Страница:
Левый попробовал уклониться, а правый неуверенно шагнул ко мне. Выхватывая на бегу нун-чаки, я проследил, как бутылка свалила левого, и метнул нун-чаки в правого. Бухнув «винт» в открытый блоком головы живот, я помчался к выходу.
Мелькнула рука в камуфляже и все потухло.
Я шел по хрустальному саду, ломая ботинками тишь. Среди вечных сотворенных цветов, недвижной прозрачной травы Я был тем одним, кто шел в саду, сотворенном раз и до тех пор, пока кто-нибудь не придет.
Я пришел.
Соединяющие траву и небо колонны деревьев не видели меня. Кусты, поразившие сами себя запутанностью острых веток, не видели меня. Недвижная гладь ручья отражала, но не видела меня.
Они отражали. Все. Даже небо, недвижное, сотворенное и оставленное, пока я не приду.
Я пришел. Я шел и каждый шаг, каждый вдох, каждое трепетание век, подрагивание пальцев окунали меня в бездну холодного ужаса.
Я чуял, что сад, которые не видит, может разбиться от звука моих шагов…
«– Милый, я тебе нравлюсь?» Ночной эротический кошмар
Паника. Паника остановила сердце. Оно, сжатое страхом, слабое, слабее страха, закричало, умоляя меня проснуться и помочь ему ожить, чтобы разогнать по телу колкие льдинки, которыми стала кровь.
Я проснулся.
Сердце бухнуло, сотряся тело ударившей по стенкам артерий крови.
Рот раскрывался в беззвучном крике.
Я спросил себя – кого я зову? Я ответил себе, что я никого не звал – просто кричал и кричал в темноту, окружавшую меня и терпеливо ждавшую, пока я утихну и она сможет тихонько заползти в меня и угнездившись во мне, начать бесшумно пожирать мою память. Меня.
Потом я вспомнил, что темнота уже во мне. Уже давно, с детства, когда я устал кричать и уснул всеми брошенный и никому, кроме темноты, не нужный, став слабым и беззащитным, над которым можно все.
Я оборвал крик и открыл глаза. Темнота воспользовалась тем, что дверки век приоткрылись и подступила ближе. Я посмотрел в ее лицо, страшное тем, что его не было, закрыл глаза и поискал тело.
Ног ниже колен не было.
Руки и шею облепляло что-то шершавое и липкое. Ремни.
Тошнило.
Ознобило.
Холодно.
Одежды не было.
Хотелось курить. Хотелось пить.
Я попробовал шевельнуть рукой, и липко-шершавый ремень удержал ее. Тогда я набрал воздуха и закричал, разгоняя страх, уже смываемый приливом тухлых волн смертной тоски.
Я успел крикнуть раза три, и набрать воздуха для четвертого, когда темнота ударила в уши тихим голосом:
– Чего кричишь?
– Страшно. – признался я, а потом скорчился в истерике. Я тихо ныл, вяло извиваясь в ремнях, которыми был прикручен к жесткому и холодному столу. Я выл и скулил от ожидания того, что со мной сделают – изнасилуют, кастрируют, трепанируют или медленно будут сверлить зубы до тех пор, пока окровавленные сверла прорвут кожу щек.
Чьи– то пальцы, сильные и теплые, пробежались по рукам, освободив их. А потом в лицо полила струя теплого хлебного дыхания, очень успокоительного.
– Пожалуйста, не делай движений, когда отстегну. – попросил голос. Низкий, женский, молодой, с незнакомым трескучим акцентом.
– Ага. – всхлипнул я.
Она отстегнула меня от стола и я, дергаясь, медленно спустился на пластиковый пол. Свернувшись в клубок и вздрагивая, я лежал, пережидая медленно затухающий приступ человеческой тоски.
Сущность в затылке бесилась от паники жертвы, которая не может отдаться хищнику, чтобы тот ее трахнул вместо того, чтобы съесть.
– Дмитрий! Пойдем, отведу в твою комнату. – холодно позвала она.
– От-соси! – выплюнула сущность сквозь прыгающие зубы.
Копчик взорвался болью. Боль облила тело, сплавившись с тоской, и это сплав скрутил все мышцы в запутанные затянутые узелки.
– Самец. – отцедила она, сильно пиная меня в низ живота.
Я завизжал. Визг, тонкий и пронзительный, раздирал горло. Ставшее чем-то отдельным тело сложило спазмы и подергивания в одну цель – убить все, что шумит и мешает остаться в тишине. Ноги дрыгнулись в неуклюжей подсечке, подбросили все остальное вверх. Тело встало на ноги.
Содранное горло сорвалось на рев, загоняя на место желудок, присоединившийся к остальным мышцам, закрученным в чудовищный спазм.
Свет ударил в глаза, как игла в вену. В прямоугольнике светло-синего света в паре шагов от меня мелькнула она. Стройная, хрупкая, которую так легко переломать пополам и успокоиться, отгородившись от боли звонким хрустом ее позвонков.
Сипло взревев, я прыгнул на свет. Непослушные ноги подогнулись, руки ухватились за границу светлого и темного, удержали от падения, втянули голову в свет. Глаза сразу нашли ее спину. До спины было три хороших прыжка. Если бы я мог их сделать! Три прыжка, объятия, хруст – и спокойствие.
Я зарычал, роняя на пол слюну. Она обернулась, показав мне смеющиеся льдисто-голубые глаза. Я зарычал громче, и понял, что когда я ее догоню, она захочет мне отдаться, чтобы сохранить жизнь, но я убью ее. Сначала выдавлю эти глаза, в которых будет много-много страха и чуть-чуть похотливой надежды, а потом сломаю.
Я шагнул к ней. Еще и еще, вытягивая руки со скрюченными до боли пальцами. Хихикнув, она исчезла в темно-зеленом, открывшемся перед ней.
Я взвыл, глядя на ее удаляющуюся спину. Потом увидел, что отбежав прыжков на десять, она остановилась у стены и стала что-то с ней делать. Зарычав, а пошел на нее. За четыре шага она исчезла в стене. Не останавливаясь, я шагнул в черную дырку, в которой смутно зеленело ее тело.
– Ну вот ты и в своей комнате. – радостно сказала она
Все исчезло.
