Стоппард Том. Розенкранц и Гильденстерн мертвы

   Розенкранц.
   – Слушай, он – там.
   Гильденстерн (без удивления).
   – Что поделывает?
   Розенкранц.
   – Спит.
   Гильденстерн.
   – Это ему полезно.
   Розенкранц.
   – Что?
   Гильденстерн.
   – Что может спать.
   Розенкранц.
   – Да, полезно.
   Гильденстерн.
   – Мы теперь с ним.
   Розенкранц.
   – Может спать спокойно.
   Гильденстерн.
   – Все равно для него все кончено.
   Розенкранц.
   – Для гибнущих в пучине грозных вод…
   Гильденстерн.
   – Насущный лозунг подыщи нам днесь.
   Глухой стук: они садятся. Длинная пауза.
   Розенкранц (шевелится, оглядывается).
   – Ну, что теперь?
   Гильденстерн.
   – Ты о чем?
   Розенкранц.
   – Ну как – ничего же не происходит.
   Гильденстерн.
   – Мы плывем.
   Розенкранц.
   – Знаю.
   Гильденстерн (сердито).
   – Ну так чего тебе еще? (Печально.) Никакой информации. Одни огрызки… и мы еще должны анализировать эти приказания. Которые мы едва помним. Которые ничем не отличаются от инстинкта…
   Розенкранц сует одну руку в кошелек; вытаскивает монету и заводит обе руки за спину, потом протягивает Гильденстерну два кулака. Гильденстерн хлопает по одному из них. Розенкранц разжимает ладонь, там – монета. Отдает ее Гильденстерну.
   Процесс повторяется.
   Процесс повторяется.
   Процесс повторяется.
   Гильденстерн начинает нервничать. Он уже хочет проиграть.
   Процесс повторяется.
   Гильденстерн разжимает один кулак Розенкранца; потом, сообразив, – второй. Выясняется, что в обеих ладонях было по монете. Розенкранц смущен.
   – У тебя по монете в каждой?!
   Розенкранц (смущенно).
   – Да.
   Гильденстерн.
   – Каждый раз?!
   Розенкранц.
   – Угу.
   Гильденстерн.
   – Какой же в этом смысл?
   Розенкранц (с чувством, проникновенно).
   – Я хотел сделать тебе приятное.
   Слышен глухой стук.
   Гильденстерн.
   – Сколько он тебе дал?
   Розенкранц.
   – Кто?
   Гильденстерн.
   – Король. Он же подкинул нам малость.
   Розенкранц.
   – А сколько тебе?
   Гильденстерн.
   – Я первый спросил.
   Розенкранц.
   – Столько же, сколько тебе.
   Гильденстерн.
   – Он не хотел оказывать предпочтения.
   Розенкранц.
   – Сколько он тебе дал?
   Гильденстерн.
   – Столько же.
   Розенкранц.
   – Откуда ты знаешь?
   Гильденстерн.
   – Ты сам только что сказал – откуда ты знал?
   Розенкранц.
   – Он не хотел оказывать предпочтения.
   Гильденстерн.
   – Даже если бы мог.
   Розенкранц.
   – Чего, конечно, не мог.
   Гильденстерн.
   – Он даже не был уверен, не путает ли нас.
   Розенкранц.
   – Не путая нас.
   Гильденстерн (оборачиваясь к нему, яростно).
   – Почему ты не можешь сказать ничего оригинального, своего?! Неудивительно, что топчемся на месте. От тебя никакого проку – только повторяешь на разные голоса.
   Розенкранц.
   – Мне ничего не приходит в голову оригинального. Но я хорошая поддержка.
   Гильденстерн.
   – Устал я все время выкладываться.
   Розенкранц (покорно).
   – У тебя сильная индивидуальность. (Почти плача.) О, что с нами будет!
   Гильденстерн утешает его; вся его жесткость улетучивается.
   Гильденстерн.
   – Не плачь… все будет в порядке… ну же, ну… говорю тебе, все будет в порядке. Я постараюсь.
   Розенкранц.
