Страница:
«Ну и вонища! Будто кто-то сблевнул», — пронеслось в голове, и Джинни с трудом раскрыла глаза. В нос ударил запах нашатырного спирта.
— Не предполагал, что вы способны упасть в обморок, — усмехнулся доктор, убирая от нее тампон с нашатырем.
— Я забыла сегодня позавтракать! — выпалила Джинни. — И если вы кому-то расскажете о том, что произошло, вы очень пожалеете!
Врач выпрямился и взглянул на Джинни.
— Не советую вам, моя милая, разговаривать со мной в таком тоне. Мне столько же хочется ублажать богатеньких, дурно воспитанных девиц, сколько вам находиться в подобном заведении. Я хороший врач и заслуживаю уважения. Надеюсь, мы понимаем друг друга?
Джинни промолчала. А если бы раскрыла рот, из неги вылетели бы очередные ругательства.
— Я ничего не скажу мисс Тейлор, — продолжал доктор. — Но не потому, что боюсь ваших угроз, а в силу врачебной этики.
У него были такие густые седые брови, которых Джинни никогда не видела. Когда он говорил, брови двигались вверх-вниз, поэтому выражения его старых серых глаз видно не было, но Джинни понимала, что говорит он серьезно. Более того, он не поднял ее на смех. И она почувствовала вдруг угрызения совести.
— Спасибо, — тихо проговорила она.
Он присел перед ней на корточки.
— Что, боишься шприцев, Джинни?
Она отвернулась и взглянула в окно.
— И врачей тоже?
Джинни, переплетя пальцы рук, мечтала лишь об одном — о сигаретке.
— Наверное, имеется печальный опыт?
Что она могла ему сказать, если и сама не знала?
— Что ж, придется тебе немного потерпеть. Я постараюсь при обследовании не причинять тебе боли, но мне потребуется твоя помощь. Ты ведь поможешь мне, Джинни?
Не отрывая глаз от окна, она наконец ответила:
— Да.
Пока доктор ее осматривал, Джинни с ног до головы покрылась потом. Он, видимо, неплохой мужик, хотя брови у него те еще; во всяком случае, не сделал ей так больно, как когда-то тот тип, но… Единственное, что она хотела, это избавиться от ребенка; не может она оставаться здесь еще на целых полгода! Должен же быть какой-то выход!
— Возможно, сегодня из-за падения внизу живота почувствуешь боль. Если она будет сильной, попроси мисс Тейлор позвонить мне.
— Хорошо.
Значит, все-таки ее усилия не пропали даром! Может быть, этот ребенок не сидит в ней так крепко. Она немного успокоилась, перестала потеть.
— На сегодня все, Джинни. Увидимся в следующем месяце, — сказал врач. — Скажи мисс Левин, что она может заходить.
Джинни слезла с кресла и одернула юбку.
— Спасибо, доктор, — искренне поблагодарила она и вышла из комнаты.
В холле ожидала Сьюзен. Длинные волосы висят сосульками, поверх потрепанных джинсов мятая футболка, ноги немного опухли из-за беременности, обуты в немыслимые кожаные сандалии. Хиппи паршивая! Хиппи… И вдруг Джинни как громом поразило. Ведь хиппи принимают наркотики. А наркотики запросто могут погубить ребенка. Ну конечно! Как же она раньше не догадалась! Пора быть поласковее со Сьюзен. У нее наверняка есть наркотики, которые помогут избавиться от ребенка. Да, пора изменить отношения с ней.
Джинни ласково улыбнулась Сьюзен.
— Доктор говорит, что ты можешь войти, — сладким голосом проворковала она и добавила:
— Ничего мужик, правда?
Сьюзен вопросительно глянула на нее.
— Не знаю… Ну если ты так говоришь… — пробормотала она и, обойдя Джинни, зашла в музыкальную комнату.
Сьюзен уже предприняла попытки отыскать его. Если бы он только сказал, где именно собрался служить — в армии ли, во флоте, — было бы куда проще его отыскать.
Так нет же, бросил только: «Я завербовался. Уезжаю во Вьетнам». Где теперь его найти? Даже Аллан, с которым Дэвид жил в одной комнате, куда-то исчез. Возможно, потребуются долгие месяцы, а то и годы на розыски Дэвида, но ребенок ждать не собирался. Ну почему она оказалась такой идиоткой! Нужно было рассказать ему все. А теперь мучайся… Задумавшись, Сьюзен принялась растирать пальцами комочек воска.
Если она не откажется от ребенка, родители придут в ужас, не станут с ней даже разговаривать. Ну и ладно, без их разговоров обойдется как-нибудь. А что, если нет? — вдруг вкралась мыслишка. Ничего, не пропадет, отмахнулась от нее Сьюзен. Бросит институт, устроится на работу, будет обеспечивать и себя, и ребенка. Проживет как-нибудь и без папочкиных денег. Снимет какую-то сумму со счета, который открыл для нее дедушка, поселится в каком-нибудь не очень престижном районе — деньги нужно экономить! — и наймет няньку, чтобы сидела с ребенком, пока сама она будет на работе.
Но дешевую квартирку отыскать сложно. Их позанимали наркоманы. Живут по несколько семей в каждой квартире, спят на полу на матрацах в сине-серую полоску, заклеили стены плакатами и афишами, наплодили детей и живут себе поживают, колются да «травку» покуривают.
Против последней она не очень возражала — они с Дэвидом и сами любили ею побаловаться, однако всегда знали меру. И все-таки в подобном месте, вонючем, прокуренном, нечего и думать о воспитании ребенка. Придется найти что-нибудь другое. Только что?
Сьюзен поглядела на свои длинные пальцы. Ну почему она не сказала Дэвиду о ребенке, почему не смогла переступить через свое воспитание? увы, не смогла… Хотя в глубине души ненавидела все те жизненные принципы. которые исповедовали ее родители.
«Война способствует процветанию экономики», — втолковывал ей отец.
«Нас она не коснется, — вторила ему мать и добавляла:
— Какое счастье, что ты девочка. Впрочем, родись ты мальчиком, папины друзья устроили бы тебе отсрочку от призыва, как это сделали Дэвиду Зигелю и сыну Натана Кейджа. Людям нашего круга никакая война нипочем».
Вот их ценности Вот их мораль! Мальчики из бедных семей должны отправляться на войну и там умирать, а для папенькиных сынков, у родителей которых полно денег и везде свои люди, находятся всевозможные пути избежать службы в армии.
Девочки, чьи родители едва сводят концы с концами, могут рожать детей без отцов сколько угодно, им не возбраняется, а для Сьюзен Левин, дочери таких высокопоставленных родителей — табу.