… Я замер, скованный ужасом, который вызвало мое воображение, нарисовав картину мириадов разноцветных осколков, в которые разбился сад. Осколки, ожив, впивались в меня. Мне было очень, очень, очень больно. Но я не кричал. Я боялся открыть рот, потому что знал, что если они попадут мне в горло, мне станет еще больнее, потому что боль будет не только снаружи, но и внутри…
Я стоял, скованный ужасом, и ужас отнял мои ноги, забрав их куда-то, чтобы я стоял, а не шел…
Я проснулся не как обычно. Я проснулся не от того, что очередной сон кончился и датчик «недосып» звонко щелкнул, расслабляя пружину, настойчиво толкающую меня лечь и вырубиться. Я проснулся от того, что над головой что-то загрохотало. Голова моя оказалась снабженной отлично работающими органами слуха, о чем я очень пожалел. Пока я жалел, рычащий над головой марш расшевелил достаточно воспоминаний о моментах бодрости, чтобы я соорудил первую после пробуждения мысль: марш достаточно смачен, чтобы стать звуковой дорожкой к очередному близардовскому шедевру.
Как только это мнение оформилось, воспоминания, подшитые в папочку со скромным названием «Starcraft, Hidralisk Den», выскочили из засады и столпились перед глазами, нагло и злобно скалясь.
Я застонал, чтобы их порадовать, и захотел курить. Точнее, понял, что уже дня три-четыре хочу курить. Глаза открылись, чтобы привычно направить руку за беломориной и зажигалкой, всегда укладываемых перед сном туда, куда маленькие девочки кладут любимую куклу.
Рука потеряв наведение, рухнула в пустоту. Глаза протранслировали охреневшему мне потолок ниши, в которой я лежал.
Нагишом.
Не то, чтобы меня это обеспокоило, но надолго я раздевался обычно помыться и вздрочнуть.
Ряд приятных воспоминаний промелькнул в тумане никотинового голода, активировав процесс заполнения кровью той части тела, которую я всегда мыл особенно тщательно.
Потом я решил, что где бы я ни был, быть в этом гдебыто возбужденным не очень хорошо, и рыком шугнул воспоминания в туман.
Потом я решил, что я – дикий, злой и поэтому голый и иду искать курить.
Выкарабкавшись из цельнопластиковой ниши, я секунд пять тупо пялился на разгромленное стомато-гинекологическое кресло, пока не понял, что это всего-навсего навернутая виртуальная установка. Поскольку больше в комнате пять на пять метров ничего не было, я попялился на установку еще с минуту, разыскивая среди кабелей, проводов, зажимов и трубок хоть что-нибудь, похожее на средства ввода [26].
Не отыскав ни мышей, ни джойстиков, ни даже клавы, я решил не отказываться сразу от первоначального варианта, что это установка для удаления зубов из задницы. Придя к этому выводу я встал и пошел к двери, удивляясь себе, любимому и сильному настолько, что хватает сил двигать тело, которое заявляло, что оно потяжелело раз в пять.
На прямоугольнике двери, исполненном из того же пластика, что и вся комната, не имелось никаких указаний на то, как ее открыть. Ни ручек, ни щелочки, никаких пазов, намекающих на откат в сторону.
Оставался вариант толкнуть. Вздохнув, угрюмо, поскольку был «дикий, злой и хотящий курить», я, наслаждаясь увесистостью себя, с разбега жахнул в середину двери пяткой. Жалобно хрустнув, дверь улетела в темноту и с грохотом улеглась на пол. Марш затих.
– Юпс! – буркнул я в тишину, намекая неизвестным хозяевам, что надо оставлять таблички с инструкциями по открытию дверей, и побрел налево.
Брести по коридору в потемках было очень страшно. Страшные мысли о писькоядных собаках и о злых мозгочерезжопуебах вовсю зашебуршились в тумане никотинового голода. Но шебуршились они в тумане, не показываясь. Поэтому я не стал предпринимать попыток спрятать письку в жопку, тем самым законопатив последнюю. Я просто тупо брел на свет, падающий в коридор из открытой двери метрах в пятидесяти.
В пяти метрах от порога светлой комнаты я обнаружил, что ее косяк дверью не снабжен, и что вместе с тусклым светом в коридор просачиваются неспешный английский говор и бзяканье стаканов.
Чуть оживившаяся сущность подкинула идейку приветственно помахать из-за угла членом. Чуть отредактировав идейку, я добавил к списку «злой, дикий и хочу курить» положительное качество «эксгибиционист» и, резко вывернув за косяк, брякнул в десяток людей за столом соответствующее случаю приветствие:
– Ladies and Gentlemen, have somebody cigarette, please? [27]
Шестеро девочек, одна другой спортивнее, дружно посмотрели на лицо, а потом вниз.
Пятеро парней начали разной наглости взглядами начали осматривать мышцы. Не считая реакции на меня, врожденную сексуальную ориентацию можно было понять по одежде – на бритоголовых девушках, в отличие от бритоголовых мальчиков, кроме тяжелобронированных трусов были столь же тяжелобронированные лифчики.
Хмыкнув и изобретя хороший комментарий на русском, я тяжело вздохнул и буркнул в сторону девушек, сидевших за высоким подвесным столиком слева:
– Ye! I really have nothing to proud but nothing to hide… [28]
Дружно покраснев, четверо отвернулись к столику с десятком кувшинчиков. Двое пристально вгляделись в лицо. Ответив им тем же и мимолетно погасив радость сущности, что нравлюсь, я признал в них двух бедолаг, что беседовали с агентом в углу «Норки».
– Хотя откуда в буддийском монастыре, где все дошли до необходимости носить пояса верности, сигареты? – выдал я заготовленный комментарий. Подумав, что из-за никотинового голода я выражаюсь как-то сложно, я набрал воздуху, чтобы объясниться на ходу к свободному месту на мужской скамейке. Но выдохнуть и тем более высказаться не получилось. Что-то схватило меня за горло и потащило в темноту.
Развернувшись, я встретил неприязненный взгляд светлых глаз, к которым прилагалось спортивное женское тело, зацепившее меня за шею тонфой [29]. Откуда-то из ночного кошмара всплыло воспоминание, что это тело мне очень хочется сломать.
Обладательница сине-водянистых глаз, смотревших на меня исподлобья снизу вверх, открыла рот, и сделала лицо сердитой учительницы, собравшейся отругать нехорошего мальчика за то, что он показал одноклассницам и ей писю.
Я шагнул вперед и стукнул согнутыми пальцами в туда, где было горло. Горло там было.
Не подумайте, что я не умею бить в горло согнутыми пальцами. Не то, чтобы совсем не умею, но не настолько, чтобы над этим задумываться, тем более, когда нет сигаретки для того, чтобы подумать.
Тонфа легонько стукнула по атаковавшей руке.
Рука почти онемела.
Встроенный в сущность датчик, регистрирующий опасность того, с кем она меня связала, зашкалил. Когда это происходить в нормальных условиях, тело застывает, предоставляя мне шанс закурить и осмотреться вместо того, чтобы получить по морде. Но в этом темном ненормальном коридоре курить было нечего и я, успев сообразить, что происходит, вошел в роль затылочной сущности.
