Страница:
31. Затем следуют четвертое консульство для Тиберия, второе - для Друза, примечательное разделением консульской власти между отцом и сыном. За три года до этого тот же почет был оказан Германику и Тиберию, но дяде это не доставило радости, и они были не так тесно связаны природными узами. В начале того же года Тиберий якобы для укрепления пошатнувшегося здоровья удалился в Кампанию, то ли постепенно подготовляя длительную непрерывную отлучку, то ли для того, чтобы Друз в отсутствие отца единолично отправлял консульские обязанности. И вышло так, что ничтожное дело, вызвавшее, однако, жаркие споры, доставило молодому человеку возможность снискать общее расположение. Бывший претор Домиций Корбулон обратился к сенату с жалобой на знатного молодого человека Луция Суллу, не уступившего ему места во время гладиаторских игр. На стороне Корбулона были его возраст, дедовские обычаи, сочувствие стариков; против него выступали Мамерк Скавр, Луций Аррунций и другие родичи Суллы. С обеих сторон произносились речи; делались ссылки на предков, суровыми указами осуждавших непочтительность молодежи, пока не выступил Друз, сумевший умерить страсти. Кончилось тем, что Корбулону принес извинения дядя и отчим Суллы Мамерк, самый красноречивый из ораторов того времени. Тот же Корбулон, повсюду крича о том, что из-за злоупотреблений подрядчиков и нерадивости магистратов дороги в Италии по большей части совершенно разбиты и приведены в непроезжее состояние, охотно взялся навести в этом деле порядок, что не принесло большой общественной пользы, но оказалось гибельным для весьма многих, с чьим добрым именем и имуществом он беспощадно расправился посредством осуждений и продаж с торга.
32. Немного спустя в присланном сенату письме Тиберий сообщал о набеге Такфарината, снова вызвавшем осложнения в Африке, и велел сенаторам по своему усмотрению избрать для нее проконсула, который знал бы военное дело, отличался крепким здоровьем и мог взять на себя руководство войной. Этот повод был использован Секстом Помпеем для очернения Марка Лепида, который, по его словам, был ленив, беден и являлся позором для своих предков, вследствие чего его не следует допустить к жеребьевке на управление Азией; сенат, однако, не разделял этого мнения, считая, что Лепид скорее мягок, чем нерадив, что нужду он унаследовал от отца и что, ничем не запятнав своей знатности, скорее заслуживает похвалы, чем бесчестья. Итак, Лепида направили в Азию, а относительно Африки было вынесено постановление предоставить самому Цезарю выбрать, кому ее поручить.
33. Между тем Цецина Север предложил воспретить уезжающим в провинцию магистратам брать с собой жен; предварительно он несколько раз повторил, что живет с женой в добром согласии, что она шесть раз рожала ему детей и что предлагаемое им в качестве общественного мероприятия он неуклонно соблюдал у себя в семье, оставляя ее в Италии, хотя его сорокалетняя военная служба протекала во многих провинциях. Ведь недаром некогда было вынесено решение не возить с собой женщин ни к союзникам, ни к чужеземцам: присутствие женщин неминуемо связано с осложнениями, из-за их роскоши в мирное время, из-за их страхов - в военное; из-за них римское войско в походе уподобляется кочующей орде варваров. Этот пол не только слабосилен и неспособен к перенесению трудностей, но, если дать ему волю, то и жесток, тщеславен и жаден до власти; они выступают перед воинами, прибирают к рукам центурионов - и вот недавно женщина распоряжалась упражнениями когорт, боевыми учениями легионов47. Пусть они, сенаторы, сами припомнят, что всякий раз, когда происходят осуждения за лихоимства, в большей части преступлений бывают повинны жены; вокруг них тотчас же собираются худшие люди провинции; женщины предпринимают и совершают всевозможные сделки. Торжественные встречи устраиваются обоим, существуют два претория48, в своих приказаниях женщины чаще всего упорны и неумеренны, и те, которые некогда были обузданы Оппиевыми и другими законами49, а теперь освободились от этих оков, норовят распоряжаться не только дома и на форуме, но и в войсках.
