---------------------------------------------------------------
© Copyright Григорий Свирский
WWW: http://members.rogers.com/gsvirsky/
---------------------------------------------------------------
-- - 1. АНДРЕЙКА
-- - 2. OCTPOBA
-- - 3. БАШКИРСКИЙ МЕД
АНДРЕЙКА
(на Луну без скафандра)
киноповесть
1. НА ЛУНЕ ЖИЗНИ НЕТ. ТОЛЬКО ПОЛИЦИЯ
Когда в Торонтский международный аэропорт опускаются один за другим
пять-шесть самолетов "Джамбо", прилетевшему кажется, что он попал в Китай,
где миллиард жителей, а не в Канаду. Толпа несет, тискает, вертит...
Мальчик лет 14-- 15 крутит головой во все стороны, завороженный
маскарадной пестротой нескончаемого потока пассажиров. Мужчины в белых
кальсонах и клетчатых юбках, женщины в солдатской униформе и почти голые.
Его больно толкнул индус в красной чалме, уронив на бегу: "Сорри!" Он
налетел на кого-то, услышал: "Сорри!" Толкучка была для него привычной,
вокзальной, лишь сопровождалось все это необычной музыкальной гаммой, то на
басах, то в верхах: "Сорри! Сорри! Сорри! Сорри!.."
Его обтекает со всех сторон шумная семья итальянцев в курточках,
казалось, из одних сверкающих "молний". Как только итальянцы посыпались из
дверей багажного отделения, зал ожидания восторженно взвыл. Поцелуи
по-южному шумны.
-- Андрей! -- Откуда-то прозвучал неуверенный голос: -- Андре-эй!
Андрейка оглянулся с любопытством. Мои? Где застряли?
Толпа выносит Андрейку из багажной.
Его отец и мачеха Людмила (отец звал ее Люси) уже здесь. Андрейка с
трудом пробился к ним. Посмотрел вопросительно на отца -- лицо у отца мятое,
как его новый твидовый костюм. И -- жалкое, мокрое. Что-то стряслось? Отец
переступал с ноги на ногу, чего-то он очень боялся, вроде они и в самом деле
по ошибке прилетели не туда, куда хотели. У Люси от жары поплыли ее
наклеенные ресницы, но выпуклые птичьи глаза все равно торжествовали.
Она дернула отца за руку раз-другой. Отец произнес: -- Сын, ты всегда
хотел быть независимым... -- И вдруг скис. Добавил только: -- Такие пироги,
сын. -- Он явно чего-то страшился...
Нагруженная чемоданами толпа выплыла из аэропорта в город. Кончился
вдруг Китай. Еще минута, и они остались одни. Люси уж так сильно дернула
отца за руку, что тот пошатнулся. Затем выступил вперед и не сказал --
прохрипел сдавленным, чужим голосом:
-- Сын! Я сделал для тебя все, что мог, доставил в свободную страну. --
Он показал сыну на один из чемоданов, стоявших на полу, затем протянул ему
сто долларов и листочек, на котором выведено: "ХАЯС, эмигрантское
агентство", номер телефона... -- Доставил тебя в свободную страну, --
повторил он тверже. -- Теперь... живи сам... Независимо...
И они, сперва Люси, затем отец, ходко двинулись к белым раздвигающимся
дверям. Андрейка машинальным движением схватил свои вещи и потащился за
ними.
-- Такси! -- крикнула Люси. И к отцу: -- Какая жарища! И это в апреле!
Что же будет летом?! А ты говорил, что Канада -- северная страна...
Такси подползали к дверям аэровокзала одно за другим, изгибаясь вдали
змеей. Шофер в синей чалме погрузил огромные чемоданы в багажник.
Отец оборачивается к сыну и неуверенно подает ему руку на прощанье.
Андрейка потянулся к отцу всем телом, не то поцеловать хотел, не то
зареветь, тот, отступив на шаг, произнес как мог сухо:
-- Андрей, не будем сентиментальны. Мы -- мужчины.
И они уехали в черном лимузине с надписью на стекле "Аэропорт"... Тут
только Андрей осознал: произошло необратимое.
В глазах -- ужас; и вдруг сомнение: в самом ли деле его бросили?
Вспомнилось заплаканное лицо бабушки в аэропорту "Шереметьево". Она шепчет и
раз, и другой:
-- Если что, сразу просись назад.
Он, смеющийся, машет бабушке рукой...
Увы, он в Торонто.
Андрейка проводил испуганным взглядом лимузин и, подхватив свои
пожитки, кинулся назад, в здание аэропорта. Поднялся на лифте этажом выше,
туда, откуда люди улетают прочь... Зал был устрашающе велик. Он давил на
Андрейку своими неземными размерами и пустотой. Андрейка почувствовал,
вот-вот разревется, как малыш, брошенный неведомо где. Холодит, аж мурашки
по телу.
Тихо сочился чужой и скорбный, с барабанным боем и электрогитарами,
мотив; подергивалась в такт ему нога человека в незнакомой форме с
револьвером на боку. Андрейка инстинктивно рванулся в сторону от него, к
свету противоположной стены. Она была вся из стекла, эта стена. Но и тут
тихо жаловался откуда-то из-под потолка хрипатый скорбный голос под
электрогитару и барабан, на своем негритянском английском: "Четыреста лет
рабства... четыреста лет рабства"... Андрей разобрал только эти слова.
Радости они не прибавили. Он припал носом к холодному стеклу. Там стояли
гигантские, сверкающие от дождя "Боинги". И мчались какие-то странные
броневички красного цвета с названиями авиакомпаний. И все ритмично
мигали-подмигивали -- словно в такт барабану: "Четыреста лет рабства...
четыреста лет рабства... "
Вот подъехал к ближнему "Боингу" желтый фургон. Его кузов начал
подыматься, как лифт. И разгружаться, без людей, в черную дыру "Боинга".
Груз в металлических ящиках поворачивался и двигался на длинной платформе
сам по себе. Андрейка отлип от стекла только тогда, когда разглядел, что под
ящиками крутились железные валики. В разных направлениях. Вся платформа из
валиков.
"В ящике, но улечу!" -- сказал Андрейка самому себе решительно.
У ближнего самолета мотор был в самом хвосте.
А над мотором, на руле поворота, подпись "Canada" и кленовый листок!
-- Трехмоторный. Ди-10. -- шепчет Андрейка. -- Океан перемахнет?
У кабины летчика надпись "Express of Amsterdam"... -- "Конечно,
перемахнет!" Но на этот самолет он опоздал, решительно. Красный броневичок
оказался толкачем, который начал вытягивать амстердамский самолет из "норы".
Отволок его в сторону и отцепился, по-прежнему тревожа Андрейку своим желтым
миганием: "Четыреста лет... слышал? Четыреста... "
Из-под потолка провозгласили механически-безразличным голосом, что
посадка на самолет в Рим задерживается на тридцать минут.
"Рим?! -- мелькнуло у Андрейки. -- Конечно, в Рим! Там Мишка из 2-й
школы, там все!"
Андрейка, пробегая, читает надписи. "Lisbon". Ни к чему ему
португальцы.
"London" -- нет!
"Delhi" -- тем более!..
Из-под потолка снова оповестили, что началась посадка на рейс No... в
Рим.
