Стоун Кэтрин. Исцеление любовью

   Она встала из-за стола и, не оборачиваясь, пошла к двери. Джесс последовал за ней.
   Они направились к стоявшему неподалеку огненно-красному «корвету». Бет вынула из сумочки ключи и протянула Джессу.
   — Садись за руль, — сказала она.
   — Джесс, — услышал он у себя за спиной громкий, настойчивый и до боли знакомый голос.
   — Патрик!
   Братья всего лишь назвали друг друга по имени, но враждебный, резкий тон, которым были произнесены эти слова, заставил всех, сидевших рядом на белом пляжном песке, повернуть головы и прервать разговоры. Кругом сразу же стало очень тихо.
   То, что между молодыми Фалконерами не все ладно, давно не было ни для кого тайной. Равно как и полное одиночество, в котором оказался Джесс. Но все же до этого момента мало кто представлял себе, какая глубокая пропасть пролегла между братьями. Теперь все выплыло наружу.
   Патрик не просто произнес имя брата. Он тем самым предупредил его. Предупредил жестко, недвусмысленно, что не позволит сесть за руль и управлять автомобилем, потому что тот был пьян.
   Джесс негодующе сверкнул на брата своими зелеными глазами. И хотя он сумел взять себя в руки и сделать вид, будто ничего не произошло, Патрик все же понял его состояние.
   — Я не могу тебе позволить управлять машиной, Джесс, — угрожающе спокойно сказал он.
   — Что? — зло усмехнулся в ответ Джесс. — Извини, Патрик, но ты говоришь что-то невразумительное.
   — Говорю то, что ты слышишь: я не дам тебе вести машину.
   — А теперь послушай меня, Патрик: отстань, слышишь? Повторяю: оставь меня в покое! Бет, возьми в машину еще ящик пива. Оно нам понадобится в дороге. И сразу же открой мне одну бутылку. Не беспокойся: от быстрой езды я мигом протрезвею!
   Патрик больше не мог сдерживаться. Кажущееся спокойствие Джесса его до того взбесило, что лишило способности трезво оценивать обстановку. Он не видел, что брат тоже находится на грани срыва.
   — Пошел ты к черту! — со злостью выкрикнул Патрик.
   — Не надо так нервничать, братец, — фыркнул Джесс, внешне оставаясь совершенно спокойным. — И позволь мне поступать так, как я хочу. Едем, Бет!
   Но Бет, будто парализованная, стояла между готовыми броситься друг на друга братьями, так и не выполнив повеления Джесса взять в дорогу еще пива.
   — Может быть, действительно лучше мне вести машину? — робко промолвила она.
   Этот вопрос вызвал на лице Джесса сальную, подленькую улыбочку:
   — О конечно! Тебе просто необходимо сесть за руль!
   Изящным движением руки он перебросил Бет ключи от машины, повернулся и быстро пошел по белоснежному песку пляжа. Пройдя сквозь опасливо расступившуюся перед ним группу подростков и миновав ряд столиков, уставленных бутылками пива и заваленных пакетиками с чипсами, Джесс исчез за деревьями, подступавшими почти к самому берегу озера.
 
   В лесу существовала небольшая, пахнувшая хвоей, полянка, на которой братья-близнецы делились своими секретами и мечтаниями друг с другом. При этом Джесс проявлял весь свой природный дар рассказчика, расписывая Патрику красоты далеких и чудесных стран, о которых он прочитал массу книг. Там под покровом ночи они шепотом просили друг у друга прощения.
   Тихое «я виноват», произнесенное дуэтом под шелест крон раскинувшихся кругом сосен, относилось не только к событиям минувшего дня или вечера, но подчас и к жарким спорам, которые братья вели годами. Предметы дискуссий были известны только им двоим. Узнай о них родители, они не на шутку разволновались бы. Ибо их любимый сын старался защитить Стюарта и Розмари от нападок нелюбимого. Аргументация Патрика была спокойной и убедительной. Джесс же намеренно говорил о родителях с раздражением. Патрик спорил с ним и старался доказать, что все в их семье могло бы наладиться, если бы Джесс первым сделал шаг к примирению.
