— Извини, — прошептал он, с трудом поднимая веки. — У меня это бывает… иногда. Хорошо… в этот раз… недолго.
— Тебе надо полежать, — с жалостью глядя на его измученное лицо, сказала я.
Он слабо кивнул.
— Может, тебе помочь? — Я участливо наклонилась к нему.
— Нет, не надо, — он сделал попытку подняться на ноги.
— С ума сошел! — сердито воскликнула я. Но он все—таки встал и довел меня до двери.
Я несколько раз порывалась предложить ему свою помощь, но он только упрямо качал головой.
— Я навещу тебя вечером, — сказала я на пороге.
— Даже не думай! Я поеду в Москву, к тете.
— Как ты собираешься ехать в таком состоянии?
Он усмехнулся:
— Через пару часов мой вид будет в полном порядке. Стаканчик фирменного зелья — и я свеж, как огурец. Недаром же я внук колдуна.
«Все равно я приду, — подумала я, спускаясь по ступенькам. — Посмотрим, куда ты поедешь, и, если поедешь, то что это у тебя там за тетка такая».
А быть феей, оказывается, иногда даже приятно!
Больше всего на свете мне хотелось не идти обратно на дачу Листовских, обитатели которой успели мне порядком надоесть — все вместе и каждый в отдельности, — а свернуть в лес, найти там полянку посимпатичней, прилечь на травку, подложив под голову рюкзак и, наслаждаясь свежим воздухом и пением птичек, разложить по полочкам беспорядок в моей голове.
Но тут мне вспомнилось, что в рюкзаке у меня спрятана граната, и подкладывать его под голову мне сразу расхотелось. К тому же интересно было, не случилось ли чего—нибудь за время моего отсутствия. Я тяжело вздохнула. Честно говоря, мой подопечный вызывал у меня все меньше теплых чувств, и, если так будет продолжаться и дальше, я прикончу его собственноручно, благо теперь есть чем.
Черную «Победу» у калитки я увидела издалека и злорадно хмыкнула. Приехали, голубчики! А меня—то и нет! И где я — неизвестно! Вот досада—то!
Могила, с сонным видом сидевший на крыльце, подтвердил мои догадки:
— О! Явилась! А тебя тут уже повсюду с собаками ищут.
— Так уж и с собаками? — усомнилась я. Из—за дома появился Даниель, обмахивающийся снятой с себя футболкой.
— Ну наконец—то! — воскликнул он укоризненно. — Ты где пропадала? Мобильный телефон тебе для чего дали? Чтобы ты…
— Где Себастьян? — торопливо перебила я.
— Сидит с Листовским, беседует. У него тут идея одна возникла, и они ее обсуждают по тысячному разу…
— Отлично — сказала я, схватила Даниеля за руку и, не дав ему опомниться, быстро увела за дом, отыскала в рюкзаке гранату и протянула ему.
— Откуда это у тебя? — изумился Даниель.
— Неважно. Скажи мне, в окно Кириллу кинули такую же?
Даниель повертел гранату перед глазами и ответил:
— Да, но было бы весьма неплохо посмотреть получше. Год выпуска, то да се…
— Бери и смотри сколько хочешь. Только одно условие — Себастьяну ни слова.
— Нет, ты меня извини, этого я тебе обещать не могу.
Я вздохнула:
— Ну хорошо. Тогда скажешь ему в Москве.
— Не желаешь говорить, где взяла ее?
— Скажу, но потом. Мне нужно еще кое—что проверить.
— И ты отдаешь гранату мне, зная, что Себастьян вытянул бы из тебя правду клещами?
— Вот именно. Так я могу на тебя рассчитывать?
Даниель вздохнул:
— Можешь, конечно. Ты ведь все равно сделаешь по—своему, назло всем. И откуда в вас, в людях, столько упрямства? — покачал он головой и добавил: — Только будь поосторожнее, ладно?
— Хорошо. Спасибо тебе! — ответила я и, растрогавшись, чмокнула его в щеку.
Когда мы подошли к крыльцу, в дверях показался Себастьян.
— Ты где была? — сурово спросил он. — Я уже начал волноваться!
Ничего—ничего! Поволнуйся, дорогой! Тебе иногда полезно!
— Да так, — беспечно прощебетала я. — В лесочке прогуливалась, любовалась флорой и фауной.
Во взгляде Себастьяна читалось недоверие, но в слова оно так и не вылилось.
— А вы что делали? — спросила я, перехватывая инициативу.
— Занимались вашим сегодняшним ЧП, — ухмыльнулся Даниель.
— И каковы результаты?
— Практически никаковы, — ответил Себастьян. — Ничего не пропало, никто ничего не видел, а твоя приятельница Юля намекнула, что мы, мол, сами все это устроили, под твоим чутким руководством. Как тебе удалось так быстро завоевать ее симпатии?
— Это была любовь с первого взгляда, — призналась я.
Себастьян усмехнулся. Я поймала себя на том, что смотрю на него с нежностью, которой он совсем не заслуживал, и немедля доказал это.
— Нам пора ехать, — сказал он. — Проводишь до машины?
Я кивнула, стараясь не выдать своего разочарования. Уже уезжают! А я—то, идиотка, нарисовала себе картину совместного похода на озеро, представила себе долгий летний вечер, путешествие вдвоем к поросшему лесом берегу, нафантазировала бог знает что! Нет, пора признаться себе откровенно: ему просто нравится, что я люблю его, а сам он не испытывает ко мне никаких чувств.
— Да, кстати, — прерывая мои невеселые мысли, сказал Себастьян. — Кирилл с отцом завтра поедут в город покупать ему подарок на день рождения. Уедут рано утром, чтобы не привлекать лишнего внимания. Так что ты завтра встань пораньше, проводи их.
— Зачем? — Я уставилась на него со злобным недоумением: если я что—то и ненавижу, так это рано вставать. — Что они, без меня одеться и в машину сесть не смогут? Или я должна буду разогреть им завтрак?
— Сделай, как я тебя прошу, — мягко настаивал Себастьян. — И понаблюдай, что творится вокруг.
— А может, ты останешься здесь? Завтра встанешь пораньше и сам понаблюдаешь? — ядовито пропела я. Впрочем, не без тайной надежды. И, честное слово, если бы он остался, простила бы ему все на свете. Но этой надежде, как и множеству других, не суждено было сбыться.
У меня дела… — небрежно ответил Себастьян. Наверное, лицо мое при этих словах стало плохо пригодным для любования, потому что он внезапно добавил: — Даниель, по—моему, Марина считает, что мне просто нравится над ней издеваться.
А разве нет? — удивился Даниель. Ну, если только самую малость.
С этими шуточками и прибауточками ангелы уселись в машину. Я осталась стоять у калитки. "Победа» зарычала мотором и поехала, набирая скорость. Я смотрела ей вслед, от всей души жалея, что отдала гранату Даниелю — как бы она сейчас мне пригодилась!
