Страница:
— Она выглядит такой счастливой, — к Атену, не отрываясь глядевшему на дочь, тихо шурша травой подошел Евсей.
— Да, — кивнул тот. Хозяину каравана не хотелось говорить. Забыть бы обо всем, забыться, стоять вот так, любуясь Мати и сравнивая ее с той красавицей-невестой, которую он видел за пологом огня… Но тут девочку окружили караванщики, поздравляя, купая ее душу в море теплых улыбок…
Подошли, обнявшись, Лис с Линой.
— Этот день запомнится навсегда, — мечтательно глядя вокруг, проговорила женщина. — Сказочный подарок нам всем.
— В этом нет моей заслуги, — грустно улыбнувшись, качнул головой хозяин каравана. — Разве б смог я совершить такое?
— Но ты ведь уговорил Шамаша…
— Нет, — качнул головой караванщик, а затем продолжал: — Он хотел сделать для Мати что-то особенное. Я сказал, что она мечтает о чуде, что ей хочется хотя бы на мгновение попасть в сказку.
— Сказка, легенда… — Евсей, вздохнув, качнул головой. — Нет. Достаточно оглядеться вокруг, чтобы понять, что вокруг нас сейчас реальный мир… Это небо, земля, цветы — все они живые, созданные богами, не людьми…
— Может быть, он перенес нас в свою землю… — Лина пожала плечами. Она не находила объяснения происходившему, впрочем, и не особенно пыталась. Женщина была готова просто наслаждаться каждым мигом, который можно будет потом вспоминать долгими холодными ночами, возвращаясь в фантазиях в мечты.
— Нет, — в отличие от жены, Лису были нужны ответы. Он должен был быть уверен, что здесь им ничего не угрожает. Мир сказки — это, конечно, замечательно, но в нем должно быть не меньше опасностей, чем в снежной пустыни, а ему совсем не хотелось встретиться с какой-нибудь магической злобной тварью, подобной грифону или крылатому быку Губителя. — Шамаш говорил, что не может вернуться назад. Возможно, с помощью своего дара, он воссоздал среди пустыни островок иной земли… — это казалось таким же невероятным, как и все остальные предположения и караванщик повернулся к Атену, словно спрашивая у него, что произошло.
— Я ведь говорил вам, — вздохнув, качнул головой хозяин каравана. В его голосе, глазах был укор — ему не нравилось, когда кто-то вынуждал его повторять уже раз данные объяснения. — Как же вы меня слушали на заре, на сходе?
— Мы были слишком поражены, чтобы поверить в возможность… — начала было Лина, но Атен остановил ее:
— Теперь нам ничего не остается, как привыкать жить на грани чуда, в мире новых легенд. Такова наша судьба.
— Не думаешь же ты, что кто-то захотел бы ее изменить, даже если бы подобное было возможно? — усмехнулся Евсей. — Чудо ждут, а не гонят прочь.
— И, все же, — лишь Лис продолжал настаивать на своем. — Была же какая-то причина, заставившая тебя созывать ради этой новости сход.
— Таково было желание Шамаша. Он не хотел никого испугать столь внезапным превращением знакомого с рождения мира в нечто совершенно… невозможное, — Атен вздохнул, понимая, что ему ничего не остается, как повторить все заново. — Он сказал, что воссоздаст для Мати мир сказок, то, что в них называется краем благих душ.
— Но ведь это сад в подземных владениях Госпожи Кигаль…
— В легендах — да, но не в сказках… Не знаю, не важно… В общем, это маленький островок, закрытый от снежной пустыни куполом нашего шатра. Он кажется бескрайним, но на самом деле не так уж и велик. Так что, отправляясь путешествовать, не упритесь в горизонт.
— В сказке много опасностей, — Лис недоверчиво взглянул на по-прежнему сидевшего на камне Хранителя.
— Думаю, он знает об этом, — перехватив взгляд мужа, проговорила Лина, — и сделал все так, чтобы уберечь нас от беды…
— Возможно, ты права… — Лис готов был сдаться.
— Конечно, права, — Лина сжала руку мужа. — Пойдем веселиться со всеми. Посмотри: больше никто, кроме тебя, не испытывает страха перед миром чудес…
— Как здесь красиво! — восхищенно выдохнул Евсей. — У меня просто нет слов…
— Однако придется их найти, — хмыкнул Атен. — Для летописи… Кстати, ты уже успел написать о произошедшем вчера?
— Да. Всю ночь писал, не отрываясь. Даже рука онемела, — он зевнул, прикрывая рот ладонью.
— Ты смотри, не засни, — усмехнулся хозяин каравана, глядя на брата искрившимися веселым задором глазами. — Потомки тебя не простят!
— Вот что, — не выдержал караванщик. — Раз тебе больше нечем заняться, как только подшучивать надо мной, бери-ка перо, чернила, и будешь мне помогать.
— Ну уж нет, у моей дочурки сегодня день рождения… — запротестовал тот.
— Вот и прекрасно! Лишится на день твоей опеки — возможно, почувствует себя действительно повзрослевшей на год. А то ты ей не даешь шага самостоятельно ступить, словно она — едва появившаяся на свет кроха.
— Так оно и есть. Во всяком случае, сегодня… К тому же, у тебя ведь уже есть один помощник, или ты забыл?
— Неужели ты думаешь, что я бессердечный сухарь, способный лишить парня такого дня?
— Ладно, вы тут спорьте, а мы пошли, — Лина потянула Лиса к накрытому под открытым небом столу. — Как бы наши мальчики не съели все сладости…
— Пусть. В честь праздника… — махнул рукой хозяин каравана. — Сегодня можно не экономить.
— Да при чем здесь экономия? — возмутилась женщина. — Мне просто не хочется, чтобы к вечеру у них так разболелись животы, что пришлось бы звать лекаря.
— Если кому и стоит об этом беспокоиться, так это мне. Никогда не знал большей сладкоежки, чем Мати.
— Ничего. Пока она, рассмотрев все подарки, доберется до лакомств, там останется не так уж много. Если мы не поспешим, — и они ушли.
— Так ты мне поможешь? — проводив их взглядом, спросил брата Евсей.
— Вообще-то… — и тут его глаза вспыхнули озарением — ему в голову пришла блестящая мысль. "Нет, просто гениальная!" — он был уверен в этом. — Пойдем-ка, — и он направился к Шамашу.
— Что ты собираешься делать?
— Не гоже ему сидеть одному и скучать.
Колдун, задумчиво глядя на резвившихся в траве, смеясь от счастья, детишек, осторожно поглаживал дремавшего у него на руках щенка. Длинная курносая мордочка второго высовывалась из-под складок черного плаща.