Андрейка смешивается с многодетной итальянской семьей. К римлянам! К
римлянам!.. Проскакивает первый контроль, кидает свой чемодан на
просвечивание. Чемодан выплывает с другой стороны будочки. Андрейка успел
схватить свои вещи, пока кто-то из охраны двигался к нему. И помчался со
всех ног. Разглядел у окна римский самолет. От головы до хвоста разноцветный
по диагонали. Красно-белый.
У дверей отрывают длинные билеты. У каждого пассажира отдельно.
Андрейка рванулся вперед, показывая пальцами на взрослых, которые спешат
следом...
Из жаркого коридорчика, ведущего прямо к Риму, Андрейку вывели, держа
за руку. Отпустив, сказали деловито: "Сорри"...
... Снова пугающе огромный и холодный зал ожидания.
За его стеклянной стеной все те же плоские, казалось, приплюснутые
машины, похожие на луноходы; снимки луноходов в газете Андрейка когда-то с
восторгом показывал бабушке. И эти точь-в-точь...
Рабочий в желтом шлеме и высоких ботинках прыгает возле машины. Тоже
почти как на Луне.
Там, на Земле, Андрейка действительно сказал отцу в сердцах: "Без вас
проживу... " Но в Москве "без вас проживу" означало сбежать к бабушке. В
Риме -- к Боре, с которым вместе летел до Вены.
А здесь?!
Неподалеку, на стене, целая колония телефонов-автоматов. Кто-то, с
трубкой в руке, смеялся. Звонит, видно, близким людям...
Андрейке стало так страшно, что он остановился и присел в ближайшем
кресле. Ноги не держали.
-- Луна, -- сказал он самому себе. -- Луна это, вот что это!
Далекий потолок все еще хрипел под негритянский тамтам. Хрипели что-то
совсем другое, но Андрейке слышится прежнее: "Четыреста лет... слышал?..
четыреста лет... слышал?.."
-- Ты потерялся, парень? -- спросили его миролюбиво.
Андрейка и головы не поднял, сердце его стучало в такт барабанам,
которые отбивали ему свое...
Наконец, он поднял глаза. "Ой, бабушка!" Гигант с огромной пряжкой и
револьвером на боку.
-- Нет! Нет!! -- вскричал Андрейка. -- Я сам по себе. Мне туда надо. --
Он показал в сторону таблички "Rome".
-- Вы летите один? Не будете ли вы так любезны показать билет?.. Только
билет!
Андрейка вдруг почувствовал, что не понимает ничего, ни слова. А ведь
учился в английской школе, считал, что английский ему -- на один зубок.
-- Билет, пожалуйста... -- Гигант повернул обрывок посадочного талона и
сказал удивленно:
-- Так вы же прилетели!
-- Я прилетел не туда! -- Андрейка изо всех сил старался не
разреветься. Я прилетел не туда! Мне нужно к своим...
Гигант долго молчит, глядя на растерянного скуластого крепыша в новом
твидовом костюме и размочаленных кедах. Щеки, губы паренька припухлые,
детские. Рыжие веснушки на длинном носище горят, как пожар. А глаза,
озабоченные, в тревоге, углубленные в свои, похоже, не детские думы.
Гигант спрашивает, положив руки на свой широкий ремень:
-- Есть ли у тебя в Канаде родственники, парень?
Андрейка втиснулся в кресло поглубже и не ответил.
-- Так. Что будем делать, господин пассажир?
Андрейка вынимает большой -- настоящий мужской носовой платок, вытирает
лицо, шею, руки. Долго молчит. Но лицо его красноречиво: "Надо подумать!" --
Острый, жгучий стыд за самого себя, за отца сковал его. Как он произнесет
эти ужасные слова: его бросили?
Гигант с револьвером на боку ждет терпеливо.
-- О чем подумать? -- наконец спрашивает он с улыбкой.
Андрейка от стыда, от невозможности сказать прямо: "Меня бросили", --
выпаливает:
-- На Луну высадили. Без скафандра. И живи... -- Андрейка стал
багровым. Обида округлила его серые глаза, на которых предательски повисли
слезы.
-- Ты, парень, из России, -- говорит гигант уверенным тоном, -- Акцент
у тебя русский. Сколько тебе лет?
-- А кто вы? -- настороженно спрашивает Андрейка.
-- Ар си эм пи... Королевская конная полиция...
Андрейка схватил свой чемодан, рванулся в сторону дверей.
-- Ну-ну! Куда ты, хлопец! -- воскликнул полицейский, положив руку на
костлявое плечо Андрейки, и добавил с улыбкой, по-украински. -- Мабуть, ты
не слыхал, что на Луне нельзя делать резких движений?
Гигант берет вещички Андрея, спускается с ним в лифте куда-то вниз;
усадив Андрея, звонит в иммиграционное агентство и еще куда-то, чтоб
прислали за новым иммигрантом. Но там, видно, ответили, что прислать
некого...
Гигант резко, в досаде, вешает трубку и передает Андрейку двум молодым
людям в широкополых ковбойских шляпах. Объясняет:
-- Они тоже из королевской конной полиции. Можешь не беспокоиться!
Вышли на улицу.
-- А где ваши кони? -- спросил любопытный Андрейка.
Двое не ответили. Даже не улыбнулись.
Отправились на сияющей черным лаком машине, такой же длинной, как
стоявшая рядом, в которую вносили прилетевший откуда-то гроб.
-- Хоронить едем! -- сказал Андрейка зло.
Полицейские покосились в его сторону и промолчали.
Навстречу мчится желтая машина с прыгающими белыми и красными огнями и
нарастающим воем. На ней надпись: "Полиция".
-- А мы почему едем без адских звуков? -- не унимается Андрейка -- Вы
ведь тоже полиция.
-- Там что-то случилось, -- ответил сидевший рядом с ним. -- А у нас
ничего не случилось...
"Ничего не случилось... Конечно!" -- думает Андрейка. -- Человек попал
на Луну. Кого этим удивишь!.." Машина идет по многоэтажным развилкам дорог.
В глазах Андрейки почти изумление. Небоскребы такие, что приходится задирать
голову.
-- Так сколько тебе лет, парень? -- "Конник" помоложе, с усами,
посмотрел на Андрейку сочувственно.
-- Я вполне самостоятельный человек... -- произнес Андрейка как мог
уверенно. Я буду жить один... Сам! Совершенно!.. Точнее?.. Пятнадцать с
половиной.
-- С половиной?! -- повторил усач, и переглянулся со вторым "конником",
сидевшим за рулем. Тот включил приемник. Снова зазвучали чужие ритмы
аэропорта, с барабанами и электрогитарами. Хрипатый голос тянул речитативом
свою панихиду. К Андрейке вернулась тоска. Он даже всплакнул от этого
острого, режущего как пилой речитатива, который отныне стал для него голосом
потери, обиды, бесприютности...
-- Ты ел ланч? -- спросил усач.
Андрейка кивнул неопределенно: не то да, не то нет...
-- Вот самый известный ресторан в Торонто, -- продолжал усатый, когда
машина свернула с дороги. -- Мой сын сюда ходит со своей герл-френд.
-- "McDonald's", -- прочитал Андрейка.
-- Поланчуем, парень, и дальше. О'кей?
В самом известном ресторане остро пахло жареной картошкой, кофе и
дымком.
Андрейке принесли hamburger -- большую котлету с булкой.
