И тут раздался громкий треск: кокон задел одну из сухих веток. От удара мальчика отбросило назад, и он сильно ушиб голову о твердый панцирь. Трещина расширилась, и кокон вместе с Прутиком полетел вниз.
Все ниже, ниже и ниже… Сердце у Прутика ушло в пятки, к горлу подступил ком.
ПЛЮХХХ!
Кокон упал на что-то мягкое. Липкая масса, похожая на жидкий шоколад, просочилась сквозь трещины внутрь. Прутик обмакнул палец в текущую по стенкам грязь и понюхал. Это была болотная жижа.
Прутик неловко встал и, покачиваясь на нетвердых ногах, просунул пальцы в самую широкую трещину и принялся ломать края. Ноги у него были по щиколотку в болотной жиже. Сначала ничего не получалось. Волокна кокона были необычайно прочными. Через некоторое время он уже стоял по колено в грязи.
— Давай еще раз! — скомандовал он сам себе. Упершись локтями в стенки, он потянул края.
Кровь бросилась ему в голову от напряжения. И вдруг стало совсем светло: скорлупа раскололась надвое.
— Только не это! — вскрикнул он, увидев, как большая часть кокона перевернулась и тотчас скрылась в трясине. — Что же я буду делать?
Его единственной надеждой оставался второй кусок скорлупы, плавающий на поверхности. Если ему удастся взобраться на него, то, пожалуй, это сооружение сойдет за лодку.
В небе раздался пронзительный негодующий крик. Прутик посмотрел вверх. Там, высоко над его головой, кружило гнусное, отвратительное существо с желтыми пустыми глазами. Чудовище наблюдало за мальчиком. Он услышал шумное биение кожаных черных крыльев. Чудовище сделало разворот и камнем упало на Прутика. Он почувствовал, как острые когти впиваются ему в голову. Ужасная птица, с корнем вырвав у него прядь волос, взлетела и снова спикировала. На этот раз Прутику удалось отклониться в сторону.
Прутика стали душить рвотные спазмы, но на голодный желудок плеваться было нечем. Наконец подлое создание, хлопая крыльями, взгромоздилось на верхушку мертвого дерева, вырисовывающегося черным скелетом на фоне покрытого молочно-белыми облаками неба. Под ним на ветке раскачивалось несколько коконов. Прутик с облегчением вздохнул. Мерзкая тварь оставила его в покое.
Но мгновение спустя радость сменилась отчаяньем.
— Я тону! — закричал мальчик.
Хватаясь за скорлупу, Прутик отчаянно барахтался в болотной жиже. Но каждая его попытка взобраться на лодочку заканчивалась неудачей.
При третьей попытке скорлупа перевернулась и пошла ко дну.
Прутика уже засосало по грудь. Он бил руками по илистой воде, но тщетно.
— Ах, Хрумхрымс, — простонал он. — Что же мне делать?
— Не впадать в панику. Это самое главное, — послышался чей-то голос.
Прутик онемел от изумления. Кто-то здесь есть и видит его противоборство со стихией!
— Помогите! СПАСИТЕ! — закричал он.
Он сделал еще один рывок, и трясина засосала его еще на два-три пальца. Болотная жижа доходила уже почти до горла.
На берегу, прислонившись к мертвому дереву, сидел плоскоголовый, костлявый и желтокожий гоблин с соломинкой в зубах.
— Ты хочешь, чтобы я помог тебе? — гнусаво проблеял он.
— Да! Очень хочу! Помоги мне! Я тону! — крикнул Прутик, отплевываясь. Он уже успел хорошенько хлебнуть болотной жижи.
Гоблин ухмыльнулся и, отбросив прочь соломинку, сказал:
— Ну, если ты действительно этого хочешь, я помогу тебе, Мастер Прутик.
Он встал, отломил ветку от мертвого дерева и протянул ее Прутику.
Прутик, еще раз сплюнув тошнотворную болотную воду, потянулся за веткой и схватился за нее.
Гоблин потащил мальчика из трясины. Прутик отплевывался и молился, чтобы гнилая палка не сломалась. Наконец он почувствовал твердую почву под ногами. Гоблин отпустил палку, и Прутик на четвереньках выполз на берег.
Он рухнул ничком, совершенно обессиленный, уткнувшись носом в пыльную землю. Когда Прутик наконец смог поднять голову, чтобы поблагодарить спасителя, того и след простыл. Он снова был один, плоскоголового гоблина нигде не было видно.
— Эй! — слабым голосом позвал Прутик. — Где ты?
Но ему никто не ответил. Гоблин исчез. На берегу лежала только соломинка, надкушенная с одного конца.
— Почему ты убежал от меня? — пробормотал Прутик.
И внезапно ему пришло в голову: а откуда гоблин знает его имя?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Все ниже, ниже и ниже… Сердце у Прутика ушло в пятки, к горлу подступил ком.
ПЛЮХХХ!
Кокон упал на что-то мягкое. Липкая масса, похожая на жидкий шоколад, просочилась сквозь трещины внутрь. Прутик обмакнул палец в текущую по стенкам грязь и понюхал. Это была болотная жижа.
Прутик неловко встал и, покачиваясь на нетвердых ногах, просунул пальцы в самую широкую трещину и принялся ломать края. Ноги у него были по щиколотку в болотной жиже. Сначала ничего не получалось. Волокна кокона были необычайно прочными. Через некоторое время он уже стоял по колено в грязи.
— Давай еще раз! — скомандовал он сам себе. Упершись локтями в стенки, он потянул края.
Кровь бросилась ему в голову от напряжения. И вдруг стало совсем светло: скорлупа раскололась надвое.
— Только не это! — вскрикнул он, увидев, как большая часть кокона перевернулась и тотчас скрылась в трясине. — Что же я буду делать?
Его единственной надеждой оставался второй кусок скорлупы, плавающий на поверхности. Если ему удастся взобраться на него, то, пожалуй, это сооружение сойдет за лодку.
В небе раздался пронзительный негодующий крик. Прутик посмотрел вверх. Там, высоко над его головой, кружило гнусное, отвратительное существо с желтыми пустыми глазами. Чудовище наблюдало за мальчиком. Он услышал шумное биение кожаных черных крыльев. Чудовище сделало разворот и камнем упало на Прутика. Он почувствовал, как острые когти впиваются ему в голову. Ужасная птица, с корнем вырвав у него прядь волос, взлетела и снова спикировала. На этот раз Прутику удалось отклониться в сторону.
Но мгновение спустя радость сменилась отчаяньем.
— Я тону! — закричал мальчик.
Хватаясь за скорлупу, Прутик отчаянно барахтался в болотной жиже. Но каждая его попытка взобраться на лодочку заканчивалась неудачей.
