не слишком скрывать, что мы знаем про ЛСД; мистер Кремер знает, что нам это известно. Знаком ли кто-нибудь из полицейских с мистером Коупсом или кем-либо из его окружения? Сол, ты займешься оставшимися из возможных источников — миссис Оделл и мисс Хабер. Сомневаюсь, чтобы миссис Оделл упомянула про ЛСД хоть одной живой душе, а вот мисс Хабер могла. Именно она раздобыла наркотик, а мистеру Коупсу достаточно было узнать даже об этом, чтобы сделать соответствующий вывод. Возможно, ты можешь начать копать с его конца, но это решать тебе самому. У вас должно быть с собой достаточно наличных. Если понадобится срочная помощь, то Арчи в вашем распоряжении.
Вулф посмотрел на Фреда, потом взглянул на Орри и остановил взгляд на Соле.
— Мы должны это знать, господа. Если найдете другой источник, из которого мистер Коупс мог почерпнуть эти сведения, это будет более чем приемлемо. Забавно, но это принесет ему шестьдесят пять тысяч долларов. Желаю удачи.
Сол поднялся и сказал:
— У меня есть вопрос. Может ли помочь делу, если вы скажете нам, что за важное высказывание сделал Коупс? Или это может повредить?
— Да, может повредить. Во всяком случае, отвлечет вас. Мне не следовало говорить об этом. Это все мое честолюбие. Кичливость, как и излишняя робость, хороши лишь тогда, когда приносят пользу. Выбросьте это из головы.
Замечательно. А что им оставалось делать? Не говоря уж обо мне. Словом, когда они ушли, а Вулф начал разбирать скопившуюся почту, я сидел и усиленно выбрасывал это из головы, пока она не заболела. Навыбрасывавшись до одури, я спросил:
— Мне чем-нибудь заняться, пока я сижу здесь?
— Да, — ответил Вулф. — Сегодня пятница.
— Совершенно верно.
— Я хотел бы поговорить с мисс Лугос и с мистером Миром, но по отдельности. И не сегодня. Вполне возможно, что сегодня мы уже что-нибудь раздобудем. Может быть, мисс Лугос завтра в одиннадцать, а мистер Мир — в три?
— Учитывая, что завтра июньский уик-энд, задача может оказаться непосильной. Я вовсе не упираюсь, а советуюсь. Мне доставит удовольствие поцапаться с ними. С кем угодно.
— Мне тоже.
Я снял трубку и начал накручивать диск телефона.
Они пришли в десять утра, я дважды проиграл им пленку с записью беседы с Коутсом, мы взвесили два варианта: первый — сказал ли он правду или наврал с три короба, чтобы подсидеть Мира, и второй — если это правда, то что нам делать? К одиннадцати часам, когда Вулф спустился из оранжереи, мы продвинулись не слишком далеко. Он пожелал всем доброго утра, воткнул в вазу на столе веточку дендробиума хризотоксум, уселся в кресло, обвел нас глазами и спросил:
— Программа у вас есть?
— Еще бы, — сказал я. — Не думали же вы, что мы будем дожидаться ваших указаний.
— Понятно. Мистер Мир сделал одно весьма важное высказывание. Вы его обсудили?
Мы переглянулись.
— Что ж, — произнес Сол, — эта фраза насчет парня, который просто что-то случайно услышал — мы все дружно согласились, что она звучит очень здорово. Если он вешает нам лапшу на уши, то он хороший выдумщик. Во всяком случае, фразочка прекрасная.
Вулф покачал головой.
— Я имел в виду нечто совершенно другое. Те слова, которые, возможно, дают ответ сразу на все вопросы. Вы их обсудили?
— Мы обсудили все, — заявил я. — Что именно вы имеете в виду?
Вулф снова покачал головой.
— Подожди. Даже если эта фраза и означает то, что я думаю, мы должны сначала решить насчет него. Вопрос, который он нам задал, может звучать так: если то, что он нам рассказал про ЛСД, не соответствует действительности, то откуда он об этом узнал? Вы, конечно, обсудили это. И?
— И — ничего, — сказал Орри. — Ни один из тех, с кем мы беседовали за прошедшие две недели, даже словом не обмолвился про ЛСД. Ни слова, ни намека.
Я добавил:
— Про ЛСД за все время упоминали всего двое: миссис Оделл и Фолк, причем Фолк узнал про наркотик от нее. Впрочем, ему мог рассказать про ЛСД и его кузен, помощник окружного прокурора, но Фолк на этот счет не распространялся. Похоже, никакой другой утечки информации не было. Эбботт, судя по всему, думает, что Оделл принес в кармане бомбу, а не наркотик.
Вулф кивнул.
— Мы должны проверить все возможности. Орри, ты снова займешься служащими КВС, только на сей раз попытаешься получить ответ только на один вопрос — мог ли мистер Коупс узнать про ЛСД от одного из них? Причем это могло случиться даже вчера, а вовсе не обязательно месяц или даже неделю назад. Постарайся не проговориться и сам. Фред, забудь про палестинцев. У тебя есть знакомые в уголовной полиции. Дюжина наберется?
— Нет, только двое, — ответил Фред.
— Вполне достаточно. Узнать про наркотик могли уже те полицейские, которые появились первыми на месте преступления. Можешь не слишком скрывать, что мы знаем про ЛСД; мистер Кремер знает, что нам это известно. Знаком ли кто-нибудь из полицейских с мистером Коупсом или кем-либо из его окружения? Сол, ты займешься оставшимися из возможных источников — миссис Оделл и мисс Хабер. Сомневаюсь, чтобы миссис Оделл упомянула про ЛСД хоть одной живой душе, а вот мисс Хабер могла. Именно она раздобыла наркотик, а мистеру Коупсу достаточно было узнать даже об этом, чтобы сделать соответствующий вывод. Возможно, ты можешь начать копать с его конца, но это решать тебе самому. У вас должно быть с собой достаточно наличных. Если понадобится срочная помощь, то Арчи в вашем распоряжении.