-- Не торопись, Эндрю, всего-навсего пятнадцать тебе, а ты все время
спешишь... Родителям сообщили, что ты пропал...
Андрейка вскочил на ноги, воскликнув непримиримо:
-- Я же сказал, что я самостоятельный человек. И буду жить сам!..
Почему? -- Андрейка вздохнул горестно и, ничего не поделаешь: -- Ну,
расскажу, ладно...
Андрейка почти кончил свой hamburger. "Усач" поглядел на второго
полицейского удивленно: мол, ну и дела...
Тот, что постарше, не высказал удивления, только усы разгладил свирепо;
однако пояснил тоном самым спокойным:
-- Парень, по канадским законам дети до шестнадцати лет не имеют права
уходить от родителей.
-- Как?! В свободной стране?!
-- ... И родители не имеют права бросать своих детей, если им нет
шестнадцати, -- столь же безмятежно продолжал полицейский. -- Мы едем к
твоим родителям и объясним им канадские законы. О'кей?
Андрейка чуть не подавился остатком хамбургера.
-- Не волнуйся, Эндрю. Если ты не хочешь жить с родителями, никто тебя
не заставит жить с ними.
В глазах Андрейки явное недоверие.
-- ... Но если полгода потерпеть, тебе обеспечены кров и еда. А за
полгода много воды утечет... Давай сразу к ним, и пусть они попробуют
нарушить закон!
Андрейка вяло дожевал свою еду и спросил, есть ли в этом шикарном
ресторане уборная.
Полицейский помоложе почему-то коснулся сапогом чемодана Андрейки и
показал на коридорчик в глубине.
... Из уборной Андрейка выскочил, прячась за спинами рослых парней, и
кинулся прочь, сперва по асфальту, едва не угодив под машину, затем по
траве, вялой, прошлогодней, чуть нагретой весенним солнцем. Упасть бы и
полежать! Но нет!.. "Подальше от царей, голова будет целей!" -- вспомнил он
любимое бабушкино присловье.
... Андрейка бежал долго, пока не оказался в каком-то овраге; там
притаился. Отдышаться, подумать...
"Я -- человек, как все!.. Так и скажу!.. А до шестнадцати не человек?..
Вот тебе и свобода! Напялят казенные штаны... Всем одного цвета. Ну нет,
полгода надо продержаться. Только полгода! Не продержусь, что ли?! Закон!
Знаем мы эти законы! Вспоминают о нем, когда им надо... Кому надо, чтоб я
общался с Люси... Я ее задушу... за отца... за все! В свободном мире, и
сидеть в клетке?.. Глупо! Хватит! Я больше не Андрейка. Я -- Андрей. Как
дед... Подработаю где-нибудь и сниму угол".
Сверху пронесся автобус. Андрейка поднялся по зеленому склону,
пригнувшись, и, когда следующий автобус остановился, прыгнул в открывшуюся
дверь.
-- Я попаду в центр города? -- спросил Андрейка и торопливо, чтоб
подумали, что он турист, добавил: -- Очень хочется посмотреть...
Водитель и головы к нему не повернул, объяснил деловито:
-- Сойдите на улице Bloor, это главная улица, там много выставок, кафе,
толпится молодежь. Рядом улица художников.
Андрейка выпрыгнул из автобуса посередине черных и стеклянно-золотистых
небоскребов. То тут, то там надписи: "Bank of Сомmerce", "Bank of ... "
Торонтский Уолл-стрит!
Народу мало. Откуда-то из-под земли, правда, валом валят, как в Москве.
Ага, это метро. Андрейка поглазел на один стеклянный небоскреб, на другой.
Странно! Стекла точно закоптелые. "Ты меня видишь, я тебя нет... " --
говаривал отец.
Возле Андрейки останавливается огромная черная машина, вдвое длиннее,
чем у полицейских. Андрейка готов уж броситься прочь... Но из машины никто
не выскочил. Наконец открылась дверца и оттуда показались голые волосатые
ноги. А затем и весь человек целиком, немолодой, упитанный, в соломенной
шляпе с зеленым листом на высокой тулье и ... в клетчатой шотландской юбке.
Андрейка закрывает рот рукой, чтобы не засмеяться. К шотландским
одеяниям еще не привык.
-- Веселишься, парень, -- бросил приехавший; он постоял, тяжело дыша и
опираясь на трость. -- Турист? Эмигрант?
-- Эт-то чей дом? -- спросил Андрейка, показав на небоскреб, чтобы
поскорее уйти от опасной темы.
-- Мой!
-- Ваш? Целый небоскреб?
Упитанный в юбке усмехнулся.
-- И тот мой, -- он показал тростью вдоль улицы, где гордо высились
одетые в стекло и слепящие на солнце небоскребы. -- И следующий.
У Андрейки вырвалось раньше, чем он что-либо подумал:
-- И вас еще не повесили?
-- Ты откуда? -- суше спросила юбка.
-- Из России.
-- Варварская страна!
-- А Франция?
-- Прекрасная страна!
-- Виктор Гюго писал, что вешали еще в 1793 году. "На фонарь! На
фонарь!" -- воскликнул он с нескрываемой мальчишеской злобой, которая
клокотала в нем вот уже несколько часов.
Молчание длилось минуту-две.
-- И стало в мире лучше? -- спросил упитанный человек после раздумья.
-- Не знаю, -- честно признался Андрейка. -- Бабушка говорила, что
лучше не стало.
Упитанный молча скрылся за темной массивной дверью.
Андрейка побрел дальше, подавленный, недовольный собой: сорвал злость
на прохожем. "Бабушка сказала бы, что это, по крайней мере, непорядочно... "
Андрейка был по-прежнему зол, но это уже не была злость на всю вселенную.
А город ничего... Перекрестки все разные. Один, широкий, с оградой в
виде изогнутых труб, как палуба корабля. Мигнул светофор, и началось
светопреставление. Будто корабль тонет, все мчатся в поисках спасения.
На другом -- никто не спешит. Люди вышагивают чинно. Неторопливо
катятся коляски с детьми. Одна коляска -- просторная, оттуда выглядывали три
белокурые рожицы.
Следующий перекресток оказался Пекином. Ни одного европейца. Одни
"косоглазые". А боковая улочка вся в иероглифах. Вывеска на вывеске, а
ничего не поймешь. Пекин!
В Пекине попахивало чем-то прелым, застоявшимся, почти тухловатым, и
Андрейка заспешил к европейцам. Город -- куда больше, чем он думал. "Не
может быть, чтоб больше Москвы!"
На огромных окнах магазинов висят картонки с надписью: "Help wanted" --
требуется работник. Значит, не пропадет.
Андрейка остановился на углу одной из улиц и увидел цирк.
Приблизился к циркачам почти вплотную. Стоят вдоль тротуара ребята и
девчонки, раскрашенные, как цирковые клоуны. Волосы зеленые, синие, красные.
Один подпоясан цепью. Затылок у него желтый, пол-головы зеленые. Торонтский
цирк!
Огромный магнитофон у стены ревел на всю улицу. Музыка совсем другая,
вовсе не негритянская. Но тоже тревожная, будоражащая. И совсем нет мелодии.