— Что, Мати бросила на тебя волчонка и убежала играть? — губы караванщика вновь растянулись в улыбке — он не мог смотреть без нее на хрупкое золотистое создание.
— Она не хотела, — Шамаш перевел взгляд на караванщика. — Но я настоял. Пусть повеселится от души. С малышами она еще намучается. Потом.
— Да уж, питомец — не свиток — хочу читаю, не хочу — откладываю в сторону. О нем приходится заботиться постоянно. Как о ребенке, — проговорил Евсей. Он был не в силах отвести взгляда от волчат с их сверкающей шкуркой и умильными складочками на лбу.
— Ничего, ей будет полезно, — довольный, хмыкнул Атен. — Станет более ответственной.
— Это ведь священные волки? — преодолев, наконец, внезапно накатившую волну немоты и душевного трепета, спросил помощник.
— Станут ими. Когда вырастут, — ответил колдун.
Евсей на миг опустил голову, словно пряча глаза, потом исподлобья бросил быстрый взгляд на брата, ни о чем не спрашивая его, просто стремясь узнать, как Атен отреагирует на услышанное. Но караванщик оставался совершенно спокоен. Ведь он уже давно знал обо всем и у него было время свыкнуться с еще одним невероятным событием.
— Волки приходили из-за малышей? Хотели оставить их с тобой? — помощник повернулся к Шамашу. Он считал себя вправе задавать вопросы, ибо, как летописец, должен был знать все.
Колдун кивнул в ответ.
Но для караванщика этого было явно недостаточно! Евсей на миг взглянул на брата, прося его поддержки, а затем вновь обратился к магу:
— Куда они отвели тебя? Как объяснили, чего хотят? — у него было так много вопросов, а его собеседник медлил с ответом, явно не расположенный рассказывать, словно не считая себя вправе говорить о чужих тайнах — и не важно, что это секреты зверей, а не людей. — Да пойми ты, — не выдержав, воскликнул караванщик. — Атен предложил мне вести летопись. Раз уж с нами так много всего случается. И поэтому я должен знать… Особенно о таких чудесных вещах, как встреча с священными волками!
— Шамаш, — казалось, что хозяин каравана ждал именно этого момента. В его голосе звучали волнение и нетерпение выполнить задуманное, — а может ты согласишься составить для нашей летописи маленький рассказ, всего на несколько страниц? Мы не просим тебя выдавать секретов волков, которые они доверили тебе, отдавая на воспитание малышей. Напиши о том, что можно.
— Да, Шамаш, — Евсею сразу же пришлась по душе идея брата. — Кто расскажет о случившемся лучше участника событий? А потом я хотел бы попросить тебя помочь мне с описанием магического моста. Мне хотелось бы узнать его природу…ну, все то, что возможно, конечно. Если бы ты написал…
— Боюсь, здесь я вам не помощник, — усмехнувшись, колдун качнул головой.
— Но почему?! - удивился Атен, даже не думавший о возможности того, что Шамаш откажется.
— Я не умею писать, — просто, словно говоря о чем-то совершенно обыденном, ответил маг.
Его собеседники онемели от удивления. Это казалось таким невероятным…!
— Но у нас всех детей учат грамоте, — с трудом ворочая отказавшимся от удивления слушаться языком, проговорил Евсей. — И уж конечно маг… — он никак не мог понять… даже начал думать, что, возможно, маг просто смеется над ними. Но ведь подобное было совсем не в его характере!
— Постой, ты же читал детям сказки и… — Атен растерялся. Если б он знал… Он всего лишь хотел, чтобы в летописи каравана остались страницы, написанные рукой самого бога…
— Разве я сказал, что не обучен чтению? — Шамаш вовсе не шутил. Впрочем, на этот раз удивление караванщиков он воспринял достаточно спокойно, понимая его причину.
— Но тогда… Нельзя научиться одному, не постигнув другого…
— Для человека — возможно. Но с колдуном дело обстоит иначе.
— Может быть, ты объяснишь нам? — караванщики переглянулись, а затем Евсей продолжал: — Насколько мне известно, служители никогда не сталкивались ни с какими сложностями, обучая грамоте Хранителей, когда те были детьми.
На миг колдун задумывался.
— Я лучше покажу, — наконец, приняв решение, произнес Шамаш. Он пересадил волчонка Мати к ее братику в сложившиеся в люльку складки плаща. А затем в его руках возник белоснежный, удивительно гладкий тонкий лист бумаги и длинное перо с белым оперением. — Вот, — он протянул перо Евсею. — Напиши какое-нибудь слово. А я потом попробую его повторить.
Тот осторожно взял перо, с интересом рассматривая его — нет, он не ошибся — лебединое, быстро взглянув на брата, который также не мог не узнать. Однако он не видел возможности спорить с Атеном или расспрашивать о чем-то Шамаша прямо сейчас. Сначала нужно было выполнить поручение Хранителя. Он хотел уж было, макнув перо в маленькую золотую чернильницу, вывести какой-нибудь простой, незамысловатый символ… хотя бы «бык», но маг остановил его:
— Думай не о простоте написания, а о том, чтобы это слово означало что-нибудь небольшое и неопасное.
Караванщик, пристально взглянув на мага, словно пытаясь разобраться, к чему тот вел. Затем, так ничего и не поняв, он кивнул и, взяв из рук мага лист бумаги, уютно лежавший поверх ровной дощечки, старательно вывел «цветок» — более безопасного символа он просто не мог придумать, — и вновь протянул перо и бумагу Шамашу.
Тот качнул головой, словно не до конца соглашаясь с выбором караванщика, положил доску на колени и стал медленно старательно… нет, не писать — рисовать — символ. Линии получались легкими, словно кружева, причудливо узорчатыми… И, все же, это был всего лишь символ.
Атен с Евсеем, внимательно следя за каждым движением пера, уже были готовы воскликнуть: "Вот же, вот! Пусть это скорее рисунок, чем надпись, однако…" — но не успели даже мысленно сложить фразу, не то что произнести ее.
Стоило перу, закончив выводить последнюю черточку, оторваться от бумаги, как линии замерцали, шевельнулись, и вот уже на бумаге на месте символа-слова возник настоящий цветок. Чем-то он напоминал розу — такой же нежный шелковый бутон, источавший сладковатый аромат, маленькие зеленые листики на тонкой веточке, покрытой острыми шипами.