Потеряв над собой контроль, Сьюзен швырнула пустую бутылку в стену. Раздался громкий стук, но бутылка осталась целой и невредимой, даже не треснула; какое толстое стекло, даже при желании не разбить.
В дверь постучали.
— Сьюзен, с тобой все в порядке?
О Господи! Опять эта Джинни! В последнюю неделю эта особа ей проходу не дает, так и вьется вокруг нее: то ли в подруги набивается, то ли ей что-то срочно понадобилось.
— Джинни, у меня ужасно болит голова, увидимся за обедом.
— Я как раз поднималась к тебе, как вдруг услышала грохот. Ничего не случилось?
— Ладно, входи, — со вздохом сдалась Сьюзен.
Дверь отворилась, и на пороге появилась Джинни. Поверх мини-юбки была какая-то длинная кофта, отчего та казалась еще короче. «Ничего себе будущая мать, — подумала Сьюзен. — Сказать кому — обхохочешься!»
— Какая у тебя миленькая комнатка! — восторженно протянула Джинни.
Комната, в которой поселилась Сьюзен, располагалась в мансарде. Потолок шел под уклон, и Сьюзен сразу же решила оклеить ее антивоенными плакатами и афишами с изображением Боба Дилана и других рок-музыкантов. Маленький столик был завален книгами и газетами. Те, что не уместились на столе, валялись на полу. На туалетном столике стоял какой-то конусообразный сосуд, распространявший едкий запах ладана.
— Ты действительно занимаешься всей этой антивоенной чепухой? — удивилась Джинни, разглядывая плакаты.
Сьюзен спустила ноги с кровати и, взглянув на Джинни, холодно заметила:
— Ты сюда пришла ведь не просто так, есть причина.
Так что же тебе понадобилось?
Переложив книги со стула на пол, Джинни уселась.
— Понимаешь, этот ребенок в животе мне уже осточертел.
— Мне это знакомо.
— У меня нет времени сидеть здесь и ждать, пока он созреет, мне нужно срочно попасть в Лос-Анджелес, если я хочу стать актрисой. Нельзя терять столько времени: когда он родится, мне будет почти восемнадцать. Совсем старуха!
— Так что ты хочешь от меня? Поверь, Джинни, если бы я знала способ, как заставить его расти быстрее, я бы сама воспользовалась им.
— Наркотики. У тебя есть какие-нибудь наркотики?
— Что?!
— Да брось ты притворяться, Сьюзен! Ты же хиппи, значит, потребляешь наркотики. Они все этим занимаются.
Сьюзен расхохоталась.
— Извини, подружка, но здесь ты ошиблась. Я и в самом деле время от времени покуривала «травку»…
Сьюзен запнулась и нахмурилась. В ту ночь, когда она забеременела, они с Дэвидом как раз накурились гашиша.
Но не станешь же распространяться об этом с Джинни!
— Я делала это исключительно ради повышения своего уровня сознания, а не с целью разрушения собственного тела, — закончила она.
— Я вовсе не собираюсь разрушать свое тело, хочу только уничтожить этого треклятого ребенка.
— Это отвратительно!
— Послушай, Сьюзен, кое-кому из нас приходится не так-то легко, как остальным.
В глазах Джинни, подведенных черным карандашом, не было ни капли страха, один леденящий холод. Сьюзен даже поежилась.
— Почему ты думаешь, что кому-то из нас приходится легко?
— Ха-ха-ха! — рассмеялась Джинни, откинув назад спутанную гриву волос. — Королева бросает мне вызов! Та самая королева, чей папаша оплачивает все счета и которая не задумывается над тем, где взять кусок хлеба, да и будет ли он, этот кусок!
— Послушай, Джинни. Но ведь ты тоже находишься в этом дорогостоящем пансионате. Значит, и твои счета кто-то оплачивает. Так что говорить об этом не стоит!
— Знаешь, я пришла к тебе не ради себя. Просто думала, что ты поможешь мне избавиться от ребенка. — Она встала и отправилась к двери. — Похоже, я ошиблась. Оказывается, ты такая же, как все остальные.
— Джинни! — окликнула ее Сьюзен.
— Да пошла ты! — бросила та и захлопнула за собой дверь.
Вечером за ужином Джинни так ни разу и не взглянула в сторону Сьюзен. Сьюзен, отказавшись от пирога с клубникой, который испекла миссис Хайнс (врач предупредил, что у нее широкая кость и она очень легко может набрать лишний вес), и, извинившись, встала из-за стола и отправилась в гостиную смотреть новости.
Показывали снятую с воздуха десятитысячную толпу, готовую выступить в Вашингтоне против нищеты и дискриминации. Репортаж назывался «Воскресший город». В нем сообщалось о том, что большинство населения столицы проживает в трущобах и больше не желает мириться с таким положением.
Сьюзен, вытянувшись на неудобном диване, внимательно глядела на экран. Положив голову на валик дивана, покрытый самодельным покрывалом, она почувствовала, что в висок ей уперлось что-то твердое, но не обратила на это внимания. Она разглядывала толпу, мечтая быть среди собравшихся и сокрушаясь по поводу того, что это невозможно. Потом бурлящую людскую массу сменило застывшее изображение американского флага, по которому пробежали сообщения о потерях, понесенных американскими войсками во Вьетнаме за неделю, — двадцать три убитых, восемьдесят семь раненых. Дэвид… Господи! Нет ли среди них Дэвида?
Дверь в гостиную приоткрылась, и показалась голова Пи Джей.
— Я собираюсь прогуляться по городу. Может, составишь мне компанию?
.Сьюзен, откинув волосы с лица, проговорила:
— А почему бы и нет? Я уже увидела все, что мне хотелось.
Они вышли из дома, закурили и направились по подъездной аллее. Сьюзен приятно было идти рядом с кем-то, кто почти одинакового с ней роста. С остальными она чувствовала себя обычно такой высоченной!
— Мы с тобой еще не успели познакомиться поближе, — заметила Пи Джей.
— Просто я все время была чем-то занята.
— По-моему, ты нас не очень-то жалуешь, верно?
Сьюзен, секунду поразмыслив, ответила:
— Дело тут не в вас, а в этом идиотском пансионате.
Никак не могу понять, что я здесь забыла. И потом, у меня такое чувство, что по возрасту вы мне все в дочки годитесь.
И она рассмеялась.
— А правда, почему ты сюда попала? Ты ведь уже окончила институт. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать.
— Если ты хочешь узнать, почему я не вышла замуж, то это долгая история, в которой главную роль сыграли мои родители.
— Мне можно об этом не рассказывать! — фыркнула Пи Джей. — Я сама — позор семьи.