34. Лишь немногие слушали эту речь с одобрением: большинство перебивало ее, выкрикивая, что этот вопрос не был поставлен на обсуждение и что не Цецине быть судьей в таком деле. С ответом ему выступил Валерий Мессалин, который, будучи сыном Мессалы, в некоторой мере унаследовал отцовское красноречие: многие из суровых установлений древности заменены лучшими и более снисходительными - ведь вокруг Рима уже не свирепствуют, как некогда, войны, и в провинциях не осталось былой враждебности. И если кое-что отпускается на женские нужды, то это не ложится тяжелым бременем на плечи мужей и, тем более, на союзников; всем остальным жена пользуется наравне с мужем, и в мирное время это не мешает ему заниматься своими делами. На войну, разумеется, нужно идти только тем, кто способен носить оружие; но есть ли для возвращающихся после бранных трудов более чистое и добродетельное отдохновение, чем даруемое супругой? Некоторые из них охвачены тщеславием или жадностью? Но разве многие магистраты и сами не подвержены различным страстям? Тем не менее, их все-таки посылают в провинции. Испорченность жен совращает мужей? Но разве всякий холостяк безупречен? Некогда были приняты Оппиевы законы, что было вызвано обстоятельствами, в которых тогда пребывала республика50; кое в чем в них позднее были сделаны послабления и уступки, ибо это требовалось общею пользой. Тщетно прикрывать нашу слабость, выискивая для нее другие названия: если жена в чем бы то ни было преступает должную меру, виноват в этом муж. Далее, несправедливо из-за безволия нескольких отнимать у мужей подруг, делящих с ними и счастье, и горести, и, покидая пол, по природе слабый, предоставлять его собственной невоздержанности и чужим вожделениям. Ведь и в присутствии мужа едва удается сохранить нерушимость супружеского союза; что же произойдет, если жены на долгие годы будут забыты, словно они получили развод? Поэтому, противодействуя непорядкам вне Рима, следует помнить и об охране нравов в самом Риме. Несколько слов было добавлено Друзом, сославшимся на свою семейную жизнь: ведь принцепсам приходится посещать отдаленнейшие места империи. Сколько раз божественный Август ездил на Запад и на Восток в сопровождении Ливии! Да и сам Друз выезжал в Иллирию и, если понадобится, отправится и к другим народам, но не всегда хранил бы спокойствие духа, если бы отрывался от своей дорогой супруги и матери стольких его детей. Итак, предложение Цецины было отвергнуто.
35. На ближайшем заседании сената было прочитано письмо Тиберия, в котором, бросив скрытый упрек сенаторам за то, что все заботы они взваливают на принцепса, он называл Мания Лепида и Юния Блеза в качестве кандидатов, одного из которых надлежало избрать проконсулом Африки. После этого были выслушаны выступления их обоих: Лепид с большой настойчивостью уклонялся от этого назначения, ссылаясь на слабость здоровья, малолетних детей, дочь на выданье, но всем было ясно и то, о чем он умалчивал, - что Блез - дядя Сеяна и поэтому преимущество на его стороне. Для вида отказывался и Блез, но не упорствовал, когда льстецы единодушно поддержали его подлинные желания.
36. Затем открыто заговорили о том, на что многие жаловались лишь в тесном кругу друзей. Все чаще случалось, что последние негодяи, прикасаясь к изображению Цезаря51, безнаказанно поносили честных людей и возбуждали против них ненависть; стали бояться даже вольноотпущенников и рабов, когда те бранили своего патрона или хозяина или угрожали ему расправой. И вот сенатор Гай Цестий выступил с речью, в которой сказал, что хотя принцепсы подобны богам, но и боги прислушиваются лишь к справедливым просьбам молящихся, и никто не укрывается в Капитолии или других храмах Рима, чтобы, пользуясь этим убежищем, совершать преступления. Законы полностью отменены и повержены, если на форуме, рядом с сенатом, Анния Руфилла, которую судья по его иску признал виновной в мошенничестве, осыпает его руганью и угрозами, а он не смеет воззвать к правосудию, потому что ее защищает изображение императора. Зашумели со всех сторон и другие, сообщая о сходных или еще более возмутительных случаях, и принялись упрашивать Друза преподать устрашающий пример наказания; в конце концов, Руфилла была допрошена, изобличена и по приказанию Друза заключена в государственную тюрьму.