Караванщики были не в силах оторвать взгляда от этого чудесного творения, подрагивавшего, трепеща на невидимом ветру. Бутончик начал раскрываться. Еще миг…
— Удивительный дар, — чуть слышно, словно боясь спугнуть нечто, порвав нити магии, прошептал Евсей.
— Все считали так же, — усмехнулся колдун, беря цветок в руку. — Пока символ «рот» не попытался проглотить моего наставника, — его пальцы сжались, ломая ветку, разрушая бутон. Шипы глубоко врезались в ладонь. Шамаш поморщился, но лишь сильнее сжал кулак. Прошло мгновение — и цветок исчез. С пальцев сорвались, смешавшись с кровью, капли чернил. — После того случая, — он достал платок, вытирая руку, — старик запретил мне брать в руки перо, сказав, что колдуну это все равно ни к чему, благо наш народ всегда предпочитал хранить знания в памяти, а не на листах бумаги. Книги предназначались исключительно для законов и заклинаний. Их же за меня вполне могли записать и другие, под чьей рукой какие-нибудь «нет» или «конец» не оживут, чтобы уничтожить весь мир.
— Может, все дело в том, какты пишешь. Символ оживил потому, что, такой легкий и узорчатый, не мог не расцвести. Он напоминал цветок и…
Колдун бросил на караванщика быстрый взгляд. В его глазах была печаль — его ранило недоверие больше, чем вся ненависть былого мира. Он снова взял в руки перо, немного подвинулся, освобождая на камне место:
— Садись рядом, — промолвил он. — Возьми меня за руку и напиши символ так, как он по-твоему должен выглядеть.
— Но… — Евсей покосился на Атена, словно спрашивая, что ему делать. Он и не предполагал, что Хранитель так болезненно воспримет его сомнения.
Увидев немой вопрос брата, не знавшего, как ему быть, Атен кивнул, призывая его продолжать. Он слишком хорошо понимал, что останавливаться сейчас — значит еще сильнее обидеть Шамаша, самым важным для которого было доверие.
И помощник, осторожно опустившись на камень, коснулся руки наделенного даром, удивляясь, как возможно, чтобы она одновременно была столь холодна и горяча, словно в ней соединены воедино стихии льда и пламени. Ведя кисть, как это делает учитель, обучая написанию первых символов ученика, он вновь старательно вывел знак «цветка». Получилось неровно и коряво, но… Караванщик, вздрогнув, отшатнулся: вновь, как и в первый раз, линии задрожали, замерцали, складываясь в нечто большее, чем написанный на бумаге знак — и вот уж их место занял живой цветок. Маленький, с округлыми фиолетовыми лепестками и красным прицветником он чем-то походил на обычную фиалку.
— Черные боги, — прошептал, увидев его, вмиг помрачневший колдун, и, не давая хрупкому растению даже на миг приподнять головку, сжег его в языке пламени, вырвавшемся яркой вспышкой из пальцев. — Это виола. Ее пыльца содержит смертельный яд, — пояснил он, когда цветок исчез в огне, оставив на бумаге лишь черное пятно с рыжими обгоревшими краями. — Если ты убедился, — он взглянул на Евсея, успевшего вскочить на ноги, испуганного тем, что произошло не просто на него глазах, но при его участии, — давай не будем больше продолжать эти… опыты.
— Прости меня за сомнения, — смущенно пробормотал караванщик.
— Ничего, — в его глазах все еще полнились грусть, но, возможно, караванщики просто не правильно поняли ее причину. Может быть, это был след не обиды, а чего-то другого… Воспоминаний, стиравших границы между радостью и печалью…
— А ты не пытался разобраться, почему это происходит? — Евсей не мог представить себе, что в мироздании есть земля, где бы не обратили внимания на столь удивительную способность. Его глаза светились — впервые в жизни он настолько близко подошел к чуду, что смог прикоснуться к нему.
— На это не было времени. Если бы я разбирался с каждым даром, которым столь щедро наделили меня боги, то потратил бы на это всю жизнь. Мне же она была нужна для другого… Впрочем, что касается этого, — он щелкнул по бумаге и перу, заставляя их исчезнуть, — наставник пробовал выяснить причину. Должно быть, потому, что первое время ему казалось, будто я просто таким способом отлыниваю от занятий.
Евсей не смог подавить смешок. Он вспомнил, как в свое время пробовал перехитрить своих учителей в школе служителей. Конечно, ничего подобного он не мог и представить себе, но и у простого смертного было в запасе не так уж мало фокусов.
Тем временем колдун продолжал:
— Если так, меня следовало наказать. Хитрость, конечно, не ложь, но и она запрещена колдуну по закону… Однако не в правилах старика было карать, не выяснив всего…
— И он докопался?
Колдун хмыкнул: — Точно подмечено. Он долго искал ответ в древних летописях и сводах законов, но не нашел даже упоминания ни о чем подобном. Тогда старик нагрузил меня лопатами, сам вооружился какой-то старинной картой, невесть как попавшей к нему. И мы откопалине один тайник со старыми рукописями, считавшимися давно утерянными. Но это все, что ему удалось отыскать.
— Неужели совсем ничего?
— Как сказать. В одной книге тысячелетней давности, где перечислялись все необычные способности, которые время от времени проявлялись у колдовских детей, указывалась и эта… Но наши предки… Они были вершителями, создателями, а не мыслителями. Им было не до философских размышлений о том, что эта способность означает и с чем связана. В рукописи говорилось, что, если бы была возможность устранить этот… побочный дар, не повредив основному, то можно было бы попытаться что-то с ним сделать, а так… так давался лишь совет избегать условий, в которых необъяснимое умение проявляется. И постараться забыть о нем, полагаясь на волю богов.
— И много было таких… необычных способностей? — спросил Атен.
— Понятия не имею, — тот пожал плечами. — Наставник спрятал от меня рукопись, опасаясь, наверно, как бы я не отыскал у себя их все.
— Веселое у тебя было детство, — Евсей усмехнулся. Его всегда считали несносным сорванцом, но разве ему сравниться с этим?
— Вот только тем, кто был рядом, порою было совсем не до смеха, — лицо колдуна помрачнело. — Да укажут боги им путь в бесконечность, — чуть слышно прошептали его губы. — Так что, — он немилосердно прогнал все воспоминания, заставляя сердце вернуться в нынешний день и веселиться вместе со всеми, — в составлении летописи я вам не помощник.
— Да уж, мы убедились, — караванщика передернуло от одной мысли, что могло случиться, напиши он то слово, которое собирался. С взбесившимся быком справиться не так легко, как с хрупким растением. — И они всегда такие… агрессивные?