— По-моему, это единственное, что роднит тут всех нас.
— Мать мне все уши прожужжала, что такое с хорошими девочками из порядочных семей происходить не должно. А твоя?
— А моя хотела послать меня на аборт, — ответила Сьюзен.
— О Господи! Второй раз я слышу здесь это слово. — Пи Джей покачала головой. — Похоже, я живу в такой глуши, где слово «аборт» произносить просто неприлично. Как, например, слово «рак» или… — Она улыбнулась и закончила:
— Или «понос».
Сьюзен расхохоталась.
— Нужно отдать должное — чувства юмора у тебя хватает.
— Да уж!
И Пи Джей тоже рассмеялась, но, как показалось Сьюзен, смех ее казался несколько натянутым.
— Насколько я понимаю, ты училась в Бостоне. Неужели там не нашлось человека, который мог бы подсказать тебе, где сделать аборт?
— Хоть я и училась в Бостоне, Сьюзен, но росла-то в маленьком городишке. И те моральные устои, которые вбивались в меня годами, невозможно было уничтожить за один день.
Они шли по узенькой дорожке мимо низких каменных стен, потом мимо тенистых перелесков и залитых солнцем полей. Хотя было уже семь часов вечера, теплое июньское солнце еще светило вовсю. Сьюзен с интересом разглядывала разбросанные то тут, то там поместья и элегантные дома представителей местной элиты. Как не похоже на Вестчестер, размышляла она. А уж на Вьетнам тем более.
Потом она посмотрела на идущую рядом с ней девушку. Хотя Сьюзен подозревала, что та несколько наивна — впрочем, «несколько» мягко сказано, — по возрасту она была ближе всех. Она единственная из всех училась в колледже. Поэтому должна ее понять. Может, стоит ей довериться, поведать о своих сомнениях и переживаниях? И Сьюзен решилась.
Швырнув окурок на дорогу, она заявила:
— Я подумываю о том, чтобы оставить ребенка у себя.
Пи Джей удивленно посмотрела на нее:
— А отец ребенка в курсе?
— Нет, — ответила Сьюзен и почувствовала, что голову будто сдавило стальным обручем. — Он сейчас где-то во Вьетнаме.
На лице Пи Джей появилось не укрывшееся от Сьюзен удивление.
— Во Вьетнаме? А я думала, что вы против войны.
— Да, против. Вернее, были… О черт! Все так перепуталось! Может, в этом паршивом мире вообще не стоит заводить детей? — Она тряхнула головой, отбросив назад свою длинную черную гриву. — Мне кажется, я вообще болтаюсь где-то между моральными и нравственными ценностями.
— А разве это не одно и то же?
— Там, откуда я родом, нет. Мораль — это такая штука, которой ты сама руководствуешься в жизни. Например, ты сама решаешь, будешь принимать участие в войне или нет.
А нравственность — это то, что навязывается тебе извне.
Например, заставляют тебя стать членом какого-то клуба, поскольку это, видите ли, принято в твоем кругу! И этому идиотскому правилу ты обязана подчиняться, хочешь ты этого или нет, не задаваясь никакими вопросами.
Пи Джей нахмурилась.
— Я не понимаю.
Сьюзен пожала плечами.
— Ладно, забудь, это не имеет значения.
Дальше какое-то время они шли молча. Может, Пи Джей и не понимала, что Сьюзен ей говорила, но внимательно слушала.
Когда они свернули на главную улицу, Пи Джей заговорила первой:
— Сьюзен, ты не возражаешь, если мы зайдем в магазин металлических изделий?
— Нисколько. А что тебе там понадобилось?
— Не что, а кто. Парень, с которым я недавно познакомилась, Питер, он здесь работает.
Теперь пришла очередь Сьюзен удивляться:
— Парень?
— Только, пожалуйста, не говори никому, — попросила Пи Джей.
— Не беспокойся.
Сьюзен поняла, что в свое время Пи Джей расскажет ей все.
Когда они подошли к стеклянным дверям магазинчика, Пи Джей вдруг коснулась ее руки.
— Знаешь, у меня один знакомый парень погиб во Вьетнаме, с которым мы вместе учились в институте, — вдруг доверительно сообщила она.
— Давно?
— Да нет, не очень.
Сьюзен покачала головой.
— Будь она проклята, эта война.
— Девчонки из нашего института переписываются с ребятами, которые служат во флоте, чтобы их как-то поддержать. Я тоже хотела, да Фрэнк не разрешил.
— А кто это Фрэнк?
— Дружок мой, отец ребенка.
— Он прав, Пи Джей. Не к чему солдатам думать, будто мы одобряем эту войну.
— По-моему, Фрэнк поступил в университет только потому, чтобы избежать призыва.
— Это не означает, что он плохой человек.
— Я с тобой не согласна. Наши ребята не виноваты, что их послали воевать.
Сьюзен, вынув руку из кармана джинсов, взялась за ручку двери.
— Они-то, может, и нет, а вот Дэвид — да.
И она толкнула дверь магазинчика. Раздался звонок, и они вошли.
Пи Джей встала в проходе, ожидая, когда он освободится.
— Пойду посмотрю, какие тут у них гайки и болты, — сказала Сьюзен. — Он настолько хорош, что, по-моему, тебе не терпится остаться с ним наедине.
Пи Джей улыбнулась и проводила взглядом Сьюзен; та, свернув в соседний проход, скрылась за стеллажами с наждачной бумагой. Потом повернулась к Питеру, недоумевая, что ее сюда занесло. Когда они познакомились в кафе «Капля росы», она рассказала ему, что ухаживает за престарелой больной тетушкой. Вообще-то Пи Джей никогда не обманывала парней, придумывая небылицы только затем, чтобы привлечь к себе внимание, но здесь был другой случай: она не собиралась говорить ему, что беременна.
Она взглянула на свое старушечье платье из небеленого муслина на кокетке, которая проходила как раз под грудью, отлично скрывая выпирающий живот.
— Глазам своим не верю! — раздался звонкий мужской голос с чуть заметным местным акцентом.
Пи Джей подняла голову и заглянула в потрясающие глаза Питера — бирюзовые, окаймленные темными, густыми ресницами, каких она никогда не видела.
— Привет, — улыбнулась она.
В свете неоновых ламп он был так же хорош, как и в полумраке бара.
Положив руку на электропилу, Питер поиграл мощными бицепсами, выпирающими из-под голубой футболки.
Тогда он сказал Пи Джей, что ему восемнадцать — на два года меньше, чем ей. Однако у него была фигура зрелого мужчины.
— Хочешь что-нибудь купить или пришла на меня посмотреть? — улыбнулся он.