   – Но мы же ничего не можем поделать, мы же брошены на произвол судьбы!
   Гильденстерн.
   – Мы плывем в Англию, мы везем туда Гамлета.
   Розенкранц.
   – Зачем?
   Гильденстерн.
   – Зачем? Где же ты был?
   Розенкранц.
   – Когда? (Пауза.) Мы же не знаем, что делать, когда высадимся.
   Гильденстерн.
   – Отведем его к королю.
   Розенкранц.
   – И он там будет?
   Гильденстерн.
   – Да нет же – к английскому королю.
   Розенкранц.
   – Он нас ждет?
   Гильденстерн.
   – Нет.
   Розенкранц.
   – Он же не поймет, чего ради мы явились. Что мы ему скажем?
   Гильденстерн.
   – Мы отдадим ему письмо. Ты помнишь про письмо?
   Розенкранц.
   – Я?
   Гильденстерн.
   – В письме все объяснено. Надо полагать.
   Розенкранц.
   – И это все, да?
   Гильденстерн.
   – Что?
   Розенкранц.
   – Мы доставляем Гамлета к английскому королю, вручаем ему письмо, и – что дальше?
   Гильденстерн.
   – Может быть, в письме что-нибудь насчет нас; тогда есть будущее.
   Розенкранц.
   – А если нет?
   Гильденстерн.
   – Трудно сказать – тогда все.
   Розенкранц.
   – То есть неопределенность?
   Гильденстерн.
   – Да.
   Пауза.
   Розенкранц.
   – Неужто есть надежда на неопределенность? (Пауза.) А кто теперь король Англии?
   Гильденстерн.
   – Зависит от того, когда мы туда доберемся.
   Розенкранц.
   – А что, ты думаешь – в письме?
   Гильденстерн.
   – Ну… заверения в лояльности. Просьба о благосклонности. Напоминание об обязательствах. Смутные обещания. Уравновешенные неясными угрозами… Дипломатия. Приветы членам фамилии.
   Розенкранц.
   – И о Гамлете?
   Гильденстерн.
   – Да, конечно.
   Розенкранц.
   – И о нас – со всеми подробностями?
   Гильденстерн.
   – Разумеется.
   Пауза.
   Розенкранц.
   – Значит, мы имеем письмо, которое все объясняет.
   Гильденстерн.
   – Да, оно у тебя.
   Розенкранц понимает эти слова буквально. Он начинает шарить по карманам и т. д.
   – В чем дело?
   Розенкранц.
   – Письмо.
   Гильденстерн.
   – Оно у тебя?
   Розенкранц (нарастающий ужас).
   – У меня? (Лихорадочно ищет.) Куда я его мог засунуть?
   Гильденстерн.
   – Не мог же ты его потерять.
   Розенкранц.
   – Я должен его найти!
   Гильденстерн.
   – Странно, я думал, он дал его мне.
   Розенкранц смотрит на него с надеждой.
   Розенкранц.
   – Да, наверно.
   Гильденстерн.
   – Но у тебя такой вид, будто ты уверен, что получил его ты.
   Розенкранц (вопль).
   – Я и уверен!
   Гильденстерн.
   – Но если он дал его мне, то нет никаких оснований, чтобы оно оказалось у тебя; в связи с чем я не понимаю, из-за чего весь этот крик, что у тебя его нет?
   Розенкранц (пауза).
   – Похоже, я что-то напутал.
   Гильденстерн.
   – Во всем этом все меньше и меньше порядка… Корабль, ночь, чувство изоляции и неуверенности… все это способствует потере сосредоточенности. Мы должны владеть ситуацией. Нужно собраться. Итак. Либо ты потерял письмо, либо его у тебя не было, чтоб потерять, вследствие того, что король никогда его тебе не давал, из чего следует, что он дал его мне, из чего следует, что я положил его в мой внутренний нагрудный карман, из чего следует (медленно извлекая письмо)… что оно находится… здесь. (Они улыбаются друг другу.) Мы не должны так распускаться.