Внезапно «Победа» остановилась. Из нее выскочил Себастьян и побежал назад. Что—то забыл? Дать мне еще одно приятное поручение?
— Я кое—что забыл, — переводя дыхание, сказал Себастьян.
И когда я открыла рот, чтобы мрачно осведомиться, не перебрать ли мне завтра в отсутствие Листовских смешанную с золой гречиху, его губы прижались к моим, так и не дав мне произнести ни слова.
Глава 23
Глава 24
— Тебе надо полежать, — с жалостью глядя на его измученное лицо, сказала я.
Он слабо кивнул.
— Может, тебе помочь? — Я участливо наклонилась к нему.
— Нет, не надо, — он сделал попытку подняться на ноги.
— С ума сошел! — сердито воскликнула я. Но он все—таки встал и довел меня до двери.
Я несколько раз порывалась предложить ему свою помощь, но он только упрямо качал головой.
— Я навещу тебя вечером, — сказала я на пороге.
— Даже не думай! Я поеду в Москву, к тете.
— Как ты собираешься ехать в таком состоянии?
Он усмехнулся:
— Через пару часов мой вид будет в полном порядке. Стаканчик фирменного зелья — и я свеж, как огурец. Недаром же я внук колдуна.
«Все равно я приду, — подумала я, спускаясь по ступенькам. — Посмотрим, куда ты поедешь, и, если поедешь, то что это у тебя там за тетка такая».
А быть феей, оказывается, иногда даже приятно!
Больше всего на свете мне хотелось не идти обратно на дачу Листовских, обитатели которой успели мне порядком надоесть — все вместе и каждый в отдельности, — а свернуть в лес, найти там полянку посимпатичней, прилечь на травку, подложив под голову рюкзак и, наслаждаясь свежим воздухом и пением птичек, разложить по полочкам беспорядок в моей голове.
Но тут мне вспомнилось, что в рюкзаке у меня спрятана граната, и подкладывать его под голову мне сразу расхотелось. К тому же интересно было, не случилось ли чего—нибудь за время моего отсутствия. Я тяжело вздохнула. Честно говоря, мой подопечный вызывал у меня все меньше теплых чувств, и, если так будет продолжаться и дальше, я прикончу его собственноручно, благо теперь есть чем.
Черную «Победу» у калитки я увидела издалека и злорадно хмыкнула. Приехали, голубчики! А меня—то и нет! И где я — неизвестно! Вот досада—то!
Могила, с сонным видом сидевший на крыльце, подтвердил мои догадки:
— О! Явилась! А тебя тут уже повсюду с собаками ищут.
— Так уж и с собаками? — усомнилась я. Из—за дома появился Даниель, обмахивающийся снятой с себя футболкой.
— Ну наконец—то! — воскликнул он укоризненно. — Ты где пропадала? Мобильный телефон тебе для чего дали? Чтобы ты…
— Где Себастьян? — торопливо перебила я.
— Сидит с Листовским, беседует. У него тут идея одна возникла, и они ее обсуждают по тысячному разу…
— Отлично — сказала я, схватила Даниеля за руку и, не дав ему опомниться, быстро увела за дом, отыскала в рюкзаке гранату и протянула ему.
— Откуда это у тебя? — изумился Даниель.
— Неважно. Скажи мне, в окно Кириллу кинули такую же?
Даниель повертел гранату перед глазами и ответил:
— Да, но было бы весьма неплохо посмотреть получше. Год выпуска, то да се…
— Бери и смотри сколько хочешь. Только одно условие — Себастьяну ни слова.
— Нет, ты меня извини, этого я тебе обещать не могу.
Я вздохнула:
— Ну хорошо. Тогда скажешь ему в Москве.
— Не желаешь говорить, где взяла ее?
— Скажу, но потом. Мне нужно еще кое—что проверить.
— И ты отдаешь гранату мне, зная, что Себастьян вытянул бы из тебя правду клещами?
— Вот именно. Так я могу на тебя рассчитывать?
Даниель вздохнул:
— Можешь, конечно. Ты ведь все равно сделаешь по—своему, назло всем. И откуда в вас, в людях, столько упрямства? — покачал он головой и добавил: — Только будь поосторожнее, ладно?
— Хорошо. Спасибо тебе! — ответила я и, растрогавшись, чмокнула его в щеку.
Когда мы подошли к крыльцу, в дверях показался Себастьян.
— Ты где была? — сурово спросил он. — Я уже начал волноваться!
Ничего—ничего! Поволнуйся, дорогой! Тебе иногда полезно!
— Да так, — беспечно прощебетала я. — В лесочке прогуливалась, любовалась флорой и фауной.
Во взгляде Себастьяна читалось недоверие, но в слова оно так и не вылилось.
— А вы что делали? — спросила я, перехватывая инициативу.
— Занимались вашим сегодняшним ЧП, — ухмыльнулся Даниель.
— И каковы результаты?
— Практически никаковы, — ответил Себастьян. — Ничего не пропало, никто ничего не видел, а твоя приятельница Юля намекнула, что мы, мол, сами все это устроили, под твоим чутким руководством. Как тебе удалось так быстро завоевать ее симпатии?
— Это была любовь с первого взгляда, — призналась я.
Себастьян усмехнулся. Я поймала себя на том, что смотрю на него с нежностью, которой он совсем не заслуживал, и немедля доказал это.
— Нам пора ехать, — сказал он. — Проводишь до машины?
Я кивнула, стараясь не выдать своего разочарования. Уже уезжают! А я—то, идиотка, нарисовала себе картину совместного похода на озеро, представила себе долгий летний вечер, путешествие вдвоем к поросшему лесом берегу, нафантазировала бог знает что! Нет, пора признаться себе откровенно: ему просто нравится, что я люблю его, а сам он не испытывает ко мне никаких чувств.
— Да, кстати, — прерывая мои невеселые мысли, сказал Себастьян. — Кирилл с отцом завтра поедут в город покупать ему подарок на день рождения. Уедут рано утром, чтобы не привлекать лишнего внимания. Так что ты завтра встань пораньше, проводи их.
— Зачем? — Я уставилась на него со злобным недоумением: если я что—то и ненавижу, так это рано вставать. — Что они, без меня одеться и в машину сесть не смогут? Или я должна буду разогреть им завтрак?
— Сделай, как я тебя прошу, — мягко настаивал Себастьян. — И понаблюдай, что творится вокруг.
— А может, ты останешься здесь? Завтра встанешь пораньше и сам понаблюдаешь? — ядовито пропела я. Впрочем, не без тайной надежды. И, честное слово, если бы он остался, простила бы ему все на свете. Но этой надежде, как и множеству других, не суждено было сбыться.
У меня дела… — небрежно ответил Себастьян. Наверное, лицо мое при этих словах стало плохо пригодным для любования, потому что он внезапно добавил: — Даниель, по—моему, Марина считает, что мне просто нравится над ней издеваться.
