— А зачем? — сказал кто-то в ответ.
Прутик вздрогнул: ему стало грустно и одиноко.
— Я очень устал и хочу есть, — сказал он.
— А нам-то какое дело? — насмешливо отвечали гоблины.
Прутик закусил губу.
— Я заблудился, — сердито крикнул он вслед гоблинам. — Можно, я пойду с вами?
Гоблин, шедший последним, обернулся и сказал:
— А нам все равно. Иди куда хочешь. Прутик вздохнул. Эти слова можно было принять и за приглашение. По крайней мере, они не сказали: «Нет, нельзя». Гоблины были малоприятным народцем, но Прутик помнил золотое правило: в Дремучих Лесах не следует быть чересчур щепетильным в знакомствах. Сорвав со своей руки последний виток колючей смоляной лозы, Прутик отправился вслед за ними.
— А как вас зовут? — крикнул он чуть погодя.
— Мы — гоблины-сиропщики, — ответили они хором.
Несколько секунд спустя к ним присоединились еще три гоблина, затем еще три, и еще… Все они были на одно лицо. Только по ноше, покачивающейся на плоских головах, можно было различить их. Один тащил плетеное лукошко с ягодами, другой — корзинку с узловатыми кореньями, третий — огромную желто-оранжевую тыкву.
Вдруг вся эта гудящая толпа вышла из леса и оказалась на залитой солнцем опушке. Мальчик увидел прямо перед собой построенное из розоватого воска колоссальное сооружение с просевшими окнами и покосившимися башнями. Здание это возвышалось над всеми деревьями в лесу и было таким огромным, что взглядом не охватить.
Гоблины стали оживленно переговариваться между собой.
— А вот и мы! — закричали они, устремляясь вперед. — Наконец мы дома! Наша Толстуха обрадуется нам! Она нас накормит!
Гоблины толкались, пихались локтями, стискивая Прутика со всех сторон так сильно, что он едва дышал. Он вдруг почувствовал, что толпа оторвала его от земли и понесла вперед. Полчища гоблинов-сиропщиков протащили его под стрельчатой аркой.
Оказавшись внутри сооружения, гоблины разбежались во всех направлениях. Прутик шлепнулся на пол. Зал был забит гоблинами до отказа, но прибывали новые и новые. Они наступали ему на руки, спотыкались о ноги. Прутик встал и начал было пробираться к выходу, но его старания ни к чему не привели. Его снова зажали в толпе, поволокли через зал и бросили в один из многочисленных тоннелей. Стало душно — давил спертый воздух. Теплые липкие стены светились ярко-розовым светом.
— Помогите мне! — молил Прутик гоблинов, устроивших тут настоящую кучу-малу. — Я есть хочу! — закричал он и вытащил длинную древесную смаклю из корзины, проплывавшей мимо него.
Гоблин, тащивший корзину с фруктами на голове, сердито обернулся.
— Это не для тебя, — отрезал он, отобрав у Прутика плод.
— Но я очень хочу съесть хоть что-нибудь, — ослабевшим голосом сказал Прутик.
Гоблин повернулся к нему спиной и исчез. В мальчике заклокотала ярость. У гоблинов была еда, но они не желали поделиться с ним ни кусочком. Прутик взорвался.
Гоблин с фруктами еще не успел уйти далеко. Просочившись сквозь толпу, Прутик собрался с духом и бросился гоблину под ноги, но промахнулся.
Он сел, в изумлении оглядываясь вокруг. Он упал рядом с какой-то нишей в стене. Именно туда и скользнул гоблин. Встав на ноги, Прутик мрачно усмехнулся: он загнал гоблина в угол.
— Послушай! — закричал он. — Я хочу взять у тебя вот этот фрукт и съесть.
Красные древесные плоды отливали золотом в розовом свете. У Прутика потекли слюнки — он уже предвкушал, как вонзает зубы в их сладкую, сочную мякоть.
— Я же сказал тебе, — повторил гоблин, ставя корзинку с плодами на пол, — они не для тебя. — И с этими словами он высыпал содержимое корзинки в отверстие в полу. Груз с приглушенным свистом пронесся вниз по трубе и шмякнулся: ШЛЕП!
Открыв рот от изумления, Прутик посмотрел на гоблина:
— Зачем ты это сделал?
Но гоблин удалился, не удостоив Прутика ответом. Тот в отчаянье бросился на пол.
— Мерзкое создание! — пробормотал он. Один за другим в зале стали появляться гоблины, и у каждого из них была еда — коренья, фрукты, ягоды и съедобные листья. Никто из них не обращал внимания на мальчика. Каждый, кого он просил дать ему хоть кусочек, делал вид, что не слышит его. В конце концов Прутик понял, что зря обращается к ним за помощью, и в оцепенении уставился на липкий пол. Поток гоблинов стал редеть.
Он поднял глаза, лишь когда появился последний гоблин, бранивший себя за опоздание. Гоблин суетился. Дрожащими руками он опрокинул корзинку с бочкообразными корневищами в трубу.
— Ну, наконец-то можно поесть! — вздохнул он.
«Поесть! Поесть!» — это замечательное слово застряло у Прутика в ушах. Он вскочил и бросился вслед за гоблином.
Повернув два раза налево и сделав еще один поворот на развилке, мальчик оказался в огромном, изобилующем пещерами-нишами зале. Он был круглый, с покатым куполом; потолок подпирали мощные колонны, похожие на оплывающие свечи. Воздух был насыщен тем же густым приторно-сладким запахом, казалось, даже кожа от него становится липкой.
В зале стало тихо, хотя он и был набит до отказа. Гоблины-сиропщики, раскрыв рты и выпучив глаза, уставились в какую-то точку в центре куполообразного потолка. Прутик увидел, куда они глядят: с потолка медленно спускалась труба. Из нее вылетали клубы розового пара, и из-за влаги в зале стало совсем нечем дышать. Труба опустилась, и конец ее повис в нескольких дюймах над огромным корытом. Гоблины притихли. Раздался щелчок, в трубе что-то булькнуло, и с последним клубом пара из нее мощной струей полился густой розовый сироп.
При виде сиропа гоблины как будто озверели. Они завопили дурными голосами, замахали кулаками. Стоявшие с краю начали протискиваться вперед, а те, кто прорвался к кормушке, принялись тузить друг друга. Они пинались, пихались и толкались, царапались и кусались, рвали одежду на тех, кто сумел подобраться к трубе, лишь бы первыми глотнуть низвергавшегося водопадом розового сиропа.