"Камнедробилка", говорила бабушка о такой музыке. О чем крик? Андрейка
прислушался к высокому, как у скопца, голосу. Певец выговаривает четко, по
слову: "Арабы дерутся между собой, Кадаффи стреляет в кого вздумает... Душат
друг друга, а кричат, что ненавидят евреев. Мы ниспровергаем старый хлам...
" -- И снова все потонуло в грохоте барабанов и взбесившихся электрогитар.
-- Может, это выборы! -- сказал Андрейка самому себе. Он еще в Москве
слышал, что выборы в Америке вроде карнавала.
И вдруг увидел двух полицейских в черных кепках, которые медленно
вышагивали по тротуару. Вот уже прошли сквозь толчею беснующихся
ниспровергателей, словно тех и не было.
Андрейка метнулся за спины раскрашенных парней, засновал от одной спины
к другой, чтоб черные кепки его не заметили.
-- Эй, ты от кого прячешься? -- миролюбиво спросил его парень с
желто-зеленой клоунской головой. -- От полицейских? Что ты натворил?
-- Я ушел от родителей. А меня хотят отловить, как обезьяну, и обратно
в клетку.
Ниспровергатели засмеялись.
-- А мы от кого?! -- воскликнула девушка с синими волосами.
А желто-зеленый добавил весело:
-- От предков?! Всего-то!.. Тогда иди к нам! Мы тебя так разукрасим, не
то, что полиция, мать родная не узнает...
-- А кто вы?
-- А ты откуда свалился? Панка от фараона отличить не можешь?
Панки?.. Панков он видел. На Арбате. Они были одеты совсем не так. На
них были рваные гимнастерки, лохмотья, и они читали стихи, которые тогда
запомнил, чтоб продекламировать бабушке.
Откуда ты взялся, козел?
Из помойки!
Я -- грязный панк,
Я -- дитя перестройки!
-- Панка от фараона я отличу! -- возразил Андрейка с достоинством... --
Только почему-то вы слишком чистые. Как ненастоящие...
В полемику с ним не вступили. Подхватили под руки и посадили в "вэн" --
разрисованный микроавтобус, стоявший на боковой улочке. Машина остановилась
у длинного сарая с распахнутой настежь дверью, от которой тянулась длинная
очередь парней и девчонок.
-- И у вас очереди? -- сказал Андрейка веселее.
Его провели в сарай, и никто из парней, терпеливо ждавших снаружи, не
встрепенулся, не возразил.
Оказалось, здесь -- огромная парикмахерская. Но не совсем обычная.
Именно здесь красили волосы во все цвета радуги, выстригали полголовы, как у
каторжан, хочешь -- вдоль, хочешь -- поперек...
Андрейку усадили в кресло, завернули в простыню; голову с боков
остригли наголо, а середину собрали в пучок и склеили каким-то лаком в
петушиный гребень... Пожалуй, даже не петушиный. Волосы потеряли
эластичность, стали жесткими и очень острыми. Торчали иглами во все
стороны... "Петух-дикобраз", -- сказал про себя Андрейка, взглянув в зеркало
одним глазом.
"Ну, это уж слишком!" -- Он всплеснул руками: его тонкий, с горбинкой,
нос прокололи булавкой. Правда тут же успокоился: прокололи без боли и
кровотечения. Вторую булавку проткнули сквозь ухо, на булавке висел
небольшой железный череп.
Парикмахер оказался разговорчивым. Узнав, что клиент из России и
скрылся из дому, протянул успокоенно:
-- Обы-ычное дело... В нашей благословенной Канаде каждый третий
мальчишка в побеге...
Андрейка парикмахеру не поверил, но, чтоб не спорить, кивал согласно...
В конце концов он устал и от спертого воздуха, и от бесконечной возни с
его волосами, пытался вздремнуть, но тут его приподняли за плечи и сказали
победно:
-- Ну, вот, теперь ты настоящий панк!
Андрейку снова доставили на тот же угол, где слушали нестерпимо громкий
вблизи, возбуждавший тревогу магнитофон-камнедробилку, уличавший кого-то: "А
вы, толстосумы, жирные крысы, мчитесь на своих дорогих авто и не замечаете
нас... "
Андрейка впервые разглядел панков. На девочке с синими волосами белая
майка с воинственно-непристойной надписью "Fuck the Government" . На другой
-- зазывающая: "I am sexy, Punk" .
В кармане отглаженных твидовых брюк Андрейки лежал московский словарик.
Он достал его. Отошел в сторону, полистал. "Punk -- гнилое дерево, гнилушка,
гнилье, ненужное, никчемное, чепуха, неопытный юнец, проститутка... "
Слово "проститутка" его несколько шокировало, но девочка в очках и в
белой майке с надписью "Fuck the Government" была, скорее, школьницей,
студенткой. Да и остальные тоже...
-- "Fuck" имеет тоже политический смысл? -- спросил он парня с
раскрашенной головой и железной цепью у пояса. В ответ раздался дружный
хохот, кто-то показал ему средний палец руки, жест был и вовсе непонятен.
Видно, какое-то ругательство. Однако все чему-то радовались, приплясывая в
такт громкой и странно тревожной музыке. "Э, ладно! -- сказал себе Андрейка.
-- Главное, полиция не узнает".
И он выбрался из пестрого круга пританцовывающих "панков", так и не
решившись спросить их, чему посвящено сегодняшнее представление. Он двинулся
дальше по боковой улице, где он видел в окне магазина "Help wanted". На его
глазах плакатик сняли, значит, уже нашелся помощник. Он засмеялся без
причины, уходя от пережитого, стараясь изгнать из памяти страшные минуты в
аэропорту. Шел все медленнее, отдыхая уже только от одной мысли, что никому
на свете нет до него никакого дела. Он в безопасности...
Заглянул в пирожковую на углу, где тоже висел плакатик "Help wanted",
спросил, не нужен ли помощник. Толстая женщина взглянула на него
неприязненно и сказала, что уже взяли.
Андрейка понял: надо отколоть булавку с черепом. По крайней мере...
Тогда-то он заработает на хлеб... Вон сколько картонок "Help wanted".
... Он промахал квартала два-три, не более, свернул на широкую и
по-российски грязную улицу с названием "SPADINA", которую пересекал,
названивая, трамвай. И вдруг увидел желтую полицейскую машину, шофер которой
что-то говорил в микрофон.
Андрейка бросился бежать, свернув на рынок -- узкую захламленную улочку
с магазинчиками, пахнущими рыбой, с навалами яблок, апельсинов, помидоров,
вынесенных на тротуар. Улочка забита машинами (сюда им не въехать). Но тут
же услышал тяжелый топот сапог. Точно били в барабан. Бум! Бум! Вдруг
барабан зачастил... Андрейка кинулся к двум оборванным парням лет
семнадцати, которые тащили к своей машине большой ящик пива, пластиковые
мешки с яблоками и прочей снедью.
-- Police wants to catch me! -- закричал он, показав в сторону
приближающегося топота.
Один из парней быстро открыл дверь машины со ржавым и покореженным
боком и втолкнул Андрейку в кабину.
-- Ляг! -- скомандовал он, так как из-за угла действительно показались
бегущие полицейские.