37. На основании сенатского постановления, принятого по указанию принцепса, были также подвергнуты наказанию римские всадники Консидий Экв и Целий Курсор, клеветнически обвинившие в оскорблении величия претора Магия Цецилиана. И то и другое вменили в заслугу Друзу: живя в Риме и охотно вращаясь среди людей, он сглаживал своею доступностью нелюдимость и отчужденность отца. Не вызывало осуждения в молодом человеке и его легкомыслие: пусть уж лучше тешится своими забавами, проводя дни на постройках52, а ночи - в пирах, чем, отгородившись от всех и лишив себя каких бы то ни было развлечений, погружается в угрюмую настороженность и вынашивает злобные замыслы.
38. Между тем Тиберий не унимался, не унимались и обвинители. Так, Анхарий Приск привлек к суду проконсула Крита Цезия Корда, обвинив его в лихоимстве и, сверх того, в оскорблении величия, что тогда неизменно присоединялось ко всем обвинениям. Цезарь, сделав выговор судьям, оправдавшим обвинявшегося в прелюбодеянии знатнейшего македонянина Антистия Ветера, снова предал его суду - на этот раз за оскорбление величия, как бунтовщика и соучастника замыслов Рескупорида в те дни, когда, убив Котиса, тот замышлял войну против нас. Итак, подсудимый был лишен воды и огня, и было добавлено, чтобы он содержался на острове, удаленном как от Македонии, так и от Фракии. Ибо Фракия, после того как власть над нею была поделена между Реметалком и детьми Котиса, к которым из-за их малолетства сенат приставил опекуном Требеллена Руфа, все еще не смирившись с нашим господством, была неспокойна, и фракийцы, видя в Требеллене виновника своих бедствий, не меньше возмущались Реметалком, оставлявшим неотмщенными обиды своих соплеменников. И вот взялись за оружие сильные племена келалетов, одрисов и диев, каждое во главе со своими вождями, среди которых ни один не превосходил остальных известностью и влиятельностью, что и было причиною, почему они не смогли сплотиться и повести войну крупными силами. Часть восставших разоряла близлежащие местности, другие перешли через Гемские горы с намерением возмутить обитавшие вдалеке народы, а большинство, и притом наиболее боеспособное, осадило царя53 в основанном Филиппом Македонским городе Филиппополе.
39. Узнав об этом, Публий Веллий (он начальствовал над ближайшим войском) бросил отряды вспомогательной конницы и когорты легковооруженных на тех, которые, предаваясь грабежу или рассчитывая собрать подкрепления, переходили с места на место, а сам повел основное ядро пехоты, чтобы освободить от осады обложенный город, Все завершилось полным успехом: грабители были уничтожены, среди осаждающих возникли раздоры, царь произвел удачную вылазку, и к нему своевременно подошел легион. Происшедшее не подобает даже назвать ни правильной битвою, ни сражением, - ведь кое-как вооруженные и разрозненные враги были перебиты без пролития нашей крови.
40. В том же году обремененные долгами галльские племена попытались поднять восстание, наиболее деятельными подстрекателями к которому были среди треверов Юлий Флор, у эдуев - Юлий Сакровир. Оба принадлежали к знатным родам, и их предки за свои подвиги получили некогда римское гражданство, которое в те времена было редкой наградой и давалось только за выдающиеся заслуги. Заручившись поддержкой наиболее решительных и отважных, а также всех тех, у кого вследствие нищеты или страха пред наказанием за совершенные преступления не оставалось иного выхода, как примкнуть к мятежу, они на тайных переговорах условились, что Флор возмутит белгов, а Сакровир обитающих ближе к Италии галлов. Итак, в местах, где постоянно собирался народ, и на созванных ради этого сходках они принимаются произносить мятежные речи, говорят о вечном гнете налогов, о произволе ростовщиков, о жестокости и надменности правителей, о том, что, узнав про гибель Германика, римские воины неспокойны и ропщут, - словом, что пришло время отвоевать независимость, если они, полные сил, поразмыслят над тем, насколько слаба Италия, как невоинственно население Рима и что в римском войске надежны только провинциалы.