Прутик отскочил назад, подальше от беснующихся гоблинов. Добравшись до стены, он на ощупь стал искать выход. Когда перед мальчиком открылась лестница, он решил подняться по ней. На полпути вверх он остановился и присел на ступеньку, чтобы посмотреть на гоблинов.
Гоблины плескались в розовом, тягучем сиропе, стараясь вдоволь нахлебаться густой жижи. Одни, хлюпая и чавкая, всасывали в себя сладкое пойло из ладошки, другие, с головой окунувшись в липкую похлебку, жадно глотали тягучий сироп. Какой-то гоблин влез с ногами в корыто и, подставив голову под трубу, широко разинул рот. Его лицо, облитое вязкой массой, расплылось от удовольствия.
Прутик в отвращении замотал головой. Внезапно в трубе что-то щелкнуло, и поток розового сиропа прекратился. Кормежка закончилась. По залу пронесся жалобный стон, и несколько гоблинов прыгнули в корыто, чтобы вылизать его до блеска. Остальные начали расходиться — тихо и мирно. Они утолили голод и моментально успокоились.
Зал опустел, и Прутик поднялся, но не двинулся с места. Он услышал новые звуки: пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх. И снова: пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх.
Сердце у Прутика забилось сильней, когда он, повернувшись, стал вглядываться в кромешную тьму над головой. Он нервно перебирал свои амулеты.
Пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх.
Прутик, испугавшись, сделал глубокий вдох. Кто-то, топая и пыхтя, приближался к нему, и мальчику совсем не понравились эти звуки.
Пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх, ХРЯСЫ
Тут дверь на верхней площадке лестницы с шумом распахнулась, и на пороге появилось громадное, раскормленное чудовище, самое жуткое из всех, какие доводилось до сих пор видеть нашему герою. Она — это было существо женского пола — опустила голову, внимательно изучая площадку внизу. Ее крохотные глазки тонули в валиках толстых щек, а обвисшие складки жира колыхались на ее шее и тройном подбородке.
— Всякой мерзости здесь не место, — пробормотала она. Голос ее был похож на бульканье в грязном болоте. Буль-буль, хлюп-хлюп, буль-буль, хлюп-хлюп. — Мои мальчики заслужили, чтобы здесь было чисто.
Она протиснула колышущиеся массы своего тела сквозь дверной проем и, покачиваясь, сделала несколько шагов. Прутик вскочил, мигом сбежал вниз по ступенькам и спрятался за корытом — в единственном месте, где можно было укрыться от исполинши. Шум не прекращался — пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх, бряк! Прутик с опаской выглянул из-под корыта.
Толстуха передвигалась очень быстро, несмотря на огромный вес. Она неотвратимо приближалась. Прутик затрясся от страха.
— Она, должно быть, заметила меня! — простонал он и сжался в комочек, стараясь спрятаться в тени.
Звякнуло ведро, поставленное на пол, и толстуха, обмакнув в него швабру, принялась убирать грязь, оставленную ее питомцами. Она помыла корыто внутри и рядом с ним, гудя себе под нос какую-то песенку. Потом она схватила ведерко и выплеснула остатки воды под корыто.
Прутик взвизгнул от неожиданности: вода была ледяная.
— Кто это там? — закричала толстуха и начала шарить шваброй под корытом, тыкая по углам.
Мальчик метался во все стороны, пытаясь увернуться. Но несчастья преследовали его: толстуха ткнула его в грудь, опрокинула на спину и следующим взмахом швабры извлекла из-под корыта. Заплывшая жиром великанша тотчас же напустилась на него:
— Какая гадость! Какая пакость! Омерзительный, гнусный паразит! Такой заразе не место в моей прекрасной колонии!
Схватив мальчика за ухо, она оторвала Прутика от пола и сунула в ведро. Затем, запихнув туда же швабру, она подняла ведро и потащила его вверх по лестнице.
Прутик лежал не шевелясь. Ребра его ныли от удара, ухо горело. Ведро раскачивалось. Он услышал, как толстуха протиснулась в дверной проем, затем еще в один. Приторно-сладкий запах становился все сильнее. Вдруг ведро перестало раскачиваться. Прутик подождал чуть-чуть и, откинув в сторону швабру, огляделся, перегнувшись через край ведра. Оказалось, что ведро висит на крюке в кухне чуть не под самым потолком. Там было чадно и пахло гарью. Прутик сделал глубокий вдох и замер: выбраться отсюда совершенно невозможно.
Он смотрел, как великанша прошлепала по комнате и подошла к двум огромным котлам, клокотавшим на плите. Схватив деревянную мешалку, она сунула ее в кипящий розовый сироп.
— Варись, варись, варись, скорее кипятись, — запела она.
Обмакнув толстый палец в котел, она тщательно облизала его.
— Замечательно! — воскликнула она. — Хотя, впрочем, пусть еще немножко поварится.
Она отложила мешалку и понесла свое грузное тело в дальний угол кухни. Там, за буфетом, Прутик увидел колодец, который был здесь, как ему показалось, не совсем на месте. Толстуха начала вращать ручку ворота.
— А где же мое дорогое ведерочко? — прогнусавила она.
И тут она вспомнила, куда оно подевалось.
— Ах, — хрюкнула она недовольным голосом, — я ведь забыла выбросить мусор.
Прутик из ведра с тревогой наблюдал, как великанша протопала к раковине. О каком-таком мусоре она говорит? И куда она хочет его выбросить? Мгновение спустя он понял все, когда толстуха окатила его ледяной водой — такой холоднющей, что у него дух захватило. Сразу же после душа он почувствовал, что кружится в воде — это великанша споласкивала ведро.
— Ой-ой-ой! — закричал он. У него голова закружилась от верчения в водовороте.
Толстуха тем временем подняла ведро и выплеснула его содержимое вместе с Прутиком в трубу для отходов.
— Ай-ай-ай! — завопил мальчик, летя вверх тормашками вниз. Плюх! И он оказался на теплой, мягкой и влажной куче кухонных отбросов.
Прутик, присев, огляделся. Оказалось, что в подвал спускается отнюдь не одна такая труба. Множество гибких шлангов, подобных тому, по которому он совершил свое путешествие, раскачивалось над его головой, а далеко-далеко наверху виднелся свет.
Нет, никогда ему не взобраться так высоко! Что же делать?
«Сначала — самое важное», — решил он, увидев рядом, на куче отбросов, совершенно целую, никем не тронутую древесную смаклю. Он подобрал ее и тер о шкуру ежеобраза до тех пор, пока красноватая кожица плода не заблестела. Изголодавшийся Прутик вонзил зубы в нежную мякоть, и капли сока побежали у него по подбородку. Прутик засмеялся от удовольствия.