— Нет. Роза была обычным цветком.
— Я даже не представлял себе, что магический дар может быть так опасен… — начал было Евсей, но умолк, поймав взгляд брата. "Ты не до конца искренен, — словно говорили глаза Атена. — Вспомни, что происходило в Эшгаре, когда Свигор на кого-нибудь злился…" — Но не будем об этом, — так и не закончив своей мысли, продолжал помощник.
— Вам нечего бояться, — колдун чуть наклонил голову, с интересом поглядывая на своих собеседников. — Я в достаточной степени владею своим даром, чтобы контролировать его.
— Ты уверен в этом? — хозяин каравана настороженно свел брови. Сила, столь огромная, великая сила магии, необъяснимая и безграничная, не могла не внушать страха, и не важно, в чьих она руках — человека или бога.
— В моем мире, когда магу исполнялось 16 лет, он проходит особый обряд посвящения — Испытание. Тот, кто не смог к этому времени подчинить себе свой дар, просто не выживал.
— Это жестоко! — прошептал Евсей. После всего увиденного он был готов верить колдуну во всем, но если этоправда…
— Отнюдь. Жестокобыло бы оставлять в мире создание, способное уничтожить все вокруг, не понимая, что заключено в нем самом.
— Возможно, это было правильным для земли, где в магическом даре видели угрозу. Но не здесь, где все живет лишь благодаря Хранителям, — вздохнув, проговорил Атен.
— Выбор из двух зол наименьшего — не лучший выбор, — тихо произнес Шамаш. А затем его глаза вновь залучились, губы тронула улыбка. Оглянувшись, хозяин каравана увидел бежавшую к ним Мати. На голове девочки был сплетенный из желтых одуванчиков венок, в руках — букетик незабудок.
— А теперь пора? Пора кормить Шуши? — на бегу прокричала она. Остановившись, девочка замерла, с нетерпением ожидая ответа. Ее дыхание было взволнованным, сердечко билось так быстро, что было готово вырваться наружу. Казалось, она просто не видит взрослых, о чем-то разговаривавших с колдуном — сегодня был ее день.
И, все же, Атен попытался возразить:
— Дочка, иди, поиграй пока…
— Потом, — Мати перебила отца, не дав ему договорить. Не обращая никакого внимания на суровую морщинку, легшую ему на переносицу, она подскочила к магу. — А где Шуши? — девочка вдруг испугалась, что волчонок исчез столь же внезапно, как появился. Она все еще не могла поверить, что получила, наконец, то, о чем так давно мечтала — маленькое живое создание, о котором сможет заботиться, даря тепло своей души.
Колдун развернул черный плащ, доставая крошек.
— Ой, а это ее братик? — увидев второго волчонка — чуть побольше, не такого пушистого, с более темной шерсткой и белым пятнышком на мордочке, вокруг носика, воскликнула Мати. — Ханиш, — она осторожно коснулась его головки, — тебя ведь так зовут? — малыш взглянул на нее — пристально, внимательно, словно запечатлевая в своей памяти навсегда ее образ, потом, радостно взвизгнув, подпрыгнул, стремясь лизнуть девочку, здороваясь, благодаря за любовь сердца и тепло глаз.
— Хан, Хан! — смеясь, воскликнула Мати. — Ты такой славный!
Тем временем проснулась и Шуши. Увидев хозяйку, она, поскуливая от нетерпения, рванулась к ней, спеша погрузиться в объятья, подарить свою порцию ответной ласки. — Шуши, не так быстро! — девочка с трудом удерживала свою непоседливую подружку. Боясь, что та выскользнет у нее рук и, упав, ударится, Мати поспешила сесть в траву. Опустив Шуллат рядом, девочка с облегчением вздохнула, подставляя щеки: — Вот, теперь целуйся.
— Ладно, — хозяину каравана ничего не оставалось, как смириться с тем, что дочка прервала разговор взрослых. "Тем более, — бросив быстрый взгляд на Шамаша, подумал Атен, — что так оно и лучше…" — Пойду, раздобуду вам какие-нибудь плошки и молоко.
— Какой он… — Евсей потянулся было к волчонку, но тот вдруг, наклонив головку, раздувая щечки, предупредительно заворчал, выставляя напоказ маленькие острые клыки — совсем недавно прорезавшиеся первые молочные зубки. И караванщик, отдернув руку, отступил на шаг назад, с удивлением глядя на щенка.
Мати была поражена:
— Хан, это ведь мой дядя! Он добрый! Неужели тебе он не понравился?
Щенок, выслушав ее, взволнованно закрутил головой, пока, наконец, не встретился глазами с Шамашем. Лишь после этого он успокоился, взглянул на караванщика, всем своим видом показывая, что готов помириться.
— Он нелюдимый, — объясняя поведение своего подопечного, промолвил Шамаш. — Ничего не поделаешь — характер.
— Каким же он будет, когда вырастет…? - пробормотал Евсей. Ему вспомнились размеры взрослого волка — такому ничего не стоит загрызть взрослого человека. А в караване много детей…
— Не волнуйся. Он научится отличать своих от чужих прежде, чем у него сменятся зубы, — поспешил успокоить его колдун, читая беспокойство в глазах караванщика.
— Странно, — Мати с удивлением поглядывала то на Ханиша, то на ерзавшую у нее на груди, словно что-то ища, Шуллат. — А меня он стразу признал.
— Но ты же его не испугалась.
— Конечно, ведь… — умолкнув на полуслове, она подняла удивленные глаза на мага: — Не хочешь же ты сказать… — она с недоверием взглянула на Евсея: — Нет, дядя, нет! Ты не мог испугаться крошку!
— Это не крошка, — караванщик повел плечами. Его настороженный взгляд по-прежнему был прикован к замершему на коленях Шамаша малыша. — А священный волк.
Колдун нахмурился. Ему не хотелось, чтобы кто-то в караване, видевшемся ему одной большой семьей, испытывал страх перед своими новыми спутниками. — Погладь его.
Евсей послушно протянул руку, прикоснулся к мягкой податливой шерстке, покрывавшей такое хрупкое, ранимое тельце. Глаза зверя и человека встретились, и караванщик вдруг почувствовал, что тонет в волне тепла и покоя. Все, весь мир стал казаться далеким и крохотным, как звездочка в небесах. "Как я мог бояться его, я, все время так стремившийся к чуду? — он и не пытался понять происходившего с ним, всецело отдавшись во власть чувств, вошедших в его душу. — Я словно Гамеш, которого бог солнца привел в свою небесную страну… А, может, так оно и есть," — в этот миг он готов был поверить во что угодно, отказываясь от самого слова "сомнение".