41. Не было почти ни одной общины, в которую не запали бы семена этого мятежа, но первыми поднялись андекавы и туроны. Андекавов усмирил легат Ацилий Авиола, вызвав когорту, стоявшую гарнизоном в Лугдуне. Гуронов подавили под начальством того же Авиолы легионы, присланные легатом Нижней Германии Визеллием Варроном, и поддержавшие их некоторые из галльских вождей, поступившие таким образом, чтобы скрыть свою причастность к восстанию и при более благоприятных обстоятельствах открыто присоединиться к мятежникам. Видели и Сакровира, призывавшего с непокрытою головой, чтобы выказать, как он говорил, свою храбрость, биться на стороне римлян; однако пленные утверждали, что он делал это, чтобы восставшие узнали его и не поднимали на него оружия. Запрошенный по этому поводу Тиберий пренебрег полученным донесением и своей нерешительностью затянул военные действия.
42. Между тем Флор, упорствуя в осуществлении своих замыслов, подстрекает отряд вспомогательной конницы, набранный из треверов, но прошедший нашу военную выучку и приученный к дисциплине, перебить римских купцов и начать восстание; ему удалось совратить лишь немногих всадников, когда как большинство осталось верным долгу. Тем временем взялось за оружие множество должников и подневольного люда; они попытались, проникнуть в поросшие лесом горы, носящие название Ардуенна, но их не пустили туда легионы обоих войск, с двух сторон выставленные Визеллием и Гаем Силием. Высланный вперед с отрядом отборной конницы Юлий Инд, соплеменник Флора, враждебный ему и поэтому с особенным пылом выполнявший свое поручение, рассеял не успевшую изготовиться к бою беспорядочную толпу. Флору сначала удалось скрыться от победителей, но, увидев позднее римлян, засевших у выходов из его убежища, он поразил себя собственною рукой. Таков был конец возмущения треверов.
43. У эдуев восстание приобрело больший размах, поскольку их община была могущественнее и военные силы для ее усмирения находились гораздо дальше. Главный город этого племени Августодун захватывается вооруженными толпами Сакровира, рассчитывавшего увлечь за собой обучавшихся там юношей из виднейших галльских родов54, и, располагая такими заложниками, - их отцов и родичей; в этих целях он раздает молодежи тайно изготовленное оружие. Всего у него набралось сорок тысяч, из которых одна пятая имела оружие римского образца, а у остальных были только рогатины, ножи и прочее вооружение, каким пользуются охотники. К ним были добавлены предназначенные для гладиаторских игр рабы, по обычаю племени облаченные в сплошные железные латы, так называемые круппелларии55, малопригодные для нападения, но зато неуязвимые для наносимых врагом ударов. Численность этих полчищ непрерывно росла и благодаря притоку проникнутых тем же рвением из еще не примкнувших открыто к восставшим соседних племен, и вследствие соперничества между римскими военачальниками, спорившими о том, кому из них возглавлять руководство военными действиями, пока отягченный старостью Варрон не уступил полному сил и решимости Силию.
44. А в Риме между тем распространился слух, что восстали не только треверы и эдуи, но все шестьдесят четыре галльские общины56, что они объединились с германцами, что Испания ненадежна, и все это, как обычно бывает, встречало веру и преувеличивалось молвою. Всех благомыслящих эти известия огорчили и наполнили тревогой за государство; но многие из ненависти к существующему порядку и жажды перемен, невзирая на то, что сами подвергались опасности, были ими обрадованы и бранили Тиберия, продолжавшего при таком расстройстве в делах углубляться в наветы доносчиков. Или, быть может, и Сакровир предстанет пред сенатом за оскорбление величия? Нашлись, наконец, мужи, которые силой оружия положат предел кровожадным посланиям принцепса. Пусть уж лучше война, чем столь жалкий мир. Но Тиберий тем упорнее хранил полнейшую невозмутимость и, не сменив ни местопребывания, ни выражения лица, ни в чем не нарушил в те дни привычного образа жизни, то ли от скрытности нрава, то ли установив, что опасность не столь значительна и во всяком случае меньше, чем изображает молва.