Вулф посмотрел на Фреда, потом взглянул на Орри и остановил взгляд на Соле.
— Мы должны это знать, господа. Если найдете другой источник, из которого мистер Коупс мог почерпнуть эти сведения, это будет более чем приемлемо. Забавно, но это принесет ему шестьдесят пять тысяч долларов. Желаю удачи.
Сол поднялся и сказал:
— У меня есть вопрос. Может ли помочь делу, если вы скажете нам, что за важное высказывание сделал Коупс? Или это может повредить?
— Да, может повредить. Во всяком случае, отвлечет вас. Мне не следовало говорить об этом. Это все мое честолюбие. Кичливость, как и излишняя робость, хороши лишь тогда, когда приносят пользу. Выбросьте это из головы.
Замечательно. А что им оставалось делать? Не говоря уж обо мне. Словом, когда они ушли, а Вулф начал разбирать скопившуюся почту, я сидел и усиленно выбрасывал это из головы, пока она не заболела. Навыбрасывавшись до одури, я спросил:
— Мне чем-нибудь заняться, пока я сижу здесь?
— Да, — ответил Вулф. — Сегодня пятница.
— Совершенно верно.
— Я хотел бы поговорить с мисс Лугос и с мистером Миром, но по отдельности. И не сегодня. Вполне возможно, что сегодня мы уже что-нибудь раздобудем. Может быть, мисс Лугос завтра в одиннадцать, а мистер Мир — в три?
— Учитывая, что завтра июньский уик-энд, задача может оказаться непосильной. Я вовсе не упираюсь, а советуюсь. Мне доставит удовольствие поцапаться с ними. С кем угодно.
— Мне тоже.
Я снял трубку и начал накручивать диск телефона.
Глава 16
В тот день мы с Орри спорили до хрипоты, сначала по телефону, а потом сошлись лицом к лицу. Часа в три он позвонил и сказал, что будет работать весь уик-энд, потому что одна дамочка-сотрудница КВС попросила, чтобы он съездил с ней в Атлантик-Сити. Я полюбопытствовал, не хочет ли он оставить весточку для своей жены Джилл, на тот случай, если она позвонит, но Орри заявил, что Джилл сейчас в Токио — вполне вероятно, ведь она работала стюардессой на международной авиалинии. Я сказал, что мы оплачиваем его труд только до шести вечера пятницы, а Орри ответил, что придет и поговорит со мной. Пришел он в начале пятого, зная, что Вулф в это время нянчит орхидеи, и с ходу выпалил, что весь уик-энд будет вкалывать не покладая рук, да и машину его мы должны оплачивать по двадцать центов за милю; он рассчитывал получить от дамочки ценные сведения и ни за что не собирался упускать такую возможность. Я согласился оплатить по восемь часов в субботу и в воскресенье, пояснив, что время, проведенное в постели, в оплату не входит, на что Орри ответил, что постель — лучшее место для установления по-настоящему доверительных отношений, и мне пришлось скрепя сердце смириться. Но я не согласился платить по восемь долларов за пятьдесят два часа, да еще и оплачивать гостиничные счета. Орри напомнил, что у миссис Оделл миллиардное состояние, но я поправил — не больше сотни миллионов с учетом инфляции, а ведь мы еще должны оставить ей хоть что-нибудь на хлеб. В конце концов мы сошлись на 364 долларах, что составляло семь долларов в час. Забегая вперед, пожалуюсь, что клиентка за эту статью расходов не получила ровным счетом ничего.
К одиннадцати утра в субботу, когда пришла Хелен Лугос, Фред тоже потерпел фиаско. Он пообщался с пятью знакомыми полицейскими, в том числе с одним сержантом из уголовки, но никто из них не был знаком с Деннисом Коупсом, да и вообще ничего о нем не знал. Фред сомневался, чтобы хоть один из них был в курсе насчет ЛСД, но, с другой стороны, они могли просто хранить служебную тайну. Фред продолжал копать дальше.
Сол собрал целую коллекцию сведений о Коупсе — где и как он жил, какие имел привычки, с кем водил знакомство, где рос и учился, откуда и как добывал средства к существованию и тому подобное, — но нам ничего из этого не понадобилось, поэтому все подробности я опускаю. Сол не раскопал никакой связи между ним и миссис Оделл или Шарлоттой Хабер, но теперь подбирался к младшему брату Шарлотты, потому что ходили слухи, что именно благодаря братцу она прознала, как достать ЛСД.
Хелен Лугос на сей раз не только не опоздала, — но даже пришла на десять минут раньше назначенного времени, и ей снова пришлось довольствоваться общением с простым помощником, пока Вулф не спустился из оранжереи. Она поинтересовалась, чем вызвана такая срочность, из-за которой ей пришлось отказаться от планов на уик-энд, но я объяснил, что только выполнил приказ.
Вулф вошел, пожелал доброго утра сначала мне, а потом ей, воткнул в вазу свежесрезанные орхидеи, расставил их так, чтобы ему было удобнее ими любоваться, повернул кресло в сторону Хелен Лугос и наконец сел.
— Благодарить вас за то, что вы пришли, я не стану, — сказал он. — Я вообще не настроен благодарить вас за что-либо. У меня есть основания полагать, что вы скрыли от меня весьма важные сведения. Более того, я считаю, что вы мне солгали. И не пытайтесь отпираться. Говорю вам только для того, чтобы вы знали, чего ожидать от нашего разговора. Я постараюсь подкрепить свои слова достаточно вескими аргументами. А что будете делать вы?
Она будет смотреть на него во все глаза. Именно это она и делала.
— Я знаю, что мне бы следовало сделать, — медленно произнесла она. — Встать и уйти. Это было бы лучше всего.