Мгновение, и красно-рыжая от ржавчины, скрипящая машина двинулась,
маневрируя в рыночной сутолоке, вырвалась, заезжая на тротуары, сбивая
фанерные ящики, на большую улицу, на которой звенел трамвай, и помчалась,
© Copyright Григорий Свирский
WWW: http://members.rogers.com/gsvirsky/
---------------------------------------------------------------
-- - 1. АНДРЕЙКА
-- - 2. OCTPOBA
-- - 3. БАШКИРСКИЙ МЕД
АНДРЕЙКА
(на Луну без скафандра)
киноповесть
1. НА ЛУНЕ ЖИЗНИ НЕТ. ТОЛЬКО ПОЛИЦИЯ
Когда в Торонтский международный аэропорт опускаются один за другим
пять-шесть самолетов "Джамбо", прилетевшему кажется, что он попал в Китай,
где миллиард жителей, а не в Канаду. Толпа несет, тискает, вертит...
Мальчик лет 14-- 15 крутит головой во все стороны, завороженный
маскарадной пестротой нескончаемого потока пассажиров. Мужчины в белых
кальсонах и клетчатых юбках, женщины в солдатской униформе и почти голые.
Его больно толкнул индус в красной чалме, уронив на бегу: "Сорри!" Он
налетел на кого-то, услышал: "Сорри!" Толкучка была для него привычной,
вокзальной, лишь сопровождалось все это необычной музыкальной гаммой, то на
басах, то в верхах: "Сорри! Сорри! Сорри! Сорри!.."
Его обтекает со всех сторон шумная семья итальянцев в курточках,
казалось, из одних сверкающих "молний". Как только итальянцы посыпались из
дверей багажного отделения, зал ожидания восторженно взвыл. Поцелуи
по-южному шумны.
-- Андрей! -- Откуда-то прозвучал неуверенный голос: -- Андре-эй!
Андрейка оглянулся с любопытством. Мои? Где застряли?
Толпа выносит Андрейку из багажной.
Его отец и мачеха Людмила (отец звал ее Люси) уже здесь. Андрейка с
трудом пробился к ним. Посмотрел вопросительно на отца -- лицо у отца мятое,
как его новый твидовый костюм. И -- жалкое, мокрое. Что-то стряслось? Отец
переступал с ноги на ногу, чего-то он очень боялся, вроде они и в самом деле
по ошибке прилетели не туда, куда хотели. У Люси от жары поплыли ее
наклеенные ресницы, но выпуклые птичьи глаза все равно торжествовали.
Она дернула отца за руку раз-другой. Отец произнес: -- Сын, ты всегда
хотел быть независимым... -- И вдруг скис. Добавил только: -- Такие пироги,
сын. -- Он явно чего-то страшился...
Нагруженная чемоданами толпа выплыла из аэропорта в город. Кончился
вдруг Китай. Еще минута, и они остались одни. Люси уж так сильно дернула
отца за руку, что тот пошатнулся. Затем выступил вперед и не сказал --
прохрипел сдавленным, чужим голосом:
-- Сын! Я сделал для тебя все, что мог, доставил в свободную страну. --
Он показал сыну на один из чемоданов, стоявших на полу, затем протянул ему
сто долларов и листочек, на котором выведено: "ХАЯС, эмигрантское
агентство", номер телефона... -- Доставил тебя в свободную страну, --
повторил он тверже. -- Теперь... живи сам... Независимо...
И они, сперва Люси, затем отец, ходко двинулись к белым раздвигающимся
дверям. Андрейка машинальным движением схватил свои вещи и потащился за
ними.
-- Такси! -- крикнула Люси. И к отцу: -- Какая жарища! И это в апреле!
Что же будет летом?! А ты говорил, что Канада -- северная страна...
Такси подползали к дверям аэровокзала одно за другим, изгибаясь вдали
змеей. Шофер в синей чалме погрузил огромные чемоданы в багажник.
Отец оборачивается к сыну и неуверенно подает ему руку на прощанье.
Андрейка потянулся к отцу всем телом, не то поцеловать хотел, не то
зареветь, тот, отступив на шаг, произнес как мог сухо:
-- Андрей, не будем сентиментальны. Мы -- мужчины.
И они уехали в черном лимузине с надписью на стекле "Аэропорт"... Тут
только Андрей осознал: произошло необратимое.
В глазах -- ужас; и вдруг сомнение: в самом ли деле его бросили?
Вспомнилось заплаканное лицо бабушки в аэропорту "Шереметьево". Она шепчет и
раз, и другой:
-- Если что, сразу просись назад.
Он, смеющийся, машет бабушке рукой...
Увы, он в Торонто.
Андрейка проводил испуганным взглядом лимузин и, подхватив свои
пожитки, кинулся назад, в здание аэропорта. Поднялся на лифте этажом выше,
туда, откуда люди улетают прочь... Зал был устрашающе велик. Он давил на
Андрейку своими неземными размерами и пустотой. Андрейка почувствовал,
вот-вот разревется, как малыш, брошенный неведомо где. Холодит, аж мурашки
по телу.
Тихо сочился чужой и скорбный, с барабанным боем и электрогитарами,
мотив; подергивалась в такт ему нога человека в незнакомой форме с
револьвером на боку. Андрейка инстинктивно рванулся в сторону от него, к
свету противоположной стены. Она была вся из стекла, эта стена. Но и тут
тихо жаловался откуда-то из-под потолка хрипатый скорбный голос под
электрогитару и барабан, на своем негритянском английском: "Четыреста лет
рабства... четыреста лет рабства"... Андрей разобрал только эти слова.
Радости они не прибавили. Он припал носом к холодному стеклу. Там стояли
гигантские, сверкающие от дождя "Боинги". И мчались какие-то странные
броневички красного цвета с названиями авиакомпаний. И все ритмично
мигали-подмигивали -- словно в такт барабану: "Четыреста лет рабства...
четыреста лет рабства... "
Вот подъехал к ближнему "Боингу" желтый фургон. Его кузов начал
подыматься, как лифт. И разгружаться, без людей, в черную дыру "Боинга".
Груз в металлических ящиках поворачивался и двигался на длинной платформе
сам по себе. Андрейка отлип от стекла только тогда, когда разглядел, что под
ящиками крутились железные валики. В разных направлениях. Вся платформа из
валиков.
"В ящике, но улечу!" -- сказал Андрейка самому себе решительно.
У ближнего самолета мотор был в самом хвосте.
А над мотором, на руле поворота, подпись "Canada" и кленовый листок!
-- Трехмоторный. Ди-10. -- шепчет Андрейка. -- Океан перемахнет?
У кабины летчика надпись "Express of Amsterdam"... -- "Конечно,
перемахнет!" Но на этот самолет он опоздал, решительно. Красный броневичок
оказался толкачем, который начал вытягивать амстердамский самолет из "норы".
Отволок его в сторону и отцепился, по-прежнему тревожа Андрейку своим желтым
миганием: "Четыреста лет... слышал? Четыреста... "
Из-под потолка провозгласили механически-безразличным голосом, что
посадка на самолет в Рим задерживается на тридцать минут.
"Рим?! -- мелькнуло у Андрейки. -- Конечно, в Рим! Там Мишка из 2-й
школы, там все!"
Андрейка, пробегая, читает надписи. "Lisbon". Ни к чему ему
португальцы.
"London" -- нет!
"Delhi" -- тем более!..
Из-под потолка снова оповестили, что началась посадка на рейс No... в
Рим.