Пи Джей растаяла от его улыбки, но лишь кокетливо пожала плечами.
— Похоже, электропила мне пока не понадобится, — заметила она.
— Ты хочешь сказать, что твоя тетушка не собирается пока заставлять тебя отрабатывать свое содержание?
При упоминании о несуществующей тетушке Пи Джей почувствовала укор совести, но заставила себя рассмеяться.
Питер провел рукой по мощным бицепсам, снова поиграл ими, отчего они стали казаться еще больше.
— Значит, ты пришла договориться со мной о встрече?
Пи Джей коснулась кончиком пальца его бицепсов, взглянула в глаза. Она понимала, что шутит с огнем, но ничего не могла с собой поделать. Он был так хорош и смотрел на нее таким любящим взглядом, словно она — единственная женщина во всем мире, даже дух захватывало. Если она немножко и пококетничает, то кому от этого хуже? Все равно это ненадолго — через пару месяцев никуда носа не высунешь. А пока почему бы не провести время себе в удовольствие.
— Да, — ответила она наконец. — Именно за этим. Ты мне дашь свой номер телефона, а я тебе позвоню. Если ты будешь названивать, мне не поздоровится от тети.
Она еще раз провела рукой по его бицепсам, отметив, что он даже зажмурился от удовольствия.
Достав из кармана футболки огрызок карандаша, он поспешно что-то черкнул на обратной стороне товарного чека.
— Я дам тебе оба телефона — рабочий и домашний.
Пи Джей взяла бумажку. Питер улыбнулся.
— Только позвони поскорее, ладно? — проговорил он тихим голосом.
— Ну конечно, — ответила Пи Джей. — А сейчас мне пора. Кузина уже совсем заждалась.
Еще одна ложь! Ну и ладно! И, повернувшись, Пи Джей отправилась искать Сьюзен.
Прошло несколько дней, потом несколько недель. Каждый день Пи Джей собиралась позвонить Питеру, и каждый раз у нее находились отговорки. И самыми главными из них были ее беременность и его молодость. Но каждую ночь, лежа в постели, Пи Джей представляла себе его улыбку, его сильное, стройное тело. Мысли о Питере позволяли ей на какое-то время выбросить из головы Фрэнка, заглушить боль, которую он ей причинил.
Не раз Пи Джей приходило в голову, что она может заставить Питера жениться на ней. Часами лежала она без сна, воображая себе, какая замечательная жизнь ожидает их в этом маленьком городишке. Она родит ребенка, и они с Питером станут вместе его воспитывать. Потом у них родятся еще дети, много детей: одни — с ее каштановыми волосами и его бирюзовыми глазами, другие — с его черными волосами и ее зелеными глазами. Это будут изумительные дети! У них будет потрясающая жизнь! Ни тебе родителей, которым нужно докладывать буквально обо всех своих поступках, ни тебе честолюбивых помыслов! Никого и ничего, кроме Питера! Сильного, красивого мужчины, полного сексуальной привлекательности. Она научится консервировать овощи и фрукты. Полки у них будут ломиться от всевозможных припасов, которые так приятно, будет есть холодной, снежной зимой. Осенью она будет печь вкусные пироги с яблоками. О карьере своей она и думать забудет. Зачем ей какая-то карьера, если у нее теперь есть Питер, любящий, заботливый муж… Однако ночь сменялась рассветом, и Пи Джей начинала трезво смотреть на вещи — такая жизнь, монотонная, однообразная, уже через неделю ей надоест. Кроме того, Питер заслуживал более честного к себе отношения. Поэтому время шло, а Пи Джей не звонила ему, хотя бумажку с телефонами выбрасывать не собиралась. Сунула в ящик стола, просто так, на всякий случай.
Однажды — это случилось в конце июля — Пи Джей ворвалась в комнату Сьюзен и с разбегу бросилась на кровать.
— Нет, ты ни за что не поверишь! — простонала она.
Сьюзен, сидя на корточках возле шкафа, разбрасывала во все стороны свои вещи.
— Подожди, не трогай меня, у меня горе: джинсы на животе не сходятся.
Пи Джей залилась веселым смехом.
— Рано или поздно это должно было случиться, ты ведь на пятом месяце, забыла?
— Равно как и ты! — бросила в ответ Сьюзен и, опустившись на пол, бросила в воздух очередную партию вещей.
— Я знаю, что мне нужно! — закричала она. — Сарафан!
В комнате стояла такая жара, что дышать было нечем, и неудивительно, ведь она находилась под самой крышей.
— Может, Поп подбросит нас вечерком до города? — заметила Пи Джей. — Сама я туда ни за что не дойду, устала ужасно, а в субботу мне нужно будет одеться поприличнее.
— Что, ответственное свидание с тем накачанным парнем? — усмехнулась Сьюзен.
— Нет. — Упоминание о Питере Пи Джей несколько удивило, поскольку Сьюзен не заговаривала о нем с того вечера, когда они заходили в магазин металлических изделий. — Родители собираются приехать в субботу, мама только что звонила.
— Везет тебе как утопленнику. А еще Национальную гвардию отозвали обратно в Кливленд. Ну и неделька выдалась!
Сначала расовые волнения, а теперь — твои родители.
— Если выбирать между родителями и Кливлендом, то я предпочла бы быть в Кливленде.
В тот момент Сьюзен обнаружила в своем гардеробе какую-то выцветшую хламиду.
— Как ты думаешь, что, если отсюда отрезать рукава? В обморок не упадут от такого наряда?
— О чем ты? Джинни и не такое носит, и то ничего.
Надевай смело. Хорошо бы еще мои родители тебя в этом увидели. Может, тогда поняли бы, в какое гнусное место они меня запихнули.
— Ну и что дальше? Забрали бы тебя домой?
— Откуда я знаю, Сьюзен.
Пи Джей перекатилась на живот и откинула с лица каштановую прядь. За время пребывания в Ларчвуд-Холле волосы сильно отросли. Обычно она носила их короче, однако услуги парикмахера в пансионате не предусматривались.
— А я ведь так и не позвонила Питеру. Постоянно преследует чувство, будто он мне нужен лишь для того, чтобы не думать о Фрэнке, — с грустью произнесла она.
— О Фрэнке ты не перестаешь думать только потому, что тебе больше нечего делать.
— Вовсе нет, просто я его еще люблю.
— Он самый настоящий подонок, Пи Джей, ведь он тебя бросил. Мой тебе совет — выбрось его из головы.
— Не предполагал, что вы способны упасть в обморок, — усмехнулся доктор, убирая от нее тампон с нашатырем.