— Но вы не ушли. И не уйдете, насколько я понимаю, потому что вас разобрало любопытство. Вот что отличает нас от животных — мы непременно пытаемся разобраться и найти всему причину. Вполне возможно, что к концу разговора вы поймете, что допустили одну ошибку или даже две. Например, девятнадцать дней назад, вечером в понедельник. Я спросил вас, не считаете ли вы вероятным, что человек, подложивший бомбу, находится сейчас здесь, в этой комнате, а вы ответили, что ровным счетом ничего не знаете. «Абсолютно ничего» — так вы сказали. А двенадцать дней назад, опять же в понедельник, в беседе с мистером Гудвином с глазу на глаз вы снова ответили так же, когда он повторил этот вопрос. Я попытаю счастья еще раз. Как бы вы ответили на этот вопрос сейчас?
— О Господи! — Она всплеснула руками. — Ну сколько раз вам повторять…
— Ваш ответ?
— Тот же самый!
Вулф кивнул.
— Вам следует знать, мисс Лугос, что наш разговор записывается на магнитофон. Он установлен в стенном шкафу на кухне, чтобы можно было заменить ленту, когда понадобится. Помимо ответа на этот вопрос, меня больше всего интересуют ваши отношения с Кеннетом Миром. Все, что вы мне скажете, будет многократно проверено и перепроверено. Итак?
— Полиция уже все это проверяла, — сварливо ответила Хелен Лугос. Ее подбородок вздернулся, а на шее едва заметно подергивалась какая-то мышца. — Мы не… Мы связаны только по нашей работе, поскольку работаем вместе. В личном плане мы не… мы не состоим в близких отношениях.
— Хотя ему бы этого хотелось?
— Он думает, что… да.
— Вы читаете книги?
Она повела себя точь-в-точь так же, как и все остальные, когда ни с того ни с сего слышат неожиданный и совершенно бессмысленный вопрос. Ее глаза расширились, а рот приоткрылся. Это продолжалось секунды две, словно Вулф спросил, ест ли она кошек. Потом Хелен Лугос сказала:
— Э-э-э… да. Я читаю книги.
— А художественную литературу любите?
— Я читаю достаточно много.
— Тогда вы должны были заметить, что многие крупные писатели, как, впрочем, и менее искушенные авторы, очень точно, хотя порой и интуитивно описывают человеческие характеры. Довольно часто в романах встречаются два персонажа, питающие друг к другу скрытую симпатию, но на людях проявляющие враждебность. А вот обратного не бывает. Нет такого, чтобы двое враждебно настроенных друг к другу личностей прилюдно делали вид, что обожают друг друга. Писатели знают, что этого делать нельзя. Знаю и я. Я знаю, что не смогу выяснить степень вашей близости с мистером Миром, задавая вопросы в лоб и следя за тем, как меняется ваше выражение, — я даже пытаться не стану. Я понимаю, что бесполезно вообще спрашивать вас о чем-либо, но мне очень хотелось бы задать вам один конкретный вопрос — больше ради того, что этот вопрос скажет вам, чем ради того, что услышу в ответ сам. У мистера Гудвина имеется подробнейший отчет обо всем, что вы делали и где были во вторник, двадцатого мая. Меня же интересует одна подробность, случившаяся днем накануне, в понедельник, девятнадцатого мая. Днем, сразу после обеда, мистер Мир находился у вас в комнате. Наедине с вами. О чем вы разговаривали? О чем шла речь?
Не могу сказать, что случившееся после этого доставило мне удовольствие, но я не пожалел о том, что присутствовал. Многократно, может быть, добрую сотню раз я наблюдал, как Вулф внезапно обрывает разговор и, не прощаясь, просто поворачивается к людям спиной и уходит. Вот почему мне было любопытно понаблюдать за тем, как один-единственный раз Вулф сам оказался в роли человека, к которому повернулись спиной. Хелен Лугос не стала злобно фыркать, кричать или размахивать руками — она просто встала и ушла. Должен признать, что Вулф тоже не брызгал слюной и не размахивал руками, а просто сидел и провожал ее взглядом. Я тоже молча смотрел ей вслед, после чего встал, прошагал в прихожую и удостоверился, что она не забыла закрыть входную дверь. Когда я вернулся в кабинет, Вулф уже полез в ящик за открывалкой — значит, он успел позвонить, чтобы Фриц принес пива.
— Повторите мне еще разок, что я разбираюсь в женщинах лучше, чем вы, — попросил я. — У меня поприбавится уверенности. Только не просите, чтобы я это доказал. Пару недель назад я сказал, что она что-то скрывает. Я сказал также, что бомбу она не подкладывала, но теперь я уже не столь уверен. Неужели вы сделали такой вывод из слов Коупса?
— Черт бы побрал этого Коупса! — прорычал Вулф. — А ведь за уик-энд ни от Фреда, ни от Сола мы не узнаем ничего нового.
Он приподнял верхнюю бумажку из стопки почты. Это был чек от миссис Оделл на шестьдесят пять тысяч долларов.
К одиннадцати утра в субботу, когда пришла Хелен Лугос, Фред тоже потерпел фиаско. Он пообщался с пятью знакомыми полицейскими, в том числе с одним сержантом из уголовки, но никто из них не был знаком с Деннисом Коупсом, да и вообще ничего о нем не знал. Фред сомневался, чтобы хоть один из них был в курсе насчет ЛСД, но, с другой стороны, они могли просто хранить служебную тайну. Фред продолжал копать дальше.
Сол собрал целую коллекцию сведений о Коупсе — где и как он жил, какие имел привычки, с кем водил знакомство, где рос и учился, откуда и как добывал средства к существованию и тому подобное, — но нам ничего из этого не понадобилось, поэтому все подробности я опускаю. Сол не раскопал никакой связи между ним и миссис Оделл или Шарлоттой Хабер, но теперь подбирался к младшему брату Шарлотты, потому что ходили слухи, что именно благодаря братцу она прознала, как достать ЛСД.