— Восхитительно! — чавкая, пробормотал он.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Прутик вздрогнул: ему стало грустно и одиноко.
— Я очень устал и хочу есть, — сказал он.
— А нам-то какое дело? — насмешливо отвечали гоблины.
Прутик закусил губу.
— Я заблудился, — сердито крикнул он вслед гоблинам. — Можно, я пойду с вами?
Гоблин, шедший последним, обернулся и сказал:
— А нам все равно. Иди куда хочешь. Прутик вздохнул. Эти слова можно было принять и за приглашение. По крайней мере, они не сказали: «Нет, нельзя». Гоблины были малоприятным народцем, но Прутик помнил золотое правило: в Дремучих Лесах не следует быть чересчур щепетильным в знакомствах. Сорвав со своей руки последний виток колючей смоляной лозы, Прутик отправился вслед за ними.
— А как вас зовут? — крикнул он чуть погодя.
— Мы — гоблины-сиропщики, — ответили они хором.
Несколько секунд спустя к ним присоединились еще три гоблина, затем еще три, и еще… Все они были на одно лицо. Только по ноше, покачивающейся на плоских головах, можно было различить их. Один тащил плетеное лукошко с ягодами, другой — корзинку с узловатыми кореньями, третий — огромную желто-оранжевую тыкву.
Вдруг вся эта гудящая толпа вышла из леса и оказалась на залитой солнцем опушке. Мальчик увидел прямо перед собой построенное из розоватого воска колоссальное сооружение с просевшими окнами и покосившимися башнями. Здание это возвышалось над всеми деревьями в лесу и было таким огромным, что взглядом не охватить.
Гоблины стали оживленно переговариваться между собой.
— А вот и мы! — закричали они, устремляясь вперед. — Наконец мы дома! Наша Толстуха обрадуется нам! Она нас накормит!
Гоблины толкались, пихались локтями, стискивая Прутика со всех сторон так сильно, что он едва дышал. Он вдруг почувствовал, что толпа оторвала его от земли и понесла вперед. Полчища гоблинов-сиропщиков протащили его под стрельчатой аркой.
Оказавшись внутри сооружения, гоблины разбежались во всех направлениях. Прутик шлепнулся на пол. Зал был забит гоблинами до отказа, но прибывали новые и новые. Они наступали ему на руки, спотыкались о ноги. Прутик встал и начал было пробираться к выходу, но его старания ни к чему не привели. Его снова зажали в толпе, поволокли через зал и бросили в один из многочисленных тоннелей. Стало душно — давил спертый воздух. Теплые липкие стены светились ярко-розовым светом.
— Помогите мне! — молил Прутик гоблинов, устроивших тут настоящую кучу-малу. — Я есть хочу! — закричал он и вытащил длинную древесную смаклю из корзины, проплывавшей мимо него.
Гоблин, тащивший корзину с фруктами на голове, сердито обернулся.
— Это не для тебя, — отрезал он, отобрав у Прутика плод.
— Но я очень хочу съесть хоть что-нибудь, — ослабевшим голосом сказал Прутик.
Гоблин повернулся к нему спиной и исчез. В мальчике заклокотала ярость. У гоблинов была еда, но они не желали поделиться с ним ни кусочком. Прутик взорвался.
Гоблин с фруктами еще не успел уйти далеко. Просочившись сквозь толпу, Прутик собрался с духом и бросился гоблину под ноги, но промахнулся.
Он сел, в изумлении оглядываясь вокруг. Он упал рядом с какой-то нишей в стене. Именно туда и скользнул гоблин. Встав на ноги, Прутик мрачно усмехнулся: он загнал гоблина в угол.
— Послушай! — закричал он. — Я хочу взять у тебя вот этот фрукт и съесть.
Красные древесные плоды отливали золотом в розовом свете. У Прутика потекли слюнки — он уже предвкушал, как вонзает зубы в их сладкую, сочную мякоть.
— Я же сказал тебе, — повторил гоблин, ставя корзинку с плодами на пол, — они не для тебя. — И с этими словами он высыпал содержимое корзинки в отверстие в полу. Груз с приглушенным свистом пронесся вниз по трубе и шмякнулся: ШЛЕП!
Открыв рот от изумления, Прутик посмотрел на гоблина:
— Зачем ты это сделал?
Но гоблин удалился, не удостоив Прутика ответом. Тот в отчаянье бросился на пол.
— Мерзкое создание! — пробормотал он. Один за другим в зале стали появляться гоблины, и у каждого из них была еда — коренья, фрукты, ягоды и съедобные листья. Никто из них не обращал внимания на мальчика. Каждый, кого он просил дать ему хоть кусочек, делал вид, что не слышит его. В конце концов Прутик понял, что зря обращается к ним за помощью, и в оцепенении уставился на липкий пол. Поток гоблинов стал редеть.
Он поднял глаза, лишь когда появился последний гоблин, бранивший себя за опоздание. Гоблин суетился. Дрожащими руками он опрокинул корзинку с бочкообразными корневищами в трубу.
— Ну, наконец-то можно поесть! — вздохнул он.
«Поесть! Поесть!» — это замечательное слово застряло у Прутика в ушах. Он вскочил и бросился вслед за гоблином.
Повернув два раза налево и сделав еще один поворот на развилке, мальчик оказался в огромном, изобилующем пещерами-нишами зале. Он был круглый, с покатым куполом; потолок подпирали мощные колонны, похожие на оплывающие свечи. Воздух был насыщен тем же густым приторно-сладким запахом, казалось, даже кожа от него становится липкой.
В зале стало тихо, хотя он и был набит до отказа. Гоблины-сиропщики, раскрыв рты и выпучив глаза, уставились в какую-то точку в центре куполообразного потолка. Прутик увидел, куда они глядят: с потолка медленно спускалась труба. Из нее вылетали клубы розового пара, и из-за влаги в зале стало совсем нечем дышать. Труба опустилась, и конец ее повис в нескольких дюймах над огромным корытом. Гоблины притихли. Раздался щелчок, в трубе что-то булькнуло, и с последним клубом пара из нее мощной струей полился густой розовый сироп.
При виде сиропа гоблины как будто озверели. Они завопили дурными голосами, замахали кулаками. Стоявшие с краю начали протискиваться вперед, а те, кто прорвался к кормушке, принялись тузить друг друга. Они пинались, пихались и толкались, царапались и кусались, рвали одежду на тех, кто сумел подобраться к трубе, лишь бы первыми глотнуть низвергавшегося водопадом розового сиропа.