45. Тем временем Силий, выслав вперед отряд вспомогательных войск, а сам, наступая с двумя легионами, опустошает округа секванов, обитавших в пограничной местности - по соседству с эдуями, заодно с которыми они взялись за оружие. Затем стремительным броском он продвигается к Августодуну - его значконосцы соревнуются друг с другом в усердии, рядовые воины требуют не устраивать обычных привалов и не располагаться ночами на отдых: лишь бы они увидели пред собою противника и были замечены им - этого достаточно для победы. Наконец, в открытом поле, у двенадцатого милиария, показался Сакровир со своими полчищами. Впереди он поставил латников, с боков правильные когорты, сзади - толпу кое-как вооруженных. Сопровождаемый приближенными, он объезжал на статном коне ряды своего войска и говорил о былой славе галлов, о поражениях, которые они некогда нанесли римлянам, о том, как почетна для победителей отвоеванная ими свобода и насколько несноснее рабство для побежденных вторично.
46. Но речи эти были недолгими и не вызвали одушевления: на эдуев надвигались в боевом строю легионы; и неопытные в военном деле, не прошедшие никакой выучки горожане отдавали свое зрение и слух только этому. Напротив, Силий, хотя заранее усвоенная уверенность в победе делала излишними всякие увещания, тем не менее восклицал, что им, победителям германцев, должно казаться зазорным, что их ведут против таких врагов, каковы галлы. "Недавно одна когорта разгромила туронов, одно конное подразделение - треверов, несколько конных отрядов этого самого войска - секванов. Чем эдуи богаче деньгами, чем больше предаются они удовольствиям, тем менее рвутся в бой. Разите же их, но оказывайте пощаду бегущим". В ответ на это раздались громкие клики, и конница, обойдя неприятеля, ударила на него сзади, пехота бросилась на передних; не замешкались и действовавшие на флангах. Разгром эдуев несколько задержали латники, так как их доспехи не поддавались ни копьям, ни мечам; впрочем, воины, схватившись за секиры и кирки, как если бы они рушили стену, стали поражать ими броню и тела; другие при помощи кольев и вил валили эти тяжелые глыбы, и они, словно мертвые, продолжали лежать на земле, не делая ни малейших усилий подняться. Сакровир сначала направился в Августодун, а затем, опасаясь выдачи римлянам, с наиболее преданными приверженцами - в ближнюю загородную усадьбу. Там он поразил себя своею рукой, а остальные - пронзив насмерть друг друга. Подожженная усадьба сгорела, и огонь поглотил их тела.
47. Только тогда, наконец, Тиберий написал сенату о возникновении и завершении войны; он сообщил все, как оно было, ничего не убавив и ничего не прибавив: одержали верх верность и доблесть легатов и его указания. Приводя тут же причины, почему ни он, ни Друз не отправились на эту войну, он превозносил величие Римской державы и заявлял, что принцепсам не пристало, если взбунтуются одно-два племени...57 покинув город, откуда осуществляется руководство всем государством. Но теперь, поскольку его побуждает к этому не тревога, а другие соображения, он выедет в Галлию, дабы на месте ознакомиться с положением дел и навести порядок. Сенаторы постановили дать обеты ради благополучного его возвращения, а также устроить молебствия и все принятое в подобных случаях. Только Долабелла Корнелий, стремясь превзойти остальных и дойдя в своей лести до полнейшей несообразности, предложил назначить Тиберию, которому предстояло прибыть из Кампании, овацию58 при въезде в Рим. В ответном письме Цезарь писал, что он не так уж бесславен, чтобы после покорения стольких неукротимых народов, стольких отпразднованных в молодости триумфов и стольких, от которых он отказался, добиваться уже в пожилом возрасте необоснованной награды за загородную поездку.
48. Тогда же он повелел сенату отметить смерть Сульпиция Квириния устройством ему торжественных похорон на государственный счет. Этот Квириний, происходя из города Ланувия, не принадлежал к древнему патрицианскому роду Сульпициев, но, отличившись на военной службе и ревностным исполнением возлагаемых на него обязанностей, был удостоен при божественном Августе консульства, а позднее, овладев в Киликии крепостями гомонадов, - триумфальных отличий и был дан в руководители и советники управлявшему Арменией Гаю Цезарю. К тому же он оказывал внимание Тиберию в бытность того на Родосе. Сообщив тогда обо всем этом в сенате, принцепс превозносил похвалами Квириния за его предупредительность лично к нему и всячески попрекал Марка Лоллия, виновного, по его словам, в возбуждении против него Гая Цезаря и в их разногласиях. У всех прочих Квириний, однако, не оставил по себе доброй памяти из-за преследований, которым, как я упоминал, он подверг Лепиду, а также за его скаредность и всемогущество в старости.