А разве нет? — удивился Даниель. Ну, если только самую малость.
С этими шуточками и прибауточками ангелы уселись в машину. Я осталась стоять у калитки. "Победа» зарычала мотором и поехала, набирая скорость. Я смотрела ей вслед, от всей души жалея, что отдала гранату Даниелю — как бы она сейчас мне пригодилась!
Внезапно «Победа» остановилась. Из нее выскочил Себастьян и побежал назад. Что—то забыл? Дать мне еще одно приятное поручение?
— Я кое—что забыл, — переводя дыхание, сказал Себастьян.
И когда я открыла рот, чтобы мрачно осведомиться, не перебрать ли мне завтра в отсутствие Листовских смешанную с золой гречиху, его губы прижались к моим, так и не дав мне произнести ни слова.
Глава 23
БОЯЗНЬ ТЕМНОТЫ
Солнце уже зашло, но из—за леса еще поднималось бледное свечение — слабое напоминание об ушедшем дне. Кое—где среди сосен зажглись окна, но их было немного, и большинство дачников еще изнывали от жары в городских каменных мешках, с нетерпением считая дни, оставшиеся до выходных.
Еле слышно скрипнула калитка. Вадим, вновь облаченный в камуфляж и вооруженный фонарем, вышел на дорогу.
Стоило ему немного отойти от калитки, как от куста шиповника, растущего с внешней стороны забора, отделилась какая—то фигура и двинулась вслед за ним. По длинным кудрям и огромному рюкзаку любой знакомый без труда узнал бы в ней Марину, которая уже полчаса поджидала Вадима и за это время успела несколько раз уколоться шипами, утомиться и соскучиться. Но теперь ее страдания были вознаграждены.
Вадим явно шел не к железнодорожной станции, а значит, история про тетку была выдумкой. К счастью для Марины, он был не слешком озабочен конспирацией и не слышал, как она споткнулась о кочку и едва не свалилась в траву — выходить на дорогу она не решалась, «опасаясь быть замеченной, и поэтому шла по обочине. Корни и кочки, давние недруги Марины, все время подставляли ей ножки, и она вся вспотела, пытаясь не наделать шума своим падением и не чертыхнуться вслух.
Потом оба вошли в лес, и стало еще тяжелее. Вадим включил фонарик, но Марине от него не было никакого проку, а зажечь свой было нельзя. Сухие ветки трещали под ногами, а живые бросались в лицо, норовя оставить без глаз. К тому же начали кусать комары. Радовало только отсутствие крапивы, но и то не сильно.
В конце концов она все—таки упала. И замерла, уткнувшись носом в сухие сосновые иглы. Луч фонаря скользнул по земле рядом с ней. От ужаса она по привычке зажмурилась, хотя прекрасно знала, что это так же глупо, как прятать голову в песок.
Жуткая лесная тишина, полная непонятных городскому человеку звуков. И шаги — все дальше, дальше.
Когда она решилась поднять голову, Вадима нигде не было.
Вокруг нее в кромешной темноте шумел лес. В какую сторону идти, она не знала. А когда достала на ощупь из рюкзака свой собственныйфонарик, ее ждало весьма неприятное открытие: батарейка в фонарике села.
Оставалось только повернуться назад и идти, доверяясь своему чувству пространства.
Но это Маринино чувство оказанного ему доверия не оправдало. Время шло, а лес все не кончался. Из прочитанных в детстве приключенческих книг она знала, что человек, оказавшийся в незнакомом месте, по какой—то непонятной причине начинает ходить кругами. Было ясно, что с ней произошло то же самое.
Если бы все происходило в светлое время суток, еще можно было бы как—то выкрутиться — например, оставлять ножом зарубки на стволах или истошно вопить «ау!». Но сейчас от всего этого не было никакого проку. Ах, как жалела Марина, что в ее рюкзаке среди прочих необходимых вещей нет компаса! Как бы он ей сейчас пригодился. Но самым сильным чувством было не сожаление и не досада на себя, а страх. И страх этот рос с каждой минутой.
Нельзя сказать, чтобы Марина боялась темноты. В городе она ее совсем не боялась, если, конечно, не считать жутковатой темноты в подъездах и лифтах, вызывающей в памяти телерепортажи на криминальные темы. Но даже эти разновидности темноты по сравнению с темнотой ночного леса показались Марине приятными и почти уютными.
Природа, вызывающая такое восхищение днём, превратилась в угрюмую и враждебную. Время тянулось невыносимо медленно, и Марине чудилось, что эта ночь в бесконечном лесу будет длиться вечно.
Вдруг впереди ей почудился какой—то протяжный звук, напоминающий человеческий голос. Не очень задумываясь, что это может быть, она заторопилась в том направлении, откуда звук доносился.
Звук становился все громче, и постепенно становилось ясно, что это действительно голос — высокий женский голос, поющий песню с причудливым мотивом. Слов Марина разобрать не могла, но сейчас ее это не волновало.
А потом лес кончился, и она вышла на обрывистый берег озера.
Там, на толстом суку растущего у самого обрыва дерева, сидела девушка в светлом сарафане. Ее длинные волосы закрывали плечи до самых локтей. Прислонившись спиной к стволу дерева, девушка пела, покачивая ногами в такт музыке.
То ли от усталости, то ли от пережитого страха со слухом Марины произошло что—то непонятное — ей померещилось, что голос девушки вдруг стал доноситься со всех сторон сразу. Это было так неприятно, что у Марины закружилась голова.
Девушка перестала петь.
— Ты что здесь делаешь? — спросила она Марину.
— Я заблудилась, — ответила та слабым голосом — головокружение не проходило, перед глазами все плыло. — А ты что здесь делаешь, ночью, одна?
— Пою, разве ты не слышишь? — И девушка засмеялась так звонко, что Марина схватилась за уши.
— Где ты живешь? — спросила она, когда смех затих и звон в ушах прекратился.
— Здесь! — девушка обвела рукой лес и озеро. — А ты тут зачем ходишь? Я тебя в гости не звала!
Марина молчала, не зная, что ответить.
— Да ты не бойся! Я на тебя не сержусь! Я вижу — ты мне зла не желаешь. Ведь нет?
Марина замотала головой.
— Ну и хорошо! Тогда спи. А я тебе колыбельную спою.
И она снова запела свою песню без слов. Марина почувствовала, что у нее подгибаются колени. Она пыталась понять, что с ней, где она, как сюда попала, но не могла.
Вдруг девушка спрыгнула с дерева, оборвав песню, и, сердито топнув ногой, крикнула:
— А ну спать, быстро! Кому говорю!
В глазах у Марины потемнело, она сделала два неверных шага и без чувств упала на траву.
Еле слышно скрипнула калитка. Вадим, вновь облаченный в камуфляж и вооруженный фонарем, вышел на дорогу.