— Да, — кивнул тот. Хозяину каравана не хотелось говорить. Забыть бы обо всем, забыться, стоять вот так, любуясь Мати и сравнивая ее с той красавицей-невестой, которую он видел за пологом огня… Но тут девочку окружили караванщики, поздравляя, купая ее душу в море теплых улыбок…
Подошли, обнявшись, Лис с Линой.
— Этот день запомнится навсегда, — мечтательно глядя вокруг, проговорила женщина. — Сказочный подарок нам всем.
— В этом нет моей заслуги, — грустно улыбнувшись, качнул головой хозяин каравана. — Разве б смог я совершить такое?
— Но ты ведь уговорил Шамаша…
— Нет, — качнул головой караванщик, а затем продолжал: — Он хотел сделать для Мати что-то особенное. Я сказал, что она мечтает о чуде, что ей хочется хотя бы на мгновение попасть в сказку.
— Сказка, легенда… — Евсей, вздохнув, качнул головой. — Нет. Достаточно оглядеться вокруг, чтобы понять, что вокруг нас сейчас реальный мир… Это небо, земля, цветы — все они живые, созданные богами, не людьми…
— Может быть, он перенес нас в свою землю… — Лина пожала плечами. Она не находила объяснения происходившему, впрочем, и не особенно пыталась. Женщина была готова просто наслаждаться каждым мигом, который можно будет потом вспоминать долгими холодными ночами, возвращаясь в фантазиях в мечты.
— Нет, — в отличие от жены, Лису были нужны ответы. Он должен был быть уверен, что здесь им ничего не угрожает. Мир сказки — это, конечно, замечательно, но в нем должно быть не меньше опасностей, чем в снежной пустыни, а ему совсем не хотелось встретиться с какой-нибудь магической злобной тварью, подобной грифону или крылатому быку Губителя. — Шамаш говорил, что не может вернуться назад. Возможно, с помощью своего дара, он воссоздал среди пустыни островок иной земли… — это казалось таким же невероятным, как и все остальные предположения и караванщик повернулся к Атену, словно спрашивая у него, что произошло.
— Я ведь говорил вам, — вздохнув, качнул головой хозяин каравана. В его голосе, глазах был укор — ему не нравилось, когда кто-то вынуждал его повторять уже раз данные объяснения. — Как же вы меня слушали на заре, на сходе?
— Мы были слишком поражены, чтобы поверить в возможность… — начала было Лина, но Атен остановил ее:
— Теперь нам ничего не остается, как привыкать жить на грани чуда, в мире новых легенд. Такова наша судьба.
— Не думаешь же ты, что кто-то захотел бы ее изменить, даже если бы подобное было возможно? — усмехнулся Евсей. — Чудо ждут, а не гонят прочь.
— И, все же, — лишь Лис продолжал настаивать на своем. — Была же какая-то причина, заставившая тебя созывать ради этой новости сход.
— Таково было желание Шамаша. Он не хотел никого испугать столь внезапным превращением знакомого с рождения мира в нечто совершенно… невозможное, — Атен вздохнул, понимая, что ему ничего не остается, как повторить все заново. — Он сказал, что воссоздаст для Мати мир сказок, то, что в них называется краем благих душ.
— Но ведь это сад в подземных владениях Госпожи Кигаль…
— В легендах — да, но не в сказках… Не знаю, не важно… В общем, это маленький островок, закрытый от снежной пустыни куполом нашего шатра. Он кажется бескрайним, но на самом деле не так уж и велик. Так что, отправляясь путешествовать, не упритесь в горизонт.
— В сказке много опасностей, — Лис недоверчиво взглянул на по-прежнему сидевшего на камне Хранителя.
— Думаю, он знает об этом, — перехватив взгляд мужа, проговорила Лина, — и сделал все так, чтобы уберечь нас от беды…
— Возможно, ты права… — Лис готов был сдаться.
— Конечно, права, — Лина сжала руку мужа. — Пойдем веселиться со всеми. Посмотри: больше никто, кроме тебя, не испытывает страха перед миром чудес…
— Как здесь красиво! — восхищенно выдохнул Евсей. — У меня просто нет слов…
— Однако придется их найти, — хмыкнул Атен. — Для летописи… Кстати, ты уже успел написать о произошедшем вчера?
— Да. Всю ночь писал, не отрываясь. Даже рука онемела, — он зевнул, прикрывая рот ладонью.
— Ты смотри, не засни, — усмехнулся хозяин каравана, глядя на брата искрившимися веселым задором глазами. — Потомки тебя не простят!
— Вот что, — не выдержал караванщик. — Раз тебе больше нечем заняться, как только подшучивать надо мной, бери-ка перо, чернила, и будешь мне помогать.
— Ну уж нет, у моей дочурки сегодня день рождения… — запротестовал тот.
— Вот и прекрасно! Лишится на день твоей опеки — возможно, почувствует себя действительно повзрослевшей на год. А то ты ей не даешь шага самостоятельно ступить, словно она — едва появившаяся на свет кроха.
— Так оно и есть. Во всяком случае, сегодня… К тому же, у тебя ведь уже есть один помощник, или ты забыл?
— Неужели ты думаешь, что я бессердечный сухарь, способный лишить парня такого дня?
— Ладно, вы тут спорьте, а мы пошли, — Лина потянула Лиса к накрытому под открытым небом столу. — Как бы наши мальчики не съели все сладости…
— Пусть. В честь праздника… — махнул рукой хозяин каравана. — Сегодня можно не экономить.
— Да при чем здесь экономия? — возмутилась женщина. — Мне просто не хочется, чтобы к вечеру у них так разболелись животы, что пришлось бы звать лекаря.
— Если кому и стоит об этом беспокоиться, так это мне. Никогда не знал большей сладкоежки, чем Мати.
— Ничего. Пока она, рассмотрев все подарки, доберется до лакомств, там останется не так уж много. Если мы не поспешим, — и они ушли.
— Так ты мне поможешь? — проводив их взглядом, спросил брата Евсей.
— Вообще-то… — и тут его глаза вспыхнули озарением — ему в голову пришла блестящая мысль. "Нет, просто гениальная!" — он был уверен в этом. — Пойдем-ка, — и он направился к Шамашу.
— Что ты собираешься делать?
— Не гоже ему сидеть одному и скучать.
Колдун, задумчиво глядя на резвившихся в траве, смеясь от счастья, детишек, осторожно поглаживал дремавшего у него на руках щенка. Длинная курносая мордочка второго высовывалась из-под складок черного плаща.