49. В конце года римского всадника Клутория Приска доносчик обвинил в том, что, пожалованный Цезарем денежным даром за прославленные стихи, в которых оплакивалась кончина Германика, он во время болезни Друза сочинил новые, чтобы в случае его смерти предать их гласности и получить еще большее вознаграждение. Это Клуторий якобы обронил из тщеславия в доме Публия Петрония перед его тещей Вителлией и многими знатными женщинами. Когда разнеслась весть об этом доносе, остальные со страху подтвердили его; лишь Вителлия решительно заявила, что ничего не слышала. Но тем, чьи свидетельства навлекали на Клутория гибель, было дано больше веры, и избранный консулом на следующий срок Гатерий Агриппа предложил приговорить подсудимого к высшему наказанию.
50. Против этого следующим образом высказался Маний Лепид: "Если мы станем, отцы сенаторы, исходить лишь из того, сколь нечестивыми словами Клуторий Приск осквернил свою душу и слух людей, то для него мало и тюрьмы, и петли, и даже тех пыток, которым подвергают рабов. Но если для нечестия и преступлений не существует предела, а в наказаниях и средствах воздействия его ставит умеренность принцепса, а также примеры, оставленные предками и вами самими, равно как и различие, существующее между вздорным и злонамеренным, между словами и злодеяниями, то здесь уместно вынести приговор, который не оставил бы вины Клутория безнаказанной и вместе с тем не дал бы нам оснований раскаиваться ни в его мягкости, ни в чрезмерной суровости. Я не раз слышал, как наш принцепс выражал сожаление, если кто предупреждал самоубийством его милосердие. Жизнь Клутория в наших руках; если она будет нами сохранена, от этого не воспоследует опасности для государства, если отнята, никто в этом не почерпнет для себя назидания. Его стремления столь же исполнены безумия, сколько суетны и ничтожны; и нельзя бояться чего-либо важного и существенного со стороны человека, который сам разглашает свои собственные проступки и жаждет пленить сердца не мужей, но безвольных и слабых женщин. Итак, пусть он покинет Рим, пусть его имущество будет взято в казну, а сам он лишен воды и огня; я говорю это, предполагая, что он подвергнется осуждению по закону об оскорблении величия"59.
51. Из бывших консулов Лепида поддержал только Рубеллий Бланд; остальные согласились с приговором Агриппы; Приск был тут же отправлен в тюрьму и немедленно по прибытии туда умерщвлен. Тиберий как обычно в двусмысленных выражениях попенял за это сенату, одновременно превознося преданность тех, кто беспощадно карает даже за маловажные оскорбления принцепса, и порицая столь поспешное наказание только лишь за слова, хвалил Лепида, но не осуждал и Агриппы. В итоге было принято сенатское постановление, предписывавшее передавать в казначейство60 приговоры сената лишь по истечении десяти дней после их вынесения и тем самым продлевавшее на такой же срок жизнь осужденного. Но ни сенат не располагал возможностью менять свои приговоры, ни Тиберий в предусмотренное для этого время не смягчал наказания.
52. Затем последовало консульство Гая Сульпиция и Децима Гатерия; в этом году во внешних делах не произошло никаких осложнений, но в самом Риме стали бояться строгостей против роскоши, которая безудержно распространялась по всем путям расточительства. Иные расходы, сколь бы огромными они ни были, удавалось утаивать, чаще всего приуменьшая цены, но что касается трат на чревоугодие и распутство, то о них постоянно толковали в народе, и это вызвало опасения, как бы принцепс круто не повернул к старинной бережливости. И вот по почину Гая Бибула и остальные эдилы заговорили о том, что закон об издержках61 никем ни во что не ставится, что недозволенные цены на съестные припасы повышаются с каждым днем, что обычными мерами их рост не остановить; обсудив этот вопрос, сенаторы передали его целиком на усмотрение принцепса. Тиберий, тщательно взвесив в своих размышлениях, можно ли обуздать столь распространившиеся страсти и не принесет ли их обуздание еще больший вред государству, к лицу ли ему браться за то, чего он или не добьется, или, если добьется, то навлечет позор и бесчестие на прославленных и почтенных мужей, наконец, составил письмо к сенату, в котором говорил следующее.