Стоило ему немного отойти от калитки, как от куста шиповника, растущего с внешней стороны забора, отделилась какая—то фигура и двинулась вслед за ним. По длинным кудрям и огромному рюкзаку любой знакомый без труда узнал бы в ней Марину, которая уже полчаса поджидала Вадима и за это время успела несколько раз уколоться шипами, утомиться и соскучиться. Но теперь ее страдания были вознаграждены.
Вадим явно шел не к железнодорожной станции, а значит, история про тетку была выдумкой. К счастью для Марины, он был не слешком озабочен конспирацией и не слышал, как она споткнулась о кочку и едва не свалилась в траву — выходить на дорогу она не решалась, «опасаясь быть замеченной, и поэтому шла по обочине. Корни и кочки, давние недруги Марины, все время подставляли ей ножки, и она вся вспотела, пытаясь не наделать шума своим падением и не чертыхнуться вслух.
Потом оба вошли в лес, и стало еще тяжелее. Вадим включил фонарик, но Марине от него не было никакого проку, а зажечь свой было нельзя. Сухие ветки трещали под ногами, а живые бросались в лицо, норовя оставить без глаз. К тому же начали кусать комары. Радовало только отсутствие крапивы, но и то не сильно.
В конце концов она все—таки упала. И замерла, уткнувшись носом в сухие сосновые иглы. Луч фонаря скользнул по земле рядом с ней. От ужаса она по привычке зажмурилась, хотя прекрасно знала, что это так же глупо, как прятать голову в песок.
Жуткая лесная тишина, полная непонятных городскому человеку звуков. И шаги — все дальше, дальше.
Когда она решилась поднять голову, Вадима нигде не было.
Вокруг нее в кромешной темноте шумел лес. В какую сторону идти, она не знала. А когда достала на ощупь из рюкзака свой собственныйфонарик, ее ждало весьма неприятное открытие: батарейка в фонарике села.
Оставалось только повернуться назад и идти, доверяясь своему чувству пространства.
Но это Маринино чувство оказанного ему доверия не оправдало. Время шло, а лес все не кончался. Из прочитанных в детстве приключенческих книг она знала, что человек, оказавшийся в незнакомом месте, по какой—то непонятной причине начинает ходить кругами. Было ясно, что с ней произошло то же самое.
Если бы все происходило в светлое время суток, еще можно было бы как—то выкрутиться — например, оставлять ножом зарубки на стволах или истошно вопить «ау!». Но сейчас от всего этого не было никакого проку. Ах, как жалела Марина, что в ее рюкзаке среди прочих необходимых вещей нет компаса! Как бы он ей сейчас пригодился. Но самым сильным чувством было не сожаление и не досада на себя, а страх. И страх этот рос с каждой минутой.
Нельзя сказать, чтобы Марина боялась темноты. В городе она ее совсем не боялась, если, конечно, не считать жутковатой темноты в подъездах и лифтах, вызывающей в памяти телерепортажи на криминальные темы. Но даже эти разновидности темноты по сравнению с темнотой ночного леса показались Марине приятными и почти уютными.
Природа, вызывающая такое восхищение днём, превратилась в угрюмую и враждебную. Время тянулось невыносимо медленно, и Марине чудилось, что эта ночь в бесконечном лесу будет длиться вечно.
Вдруг впереди ей почудился какой—то протяжный звук, напоминающий человеческий голос. Не очень задумываясь, что это может быть, она заторопилась в том направлении, откуда звук доносился.
Звук становился все громче, и постепенно становилось ясно, что это действительно голос — высокий женский голос, поющий песню с причудливым мотивом. Слов Марина разобрать не могла, но сейчас ее это не волновало.
А потом лес кончился, и она вышла на обрывистый берег озера.
Там, на толстом суку растущего у самого обрыва дерева, сидела девушка в светлом сарафане. Ее длинные волосы закрывали плечи до самых локтей. Прислонившись спиной к стволу дерева, девушка пела, покачивая ногами в такт музыке.
То ли от усталости, то ли от пережитого страха со слухом Марины произошло что—то непонятное — ей померещилось, что голос девушки вдруг стал доноситься со всех сторон сразу. Это было так неприятно, что у Марины закружилась голова.
Девушка перестала петь.
— Ты что здесь делаешь? — спросила она Марину.
— Я заблудилась, — ответила та слабым голосом — головокружение не проходило, перед глазами все плыло. — А ты что здесь делаешь, ночью, одна?
— Пою, разве ты не слышишь? — И девушка засмеялась так звонко, что Марина схватилась за уши.
— Где ты живешь? — спросила она, когда смех затих и звон в ушах прекратился.
— Здесь! — девушка обвела рукой лес и озеро. — А ты тут зачем ходишь? Я тебя в гости не звала!
Марина молчала, не зная, что ответить.
— Да ты не бойся! Я на тебя не сержусь! Я вижу — ты мне зла не желаешь. Ведь нет?
Марина замотала головой.
— Ну и хорошо! Тогда спи. А я тебе колыбельную спою.
И она снова запела свою песню без слов. Марина почувствовала, что у нее подгибаются колени. Она пыталась понять, что с ней, где она, как сюда попала, но не могла.
Вдруг девушка спрыгнула с дерева, оборвав песню, и, сердито топнув ногой, крикнула:
— А ну спать, быстро! Кому говорю!
В глазах у Марины потемнело, она сделала два неверных шага и без чувств упала на траву.
Глава 24
ВСЕ МОЖЕТ МАГИЯ
Открыв глаза, я села, испуганно озираясь вокруг. Прямо передо мной, за обрывом, расстилалось озеро, над которым быстро таяла ночная дымка — за домами поселка уже показался ослепительно яркий край солнца. Господи, как меня сюда занесло?
Пошарив по траве рукой, я схватила лямку рюкзака, вскочила на ноги и торопливо пошла вдоль берега — в ту сторону, где песчаный пляж полого спускался к краю воды.
Умывшись и прополоскав рот — жажда мучила меня ужасно, но я не была уверена в пригодности озерной воды для питья, — я, наконец, почувствовала себя готовой к тому, чтобы попытаться вспомнить события вчерашнего вечера.
Несмотря на то что второй охранник и второй шофер за небрежное выполнение своих обязанностей были отправлены Листовским обратно в Москву и на смену им приехали другие парни, и не два, а целых четыре, охрана дома лучше не стала — в этом мне удалось убедиться на собственном опыте.
Не претендуя на оригинальность предлога, я сообщила обитателям дачи, проводившим вечер на веранде, что умираю от желания спать, после чего удалилась в свою комнату. Через пять минут я благополучно выпрыгнула через окно в густеющие сумерки и устремилась по направлению к задней калитке.