При третьей попытке скорлупа перевернулась и пошла ко дну.
Прутика уже засосало по грудь. Он бил руками по илистой воде, но тщетно.
— Ах, Хрумхрымс, — простонал он. — Что же мне делать?
— Не впадать в панику. Это самое главное, — послышался чей-то голос.
— Помогите! СПАСИТЕ! — закричал он.
Он сделал еще один рывок, и трясина засосала его еще на два-три пальца. Болотная жижа доходила уже почти до горла.
На берегу, прислонившись к мертвому дереву, сидел плоскоголовый, костлявый и желтокожий гоблин с соломинкой в зубах.
— Ты хочешь, чтобы я помог тебе? — гнусаво проблеял он.
— Да! Очень хочу! Помоги мне! Я тону! — крикнул Прутик, отплевываясь. Он уже успел хорошенько хлебнуть болотной жижи.
Гоблин ухмыльнулся и, отбросив прочь соломинку, сказал:
— Ну, если ты действительно этого хочешь, я помогу тебе, Мастер Прутик.
Он встал, отломил ветку от мертвого дерева и протянул ее Прутику.
Прутик, еще раз сплюнув тошнотворную болотную воду, потянулся за веткой и схватился за нее.
Гоблин потащил мальчика из трясины. Прутик отплевывался и молился, чтобы гнилая палка не сломалась. Наконец он почувствовал твердую почву под ногами. Гоблин отпустил палку, и Прутик на четвереньках выполз на берег.
Он рухнул ничком, совершенно обессиленный, уткнувшись носом в пыльную землю. Когда Прутик наконец смог поднять голову, чтобы поблагодарить спасителя, того и след простыл. Он снова был один, плоскоголового гоблина нигде не было видно.
— Эй! — слабым голосом позвал Прутик. — Где ты?
Но ему никто не ответил. Гоблин исчез. На берегу лежала только соломинка, надкушенная с одного конца.
— Почему ты убежал от меня? — пробормотал Прутик.
И внезапно ему пришло в голову: а откуда гоблин знает его имя?
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ЗЛЫДНЕТРОГИ
Было тихо. Солнце жарило непереносимо. После того как Прутика вывернуло наизнанку в замурованном коконе, у него было такое чувство, словно горло ему хорошенько протерли наждачной бумагой. Мучительно хотелось пить.
Он заставил себя встать. За трясиной виднелась полоска чистой воды. Ее блеск дразнил изнывающего от жажды мальчика. Ах, если бы туда можно было добраться, не утонув в топкой грязи! Прутик, сплюнув, отвернулся.
— Наверно, там такая же затхлая жижа, — пробормотал он, чтобы успокоить себя.
Он брел по чавкающей пустоши. Болото раскинулось очень широко, и если не считать редких кустиков грязно-зеленого цвета, здесь ничего не росло. С каждым шагом Прутика облепляли тучи мошкары. Угрожающе звеня, насекомые садились ему на лицо, на руки и ноги и кусали, кусали, кусали.
— Прочь! Кыш отсюда! — принялся кричать Прутик, отмахиваясь от кровопийц. — Сейчас я вам задам! Хлоп! Еще один! Хлоп! И другой!
Хлоп! Шлеп! Хлоп!
Прутик пустился наутек, но облако мошкары, напоминающее простыню, раздувающуюся на ветру, преследовало его. Все быстрее и быстрее бежал мальчик. Мимо голых скелетообразных деревьев, напрямик по хлюпавшему под ногами торфянику, спотыкаясь и скользя, но не останавливаясь ни на секунду, стремительно мчался он в сторону Дремучих Лесов.
Прутик почувствовал запах леса издалека. Суглинистая почва, пышная листва, истекающие соком плоды — знакомые ароматы, от которых у него потекли слюнки, а сердце забилось чаще. Мошкаре лес не понравился. По мере того как запахи становились гуще и насыщенней, кусачих тварей становилось все меньше.
Прутик устало тащился вперед, все дальше и дальше. Дремучие Леса окутали его, как огромное зеленое одеяло. Тут не было ни дорожек, ни тропок, и ему приходилось самому прокладывать себе путь через буйные заросли. Он перешагивал через папоротники, пробирался сквозь бычатник, взбирался на горки и спускался в овраги. Дойдя до кручиницы, он остановился. Он знал, что кручиницы — деревья с длинными, переливающимися, как жемчуг, листьями, напоминающими растопыренную ладошку, растут обычно у воды. Его научил этому толстолап. Прутик раздвинул свисавшие ветви, усыпанные бусинками ягод, и там, под ними, увидел хрустально-чистый ручей, струившийся по камням!
— Благодарение небесам! — выдохнул мальчик, упав на колени. Сложив ладони горсткой, он опустил руки в ледяную воду. Сделав первый глоток, он тотчас ощутил, как холодная влага побежала, омывая воспаленное горло. Вода была свежей, приятной на вкус. Он пил, пил и не мог оторваться от источника. Наконец Прутик утолил жажду. С благодарным вздохом он в изнеможении плюхнулся в ручей.
Там он и остался лежать. Вода струилась, утишая боль от укусов мошкары, смывая грязь с одежды и с волос. Он не двинулся с места, пока вода не унесла с собой последние частицы рвоты, тины и зловонной желчи.
— Теперь я снова чистый, — сказал мальчик, встав на колени.
И тут оранжевая вспышка сверкнула над водой. Прутик замер: вжик-вжики тоже были оранжевыми! Не поднимая головы и не убирая со лба свисавшие пряди мокрых волос, Прутик тревожно огляделся.
Никаких вжик-вжиков не было здесь и в помине! За большим камнем, выше по течению ручья, пряталась девочка. Маленькая девочка с прозрачно-белой кожей и огромной копной рыжих волос!
— Эй! — позвал ее Прутик. — Я…
Но девочка мигом пропала. Прутик вскочил на ноги.
— Э-ге-гей! — закричал он, поднимая тучи брызг на бегу.
Почему она не хочет подождать? Он взобрался на валун. Девочка успела добежать до дерева впереди и спряталась за его стволом.
— Я не обижу тебя, — задыхаясь, крикнул ей вслед Прутик. — Я добрый, честное слово!
Когда он добрался до дерева, девочки там уже не было. Обернувшись, она бросила на него взгляд и выскочила на поляну, заросшую высокими травами, качавшимися на ветру. Прутик рванулся вслед за нею. Мальчик хотел остановить ее, попросить вернуться, поговорить с ним! Он бежал за девочкой, пытаясь догнать ее, петляя меж деревьев, пересекая лужайки. Казалось, он вот-вот настигнет ее, но расстояние между ними не сокращалось.