Прутик отскочил назад, подальше от беснующихся гоблинов. Добравшись до стены, он на ощупь стал искать выход. Когда перед мальчиком открылась лестница, он решил подняться по ней. На полпути вверх он остановился и присел на ступеньку, чтобы посмотреть на гоблинов.
Гоблины плескались в розовом, тягучем сиропе, стараясь вдоволь нахлебаться густой жижи. Одни, хлюпая и чавкая, всасывали в себя сладкое пойло из ладошки, другие, с головой окунувшись в липкую похлебку, жадно глотали тягучий сироп. Какой-то гоблин влез с ногами в корыто и, подставив голову под трубу, широко разинул рот. Его лицо, облитое вязкой массой, расплылось от удовольствия.
Прутик в отвращении замотал головой. Внезапно в трубе что-то щелкнуло, и поток розового сиропа прекратился. Кормежка закончилась. По залу пронесся жалобный стон, и несколько гоблинов прыгнули в корыто, чтобы вылизать его до блеска. Остальные начали расходиться — тихо и мирно. Они утолили голод и моментально успокоились.
Зал опустел, и Прутик поднялся, но не двинулся с места. Он услышал новые звуки: пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх. И снова: пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх.
Сердце у Прутика забилось сильней, когда он, повернувшись, стал вглядываться в кромешную тьму над головой. Он нервно перебирал свои амулеты.
Пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх.
Прутик, испугавшись, сделал глубокий вдох. Кто-то, топая и пыхтя, приближался к нему, и мальчику совсем не понравились эти звуки.
Пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх, ХРЯСЫ
Тут дверь на верхней площадке лестницы с шумом распахнулась, и на пороге появилось громадное, раскормленное чудовище, самое жуткое из всех, какие доводилось до сих пор видеть нашему герою. Она — это было существо женского пола — опустила голову, внимательно изучая площадку внизу. Ее крохотные глазки тонули в валиках толстых щек, а обвисшие складки жира колыхались на ее шее и тройном подбородке.
— Всякой мерзости здесь не место, — пробормотала она. Голос ее был похож на бульканье в грязном болоте. Буль-буль, хлюп-хлюп, буль-буль, хлюп-хлюп. — Мои мальчики заслужили, чтобы здесь было чисто.
Она протиснула колышущиеся массы своего тела сквозь дверной проем и, покачиваясь, сделала несколько шагов. Прутик вскочил, мигом сбежал вниз по ступенькам и спрятался за корытом — в единственном месте, где можно было укрыться от исполинши. Шум не прекращался — пуф-пуф, клац-клац, плюх-плюх, бряк! Прутик с опаской выглянул из-под корыта.
Толстуха передвигалась очень быстро, несмотря на огромный вес. Она неотвратимо приближалась. Прутик затрясся от страха.
Звякнуло ведро, поставленное на пол, и толстуха, обмакнув в него швабру, принялась убирать грязь, оставленную ее питомцами. Она помыла корыто внутри и рядом с ним, гудя себе под нос какую-то песенку. Потом она схватила ведерко и выплеснула остатки воды под корыто.
Прутик взвизгнул от неожиданности: вода была ледяная.
— Кто это там? — закричала толстуха и начала шарить шваброй под корытом, тыкая по углам.
Мальчик метался во все стороны, пытаясь увернуться. Но несчастья преследовали его: толстуха ткнула его в грудь, опрокинула на спину и следующим взмахом швабры извлекла из-под корыта. Заплывшая жиром великанша тотчас же напустилась на него:
— Какая гадость! Какая пакость! Омерзительный, гнусный паразит! Такой заразе не место в моей прекрасной колонии!
Схватив мальчика за ухо, она оторвала Прутика от пола и сунула в ведро. Затем, запихнув туда же швабру, она подняла ведро и потащила его вверх по лестнице.
Прутик лежал не шевелясь. Ребра его ныли от удара, ухо горело. Ведро раскачивалось. Он услышал, как толстуха протиснулась в дверной проем, затем еще в один. Приторно-сладкий запах становился все сильнее. Вдруг ведро перестало раскачиваться. Прутик подождал чуть-чуть и, откинув в сторону швабру, огляделся, перегнувшись через край ведра. Оказалось, что ведро висит на крюке в кухне чуть не под самым потолком. Там было чадно и пахло гарью. Прутик сделал глубокий вдох и замер: выбраться отсюда совершенно невозможно.
Он смотрел, как великанша прошлепала по комнате и подошла к двум огромным котлам, клокотавшим на плите. Схватив деревянную мешалку, она сунула ее в кипящий розовый сироп.
— Варись, варись, варись, скорее кипятись, — запела она.
Обмакнув толстый палец в котел, она тщательно облизала его.
— Замечательно! — воскликнула она. — Хотя, впрочем, пусть еще немножко поварится.
Она отложила мешалку и понесла свое грузное тело в дальний угол кухни. Там, за буфетом, Прутик увидел колодец, который был здесь, как ему показалось, не совсем на месте. Толстуха начала вращать ручку ворота.
— А где же мое дорогое ведерочко? — прогнусавила она.
И тут она вспомнила, куда оно подевалось.
— Ах, — хрюкнула она недовольным голосом, — я ведь забыла выбросить мусор.
— Ой-ой-ой! — закричал он. У него голова закружилась от верчения в водовороте.
Толстуха тем временем подняла ведро и выплеснула его содержимое вместе с Прутиком в трубу для отходов.
Прутик, присев, огляделся. Оказалось, что в подвал спускается отнюдь не одна такая труба. Множество гибких шлангов, подобных тому, по которому он совершил свое путешествие, раскачивалось над его головой, а далеко-далеко наверху виднелся свет.
Нет, никогда ему не взобраться так высоко! Что же делать?
«Сначала — самое важное», — решил он, увидев рядом, на куче отбросов, совершенно целую, никем не тронутую древесную смаклю. Он подобрал ее и тер о шкуру ежеобраза до тех пор, пока красноватая кожица плода не заблестела. Изголодавшийся Прутик вонзил зубы в нежную мякоть, и капли сока побежали у него по подбородку. Прутик засмеялся от удовольствия.