Андрейка смешивается с многодетной итальянской семьей. К римлянам! К
римлянам!.. Проскакивает первый контроль, кидает свой чемодан на
просвечивание. Чемодан выплывает с другой стороны будочки. Андрейка успел
схватить свои вещи, пока кто-то из охраны двигался к нему. И помчался со
всех ног. Разглядел у окна римский самолет. От головы до хвоста разноцветный
по диагонали. Красно-белый.
У дверей отрывают длинные билеты. У каждого пассажира отдельно.
Андрейка рванулся вперед, показывая пальцами на взрослых, которые спешат
следом...
Из жаркого коридорчика, ведущего прямо к Риму, Андрейку вывели, держа
за руку. Отпустив, сказали деловито: "Сорри"...
... Снова пугающе огромный и холодный зал ожидания.
За его стеклянной стеной все те же плоские, казалось, приплюснутые
машины, похожие на луноходы; снимки луноходов в газете Андрейка когда-то с
восторгом показывал бабушке. И эти точь-в-точь...
Рабочий в желтом шлеме и высоких ботинках прыгает возле машины. Тоже
почти как на Луне.
Там, на Земле, Андрейка действительно сказал отцу в сердцах: "Без вас
проживу... " Но в Москве "без вас проживу" означало сбежать к бабушке. В
Риме -- к Боре, с которым вместе летел до Вены.
А здесь?!
Неподалеку, на стене, целая колония телефонов-автоматов. Кто-то, с
трубкой в руке, смеялся. Звонит, видно, близким людям...
Андрейке стало так страшно, что он остановился и присел в ближайшем
кресле. Ноги не держали.
-- Луна, -- сказал он самому себе. -- Луна это, вот что это!
Далекий потолок все еще хрипел под негритянский тамтам. Хрипели что-то
совсем другое, но Андрейке слышится прежнее: "Четыреста лет... слышал?..
четыреста лет... слышал?.."
-- Ты потерялся, парень? -- спросили его миролюбиво.
Андрейка и головы не поднял, сердце его стучало в такт барабанам,
которые отбивали ему свое...
Наконец, он поднял глаза. "Ой, бабушка!" Гигант с огромной пряжкой и
револьвером на боку.
-- Нет! Нет!! -- вскричал Андрейка. -- Я сам по себе. Мне туда надо. --
Он показал в сторону таблички "Rome".
-- Вы летите один? Не будете ли вы так любезны показать билет?.. Только
билет!
Андрейка вдруг почувствовал, что не понимает ничего, ни слова. А ведь
учился в английской школе, считал, что английский ему -- на один зубок.
-- Билет, пожалуйста... -- Гигант повернул обрывок посадочного талона и
сказал удивленно:
-- Так вы же прилетели!
-- Я прилетел не туда! -- Андрейка изо всех сил старался не
разреветься. Я прилетел не туда! Мне нужно к своим...
Гигант долго молчит, глядя на растерянного скуластого крепыша в новом
твидовом костюме и размочаленных кедах. Щеки, губы паренька припухлые,
детские. Рыжие веснушки на длинном носище горят, как пожар. А глаза,
озабоченные, в тревоге, углубленные в свои, похоже, не детские думы.
Гигант спрашивает, положив руки на свой широкий ремень:
-- Есть ли у тебя в Канаде родственники, парень?
Андрейка втиснулся в кресло поглубже и не ответил.
-- Так. Что будем делать, господин пассажир?
Андрейка вынимает большой -- настоящий мужской носовой платок, вытирает
лицо, шею, руки. Долго молчит. Но лицо его красноречиво: "Надо подумать!" --
Острый, жгучий стыд за самого себя, за отца сковал его. Как он произнесет
эти ужасные слова: его бросили?
Гигант с револьвером на боку ждет терпеливо.
-- О чем подумать? -- наконец спрашивает он с улыбкой.
Андрейка от стыда, от невозможности сказать прямо: "Меня бросили", --
выпаливает:
-- На Луну высадили. Без скафандра. И живи... -- Андрейка стал
багровым. Обида округлила его серые глаза, на которых предательски повисли
слезы.
-- Ты, парень, из России, -- говорит гигант уверенным тоном, -- Акцент
у тебя русский. Сколько тебе лет?
-- А кто вы? -- настороженно спрашивает Андрейка.
-- Ар си эм пи... Королевская конная полиция...
Андрейка схватил свой чемодан, рванулся в сторону дверей.
-- Ну-ну! Куда ты, хлопец! -- воскликнул полицейский, положив руку на
костлявое плечо Андрейки, и добавил с улыбкой, по-украински. -- Мабуть, ты
не слыхал, что на Луне нельзя делать резких движений?
Гигант берет вещички Андрея, спускается с ним в лифте куда-то вниз;
усадив Андрея, звонит в иммиграционное агентство и еще куда-то, чтоб
прислали за новым иммигрантом. Но там, видно, ответили, что прислать
некого...
Гигант резко, в досаде, вешает трубку и передает Андрейку двум молодым
людям в широкополых ковбойских шляпах. Объясняет:
-- Они тоже из королевской конной полиции. Можешь не беспокоиться!
Вышли на улицу.
-- А где ваши кони? -- спросил любопытный Андрейка.
Двое не ответили. Даже не улыбнулись.
Отправились на сияющей черным лаком машине, такой же длинной, как
стоявшая рядом, в которую вносили прилетевший откуда-то гроб.
-- Хоронить едем! -- сказал Андрейка зло.
Полицейские покосились в его сторону и промолчали.
Навстречу мчится желтая машина с прыгающими белыми и красными огнями и
нарастающим воем. На ней надпись: "Полиция".
-- А мы почему едем без адских звуков? -- не унимается Андрейка -- Вы
ведь тоже полиция.
-- Там что-то случилось, -- ответил сидевший рядом с ним. -- А у нас
ничего не случилось...
"Ничего не случилось... Конечно!" -- думает Андрейка. -- Человек попал
на Луну. Кого этим удивишь!.." Машина идет по многоэтажным развилкам дорог.
В глазах Андрейки почти изумление. Небоскребы такие, что приходится задирать
голову.
-- Так сколько тебе лет, парень? -- "Конник" помоложе, с усами,
посмотрел на Андрейку сочувственно.
-- Я вполне самостоятельный человек... -- произнес Андрейка как мог
уверенно. Я буду жить один... Сам! Совершенно!.. Точнее?.. Пятнадцать с
половиной.
-- С половиной?! -- повторил усач, и переглянулся со вторым "конником",
сидевшим за рулем. Тот включил приемник. Снова зазвучали чужие ритмы
аэропорта, с барабанами и электрогитарами. Хрипатый голос тянул речитативом
свою панихиду. К Андрейке вернулась тоска. Он даже всплакнул от этого
острого, режущего как пилой речитатива, который отныне стал для него голосом
потери, обиды, бесприютности...
-- Ты ел ланч? -- спросил усач.
Андрейка кивнул неопределенно: не то да, не то нет...
-- Вот самый известный ресторан в Торонто, -- продолжал усатый, когда
машина свернула с дороги. -- Мой сын сюда ходит со своей герл-френд.
-- "McDonald's", -- прочитал Андрейка.
-- Поланчуем, парень, и дальше. О'кей?
В самом известном ресторане остро пахло жареной картошкой, кофе и
дымком.
Андрейке принесли hamburger -- большую котлету с булкой.