— Я забыла сегодня позавтракать! — выпалила Джинни. — И если вы кому-то расскажете о том, что произошло, вы очень пожалеете!
Врач выпрямился и взглянул на Джинни.
— Не советую вам, моя милая, разговаривать со мной в таком тоне. Мне столько же хочется ублажать богатеньких, дурно воспитанных девиц, сколько вам находиться в подобном заведении. Я хороший врач и заслуживаю уважения. Надеюсь, мы понимаем друг друга?
Джинни промолчала. А если бы раскрыла рот, из неги вылетели бы очередные ругательства.
— Я ничего не скажу мисс Тейлор, — продолжал доктор. — Но не потому, что боюсь ваших угроз, а в силу врачебной этики.
У него были такие густые седые брови, которых Джинни никогда не видела. Когда он говорил, брови двигались вверх-вниз, поэтому выражения его старых серых глаз видно не было, но Джинни понимала, что говорит он серьезно. Более того, он не поднял ее на смех. И она почувствовала вдруг угрызения совести.
— Спасибо, — тихо проговорила она.
Он присел перед ней на корточки.
— Что, боишься шприцев, Джинни?
Она отвернулась и взглянула в окно.
— И врачей тоже?
Джинни, переплетя пальцы рук, мечтала лишь об одном — о сигаретке.
— Наверное, имеется печальный опыт?
Что она могла ему сказать, если и сама не знала?
— Что ж, придется тебе немного потерпеть. Я постараюсь при обследовании не причинять тебе боли, но мне потребуется твоя помощь. Ты ведь поможешь мне, Джинни?
Не отрывая глаз от окна, она наконец ответила:
— Да.
Пока доктор ее осматривал, Джинни с ног до головы покрылась потом. Он, видимо, неплохой мужик, хотя брови у него те еще; во всяком случае, не сделал ей так больно, как когда-то тот тип, но… Единственное, что она хотела, это избавиться от ребенка; не может она оставаться здесь еще на целых полгода! Должен же быть какой-то выход!
— Возможно, сегодня из-за падения внизу живота почувствуешь боль. Если она будет сильной, попроси мисс Тейлор позвонить мне.
— Хорошо.
Значит, все-таки ее усилия не пропали даром! Может быть, этот ребенок не сидит в ней так крепко. Она немного успокоилась, перестала потеть.
— На сегодня все, Джинни. Увидимся в следующем месяце, — сказал врач. — Скажи мисс Левин, что она может заходить.
Джинни слезла с кресла и одернула юбку.
— Спасибо, доктор, — искренне поблагодарила она и вышла из комнаты.
В холле ожидала Сьюзен. Длинные волосы висят сосульками, поверх потрепанных джинсов мятая футболка, ноги немного опухли из-за беременности, обуты в немыслимые кожаные сандалии. Хиппи паршивая! Хиппи… И вдруг Джинни как громом поразило. Ведь хиппи принимают наркотики. А наркотики запросто могут погубить ребенка. Ну конечно! Как же она раньше не догадалась! Пора быть поласковее со Сьюзен. У нее наверняка есть наркотики, которые помогут избавиться от ребенка. Да, пора изменить отношения с ней.
Джинни ласково улыбнулась Сьюзен.
— Доктор говорит, что ты можешь войти, — сладким голосом проворковала она и добавила:
— Ничего мужик, правда?
Сьюзен вопросительно глянула на нее.
— Не знаю… Ну если ты так говоришь… — пробормотала она и, обойдя Джинни, зашла в музыкальную комнату.
СЬЮЗЕН
Она решила не отдавать ребенка на воспитание чужим людям. Сидя на кровати, Сьюзен методично соскабливала восковые подтеки с бутылки кьянти многолетней выдержки. Они с Дэвидом постоянно пили это вино — только таким способом можно было заполучить зеленые бутылки в плетеных корзиночках, чтобы потом использовать их в качестве подсвечников. Вкус вина ей не нравился, но она любила Дэвида и способна была пойти ради него и не на такие жертвы.Сьюзен уже предприняла попытки отыскать его. Если бы он только сказал, где именно собрался служить — в армии ли, во флоте, — было бы куда проще его отыскать.
Так нет же, бросил только: «Я завербовался. Уезжаю во Вьетнам». Где теперь его найти? Даже Аллан, с которым Дэвид жил в одной комнате, куда-то исчез. Возможно, потребуются долгие месяцы, а то и годы на розыски Дэвида, но ребенок ждать не собирался. Ну почему она оказалась такой идиоткой! Нужно было рассказать ему все. А теперь мучайся… Задумавшись, Сьюзен принялась растирать пальцами комочек воска.
Если она не откажется от ребенка, родители придут в ужас, не станут с ней даже разговаривать. Ну и ладно, без их разговоров обойдется как-нибудь. А что, если нет? — вдруг вкралась мыслишка. Ничего, не пропадет, отмахнулась от нее Сьюзен. Бросит институт, устроится на работу, будет обеспечивать и себя, и ребенка. Проживет как-нибудь и без папочкиных денег. Снимет какую-то сумму со счета, который открыл для нее дедушка, поселится в каком-нибудь не очень престижном районе — деньги нужно экономить! — и наймет няньку, чтобы сидела с ребенком, пока сама она будет на работе.
Но дешевую квартирку отыскать сложно. Их позанимали наркоманы. Живут по несколько семей в каждой квартире, спят на полу на матрацах в сине-серую полоску, заклеили стены плакатами и афишами, наплодили детей и живут себе поживают, колются да «травку» покуривают.
Против последней она не очень возражала — они с Дэвидом и сами любили ею побаловаться, однако всегда знали меру. И все-таки в подобном месте, вонючем, прокуренном, нечего и думать о воспитании ребенка. Придется найти что-нибудь другое. Только что?
Сьюзен поглядела на свои длинные пальцы. Ну почему она не сказала Дэвиду о ребенке, почему не смогла переступить через свое воспитание? увы, не смогла… Хотя в глубине души ненавидела все те жизненные принципы. которые исповедовали ее родители.
«Война способствует процветанию экономики», — втолковывал ей отец.
«Нас она не коснется, — вторила ему мать и добавляла:
— Какое счастье, что ты девочка. Впрочем, родись ты мальчиком, папины друзья устроили бы тебе отсрочку от призыва, как это сделали Дэвиду Зигелю и сыну Натана Кейджа. Людям нашего круга никакая война нипочем».
Вот их ценности Вот их мораль! Мальчики из бедных семей должны отправляться на войну и там умирать, а для папенькиных сынков, у родителей которых полно денег и везде свои люди, находятся всевозможные пути избежать службы в армии.