   Пауза. Розенкранц берет у него письмо.
   Розенкранц.
   – Теперь, раз уж мы его нашли, – почему мы его искали?
   Гильденстерн (размышляя).
   – Мы думали, что его потеряли.
   Розенкранц.
   – Больше ничего?
   Гильденстерн.
   – Нет.
   Пауза.
   Розенкранц.
   – Ну вот, напряжение спало.
   Гильденстерн.
   – Какое напряжение?
   Розенкранц.
   – О чем последнем договорил, а потом мы отклонились?
   Гильденстерн.
   – Это когда?
   Розенкранц (беспомощно).
   – Я не помню.
   Гильденстерн (вскакивая).
   – Что за бессмыслица! Так мы ничего не достигнем.
   Розенкранц (понуро).
   – Даже Англии. И вообще я в это не верю.
   Гильденстерн.
   – Во что?
   Розенкранц.
   – В Англию.
   Гильденстерн.
   – Считаешь, что все это штучки картографов? Ты это имеешь в виду?
   Розенкранц.
   – Я имею в виду, что не верю. (Спокойней.) Я ее не представляю. Пытаюсь вообразить – наше прибытие – какой-нибудь там небольшой порт – дороги – жителей, объясняющих, как проехать, – лошадей на дороге… и мы скачем весь день и всю ночь, и потом дворец и английский король… так это было бы, если по-нормальному, – но ничего не выходит – в моем сознании пустота… Мы соскальзываем с карты.
   Гильденстерн.
   – Да… да… (Собираясь с мыслями.) Но ты никогда ничему не веришь, пока оно не случается. А ведь уже столько случилось. Нет, что ли?
   Розенкранц.
   – Мы тонем во времени, хватаясь за соломинки. И что хорошего в кирпиче для утопающего?
   Гильденстерн.
   – Ну-ну, не заводись, осталось уже недолго.
   Розенкранц.
   – Лучше б уж просто смерть… Может, по-твоему, смерть быть кораблем?
   Гильденстерн.
   – Нет, нет, нет… Смерть – это… нет. Пойми. Смерть – это последнее отрицание. Небытие. Ты же не можешь не быть на корабле.
   Розенкранц.
   – Мне не часто случалось быть на корабле.
   Гильденстерн.
   – Да нет, если что тебе часто и случалось, так это быть не на корабле.
   Розенкранц.
   – Лучше б я уже умер. (Прикидывает высоту.) Могу прыгнуть за борт. Суну им в колесо палку.
   Гильденстерн.
   – Похоже, они рассчитывают на это.
   Розенкранц.
   – Тогда остаюсь. Что тоже палка. В ихнее колесо. (Мечется в бессильной ярости.) Отлично, отлично. Ни о чем не спрашиваем, ни в чем не сомневаемся. Исполняем, и все. Но где-то должен быть предел, и мне бы хотелось, чтоб в протоколе было отмечено, что я не верю в Англию. Благодарю вас. (Задумывается.) А если она даже и существует, все равно выйдет только еще одна бессмыслица.
   Гильденстерн.
   – Не понимаю почему?
   Розенкранц (яростно).
   – Он же не поймет, о чем мы толкуем! Что мы ему скажем?
   Гильденстерн.
   – Мы скажем: ваше величество, мы прибыли.
   Розенкранц (царственно).
   – Кто вы такие?
   Гильденстерн.
   – Мы – Розенкранц и Гильденстерн.
   Розенкранц (рявкает).
   – Впервые слышу ваши имена.
   Гильденстерн.
   – Да, мы люди маленькие…
   Розенкранц (царственно и брезгливо).
   – Что привело вас?
   Гильденстерн.
   – Полученные нами указанья…
   Розенкранц.
   – Впервые слышу…
   Гильденстерн (гневно).
   – Не перебивай! (Покорно.) Мы прибыли из Дании.
   Розенкранц.
   – Что вам угодно?
   Гильденстерн.
   – Ничего – мы доставляем Гамлета…
   Розенкранц.
   – Это кто?
   Гильденстерн (раздраженно).