— Что, Мати бросила на тебя волчонка и убежала играть? — губы караванщика вновь растянулись в улыбке — он не мог смотреть без нее на хрупкое золотистое создание.
— Она не хотела, — Шамаш перевел взгляд на караванщика. — Но я настоял. Пусть повеселится от души. С малышами она еще намучается. Потом.
— Да уж, питомец — не свиток — хочу читаю, не хочу — откладываю в сторону. О нем приходится заботиться постоянно. Как о ребенке, — проговорил Евсей. Он был не в силах отвести взгляда от волчат с их сверкающей шкуркой и умильными складочками на лбу.
— Ничего, ей будет полезно, — довольный, хмыкнул Атен. — Станет более ответственной.
— Это ведь священные волки? — преодолев, наконец, внезапно накатившую волну немоты и душевного трепета, спросил помощник.
— Станут ими. Когда вырастут, — ответил колдун.
Евсей на миг опустил голову, словно пряча глаза, потом исподлобья бросил быстрый взгляд на брата, ни о чем не спрашивая его, просто стремясь узнать, как Атен отреагирует на услышанное. Но караванщик оставался совершенно спокоен. Ведь он уже давно знал обо всем и у него было время свыкнуться с еще одним невероятным событием.
— Волки приходили из-за малышей? Хотели оставить их с тобой? — помощник повернулся к Шамашу. Он считал себя вправе задавать вопросы, ибо, как летописец, должен был знать все.
Колдун кивнул в ответ.
Но для караванщика этого было явно недостаточно! Евсей на миг взглянул на брата, прося его поддержки, а затем вновь обратился к магу:
— Куда они отвели тебя? Как объяснили, чего хотят? — у него было так много вопросов, а его собеседник медлил с ответом, явно не расположенный рассказывать, словно не считая себя вправе говорить о чужих тайнах — и не важно, что это секреты зверей, а не людей. — Да пойми ты, — не выдержав, воскликнул караванщик. — Атен предложил мне вести летопись. Раз уж с нами так много всего случается. И поэтому я должен знать… Особенно о таких чудесных вещах, как встреча с священными волками!
— Шамаш, — казалось, что хозяин каравана ждал именно этого момента. В его голосе звучали волнение и нетерпение выполнить задуманное, — а может ты согласишься составить для нашей летописи маленький рассказ, всего на несколько страниц? Мы не просим тебя выдавать секретов волков, которые они доверили тебе, отдавая на воспитание малышей. Напиши о том, что можно.
— Да, Шамаш, — Евсею сразу же пришлась по душе идея брата. — Кто расскажет о случившемся лучше участника событий? А потом я хотел бы попросить тебя помочь мне с описанием магического моста. Мне хотелось бы узнать его природу…ну, все то, что возможно, конечно. Если бы ты написал…
— Боюсь, здесь я вам не помощник, — усмехнувшись, колдун качнул головой.
— Но почему?! - удивился Атен, даже не думавший о возможности того, что Шамаш откажется.
— Я не умею писать, — просто, словно говоря о чем-то совершенно обыденном, ответил маг.
Его собеседники онемели от удивления. Это казалось таким невероятным…!
— Но у нас всех детей учат грамоте, — с трудом ворочая отказавшимся от удивления слушаться языком, проговорил Евсей. — И уж конечно маг… — он никак не мог понять… даже начал думать, что, возможно, маг просто смеется над ними. Но ведь подобное было совсем не в его характере!
— Постой, ты же читал детям сказки и… — Атен растерялся. Если б он знал… Он всего лишь хотел, чтобы в летописи каравана остались страницы, написанные рукой самого бога…
— Разве я сказал, что не обучен чтению? — Шамаш вовсе не шутил. Впрочем, на этот раз удивление караванщиков он воспринял достаточно спокойно, понимая его причину.
— Но тогда… Нельзя научиться одному, не постигнув другого…
— Для человека — возможно. Но с колдуном дело обстоит иначе.
— Может быть, ты объяснишь нам? — караванщики переглянулись, а затем Евсей продолжал: — Насколько мне известно, служители никогда не сталкивались ни с какими сложностями, обучая грамоте Хранителей, когда те были детьми.
На миг колдун задумывался.
— Я лучше покажу, — наконец, приняв решение, произнес Шамаш. Он пересадил волчонка Мати к ее братику в сложившиеся в люльку складки плаща. А затем в его руках возник белоснежный, удивительно гладкий тонкий лист бумаги и длинное перо с белым оперением. — Вот, — он протянул перо Евсею. — Напиши какое-нибудь слово. А я потом попробую его повторить.
Тот осторожно взял перо, с интересом рассматривая его — нет, он не ошибся — лебединое, быстро взглянув на брата, который также не мог не узнать. Однако он не видел возможности спорить с Атеном или расспрашивать о чем-то Шамаша прямо сейчас. Сначала нужно было выполнить поручение Хранителя. Он хотел уж было, макнув перо в маленькую золотую чернильницу, вывести какой-нибудь простой, незамысловатый символ… хотя бы «бык», но маг остановил его:
— Думай не о простоте написания, а о том, чтобы это слово означало что-нибудь небольшое и неопасное.
Караванщик, пристально взглянув на мага, словно пытаясь разобраться, к чему тот вел. Затем, так ничего и не поняв, он кивнул и, взяв из рук мага лист бумаги, уютно лежавший поверх ровной дощечки, старательно вывел «цветок» — более безопасного символа он просто не мог придумать, — и вновь протянул перо и бумагу Шамашу.
Тот качнул головой, словно не до конца соглашаясь с выбором караванщика, положил доску на колени и стал медленно старательно… нет, не писать — рисовать — символ. Линии получались легкими, словно кружева, причудливо узорчатыми… И, все же, это был всего лишь символ.
Атен с Евсеем, внимательно следя за каждым движением пера, уже были готовы воскликнуть: "Вот же, вот! Пусть это скорее рисунок, чем надпись, однако…" — но не успели даже мысленно сложить фразу, не то что произнести ее.
Стоило перу, закончив выводить последнюю черточку, оторваться от бумаги, как линии замерцали, шевельнулись, и вот уже на бумаге на месте символа-слова возник настоящий цветок. Чем-то он напоминал розу — такой же нежный шелковый бутон, источавший сладковатый аромат, маленькие зеленые листики на тонкой веточке, покрытой острыми шипами.
Караванщики были не в силах оторвать взгляда от этого чудесного творения, подрагивавшего, трепеща на невидимом ветру. Бутончик начал раскрываться. Еще миг…
— Удивительный дар, — чуть слышно, словно боясь спугнуть нечто, порвав нити магии, прошептал Евсей.