– Ай! – завопил я, сгибаясь. Мне было очень злобно и весело. Согнувшись, я схватил чужие лодыжки и выпрямился, начав раскручивать хозяйку лодыжек. Стук ее головы, мимолетно коснувшейся пола, медом полил мне уши., а потом положение стало ухудшаться – несмотря на раскручивание ее тела, она сложилась и потянула руки к моим запястьям.
– Не возьму… замуж. – пропыхтел я, отпуская ноги. Ее тело с глухим «бум» упечаталось в стену, отскочило и рухнуло на пол.
Через мгновение я с предложением помочь подняться закинул ее на плечо. На втором повороте мощный удар по копчику подкосил мне ноги. Упал я на спину, подмяв ее под себя. Чашки бронелифчика впечатались в почки.
– Вкусно пахнет? – успел я простонать я в сторону своей промежности прежде чем с моим телом что-то произошло, и я взвыл от боли в руках и ногах, скрученных к спине, внезапно оказавшейся сверху. Злобное шипение из-за спины возвестило, что моя противница собиралась насладиться победой.
– Я понимаю, тяжело, и приходиться находить удовольствие в мазохизме… – провыл я, слушая, как хрустят суставы. Половина боли заблудилась в тумане, а остатки можно было терпеть без неудобств. – Достань мне напильник и я спилю с тебя трусы…
– What’s up!!? – не дал мне развить тему хриплый мужской голос – Jane, leave him! [30]
Руки и ноги развязались и веревочками упали на пол. Повернув голову, до которой у Джейн не дошли руки, и которая могла шевелиться, я увидел среднерослого атлета с нун-чаками [31]в руках.
– He’ve attacked me… [32]– визгливо отцедила Джейн из-за спины. Мне стало неуютно от того, что она у меня за спиной, а не наоборот.
– Ага. После того, как ты попробовала придушить меня тонфой… – буркнул я, поднимаясь.
– А вы, рекрут, почему ходите по помещениям корабля без одежды? – прорычал он, закладывая руки с нун-чаками за спину. Шизик, которым я был, отреагировал смешком и принятием подобия стойки смирно.
– Докладывает рекрут Достал И’Опть твою мать, младший sir! Хочу курить, sir. Пошел искать, sir! Будучи без защитной одежды, подвергся нападению инструкторши Джейн с целью понюхать мою попу, sir! Предполагаю нервный срыв на почве длительного ношения защитной одежды, sir! Рекомендую две палки, sir!
Здоровяк задумчиво посмотрел на нун-чаки в своих руках, на пылающую Джейн, на мою тупо-весело-подхалимскую рожу и буркнул:
– Джейн – к корректору, рекрут -за мной. Мириться будете потом.
Топая в ногу за здоровяком по коридору, я не думал. Голова начинала болеть с никотиновой голодухи.
– Сэр! – окликнул я, когда мы синхронно покосились на дверной проем с выбитой дверью.
– Неплохо вы отметили свое жилище. Согласен, найти его сложно… Что? – буркнул он.
– У вас не будет закурить?
– Будет. После обработки. – сердито буркнул он, заворачивая в темный проход, немедленно зажегшийся светом.
Что там, я рассмотреть не успел. С косяка мне на глаза прыгнуло что-то липкое и темное, и прежде чем я успел его отлепить, сильная рука швырнула меня в воздух. Вопль мой утонул вместе со мной в какой-то едкой вонючей жидкости.
Вынырнуть не дали две подушки, упершиеся в бока, полоснувшие пару раз и выхватившие на воздух. Дав пару раз вздохнуть, меня окатило водопадом, а потом подушки поставили на теплый пластик. Другие подушки немедленно схватили за руки – за ноги и растянули в стороны. Затем по телу загуляли сотни три быстрых иголочек. Я заорал, наконец-то выпуская из себя панику. Иголочки дружно забегали по голове. Через пяток секунд пытка сменилась водопадом теплой воды, рухнувшим и утопившим очередной вопль. На замену стихнувшему водопаду пришли три десятка подушечек, за полсекунды облапавших меня за попу и промежность.
Затем чваркнуло и я почувствовал, как на меня напечатали переднюю и заднюю половинки бронетрусов. Потом подушечки исчезли.
Несколько секунд я стоял, слушая, как сердце сквозь ребра прорывается на свободу, и ожидая очередной пакости.
Чья– то не слишком нежная рука проволокла меня влево метра на три, уронила в кресло и сорвала с глаз липучку. Мимолетно глянув на сидящего напротив крепыша, я уставился на бассейн 2Х2 метра и пару кабинок, с потолка которых свисали на толстых кабелях сотни подушечек.
Крепыш рявкнул что-то крученое и комната, кроме столика, за которым мы сидели, затемнилась.
Я выдал что-то еще более крученое про нетрадиционные способы спаривания с Творцом.
Крепыш сделал лицо ценителя богохульств, покивал и хрипнул:
– Я – корабельный боцман Каршо. Тебе повезло не попасть на вводный инструктаж к инструктору, поэтому инструктировать буду я.
– А покурить? Или под обработкой подразумевался вводо-выводный стрюктуаж [33]?
Вздохнув, он сунул руку под стол и выложил на стол мою трубку и пакет табака с зажигалкой.
– Скажи спасибо.
– Спасибо, дяденька боцман Каршо. – пролепетал я, набрасываясь на трубку.
С первой затяжкой туман стал рассеваться и проступили очертания большого вонючего океана дерьма, в котором барахтался я.
– Где сейчас корабль? – выдавил я первый осмысленный вопрос, чувствуя, как убитая никотином сущность угомоняется, оставляя чуть напуганного и совершенно трезвомыслящего меня один на один с источником данных.
– Ползет себе на паре сотен где-то, куда рулит капитан, сэр. – небрежно обронил Каршо, неторопливо сворачивая самокрутку из кусочка бумаги, который он извлек из-под того же стола.. – Если Вас не устраивает…
Я заржал, смехом запихивая сотни и сотни картинок всех, кто не попал на этот корабль, в ящик «отложено до момента, когда надо будет вспомнить, что может быть еще хуже».
– Ну и ладно. – Каршо чиркнул моей зажигалкой, выпустил облако дыма и сообщил: – Во первых. НЕЛЬЗЯ ПОРИТЬ КОРАБЕЛЬНОЕ ИМУЩЕСТВО, в частности, двери. Во вторых, курить на корабле можно только в рубке, поскольку там воздуха много и в виртуалке. И в третьих. Любой гражданин конфедерации получает коррекцию полей тела, в результате чего быстрее и сильнее любого землянина раза в три. Не нарывайся.
– Все, сэр? – воспользовался тем, что он увлекся сигаретой.
– По сути, все. Вопросы?
– Выпить не найдется?