Когда я шарила рукой под порожком сарая, кто-то тяжело и горячо задышал у меня над ухом. Помертвев, я повернула голову налево и обнаружила рядом с собой огромную остроухую овчарку. И, цепенея от страха, подумала, что сейчас мне предстоит превратиться в прекрасный нежирный фарш. Но овчарка добродушно лизнула меня в щеку и бесшумно исчезла.
Немного придя в себя, я достала ключ и, с трудом попав им в скважину, отперла замок на сарае, где меня дожидалась лестница.
Крапиву в этот раз мне удалось перепрыгнуть, но зато я умудрилась ободрать коленку. И все из-за того, что мне вовремя не пришло в голову утащить у Кирилла ключ от калитки.
Так. Все это я помнила хорошо.
Помнила и сидение в колючем, как сволочь, кусте шиповника, и появление Вадима, и то, как я шла за ним по лесу, и то, как упала…
Но дальше воспоминания начинали путаться. Скитания по темному лесу, доносящееся со всех сторон пение без слов… Смеющаяся девица, сидящая на ветке дуба…
Либо мне все это приснилось, либо я просто спятила.
Верить в то, что я спятила, не хотелось. Неужели это был сон? Очевидно, потому что других объяснений я придумать не могла. А Вадима я упустила, и это обидно…
Господи, как же я забыла! Я же обещала Себастьяну проводить Кирилла с отцом!
Вскочив на ноги, я помчалась прочь от озера. Рюкзак прыгал у меня за спиной. Вдруг они уже встали и хватились меня? Что я им буду объяснять? Что решила вспомнить детство золотое, вообразила себя индейцем на тропе войны и решила переночевать в лесу, чтобы укрепить в себе боевой дух?
Новая ужасная мысль поразила меня в самое сердце так, что оно тоскливо екнуло: если даже мое отсутствие осталось незамеченным, как я теперь попаду обратно на дачу? Не идти же с просьбой к Вадиму еще раз подсадить меня?
В конце концов я решила пройти через парадный вход. Спросят, где была, навру что-нибудь. Не поверят — их проблемы. А вообще — я им отчет в своих действиях давать не обязана! Я Себастьяну-то не всегда докладываю то, что знаю, а ведь он, как ни крути, мой начальник, причем начальник любимый!
Но спрашивать меня никто ни о чем не стал. Новый охранник у ворот, уже знавший меня в лицо благодаря вчерашнему инструктажу Листовского, без лишних слов хмуро отворил передо мной калитку. Домработница, хлопотавшая на веранде, взглянула изумленно и испуганно, но тоже не сказала ни слова, только кивнула в ответ на мое еле слышное приветствие.
А к моменту появления Кирилла с Листовским я уже успела спрятать рюкзак в комнату с часами, и по моему виду никак нельзя было догадаться, что я всю ночь шаталась по лесу, вместо того чтобы сладко спать в своей постели. Даже блямбу на колене я скрыла, переодевшись в легкие брюки.
Как я и предполагала, в проводах не было никакого смысла. Отец с сыном торопливо проглотили по чашке кофе с бутербродами, я с наслаждением выпила чаю, и мы пошли к джипу, выгнанному из гаража Варфоломеем. Ничего подозрительного я не увидела — никто не крутился поблизости, никаких странных предметов не валялось на дороге; вообще все было настолько обыкновенно, что у меня даже появилось легкое чувство разочарования.
Джип уехал, устроив на дороге небольшую пыльную бурю. Я облегченно вздохнула и пошла в дом.
Вернувшись в свою комнату, взяла с подушки мобильный телефон, задумчиво покрутила в руке и отключила. Положила его на подоконник, сбросила с себя брюки…
Куда я их уронила и как добралась до постели, уже не помню.
Когда я проснулась, дом заметно опустел — Юля, Борис и домработница куда-то подевалась, а охрана попряталась, как тараканы по щелям.
Проглотив оставленные мне оладьи с повидлом, я заварила себе чаю покрепче и, закурив воображаемую трубку, обратилась к воображаемому собеседнику в лице стеклянного графина с клюквенным морсом:
— Итак, Ватсон, — проскрипела я, — что вы можете сказать об этом деле?
Графин подавленно молчал.
— Да, дорогой друг, — согласилась с ним я. — Дело довольно сложное и запутанное. Но если правильно использовать свое серое вещество…
Тут я запнулась, вспомнив, что о сером веществе любил разглагольствовать Пуаро, а совсем не Шерлок Холмс. Впрочем, замешательство мое длилось недолго, и я продолжила свою речь:
— Поскольку наша вчерашняя затея с треском провалилась… м-да… причем в самом прямом смысле, нам, очевидно, следует поразмыслить о наших следующих шагах. Что вы можете предложить? Графин продолжал безмолвствовать.
— Что ж, — с чувством превосходства произнесла я. — Раз у вас нет никаких предложений, придется положиться на мою интуицию. А она подсказывает мне…
Но интуиция молчала, как графин.
На веранде воцарилась тишина, только негромко позвякивала ложечка, размешивающая сахар.
И вдруг я подпрыгнула так, что едва не облилась чаем. Мне вспомнился разговор старушек возле железнодорожной станции о муже Петровны, увидевшем в лесу умершую год назад девушку… Как же ее звали?
Анька, Анна Кузнецова!
— Я должна все проверить, — пробормотала я, вскакивая со стула и мгновенно позабыв про свой чай. — Конечно, может, это и бред, но все-таки…
Немного косметики — обозначить контуры лица. Мобильный телефон… Ну ладно, возьму с собой, но включать не стану. Надо позвонить Даниелю, узнать, что он выяснил… Но это потом. Неизменный рюкзак за спину — и в путь.
Выскочив за калитку, я нос к носу столкнулась со вчерашним потертого вида мужиком.
Я хотела проскочить мимо него, но он перегородил мне дорогу.
— А парень, который вчера с тобой был, он где? — спросил мужик, безо всякого намека на вежливость.
Всю мою торопливость как ветром сдуло. — А зачем он вам? — настороженно спросила я.
— Дело у меня к нему. Не позовешь его? Мне с ним потолковать очень надо.
— Его сейчас нет, и будет не скоро. Мужик приуныл, но ненадолго:
— Слушай, а у тебя бумажки не найдется? Я бы ему записочку черкнул.
Нахальство — второе счастье, подумала я, но полезла в рюкзак.
— И ручку поищи, — добавил мужик.
— А вы кто? — решив тоже быть понаглее, спросила я, протягивая ему блокнот и автоматический карандаш.
— Я-то? — ответил мужик, выводя на чистом листе одно слово за другим и старательно пряча написанное от меня. — Да так, друг одного его знакомого. Мы с ним виделись один только раз. Но он меня наверняка помнит… На вот, передай ему, хорошо? Только не забудь!
Я кивнула и взяла сложенный вчетверо листок. Мужик быстро зашагал по направлению к железнодорожной платформе.