Хелен Лугос на сей раз не только не опоздала, — но даже пришла на десять минут раньше назначенного времени, и ей снова пришлось довольствоваться общением с простым помощником, пока Вулф не спустился из оранжереи. Она поинтересовалась, чем вызвана такая срочность, из-за которой ей пришлось отказаться от планов на уик-энд, но я объяснил, что только выполнил приказ.
Вулф вошел, пожелал доброго утра сначала мне, а потом ей, воткнул в вазу свежесрезанные орхидеи, расставил их так, чтобы ему было удобнее ими любоваться, повернул кресло в сторону Хелен Лугос и наконец сел.
— Благодарить вас за то, что вы пришли, я не стану, — сказал он. — Я вообще не настроен благодарить вас за что-либо. У меня есть основания полагать, что вы скрыли от меня весьма важные сведения. Более того, я считаю, что вы мне солгали. И не пытайтесь отпираться. Говорю вам только для того, чтобы вы знали, чего ожидать от нашего разговора. Я постараюсь подкрепить свои слова достаточно вескими аргументами. А что будете делать вы?
Она будет смотреть на него во все глаза. Именно это она и делала.
— Я знаю, что мне бы следовало сделать, — медленно произнесла она. — Встать и уйти. Это было бы лучше всего.
— Но вы не ушли. И не уйдете, насколько я понимаю, потому что вас разобрало любопытство. Вот что отличает нас от животных — мы непременно пытаемся разобраться и найти всему причину. Вполне возможно, что к концу разговора вы поймете, что допустили одну ошибку или даже две. Например, девятнадцать дней назад, вечером в понедельник. Я спросил вас, не считаете ли вы вероятным, что человек, подложивший бомбу, находится сейчас здесь, в этой комнате, а вы ответили, что ровным счетом ничего не знаете. «Абсолютно ничего» — так вы сказали. А двенадцать дней назад, опять же в понедельник, в беседе с мистером Гудвином с глазу на глаз вы снова ответили так же, когда он повторил этот вопрос. Я попытаю счастья еще раз. Как бы вы ответили на этот вопрос сейчас?
— О Господи! — Она всплеснула руками. — Ну сколько раз вам повторять…
— Ваш ответ?
— Тот же самый!
Вулф кивнул.
— Вам следует знать, мисс Лугос, что наш разговор записывается на магнитофон. Он установлен в стенном шкафу на кухне, чтобы можно было заменить ленту, когда понадобится. Помимо ответа на этот вопрос, меня больше всего интересуют ваши отношения с Кеннетом Миром. Все, что вы мне скажете, будет многократно проверено и перепроверено. Итак?
— Полиция уже все это проверяла, — сварливо ответила Хелен Лугос. Ее подбородок вздернулся, а на шее едва заметно подергивалась какая-то мышца. — Мы не… Мы связаны только по нашей работе, поскольку работаем вместе. В личном плане мы не… мы не состоим в близких отношениях.
— Хотя ему бы этого хотелось?
— Он думает, что… да.
— Вы читаете книги?
Она повела себя точь-в-точь так же, как и все остальные, когда ни с того ни с сего слышат неожиданный и совершенно бессмысленный вопрос. Ее глаза расширились, а рот приоткрылся. Это продолжалось секунды две, словно Вулф спросил, ест ли она кошек. Потом Хелен Лугос сказала:
— Э-э-э… да. Я читаю книги.
— А художественную литературу любите?
— Я читаю достаточно много.
— Тогда вы должны были заметить, что многие крупные писатели, как, впрочем, и менее искушенные авторы, очень точно, хотя порой и интуитивно описывают человеческие характеры. Довольно часто в романах встречаются два персонажа, питающие друг к другу скрытую симпатию, но на людях проявляющие враждебность. А вот обратного не бывает. Нет такого, чтобы двое враждебно настроенных друг к другу личностей прилюдно делали вид, что обожают друг друга. Писатели знают, что этого делать нельзя. Знаю и я. Я знаю, что не смогу выяснить степень вашей близости с мистером Миром, задавая вопросы в лоб и следя за тем, как меняется ваше выражение, — я даже пытаться не стану. Я понимаю, что бесполезно вообще спрашивать вас о чем-либо, но мне очень хотелось бы задать вам один конкретный вопрос — больше ради того, что этот вопрос скажет вам, чем ради того, что услышу в ответ сам. У мистера Гудвина имеется подробнейший отчет обо всем, что вы делали и где были во вторник, двадцатого мая. Меня же интересует одна подробность, случившаяся днем накануне, в понедельник, девятнадцатого мая. Днем, сразу после обеда, мистер Мир находился у вас в комнате. Наедине с вами. О чем вы разговаривали? О чем шла речь?
Не могу сказать, что случившееся после этого доставило мне удовольствие, но я не пожалел о том, что присутствовал. Многократно, может быть, добрую сотню раз я наблюдал, как Вулф внезапно обрывает разговор и, не прощаясь, просто поворачивается к людям спиной и уходит. Вот почему мне было любопытно понаблюдать за тем, как один-единственный раз Вулф сам оказался в роли человека, к которому повернулись спиной. Хелен Лугос не стала злобно фыркать, кричать или размахивать руками — она просто встала и ушла. Должен признать, что Вулф тоже не брызгал слюной и не размахивал руками, а просто сидел и провожал ее взглядом. Я тоже молча смотрел ей вслед, после чего встал, прошагал в прихожую и удостоверился, что она не забыла закрыть входную дверь. Когда я вернулся в кабинет, Вулф уже полез в ящик за открывалкой — значит, он успел позвонить, чтобы Фриц принес пива.
— Повторите мне еще разок, что я разбираюсь в женщинах лучше, чем вы, — попросил я. — У меня поприбавится уверенности. Только не просите, чтобы я это доказал. Пару недель назад я сказал, что она что-то скрывает. Я сказал также, что бомбу она не подкладывала, но теперь я уже не столь уверен. Неужели вы сделали такой вывод из слов Коупса?