— Восхитительно! — чавкая, пробормотал он.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
ШПИНДЕЛИ И ДОЙНИКИ
Прутик уплел древесную смаклю и бросил косточку. Острое чувство голода прошло. Встав, мальчик вытер руки о жилетку и огляделся. Он стоял в углублении, посреди огромной компостной кучи, едва ли не такой же необозримой, как и сама колония сиропщиков наверху. Плотно сжав губы и заткнув нос, чтобы не дышать гнилостным воздухом, Прутик, хлюпая по месиву гнилых овощей, добрался до края кучи и влез на вал, огораживающий яму. Мальчик поднял глаза и посмотрел вверх: он находился глубоко под землей.
— Если есть вход, значит, должен быть и выход, — мрачно пробормотал он.
— Вовсе не обязательно, — послышался чей-то голос.
Прутик вздрогнул. Кто сказал это? Только когда существо приблизилось к Прутику и свет заиграл на его прозрачном теле и клинообразной голове, он понял, кто разговаривал с ним: насекомое с угловатыми конечностями, похожее на гигантского стеклянного комара. В жизни Прутик не видел никого, подобного этой твари. Он ничего не знал ни о кишащих под землей колониях шпинделей, ни о стадах неуклюжих дойников.
Внезапно насекомое сделало прыжок и схватило Прутика за горло. Прутик вскрикнул, оказавшись в когтях у твари с трясущейся головой, шевелящимися щупальцами и огромными глазами, напоминающими искусно ограненные драгоценные камни, что сверкали и переливались зелено-оранжевым цветом в тусклом освещении подземелья.
— Я тут еще одного нашел! — крикнуло мерзкое создание.
Послышался чей-то быстрый топот, и к шпинделю присоединилось еще трое.
— Не понимаю, что там у нее творится, — сказал первый.
— Она же первая станет жаловаться, если сироп кончится, — вмешался третий. — Пора поговорить с ней серьезно…
— Да это растение, а не животное! — закричали они хором, трясясь от ярости.
Насекомое, не выпуская Прутика из когтей, внимательно изучало его.
— Не похож на вредителей, что водятся здесь. Он — волосатый.
Вдруг совершенно неожиданно насекомое наклонилось и вцепилось зубами Прутику в руку. Он взвыл от боли.
— Уй-уй-уй!
— Тьфу! — взвизгнул шпиндель. — Какая кислятина!
— Зачем ты меня укусил? — спросил Прутик.
— Он еще и разговаривает! — удивился один из стеклянных комаров. — Давайте-ка лучше отправим его в мусоросборник, пока он не натворил тут бед.
Прутик замер. Мусоросборник? Он вывернулся, освободившись от цепкой хватки насекомого, и бросился опрометью по перепутью уходящих вверх тропок. Вслед раздался пронзительный писк и жужжание насекомых — все четыре взбешенных комара помчались в погоню за ним.
На бегу Прутик успел заметить, что подземный пейзаж стал меняться. Он достиг полей, вскопанных и взрыхленных колониями подземных насекомых. Еще издали увидел множество розовых точек, похожих на распускающиеся бутоны. Подбежав поближе, он понял, что это были губчатые грибы, отливавшие розовым цветом и похожие на молодые отростки оленьих рогов.
— Попался! — услышал он чей-то голос.
Прутик остановился как вкопанный.
Два шпинделя стояли прямо перед ним. Он обернулся. Шпиндели-преследователи приближались. Оставался единственный выход: он бросился в сторону и помчался по полю, топча розовые грибы.
— Он на грибном поле! — завопили шпиндели. — Держи его!
Сердце у мальчика упало в пятки, когда обнаружилось, что он далеко не один среди зарослей розовых поганок. Все пространство кишмя кишело неуклюжими громоздкими созданиями, такими же прозрачными, как шпиндели. Они паслись, усердно поедая розовые поганки.
Прутик видел, как пережеванная пища проходит по прозрачному пищеводу в желудок, а затем поступает в огромный луковицеобразный пузырь, в котором плещется розовая жидкость. Одно животное, подняв глаза, заревело. Остальные присоединились к нему, и вскоре всю территорию оглашал слившийся воедино многоголосый рев.
— Лови вредителя! — раздался истошный крик шпинделя. Дойники начали наступление.
Прутик метался из стороны в сторону, пытаясь ускользнуть от массивных тварей, надвигавшихся на него.
Спотыкаясь и падая, он все-таки сумел добраться до края поля по растоптанным грибам. Карабкаясь вверх по оградительному валу, он чувствовал горячее дыхание дойников у себя за спиной — одна образина даже попыталась цапнуть его за лодыжку.
Прутик тревожно огляделся. Тропинка разветвлялась, но путь был прегражден с обеих сторон. За ним гнались дойники, приближаясь с каждым шагом. Прямо перед ним лежал изрытый канавками склон, уходящий во тьму.
Выбора у него не было. Единственная возможность — бежать вниз, по склону. Очертя голову он бросился вперед, в кромешную мглу.
— Он бежит к сиропохранилищу! — завопили шпиндели. — Перережьте ему путь!
Но дойники были слишком медлительными, к тому же им мешали огромные пузыри с розовой жидкостью, которые они волокли за собой. Вскоре Прутик оставил их далеко позади.
— Если бы я мог… Внезапно мальчик куда-то провалился. Он истошно завопил, но было поздно.
— Н-е-е-е-е-т! Прутик отчаянно болтал ногами в воздухе — он бежал слишком быстро, чтобы сразу остановиться. Бульк!
Он упал прямо в центр глубокого бассейна и пошел ко дну. Вынырнув мгновение спустя, закашлялся и стал неистово колотить руками по воде, поднимая тучи брызг. Прозрачная розовая жидкость была сладкой и теплой. Она затекала Прутику в уши, залепляла глаза и рот. Он тотчас наглотался этой жижи до тошноты. А посмотрев на отвесные стены резервуара, застонал. Дела его обстояли как нельзя хуже. Ему никогда не выбраться отсюда!
Где-то высоко над ним шпиндели и дойники сообща пришли к такому же выводу.
— Ничего не поделаешь, — заключили они. — Ей придется процедить сироп. Да и нам работа найдется.
И с этими словами — Прутик все барахтался в липкой и вязкой жиже — шпиндели пригнулись к земле и начали дергать дойников за сосцы на сиропном вымени.
— Они доят их! — изумился Прутик. Густой сироп струями стекал в бассейн. — Вытащите меня отсюда! Я тону! Буль-буль-буль-буль!
Прутик действительно тонул. Жилетка из шкуры ежеобраза, еще недавно спасшая ему жизнь, теперь грозила гибелью. Густая шерсть пропиталась розовым сиропом и стала тяжелой. Прутика засасывало в розовую гущу — все глубже, глубже и глубже. Мальчик сделал попытку вынырнуть на поверхность, но руки и ноги у него одеревенели: он совсем выбился из сил.