32. Немного спустя в присланном сенату письме Тиберий сообщал о набеге Такфарината, снова вызвавшем осложнения в Африке, и велел сенаторам по своему усмотрению избрать для нее проконсула, который знал бы военное дело, отличался крепким здоровьем и мог взять на себя руководство войной. Этот повод был использован Секстом Помпеем для очернения Марка Лепида, который, по его словам, был ленив, беден и являлся позором для своих предков, вследствие чего его не следует допустить к жеребьевке на управление Азией; сенат, однако, не разделял этого мнения, считая, что Лепид скорее мягок, чем нерадив, что нужду он унаследовал от отца и что, ничем не запятнав своей знатности, скорее заслуживает похвалы, чем бесчестья. Итак, Лепида направили в Азию, а относительно Африки было вынесено постановление предоставить самому Цезарю выбрать, кому ее поручить.
33. Между тем Цецина Север предложил воспретить уезжающим в провинцию магистратам брать с собой жен; предварительно он несколько раз повторил, что живет с женой в добром согласии, что она шесть раз рожала ему детей и что предлагаемое им в качестве общественного мероприятия он неуклонно соблюдал у себя в семье, оставляя ее в Италии, хотя его сорокалетняя военная служба протекала во многих провинциях. Ведь недаром некогда было вынесено решение не возить с собой женщин ни к союзникам, ни к чужеземцам: присутствие женщин неминуемо связано с осложнениями, из-за их роскоши в мирное время, из-за их страхов - в военное; из-за них римское войско в походе уподобляется кочующей орде варваров. Этот пол не только слабосилен и неспособен к перенесению трудностей, но, если дать ему волю, то и жесток, тщеславен и жаден до власти; они выступают перед воинами, прибирают к рукам центурионов - и вот недавно женщина распоряжалась упражнениями когорт, боевыми учениями легионов47. Пусть они, сенаторы, сами припомнят, что всякий раз, когда происходят осуждения за лихоимства, в большей части преступлений бывают повинны жены; вокруг них тотчас же собираются худшие люди провинции; женщины предпринимают и совершают всевозможные сделки. Торжественные встречи устраиваются обоим, существуют два претория48, в своих приказаниях женщины чаще всего упорны и неумеренны, и те, которые некогда были обузданы Оппиевыми и другими законами49, а теперь освободились от этих оков, норовят распоряжаться не только дома и на форуме, но и в войсках.
34. Лишь немногие слушали эту речь с одобрением: большинство перебивало ее, выкрикивая, что этот вопрос не был поставлен на обсуждение и что не Цецине быть судьей в таком деле. С ответом ему выступил Валерий Мессалин, который, будучи сыном Мессалы, в некоторой мере унаследовал отцовское красноречие: многие из суровых установлений древности заменены лучшими и более снисходительными - ведь вокруг Рима уже не свирепствуют, как некогда, войны, и в провинциях не осталось былой враждебности. И если кое-что отпускается на женские нужды, то это не ложится тяжелым бременем на плечи мужей и, тем более, на союзников; всем остальным жена пользуется наравне с мужем, и в мирное время это не мешает ему заниматься своими делами. На войну, разумеется, нужно идти только тем, кто способен носить оружие; но есть ли для возвращающихся после бранных трудов более чистое и добродетельное отдохновение, чем даруемое супругой? Некоторые из них охвачены тщеславием или жадностью? Но разве многие магистраты и сами не подвержены различным страстям? Тем не менее, их все-таки посылают в провинции. Испорченность жен совращает мужей? Но разве всякий холостяк безупречен? Некогда были приняты Оппиевы законы, что было вызвано обстоятельствами, в которых тогда пребывала республика50; кое в чем в них позднее были сделаны послабления и уступки, ибо это требовалось общею пользой. Тщетно прикрывать нашу слабость, выискивая для нее другие названия: если жена в чем бы то ни было преступает должную меру, виноват в этом муж. Далее, несправедливо из-за безволия нескольких отнимать у мужей подруг, делящих с ними и счастье, и горести, и, покидая пол, по природе слабый, предоставлять его собственной невоздержанности и чужим вожделениям. Ведь и в присутствии мужа едва удается сохранить нерушимость супружеского союза; что же произойдет, если жены на долгие годы будут забыты, словно они получили развод? Поэтому, противодействуя непорядкам вне Рима, следует помнить и об охране нравов в самом Риме. Несколько слов было добавлено Друзом, сославшимся на свою семейную жизнь: ведь принцепсам приходится посещать отдаленнейшие места империи. Сколько раз божественный Август ездил на Запад и на Восток в сопровождении Ливии! Да и сам Друз выезжал в Иллирию и, если понадобится, отправится и к другим народам, но не всегда хранил бы спокойствие духа, если бы отрывался от своей дорогой супруги и матери стольких его детей. Итак, предложение Цецины было отвергнуто.