— Черт бы побрал этого Коупса! — прорычал Вулф. — А ведь за уик-энд ни от Фреда, ни от Сола мы не узнаем ничего нового.
Он приподнял верхнюю бумажку из стопки почты. Это был чек от миссис Оделл на шестьдесят пять тысяч долларов.
Глава 17
Кеннет Мир тоже пришел раньше. В дверь позвонили, я подошел и увидел у тротуара его машину, темно-зеленый «ягуар». Мир держал под мышкой довольно громоздкий портфель коричневой кожи, но когда я поинтересовался, не желает ли он оставить портфель на скамейке в прихожей, он ответил отказом и пронес портфель в кабинет. Я говорил раньше, что, увидев его впервые, сразу подумал, что этот человек преждевременно устал. И сейчас, наблюдая, как он сидит в красном кожаном кресле и моргает, глядя на Вулфа, я решил, что его длинный заостренный нос напоминает восклицательный знак, у которого внизу вместо точки поставлен дефис.
Кеннет Мир держал портфель на коленях.
— Я просто возмущен! — негодующе заговорил он. — Почему вы не могли пригласить меня прийти вчера вечером? Почему именно сегодня?
Вулф кивнул.
— Я должен принести вам свои извинения, мистер Мир. Вот они. Я рассчитывал, что успею получить определенную информацию, касающуюся того самого дела, что я собираюсь обсудить с вами, но не успел. Однако, поскольку вы здесь, мы можем обсудить кое-что другое. Кровь на ваших руках. Через неделю после взрыва бомбы вы впали в депрессию, настолько сильную, что она привела вас сначала в клинику, а потом и ко мне. Уже потом, когда я приступил к расследованию, ваши окровавленные руки заинтересовали меня впрямую. Я рассматривал несколько гипотез: вы сами подложили бомбу и не выдержали груза ответственности. Или вы просто знали или подозревали, кто это сделал, и совесть не давала вам покоя; воображаемые окровавленные руки настойчиво требовали от вас: пожалуйста, избавьте нас от греха. Или само событие слишком потрясло вас — при виде случившегося и крови на своих руках вы испытали настоящий шок. Все эти гипотезы имеют под собой основания, но мы с мистером Гудвином даже не обсуждали их; мы редко тратим время на обсуждение догадок.
— Мне это нравится — пожалуйста, избавьте от греха, — задумчиво произнес Мир. — Очень красиво сказано.
— Я тоже так считаю. Думаю, что и мистер Гудвин разделит это мнение. Однажды он выразился, что я езжу на словах без седла. Но вся беда в том, что прошли три недели, а догадки так и остались догадками. Не угодно ли что-нибудь прокомментировать?
— Нет.
— Совсем. Ничего?
— Нет.
— А ваша депрессия не прошла? Или вы по-прежнему просыпаетесь среди ночи, чтобы вымыть руки?
— Нет.
— Значит, случилось или было сказано нечто такое, что избавило вас от депрессии или облегчило ее? Что? Вы это знаете?
— Нет.
Вулф покачал головой.
— Так не пойдет. Сегодня утром я резко поговорил с мисс Лугос; я сказал, что, по моему мнению, она лжет. О вас я сейчас думаю то же самое. Я не сказал еще кое о чем, что имеет к вам отношение, но теперь скажу. Почему вы сказали одному человеку, что расследование должно сосредоточиться на Хелен Лугос?
Мир не нахмурился, не вздрогнул и даже ухом не повел. Он просто сказал:
— Я этого не говорил.
Вулф повернул голову.
— Арчи?
— Вы сказали это, — напомнил я Миру, — Питу Дамиано. День точно не назову, но вскоре после случившегося. Примерно месяц назад.
— Ах, ему! Он ухмыльнулся или ему показалось, что он ухмыляется. — Пит соврет — не дорого возьмет.
— Это глупо, — сказал Вулф. — Вы знали, что рано или поздно эти слова могут припомнить, и должны были подготовить приемлемый ответ заранее. Голословное отрицание вам не поможет. Я сейчас задам вам тот же самый вопрос, который утром задал Хелен Лугос, причем теми же самыми словами: в понедельник девятнадцатого мая, днем, сразу после обеда, вы находились в комнате мисс Лугос. Наедине с ней. О чем вы разговаривали? О чем шла речь?
На этот раз он уже нахмурился.
— Вы задали ей этот вопрос? И что она ответила?
— А что вы ответили?
— Ничего. Я просто не помню.
— Пф! Я задал вам семь вопросов и услышал в ответ одни «нет». Я перед вами извинился; теперь я приношу извинения самому себе. В другой раз, мистер Мир. Мистер Гудвин проводит вас.
Я встал, но приостановился, потому что мне показалось, что Мир хочет что-то сказать. Его губы дважды размыкались, но оба раза он промолчал. Он посмотрел на меня, увидел безучастную физиономию, заткнул под мышку портфель и поплелся к двери. Я вышел следом.
Вернувшись в кабинет, я спросил:
— Нам нужно обсудить догадки?
Вулф пробурчал:
— Ты бы вполне мог уехать еще до обеда. Извиниться перед тобой?
— Нет, благодарю. Номер телефона, как всегда, у вас на столе.
Я вышел в прихожую, прихватил дорожную сумку, прогулялся пешком до гаража, сел в «герон» и покатил к Вест-Сайдскому шоссе. Лили Роуэн ждала меня на своей вест-честерской поляне. Так уж она почему-то окрестила свою виллу — поляна.
Кеннет Мир держал портфель на коленях.
— Я просто возмущен! — негодующе заговорил он. — Почему вы не могли пригласить меня прийти вчера вечером? Почему именно сегодня?
Вулф кивнул.