«Какая ужасная смерть — утонуть в розовом сиропе», — подумал он.
Но как будто и этого было мало! Внезапно он понял, что не один здесь. Кто-то нарушал спокойствие бассейна. Это было длинное змееподобное существо, молотящее массивной головой по сиропной поверхности. У Прутика чуть сердце не выскочило от страха.
Ничего себе выбор! Утонуть или быть сожранным заживо! Он забарабанил пятками по густой жиже.
Но змея двигалась быстрее его. Она изогнулась всем телом, поднырнула под мальчика и, широко разинув пасть, проглотила его.
Все выше и выше поднимали его — и вот он уже выбрался из сиропа, Прутик сделал вдох и закашлялся, к удивлению своему набрав полные легкие свежего воздуха. Протерев глаза, мальчик наконец увидел то, что он принял за длинное тело змеи с огромной головой. Это было ведро на веревке!
Прутика потащили наверх, мимо крутых стен бассейна, мимо стада угловатых шпинделей, целеустремленно высасывающих последние капельки розового сиропа из похудевших дойников, к внешнему краю глубокой пещеры. Ведро угрожающе раскачивалось, и Прутику пришлось схватиться за веревку, чтобы не упасть. Смотреть вниз было жутко.
Глубоко под ним виднелись розовато-коричневые пятна полей. А над ним зиял черный провал на светящемся куполе, который с каждым мгновением становился ближе и ближе. Высунув голову из ведра, Прутик понял, что снова оказался в той же самой жаркой от пара кухне. Над ним нависла физиономия с жирными и дряблыми щеками — это снова была исполинша.
— Только не это! — застонал Прутик.
Он свернулся калачиком, стараясь, чтобы великанша с мясистым носом и пухлыми щеками не заметила его. Тело ее колыхалось и подрагивало при каждом шаге, напоминая бурдюк с водой. Пока толстуха бралась за дужку, Прутик нырнул, молясь, чтобы она не заметила его макушку на сиропной поверхности.
Фальшиво напевая себе под нос, великанша отнесла ведро к плите, водрузила его на трясущееся от жира плечо и опрокинула в котел. Прутика выплеснули в пузырящееся клейкое месиво! Когда он упал, жидкость только булькнула: чвяк!
— Фу! — воскликнул Прутик с отвращением, и его возглас утонул, заглушённый натужным пыхтением великанши, потопавшей к колодцу за добавкой.
Сироп был горячим, он уже так нагрелся, что прозрачная как слеза жидкость помутнела. Сироп чмокал и чавкал, сладкие волны плескали Прутику в лицо, и он понял, что надо выбираться отсюда, пока его не сварили заживо. От сиропа уже начал подниматься пар — жидкость быстро сгущалась. Сделав рывок, Прутик зацепился за край котла, перелез через него и спрыгнул на плиту.
«Что же дальше?» — подумал он.
До пола слишком далеко, так что прыгать опасно, решил он. К тому же исполинша уже возвращалась с новой порцией сиропа. Мальчик стремительно спасся бегством, укрывшись за котлом в надежде, что толстуха не заметит его.
С замиранием сердца Прутик слушал, как великанша, мурлыкая себе под нос, то помешивает, то прихлебывает закипающий сироп.
— Гм-гм-гм, — пробормотала толстуха, шумно почмокав губами. — Странный привкус, — задумалась она. — Как будто с кислинкой. — Она снова попробовала свое варево и икнула. — Да нет, показалось. Сироп просто превосходный.
Сироп был готов. Пора было выливать его в кормильную трубу. Прутик в отчаянье огляделся.
«Она непременно увидит меня!» — подумал мальчик.
Но сегодня Прутику везло как никогда. Пока великанша крутилась с полотенцами, пытаясь ухватить горячий котел, Прутик метнулся в сторону и спрятался за другим котлом. А когда великанша поставила обратно на плиту первый, уже пустой, собираясь отнести гоблинам второй, Прутик сделал очередную удачную перебежку. Толстуха, озабоченная кормежкой своих деточек, ничего не заметила.
Прутик прятался, пока исполинша воевала со вторым котлом, пытаясь опорожнить его в кормильную трубу.
Сетуя и ворча, толстуха возилась с какой-то неполадкой. Наконец что-то щелкнуло. Прутик выглянул из-за котла.
Великанша работала огромным рычагом — вверх-вниз, вверх-вниз. Затем толстуха потянула еще один рычаг и мальчик услышал щелчок и шум падающей струи сиропа. Зал внизу огласился утробным ревом прожорливых гоблинов.
— Ну вот и все, — прошептала великанша, и ее пухлая физиономия расплылась в довольной улыбке. — Кушайте на здоровье, дорогие мои. Приятного аппетита.
Прутик, содрав прилипший к жилетке уже загустевший сироп, облизал пальцы.
— Тьфу, — сплюнул он. — Какая гадость! Прутик отер губы тыльной стороной руки. Пора было уходить. Если он дождется момента, когда великанша затеет уборку, он точно будет пойман. Больше всего на свете он хотел оказаться подальше от мусоропровода. Но куда же подевалась великанша?
Прошмыгнув между двумя пустыми котлами, Прутик осмотрел кухню. Великанши нигде не было видно.
Меж тем шум и крики внизу не утихали. Гул голосов становился все громче и громче, все возбужденнее.
Великанша тоже почуяла что-то неладное.
— Что случилось, драгоценные мои? — спросила она откуда-то из темноты. Прутик съежился и в тревоге стал вглядываться во тьму.
Да, она была там! Ее распухшее тело с трудом было втиснуто в кресло, стоявшее в дальнем углу кухни. Откинув назад голову, она отирала лоб влажной тряпкой. Казалось, великанша чем-то озабочена.
— Что случилось? — спросила она снова.
Прутику не было дела до того, что там стряслось. Для него это был шанс спастись. Если связать два кухонных полотенца, он наверняка сможет спуститься по ним на пол. Он протиснулся между котлами, но в спешке задел один из них. В безмолвном ужасе он мог только наблюдать за тем, как котел скатился с плиты и, зависнув на доли секунды в воздухе, грохнулся об пол.
— Дззынь! — разнеслось по кухне.
— Ой-ой-ой! — взвизгнула великанша, с удивительной для нее быстротой вскочив на ноги.
Сначала она увидела валявшийся на полу котел. Потом — Прутика.