   Вот и сейчас, после безобразной сцены на берегу, Патрик последовал за Джессом в лес. На их заветной полянке он и нашел брата.
   Я виноват, Джесс! До сегодняшнего вечера я даже не догадывался о том, как ранят тебя мои упреки. Правда, прежде ты просто отмахивался от них и делал вид, будто тебе наплевать. Но теперь я вижу, что все гораздо сложнее! Ты считал и продолжаешь считать отношение к себе родителей предательством. Что ж, очень жаль! Но я не должен был тебя упрекать. А потому — виноват.
   Это я виноват, Патрик! Но ты слишком многого хочешь. Ты всегда стремился убедить меня в том, что я на самом деле гораздо лучше, чем кажусь. И считал, что я не прав по отношению к родителям. Поверь мне, я пытался изменить это отношение. Но увы, безуспешно! Все мои попытки ни к чему не привели и принесли лишь разочарование. Для меня это больнее любого наказания. Прости, я виноват, Патрик!
   Невысказанные слова витали в темноте под шумящими кронами сосен. Они были полны отчаянного желания проникнуть в страдающие сердца, но оба юноши молчали. И только после того, как где-то недалеко ухнула сова, Патрик заговорил:
   — Я не хотел устраивать тебе публичную сцену, Джесс. Но поверь, не мог разрешить вести машину!
   От меня не укрылась твоя беспомощность и даже отчаяние, Джесс. Как же я мог дать тебе сесть за руль в таком состоянии? Даже будь ты в тот момент абсолютно трезв, я бы все равно вмешался! О чем ты думал, перед тем как решил ехать ?
   Думал о том, что я скверный человек. Всегда был таким. Но и сейчас не могу тебе в этом признаться! А зол был не на тебя. Не знаю, за кого ты теперь меня принимаешь, но…
   — О чем я тогда думал? Да ни о чем! Во всяком случае — ни о чем серьезном. А если говорить откровенно, то обдумывал сказанное тобой. И решил еще раз попытаться наладить отношения с ними — я имею в виду родителей.
   — Я тоже все время об этом думаю. О них и о тебе, Джесс. И отлично понимаю, что они оба — не лучшие родители, во всяком случае по отношению к тебе…
   — Что?! — изумленно переспросил Джесс.
   В душе его шевельнулась надежда. Неужели в этих сложных отношениях с родителями Патрик встал на его сторону? И это притом, что те обожали Патрика, а он сам тоже очень любил как Стюарта, так и Розмари! Но что-то подсказывало Джессу, что сейчас больше не надо ни о чем расспрашивать брата.
   Патрик верит в тебя! Все еще верит. Не разрушай этой веры! Не говори ему правды! Не надо рассказывать о своем одиночестве, блуждании в темноте и растущем чувстве неполноценности!
   Но что-то властно заставило Джесса признаться:
   — Я не похож на тебя, Патрик.
   — Ты — это ты, Джесс! Они же — твои родители, которые должны, но не хотят тебя понять. И, откровенно говоря, не думаю, чтобы когда-нибудь поняли.
   А сердце Джесса твердило: «Пусть все это действительно так! Но нельзя терять надежды».
   — Я еще раз попытаюсь, Патрик!
   Да, я постараюсь с ними помириться! И эти попытки будут куда более упорными, нежели ты думаешь, Патрик! Причем они уже не будут причинять мне боль, как раньше…
   Следующий день выдался солнечным и теплым. Свежий ветерок ласкал белые берега. Но в центре озера он вздымал высокие сердитые волны.