— Я должен принести вам свои извинения, мистер Мир. Вот они. Я рассчитывал, что успею получить определенную информацию, касающуюся того самого дела, что я собираюсь обсудить с вами, но не успел. Однако, поскольку вы здесь, мы можем обсудить кое-что другое. Кровь на ваших руках. Через неделю после взрыва бомбы вы впали в депрессию, настолько сильную, что она привела вас сначала в клинику, а потом и ко мне. Уже потом, когда я приступил к расследованию, ваши окровавленные руки заинтересовали меня впрямую. Я рассматривал несколько гипотез: вы сами подложили бомбу и не выдержали груза ответственности. Или вы просто знали или подозревали, кто это сделал, и совесть не давала вам покоя; воображаемые окровавленные руки настойчиво требовали от вас: пожалуйста, избавьте нас от греха. Или само событие слишком потрясло вас — при виде случившегося и крови на своих руках вы испытали настоящий шок. Все эти гипотезы имеют под собой основания, но мы с мистером Гудвином даже не обсуждали их; мы редко тратим время на обсуждение догадок.
— Мне это нравится — пожалуйста, избавьте от греха, — задумчиво произнес Мир. — Очень красиво сказано.
— Я тоже так считаю. Думаю, что и мистер Гудвин разделит это мнение. Однажды он выразился, что я езжу на словах без седла. Но вся беда в том, что прошли три недели, а догадки так и остались догадками. Не угодно ли что-нибудь прокомментировать?
— Нет.
— Совсем. Ничего?
— Нет.
— А ваша депрессия не прошла? Или вы по-прежнему просыпаетесь среди ночи, чтобы вымыть руки?
— Нет.
— Значит, случилось или было сказано нечто такое, что избавило вас от депрессии или облегчило ее? Что? Вы это знаете?
— Нет.
Вулф покачал головой.
— Так не пойдет. Сегодня утром я резко поговорил с мисс Лугос; я сказал, что, по моему мнению, она лжет. О вас я сейчас думаю то же самое. Я не сказал еще кое о чем, что имеет к вам отношение, но теперь скажу. Почему вы сказали одному человеку, что расследование должно сосредоточиться на Хелен Лугос?
Мир не нахмурился, не вздрогнул и даже ухом не повел. Он просто сказал:
— Я этого не говорил.
Вулф повернул голову.
— Арчи?
— Вы сказали это, — напомнил я Миру, — Питу Дамиано. День точно не назову, но вскоре после случившегося. Примерно месяц назад.
— Ах, ему! Он ухмыльнулся или ему показалось, что он ухмыляется. — Пит соврет — не дорого возьмет.
— Это глупо, — сказал Вулф. — Вы знали, что рано или поздно эти слова могут припомнить, и должны были подготовить приемлемый ответ заранее. Голословное отрицание вам не поможет. Я сейчас задам вам тот же самый вопрос, который утром задал Хелен Лугос, причем теми же самыми словами: в понедельник девятнадцатого мая, днем, сразу после обеда, вы находились в комнате мисс Лугос. Наедине с ней. О чем вы разговаривали? О чем шла речь?
На этот раз он уже нахмурился.
— Вы задали ей этот вопрос? И что она ответила?
— А что вы ответили?
— Ничего. Я просто не помню.
— Пф! Я задал вам семь вопросов и услышал в ответ одни «нет». Я перед вами извинился; теперь я приношу извинения самому себе. В другой раз, мистер Мир. Мистер Гудвин проводит вас.
Я встал, но приостановился, потому что мне показалось, что Мир хочет что-то сказать. Его губы дважды размыкались, но оба раза он промолчал. Он посмотрел на меня, увидел безучастную физиономию, заткнул под мышку портфель и поплелся к двери. Я вышел следом.
Вернувшись в кабинет, я спросил:
— Нам нужно обсудить догадки?
Вулф пробурчал:
— Ты бы вполне мог уехать еще до обеда. Извиниться перед тобой?
— Нет, благодарю. Номер телефона, как всегда, у вас на столе.
Я вышел в прихожую, прихватил дорожную сумку, прогулялся пешком до гаража, сел в «герон» и покатил к Вест-Сайдскому шоссе. Лили Роуэн ждала меня на своей вест-честерской поляне. Так уж она почему-то окрестила свою виллу — поляна.
Глава 18
В понедельник утром Эймори Браунинг сделал то, чего не делал прежде никогда. Он протопал по всем трем комнатам оранжереи до самого питомника, не заметив по пути ни одной орхидеи. Я его не видел, поскольку он шел за моей спиной, но уверен, что прав. Трудно в это поверить, ведь вокруг пылали ослепительные, дразняще-яркие цветы немыслимой красоты, не заметить которые мог только слепой. Впрочем, в каком-то смысле он и был слеп.
Было двадцать минут одиннадцатого и я только успел вернуться после похода в банк, где я депонировал полученный от вдовы чек, когда задребезжал дверной звонок; на крыльце стоял будущий президент КВС. Едва я успел открыть дверь, как он протопал в прихожую и, не останавливаясь, промаршировал в кабинет. Когда я, заперев дверь, вошел следом за ним, Браунинг стоял перед столом Вулфа.
— Где он? — требовательно спросил он.
— Там, где бывает всегда в этот час. В оранжерее. В одиннадцать он спустится. Вы можете подождать здесь. Если нужно, то я к вашим услугам.
— Вызовите его сюда. Немедленно.
Голос командирский, хотя по внешности этого не скажешь. Раньше я определил, что брюшко у него появилось лет пять назад, но сейчас, глядя на его одутловатую и обрюзгшую физиономию, я дал его пузу лет десять.
— Это невозможно, — сказал я. — Для него правило превыше всего. Он наполовину мул. По меньшей мере, помесь дикого онагра с самым упрямым ослом. Если дело у вас и вправду неотложное, то я могу ему позвонить по телефону.
— Вызовите его.
— Попытаюсь.