Приблизившись к огромному, увитому плющом дереву, девочка оглянулась в третий раз. Для чего она это сделала? Может, хотела убедиться, что сумела ускользнуть от него? Или желала удостовериться, что Прутик не отстает от нее?
Теперь мальчик решил вести себя осторожнее. Он обошел дерево вокруг. Но девочки нигде не было видно. Сердце у него забилось сильнее, в ушах зазвенело. Ведь кто угодно может прятаться в густой листве. Кто угодно!
Прутик, крепко сжав свои амулеты в кулаке, сделал шаг вперед. Где же девочка? Может, это ловушка?
— Ай-ай-ай! — тотчас завопил он.
Земля разверзлась у него под ногами. Прутик падал. Он провалился под землю и теперь летел кувырком по длинному извилистому тоннелю.
Бум-бабах! Трах-тах-тах! Кувырк! Хлоп! Шлеп! Бряк! Шмяк! Наконец Прутик плюхнулся на мягкую соломенную подстилку.
Мальчик в изумлении сел. Все кружилось у него перед глазами: желтые огни, переплетенные корни деревьев, четыре женских лица, склонившихся над ним.
— Где тебя носило? — хором говорили двое из тех, кто неотрывно смотрел на него. — Мне не нравится, когда ты гуляешь наверху одна. Это чересчур опасно, моя деточка. Вот унесет тебя Хрумхрымс, тогда будешь знать.
— Я уже не маленькая, — мрачно ответили две другие фигуры.
Прутик потряс головой. Четыре женщины превратились в двух. Более крупная нависла над ним, и
Прутик увидел ее налитые кровью глаза и сложенные гармошкой губы.
— А это еще что такое? — скривилась она. — Ах, Мэг, что ты опять притащила?
Бледнокожая девочка погладила Прутика по голове.
— Он шел за мной до самого дома, маманя, — сказала она. — Можно, он у нас поживет?
Та, что была постарше, откинула назад голову и сложила руки на груди. Казалось, она раздувается при каждом вздохе. С подозрением разглядывая Прутика, она произнесла:
— Надеюсь, что этот — не болтун. Я тебя уже предупреждала: не таскать в дом животных, которые умеют говорить!
Прутик нервно сглотнул слюну. Мэг покачала головой.
— Не волнуйся, маманя, какие-то звуки он издает, но это не слова!
Маманя недовольно хмыкнула.
— Скажи правду, деточка. Так будет лучше. От болтунов одни неприятности.
Маманя была огромного роста, ее толстенная шея сразу переходила в затылок. Более того: если девочку с бледной кожей едва можно было различить в надвигающихся сумерках, ее маманя видна была издалека. Все ее тело, если не считать лица, было покрыто светящейся татуировкой.
На коже были вытатуированы деревья и оружие, какие-то тайные знаки и животные, чьи-то лица и драконы, череп и кости — словом, все, что хочешь! Даже ее лысая макушка была с татуировкой. То, что Прутик принял за пряди волос на бритом черепе, на самом деле оказалось вытатуированными змеями, обвивающими виски и затылок!
Татуированная глыба подняла руку с налитыми мускулами и в задумчивости почесала губу под расплывшимися ноздрями.
Рукав ее платья задрался, прошуршав, и на обнажившейся руке Прутик увидел портрет маленькой девочки с неправдоподобно рыжими волосами. Под ним была наколка из огромных синих букв: «Маманя любит дочку».
— Ну так что? — спросила Мэг. Маманя посопела носом.
— Знаешь, Мэг, ты иногда бываешь самой невыносимой девочкой из всех трогов на свете. Но, впрочем, я думаю… — И, перебивая восторженные вопли дочери, она добавила: — Но отвечать за него будешь только ты ! Поняла? Ты будешь его кормить и выгуливать, а если он нагадит в нашей пещере, ты будешь убирать за ним. Тебе ясно или нет?
— Кристально ясно, — ответила Мэг.
— И если я хоть слово от него услышу, — продолжала маманя, — то тут же сверну ему шею. Договорились?
Мэг кивнула. Она схватила Прутика за волосы и поволокла за собой.
— Пошли, — приказала она.
— Bay, — взвизгнул Прутик, хлопнув ее по руке.
— Он меня ударил! — тут же заныла Мэг. — Маманя, мой кукленок меня ударил! И очень больно!
Внезапно татуированная громадина оторвала мальчика от пола и раскрутила в воздухе. Он, как загипнотизированный, смотрел прямо в свирепые, налитые кровью глаза женщины-трога.
— Если ты еще раз ударишь, толкнешь, поцарапаешь или укусишь мое золотце…
— Или вообще хоть как-нибудь обидишь меня, — вмешалась Мэг.
— Или хоть как-нибудь обидишь ее… Я тебя…
— Или даже тронешь меня пальцем…
— Или тронешь ее пальцем…
— Или попытаешься удрать…
— Или попытаешься удрать, — продолжила маманя, — я тебя убью, понял?
Бумажное платье мамани шуршало при каждом ее движении, пока она трясла Прутика.
— Запомни одно правило: слушайся и молчи. Ты понял меня?
Прутик не знал, стоит ли кивнуть в ответ. Если ему запрещено говорить, должен ли он понимать, что ему говорят? Маманя так крепко схватила его за шиворот, что он и шевельнуться не мог. Посопев, она уронила его на пол. Прутик уныло разглядывал маму с дочкой. Мэг спряталась за спину матери. Девочка была начеку, и в следующую секунду снова вцепилась ему в волосы. Кривясь от боли, Прутик покорно опустился к ее ногам.
— Так-то лучше, — проворчала маманя. — А как ты его назовешь?
Мэг, пожав плечами, повернулась к своей новой игрушке.
— Тебя как зовут? — спросила она.
— Прутик, — не раздумывая, ответил он и тут же пожалел об этом.
— Что такое? — заревела маманя. — Он сказал слово? — И она изо всех сил толкнула его в грудь. — Значит, ты — болтун?
— Прутик-прут-прут-прут-прут, — зачирикал мальчик, стараясь по возможности, изобразить птичий щебет. — Прут-прут-прут-прут!
Мэг обняла Прутика за плечи.
— Давай назовем его Прутиком, — улыбаясь, сказала она матери.
Маманя, прищурив глаза, метнула на мальчика гневный взгляд.
— Еще одно слово, и тебе конец. Сразу голову тебе оторву.
— Прутик будет вести себя хорошо, — заверила ее Мэг. — Ну давай, мальчик, пойдем поиграем! — приказала она Прутику.
Женщина-трог, уперев руки в бока, наблюдала, как Мэг тащит живую игрушку за собой. Прутик не поднимал головы.
— Я за ним послежу, — сказала она, обращаясь к дочке. — Это я тебе обещаю.