Если он рассчитывал на мою порядочность, то очень напрасно — не на ту нарвался. Как только он пропал из вида, я развернула бумажку и прочитала:
«Естли хочиш знать кто хочит тебя убить приходи сегодня один на станцию в 12.30 ночи. Возми с собой тысчу доларов. Я к тебе подойду. Никому не болтай естли жить хочиш».
Прочитав этот образчик языка и стиля, я хотела кинуться вдогонку за мужиком, но вовремя одумалась: действовать нужно было по-другому…
Вернувшись в дом, я положила записку на стол в комнате Кирилла, так, чтобы она сразу привлекла его внимание, когда он вернется. И отправилась наконец по своим делам. Дорога моя лежала в город Краснозаводск.
Но когда деревянное дома сменили кирпичные пятиэтажки, увеличилось количество машин и людей, появились тротуары и газоны, моей решительности заметно поубавилось. Вот приду я в милицию и скажу, что хочу ознакомиться с делом Анны Кузнецовой, утонувшей год назад в озере. А на меня посмотрят как на пациентку сумасшедшего дома, по недоразумению выпущенную на волю, и удивленно ответят: «А вы, девушка, кто?.. Детективное агентство?.. А удостоверение у вас имеется?»
Удостоверение у меня имелось — красивое, переплетенное в натуральную зеленую кожу,
Себастьяну даже такую прозаичную вещь, как удостоверение, необходимо было превратить в произведение искусства. И фотография под переплетом была не такая, какая обычно бывает на документах — окрашенное в приятные серые тона скорбно-тупое окаменелое лицо с дефективной прической, — а цветной снимок весьма симпатичной особы, которая хоть и не улыбается, но по глазам видно, что вот-вот улыбнется. Однако только вот как раз такое необычное удостоверение наверняка и вызовет массу подозрений. А главное — одного удостоверения вряд ли будет достаточно. Потребуют какой-нибудь запрос или разрешение с пятью подписями, семью печатями и тремя визами или еще что-нибудь в этом же духе — понятия не имею, что именно. А если у меня этой нужной бумажки не окажется, в лучшем случае отправят восвояси, используя все нюансы богатства русской речи, в худшем же — могут задержать до выяснения.
Чтобы дать себе время собраться с мыслями, я купила мороженое, свернула в ближайший скверик и уселась на лавочку.
Мороженое освежало, но остроты мыслям не придавало. Вскоре от него остались лишь палочка, комок золотистой фольги и липкие следы на пальцах, а придумать я так ничего и не смогла. Кроме того, меня окончательно покинуло мужество, и оставалось только признать свое поражение до начала боя и вернуться не солоно хлебавши на дачу.
И тут, вытирая салфеткой руки, я натолкнулась взглядом на кольцо. Три иероглифа — имя древнекитайской царицы фей — нежно переливались на поверхности черного камня.
— Слушай, — вполголоса сказала я кольцу, — если ты действительно волшебное, сделай так, чтобы ко мне не приставали с расспросами и нашли мне все, что я попрошу. А если ты не поможешь, я тебя больше носить не стану, потому что от тебя нет никакого толка. И делай тогда что хочешь, только без меня.
Мне почудилось, что кольцо мигнуло в ответ.
Через полтора часа я сидела в помещении милицейского архива и, не веря своему счастью, смотрела на лежавший передо мной на ободранной крышке стола пухлый том дела Кузнецовой Анны Валентиновны, 1978 года рождения. Через подвальное окошко до меня доносились шаги и мужские голоса. Пахло бумажной пылью. Большую часть места в комнате занимали доходящие до самого потолка стеллажи — длинные ряды корешков папок, коробки с завязками, стопки бумаг.
Кольцо с блеском выполнило возложенную на него задачу. Любая дверь с легкостью отворялась передо мной, лица расцветали улыбками, лишних вопросов ни у кого не возникло, а удостоверение мне так и не понадобилось. «Интересно, — думалось мне, — а если я приду, скажем, в какой-нибудь банк и попрошу миллион долларов на мелкие расходы? Неужели дадут?» Однако, взглянув на кольцо, я поняла, что не дадут. Как там сказал Вадим: «Тогда это будет совсем другой дар». Обидно, но ничего не поделаешь.
Щелкнув выключателем настольной лампы, я открыла обложку папки и с головой погрузилась в чтение.
Трудности начались уже с протокола осмотра места происшествия — продираться сквозь тяжеловесные формулировки следователя, написанные к тому же не самым разборчивым почерком, было нелегко.
Тело Кузнецовой Анны Валентиновны было обнаружено 12 августа прошлого года жителем поселка Белые Ключи Матвеевым Николаем Алексеевичем. Имя и адрес нашедшего я записала в блокнот.
Тело плавало у берега. На самом берегу ничего подозрительного обнаружено не было. Никаких зацепок, читала я между строк протокола мысли следователя.
Результаты экспертизы и заключение эксперта привели меня в еще большее уныние, чем первый протокол. По сравнению с почерком, которым все это было написано, почерк следователя казался каллиграфическим, а обилие медицинских терминов, изысканно нанизанных один на другой, делали сей опус вообще малопригодным для чтения. Некоторые термины, написанные относительно разборчиво, я тоже выписала себе в блокнот. Одно было понятно — следов насилия на трупе не обнаружили. Обнаружили другое — беременность сроком приблизительно три месяца. Да… Детектива из этого дела явно не получалось, а вот слезливая мелодрама — запросто. Я разочарованно вздохнула. Но решила не сдаваться. Прочитала протоколы допроса родителей девушки — бедняги! — выписала и их адрес тоже. И родители, и друзья, и соседи, и сотрудники — она работала секретарем в московской строительной фирме — как один говорили, что последнее время она выглядела подавленной, но на расспросы не отвечала, ни с кем своими проблемами не делилась и что послужило причиной ее самоубийства, никто так и не понял. Что еще удивительнее — никто ничего не знал о личной жизни покойной. Все догадывались, что у нее есть молодой человек, но кто он, как его зовут, как он выглядит — об этом ни одна живая душа не имела ни малейшего представления. То ли Анна действительно была прирожденным конспиратором, то ли свидетели чего-то недоговаривали, что и неудивительно, учитывая любовь граждан к родной милиции. Но расскажут ли они что-нибудь мне, если я начну их расспрашивать? Боюсь, тут мне волшебное кольцо уже не поможет.
Пошарив по траве рукой, я схватила лямку рюкзака, вскочила на ноги и торопливо пошла вдоль берега — в ту сторону, где песчаный пляж полого спускался к краю воды.
Умывшись и прополоскав рот — жажда мучила меня ужасно, но я не была уверена в пригодности озерной воды для питья, — я, наконец, почувствовала себя готовой к тому, чтобы попытаться вспомнить события вчерашнего вечера.