Девочки, чьи родители едва сводят концы с концами, могут рожать детей без отцов сколько угодно, им не возбраняется, а для Сьюзен Левин, дочери таких высокопоставленных родителей — табу.
Потеряв над собой контроль, Сьюзен швырнула пустую бутылку в стену. Раздался громкий стук, но бутылка осталась целой и невредимой, даже не треснула; какое толстое стекло, даже при желании не разбить.
В дверь постучали.
— Сьюзен, с тобой все в порядке?
О Господи! Опять эта Джинни! В последнюю неделю эта особа ей проходу не дает, так и вьется вокруг нее: то ли в подруги набивается, то ли ей что-то срочно понадобилось.
— Джинни, у меня ужасно болит голова, увидимся за обедом.
— Я как раз поднималась к тебе, как вдруг услышала грохот. Ничего не случилось?
— Ладно, входи, — со вздохом сдалась Сьюзен.
Дверь отворилась, и на пороге появилась Джинни. Поверх мини-юбки была какая-то длинная кофта, отчего та казалась еще короче. «Ничего себе будущая мать, — подумала Сьюзен. — Сказать кому — обхохочешься!»
— Какая у тебя миленькая комнатка! — восторженно протянула Джинни.
Комната, в которой поселилась Сьюзен, располагалась в мансарде. Потолок шел под уклон, и Сьюзен сразу же решила оклеить ее антивоенными плакатами и афишами с изображением Боба Дилана и других рок-музыкантов. Маленький столик был завален книгами и газетами. Те, что не уместились на столе, валялись на полу. На туалетном столике стоял какой-то конусообразный сосуд, распространявший едкий запах ладана.
— Ты действительно занимаешься всей этой антивоенной чепухой? — удивилась Джинни, разглядывая плакаты.
Сьюзен спустила ноги с кровати и, взглянув на Джинни, холодно заметила:
— Ты сюда пришла ведь не просто так, есть причина.
Так что же тебе понадобилось?
Переложив книги со стула на пол, Джинни уселась.
— Понимаешь, этот ребенок в животе мне уже осточертел.
— Мне это знакомо.
— У меня нет времени сидеть здесь и ждать, пока он созреет, мне нужно срочно попасть в Лос-Анджелес, если я хочу стать актрисой. Нельзя терять столько времени: когда он родится, мне будет почти восемнадцать. Совсем старуха!
— Так что ты хочешь от меня? Поверь, Джинни, если бы я знала способ, как заставить его расти быстрее, я бы сама воспользовалась им.
— Наркотики. У тебя есть какие-нибудь наркотики?
— Что?!
— Да брось ты притворяться, Сьюзен! Ты же хиппи, значит, потребляешь наркотики. Они все этим занимаются.
Сьюзен расхохоталась.
— Извини, подружка, но здесь ты ошиблась. Я и в самом деле время от времени покуривала «травку»…
Сьюзен запнулась и нахмурилась. В ту ночь, когда она забеременела, они с Дэвидом как раз накурились гашиша.
Но не станешь же распространяться об этом с Джинни!
— Я делала это исключительно ради повышения своего уровня сознания, а не с целью разрушения собственного тела, — закончила она.
— Я вовсе не собираюсь разрушать свое тело, хочу только уничтожить этого треклятого ребенка.
— Это отвратительно!
— Послушай, Сьюзен, кое-кому из нас приходится не так-то легко, как остальным.
В глазах Джинни, подведенных черным карандашом, не было ни капли страха, один леденящий холод. Сьюзен даже поежилась.
— Почему ты думаешь, что кому-то из нас приходится легко?
— Ха-ха-ха! — рассмеялась Джинни, откинув назад спутанную гриву волос. — Королева бросает мне вызов! Та самая королева, чей папаша оплачивает все счета и которая не задумывается над тем, где взять кусок хлеба, да и будет ли он, этот кусок!
— Послушай, Джинни. Но ведь ты тоже находишься в этом дорогостоящем пансионате. Значит, и твои счета кто-то оплачивает. Так что говорить об этом не стоит!
— Знаешь, я пришла к тебе не ради себя. Просто думала, что ты поможешь мне избавиться от ребенка. — Она встала и отправилась к двери. — Похоже, я ошиблась. Оказывается, ты такая же, как все остальные.
— Джинни! — окликнула ее Сьюзен.
— Да пошла ты! — бросила та и захлопнула за собой дверь.
Вечером за ужином Джинни так ни разу и не взглянула в сторону Сьюзен. Сьюзен, отказавшись от пирога с клубникой, который испекла миссис Хайнс (врач предупредил, что у нее широкая кость и она очень легко может набрать лишний вес), и, извинившись, встала из-за стола и отправилась в гостиную смотреть новости.
Показывали снятую с воздуха десятитысячную толпу, готовую выступить в Вашингтоне против нищеты и дискриминации. Репортаж назывался «Воскресший город». В нем сообщалось о том, что большинство населения столицы проживает в трущобах и больше не желает мириться с таким положением.
Сьюзен, вытянувшись на неудобном диване, внимательно глядела на экран. Положив голову на валик дивана, покрытый самодельным покрывалом, она почувствовала, что в висок ей уперлось что-то твердое, но не обратила на это внимания. Она разглядывала толпу, мечтая быть среди собравшихся и сокрушаясь по поводу того, что это невозможно. Потом бурлящую людскую массу сменило застывшее изображение американского флага, по которому пробежали сообщения о потерях, понесенных американскими войсками во Вьетнаме за неделю, — двадцать три убитых, восемьдесят семь раненых. Дэвид… Господи! Нет ли среди них Дэвида?
Дверь в гостиную приоткрылась, и показалась голова Пи Джей.
— Я собираюсь прогуляться по городу. Может, составишь мне компанию?
.Сьюзен, откинув волосы с лица, проговорила:
— А почему бы и нет? Я уже увидела все, что мне хотелось.
Они вышли из дома, закурили и направились по подъездной аллее. Сьюзен приятно было идти рядом с кем-то, кто почти одинакового с ней роста. С остальными она чувствовала себя обычно такой высоченной!
— Мы с тобой еще не успели познакомиться поближе, — заметила Пи Джей.
— Просто я все время была чем-то занята.
— По-моему, ты нас не очень-то жалуешь, верно?
Сьюзен, секунду поразмыслив, ответила:
— Дело тут не в вас, а в этом идиотском пансионате.
Никак не могу понять, что я здесь забыла. И потом, у меня такое чувство, что по возрасту вы мне все в дочки годитесь.
И она рассмеялась.
— А правда, почему ты сюда попала? Ты ведь уже окончила институт. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать.
— Если ты хочешь узнать, почему я не вышла замуж, то это долгая история, в которой главную роль сыграли мои родители.