   – Вы слышали о нем…
   Розенкранц.
   – О, я слышал о нем достаточно и не желаю с этим связываться.
   Гильденстерн.
   – Но…
   Розенкранц.
   – Заваливаетесь сюда, как в свой кабак, и ожидаете, что я приму любого сумасшедшего, от которого вы хотите избавиться из-за кучи непроверенных…
   Гильденстерн.
   – У нас письмо…
   Розенкранц вырывает у него письмо и вскрывает его.
   Розенкранц (деловито).
   – Так… понятно… понятно… Что ж, это, пожалуй, подтверждает вашу версию – распоряжение короля Дании – по разным соображениям – заботясь о благополучии Дании и Англии тоже – по прочтении данного письма, не откладывая – я должен отрубить Гамлету голову…
   Гильденстерн вырывает у него письмо, Розенкранц вырывает у него письмо обратно. Гильденстерн отпускает только половину письма. Они читают его одновременно, потом расходятся.
   Пауза.
   Они оба стоят на просцениуме, лицом к залу.
   Солнце садится. Скоро стемнеет.
   Гильденстерн.
   – Ты так думаешь?
   Розенкранц.
   – Просто, чтоб что-нибудь сказать. (Пауза.) Мы же его друзья.
   Гильденстерн.
   – С чего ты взял?
   Розенкранц.
   – Мы провели с ним молодые годы.
   Гильденстерн.
   – Это они так говорят.
   Розенкранц.
   – Но мы от этого зависим.
   Гильденстерн.
   – Конечно, да; но вообще нет. (С легкостью.) Рассмотрим все здраво. Примем, если тебе угодно, что они собираются его убить. Что же, он человек, он смертей, смерть приходит ко всем и т. д., и, следовательно, он в любом случае умрет, раньше или позже. Или – если взглянуть на это дело с социальной точки зрения – он просто человек среди людей, один из многих, и потеря будет в пределах разумного и естественного. И опять же – что такого ужасного в смерти? Как философски заметил Сократ: если мы ничего не знаем о смерти, нелогично ее бояться. Возможно, что это даже… славно. Во всяком случае, избавляешься от бремени жизни, а для праведника – это Небеса и награда. Или взглянуть с другой стороны – мы люди маленькие, всех обстоятельств не знаем, это колесики внутри колесиков, и так далее – и с нашей стороны было бы просто большим нахальством вмешиваться в замыслы судьбы или даже королей. В конце концов, лучшее, что можно нам посоветовать, это оставить все как было. Запечатаем письмо – вот так аккуратно – и все. Сломанная печать будет незаметна, если делать это умеючи.
   Розенкранц.
   – Но к чему это все?
   Гильденстерн.
   – Логика тут ни при чем.
   Розенкранц.
   – Он же ничего нам не сделал.
   Гильденстерн.
   – Справедливость тоже.
   Розенкранц.
   – Это ужасно.
   Гильденстерн.
   – Могло быть хуже. Я уже было стал опасаться. (Облегченно смеется.)
   На заднем плане из-за зонта появляется Гамлет. Освещение понемногу слабеет.
   Гамлет направляется к фонарю.
   Розенкранц.
   – Ситуация, как я понимаю, следующая. Мы, Розенкранц и Гильденстерн, знакомые с ним от молодых ногтей, были разбужены человеком в седле, вызваны и прибыли, получили инструкцию выяснить, что с ним стряслось, и доставить кой-какие развлечения вроде пьески, которая была прервана в некотором беспорядке из-за каких-то там нюансов, которые нам непонятны, что произвело в конечном счете сильное – чтоб не сказать убийственное – впечатление на Гамлета, которого мы, в свою очередь, сопровождаем теперь в Англию. Для его же пользы. Так. Теперь все на своих местах.
   В глубине сцены Гамлет гасит фонарь. Сцена погружается в темноту. Темнота озаряется лунным светом, в луче которого Гамлет приближается к спящим Розенкранцу и Гильденстерну. Он извлекает у них письмо и удаляется с ним за зонт. Скова вспыхивает фонарь, его свет проникает сквозь ткань зонта. Гамлет возвращается с письмом к спящим, кладет его на место; потом удаляется к себе и гасит фонарь. Наступает утро.