— Ай! — завопила она, и ее глазки-бусинки вспыхнули от гнева. — Опять червяки! И где? Прямо в кухонной посуде!
Схватив швабру и держа ее как копье, она двинулась к плите. Прутик дрожал от страха, не в силах двинуться с места. Великанша, подняв швабру над головой, на мгновение застыла. Ярость на ее лице сменилась ужасом.
— Это ты плескался в моем сиропе? — воскликнула она. — Это ты испортил его вкус, отравил его? Ты гнусный и мерзкий червяк! Если сироп прокис, может случиться все, что угодно! Все, что угодно! От кислятины мои мальчики прямо звереют! Ты даже не знаешь…
— Если есть вход, значит, должен быть и выход, — мрачно пробормотал он.
— Вовсе не обязательно, — послышался чей-то голос.
Прутик вздрогнул. Кто сказал это? Только когда существо приблизилось к Прутику и свет заиграл на его прозрачном теле и клинообразной голове, он понял, кто разговаривал с ним: насекомое с угловатыми конечностями, похожее на гигантского стеклянного комара. В жизни Прутик не видел никого, подобного этой твари. Он ничего не знал ни о кишащих под землей колониях шпинделей, ни о стадах неуклюжих дойников.
Внезапно насекомое сделало прыжок и схватило Прутика за горло. Прутик вскрикнул, оказавшись в когтях у твари с трясущейся головой, шевелящимися щупальцами и огромными глазами, напоминающими искусно ограненные драгоценные камни, что сверкали и переливались зелено-оранжевым цветом в тусклом освещении подземелья.
— Я тут еще одного нашел! — крикнуло мерзкое создание.
Послышался чей-то быстрый топот, и к шпинделю присоединилось еще трое.
— Не понимаю, что там у нее творится, — сказал первый.
— Она же первая станет жаловаться, если сироп кончится, — вмешался третий. — Пора поговорить с ней серьезно…
— Да это растение, а не животное! — закричали они хором, трясясь от ярости.
Насекомое, не выпуская Прутика из когтей, внимательно изучало его.
— Не похож на вредителей, что водятся здесь. Он — волосатый.
Вдруг совершенно неожиданно насекомое наклонилось и вцепилось зубами Прутику в руку. Он взвыл от боли.
— Уй-уй-уй!
— Тьфу! — взвизгнул шпиндель. — Какая кислятина!
— Зачем ты меня укусил? — спросил Прутик.
— Он еще и разговаривает! — удивился один из стеклянных комаров. — Давайте-ка лучше отправим его в мусоросборник, пока он не натворил тут бед.
На бегу Прутик успел заметить, что подземный пейзаж стал меняться. Он достиг полей, вскопанных и взрыхленных колониями подземных насекомых. Еще издали увидел множество розовых точек, похожих на распускающиеся бутоны. Подбежав поближе, он понял, что это были губчатые грибы, отливавшие розовым цветом и похожие на молодые отростки оленьих рогов.
— Попался! — услышал он чей-то голос.
Прутик остановился как вкопанный.
Два шпинделя стояли прямо перед ним. Он обернулся. Шпиндели-преследователи приближались. Оставался единственный выход: он бросился в сторону и помчался по полю, топча розовые грибы.
— Он на грибном поле! — завопили шпиндели. — Держи его!
Сердце у мальчика упало в пятки, когда обнаружилось, что он далеко не один среди зарослей розовых поганок. Все пространство кишмя кишело неуклюжими громоздкими созданиями, такими же прозрачными, как шпиндели. Они паслись, усердно поедая розовые поганки.
Прутик видел, как пережеванная пища проходит по прозрачному пищеводу в желудок, а затем поступает в огромный луковицеобразный пузырь, в котором плещется розовая жидкость. Одно животное, подняв глаза, заревело. Остальные присоединились к нему, и вскоре всю территорию оглашал слившийся воедино многоголосый рев.
— Лови вредителя! — раздался истошный крик шпинделя. Дойники начали наступление.
Прутик метался из стороны в сторону, пытаясь ускользнуть от массивных тварей, надвигавшихся на него.
Спотыкаясь и падая, он все-таки сумел добраться до края поля по растоптанным грибам. Карабкаясь вверх по оградительному валу, он чувствовал горячее дыхание дойников у себя за спиной — одна образина даже попыталась цапнуть его за лодыжку.
Прутик тревожно огляделся. Тропинка разветвлялась, но путь был прегражден с обеих сторон. За ним гнались дойники, приближаясь с каждым шагом. Прямо перед ним лежал изрытый канавками склон, уходящий во тьму.
Выбора у него не было. Единственная возможность — бежать вниз, по склону. Очертя голову он бросился вперед, в кромешную мглу.
— Он бежит к сиропохранилищу! — завопили шпиндели. — Перережьте ему путь!
— Если бы я мог… Внезапно мальчик куда-то провалился. Он истошно завопил, но было поздно.
— Н-е-е-е-е-т! Прутик отчаянно болтал ногами в воздухе — он бежал слишком быстро, чтобы сразу остановиться. Бульк!
Он упал прямо в центр глубокого бассейна и пошел ко дну. Вынырнув мгновение спустя, закашлялся и стал неистово колотить руками по воде, поднимая тучи брызг. Прозрачная розовая жидкость была сладкой и теплой. Она затекала Прутику в уши, залепляла глаза и рот. Он тотчас наглотался этой жижи до тошноты. А посмотрев на отвесные стены резервуара, застонал. Дела его обстояли как нельзя хуже. Ему никогда не выбраться отсюда!
Где-то высоко над ним шпиндели и дойники сообща пришли к такому же выводу.
— Ничего не поделаешь, — заключили они. — Ей придется процедить сироп. Да и нам работа найдется.
И с этими словами — Прутик все барахтался в липкой и вязкой жиже — шпиндели пригнулись к земле и начали дергать дойников за сосцы на сиропном вымени.
— Они доят их! — изумился Прутик. Густой сироп струями стекал в бассейн. — Вытащите меня отсюда! Я тону! Буль-буль-буль-буль!
Прутик действительно тонул. Жилетка из шкуры ежеобраза, еще недавно спасшая ему жизнь, теперь грозила гибелью. Густая шерсть пропиталась розовым сиропом и стала тяжелой. Прутика засасывало в розовую гущу — все глубже, глубже и глубже. Мальчик сделал попытку вынырнуть на поверхность, но руки и ноги у него одеревенели: он совсем выбился из сил.
«Какая ужасная смерть — утонуть в розовом сиропе», — подумал он.