Пару секунд его карие глаза смотрели на меня очень сердито. Потом, когда попытка напугать меня взглядом провалилась, он смягчил взгляд, порылся под столом и протянул мне шприц без иглы.
– А? -тупо спросил я. Он кивнул на бедро. Посмотрев туда, я обнаружил там маленький краник, вшитый в вену.
– Трах Еж врага попу! – сказал я, а потом вспомнил, что клапан появился, пока я был без сознания и все что хотели, мне уже вкололи и терять мне нечего. Вывод, что все, что можно, мной уже потеряно, очень меня приободрил, и я воткнул шприц, повернул краник и бухнул в вену пару кубиков желтоватой жидкости.
Через пару секунд все стало ярким и четким, а настроение – легким. Важного не было ничего.
– Ух ты! – поделился с миром осознанием, что он не так уж плох, каким притворяется.
– Ага! – согласился Каршо. – Вообще-то на время тренировок в виртуалке, на пару месяцев базового курса, питаться будете внутривенно. Так, водичку пить по вечерам в компании, обсуждая сегодняшние занятия.
– Угу… сэр. Каршо. Кстати, меня…
– Стоп. Рекрут, забудьте ваше прошлое. И имя тоже. Придумай себе новое… У Вас, в конце концов, новая жизнь начинается.
– Зубастодушев Достал Тщательнохаосович. – выдала сущность и заржала.
– Да, рекрут, Вам вредно пить. – глубокомысленно изрек Каршо. – Пошли в виртуалку трезветь, а то накроют нас.
Повинуясь его заковыристой фразе, свет потух, предоставив мне прекрасную возможность выйти в коридор на ощупь.
Через пару минут, спрятав в вентиляционном люке своей комнаты трубку и табак, я сел в кресло.
– Шлем дает эффект полного присутствия… – бухтел Каршо, присоединяя в краник трубочку, уходящую в пол. – Ты «Матрицу» смотрел?
– Ага! – блаженно мурлыкнул я, ощущая полную расслабленность и полное отсутствие важных и мрачных мыслей.
– Тогда счас у тебя сервисный блок и экскурсия. Готов?
– Ага!
На голову мне упал шлем, и через секунду темноты приятный женский голос шепнул в ухо:
– Предварительный склад к тренировочному циклу «одиночный пехотинец».
– Где? – спросил я в темноту.
– Что хотите? – осведомился голос все той же приятной женщины, предусмотрительно оставшейся не просто в темноте, а еще и за затылком.
– Пару комплектов «Зиппо», полюс литр фляга «Ванна Таллин» плюс две коробки «Гаванна Клаб» [34].
– Готово. Идет загрузка [35]…
Ноги плавно приземлили меня на стальные плиты.
Две бочки и стекло в стальной стене за ними показались мне странно знакомыми, но мне было не до них.
Я нагнулся к носкам высоких шнурованных ботинок, у которых лежали две зажигалки, две фляжки и четыре коробки. Двигался я шустро и уже через пару секунд зубы сомкнулись на сигаре.
Тут– то он меня и настиг. До боли, до ужаса, недосыпа, голода и передозировки никотина натощак знакомый металлизированный голос, грянувший в левое ухо:
– Duplikon updated! [36]
Ножки подогнулись, чтобы уберечь меня от бесплодной попытки куда-нибудь убежать. Присев на стальной пол, я тупо прислушался к грохоту канонады и гулу самолетов, то и дело проносившихся сверху, в небе, видневшемся в проломе крыши, организованным падением десантной капсулы, на помятом рыле которой красовалась надпись Harsh [37].
– Нда, блин. – только и сказал я, разглядывая руки, к правой из которых был пристегнут смутно знакомый пистолетик. Ткнув в одинокую клавишу на дисплейчике левого предплечья, я заткнул голос, бубнивший в наушнике в левом ухе, и тяжело вздохнул, скрывая поглубже дикую смесь ужаса с охотничьим азартом:
– Ладно, ребята, сча я приду…
Через часик-другой я воспользовался единственным в оригинальной версии второго «Квака» [38]шансом утопить в лаве очень неприятного дяденьку с припаянным к руке остро заточенным куском лома. Во всех остальных случаях дяденек приходилось быстренько расстреливать, забрасывать гранатами, или, если они имели глупость подставиться – давить тяжелыми ящиками.
Прихрамывая на недавно простреленную ногу, еще не успевшую выздороветь, я направился к тайнику с пулеметом.
Первый шок, обрушившийся на меня с зарядом плазмы, поджарившим кожу на животе, давно прошел, и я уверенно переходил от стадии «выжить»к стадии «поиграться». Играться было во что и с чем. До полной реалистичности это поле побойнища, конечно, не дотягивало, иначе бы я умер, не научившись ходить. В привычные представления о нормальной перестрелке не укладывалось мое тело. Оно почти не умело уставать и чувствовать боль. Умело оно быстро затягивать раны и носить барахла, которое должно было весить пару центнеров.
Враги были совершенно натуралистичны – разные вариации на тему киборгов, которые при отстреливании им ног просто падали, а не умирали. Зато при попадании в голову умирали сразу и очень кроваво.
Сам я был практически бессмертным, поскольку умереть мог только смертью берсеркера – от усталости. Маленькие таблеточки, которые кто-то упаковал в знакомые белые пакетики с крестиками и довольно щедро разложил по углам, очень бодрили, хотя и создавали нехорошие предчувствия, что на последних уровнях могут появиться шприцы, а потом тяжеловооруженные санитары из наркодиспансера и другие галлюцинации.
Кроме этих предчувствий мне не очень нравилось, что запихивать патроны в барабан картечницы [39], магазины помповой двустволки и магазин «Никонова» [40]приходиться мне, а не доброму невидимому волшебнику, обычно помогающему героям боевиков и игрокам в компьютер.
Отирая пот, промывавший устрашающие дорожки в крови, покрывавшей меня с каблуков до наушников, я, беззаботно насвистывая, спрыгнул в оформленное под дырку в полу ответвление от «главной трассы» [41], запрыгнул на платформочку лифта, ожившего при моем появлении, и поехал в комнатку, где, по моим расчетам, должен был меня ждать излюбленый американскими режиссерами шестиствольный монстр.
Увиденная картина повергла меня в шоковое состояние, нарушенное только попыткой лифта увезти меня обратно. Соскочив с уезжающей платформы, я взял с нее пример – уехал.
В дополнение к пулемету, на полу была Джейн, облаченная в потрепанный камуфляж. От ее позы вовсю веяло усталостью ветерана, уставшего убивать и пить пиво под грандж [42], протекающий сквозь наушники пленэра.
Могучим глотком добив шестую бутылку, она потянула руку к ящику и открыла глаза. Жест был настолько мой, родимый, что внутри что-то с щелчком переключилось, и я из злобного монстра-квакера превратился в умного и ласкового медвежонка.