— Мне можно об этом не рассказывать! — фыркнула Пи Джей. — Я сама — позор семьи.
— По-моему, это единственное, что роднит тут всех нас.
— Мать мне все уши прожужжала, что такое с хорошими девочками из порядочных семей происходить не должно. А твоя?
— А моя хотела послать меня на аборт, — ответила Сьюзен.
— О Господи! Второй раз я слышу здесь это слово. — Пи Джей покачала головой. — Похоже, я живу в такой глуши, где слово «аборт» произносить просто неприлично. Как, например, слово «рак» или… — Она улыбнулась и закончила:
— Или «понос».
Сьюзен расхохоталась.
— Нужно отдать должное — чувства юмора у тебя хватает.
— Да уж!
И Пи Джей тоже рассмеялась, но, как показалось Сьюзен, смех ее казался несколько натянутым.
— Насколько я понимаю, ты училась в Бостоне. Неужели там не нашлось человека, который мог бы подсказать тебе, где сделать аборт?
— Хоть я и училась в Бостоне, Сьюзен, но росла-то в маленьком городишке. И те моральные устои, которые вбивались в меня годами, невозможно было уничтожить за один день.
Они шли по узенькой дорожке мимо низких каменных стен, потом мимо тенистых перелесков и залитых солнцем полей. Хотя было уже семь часов вечера, теплое июньское солнце еще светило вовсю. Сьюзен с интересом разглядывала разбросанные то тут, то там поместья и элегантные дома представителей местной элиты. Как не похоже на Вестчестер, размышляла она. А уж на Вьетнам тем более.
Потом она посмотрела на идущую рядом с ней девушку. Хотя Сьюзен подозревала, что та несколько наивна — впрочем, «несколько» мягко сказано, — по возрасту она была ближе всех. Она единственная из всех училась в колледже. Поэтому должна ее понять. Может, стоит ей довериться, поведать о своих сомнениях и переживаниях? И Сьюзен решилась.
Швырнув окурок на дорогу, она заявила:
— Я подумываю о том, чтобы оставить ребенка у себя.
Пи Джей удивленно посмотрела на нее:
— А отец ребенка в курсе?
— Нет, — ответила Сьюзен и почувствовала, что голову будто сдавило стальным обручем. — Он сейчас где-то во Вьетнаме.
На лице Пи Джей появилось не укрывшееся от Сьюзен удивление.
— Во Вьетнаме? А я думала, что вы против войны.
— Да, против. Вернее, были… О черт! Все так перепуталось! Может, в этом паршивом мире вообще не стоит заводить детей? — Она тряхнула головой, отбросив назад свою длинную черную гриву. — Мне кажется, я вообще болтаюсь где-то между моральными и нравственными ценностями.
— А разве это не одно и то же?
— Там, откуда я родом, нет. Мораль — это такая штука, которой ты сама руководствуешься в жизни. Например, ты сама решаешь, будешь принимать участие в войне или нет.
А нравственность — это то, что навязывается тебе извне.
Например, заставляют тебя стать членом какого-то клуба, поскольку это, видите ли, принято в твоем кругу! И этому идиотскому правилу ты обязана подчиняться, хочешь ты этого или нет, не задаваясь никакими вопросами.
Пи Джей нахмурилась.
— Я не понимаю.
Сьюзен пожала плечами.
— Ладно, забудь, это не имеет значения.
Дальше какое-то время они шли молча. Может, Пи Джей и не понимала, что Сьюзен ей говорила, но внимательно слушала.
Когда они свернули на главную улицу, Пи Джей заговорила первой:
— Сьюзен, ты не возражаешь, если мы зайдем в магазин металлических изделий?
— Нисколько. А что тебе там понадобилось?
— Не что, а кто. Парень, с которым я недавно познакомилась, Питер, он здесь работает.
Теперь пришла очередь Сьюзен удивляться:
— Парень?
— Только, пожалуйста, не говори никому, — попросила Пи Джей.
— Не беспокойся.
Сьюзен поняла, что в свое время Пи Джей расскажет ей все.
Когда они подошли к стеклянным дверям магазинчика, Пи Джей вдруг коснулась ее руки.
— Знаешь, у меня один знакомый парень погиб во Вьетнаме, с которым мы вместе учились в институте, — вдруг доверительно сообщила она.
— Давно?
— Да нет, не очень.
Сьюзен покачала головой.
— Будь она проклята, эта война.
— Девчонки из нашего института переписываются с ребятами, которые служат во флоте, чтобы их как-то поддержать. Я тоже хотела, да Фрэнк не разрешил.
— А кто это Фрэнк?
— Дружок мой, отец ребенка.
— Он прав, Пи Джей. Не к чему солдатам думать, будто мы одобряем эту войну.
— По-моему, Фрэнк поступил в университет только потому, чтобы избежать призыва.
— Это не означает, что он плохой человек.
— Я с тобой не согласна. Наши ребята не виноваты, что их послали воевать.
Сьюзен, вынув руку из кармана джинсов, взялась за ручку двери.
— Они-то, может, и нет, а вот Дэвид — да.
И она толкнула дверь магазинчика. Раздался звонок, и они вошли.
ПИ ДЖЕЙ
Питер был занят — показывал покупателю электропилу.Пи Джей встала в проходе, ожидая, когда он освободится.
— Пойду посмотрю, какие тут у них гайки и болты, — сказала Сьюзен. — Он настолько хорош, что, по-моему, тебе не терпится остаться с ним наедине.
Пи Джей улыбнулась и проводила взглядом Сьюзен; та, свернув в соседний проход, скрылась за стеллажами с наждачной бумагой. Потом повернулась к Питеру, недоумевая, что ее сюда занесло. Когда они познакомились в кафе «Капля росы», она рассказала ему, что ухаживает за престарелой больной тетушкой. Вообще-то Пи Джей никогда не обманывала парней, придумывая небылицы только затем, чтобы привлечь к себе внимание, но здесь был другой случай: она не собиралась говорить ему, что беременна.
Она взглянула на свое старушечье платье из небеленого муслина на кокетке, которая проходила как раз под грудью, отлично скрывая выпирающий живот.
— Глазам своим не верю! — раздался звонкий мужской голос с чуть заметным местным акцентом.
Пи Джей подняла голову и заглянула в потрясающие глаза Питера — бирюзовые, окаймленные темными, густыми ресницами, каких она никогда не видела.
— Привет, — улыбнулась она.
В свете неоновых ламп он был так же хорош, как и в полумраке бара.
Положив руку на электропилу, Питер поиграл мощными бицепсами, выпирающими из-под голубой футболки.