   Оба праправнука Грейдона Уильямсона были искусными и опытными яхтсменами, а потому решили поспорить с ветром. На руле сидел Джесс, который решил нести вахту в этот первый радостный и счастливый день их примирения. Ему хотелось бороться с ураганным ветром, победить его и заставить смириться.
   — Давай поменяемся! — предложил Патрик. — Разреши теперь мне сесть на руль.
   Патрик поднялся со скамейки и встал во весь рост. Он не ожидал, что в этот момент Джесс изменит курс. Но тот уже положил руль направо. Резкий поворот яхты и сильнейший порыв ветра чуть было не выбросил Патрика за борт. Он покачнулся и сильно ударился головой о стрелу мачты, на которой крепился парус. Джесс вскочил и, бросив руль, хотел схватить брата за руки. Но тот, схватившись за висок, отступил на шаг.
   — Патрик! — в ужасе воскликнул Джесс, увидев кровь на виске брата.
   Лицо Патрика выражало одновременно изумление и страх. Очевидно, он подумал, что Джесс нарочно все это подстроил, и радостное чувство примирения с братом моментально сменилось ощущением смертельной вражды.
   — Патрик! — неистово закричал Джесс.
   Но Патрик отступил еще на шаг, закачался и свалился за борт. Джесс бросился за ним и, держась одной рукой за борт яхты, другой схватил брата за ворот пиджака. Однако Патрик вырвался и попытался ударить Джесса. Тот увернулся. Но Патрик вновь набросился на него. На мгновение оба погрузились в воду с головой. Но сейчас же снова оказались на поверхности. Патрик с каждым мгновением становился все более агрессивным и уже несколько раз чуть было не попал брату кулаком в лицо. Но Джесс, понимая, что Патрик уже не контролирует себя, пытался увертываться от ударов и одновременно старался не дать ему погрузиться в воду с головой, опасаясь, что в подобном состоянии тот может не выплыть. При этом Джесс не отвечал на удары брата, пытаясь таким образом успокоить его и дать возможность прийти в себя.
   Со стороны берега донесся нараставший рокот. Джесс обернулся и увидел, что к ним спешит спасательный катер. Но в тот же момент почувствовал, что с братом произошло нечто ужасное. Патрик как-то сразу обмяк, больше не сжимал кулаки, и Джесс понял, что он вот-вот пойдет ко дну. Патрик был без сознания! Джесс похолодел от ужаса. И только смутно видел, как над ними навис нос спасательного катера…
   — Я виноват! — шептал Джесс, наклоняясь над бесчувственным братом, лежавшим на дне катера. — Прости меня! Я виноват!
   Слова Джесса слышали подростки — мальчишки и девчонки, подоспевшие на помощь и теперь сидевшие на скамейках вдоль бортов. Все они были свидетелями ссоры между братьями, произошедшей накануне на берегу. После эти юные наследники и наследницы огромных состояний, собравшись в кружок, делились впечатлениями. Кто-то сказал, что если бы взглядом можно было убить человека, то Патрик Фалко-нср свалился бы замертво. Остальные дружно с этим согласились.
   Неудивительно, что теперь, сидя в спасательном катере, они с подозрением смотрели на Джесса. Чему в немалой степени способствовала и его фраза, обращенная к лежащему Патрику: «Я виноват!» К тому же никто из них не видел, что Патрик сам ударился о стрелу мачты.
   Стюарт и Розмари одними из последних узнали о случившемся от своих лучших друзей — Леоноры и Доминика Сент-Джон. Эта пара с нескрываемым злорадством рассказала им все о происшествии, которого сами они не видели. Но зато их дочь Габриела почему-то оказалась на спасательном катере, поспешившем на помощь братьям. Она-то и услышала, как Джесс умолял умиравшего Патрика его простить…
 
   — Ты пытался убить родного брата!
   Таких ужасных обвинений Джесс еще от родителей не слышал.