Мелькнула рука в камуфляже и все потухло.
Я шел по хрустальному саду, ломая ботинками тишь. Среди вечных сотворенных цветов, недвижной прозрачной травы Я был тем одним, кто шел в саду, сотворенном раз и до тех пор, пока кто-нибудь не придет.
Я пришел.
Соединяющие траву и небо колонны деревьев не видели меня. Кусты, поразившие сами себя запутанностью острых веток, не видели меня. Недвижная гладь ручья отражала, но не видела меня.
Они отражали. Все. Даже небо, недвижное, сотворенное и оставленное, пока я не приду.
Я пришел. Я шел и каждый шаг, каждый вдох, каждое трепетание век, подрагивание пальцев окунали меня в бездну холодного ужаса.
Я чуял, что сад, которые не видит, может разбиться от звука моих шагов…
«– Милый, я тебе нравлюсь?» Ночной эротический кошмар
Паника. Паника остановила сердце. Оно, сжатое страхом, слабое, слабее страха, закричало, умоляя меня проснуться и помочь ему ожить, чтобы разогнать по телу колкие льдинки, которыми стала кровь.
Я проснулся.
Сердце бухнуло, сотряся тело ударившей по стенкам артерий крови.
Рот раскрывался в беззвучном крике.
Я спросил себя – кого я зову? Я ответил себе, что я никого не звал – просто кричал и кричал в темноту, окружавшую меня и терпеливо ждавшую, пока я утихну и она сможет тихонько заползти в меня и угнездившись во мне, начать бесшумно пожирать мою память. Меня.
Потом я вспомнил, что темнота уже во мне. Уже давно, с детства, когда я устал кричать и уснул всеми брошенный и никому, кроме темноты, не нужный, став слабым и беззащитным, над которым можно все.
Я оборвал крик и открыл глаза. Темнота воспользовалась тем, что дверки век приоткрылись и подступила ближе. Я посмотрел в ее лицо, страшное тем, что его не было, закрыл глаза и поискал тело.
Ног ниже колен не было.
Руки и шею облепляло что-то шершавое и липкое. Ремни.
Тошнило.
Ознобило.
Холодно.
Одежды не было.
Хотелось курить. Хотелось пить.
Я попробовал шевельнуть рукой, и липко-шершавый ремень удержал ее. Тогда я набрал воздуха и закричал, разгоняя страх, уже смываемый приливом тухлых волн смертной тоски.
Я успел крикнуть раза три, и набрать воздуха для четвертого, когда темнота ударила в уши тихим голосом:
– Чего кричишь?
– Страшно. – признался я, а потом скорчился в истерике. Я тихо ныл, вяло извиваясь в ремнях, которыми был прикручен к жесткому и холодному столу. Я выл и скулил от ожидания того, что со мной сделают – изнасилуют, кастрируют, трепанируют или медленно будут сверлить зубы до тех пор, пока окровавленные сверла прорвут кожу щек.
Чьи– то пальцы, сильные и теплые, пробежались по рукам, освободив их. А потом в лицо полила струя теплого хлебного дыхания, очень успокоительного.
– Пожалуйста, не делай движений, когда отстегну. – попросил голос. Низкий, женский, молодой, с незнакомым трескучим акцентом.
– Ага. – всхлипнул я.
Она отстегнула меня от стола и я, дергаясь, медленно спустился на пластиковый пол. Свернувшись в клубок и вздрагивая, я лежал, пережидая медленно затухающий приступ человеческой тоски.
Сущность в затылке бесилась от паники жертвы, которая не может отдаться хищнику, чтобы тот ее трахнул вместо того, чтобы съесть.
– Дмитрий! Пойдем, отведу в твою комнату. – холодно позвала она.
– От-соси! – выплюнула сущность сквозь прыгающие зубы.
Копчик взорвался болью. Боль облила тело, сплавившись с тоской, и это сплав скрутил все мышцы в запутанные затянутые узелки.
– Самец. – отцедила она, сильно пиная меня в низ живота.
Я завизжал. Визг, тонкий и пронзительный, раздирал горло. Ставшее чем-то отдельным тело сложило спазмы и подергивания в одну цель – убить все, что шумит и мешает остаться в тишине. Ноги дрыгнулись в неуклюжей подсечке, подбросили все остальное вверх. Тело встало на ноги.
Содранное горло сорвалось на рев, загоняя на место желудок, присоединившийся к остальным мышцам, закрученным в чудовищный спазм.
Свет ударил в глаза, как игла в вену. В прямоугольнике светло-синего света в паре шагов от меня мелькнула она. Стройная, хрупкая, которую так легко переломать пополам и успокоиться, отгородившись от боли звонким хрустом ее позвонков.
Сипло взревев, я прыгнул на свет. Непослушные ноги подогнулись, руки ухватились за границу светлого и темного, удержали от падения, втянули голову в свет. Глаза сразу нашли ее спину. До спины было три хороших прыжка. Если бы я мог их сделать! Три прыжка, объятия, хруст – и спокойствие.
Я зарычал, роняя на пол слюну. Она обернулась, показав мне смеющиеся льдисто-голубые глаза. Я зарычал громче, и понял, что когда я ее догоню, она захочет мне отдаться, чтобы сохранить жизнь, но я убью ее. Сначала выдавлю эти глаза, в которых будет много-много страха и чуть-чуть похотливой надежды, а потом сломаю.
Я шагнул к ней. Еще и еще, вытягивая руки со скрюченными до боли пальцами. Хихикнув, она исчезла в темно-зеленом, открывшемся перед ней.
Я взвыл, глядя на ее удаляющуюся спину. Потом увидел, что отбежав прыжков на десять, она остановилась у стены и стала что-то с ней делать. Зарычав, а пошел на нее. За четыре шага она исчезла в стене. Не останавливаясь, я шагнул в черную дырку, в которой смутно зеленело ее тело.
– Ну вот ты и в своей комнате. – радостно сказала она
Все исчезло.
… Я замер, скованный ужасом, который вызвало мое воображение, нарисовав картину мириадов разноцветных осколков, в которые разбился сад. Осколки, ожив, впивались в меня. Мне было очень, очень, очень больно. Но я не кричал. Я боялся открыть рот, потому что знал, что если они попадут мне в горло, мне станет еще больнее, потому что боль будет не только снаружи, но и внутри…
Я стоял, скованный ужасом, и ужас отнял мои ноги, забрав их куда-то, чтобы я стоял, а не шел…
«Что, не ждали?» Эрекция
Я проснулся не как обычно. Я проснулся не от того, что очередной сон кончился и датчик «недосып» звонко щелкнул, расслабляя пружину, настойчиво толкающую меня лечь и вырубиться. Я проснулся от того, что над головой что-то загрохотало. Голова моя оказалась снабженной отлично работающими органами слуха, о чем я очень пожалел. Пока я жалел, рычащий над головой марш расшевелил достаточно воспоминаний о моментах бодрости, чтобы я соорудил первую после пробуждения мысль: марш достаточно смачен, чтобы стать звуковой дорожкой к очередному близардовскому шедевру.