Девочка поволокла Прутика по тоннелю, и угрозы мамани постепенно стихли вдали. Там были и лестницы, и уклоны, и скаты, и узкие спуски, которые вели все глубже под землю. У Прутика екнуло сердце, когда он подумал, с какой силой давят на них породы, залегающие сверху. А что если они обрушатся и придавят их всей своей тяжестью?
Внезапно витиеватая дорога кончилась. Прутик огляделся, дрожа от изумления. Они оба находились в огромной пещере.
Мэг отпустила его волосы.
— Тебе тут понравится, Прутик. У нас, злыднетрогов, никогда не бывает ни жарко, ни холодно. Ни снега, ни дождя, ни ветра. И ядовитые растения тут не растут, и дикие звери не водятся…
Сам не зная почему, Прутик схватился за зуб, висевший у него на шее, и слезы покатились у него из глаз.
«Ни ядовитых растений, ни диких зверей, — подумал он. — Но здесь нет неба, нет солнца и луны…» Девочка грубо толкнула его в спину, и Прутик пошагал дальше. «И свободы нет…»
Как и тоннель, пещера была освещена приглушенным светом. Дно пещеры было истоптано до блеска ногами многих поколений трогов. Где-то высоко над ним виднелся потолок. Сплетаясь в вышине, как огромные шишковатые колонны, узлились корни мощных деревьев.
Прутик подумал, что растения здесь похожи на зеркальное отражение Дремучих Лесов — Дремучих Лесов зимой, когда деревья обнажены и похожи на скелеты.
Корни, омытые приглушенным светом, вились и пересекались в полумраке. Прутик сделал вдох и замер от удивления. Он ошибся! Свет не лился на корни деревьев: они сами излучали сияние!
— Прутик! — рявкнула Мэг, когда он отошел от нее, чтобы поближе рассмотреть свечение.
Белый, желтый, бежевый… По крайней мере, половина длинных толстых корней светилась сама по себе, то вспыхивая, то замирая. Прутик положил руку на одно корневище. Оно слабо пульсировало и было теплым.
— Прутик! К ноге! — громко скомандовала девочка.
Мальчик оглянулся. Слушаться и молчать! Он хорошо помнил приказ. Прутик покорно вернулся и встал с нею рядом.
Мэг погладила его по головке.
— Тебе интересно, что это за корни? — спросила она. — Они дают все, что нам нужно.
Прутик кивнул, но не сказал ни слова.
— Прежде всего, свет, — пояснила Мэг, указывая на мерцающие корни. — И еда. — Она отломила два нароста с волокнистого корневища и один из них ловко сунула себе в рот. Другую шишечку она протянула Прутику, который безо всякого энтузиазма глядел на нее.
— Давай ешь! — приказала она, и, когда Прутик знаками показал ей, что не желает это пробовать, пригрозила: — Я маме скажу!
Нарост оказался хрустким и неожиданно сочным. На вкус он напоминал жареные орехи.
— М-м-м-м-м, — промычал Прутик и демонстративно облизал губы.
Мэг улыбнулась и пошла дальше.
— Вот эти корни мы высушиваем и мелем из них муку, — пояснила она. — А эти — рубим, вымачиваем, а потом делаем из них бумагу. А эти идут на дрова. А эти… — начала она, останавливаясь у вздувшихся корневищ цвета свежего мяса. — Я и не знала, что они — дикорастущие. — Девочка повернулась к Прутику и оглядела его с головы до ног. — Прутик, — властно произнесла она, — Запомни: эти корни нельзя есть.
Наконец они подошли к месту, где большая часть корней была срезана. В этом просвете виднелось темное озерцо. Оставшиеся корни веером расходились в разные стороны, затем, переплетаясь, устремлялись вверх, образуя куполообразный свод. А внутри громоздились друг на друга массивные капсулы: каждая висела отдельно, но соединялась с соседней. Шарообразные темно-желтые капсулы с маленькими темными лазами образовывали огромный холм, местами до пяти этажей в высоту.
— Это — Трогвилль, — сказала девочка. — Тут я живу. Пойдем со мной.
Прутик улыбнулся. Девочка перестала таскать его за волосы. Значит, она начала доверять ему.
Капсулы, как выяснил Прутик, были сделаны из толстых бумажных листов, похожих на материал маманиного платья, только покрепче. Пол затрещал у Прутика под ногами, когда он споткнулся о порог при пересечении коридоров. Прутик постучал по закругленной стене, и эхо гулко раскатилось по проходам.
— Не смей этого делать! — резко одернула его Мэг. — Ты мешаешь соседям!
Капсула Мэг была расположена в левом верхнем углу этого огромного муравейника, и внутри она была значительно больше, чем казалась снаружи.
Кремовый цвет, лившийся от корней, мягко освещал стены. Прутик принюхался: в воздухе витал какой-то аромат, слабо напоминавший запах корицы.
— Ты, наверно, устал, — объявила Мэг. — Вот тут будет твое место, — сказала она, указывая на корзинку. — Маманя не любит, когда всякая живность спит в моей постели. — Девочка озорно хохотнула. — А я люблю. Давай, прыгай сюда! — позвала она, похлопав по краю кровати. — Я ей ничего не скажу, если ты, конечно, сам себя не выдашь! — И она залилась громким смехом.
Прутик поступил так, как ему велели. Может быть, ему и нельзя лежать на кровати, но матрас такой мягкий и теплый! Прутик сразу же провалился в сон. И спал он без сновидений.
Несколько часов спустя (днем или ночью — для трогов это не имело никакого значения, потому что приглушенный свет постоянно освещал их темные жилища) Прутик проснулся от того, что кто-то гладил его по голове. Он открыл глаза.
— Ты хорошо спал? — весело спросила Мэг. Прутик что-то промычал в ответ.
— Вот и прекрасно, — произнесла она, спрыгивая с кровати. — Потому что нам уйму всего надо сделать. Сначала мы немножко пособираем наросты на корнях и нацедим из них древесного молочка на завтрак. Потом, когда приберемся, маманя попросила нас помочь ей делать бумагу. За последнее время у нас столько девочек превратилось в злыднетрогов, что ткани на платья не хватает. А потом, — продолжала Мэг не переводя духа, — мы пойдем гулять. Но прежде всего, — оказала она, накручивая на палец его волосы и гладя его по щеке, — прежде всего, дорогой Прутик, мы сделаем тебя красивым.
Прутик застонал, глядя с тоской на Мэг, которая рылась в своем комоде. Через минуту она вернулась, притащив целый поднос разных баночек и скляночек.
— Ну вот, — сказала она, ставя поднос на пол. — А теперь двигайся поближе и сядь ко мне лицом.
Сначала Мэг взяла мягкую серую губку из волокнистых корней и обтерла мальчика водой, принесенной из подземного озера, и побрызгала его духами из корней розовых кустов. Затем она растерла его досуха и попудрила темной, резко пахнущей пудрой. А когда Прутик чихнул, промокнула ему нос платочком.