   Со стороны же Стюарта и Розмари это было проявлением чудовищной жестокости. Оба отлично видели, что Джесс сам страдает и считает себя виновным в происшествии на озере. Но может быть, они рассуждали по-другому? Подозревали, что нынешнее угнетенное состояние Джесса как раз и объясняется досадой, оттого что его план убийства брата провалился? В их головах вполне могло родиться и не такое…
   Так или иначе, но Джессу было категорически запрещено посещать брата в больнице. И еще задолго до того, как Патрик вернулся домой, родители отправили своего непутевого сына в Брукфилд.
   Когда Патрик узнал об этом, то тут же спросил:
   — В Брукфилд? Зачем?
   — Ты сам отлично знаешь, — ответила Розмари.
   — Неужели из-за нашей ссоры? Но ведь виноват-то был я, а не Джесс! И вообще все это было сплошной глупостью.
   — Но стало причиной кое-чего очень даже серьезного, Патрик!
   Чего именно ?
   Патрик действительно ничего не мог понять. Примирение с братом. Надежды на мир в семье. А тот чудесный день на озере! И потом — тьма. Пустота…
   — Что же тогда случилось? Скажите же мне, ради Бога!
   Розмари посоветовалась с мужем. И было решено открыть Патрику тайну, пока этого не сделали другие.
   — Джесс хотел тебя убить, — сурово заявила Розмари любимому сыну.
   Тот сначала остолбенев уставился на мать, потом отрицательно покачал головой:
   — Неправда!
   — Но это так, дорогой мой! Как ни жаль, Патрик, но нам приходится открыть тебе глаза. Родной брат, которого ты так любил, пытался тебя убить.
   — Любил? Вы говорите так, будто Джесс умер! Мое отношение к нему не изменилось. Даже если он и хотел меня убить! Нет, этого не могло быть! — убежденно повторил Патрик. — Я не верю. Джесс не способен на такое!
   — Не можешь поверить, потому что ты великодушен, добр и благороден. Джесс же совершенно другой. Трудный! Ты же сам это отлично знаешь.
   — Просто вы никогда не старались его понять!
   — Старались, сынок! — заговорил Стюарт. — И мы понимали его. Всегда понимали. С самого начала нас с матерью угнетало то, что Джесс был очень… беспокойным. Врачи говорили, что мы ошибаемся. Что ж, мы согласились с ними, поскольку хотели верить в его нормальность.
   — Но теперь мы знаем правду, — добавила Розмари. — Джесс должен получить ту помощь, в которой так нуждается!
   — Я хотел бы с ним поговорить!
   — Это невозможно, с Джессом нет никакой связи.
   Розмари колебалась несколько мгновений, прежде чем сказать:
   — Для твоей же пользы, Патрик! И для пользы самого Джесса…
 
   Конечно, Фалконеры могли подать на своего непутевого сына в суд. Но при этом существовала опасность, что они сами попадут под статью об ответственности родителей за поведение своих детей. Поэтому Стюарт и Розмари выбрали другой путь — самый жестокий из всех, которые можно было купить за деньги.
   В Брукфилде, что недалеко от Колорадо-Спрингс, существовала военная академия, специально организованная для таких трудных сынков состоятельных родителей, как Джесс. Дирекция этого заведения обещала Фалконерам быстрые и надежные результаты, заверив их, что сумеют усмирить мятежный дух Джесса, сделать его послушным и дисциплинированным. Одним словом, гарантировали полное перевоспитание.
   Помимо того что брукфилдская система образования значительно отличалась от общепринятой, сама академия напоминала скорее тюрьму, нежели учебное заведение. Создавалось впечатление, что там не сомневались в преступном будущем каждого несовершеннолетнего воспитанника и загодя готовили его к тюремной камере. Воспитатели, видимо, считали, что после стен академии никакое заключение уже не покажется ему слишком тяжелым, а лишение свободы и контактов со сверстниками не станет болезненным шоком.