   Розенкранц ожидает восхода, лицом к залу. За спиной у него – забавное зрелище: под раскрытым зонтом, удобно расположившись в кресле, покрытый пледом, читая книгу и, возможно, куря, сидит Гамлет. Розенкранц наблюдает, как наступает утро, превращающееся постепенно в яркий полдень.
   – Предполагать я ничего не предполагаю. (Встает. Гильденстерн просыпается.) Но ситуация, как я понимаю, следующая. Там – запад, если только мы не сбились с курса, в каковом случае сейчас – ночь; король дал мне столько же, сколько тебе, король дал тебе столько же, сколько мне; король не давал письма мне, король дал письмо тебе; что в письме, мы не знаем; мы везем Гамлета к английскому королю, неизвестно которому, и узнаем это, только когда доберемся; передаем ему письмо, которое содержит или не содержит что-либо относительно нашего будущего, и если нет, то тогда – все, и перед нами полная неопределенность, если только там существует неопределенность. И еще – все могло бы быть и хуже. В общем, мы использовали все возможности… Притом – без всякой поддержки извне. (Ложится снова; оба лежат на животах.) Вот перестанем дышать, и нас не будет.
   Слышен приглушенный звук флейты. Оба садятся; повышенный интерес.
   Гильденстерн.
   – Так, начинается.
   Розенкранц.
   – Да, но что именно?
   Они слушают музыку.
   Гильденстерн (возбужденно).
   – Среди этой пустыни и – наконец – звук! Пока ты на судне (предположим) и пока ты в бездействии (предположим) – эту полную и абсолютную тишину нарушают только ленивые мокрые шлепки воды да скрип шпангоута. Что позволяет думать, верней, предположить, верней, надеяться, что хоть что-нибудь да произойдет. И вот – флейта. Какой-то морячок приложил свои губы к деревянной свистульке и перебирает пальцами эти – как их – клапаны, куда поступает воздух, и из его уст возникает, посредством флейты, так сказать, весьма красноречивая музыка. Подобная вещь способна изменить весь ход событий! (Пауза.) Ступай посмотри, в чем дело.
   Розенкранц.
   – Кто-то играет на флейте.
   Гильденстерн.
   – Сходи и посмотри, в чем дело.
   Розенкранц.
   – И что потом?
   Гильденстерн.
   – Не знаю – пусть сыграет что-нибудь.
   Розенкранц.
   – Зачем?
   Гильденстерн.
   – Быстро! – пока не пропал импульс.
   Розенкранц.
   – Зачем! – что то происходит. Я этого почти не заметил.
   Он прислушивается, делает шаг в сторону выхода. Замирает. Прислушивается более внимательно; меняет направление. Гильденстерн не обращает на него внимания. Розенкранц озирается, пытаясь понять, откуда доносится музыка. Наконец он направляется – почти невольно – к средней бочке. Останавливается. Оборачивается к Гильденстерну, но тот не реагирует. Во время всей этой сцены Розенкранц не произносит ни слова, но его лицо и руки выражают недоверие. Он стоит около средней бочки и смотрит на нее. Внутри нее продолжается музыка. Он пинает бочку ногой. Флейта умолкает. Он направляется к Гильденстерну. Флейта начинает снова. Он на цыпочках возвращается к бочке. Поднимает крышку. Музыка звучит громче. Опускает крышку. Музыка звучит тише. Он идет назад к Гильденстерну. Но в этот момент – приглушенно – начинает звучать барабан. Розенкранц замирает. Оборачивается. Изучает взглядом левую бочку. Барабан продолжает как бы аккомпанировать флейте. Он подходит к Гильденстерну. Открывает рот, чтобы заговорить. Не делает этого. Вступает лютня. Он оборачивается лицом к третьей бочке. Вступают другие инструменты. В конце концов становится очевидным, что в этих трех бочках разместились со своими инструментами играющие ту мелодию, которую они до этого в спектакле уже трижды исполняли, актеры.