— Все считали так же, — усмехнулся колдун, беря цветок в руку. — Пока символ «рот» не попытался проглотить моего наставника, — его пальцы сжались, ломая ветку, разрушая бутон. Шипы глубоко врезались в ладонь. Шамаш поморщился, но лишь сильнее сжал кулак. Прошло мгновение — и цветок исчез. С пальцев сорвались, смешавшись с кровью, капли чернил. — После того случая, — он достал платок, вытирая руку, — старик запретил мне брать в руки перо, сказав, что колдуну это все равно ни к чему, благо наш народ всегда предпочитал хранить знания в памяти, а не на листах бумаги. Книги предназначались исключительно для законов и заклинаний. Их же за меня вполне могли записать и другие, под чьей рукой какие-нибудь «нет» или «конец» не оживут, чтобы уничтожить весь мир.
— Может, все дело в том, какты пишешь. Символ оживил потому, что, такой легкий и узорчатый, не мог не расцвести. Он напоминал цветок и…
Колдун бросил на караванщика быстрый взгляд. В его глазах была печаль — его ранило недоверие больше, чем вся ненависть былого мира. Он снова взял в руки перо, немного подвинулся, освобождая на камне место:
— Садись рядом, — промолвил он. — Возьми меня за руку и напиши символ так, как он по-твоему должен выглядеть.
— Но… — Евсей покосился на Атена, словно спрашивая, что ему делать. Он и не предполагал, что Хранитель так болезненно воспримет его сомнения.
Увидев немой вопрос брата, не знавшего, как ему быть, Атен кивнул, призывая его продолжать. Он слишком хорошо понимал, что останавливаться сейчас — значит еще сильнее обидеть Шамаша, самым важным для которого было доверие.
И помощник, осторожно опустившись на камень, коснулся руки наделенного даром, удивляясь, как возможно, чтобы она одновременно была столь холодна и горяча, словно в ней соединены воедино стихии льда и пламени. Ведя кисть, как это делает учитель, обучая написанию первых символов ученика, он вновь старательно вывел знак «цветка». Получилось неровно и коряво, но… Караванщик, вздрогнув, отшатнулся: вновь, как и в первый раз, линии задрожали, замерцали, складываясь в нечто большее, чем написанный на бумаге знак — и вот уж их место занял живой цветок. Маленький, с округлыми фиолетовыми лепестками и красным прицветником он чем-то походил на обычную фиалку.
— Черные боги, — прошептал, увидев его, вмиг помрачневший колдун, и, не давая хрупкому растению даже на миг приподнять головку, сжег его в языке пламени, вырвавшемся яркой вспышкой из пальцев. — Это виола. Ее пыльца содержит смертельный яд, — пояснил он, когда цветок исчез в огне, оставив на бумаге лишь черное пятно с рыжими обгоревшими краями. — Если ты убедился, — он взглянул на Евсея, успевшего вскочить на ноги, испуганного тем, что произошло не просто на него глазах, но при его участии, — давай не будем больше продолжать эти… опыты.
— Прости меня за сомнения, — смущенно пробормотал караванщик.
— Ничего, — в его глазах все еще полнились грусть, но, возможно, караванщики просто не правильно поняли ее причину. Может быть, это был след не обиды, а чего-то другого… Воспоминаний, стиравших границы между радостью и печалью…
— А ты не пытался разобраться, почему это происходит? — Евсей не мог представить себе, что в мироздании есть земля, где бы не обратили внимания на столь удивительную способность. Его глаза светились — впервые в жизни он настолько близко подошел к чуду, что смог прикоснуться к нему.
— На это не было времени. Если бы я разбирался с каждым даром, которым столь щедро наделили меня боги, то потратил бы на это всю жизнь. Мне же она была нужна для другого… Впрочем, что касается этого, — он щелкнул по бумаге и перу, заставляя их исчезнуть, — наставник пробовал выяснить причину. Должно быть, потому, что первое время ему казалось, будто я просто таким способом отлыниваю от занятий.
Евсей не смог подавить смешок. Он вспомнил, как в свое время пробовал перехитрить своих учителей в школе служителей. Конечно, ничего подобного он не мог и представить себе, но и у простого смертного было в запасе не так уж мало фокусов.
Тем временем колдун продолжал:
— Если так, меня следовало наказать. Хитрость, конечно, не ложь, но и она запрещена колдуну по закону… Однако не в правилах старика было карать, не выяснив всего…
— И он докопался?
Колдун хмыкнул: — Точно подмечено. Он долго искал ответ в древних летописях и сводах законов, но не нашел даже упоминания ни о чем подобном. Тогда старик нагрузил меня лопатами, сам вооружился какой-то старинной картой, невесть как попавшей к нему. И мы откопалине один тайник со старыми рукописями, считавшимися давно утерянными. Но это все, что ему удалось отыскать.
— Неужели совсем ничего?
— Как сказать. В одной книге тысячелетней давности, где перечислялись все необычные способности, которые время от времени проявлялись у колдовских детей, указывалась и эта… Но наши предки… Они были вершителями, создателями, а не мыслителями. Им было не до философских размышлений о том, что эта способность означает и с чем связана. В рукописи говорилось, что, если бы была возможность устранить этот… побочный дар, не повредив основному, то можно было бы попытаться что-то с ним сделать, а так… так давался лишь совет избегать условий, в которых необъяснимое умение проявляется. И постараться забыть о нем, полагаясь на волю богов.
— И много было таких… необычных способностей? — спросил Атен.
— Понятия не имею, — тот пожал плечами. — Наставник спрятал от меня рукопись, опасаясь, наверно, как бы я не отыскал у себя их все.
— Веселое у тебя было детство, — Евсей усмехнулся. Его всегда считали несносным сорванцом, но разве ему сравниться с этим?
— Вот только тем, кто был рядом, порою было совсем не до смеха, — лицо колдуна помрачнело. — Да укажут боги им путь в бесконечность, — чуть слышно прошептали его губы. — Так что, — он немилосердно прогнал все воспоминания, заставляя сердце вернуться в нынешний день и веселиться вместе со всеми, — в составлении летописи я вам не помощник.
— Да уж, мы убедились, — караванщика передернуло от одной мысли, что могло случиться, напиши он то слово, которое собирался. С взбесившимся быком справиться не так легко, как с хрупким растением. — И они всегда такие… агрессивные?
— Нет. Роза была обычным цветком.