   Но в отличие от обычных заключенных обитатели Брукфилда практически не имели никаких прав. И если уж родители решали отдать туда свое непослушное чадо, то его пребывание в так называемой академии становилось куда более тяжелым, нежели в любой тюремной камере.
   Фалконеры выбрали такую программу пребывания Джесса в Брукфилде, при которой он был лишен возможности хотя бы раз позвонить кому-нибудь по телефону, написать или получить письмо. Более того, он должен был находиться в академии постоянно, включая праздники.
   Летних каникул в академии тоже не существовало. На этот период ее обитателей увозили в Колорадо-Рокиз — отдаленное, глухое место, откуда убежать было практически невозможно. Но даже при этом за каждым из воспитанников устанавливалось строжайшее наблюдение.
   Большинство подростков уже через неделю пребывания в Колорадо-Рокиз начинали умолять своих тиранов забрать их оттуда. Джесс никогда этого не делал, оставаясь в лагере до конца лета.
   Только через два года он снова вернулся в Монтклер. Ибо только по истечении этого срока дирекция Брукфилда уведомила Стюарта и Розмари о том, что Джесс «закончил курс», может отправляться домой и способен стать полноправным членом общества. Брукфилдские адвокаты конфиденциально заверили родителей, что их сын никогда никого не убьет. Что он далеко не глуп и способен держать себя в руках.
   В Монтклерс Джесса ждали со смешанным чувством любопытства и страха. При этом особенное нетерпение проявляла Габриела Сент-Джон. Ибо намеревалась стать ему если не женой, то постоянной любовницей.
   Габриела приняла такое решение в один из вечеров на берегу озера, поймав взгляд зеленых глаз Джесса Фалконера, хотя чуть раньше всерьез подумывала о его брате. Но этот взгляд, направленный, кстати, отнюдь не на нее, взволновал Габриелу. И она вдруг подумала, что неплохо было бы заставить Джесса Фалконера обратить на нее внимание. Пусть он сначала захочет дотронуться до нее, потом — поцеловать. Ну а после, возможно, она сумеет пробудить в нем и более интимные желания.
   Но первым делом она позволит Джессу прикоснуться к себе! Не для его, а для собственного удовольствия.
   Однако этому не суждено было сбыться: как раз в тот день, когда Габриела приняла для себя столь важное решение, произошла известная ссора между Джессом и Патриком.
   Никто не верил, что Джесс когда-нибудь сможет заслужить прощение. Никто, кроме Патрика. Правда, никто и не знал, о чем Патрик думал, во что верил и что чувствовал. Он никогда ни с кем не делился своими мыслями. Тем более связанными с Джессом и тем днем на озере. Но Габриела отлично знала, как Стюарт и Розмари Фалконеры боятся возвращения своего непутевого сына.
   Как-то раз она услышала, а вернее, подслушала разговор своих родителей.
   — Джесс будет жить в коттедже садовника, — говорила Леонора Сент-Джон. — И не получит кода от дверей главного здания. Во всяком случае, правильный номер родители ему не дадут. Поскольку не хотят, чтобы Джесс по ночам шастал по их дому!
   — Они просто боятся, как бы Джесс не решил отомстить и не зарезал обоих ночью. — усмехнулся Доминик Сент-Джон. — Кстати, если кто-то из них думает, что Джесс действительно способен на нечто подобное, то не лучше ли бы было вообще не пускать его в Монтклер? Между прочим, дверь коттеджа садовника расположена гораздо ближе к нашей, нежели к их! Позвоню-ка я сейчас Стюарту!
   — Нет, Доминик, не надо! Пожалуйста! В то, что Джесс может представлять для кого-то опасность, никто не верит. Да и сами его родители тоже. Просто хотят соблюдать осторожность. Вот и все! Думаю, что если они за кого-то и опасаются, так это за Патрика. Сам посуди, могли ли Стюарт и Розмари поселить Джесса дверь в дверь с Патриком после того происшествия на озере?