Я прогарцевал на кухню, сел за маленький столик, за которым обычно завтракаю, подтянул к себе внутренний телефонный аппарат и нажал кнопку «О».
Пару минут спустя, что близко к норме, в ухо ворвался знакомый голос:
—Да?
— Я, из кухни. Эймори Браунинг ждет в кабинете. Как-то раз в детстве меня пугали картинкой с изображением дракона, извергающего пламя. Так вот, я его узнал — это Браунинг. Он приказал, чтобы я вас немедленно вызвал. Я сказал, что вы можете поговорить по телефону.
Молчание растянулось секунд на восемь. Потом:
— Приведи его.
— О'кей, но запаситесь чем-нибудь тяжелым.
Лифт выдерживает вес в шестьсот фунтов, но я решил, что Браунингу не помешает немного поостыть, и увлек его к лестнице. Однако вице-президент взлетел по ступенькам с легкостью серны и даже ни разу не остановился половить легкими кислород. И наверху не задыхался. Как я говорил, по оранжерее он топал за мной, но перед питомником я остановился и пропустил его вперед. Вулф, облаченный в канареечно-желтый рабочий халат с длинными рукавами, высился возле скамейки и ковырялся в брикетах спрессованного древовидного папоротника. Покосившись в нашу сторону, он сказал:
— Вы не любите, когда вас отрывают от работы. Я тоже не выношу этого.
Браунинг остановился, рассставив ноги.
— Вы дешевый, чванливый хам!
— Не «дешевый». Такого упрека я не заслужил. Что вы хотите?
— Ничего. Как вы смели обвинить мою секретаршу во лжи! Вызвать ее к себе в субботу утром только для того, чтобы тешить свое дурацкое самолюбие и оскорблять человека. Я пришел сказать вам, чтобы вы передали миссис Оделл: отныне помощи от КВС не ждите. Если ей захочется узнать, в чем дело, пусть перезвонит мне. Вы все поняли?
— Да, разумеется. Вы только для этого и пришли? Чтобы сказать мне это?
— Да!
— Очень хорошо, я все слышал.
Вулф повернулся к нему спиной и занялся папоротниками.
Браунинг остолбенел. Конечно, сказав «вы все поняли?», ему следовало самому повернуться и двинуться к двери, теперь же достойный уход со сцены был уже испорчен. Ему оставалось просто уйти, что будущий президент, к моему облегчению, и сделал, а я последовал за ним. И он снова не увидел ни одной орхидеи! Я предположил было, что, спускаясь по лестнице, Браунинг придумает какую-нибудь уничтожающую прощальную реплику и испепелит ею меня, но он был, видимо, слишком взбешен, чтобы думать над такой ерундой. И даже когда я распахнул перед ним дверь, он просто вышел, так и не сказав ни слова.
Вернувшись в кабинет, я сел и спросил себя, какого черта так поспешил депонировать чек.
Еще три минуты спустя в дверь позвонили, я уныло поплелся в прихожую и — о чудо! — на пороге стоял Сол Пензер.
Случаются в жизни мгновения, ради которых стоит жить. Это было одно из них. При виде Сола я мигом воспрял духом. Не случись ничего важного, он бы просто позвонил по телефону. Возникни необходимость проконсультироваться с Вулфом, он бы пришел к одиннадцати. А явись он с дурными новостями, то изобразил бы на лице скорбь еще на пороге. Итак, Сол принес хорошие новости. Я готов был расцеловать его! Распахнув дверь во всю ширь, я проорал:
— Привет, дружище! Как я рад тебя видеть! Хорошие вести?
— А разве по мне не видно? — в свою очередь спросил Сол, заходя в прихожую. — Мне кажется, что вполне приемлемые.
Я радостно хлопнул дверью и кинул взгляд на ручные часы. Десять сорок семь.
— Не хочу томиться еще тринадцать минут. Ты, видимо, тоже, раз пришел так рано. Потопали наверх.
Мы взлетели на крышу, потратив времени ровно в два раза меньше, чем совсем недавно, когда я сопровождал в оранжерею Браунинга. Не могу сказать, что мы тоже не обращали внимания на орхидеи, но останавливаться и восхищаться ими не стали. Вулф, все еще, в канареечном халате, стоял возле умывальника и отмывал руки, а Теодор ждал рядом, держа наготове бумажное полотенце. Теодор возится с ним, как наседка с цыплятами, — именно поэтому он не относится к числу моих излюбленных братьев по разуму.
Вулф, повернувшись и увидев Сола, сообразил, в чем дело, так же быстро, как и я.
— Вот как? — произнес он, позабыв про капающую с рук воду. — Ну что?
— Да, сэр, — сказал Сол. — Изредка мне удается сделать хоть что-то так, как надо, и это доставляет огромное удовольствие. Можно было, конечно, немного подождать, но мы так давно не добывали ничего стоящего, что я решил порадовать вас пораньше. Сестра-близнец Денниса Коупса, Диана, доводится законной женой лейтенанту Дж. М. Роуклиффу. У них двое детей, мальчик и девочка. Деннис и Диана видятся довольно часто — близнецы есть близнецы.
Вулф взял у Теодора полотенце, пошлепал себя по рукам, выкинул его в ведро, взял еще одно, вытерся, бросил в ведро, но на этот раз промахнулся. Потом сложил вместе ладони и стал выводить ими круги в воздухе.
Было двадцать минут одиннадцатого и я только успел вернуться после похода в банк, где я депонировал полученный от вдовы чек, когда задребезжал дверной звонок; на крыльце стоял будущий президент КВС. Едва я успел открыть дверь, как он протопал в прихожую и, не останавливаясь, промаршировал в кабинет. Когда я, заперев дверь, вошел следом за ним, Браунинг стоял перед столом Вулфа.
— Где он? — требовательно спросил он.
— Там, где бывает всегда в этот час. В оранжерее. В одиннадцать он спустится. Вы можете подождать здесь. Если нужно, то я к вашим услугам.