— Я даже не представлял себе, что магический дар может быть так опасен… — начал было Евсей, но умолк, поймав взгляд брата. "Ты не до конца искренен, — словно говорили глаза Атена. — Вспомни, что происходило в Эшгаре, когда Свигор на кого-нибудь злился…" — Но не будем об этом, — так и не закончив своей мысли, продолжал помощник.
— Вам нечего бояться, — колдун чуть наклонил голову, с интересом поглядывая на своих собеседников. — Я в достаточной степени владею своим даром, чтобы контролировать его.
— Ты уверен в этом? — хозяин каравана настороженно свел брови. Сила, столь огромная, великая сила магии, необъяснимая и безграничная, не могла не внушать страха, и не важно, в чьих она руках — человека или бога.
— В моем мире, когда магу исполнялось 16 лет, он проходит особый обряд посвящения — Испытание. Тот, кто не смог к этому времени подчинить себе свой дар, просто не выживал.
— Это жестоко! — прошептал Евсей. После всего увиденного он был готов верить колдуну во всем, но если этоправда…
— Отнюдь. Жестокобыло бы оставлять в мире создание, способное уничтожить все вокруг, не понимая, что заключено в нем самом.
— Возможно, это было правильным для земли, где в магическом даре видели угрозу. Но не здесь, где все живет лишь благодаря Хранителям, — вздохнув, проговорил Атен.
— Выбор из двух зол наименьшего — не лучший выбор, — тихо произнес Шамаш. А затем его глаза вновь залучились, губы тронула улыбка. Оглянувшись, хозяин каравана увидел бежавшую к ним Мати. На голове девочки был сплетенный из желтых одуванчиков венок, в руках — букетик незабудок.
— А теперь пора? Пора кормить Шуши? — на бегу прокричала она. Остановившись, девочка замерла, с нетерпением ожидая ответа. Ее дыхание было взволнованным, сердечко билось так быстро, что было готово вырваться наружу. Казалось, она просто не видит взрослых, о чем-то разговаривавших с колдуном — сегодня был ее день.
И, все же, Атен попытался возразить:
— Дочка, иди, поиграй пока…
— Потом, — Мати перебила отца, не дав ему договорить. Не обращая никакого внимания на суровую морщинку, легшую ему на переносицу, она подскочила к магу. — А где Шуши? — девочка вдруг испугалась, что волчонок исчез столь же внезапно, как появился. Она все еще не могла поверить, что получила, наконец, то, о чем так давно мечтала — маленькое живое создание, о котором сможет заботиться, даря тепло своей души.
Колдун развернул черный плащ, доставая крошек.
— Ой, а это ее братик? — увидев второго волчонка — чуть побольше, не такого пушистого, с более темной шерсткой и белым пятнышком на мордочке, вокруг носика, воскликнула Мати. — Ханиш, — она осторожно коснулась его головки, — тебя ведь так зовут? — малыш взглянул на нее — пристально, внимательно, словно запечатлевая в своей памяти навсегда ее образ, потом, радостно взвизгнув, подпрыгнул, стремясь лизнуть девочку, здороваясь, благодаря за любовь сердца и тепло глаз.
— Хан, Хан! — смеясь, воскликнула Мати. — Ты такой славный!
Тем временем проснулась и Шуши. Увидев хозяйку, она, поскуливая от нетерпения, рванулась к ней, спеша погрузиться в объятья, подарить свою порцию ответной ласки. — Шуши, не так быстро! — девочка с трудом удерживала свою непоседливую подружку. Боясь, что та выскользнет у нее рук и, упав, ударится, Мати поспешила сесть в траву. Опустив Шуллат рядом, девочка с облегчением вздохнула, подставляя щеки: — Вот, теперь целуйся.
— Ладно, — хозяину каравана ничего не оставалось, как смириться с тем, что дочка прервала разговор взрослых. "Тем более, — бросив быстрый взгляд на Шамаша, подумал Атен, — что так оно и лучше…" — Пойду, раздобуду вам какие-нибудь плошки и молоко.
— Какой он… — Евсей потянулся было к волчонку, но тот вдруг, наклонив головку, раздувая щечки, предупредительно заворчал, выставляя напоказ маленькие острые клыки — совсем недавно прорезавшиеся первые молочные зубки. И караванщик, отдернув руку, отступил на шаг назад, с удивлением глядя на щенка.
Мати была поражена:
— Хан, это ведь мой дядя! Он добрый! Неужели тебе он не понравился?
Щенок, выслушав ее, взволнованно закрутил головой, пока, наконец, не встретился глазами с Шамашем. Лишь после этого он успокоился, взглянул на караванщика, всем своим видом показывая, что готов помириться.
— Он нелюдимый, — объясняя поведение своего подопечного, промолвил Шамаш. — Ничего не поделаешь — характер.
— Каким же он будет, когда вырастет…? - пробормотал Евсей. Ему вспомнились размеры взрослого волка — такому ничего не стоит загрызть взрослого человека. А в караване много детей…
— Не волнуйся. Он научится отличать своих от чужих прежде, чем у него сменятся зубы, — поспешил успокоить его колдун, читая беспокойство в глазах караванщика.
— Странно, — Мати с удивлением поглядывала то на Ханиша, то на ерзавшую у нее на груди, словно что-то ища, Шуллат. — А меня он стразу признал.
— Но ты же его не испугалась.
— Конечно, ведь… — умолкнув на полуслове, она подняла удивленные глаза на мага: — Не хочешь же ты сказать… — она с недоверием взглянула на Евсея: — Нет, дядя, нет! Ты не мог испугаться крошку!
— Это не крошка, — караванщик повел плечами. Его настороженный взгляд по-прежнему был прикован к замершему на коленях Шамаша малыша. — А священный волк.
Колдун нахмурился. Ему не хотелось, чтобы кто-то в караване, видевшемся ему одной большой семьей, испытывал страх перед своими новыми спутниками. — Погладь его.
Евсей послушно протянул руку, прикоснулся к мягкой податливой шерстке, покрывавшей такое хрупкое, ранимое тельце. Глаза зверя и человека встретились, и караванщик вдруг почувствовал, что тонет в волне тепла и покоя. Все, весь мир стал казаться далеким и крохотным, как звездочка в небесах. "Как я мог бояться его, я, все время так стремившийся к чуду? — он и не пытался понять происходившего с ним, всецело отдавшись во власть чувств, вошедших в его душу. — Я словно Гамеш, которого бог солнца привел в свою небесную страну… А, может, так оно и есть," — в этот миг он готов был поверить во что угодно, отказываясь от самого слова "сомнение".