Это было самым оскорбительным из всего, что она с ним вытворяла, и Прутик сердито отвернулся от девочки.
— Ну как ты себя ведешь? — распекла его Мэг. — Мы же не хотим, чтобы маманя узнала, какой ты непослушный?
Прутик замер и не шевельнулся ни разу, пока Мэг, взяв деревянную гребенку, расчесывала колтуны, выдирая пряди спутанных волос.
— У тебя красивые волосы, Прутик, — сказала она. — Густые и черные. — Она резко рванула непокорный вихор. — Но как ты умудрился их так запутать? Как можно доводить их до такого со-стояния? — И она снова сильно потянула его за волосы.
Прутик скривился от боли. Глаза его наполнились слезами: он до крови искусал губы, но не проронил ни звука.
— Я расчесываю волосы дважды в день, — произнесла девочка, тряхнув огненно-рыжей копной волос. Она придвинулась поближе к Прутику. — Но скоро, — прошептала она, — у меня все волосы выпадут. Все до одного. И тогда я стану злыднетрогом. Как маманя.
Прутик кивнул с сочувствием.
— Жду не дождусь! — воскликнула Мэг, удивив Прутика. — Прутик, миленький, ты даже представить себе не можешь, как это здорово! Злыднетрог! — Она отложила расческу. — Да ничего ты не понимаешь! Это потому, что ты мужчина. А мужчины…
На секунду замолчав, она вытащила пробку из маленького флакончика и, накапав немного темно-желтой, густой жидкости себе на ладошку, принялась втирать ее в голову Прутика. Раствор имел сладковатый запах, но оказался едким: кожу стало саднить, глаза покраснели, веки вспухли.
— А мужчины, — продолжила она, — не могут быть злыднетрогами. — Девочка снова сделала паузу. Затем, взяв пучок волос, она разделила его на три прядки и заплела косичку. — Маманя говорит, что все дело в корнях. Знаешь, что такое дуб-кровосос?
Прутик содрогнулся при одном упоминании этого кровожадного, плотоядного дерева. Он с благодарностью погладил жилетку из ежеобраза.
— Помнишь, Прутик, красноватый корень, который мы видел на пути сюда? — продолжала девочка, вплетая бусины в косичку. — Тот, который я запретила тебе есть. Это дуб-кровосос. Для мужчин это яд, — добавила она шепотом. — А для женщин — нет.
Она засмеялась, отделяя еще одну прядь волос на голове у Прутика.
— Благодаря этому корню мы, злыднетроги, такие здоровые и сильные. Как моя мамочка. Знаешь нашу поговорку?
Хочешь быть большой и страшной — на обед ешь корень красный.
Прутик снова вздохнул. Корень красный… Уж он-то хороню знаком с дубом-кровососом! В животе у него заворчало. А Мэг тем временем, отделив еще одну прядь, принялась заплетать следующую косичку, нанизывая на нее бусинки.
— Какой ты хорошенький получился, Прутик! — воскликнула девочка. Прутик скривился. — Конечно, — в задумчивости продолжала она, — нашим мужчинам это не очень нравится. Знаешь, какие они противные? Ходят, гремя костями, тощие, гадкие, пронырливые, и ябедают друг на друга. — Она брезгливо сморщила нос и, вздохнув, продолжила: — Все же какая-то польза от них есть. Должен же кто-то готовить и прибираться в доме?
«Как хорошо, что я всего лишь живая игрушка», — подумал Прутик.
— Как-то раз они решили взбунтоваться, — продолжала девочка. — Это было еще до моего рождения. Они все собрались и отправились поджигать наш Главный Дуб-Кровосос. Злыднетроги так рассердились, что избили их до полусмерти. Наставили им синяков! И с тех пор они ведут себя тихо, — добавила она, злобно ухмыльнувшись. — Никудышный народец!
Прутик почувствовал, что еще три бусинки вплетены в его косички.
— Но с тех пор, — более спокойным тоном заговорила она, — главные корни всегда охраняются. — Она замолчала на несколько секунд. — Ну вот и все! Повернись-ка, Прутик. Дай-ка я на тебя погляжу!
Прутик повернулся.
— Просто замечательно! — восхитилась она. — А теперь пойдем, деточка. Пора завтракать!
Дни шли за днями, и поскольку в пещере у трогов никогда ничего не менялось, трудно было сказать, сколько времени утекло с тех пор, как мальчик попал сюда. Казалось, Мэг всегда будет подстригать ногти у него на руках и ногах. В последний раз, когда хозяйка делала ему прическу, она заметила, что волосы у него сильно отросли.
Он заставил себя встать. За трясиной виднелась полоска чистой воды. Ее блеск дразнил изнывающего от жажды мальчика. Ах, если бы туда можно было добраться, не утонув в топкой грязи! Прутик, сплюнув, отвернулся.
— Наверно, там такая же затхлая жижа, — пробормотал он, чтобы успокоить себя.
Он брел по чавкающей пустоши. Болото раскинулось очень широко, и если не считать редких кустиков грязно-зеленого цвета, здесь ничего не росло. С каждым шагом Прутика облепляли тучи мошкары. Угрожающе звеня, насекомые садились ему на лицо, на руки и ноги и кусали, кусали, кусали.
— Прочь! Кыш отсюда! — принялся кричать Прутик, отмахиваясь от кровопийц. — Сейчас я вам задам! Хлоп! Еще один! Хлоп! И другой!
Хлоп! Шлеп! Хлоп!
Прутик пустился наутек, но облако мошкары, напоминающее простыню, раздувающуюся на ветру, преследовало его. Все быстрее и быстрее бежал мальчик. Мимо голых скелетообразных деревьев, напрямик по хлюпавшему под ногами торфянику, спотыкаясь и скользя, но не останавливаясь ни на секунду, стремительно мчался он в сторону Дремучих Лесов.
Прутик почувствовал запах леса издалека. Суглинистая почва, пышная листва, истекающие соком плоды — знакомые ароматы, от которых у него потекли слюнки, а сердце забилось чаще. Мошкаре лес не понравился. По мере того как запахи становились гуще и насыщенней, кусачих тварей становилось все меньше.
Прутик устало тащился вперед, все дальше и дальше. Дремучие Леса окутали его, как огромное зеленое одеяло. Тут не было ни дорожек, ни тропок, и ему приходилось самому прокладывать себе путь через буйные заросли. Он перешагивал через папоротники, пробирался сквозь бычатник, взбирался на горки и спускался в овраги. Дойдя до кручиницы, он остановился. Он знал, что кручиницы — деревья с длинными, переливающимися, как жемчуг, листьями, напоминающими растопыренную ладошку, растут обычно у воды. Его научил этому толстолап. Прутик раздвинул свисавшие ветви, усыпанные бусинками ягод, и там, под ними, увидел хрустально-чистый ручей, струившийся по камням!