Как только это мнение оформилось, воспоминания, подшитые в папочку со скромным названием «Starcraft, Hidralisk Den», выскочили из засады и столпились перед глазами, нагло и злобно скалясь.
Я застонал, чтобы их порадовать, и захотел курить. Точнее, понял, что уже дня три-четыре хочу курить. Глаза открылись, чтобы привычно направить руку за беломориной и зажигалкой, всегда укладываемых перед сном туда, куда маленькие девочки кладут любимую куклу.
Рука потеряв наведение, рухнула в пустоту. Глаза протранслировали охреневшему мне потолок ниши, в которой я лежал.
Нагишом.
Не то, чтобы меня это обеспокоило, но надолго я раздевался обычно помыться и вздрочнуть.
Ряд приятных воспоминаний промелькнул в тумане никотинового голода, активировав процесс заполнения кровью той части тела, которую я всегда мыл особенно тщательно.
Потом я решил, что где бы я ни был, быть в этом гдебыто возбужденным не очень хорошо, и рыком шугнул воспоминания в туман.
Потом я решил, что я – дикий, злой и поэтому голый и иду искать курить.
Выкарабкавшись из цельнопластиковой ниши, я секунд пять тупо пялился на разгромленное стомато-гинекологическое кресло, пока не понял, что это всего-навсего навернутая виртуальная установка. Поскольку больше в комнате пять на пять метров ничего не было, я попялился на установку еще с минуту, разыскивая среди кабелей, проводов, зажимов и трубок хоть что-нибудь, похожее на средства ввода [26].
Не отыскав ни мышей, ни джойстиков, ни даже клавы, я решил не отказываться сразу от первоначального варианта, что это установка для удаления зубов из задницы. Придя к этому выводу я встал и пошел к двери, удивляясь себе, любимому и сильному настолько, что хватает сил двигать тело, которое заявляло, что оно потяжелело раз в пять.
На прямоугольнике двери, исполненном из того же пластика, что и вся комната, не имелось никаких указаний на то, как ее открыть. Ни ручек, ни щелочки, никаких пазов, намекающих на откат в сторону.
Оставался вариант толкнуть. Вздохнув, угрюмо, поскольку был «дикий, злой и хотящий курить», я, наслаждаясь увесистостью себя, с разбега жахнул в середину двери пяткой. Жалобно хрустнув, дверь улетела в темноту и с грохотом улеглась на пол. Марш затих.
– Юпс! – буркнул я в тишину, намекая неизвестным хозяевам, что надо оставлять таблички с инструкциями по открытию дверей, и побрел налево.
Брести по коридору в потемках было очень страшно. Страшные мысли о писькоядных собаках и о злых мозгочерезжопуебах вовсю зашебуршились в тумане никотинового голода. Но шебуршились они в тумане, не показываясь. Поэтому я не стал предпринимать попыток спрятать письку в жопку, тем самым законопатив последнюю. Я просто тупо брел на свет, падающий в коридор из открытой двери метрах в пятидесяти.
В пяти метрах от порога светлой комнаты я обнаружил, что ее косяк дверью не снабжен, и что вместе с тусклым светом в коридор просачиваются неспешный английский говор и бзяканье стаканов.
Чуть оживившаяся сущность подкинула идейку приветственно помахать из-за угла членом. Чуть отредактировав идейку, я добавил к списку «злой, дикий и хочу курить» положительное качество «эксгибиционист» и, резко вывернув за косяк, брякнул в десяток людей за столом соответствующее случаю приветствие:
– Ladies and Gentlemen, have somebody cigarette, please? [27]
Шестеро девочек, одна другой спортивнее, дружно посмотрели на лицо, а потом вниз.
Пятеро парней начали разной наглости взглядами начали осматривать мышцы. Не считая реакции на меня, врожденную сексуальную ориентацию можно было понять по одежде – на бритоголовых девушках, в отличие от бритоголовых мальчиков, кроме тяжелобронированных трусов были столь же тяжелобронированные лифчики.
Хмыкнув и изобретя хороший комментарий на русском, я тяжело вздохнул и буркнул в сторону девушек, сидевших за высоким подвесным столиком слева:
– Ye! I really have nothing to proud but nothing to hide… [28]
Дружно покраснев, четверо отвернулись к столику с десятком кувшинчиков. Двое пристально вгляделись в лицо. Ответив им тем же и мимолетно погасив радость сущности, что нравлюсь, я признал в них двух бедолаг, что беседовали с агентом в углу «Норки».
– Хотя откуда в буддийском монастыре, где все дошли до необходимости носить пояса верности, сигареты? – выдал я заготовленный комментарий. Подумав, что из-за никотинового голода я выражаюсь как-то сложно, я набрал воздуху, чтобы объясниться на ходу к свободному месту на мужской скамейке. Но выдохнуть и тем более высказаться не получилось. Что-то схватило меня за горло и потащило в темноту.
«Трах! Мягко говоря». Булыжник
Развернувшись, я встретил неприязненный взгляд светлых глаз, к которым прилагалось спортивное женское тело, зацепившее меня за шею тонфой [29]. Откуда-то из ночного кошмара всплыло воспоминание, что это тело мне очень хочется сломать.
Обладательница сине-водянистых глаз, смотревших на меня исподлобья снизу вверх, открыла рот, и сделала лицо сердитой учительницы, собравшейся отругать нехорошего мальчика за то, что он показал одноклассницам и ей писю.
Я шагнул вперед и стукнул согнутыми пальцами в туда, где было горло. Горло там было.
Не подумайте, что я не умею бить в горло согнутыми пальцами. Не то, чтобы совсем не умею, но не настолько, чтобы над этим задумываться, тем более, когда нет сигаретки для того, чтобы подумать.
Тонфа легонько стукнула по атаковавшей руке.
Рука почти онемела.
Встроенный в сущность датчик, регистрирующий опасность того, с кем она меня связала, зашкалил. Когда это происходить в нормальных условиях, тело застывает, предоставляя мне шанс закурить и осмотреться вместо того, чтобы получить по морде. Но в этом темном ненормальном коридоре курить было нечего и я, успев сообразить, что происходит, вошел в роль затылочной сущности.
– Ай! – завопил я, сгибаясь. Мне было очень злобно и весело. Согнувшись, я схватил чужие лодыжки и выпрямился, начав раскручивать хозяйку лодыжек. Стук ее головы, мимолетно коснувшейся пола, медом полил мне уши., а потом положение стало ухудшаться – несмотря на раскручивание ее тела, она сложилась и потянула руки к моим запястьям.