   — Так или иначе, Леонора, но я не хотел бы увидеть свою дочь рядом с Джессом Фалконером.
   — Я тоже не хотела бы видеть их вместе. И этого никогда не произойдет! Благо, Габриела сама его терпеть не может!
   Ты права, мама! Я не выношу Джесса Фалконера. Но это отнюдь не означает, что буду от него скрываться. Напротив, мне бы очень хотелось испытать чувство, которое может вызвать его насилие.
   Габриела была готова принять Джесса. Вопрос о сохранении невинности не стоял. Год назад ей уже довелось изведать сладость интимных отношений со студентом второго курса местного университета. А потом был и Джесс. Правда, тогда еще совсем зеленый и неопытный, но ведь теперь он определенно стал другим!
   И вот накануне появления здесь этого жестокого близнеца Патрика Фалконера она стояла у окна в своей спальне и смотрела на дверь коттеджа садовника. В том маленьком домике они должны встретиться.
   Об этом никто не будет знать. За исключением, может быть, Патрика. Пожалуй, и он ничего не должен знать! Впрочем, это она обдумает позже. Когда придет их с Патриком время… А оно непременно придет! Пусть Патрик поначалу даже грубо оттолкнет ее. Но после того как узнает, что она и его непутевый братец… О, это моментально вернет Патрика к реальности!
   А пока почему бы не поиграть с заблудшим грешником Джессом Фалконером?..
 
   Это было воссоединение братьев, о котором оба мечтали около двух лет. И в первый, самый волнующий момент сердца близнецов забились как одно, в полной гармонии друг с другом, стремясь к примирению, взаимной любви и преданности.
   Патрик не сомневался в чистосердечного раскаянии брата, как и в том, что Джесс стыдится содеянного.
   А Джесс верил, что Патрик искренне простил его и любит по-прежнему.
   Но все же счастье примирения не было полным. Мешали воспоминания. Память мстила за прошлое…
   Да, Патрик готов был поверить в раскаяние Джесса. Но все его надежды на окончательное и вечное примирение мгновенно рассеялись, как только он вспомнил все то, в чем следовало раскаиваться брату.
   Джесс разгадал правду по выражению лица Патрика. Понял, что брат не простил ему безрассудства, за которое чуть было не поплатился жизнью. Конечно, Джесс проявил именно безрассудство, резко изменив курс яхты в тот самый момент, когда Патрик поднялся со скамьи и, балансируя руками, пошел к корме. Но разве, поворачивая руль, Джесс хотел убить брата, утопив в озере? Нет! У него даже в мыслях не было ничего подобного! Просто ему почему-то вдруг захотелось подшутить над Патриком Глупо! И вот что из этого получилось…
   Хорошо, пусть так! Но ведь Патрик-то не знал, что его брату вздумалось над ним подшутить! А потому расценил выходку Джесса как попытку его утопить.
   Мог ли Патрик простить брата после всего этого? Наверное, нет. Да и сам Джесс винил в случившемся только себя…
   Тогда он прожил в Монтклере меньше месяца. Но и этого оказалось достаточно, чтобы местные жители поняли: молодой Фалконер прибавил к своим и без того многочисленным порокам еще и пристрастие к наркотикам!
   Они не ошибались. Особенно это стало заметно после случая на озере. Но мало кто догадывался, что даже самые сильные наркотические средства, запрещенные законом, не смогли бы заслонить в памяти Джесса воспоминание о барахтавшемся в озере и задыхавшемся Патрике…
   Когда Джесса отправили в Брукфилд, жители Монтклера не сомневались, что он уже никогда не вернется. Но Джесс вернулся. Вернулся через два года, полный надежд, светлых и радужных…
   Все время, проведенное в Брукфилде, Джесс потратил на то, чтобы стать достойным прощения брата. И достиг в этом больших успехов. В последний год его даже ставили в пример остальным воспитанникам.