Но как будто и этого было мало! Внезапно он понял, что не один здесь. Кто-то нарушал спокойствие бассейна. Это было длинное змееподобное существо, молотящее массивной головой по сиропной поверхности. У Прутика чуть сердце не выскочило от страха.
Ничего себе выбор! Утонуть или быть сожранным заживо! Он забарабанил пятками по густой жиже.
Но змея двигалась быстрее его. Она изогнулась всем телом, поднырнула под мальчика и, широко разинув пасть, проглотила его.
Все выше и выше поднимали его — и вот он уже выбрался из сиропа, Прутик сделал вдох и закашлялся, к удивлению своему набрав полные легкие свежего воздуха. Протерев глаза, мальчик наконец увидел то, что он принял за длинное тело змеи с огромной головой. Это было ведро на веревке!
Прутика потащили наверх, мимо крутых стен бассейна, мимо стада угловатых шпинделей, целеустремленно высасывающих последние капельки розового сиропа из похудевших дойников, к внешнему краю глубокой пещеры. Ведро угрожающе раскачивалось, и Прутику пришлось схватиться за веревку, чтобы не упасть. Смотреть вниз было жутко.
Глубоко под ним виднелись розовато-коричневые пятна полей. А над ним зиял черный провал на светящемся куполе, который с каждым мгновением становился ближе и ближе. Высунув голову из ведра, Прутик понял, что снова оказался в той же самой жаркой от пара кухне. Над ним нависла физиономия с жирными и дряблыми щеками — это снова была исполинша.
— Только не это! — застонал Прутик.
Он свернулся калачиком, стараясь, чтобы великанша с мясистым носом и пухлыми щеками не заметила его. Тело ее колыхалось и подрагивало при каждом шаге, напоминая бурдюк с водой. Пока толстуха бралась за дужку, Прутик нырнул, молясь, чтобы она не заметила его макушку на сиропной поверхности.
Фальшиво напевая себе под нос, великанша отнесла ведро к плите, водрузила его на трясущееся от жира плечо и опрокинула в котел. Прутика выплеснули в пузырящееся клейкое месиво! Когда он упал, жидкость только булькнула: чвяк!
— Фу! — воскликнул Прутик с отвращением, и его возглас утонул, заглушённый натужным пыхтением великанши, потопавшей к колодцу за добавкой.
«Что же дальше?» — подумал он.
До пола слишком далеко, так что прыгать опасно, решил он. К тому же исполинша уже возвращалась с новой порцией сиропа. Мальчик стремительно спасся бегством, укрывшись за котлом в надежде, что толстуха не заметит его.
С замиранием сердца Прутик слушал, как великанша, мурлыкая себе под нос, то помешивает, то прихлебывает закипающий сироп.
— Гм-гм-гм, — пробормотала толстуха, шумно почмокав губами. — Странный привкус, — задумалась она. — Как будто с кислинкой. — Она снова попробовала свое варево и икнула. — Да нет, показалось. Сироп просто превосходный.
Сироп был готов. Пора было выливать его в кормильную трубу. Прутик в отчаянье огляделся.
«Она непременно увидит меня!» — подумал мальчик.
Но сегодня Прутику везло как никогда. Пока великанша крутилась с полотенцами, пытаясь ухватить горячий котел, Прутик метнулся в сторону и спрятался за другим котлом. А когда великанша поставила обратно на плиту первый, уже пустой, собираясь отнести гоблинам второй, Прутик сделал очередную удачную перебежку. Толстуха, озабоченная кормежкой своих деточек, ничего не заметила.
Прутик прятался, пока исполинша воевала со вторым котлом, пытаясь опорожнить его в кормильную трубу.
Сетуя и ворча, толстуха возилась с какой-то неполадкой. Наконец что-то щелкнуло. Прутик выглянул из-за котла.
Великанша работала огромным рычагом — вверх-вниз, вверх-вниз. Затем толстуха потянула еще один рычаг и мальчик услышал щелчок и шум падающей струи сиропа. Зал внизу огласился утробным ревом прожорливых гоблинов.
— Ну вот и все, — прошептала великанша, и ее пухлая физиономия расплылась в довольной улыбке. — Кушайте на здоровье, дорогие мои. Приятного аппетита.
Прутик, содрав прилипший к жилетке уже загустевший сироп, облизал пальцы.
— Тьфу, — сплюнул он. — Какая гадость! Прутик отер губы тыльной стороной руки. Пора было уходить. Если он дождется момента, когда великанша затеет уборку, он точно будет пойман. Больше всего на свете он хотел оказаться подальше от мусоропровода. Но куда же подевалась великанша?
Прошмыгнув между двумя пустыми котлами, Прутик осмотрел кухню. Великанши нигде не было видно.
Меж тем шум и крики внизу не утихали. Гул голосов становился все громче и громче, все возбужденнее.
Великанша тоже почуяла что-то неладное.
— Что случилось, драгоценные мои? — спросила она откуда-то из темноты. Прутик съежился и в тревоге стал вглядываться во тьму.
Да, она была там! Ее распухшее тело с трудом было втиснуто в кресло, стоявшее в дальнем углу кухни. Откинув назад голову, она отирала лоб влажной тряпкой. Казалось, великанша чем-то озабочена.
— Что случилось? — спросила она снова.
Прутику не было дела до того, что там стряслось. Для него это был шанс спастись. Если связать два кухонных полотенца, он наверняка сможет спуститься по ним на пол. Он протиснулся между котлами, но в спешке задел один из них. В безмолвном ужасе он мог только наблюдать за тем, как котел скатился с плиты и, зависнув на доли секунды в воздухе, грохнулся об пол.
— Дззынь! — разнеслось по кухне.
— Ой-ой-ой! — взвизгнула великанша, с удивительной для нее быстротой вскочив на ноги.
Сначала она увидела валявшийся на полу котел. Потом — Прутика.
— Ай! — завопила она, и ее глазки-бусинки вспыхнули от гнева. — Опять червяки! И где? Прямо в кухонной посуде!
Схватив швабру и держа ее как копье, она двинулась к плите. Прутик дрожал от страха, не в силах двинуться с места. Великанша, подняв швабру над головой, на мгновение застыла. Ярость на ее лице сменилась ужасом.
— Это ты плескался в моем сиропе? — воскликнула она. — Это ты испортил его вкус, отравил его? Ты гнусный и мерзкий червяк! Если сироп прокис, может случиться все, что угодно! Все, что угодно! От кислятины мои мальчики прямо звереют! Ты даже не знаешь…