-- Не торопись, Эндрю, всего-навсего пятнадцать тебе, а ты все время
спешишь... Родителям сообщили, что ты пропал...
Андрейка вскочил на ноги, воскликнув непримиримо:
-- Я же сказал, что я самостоятельный человек. И буду жить сам!..
Почему? -- Андрейка вздохнул горестно и, ничего не поделаешь: -- Ну,
расскажу, ладно...
Андрейка почти кончил свой hamburger. "Усач" поглядел на второго
полицейского удивленно: мол, ну и дела...
Тот, что постарше, не высказал удивления, только усы разгладил свирепо;
однако пояснил тоном самым спокойным:
-- Парень, по канадским законам дети до шестнадцати лет не имеют права
уходить от родителей.
-- Как?! В свободной стране?!
-- ... И родители не имеют права бросать своих детей, если им нет
шестнадцати, -- столь же безмятежно продолжал полицейский. -- Мы едем к
твоим родителям и объясним им канадские законы. О'кей?
Андрейка чуть не подавился остатком хамбургера.
-- Не волнуйся, Эндрю. Если ты не хочешь жить с родителями, никто тебя
не заставит жить с ними.
В глазах Андрейки явное недоверие.
-- ... Но если полгода потерпеть, тебе обеспечены кров и еда. А за
полгода много воды утечет... Давай сразу к ним, и пусть они попробуют
нарушить закон!
Андрейка вяло дожевал свою еду и спросил, есть ли в этом шикарном
ресторане уборная.
Полицейский помоложе почему-то коснулся сапогом чемодана Андрейки и
показал на коридорчик в глубине.
... Из уборной Андрейка выскочил, прячась за спинами рослых парней, и
кинулся прочь, сперва по асфальту, едва не угодив под машину, затем по
траве, вялой, прошлогодней, чуть нагретой весенним солнцем. Упасть бы и
полежать! Но нет!.. "Подальше от царей, голова будет целей!" -- вспомнил он
любимое бабушкино присловье.
... Андрейка бежал долго, пока не оказался в каком-то овраге; там
притаился. Отдышаться, подумать...
"Я -- человек, как все!.. Так и скажу!.. А до шестнадцати не человек?..
Вот тебе и свобода! Напялят казенные штаны... Всем одного цвета. Ну нет,
полгода надо продержаться. Только полгода! Не продержусь, что ли?! Закон!
Знаем мы эти законы! Вспоминают о нем, когда им надо... Кому надо, чтоб я
общался с Люси... Я ее задушу... за отца... за все! В свободном мире, и
сидеть в клетке?.. Глупо! Хватит! Я больше не Андрейка. Я -- Андрей. Как
дед... Подработаю где-нибудь и сниму угол".
Сверху пронесся автобус. Андрейка поднялся по зеленому склону,
пригнувшись, и, когда следующий автобус остановился, прыгнул в открывшуюся
дверь.
-- Я попаду в центр города? -- спросил Андрейка и торопливо, чтоб
подумали, что он турист, добавил: -- Очень хочется посмотреть...
Водитель и головы к нему не повернул, объяснил деловито:
-- Сойдите на улице Bloor, это главная улица, там много выставок, кафе,
толпится молодежь. Рядом улица художников.
Андрейка выпрыгнул из автобуса посередине черных и стеклянно-золотистых
небоскребов. То тут, то там надписи: "Bank of Сомmerce", "Bank of ... "
Торонтский Уолл-стрит!
Народу мало. Откуда-то из-под земли, правда, валом валят, как в Москве.
Ага, это метро. Андрейка поглазел на один стеклянный небоскреб, на другой.
Странно! Стекла точно закоптелые. "Ты меня видишь, я тебя нет... " --
говаривал отец.
Возле Андрейки останавливается огромная черная машина, вдвое длиннее,
чем у полицейских. Андрейка готов уж броситься прочь... Но из машины никто
не выскочил. Наконец открылась дверца и оттуда показались голые волосатые
ноги. А затем и весь человек целиком, немолодой, упитанный, в соломенной
шляпе с зеленым листом на высокой тулье и ... в клетчатой шотландской юбке.
Андрейка закрывает рот рукой, чтобы не засмеяться. К шотландским
одеяниям еще не привык.
-- Веселишься, парень, -- бросил приехавший; он постоял, тяжело дыша и
опираясь на трость. -- Турист? Эмигрант?
-- Эт-то чей дом? -- спросил Андрейка, показав на небоскреб, чтобы
поскорее уйти от опасной темы.
-- Мой!
-- Ваш? Целый небоскреб?
Упитанный в юбке усмехнулся.
-- И тот мой, -- он показал тростью вдоль улицы, где гордо высились
одетые в стекло и слепящие на солнце небоскребы. -- И следующий.
У Андрейки вырвалось раньше, чем он что-либо подумал:
-- И вас еще не повесили?
-- Ты откуда? -- суше спросила юбка.
-- Из России.
-- Варварская страна!
-- А Франция?
-- Прекрасная страна!
-- Виктор Гюго писал, что вешали еще в 1793 году. "На фонарь! На
фонарь!" -- воскликнул он с нескрываемой мальчишеской злобой, которая
клокотала в нем вот уже несколько часов.
Молчание длилось минуту-две.
-- И стало в мире лучше? -- спросил упитанный человек после раздумья.
-- Не знаю, -- честно признался Андрейка. -- Бабушка говорила, что
лучше не стало.
Упитанный молча скрылся за темной массивной дверью.
Андрейка побрел дальше, подавленный, недовольный собой: сорвал злость
на прохожем. "Бабушка сказала бы, что это, по крайней мере, непорядочно... "
Андрейка был по-прежнему зол, но это уже не была злость на всю вселенную.
А город ничего... Перекрестки все разные. Один, широкий, с оградой в
виде изогнутых труб, как палуба корабля. Мигнул светофор, и началось
светопреставление. Будто корабль тонет, все мчатся в поисках спасения.
На другом -- никто не спешит. Люди вышагивают чинно. Неторопливо
катятся коляски с детьми. Одна коляска -- просторная, оттуда выглядывали три
белокурые рожицы.
Следующий перекресток оказался Пекином. Ни одного европейца. Одни
"косоглазые". А боковая улочка вся в иероглифах. Вывеска на вывеске, а
ничего не поймешь. Пекин!
В Пекине попахивало чем-то прелым, застоявшимся, почти тухловатым, и
Андрейка заспешил к европейцам. Город -- куда больше, чем он думал. "Не
может быть, чтоб больше Москвы!"
На огромных окнах магазинов висят картонки с надписью: "Help wanted" --
требуется работник. Значит, не пропадет.
Андрейка остановился на углу одной из улиц и увидел цирк.
Приблизился к циркачам почти вплотную. Стоят вдоль тротуара ребята и
девчонки, раскрашенные, как цирковые клоуны. Волосы зеленые, синие, красные.
Один подпоясан цепью. Затылок у него желтый, пол-головы зеленые. Торонтский
цирк!
Огромный магнитофон у стены ревел на всю улицу. Музыка совсем другая,
вовсе не негритянская. Но тоже тревожная, будоражащая. И совсем нет мелодии.