   Джесс отказался от алкоголя, сигарет и наркотиков. Там же он встретил молодую интересную женщину по имени Линд-сей, также оторванную от семьи и желавшую, как и Джесс, примирения. После того как он поведал ей свою историю, Линдсей решительно сказала:
   — Постарайтесь поскорее вернуться домой и помириться с семьей. Хотя бы — с Патриком.
   Джесс уже знал, что скажет брату по возвращении. Каждое свое слово он обдумал не одну тысячу раз.
   Прости меня, Патрик! Умоляю тебя! Это была глупая шутка. И ничего больше! Поверь, сейчас я уже не тот отчаянный и безрассудный мальчишка, каким был раньше. Я хочу стать врачом. Хирургом. Если это произойдет, то я буду просить своих пациентов верить мне. И оправдаю их доверие.
   Патрик, а ты веришь в меня? Доверяешь мне? Любишь?
 
   …В дверь коттеджа кто-то постучал. Настойчиво. Энергично. Джесс подумал, что это Патрик. Конечно, он! Брат дома и хочет исповедаться перед ним, вот Патрик и пришел выслушать его исповедь!
   Джесс бросился к двери, распахнул ее и… все надежды рухнули. Он почувствовал, как стремительно падает с облаков на землю.
   — Габриела?! Что тебе нужно?
   — Привет, дорогой!
   Не обращая внимания на недоброжелательное выражение лица Джесса, она проскользнула в прихожую.
   — Что тебе от меня надо? — с раздражением переспросил Джесс.
   — Боже мой, Джесс Фалконер! Разве так встречают свою будущую невестку?
   — Кого?
   — Будущую невестку. Ты, верно, еще не знаешь, что Патрик до безумия влюблен в меня?
   — Влюблен в тебя? Этого не может быть! Никогда не поверю!
   — Что ж, придется поверить!
   Конечно, Патрик ничего подобного ей не говорил! Но когда он, будучи не в силах больше оставаться в Монткле-ре, переехал в Принстон, а Габриела — в Нью-Йорк, они стали регулярно переписываться. В марте Патрик приехал в Нью-Йорк, где оба провели несколько захватывающих уик-эндов.
   — Патрик оказался феноменальным любовником, — продолжала трещать Габриела. — Просто удивительно, что близнецы могут быть настолько непохожими друг на друга! Извини, я не хочу тебя обидеть, Джесс!
   — Между нами ничего не было, Габриела. Мы просто…
   — Просто занимались любовью. Это ты хотел сказать?
   Габриела отлично знала, что Джесс несколько иначе расценивал их редкие интимные встречи, и даже откровенно употреблял некое непристойное слово, которое она не хотела бы повторять.
   — Можешь называть это как тебе заблагорассудится, Габриела. Но любовью там и не пахло!
   — Но разве нам не было хорошо вдвоем? Сознайся, Джесс, это были чудесные часы! А могли бы стать и еще лучше. Если бы ты не уехал. Не исчез…
   — Тебе пора уходить, Габриела!
   Вот каким теперь стан Джесс! Мужчиной, который даже и не думает реагировать на ее прозрачные намеки. А где. же прежний страстный огонь? Дикий, не поддающийся описанию секс?
   — Видишь ли, Джесс, мне сейчас просто некуда уйти. Ведь через полчаса в этом доме Стюарт и Розмари дают званый обед, на который приглашены не только мои родители, но и я сама. Мы могли бы появиться в гостиной вместе с тобой. А до тех пор у нас еще есть целых тридцать минут. Разве этого мало?
   Габриела посмотрела затуманенным взглядом в глаза Джесса и положила ладошку на его обнаженную грудь. Реакция последовала незамедлительно. Джесс схватил ее руку и крепко сжал запястье. У Габриель! перехватило дыхание. Так было в то лето… И сейчас она вновь жаждала испытать в разумных рамках насилие, обещавшее холодный, расчетливый, но в то же время страстный секс.