– Не возьму… замуж. – пропыхтел я, отпуская ноги. Ее тело с глухим «бум» упечаталось в стену, отскочило и рухнуло на пол.
Через мгновение я с предложением помочь подняться закинул ее на плечо. На втором повороте мощный удар по копчику подкосил мне ноги. Упал я на спину, подмяв ее под себя. Чашки бронелифчика впечатались в почки.
– Вкусно пахнет? – успел я простонать я в сторону своей промежности прежде чем с моим телом что-то произошло, и я взвыл от боли в руках и ногах, скрученных к спине, внезапно оказавшейся сверху. Злобное шипение из-за спины возвестило, что моя противница собиралась насладиться победой.
– Я понимаю, тяжело, и приходиться находить удовольствие в мазохизме… – провыл я, слушая, как хрустят суставы. Половина боли заблудилась в тумане, а остатки можно было терпеть без неудобств. – Достань мне напильник и я спилю с тебя трусы…
– What’s up!!? – не дал мне развить тему хриплый мужской голос – Jane, leave him! [30]
Руки и ноги развязались и веревочками упали на пол. Повернув голову, до которой у Джейн не дошли руки, и которая могла шевелиться, я увидел среднерослого атлета с нун-чаками [31]в руках.
– He’ve attacked me… [32]– визгливо отцедила Джейн из-за спины. Мне стало неуютно от того, что она у меня за спиной, а не наоборот.
– Ага. После того, как ты попробовала придушить меня тонфой… – буркнул я, поднимаясь.
– А вы, рекрут, почему ходите по помещениям корабля без одежды? – прорычал он, закладывая руки с нун-чаками за спину. Шизик, которым я был, отреагировал смешком и принятием подобия стойки смирно.
– Докладывает рекрут Достал И’Опть твою мать, младший sir! Хочу курить, sir. Пошел искать, sir! Будучи без защитной одежды, подвергся нападению инструкторши Джейн с целью понюхать мою попу, sir! Предполагаю нервный срыв на почве длительного ношения защитной одежды, sir! Рекомендую две палки, sir!
Здоровяк задумчиво посмотрел на нун-чаки в своих руках, на пылающую Джейн, на мою тупо-весело-подхалимскую рожу и буркнул:
– Джейн – к корректору, рекрут -за мной. Мириться будете потом.
Топая в ногу за здоровяком по коридору, я не думал. Голова начинала болеть с никотиновой голодухи.
– Сэр! – окликнул я, когда мы синхронно покосились на дверной проем с выбитой дверью.
– Неплохо вы отметили свое жилище. Согласен, найти его сложно… Что? – буркнул он.
– У вас не будет закурить?
– Будет. После обработки. – сердито буркнул он, заворачивая в темный проход, немедленно зажегшийся светом.
Что там, я рассмотреть не успел. С косяка мне на глаза прыгнуло что-то липкое и темное, и прежде чем я успел его отлепить, сильная рука швырнула меня в воздух. Вопль мой утонул вместе со мной в какой-то едкой вонючей жидкости.
Вынырнуть не дали две подушки, упершиеся в бока, полоснувшие пару раз и выхватившие на воздух. Дав пару раз вздохнуть, меня окатило водопадом, а потом подушки поставили на теплый пластик. Другие подушки немедленно схватили за руки – за ноги и растянули в стороны. Затем по телу загуляли сотни три быстрых иголочек. Я заорал, наконец-то выпуская из себя панику. Иголочки дружно забегали по голове. Через пяток секунд пытка сменилась водопадом теплой воды, рухнувшим и утопившим очередной вопль. На замену стихнувшему водопаду пришли три десятка подушечек, за полсекунды облапавших меня за попу и промежность.
Затем чваркнуло и я почувствовал, как на меня напечатали переднюю и заднюю половинки бронетрусов. Потом подушечки исчезли.
Несколько секунд я стоял, слушая, как сердце сквозь ребра прорывается на свободу, и ожидая очередной пакости.
Чья– то не слишком нежная рука проволокла меня влево метра на три, уронила в кресло и сорвала с глаз липучку. Мимолетно глянув на сидящего напротив крепыша, я уставился на бассейн 2Х2 метра и пару кабинок, с потолка которых свисали на толстых кабелях сотни подушечек.
Крепыш рявкнул что-то крученое и комната, кроме столика, за которым мы сидели, затемнилась.
Я выдал что-то еще более крученое про нетрадиционные способы спаривания с Творцом.
Крепыш сделал лицо ценителя богохульств, покивал и хрипнул:
– Я – корабельный боцман Каршо. Тебе повезло не попасть на вводный инструктаж к инструктору, поэтому инструктировать буду я.
– А покурить? Или под обработкой подразумевался вводо-выводный стрюктуаж [33]?
Вздохнув, он сунул руку под стол и выложил на стол мою трубку и пакет табака с зажигалкой.
– Скажи спасибо.
– Спасибо, дяденька боцман Каршо. – пролепетал я, набрасываясь на трубку.
С первой затяжкой туман стал рассеваться и проступили очертания большого вонючего океана дерьма, в котором барахтался я.
– Где сейчас корабль? – выдавил я первый осмысленный вопрос, чувствуя, как убитая никотином сущность угомоняется, оставляя чуть напуганного и совершенно трезвомыслящего меня один на один с источником данных.
– Ползет себе на паре сотен где-то, куда рулит капитан, сэр. – небрежно обронил Каршо, неторопливо сворачивая самокрутку из кусочка бумаги, который он извлек из-под того же стола.. – Если Вас не устраивает…
Я заржал, смехом запихивая сотни и сотни картинок всех, кто не попал на этот корабль, в ящик «отложено до момента, когда надо будет вспомнить, что может быть еще хуже».
– Ну и ладно. – Каршо чиркнул моей зажигалкой, выпустил облако дыма и сообщил: – Во первых. НЕЛЬЗЯ ПОРИТЬ КОРАБЕЛЬНОЕ ИМУЩЕСТВО, в частности, двери. Во вторых, курить на корабле можно только в рубке, поскольку там воздуха много и в виртуалке. И в третьих. Любой гражданин конфедерации получает коррекцию полей тела, в результате чего быстрее и сильнее любого землянина раза в три. Не нарывайся.
– Все, сэр? – воспользовался тем, что он увлекся сигаретой.
– По сути, все. Вопросы?
– Выпить не найдется?
Пару секунд его карие глаза смотрели на меня очень сердито. Потом, когда попытка напугать меня взглядом провалилась, он смягчил взгляд, порылся под столом и протянул мне шприц без иглы.