"Камнедробилка", говорила бабушка о такой музыке. О чем крик? Андрейка
прислушался к высокому, как у скопца, голосу. Певец выговаривает четко, по
слову: "Арабы дерутся между собой, Кадаффи стреляет в кого вздумает... Душат
друг друга, а кричат, что ненавидят евреев. Мы ниспровергаем старый хлам...
" -- И снова все потонуло в грохоте барабанов и взбесившихся электрогитар.
-- Может, это выборы! -- сказал Андрейка самому себе. Он еще в Москве
слышал, что выборы в Америке вроде карнавала.
И вдруг увидел двух полицейских в черных кепках, которые медленно
вышагивали по тротуару. Вот уже прошли сквозь толчею беснующихся
ниспровергателей, словно тех и не было.
Андрейка метнулся за спины раскрашенных парней, засновал от одной спины
к другой, чтоб черные кепки его не заметили.
-- Эй, ты от кого прячешься? -- миролюбиво спросил его парень с
желто-зеленой клоунской головой. -- От полицейских? Что ты натворил?
-- Я ушел от родителей. А меня хотят отловить, как обезьяну, и обратно
в клетку.
Ниспровергатели засмеялись.
-- А мы от кого?! -- воскликнула девушка с синими волосами.
А желто-зеленый добавил весело:
-- От предков?! Всего-то!.. Тогда иди к нам! Мы тебя так разукрасим, не
то, что полиция, мать родная не узнает...
-- А кто вы?
-- А ты откуда свалился? Панка от фараона отличить не можешь?
Панки?.. Панков он видел. На Арбате. Они были одеты совсем не так. На
них были рваные гимнастерки, лохмотья, и они читали стихи, которые тогда
запомнил, чтоб продекламировать бабушке.
Откуда ты взялся, козел?
Из помойки!
Я -- грязный панк,
Я -- дитя перестройки!
-- Панка от фараона я отличу! -- возразил Андрейка с достоинством... --
Только почему-то вы слишком чистые. Как ненастоящие...
В полемику с ним не вступили. Подхватили под руки и посадили в "вэн" --
разрисованный микроавтобус, стоявший на боковой улочке. Машина остановилась
у длинного сарая с распахнутой настежь дверью, от которой тянулась длинная
очередь парней и девчонок.
-- И у вас очереди? -- сказал Андрейка веселее.
Его провели в сарай, и никто из парней, терпеливо ждавших снаружи, не
встрепенулся, не возразил.
Оказалось, здесь -- огромная парикмахерская. Но не совсем обычная.
Именно здесь красили волосы во все цвета радуги, выстригали полголовы, как у
каторжан, хочешь -- вдоль, хочешь -- поперек...
Андрейку усадили в кресло, завернули в простыню; голову с боков
остригли наголо, а середину собрали в пучок и склеили каким-то лаком в
петушиный гребень... Пожалуй, даже не петушиный. Волосы потеряли
эластичность, стали жесткими и очень острыми. Торчали иглами во все
стороны... "Петух-дикобраз", -- сказал про себя Андрейка, взглянув в зеркало
одним глазом.
"Ну, это уж слишком!" -- Он всплеснул руками: его тонкий, с горбинкой,
нос прокололи булавкой. Правда тут же успокоился: прокололи без боли и
кровотечения. Вторую булавку проткнули сквозь ухо, на булавке висел
небольшой железный череп.
Парикмахер оказался разговорчивым. Узнав, что клиент из России и
скрылся из дому, протянул успокоенно:
-- Обы-ычное дело... В нашей благословенной Канаде каждый третий
мальчишка в побеге...
Андрейка парикмахеру не поверил, но, чтоб не спорить, кивал согласно...
В конце концов он устал и от спертого воздуха, и от бесконечной возни с
его волосами, пытался вздремнуть, но тут его приподняли за плечи и сказали
победно:
-- Ну, вот, теперь ты настоящий панк!
Андрейку снова доставили на тот же угол, где слушали нестерпимо громкий
вблизи, возбуждавший тревогу магнитофон-камнедробилку, уличавший кого-то: "А
вы, толстосумы, жирные крысы, мчитесь на своих дорогих авто и не замечаете
нас... "
Андрейка впервые разглядел панков. На девочке с синими волосами белая
майка с воинственно-непристойной надписью "Fuck the Government" . На другой
-- зазывающая: "I am sexy, Punk" .
В кармане отглаженных твидовых брюк Андрейки лежал московский словарик.
Он достал его. Отошел в сторону, полистал. "Punk -- гнилое дерево, гнилушка,
гнилье, ненужное, никчемное, чепуха, неопытный юнец, проститутка... "
Слово "проститутка" его несколько шокировало, но девочка в очках и в
белой майке с надписью "Fuck the Government" была, скорее, школьницей,
студенткой. Да и остальные тоже...
-- "Fuck" имеет тоже политический смысл? -- спросил он парня с
раскрашенной головой и железной цепью у пояса. В ответ раздался дружный
хохот, кто-то показал ему средний палец руки, жест был и вовсе непонятен.
Видно, какое-то ругательство. Однако все чему-то радовались, приплясывая в
такт громкой и странно тревожной музыке. "Э, ладно! -- сказал себе Андрейка.
-- Главное, полиция не узнает".
И он выбрался из пестрого круга пританцовывающих "панков", так и не
решившись спросить их, чему посвящено сегодняшнее представление. Он двинулся
дальше по боковой улице, где он видел в окне магазина "Help wanted". На его
глазах плакатик сняли, значит, уже нашелся помощник. Он засмеялся без
причины, уходя от пережитого, стараясь изгнать из памяти страшные минуты в
аэропорту. Шел все медленнее, отдыхая уже только от одной мысли, что никому
на свете нет до него никакого дела. Он в безопасности...
Заглянул в пирожковую на углу, где тоже висел плакатик "Help wanted",
спросил, не нужен ли помощник. Толстая женщина взглянула на него
неприязненно и сказала, что уже взяли.
Андрейка понял: надо отколоть булавку с черепом. По крайней мере...
Тогда-то он заработает на хлеб... Вон сколько картонок "Help wanted".
... Он промахал квартала два-три, не более, свернул на широкую и
по-российски грязную улицу с названием "SPADINA", которую пересекал,
названивая, трамвай. И вдруг увидел желтую полицейскую машину, шофер которой
что-то говорил в микрофон.
Андрейка бросился бежать, свернув на рынок -- узкую захламленную улочку
с магазинчиками, пахнущими рыбой, с навалами яблок, апельсинов, помидоров,
вынесенных на тротуар. Улочка забита машинами (сюда им не въехать). Но тут
же услышал тяжелый топот сапог. Точно били в барабан. Бум! Бум! Вдруг
барабан зачастил... Андрейка кинулся к двум оборванным парням лет
семнадцати, которые тащили к своей машине большой ящик пива, пластиковые
мешки с яблоками и прочей снедью.
-- Police wants to catch me! -- закричал он, показав в сторону
приближающегося топота.
Один из парней быстро открыл дверь машины со ржавым и покореженным
боком и втолкнул Андрейку в кабину.
-- Ляг! -- скомандовал он, так как из-за угла действительно показались
бегущие полицейские.
Мгновение, и красно-рыжая от ржавчины, скрипящая машина двинулась,
маневрируя в рыночной сутолоке, вырвалась, заезжая на тротуары, сбивая
фанерные ящики, на большую улицу, на которой звенел трамвай, и помчалась,