   Музыка продолжается.
   Розенкранц садится рядом с Гильденстерном; оба смотрят в зал.
   Мелодия подходит к концу.
   Пауза.
   – По-моему, это целый оркестр. (С тоской.) Ужасна смесь зерна с половой…
   Гильденстерн.
   – О даждь нам днесь мотивчик новый.
   Крышка средней бочки откидывается, из нее показывается голова 1-го актера.
   Актер.
   – Ага! Все в одном корыте! (Вылезает, обходит все бочки, стуча по крышкам.) На выход! На выход!
   Невероятно, но все актеры вылезают из бочек, со своими инструментами, только без тележки; несколько узлов. Не хватает только Альфреда, 1-й актер доволен.
   Обращаясь к Розенкранцу:
   – Где это мы?
   Розенкранц.
   – В плавании.
   Актер.
   – То есть мы еще не приехали.
   Розенкранц.
   – Ну-с, готовы ли мы для Англии?
   Актер.
   – Что до меня, то все в порядке. Вряд ли они там в Англии слишком требовательны. А-а-альфред!
   Из бочки 1-го актера вылезает Альфред. Актеры все еще в костюмах пантомимы: король с королевой, Альфред – королева, отравитель и две фигуры в плащах.
   Гильденстерн.
   – Что вы здесь делаете?
   Актер.
   – Путешествуем. (К актерам.) Отлично – а теперь отойдите на задний план.
   Актеры отходят немного в глубь сцены.
   (К Гильденстерну.) – Рады нас видеть? (Пауза.) Пока что вы выбрались из этой истории отлично.
   Гильденстерн.
   – А вы?
   Актер.
   – Впали в немилость. Пьеса оскорбила короля.
   Гильденстерн.
   – Да.
   Актер.
   – Естественно, он сам второй муж. Конечно, бестактность.
   Розенкранц.
   – Пьеса, во всяком случае, была неплохая.
   Актер.
   – А! Нам же не дали ничего сделать. Прервали, когда действительно становилось интересно. (Смотрит в сторону Гамлета.) Вот как нужно путешествовать…
   Гильденстерн.
   – Что вы там делали?
   Актер.
   – Прятались. (Указывает на костюмы.) Примчались сюда в чем были.
   Розенкранц.
   – Безбилетники.
   Актер.
   – Естественно – нам не заплатили. По слегка не зависящим от нас обстоятельствам. Жизнь – игра азартная, с ничтожными шансами. Будь она пари, никто б не принял. Вы знали, что каждое число, помноженное на два, дает четное?
   Гильденстерн.
   – Неужели?
   Актер.
   – Век живи, век учись. На собственной шкуре. Но мы, актеры, мы учимся и учимся. Знаете, что происходит со старым актером?
   Гильденстерн.
   – Нет. Что?
   Актер.
   – Ничего. Продолжает паясничать. Странно, а?
   Гильденстерн.
   – Что?
   Актер.
   – Видеть нас.
   Гильденстерн.
   – Я знал, что это не конец.
   Актер.
   – Живых и здоровых. Что вы об этом всем теперь думаете?
   Гильденстерн.
   – Мы не слишком в курсе.
   Актер.
   – Потолкуйте с ним.
   Розенкранц.
   – Это можно.
   Гильденстерн.
   – Но бесполезно.
   Розенкранц.
   – Хотя возможно.
   Гильденстерн.
   – Но ничего не даст.
   Розенкранц.
   – Однако не запрещено.
   Гильденстерн.
   – Конечно. Мы не в тюрьме. Никаких ограничений не установлено, никаких запретов. Мы – пока что – обеспечили – или обрекли себя – на известную независимость – пока что. Случайности, каприз – в порядке вещей. Другие колеса, конечно, крутятся, но нас это не касается. Мы можем дышать. Можем отдыхать. Можем делать и говорить что хотим и кому хотим, без ограничений.