— Благодарение небесам! — выдохнул мальчик, упав на колени. Сложив ладони горсткой, он опустил руки в ледяную воду. Сделав первый глоток, он тотчас ощутил, как холодная влага побежала, омывая воспаленное горло. Вода была свежей, приятной на вкус. Он пил, пил и не мог оторваться от источника. Наконец Прутик утолил жажду. С благодарным вздохом он в изнеможении плюхнулся в ручей.
Там он и остался лежать. Вода струилась, утишая боль от укусов мошкары, смывая грязь с одежды и с волос. Он не двинулся с места, пока вода не унесла с собой последние частицы рвоты, тины и зловонной желчи.
И тут оранжевая вспышка сверкнула над водой. Прутик замер: вжик-вжики тоже были оранжевыми! Не поднимая головы и не убирая со лба свисавшие пряди мокрых волос, Прутик тревожно огляделся.
Никаких вжик-вжиков не было здесь и в помине! За большим камнем, выше по течению ручья, пряталась девочка. Маленькая девочка с прозрачно-белой кожей и огромной копной рыжих волос!
— Эй! — позвал ее Прутик. — Я…
Но девочка мигом пропала. Прутик вскочил на ноги.
— Э-ге-гей! — закричал он, поднимая тучи брызг на бегу.
Почему она не хочет подождать? Он взобрался на валун. Девочка успела добежать до дерева впереди и спряталась за его стволом.
— Я не обижу тебя, — задыхаясь, крикнул ей вслед Прутик. — Я добрый, честное слово!
Когда он добрался до дерева, девочки там уже не было. Обернувшись, она бросила на него взгляд и выскочила на поляну, заросшую высокими травами, качавшимися на ветру. Прутик рванулся вслед за нею. Мальчик хотел остановить ее, попросить вернуться, поговорить с ним! Он бежал за девочкой, пытаясь догнать ее, петляя меж деревьев, пересекая лужайки. Казалось, он вот-вот настигнет ее, но расстояние между ними не сокращалось.
Приблизившись к огромному, увитому плющом дереву, девочка оглянулась в третий раз. Для чего она это сделала? Может, хотела убедиться, что сумела ускользнуть от него? Или желала удостовериться, что Прутик не отстает от нее?
Теперь мальчик решил вести себя осторожнее. Он обошел дерево вокруг. Но девочки нигде не было видно. Сердце у него забилось сильнее, в ушах зазвенело. Ведь кто угодно может прятаться в густой листве. Кто угодно!
Прутик, крепко сжав свои амулеты в кулаке, сделал шаг вперед. Где же девочка? Может, это ловушка?
— Ай-ай-ай! — тотчас завопил он.
Земля разверзлась у него под ногами. Прутик падал. Он провалился под землю и теперь летел кувырком по длинному извилистому тоннелю.
Бум-бабах! Трах-тах-тах! Кувырк! Хлоп! Шлеп! Бряк! Шмяк! Наконец Прутик плюхнулся на мягкую соломенную подстилку.
Мальчик в изумлении сел. Все кружилось у него перед глазами: желтые огни, переплетенные корни деревьев, четыре женских лица, склонившихся над ним.
— Где тебя носило? — хором говорили двое из тех, кто неотрывно смотрел на него. — Мне не нравится, когда ты гуляешь наверху одна. Это чересчур опасно, моя деточка. Вот унесет тебя Хрумхрымс, тогда будешь знать.
— Я уже не маленькая, — мрачно ответили две другие фигуры.
Прутик потряс головой. Четыре женщины превратились в двух. Более крупная нависла над ним, и
Прутик увидел ее налитые кровью глаза и сложенные гармошкой губы.
— А это еще что такое? — скривилась она. — Ах, Мэг, что ты опять притащила?
— Он шел за мной до самого дома, маманя, — сказала она. — Можно, он у нас поживет?
Та, что была постарше, откинула назад голову и сложила руки на груди. Казалось, она раздувается при каждом вздохе. С подозрением разглядывая Прутика, она произнесла:
— Надеюсь, что этот — не болтун. Я тебя уже предупреждала: не таскать в дом животных, которые умеют говорить!
Прутик нервно сглотнул слюну. Мэг покачала головой.
— Не волнуйся, маманя, какие-то звуки он издает, но это не слова!
Маманя недовольно хмыкнула.
— Скажи правду, деточка. Так будет лучше. От болтунов одни неприятности.
Маманя была огромного роста, ее толстенная шея сразу переходила в затылок. Более того: если девочку с бледной кожей едва можно было различить в надвигающихся сумерках, ее маманя видна была издалека. Все ее тело, если не считать лица, было покрыто светящейся татуировкой.
На коже были вытатуированы деревья и оружие, какие-то тайные знаки и животные, чьи-то лица и драконы, череп и кости — словом, все, что хочешь! Даже ее лысая макушка была с татуировкой. То, что Прутик принял за пряди волос на бритом черепе, на самом деле оказалось вытатуированными змеями, обвивающими виски и затылок!
Татуированная глыба подняла руку с налитыми мускулами и в задумчивости почесала губу под расплывшимися ноздрями.
Рукав ее платья задрался, прошуршав, и на обнажившейся руке Прутик увидел портрет маленькой девочки с неправдоподобно рыжими волосами. Под ним была наколка из огромных синих букв: «Маманя любит дочку».
— Ну так что? — спросила Мэг. Маманя посопела носом.
— Знаешь, Мэг, ты иногда бываешь самой невыносимой девочкой из всех трогов на свете. Но, впрочем, я думаю… — И, перебивая восторженные вопли дочери, она добавила: — Но отвечать за него будешь только ты ! Поняла? Ты будешь его кормить и выгуливать, а если он нагадит в нашей пещере, ты будешь убирать за ним. Тебе ясно или нет?
— Кристально ясно, — ответила Мэг.
— И если я хоть слово от него услышу, — продолжала маманя, — то тут же сверну ему шею. Договорились?
Мэг кивнула. Она схватила Прутика за волосы и поволокла за собой.
— Пошли, — приказала она.
— Bay, — взвизгнул Прутик, хлопнув ее по руке.
— Он меня ударил! — тут же заныла Мэг. — Маманя, мой кукленок меня ударил! И очень больно!
Внезапно татуированная громадина оторвала мальчика от пола и раскрутила в воздухе. Он, как загипнотизированный, смотрел прямо в свирепые, налитые кровью глаза женщины-трога.