Несмотря на то что второй охранник и второй шофер за небрежное выполнение своих обязанностей были отправлены Листовским обратно в Москву и на смену им приехали другие парни, и не два, а целых четыре, охрана дома лучше не стала — в этом мне удалось убедиться на собственном опыте.
Не претендуя на оригинальность предлога, я сообщила обитателям дачи, проводившим вечер на веранде, что умираю от желания спать, после чего удалилась в свою комнату. Через пять минут я благополучно выпрыгнула через окно в густеющие сумерки и устремилась по направлению к задней калитке.
Когда я шарила рукой под порожком сарая, кто-то тяжело и горячо задышал у меня над ухом. Помертвев, я повернула голову налево и обнаружила рядом с собой огромную остроухую овчарку. И, цепенея от страха, подумала, что сейчас мне предстоит превратиться в прекрасный нежирный фарш. Но овчарка добродушно лизнула меня в щеку и бесшумно исчезла.
Немного придя в себя, я достала ключ и, с трудом попав им в скважину, отперла замок на сарае, где меня дожидалась лестница.
Крапиву в этот раз мне удалось перепрыгнуть, но зато я умудрилась ободрать коленку. И все из-за того, что мне вовремя не пришло в голову утащить у Кирилла ключ от калитки.
Так. Все это я помнила хорошо.
Помнила и сидение в колючем, как сволочь, кусте шиповника, и появление Вадима, и то, как я шла за ним по лесу, и то, как упала…
Но дальше воспоминания начинали путаться. Скитания по темному лесу, доносящееся со всех сторон пение без слов… Смеющаяся девица, сидящая на ветке дуба…
Либо мне все это приснилось, либо я просто спятила.
Верить в то, что я спятила, не хотелось. Неужели это был сон? Очевидно, потому что других объяснений я придумать не могла. А Вадима я упустила, и это обидно…
Господи, как же я забыла! Я же обещала Себастьяну проводить Кирилла с отцом!
Вскочив на ноги, я помчалась прочь от озера. Рюкзак прыгал у меня за спиной. Вдруг они уже встали и хватились меня? Что я им буду объяснять? Что решила вспомнить детство золотое, вообразила себя индейцем на тропе войны и решила переночевать в лесу, чтобы укрепить в себе боевой дух?
Новая ужасная мысль поразила меня в самое сердце так, что оно тоскливо екнуло: если даже мое отсутствие осталось незамеченным, как я теперь попаду обратно на дачу? Не идти же с просьбой к Вадиму еще раз подсадить меня?
В конце концов я решила пройти через парадный вход. Спросят, где была, навру что-нибудь. Не поверят — их проблемы. А вообще — я им отчет в своих действиях давать не обязана! Я Себастьяну-то не всегда докладываю то, что знаю, а ведь он, как ни крути, мой начальник, причем начальник любимый!
Но спрашивать меня никто ни о чем не стал. Новый охранник у ворот, уже знавший меня в лицо благодаря вчерашнему инструктажу Листовского, без лишних слов хмуро отворил передо мной калитку. Домработница, хлопотавшая на веранде, взглянула изумленно и испуганно, но тоже не сказала ни слова, только кивнула в ответ на мое еле слышное приветствие.
А к моменту появления Кирилла с Листовским я уже успела спрятать рюкзак в комнату с часами, и по моему виду никак нельзя было догадаться, что я всю ночь шаталась по лесу, вместо того чтобы сладко спать в своей постели. Даже блямбу на колене я скрыла, переодевшись в легкие брюки.
Как я и предполагала, в проводах не было никакого смысла. Отец с сыном торопливо проглотили по чашке кофе с бутербродами, я с наслаждением выпила чаю, и мы пошли к джипу, выгнанному из гаража Варфоломеем. Ничего подозрительного я не увидела — никто не крутился поблизости, никаких странных предметов не валялось на дороге; вообще все было настолько обыкновенно, что у меня даже появилось легкое чувство разочарования.
Джип уехал, устроив на дороге небольшую пыльную бурю. Я облегченно вздохнула и пошла в дом.
Вернувшись в свою комнату, взяла с подушки мобильный телефон, задумчиво покрутила в руке и отключила. Положила его на подоконник, сбросила с себя брюки…
Куда я их уронила и как добралась до постели, уже не помню.
Когда я проснулась, дом заметно опустел — Юля, Борис и домработница куда-то подевалась, а охрана попряталась, как тараканы по щелям.
Проглотив оставленные мне оладьи с повидлом, я заварила себе чаю покрепче и, закурив воображаемую трубку, обратилась к воображаемому собеседнику в лице стеклянного графина с клюквенным морсом:
— Итак, Ватсон, — проскрипела я, — что вы можете сказать об этом деле?
Графин подавленно молчал.
— Да, дорогой друг, — согласилась с ним я. — Дело довольно сложное и запутанное. Но если правильно использовать свое серое вещество…
Тут я запнулась, вспомнив, что о сером веществе любил разглагольствовать Пуаро, а совсем не Шерлок Холмс. Впрочем, замешательство мое длилось недолго, и я продолжила свою речь:
— Поскольку наша вчерашняя затея с треском провалилась… м-да… причем в самом прямом смысле, нам, очевидно, следует поразмыслить о наших следующих шагах. Что вы можете предложить? Графин продолжал безмолвствовать.
— Что ж, — с чувством превосходства произнесла я. — Раз у вас нет никаких предложений, придется положиться на мою интуицию. А она подсказывает мне…
Но интуиция молчала, как графин.
На веранде воцарилась тишина, только негромко позвякивала ложечка, размешивающая сахар.
И вдруг я подпрыгнула так, что едва не облилась чаем. Мне вспомнился разговор старушек возле железнодорожной станции о муже Петровны, увидевшем в лесу умершую год назад девушку… Как же ее звали?
Анька, Анна Кузнецова!
— Я должна все проверить, — пробормотала я, вскакивая со стула и мгновенно позабыв про свой чай. — Конечно, может, это и бред, но все-таки…
Немного косметики — обозначить контуры лица. Мобильный телефон… Ну ладно, возьму с собой, но включать не стану. Надо позвонить Даниелю, узнать, что он выяснил… Но это потом. Неизменный рюкзак за спину — и в путь.
Выскочив за калитку, я нос к носу столкнулась со вчерашним потертого вида мужиком.
Я хотела проскочить мимо него, но он перегородил мне дорогу.
— А парень, который вчера с тобой был, он где? — спросил мужик, безо всякого намека на вежливость.
Всю мою торопливость как ветром сдуло. — А зачем он вам? — настороженно спросила я.
— Дело у меня к нему. Не позовешь его? Мне с ним потолковать очень надо.
— Его сейчас нет, и будет не скоро. Мужик приуныл, но ненадолго:
— Слушай, а у тебя бумажки не найдется? Я бы ему записочку черкнул.
Нахальство — второе счастье, подумала я, но полезла в рюкзак.
— И ручку поищи, — добавил мужик.