Тогда он сказал Пи Джей, что ему восемнадцать — на два года меньше, чем ей. Однако у него была фигура зрелого мужчины.
— Хочешь что-нибудь купить или пришла на меня посмотреть? — улыбнулся он.
Пи Джей растаяла от его улыбки, но лишь кокетливо пожала плечами.
— Похоже, электропила мне пока не понадобится, — заметила она.
— Ты хочешь сказать, что твоя тетушка не собирается пока заставлять тебя отрабатывать свое содержание?
При упоминании о несуществующей тетушке Пи Джей почувствовала укор совести, но заставила себя рассмеяться.
Питер провел рукой по мощным бицепсам, снова поиграл ими, отчего они стали казаться еще больше.
— Значит, ты пришла договориться со мной о встрече?
Пи Джей коснулась кончиком пальца его бицепсов, взглянула в глаза. Она понимала, что шутит с огнем, но ничего не могла с собой поделать. Он был так хорош и смотрел на нее таким любящим взглядом, словно она — единственная женщина во всем мире, даже дух захватывало. Если она немножко и пококетничает, то кому от этого хуже? Все равно это ненадолго — через пару месяцев никуда носа не высунешь. А пока почему бы не провести время себе в удовольствие.
— Да, — ответила она наконец. — Именно за этим. Ты мне дашь свой номер телефона, а я тебе позвоню. Если ты будешь названивать, мне не поздоровится от тети.
Она еще раз провела рукой по его бицепсам, отметив, что он даже зажмурился от удовольствия.
Достав из кармана футболки огрызок карандаша, он поспешно что-то черкнул на обратной стороне товарного чека.
— Я дам тебе оба телефона — рабочий и домашний.
Пи Джей взяла бумажку. Питер улыбнулся.
— Только позвони поскорее, ладно? — проговорил он тихим голосом.
— Ну конечно, — ответила Пи Джей. — А сейчас мне пора. Кузина уже совсем заждалась.
Еще одна ложь! Ну и ладно! И, повернувшись, Пи Джей отправилась искать Сьюзен.
Прошло несколько дней, потом несколько недель. Каждый день Пи Джей собиралась позвонить Питеру, и каждый раз у нее находились отговорки. И самыми главными из них были ее беременность и его молодость. Но каждую ночь, лежа в постели, Пи Джей представляла себе его улыбку, его сильное, стройное тело. Мысли о Питере позволяли ей на какое-то время выбросить из головы Фрэнка, заглушить боль, которую он ей причинил.
Не раз Пи Джей приходило в голову, что она может заставить Питера жениться на ней. Часами лежала она без сна, воображая себе, какая замечательная жизнь ожидает их в этом маленьком городишке. Она родит ребенка, и они с Питером станут вместе его воспитывать. Потом у них родятся еще дети, много детей: одни — с ее каштановыми волосами и его бирюзовыми глазами, другие — с его черными волосами и ее зелеными глазами. Это будут изумительные дети! У них будет потрясающая жизнь! Ни тебе родителей, которым нужно докладывать буквально обо всех своих поступках, ни тебе честолюбивых помыслов! Никого и ничего, кроме Питера! Сильного, красивого мужчины, полного сексуальной привлекательности. Она научится консервировать овощи и фрукты. Полки у них будут ломиться от всевозможных припасов, которые так приятно, будет есть холодной, снежной зимой. Осенью она будет печь вкусные пироги с яблоками. О карьере своей она и думать забудет. Зачем ей какая-то карьера, если у нее теперь есть Питер, любящий, заботливый муж… Однако ночь сменялась рассветом, и Пи Джей начинала трезво смотреть на вещи — такая жизнь, монотонная, однообразная, уже через неделю ей надоест. Кроме того, Питер заслуживал более честного к себе отношения. Поэтому время шло, а Пи Джей не звонила ему, хотя бумажку с телефонами выбрасывать не собиралась. Сунула в ящик стола, просто так, на всякий случай.
Однажды — это случилось в конце июля — Пи Джей ворвалась в комнату Сьюзен и с разбегу бросилась на кровать.
— Нет, ты ни за что не поверишь! — простонала она.
Сьюзен, сидя на корточках возле шкафа, разбрасывала во все стороны свои вещи.
— Подожди, не трогай меня, у меня горе: джинсы на животе не сходятся.
Пи Джей залилась веселым смехом.
— Рано или поздно это должно было случиться, ты ведь на пятом месяце, забыла?
— Равно как и ты! — бросила в ответ Сьюзен и, опустившись на пол, бросила в воздух очередную партию вещей.
— Я знаю, что мне нужно! — закричала она. — Сарафан!
В комнате стояла такая жара, что дышать было нечем, и неудивительно, ведь она находилась под самой крышей.
— Может, Поп подбросит нас вечерком до города? — заметила Пи Джей. — Сама я туда ни за что не дойду, устала ужасно, а в субботу мне нужно будет одеться поприличнее.
— Что, ответственное свидание с тем накачанным парнем? — усмехнулась Сьюзен.
— Нет. — Упоминание о Питере Пи Джей несколько удивило, поскольку Сьюзен не заговаривала о нем с того вечера, когда они заходили в магазин металлических изделий. — Родители собираются приехать в субботу, мама только что звонила.
— Везет тебе как утопленнику. А еще Национальную гвардию отозвали обратно в Кливленд. Ну и неделька выдалась!
Сначала расовые волнения, а теперь — твои родители.
— Если выбирать между родителями и Кливлендом, то я предпочла бы быть в Кливленде.
В тот момент Сьюзен обнаружила в своем гардеробе какую-то выцветшую хламиду.
— Как ты думаешь, что, если отсюда отрезать рукава? В обморок не упадут от такого наряда?
— О чем ты? Джинни и не такое носит, и то ничего.
Надевай смело. Хорошо бы еще мои родители тебя в этом увидели. Может, тогда поняли бы, в какое гнусное место они меня запихнули.
— Ну и что дальше? Забрали бы тебя домой?
— Откуда я знаю, Сьюзен.
Пи Джей перекатилась на живот и откинула с лица каштановую прядь. За время пребывания в Ларчвуд-Холле волосы сильно отросли. Обычно она носила их короче, однако услуги парикмахера в пансионате не предусматривались.
— А я ведь так и не позвонила Питеру. Постоянно преследует чувство, будто он мне нужен лишь для того, чтобы не думать о Фрэнке, — с грустью произнесла она.
— О Фрэнке ты не перестаешь думать только потому, что тебе больше нечего делать.
— Вовсе нет, просто я его еще люблю.
— Он самый настоящий подонок, Пи Джей, ведь он тебя бросил. Мой тебе совет — выбрось его из головы.