— Если ты еще раз ударишь, толкнешь, поцарапаешь или укусишь мое золотце…
— Или вообще хоть как-нибудь обидишь меня, — вмешалась Мэг.
— Или хоть как-нибудь обидишь ее… Я тебя…
— Или даже тронешь меня пальцем…
— Или тронешь ее пальцем…
— Или попытаешься удрать…
— Или попытаешься удрать, — продолжила маманя, — я тебя убью, понял?
Бумажное платье мамани шуршало при каждом ее движении, пока она трясла Прутика.
— Запомни одно правило: слушайся и молчи. Ты понял меня?
Прутик не знал, стоит ли кивнуть в ответ. Если ему запрещено говорить, должен ли он понимать, что ему говорят? Маманя так крепко схватила его за шиворот, что он и шевельнуться не мог. Посопев, она уронила его на пол. Прутик уныло разглядывал маму с дочкой. Мэг спряталась за спину матери. Девочка была начеку, и в следующую секунду снова вцепилась ему в волосы. Кривясь от боли, Прутик покорно опустился к ее ногам.
— Так-то лучше, — проворчала маманя. — А как ты его назовешь?
Мэг, пожав плечами, повернулась к своей новой игрушке.
— Тебя как зовут? — спросила она.
— Прутик, — не раздумывая, ответил он и тут же пожалел об этом.
— Что такое? — заревела маманя. — Он сказал слово? — И она изо всех сил толкнула его в грудь. — Значит, ты — болтун?
— Прутик-прут-прут-прут-прут, — зачирикал мальчик, стараясь по возможности, изобразить птичий щебет. — Прут-прут-прут-прут!
Мэг обняла Прутика за плечи.
— Давай назовем его Прутиком, — улыбаясь, сказала она матери.
Маманя, прищурив глаза, метнула на мальчика гневный взгляд.
— Еще одно слово, и тебе конец. Сразу голову тебе оторву.
— Прутик будет вести себя хорошо, — заверила ее Мэг. — Ну давай, мальчик, пойдем поиграем! — приказала она Прутику.
Женщина-трог, уперев руки в бока, наблюдала, как Мэг тащит живую игрушку за собой. Прутик не поднимал головы.
— Я за ним послежу, — сказала она, обращаясь к дочке. — Это я тебе обещаю.
Девочка поволокла Прутика по тоннелю, и угрозы мамани постепенно стихли вдали. Там были и лестницы, и уклоны, и скаты, и узкие спуски, которые вели все глубже под землю. У Прутика екнуло сердце, когда он подумал, с какой силой давят на них породы, залегающие сверху. А что если они обрушатся и придавят их всей своей тяжестью?
Внезапно витиеватая дорога кончилась. Прутик огляделся, дрожа от изумления. Они оба находились в огромной пещере.
Мэг отпустила его волосы.
— Тебе тут понравится, Прутик. У нас, злыднетрогов, никогда не бывает ни жарко, ни холодно. Ни снега, ни дождя, ни ветра. И ядовитые растения тут не растут, и дикие звери не водятся…
Сам не зная почему, Прутик схватился за зуб, висевший у него на шее, и слезы покатились у него из глаз.
«Ни ядовитых растений, ни диких зверей, — подумал он. — Но здесь нет неба, нет солнца и луны…» Девочка грубо толкнула его в спину, и Прутик пошагал дальше. «И свободы нет…»
Как и тоннель, пещера была освещена приглушенным светом. Дно пещеры было истоптано до блеска ногами многих поколений трогов. Где-то высоко над ним виднелся потолок. Сплетаясь в вышине, как огромные шишковатые колонны, узлились корни мощных деревьев.
Прутик подумал, что растения здесь похожи на зеркальное отражение Дремучих Лесов — Дремучих Лесов зимой, когда деревья обнажены и похожи на скелеты.
Корни, омытые приглушенным светом, вились и пересекались в полумраке. Прутик сделал вдох и замер от удивления. Он ошибся! Свет не лился на корни деревьев: они сами излучали сияние!
— Прутик! — рявкнула Мэг, когда он отошел от нее, чтобы поближе рассмотреть свечение.
Белый, желтый, бежевый… По крайней мере, половина длинных толстых корней светилась сама по себе, то вспыхивая, то замирая. Прутик положил руку на одно корневище. Оно слабо пульсировало и было теплым.
— Прутик! К ноге! — громко скомандовала девочка.
Мальчик оглянулся. Слушаться и молчать! Он хорошо помнил приказ. Прутик покорно вернулся и встал с нею рядом.
Мэг погладила его по головке.
— Тебе интересно, что это за корни? — спросила она. — Они дают все, что нам нужно.
Прутик кивнул, но не сказал ни слова.
— Прежде всего, свет, — пояснила Мэг, указывая на мерцающие корни. — И еда. — Она отломила два нароста с волокнистого корневища и один из них ловко сунула себе в рот. Другую шишечку она протянула Прутику, который безо всякого энтузиазма глядел на нее.
— Давай ешь! — приказала она, и, когда Прутик знаками показал ей, что не желает это пробовать, пригрозила: — Я маме скажу!
Нарост оказался хрустким и неожиданно сочным. На вкус он напоминал жареные орехи.
— М-м-м-м-м, — промычал Прутик и демонстративно облизал губы.
Мэг улыбнулась и пошла дальше.
— Вот эти корни мы высушиваем и мелем из них муку, — пояснила она. — А эти — рубим, вымачиваем, а потом делаем из них бумагу. А эти идут на дрова. А эти… — начала она, останавливаясь у вздувшихся корневищ цвета свежего мяса. — Я и не знала, что они — дикорастущие. — Девочка повернулась к Прутику и оглядела его с головы до ног. — Прутик, — властно произнесла она, — Запомни: эти корни нельзя есть.
Наконец они подошли к месту, где большая часть корней была срезана. В этом просвете виднелось темное озерцо. Оставшиеся корни веером расходились в разные стороны, затем, переплетаясь, устремлялись вверх, образуя куполообразный свод. А внутри громоздились друг на друга массивные капсулы: каждая висела отдельно, но соединялась с соседней. Шарообразные темно-желтые капсулы с маленькими темными лазами образовывали огромный холм, местами до пяти этажей в высоту.
— Это — Трогвилль, — сказала девочка. — Тут я живу. Пойдем со мной.
Прутик улыбнулся. Девочка перестала таскать его за волосы. Значит, она начала доверять ему.
Капсулы, как выяснил Прутик, были сделаны из толстых бумажных листов, похожих на материал маманиного платья, только покрепче. Пол затрещал у Прутика под ногами, когда он споткнулся о порог при пересечении коридоров. Прутик постучал по закругленной стене, и эхо гулко раскатилось по проходам.
— Не смей этого делать! — резко одернула его Мэг. — Ты мешаешь соседям!