— А вы кто? — решив тоже быть понаглее, спросила я, протягивая ему блокнот и автоматический карандаш.
— Я-то? — ответил мужик, выводя на чистом листе одно слово за другим и старательно пряча написанное от меня. — Да так, друг одного его знакомого. Мы с ним виделись один только раз. Но он меня наверняка помнит… На вот, передай ему, хорошо? Только не забудь!
Я кивнула и взяла сложенный вчетверо листок. Мужик быстро зашагал по направлению к железнодорожной платформе.
Если он рассчитывал на мою порядочность, то очень напрасно — не на ту нарвался. Как только он пропал из вида, я развернула бумажку и прочитала:
«Естли хочиш знать кто хочит тебя убить приходи сегодня один на станцию в 12.30 ночи. Возми с собой тысчу доларов. Я к тебе подойду. Никому не болтай естли жить хочиш».
Прочитав этот образчик языка и стиля, я хотела кинуться вдогонку за мужиком, но вовремя одумалась: действовать нужно было по-другому…
Вернувшись в дом, я положила записку на стол в комнате Кирилла, так, чтобы она сразу привлекла его внимание, когда он вернется. И отправилась наконец по своим делам. Дорога моя лежала в город Краснозаводск.
Но когда деревянное дома сменили кирпичные пятиэтажки, увеличилось количество машин и людей, появились тротуары и газоны, моей решительности заметно поубавилось. Вот приду я в милицию и скажу, что хочу ознакомиться с делом Анны Кузнецовой, утонувшей год назад в озере. А на меня посмотрят как на пациентку сумасшедшего дома, по недоразумению выпущенную на волю, и удивленно ответят: «А вы, девушка, кто?.. Детективное агентство?.. А удостоверение у вас имеется?»
Удостоверение у меня имелось — красивое, переплетенное в натуральную зеленую кожу,
Себастьяну даже такую прозаичную вещь, как удостоверение, необходимо было превратить в произведение искусства. И фотография под переплетом была не такая, какая обычно бывает на документах — окрашенное в приятные серые тона скорбно-тупое окаменелое лицо с дефективной прической, — а цветной снимок весьма симпатичной особы, которая хоть и не улыбается, но по глазам видно, что вот-вот улыбнется. Однако только вот как раз такое необычное удостоверение наверняка и вызовет массу подозрений. А главное — одного удостоверения вряд ли будет достаточно. Потребуют какой-нибудь запрос или разрешение с пятью подписями, семью печатями и тремя визами или еще что-нибудь в этом же духе — понятия не имею, что именно. А если у меня этой нужной бумажки не окажется, в лучшем случае отправят восвояси, используя все нюансы богатства русской речи, в худшем же — могут задержать до выяснения.
Чтобы дать себе время собраться с мыслями, я купила мороженое, свернула в ближайший скверик и уселась на лавочку.
Мороженое освежало, но остроты мыслям не придавало. Вскоре от него остались лишь палочка, комок золотистой фольги и липкие следы на пальцах, а придумать я так ничего и не смогла. Кроме того, меня окончательно покинуло мужество, и оставалось только признать свое поражение до начала боя и вернуться не солоно хлебавши на дачу.
И тут, вытирая салфеткой руки, я натолкнулась взглядом на кольцо. Три иероглифа — имя древнекитайской царицы фей — нежно переливались на поверхности черного камня.
— Слушай, — вполголоса сказала я кольцу, — если ты действительно волшебное, сделай так, чтобы ко мне не приставали с расспросами и нашли мне все, что я попрошу. А если ты не поможешь, я тебя больше носить не стану, потому что от тебя нет никакого толка. И делай тогда что хочешь, только без меня.
Мне почудилось, что кольцо мигнуло в ответ.
Через полтора часа я сидела в помещении милицейского архива и, не веря своему счастью, смотрела на лежавший передо мной на ободранной крышке стола пухлый том дела Кузнецовой Анны Валентиновны, 1978 года рождения. Через подвальное окошко до меня доносились шаги и мужские голоса. Пахло бумажной пылью. Большую часть места в комнате занимали доходящие до самого потолка стеллажи — длинные ряды корешков папок, коробки с завязками, стопки бумаг.
Кольцо с блеском выполнило возложенную на него задачу. Любая дверь с легкостью отворялась передо мной, лица расцветали улыбками, лишних вопросов ни у кого не возникло, а удостоверение мне так и не понадобилось. «Интересно, — думалось мне, — а если я приду, скажем, в какой-нибудь банк и попрошу миллион долларов на мелкие расходы? Неужели дадут?» Однако, взглянув на кольцо, я поняла, что не дадут. Как там сказал Вадим: «Тогда это будет совсем другой дар». Обидно, но ничего не поделаешь.
Щелкнув выключателем настольной лампы, я открыла обложку папки и с головой погрузилась в чтение.
Трудности начались уже с протокола осмотра места происшествия — продираться сквозь тяжеловесные формулировки следователя, написанные к тому же не самым разборчивым почерком, было нелегко.
Тело Кузнецовой Анны Валентиновны было обнаружено 12 августа прошлого года жителем поселка Белые Ключи Матвеевым Николаем Алексеевичем. Имя и адрес нашедшего я записала в блокнот.
Тело плавало у берега. На самом берегу ничего подозрительного обнаружено не было. Никаких зацепок, читала я между строк протокола мысли следователя.
Результаты экспертизы и заключение эксперта привели меня в еще большее уныние, чем первый протокол. По сравнению с почерком, которым все это было написано, почерк следователя казался каллиграфическим, а обилие медицинских терминов, изысканно нанизанных один на другой, делали сей опус вообще малопригодным для чтения. Некоторые термины, написанные относительно разборчиво, я тоже выписала себе в блокнот. Одно было понятно — следов насилия на трупе не обнаружили. Обнаружили другое — беременность сроком приблизительно три месяца. Да… Детектива из этого дела явно не получалось, а вот слезливая мелодрама — запросто. Я разочарованно вздохнула. Но решила не сдаваться. Прочитала протоколы допроса родителей девушки — бедняги! — выписала и их адрес тоже. И родители, и друзья, и соседи, и сотрудники — она работала секретарем в московской строительной фирме — как один говорили, что последнее время она выглядела подавленной, но на расспросы не отвечала, ни с кем своими проблемами не делилась и что послужило причиной ее самоубийства, никто так и не понял. Что еще удивительнее — никто ничего не знал о личной жизни покойной. Все догадывались, что у нее есть молодой человек, но кто он, как его зовут, как он выглядит — об этом ни одна живая душа не имела ни малейшего представления. То ли Анна действительно была прирожденным конспиратором, то ли свидетели чего-то недоговаривали, что и неудивительно, учитывая любовь граждан к родной милиции. Но расскажут ли они что-нибудь мне, если я начну их расспрашивать? Боюсь, тут мне волшебное кольцо уже не поможет.