– А? -тупо спросил я. Он кивнул на бедро. Посмотрев туда, я обнаружил там маленький краник, вшитый в вену.
– Трах Еж врага попу! – сказал я, а потом вспомнил, что клапан появился, пока я был без сознания и все что хотели, мне уже вкололи и терять мне нечего. Вывод, что все, что можно, мной уже потеряно, очень меня приободрил, и я воткнул шприц, повернул краник и бухнул в вену пару кубиков желтоватой жидкости.
Через пару секунд все стало ярким и четким, а настроение – легким. Важного не было ничего.
– Ух ты! – поделился с миром осознанием, что он не так уж плох, каким притворяется.
– Ага! – согласился Каршо. – Вообще-то на время тренировок в виртуалке, на пару месяцев базового курса, питаться будете внутривенно. Так, водичку пить по вечерам в компании, обсуждая сегодняшние занятия.
– Угу… сэр. Каршо. Кстати, меня…
– Стоп. Рекрут, забудьте ваше прошлое. И имя тоже. Придумай себе новое… У Вас, в конце концов, новая жизнь начинается.
– Зубастодушев Достал Тщательнохаосович. – выдала сущность и заржала.
– Да, рекрут, Вам вредно пить. – глубокомысленно изрек Каршо. – Пошли в виртуалку трезветь, а то накроют нас.
Повинуясь его заковыристой фразе, свет потух, предоставив мне прекрасную возможность выйти в коридор на ощупь.
Через пару минут, спрятав в вентиляционном люке своей комнаты трубку и табак, я сел в кресло.
– Шлем дает эффект полного присутствия… – бухтел Каршо, присоединяя в краник трубочку, уходящую в пол. – Ты «Матрицу» смотрел?
– Ага! – блаженно мурлыкнул я, ощущая полную расслабленность и полное отсутствие важных и мрачных мыслей.
– Тогда счас у тебя сервисный блок и экскурсия. Готов?
– Ага!
На голову мне упал шлем, и через секунду темноты приятный женский голос шепнул в ухо:
– Предварительный склад к тренировочному циклу «одиночный пехотинец».
– Где? – спросил я в темноту.
– Что хотите? – осведомился голос все той же приятной женщины, предусмотрительно оставшейся не просто в темноте, а еще и за затылком.
– Пару комплектов «Зиппо», полюс литр фляга «Ванна Таллин» плюс две коробки «Гаванна Клаб» [34].
– Готово. Идет загрузка [35]…
Ноги плавно приземлили меня на стальные плиты.
Две бочки и стекло в стальной стене за ними показались мне странно знакомыми, но мне было не до них.
Я нагнулся к носкам высоких шнурованных ботинок, у которых лежали две зажигалки, две фляжки и четыре коробки. Двигался я шустро и уже через пару секунд зубы сомкнулись на сигаре.
Тут– то он меня и настиг. До боли, до ужаса, недосыпа, голода и передозировки никотина натощак знакомый металлизированный голос, грянувший в левое ухо:
– Duplikon updated! [36]
Ножки подогнулись, чтобы уберечь меня от бесплодной попытки куда-нибудь убежать. Присев на стальной пол, я тупо прислушался к грохоту канонады и гулу самолетов, то и дело проносившихся сверху, в небе, видневшемся в проломе крыши, организованным падением десантной капсулы, на помятом рыле которой красовалась надпись Harsh [37].
– Нда, блин. – только и сказал я, разглядывая руки, к правой из которых был пристегнут смутно знакомый пистолетик. Ткнув в одинокую клавишу на дисплейчике левого предплечья, я заткнул голос, бубнивший в наушнике в левом ухе, и тяжело вздохнул, скрывая поглубже дикую смесь ужаса с охотничьим азартом:
– Ладно, ребята, сча я приду…
«Отстань. У меня и так из-за тебя проблемы с кадрами…» Главный монстр
Через часик-другой я воспользовался единственным в оригинальной версии второго «Квака» [38]шансом утопить в лаве очень неприятного дяденьку с припаянным к руке остро заточенным куском лома. Во всех остальных случаях дяденек приходилось быстренько расстреливать, забрасывать гранатами, или, если они имели глупость подставиться – давить тяжелыми ящиками.
Прихрамывая на недавно простреленную ногу, еще не успевшую выздороветь, я направился к тайнику с пулеметом.
Первый шок, обрушившийся на меня с зарядом плазмы, поджарившим кожу на животе, давно прошел, и я уверенно переходил от стадии «выжить»к стадии «поиграться». Играться было во что и с чем. До полной реалистичности это поле побойнища, конечно, не дотягивало, иначе бы я умер, не научившись ходить. В привычные представления о нормальной перестрелке не укладывалось мое тело. Оно почти не умело уставать и чувствовать боль. Умело оно быстро затягивать раны и носить барахла, которое должно было весить пару центнеров.
Враги были совершенно натуралистичны – разные вариации на тему киборгов, которые при отстреливании им ног просто падали, а не умирали. Зато при попадании в голову умирали сразу и очень кроваво.
Сам я был практически бессмертным, поскольку умереть мог только смертью берсеркера – от усталости. Маленькие таблеточки, которые кто-то упаковал в знакомые белые пакетики с крестиками и довольно щедро разложил по углам, очень бодрили, хотя и создавали нехорошие предчувствия, что на последних уровнях могут появиться шприцы, а потом тяжеловооруженные санитары из наркодиспансера и другие галлюцинации.
Кроме этих предчувствий мне не очень нравилось, что запихивать патроны в барабан картечницы [39], магазины помповой двустволки и магазин «Никонова» [40]приходиться мне, а не доброму невидимому волшебнику, обычно помогающему героям боевиков и игрокам в компьютер.
Отирая пот, промывавший устрашающие дорожки в крови, покрывавшей меня с каблуков до наушников, я, беззаботно насвистывая, спрыгнул в оформленное под дырку в полу ответвление от «главной трассы» [41], запрыгнул на платформочку лифта, ожившего при моем появлении, и поехал в комнатку, где, по моим расчетам, должен был меня ждать излюбленый американскими режиссерами шестиствольный монстр.
Увиденная картина повергла меня в шоковое состояние, нарушенное только попыткой лифта увезти меня обратно. Соскочив с уезжающей платформы, я взял с нее пример – уехал.
В дополнение к пулемету, на полу была Джейн, облаченная в потрепанный камуфляж. От ее позы вовсю веяло усталостью ветерана, уставшего убивать и пить пиво под грандж [42], протекающий сквозь наушники пленэра.
Могучим глотком добив шестую бутылку, она потянула руку к ящику и открыла глаза. Жест был настолько мой, родимый, что внутри что-то с щелчком переключилось, и я из злобного монстра-квакера превратился в умного и ласкового медвежонка.