— Вызовите его сюда. Немедленно.
Голос командирский, хотя по внешности этого не скажешь. Раньше я определил, что брюшко у него появилось лет пять назад, но сейчас, глядя на его одутловатую и обрюзгшую физиономию, я дал его пузу лет десять.
— Это невозможно, — сказал я. — Для него правило превыше всего. Он наполовину мул. По меньшей мере, помесь дикого онагра с самым упрямым ослом. Если дело у вас и вправду неотложное, то я могу ему позвонить по телефону.
— Вызовите его.
— Попытаюсь.
Я прогарцевал на кухню, сел за маленький столик, за которым обычно завтракаю, подтянул к себе внутренний телефонный аппарат и нажал кнопку «О».
Пару минут спустя, что близко к норме, в ухо ворвался знакомый голос:
—Да?
— Я, из кухни. Эймори Браунинг ждет в кабинете. Как-то раз в детстве меня пугали картинкой с изображением дракона, извергающего пламя. Так вот, я его узнал — это Браунинг. Он приказал, чтобы я вас немедленно вызвал. Я сказал, что вы можете поговорить по телефону.
Молчание растянулось секунд на восемь. Потом:
— Приведи его.
— О'кей, но запаситесь чем-нибудь тяжелым.
Лифт выдерживает вес в шестьсот фунтов, но я решил, что Браунингу не помешает немного поостыть, и увлек его к лестнице. Однако вице-президент взлетел по ступенькам с легкостью серны и даже ни разу не остановился половить легкими кислород. И наверху не задыхался. Как я говорил, по оранжерее он топал за мной, но перед питомником я остановился и пропустил его вперед. Вулф, облаченный в канареечно-желтый рабочий халат с длинными рукавами, высился возле скамейки и ковырялся в брикетах спрессованного древовидного папоротника. Покосившись в нашу сторону, он сказал:
— Вы не любите, когда вас отрывают от работы. Я тоже не выношу этого.
Браунинг остановился, рассставив ноги.
— Вы дешевый, чванливый хам!
— Не «дешевый». Такого упрека я не заслужил. Что вы хотите?
— Ничего. Как вы смели обвинить мою секретаршу во лжи! Вызвать ее к себе в субботу утром только для того, чтобы тешить свое дурацкое самолюбие и оскорблять человека. Я пришел сказать вам, чтобы вы передали миссис Оделл: отныне помощи от КВС не ждите. Если ей захочется узнать, в чем дело, пусть перезвонит мне. Вы все поняли?
— Да, разумеется. Вы только для этого и пришли? Чтобы сказать мне это?
— Да!
— Очень хорошо, я все слышал.
Вулф повернулся к нему спиной и занялся папоротниками.
Браунинг остолбенел. Конечно, сказав «вы все поняли?», ему следовало самому повернуться и двинуться к двери, теперь же достойный уход со сцены был уже испорчен. Ему оставалось просто уйти, что будущий президент, к моему облегчению, и сделал, а я последовал за ним. И он снова не увидел ни одной орхидеи! Я предположил было, что, спускаясь по лестнице, Браунинг придумает какую-нибудь уничтожающую прощальную реплику и испепелит ею меня, но он был, видимо, слишком взбешен, чтобы думать над такой ерундой. И даже когда я распахнул перед ним дверь, он просто вышел, так и не сказав ни слова.
Вернувшись в кабинет, я сел и спросил себя, какого черта так поспешил депонировать чек.
Еще три минуты спустя в дверь позвонили, я уныло поплелся в прихожую и — о чудо! — на пороге стоял Сол Пензер.
Случаются в жизни мгновения, ради которых стоит жить. Это было одно из них. При виде Сола я мигом воспрял духом. Не случись ничего важного, он бы просто позвонил по телефону. Возникни необходимость проконсультироваться с Вулфом, он бы пришел к одиннадцати. А явись он с дурными новостями, то изобразил бы на лице скорбь еще на пороге. Итак, Сол принес хорошие новости. Я готов был расцеловать его! Распахнув дверь во всю ширь, я проорал:
— Привет, дружище! Как я рад тебя видеть! Хорошие вести?
— А разве по мне не видно? — в свою очередь спросил Сол, заходя в прихожую. — Мне кажется, что вполне приемлемые.
Я радостно хлопнул дверью и кинул взгляд на ручные часы. Десять сорок семь.
— Не хочу томиться еще тринадцать минут. Ты, видимо, тоже, раз пришел так рано. Потопали наверх.
Мы взлетели на крышу, потратив времени ровно в два раза меньше, чем совсем недавно, когда я сопровождал в оранжерею Браунинга. Не могу сказать, что мы тоже не обращали внимания на орхидеи, но останавливаться и восхищаться ими не стали. Вулф, все еще, в канареечном халате, стоял возле умывальника и отмывал руки, а Теодор ждал рядом, держа наготове бумажное полотенце. Теодор возится с ним, как наседка с цыплятами, — именно поэтому он не относится к числу моих излюбленных братьев по разуму.
Вулф, повернувшись и увидев Сола, сообразил, в чем дело, так же быстро, как и я.
— Вот как? — произнес он, позабыв про капающую с рук воду. — Ну что?
— Да, сэр, — сказал Сол. — Изредка мне удается сделать хоть что-то так, как надо, и это доставляет огромное удовольствие. Можно было, конечно, немного подождать, но мы так давно не добывали ничего стоящего, что я решил порадовать вас пораньше. Сестра-близнец Денниса Коупса, Диана, доводится законной женой лейтенанту Дж. М. Роуклиффу. У них двое детей, мальчик и девочка. Деннис и Диана видятся довольно часто — близнецы есть близнецы.
Вулф взял у Теодора полотенце, пошлепал себя по рукам, выкинул его в ведро, взял еще одно, вытерся, бросил в ведро, но на этот раз промахнулся. Потом сложил вместе ладони и стал выводить ими круги в воздухе.