Капсула Мэг была расположена в левом верхнем углу этого огромного муравейника, и внутри она была значительно больше, чем казалась снаружи.
Кремовый цвет, лившийся от корней, мягко освещал стены. Прутик принюхался: в воздухе витал какой-то аромат, слабо напоминавший запах корицы.
— Ты, наверно, устал, — объявила Мэг. — Вот тут будет твое место, — сказала она, указывая на корзинку. — Маманя не любит, когда всякая живность спит в моей постели. — Девочка озорно хохотнула. — А я люблю. Давай, прыгай сюда! — позвала она, похлопав по краю кровати. — Я ей ничего не скажу, если ты, конечно, сам себя не выдашь! — И она залилась громким смехом.
Прутик поступил так, как ему велели. Может быть, ему и нельзя лежать на кровати, но матрас такой мягкий и теплый! Прутик сразу же провалился в сон. И спал он без сновидений.
Несколько часов спустя (днем или ночью — для трогов это не имело никакого значения, потому что приглушенный свет постоянно освещал их темные жилища) Прутик проснулся от того, что кто-то гладил его по голове. Он открыл глаза.
— Ты хорошо спал? — весело спросила Мэг. Прутик что-то промычал в ответ.
— Вот и прекрасно, — произнесла она, спрыгивая с кровати. — Потому что нам уйму всего надо сделать. Сначала мы немножко пособираем наросты на корнях и нацедим из них древесного молочка на завтрак. Потом, когда приберемся, маманя попросила нас помочь ей делать бумагу. За последнее время у нас столько девочек превратилось в злыднетрогов, что ткани на платья не хватает. А потом, — продолжала Мэг не переводя духа, — мы пойдем гулять. Но прежде всего, — оказала она, накручивая на палец его волосы и гладя его по щеке, — прежде всего, дорогой Прутик, мы сделаем тебя красивым.
Прутик застонал, глядя с тоской на Мэг, которая рылась в своем комоде. Через минуту она вернулась, притащив целый поднос разных баночек и скляночек.
— Ну вот, — сказала она, ставя поднос на пол. — А теперь двигайся поближе и сядь ко мне лицом.
Сначала Мэг взяла мягкую серую губку из волокнистых корней и обтерла мальчика водой, принесенной из подземного озера, и побрызгала его духами из корней розовых кустов. Затем она растерла его досуха и попудрила темной, резко пахнущей пудрой. А когда Прутик чихнул, промокнула ему нос платочком.
Это было самым оскорбительным из всего, что она с ним вытворяла, и Прутик сердито отвернулся от девочки.
— Ну как ты себя ведешь? — распекла его Мэг. — Мы же не хотим, чтобы маманя узнала, какой ты непослушный?
Прутик замер и не шевельнулся ни разу, пока Мэг, взяв деревянную гребенку, расчесывала колтуны, выдирая пряди спутанных волос.
— У тебя красивые волосы, Прутик, — сказала она. — Густые и черные. — Она резко рванула непокорный вихор. — Но как ты умудрился их так запутать? Как можно доводить их до такого со-стояния? — И она снова сильно потянула его за волосы.
Прутик скривился от боли. Глаза его наполнились слезами: он до крови искусал губы, но не проронил ни звука.
— Я расчесываю волосы дважды в день, — произнесла девочка, тряхнув огненно-рыжей копной волос. Она придвинулась поближе к Прутику. — Но скоро, — прошептала она, — у меня все волосы выпадут. Все до одного. И тогда я стану злыднетрогом. Как маманя.
Прутик кивнул с сочувствием.
— Жду не дождусь! — воскликнула Мэг, удивив Прутика. — Прутик, миленький, ты даже представить себе не можешь, как это здорово! Злыднетрог! — Она отложила расческу. — Да ничего ты не понимаешь! Это потому, что ты мужчина. А мужчины…
На секунду замолчав, она вытащила пробку из маленького флакончика и, накапав немного темно-желтой, густой жидкости себе на ладошку, принялась втирать ее в голову Прутика. Раствор имел сладковатый запах, но оказался едким: кожу стало саднить, глаза покраснели, веки вспухли.
— А мужчины, — продолжила она, — не могут быть злыднетрогами. — Девочка снова сделала паузу. Затем, взяв пучок волос, она разделила его на три прядки и заплела косичку. — Маманя говорит, что все дело в корнях. Знаешь, что такое дуб-кровосос?
Прутик содрогнулся при одном упоминании этого кровожадного, плотоядного дерева. Он с благодарностью погладил жилетку из ежеобраза.
— Помнишь, Прутик, красноватый корень, который мы видел на пути сюда? — продолжала девочка, вплетая бусины в косичку. — Тот, который я запретила тебе есть. Это дуб-кровосос. Для мужчин это яд, — добавила она шепотом. — А для женщин — нет.
Она засмеялась, отделяя еще одну прядь волос на голове у Прутика.
— Благодаря этому корню мы, злыднетроги, такие здоровые и сильные. Как моя мамочка. Знаешь нашу поговорку?
Хочешь быть большой и страшной — на обед ешь корень красный.
— Какой ты хорошенький получился, Прутик! — воскликнула девочка. Прутик скривился. — Конечно, — в задумчивости продолжала она, — нашим мужчинам это не очень нравится. Знаешь, какие они противные? Ходят, гремя костями, тощие, гадкие, пронырливые, и ябедают друг на друга. — Она брезгливо сморщила нос и, вздохнув, продолжила: — Все же какая-то польза от них есть. Должен же кто-то готовить и прибираться в доме?
«Как хорошо, что я всего лишь живая игрушка», — подумал Прутик.
— Как-то раз они решили взбунтоваться, — продолжала девочка. — Это было еще до моего рождения. Они все собрались и отправились поджигать наш Главный Дуб-Кровосос. Злыднетроги так рассердились, что избили их до полусмерти. Наставили им синяков! И с тех пор они ведут себя тихо, — добавила она, злобно ухмыльнувшись. — Никудышный народец!
Прутик почувствовал, что еще три бусинки вплетены в его косички.
— Но с тех пор, — более спокойным тоном заговорила она, — главные корни всегда охраняются. — Она замолчала на несколько секунд. — Ну вот и все! Повернись-ка, Прутик. Дай-ка я на тебя погляжу!
Прутик повернулся.
— Просто замечательно! — восхитилась она. — А теперь пойдем, деточка. Пора завтракать!
Дни шли за днями, и поскольку в пещере у трогов никогда ничего не менялось, трудно было сказать, сколько времени утекло с тех пор, как мальчик попал сюда. Казалось, Мэг всегда будет подстригать ногти у него на руках и ногах. В последний раз, когда хозяйка делала ему прическу, она заметила, что волосы у него сильно отросли.