   Розенкранц.
   – Конечно, в известных пределах.
   Гильденстерн.
   – Именно в известных.
   Гамлет подходит к рампе и смотрит в публику. Остальные молча за ним наблюдают. Гамлет громко отхаркивается и плюет в зал. Секундой позже он подносит руки к глазам и, протирая их, уходит в глубь сцены.
   Розенкранц.
   – Потребность в философской интроспекции – его, можно сказать, главная черта. Что не значит, что он безумен. И не значит, что нет. Чаще всего это вообще ничего не значит. Что может быть и не быть разновидностью безумия.
   Гильденстерн.
   – На самом деле все дело в симптомах. Многозначительные реплики, мистические аллюзии, перепутанные имена, старания уверить нас, что его отец – это его мать, и тому подобное; отказ от телесных удовольствий, намеки на самоубийство, потеря веселости, боязнь замкнутого пространства, чтоб не сказать – тюрьмы, упоминание верблюдов, хамелеонов, каплунов, китов, ласок, ястребов и цапель – загадки, каламбуры, отговорки; потеря памяти, паранойя, близорукость; миражи, галлюцинации; наскакивание с ножом на стариков, оскорбление родителей, презрение к возлюбленной; появление на людях без шляпы, дрожащие колени, спущенные чулки, вздохи, как у мучимого любовной лихорадкой школьника, – что в его возрасте уже немного чересчур.
   Розенкранц.
   – И разговаривает сам с собой.
   Гильденстерн.
   – И разговаривает сам с собой.
   Розенкранц и Гильденстерн вместе отходят в сторону.
   – Н-да, и чем все это кончится для нас?
   Розенкранц.
   – Этот актер…
   Гильденстерн.
   – Его пьеса рассердила короля…
   Розенкранц.
   – …рассердила короля…
   Гильденстерн.
   – …который приказал его арестовать…
   Розенкранц.
   – …приказал арестовать…
   Гильденстерн.
   – …и он бежит в Англию…
   Розенкранц.
   – На корабле, где встречает…
   Гильденстерн.
   – Гильденстерна и Розенкранца, везущих Гамлета…
   Розенкранц.
   – …который тоже рассердил короля…
   Гильденстерн.
   – …и заколол Полония…
   Розенкранц.
   – …рассердил короля разными выходками…
   Гильденстерн.
   – …. в Англию. (Пауза.) Так это выглядит.
   Розенкранц (взрываясь).
   – Случайность! Все, что мы делаем, случайность! Боже мой, да неужто мы не имеем права на хоть сколько-нибудь логический ход вещей?!
   В момент произнесения этих слов на корабль нападают пираты. Шум, беготня, вопли: «Пираты!»
   Все мечутся в замешательстве. Гамлет выхватывает меч и бросается к рампе. Розенкранц, Гильденстерн и актер выхватывают мечи и бросаются в глубь сцены. На полпути сталкиваются. Гамлет снова кидается, на этот раз в глубь сцены; Розенкранц и Гильденстерн – к рампе. Опять сталкиваются. В это время – большая перепалка и крики справа в глубине сцены. Все четверо – Гамлет, Розенкранц, Гильденстерн, актер – устремляются в глубь сцены, восклицая:
   Бей их!
   К оружию!
   Пираты!
   Сюда!
   На помощь!
   Получай!
   Бей их!
   Все четверо взбегают наверх, видят нечто, что им не нравится; oстанавливаются в замешательстве; потом бросаются назад к авансцене, спасаясь. Впереди – Гамлет, он прыгает в бочку, что слева. Актер забирается в бочку, что справа, Розенкранц и Гильденстерн влезают в среднюю.
   Все крышки опускаются.
   Свет начинает меркнуть, пока слышится шум сражения.
   Шум затихает.
   Светлеет.
   Средней бочки – с Розенкранцем и Гильденстерном – не видно.
   Крышка правой бочки поднимается; высовываются головы Розенкранца и Гильденстерна.
   Крышка другой бочки – Гамлета – поднимается; высовывается голова актера.