35. На ближайшем заседании сената было прочитано письмо Тиберия, в котором, бросив скрытый упрек сенаторам за то, что все заботы они взваливают на принцепса, он называл Мания Лепида и Юния Блеза в качестве кандидатов, одного из которых надлежало избрать проконсулом Африки. После этого были выслушаны выступления их обоих: Лепид с большой настойчивостью уклонялся от этого назначения, ссылаясь на слабость здоровья, малолетних детей, дочь на выданье, но всем было ясно и то, о чем он умалчивал, - что Блез - дядя Сеяна и поэтому преимущество на его стороне. Для вида отказывался и Блез, но не упорствовал, когда льстецы единодушно поддержали его подлинные желания.
36. Затем открыто заговорили о том, на что многие жаловались лишь в тесном кругу друзей. Все чаще случалось, что последние негодяи, прикасаясь к изображению Цезаря51, безнаказанно поносили честных людей и возбуждали против них ненависть; стали бояться даже вольноотпущенников и рабов, когда те бранили своего патрона или хозяина или угрожали ему расправой. И вот сенатор Гай Цестий выступил с речью, в которой сказал, что хотя принцепсы подобны богам, но и боги прислушиваются лишь к справедливым просьбам молящихся, и никто не укрывается в Капитолии или других храмах Рима, чтобы, пользуясь этим убежищем, совершать преступления. Законы полностью отменены и повержены, если на форуме, рядом с сенатом, Анния Руфилла, которую судья по его иску признал виновной в мошенничестве, осыпает его руганью и угрозами, а он не смеет воззвать к правосудию, потому что ее защищает изображение императора. Зашумели со всех сторон и другие, сообщая о сходных или еще более возмутительных случаях, и принялись упрашивать Друза преподать устрашающий пример наказания; в конце концов, Руфилла была допрошена, изобличена и по приказанию Друза заключена в государственную тюрьму.
37. На основании сенатского постановления, принятого по указанию принцепса, были также подвергнуты наказанию римские всадники Консидий Экв и Целий Курсор, клеветнически обвинившие в оскорблении величия претора Магия Цецилиана. И то и другое вменили в заслугу Друзу: живя в Риме и охотно вращаясь среди людей, он сглаживал своею доступностью нелюдимость и отчужденность отца. Не вызывало осуждения в молодом человеке и его легкомыслие: пусть уж лучше тешится своими забавами, проводя дни на постройках52, а ночи - в пирах, чем, отгородившись от всех и лишив себя каких бы то ни было развлечений, погружается в угрюмую настороженность и вынашивает злобные замыслы.
38. Между тем Тиберий не унимался, не унимались и обвинители. Так, Анхарий Приск привлек к суду проконсула Крита Цезия Корда, обвинив его в лихоимстве и, сверх того, в оскорблении величия, что тогда неизменно присоединялось ко всем обвинениям. Цезарь, сделав выговор судьям, оправдавшим обвинявшегося в прелюбодеянии знатнейшего македонянина Антистия Ветера, снова предал его суду - на этот раз за оскорбление величия, как бунтовщика и соучастника замыслов Рескупорида в те дни, когда, убив Котиса, тот замышлял войну против нас. Итак, подсудимый был лишен воды и огня, и было добавлено, чтобы он содержался на острове, удаленном как от Македонии, так и от Фракии. Ибо Фракия, после того как власть над нею была поделена между Реметалком и детьми Котиса, к которым из-за их малолетства сенат приставил опекуном Требеллена Руфа, все еще не смирившись с нашим господством, была неспокойна, и фракийцы, видя в Требеллене виновника своих бедствий, не меньше возмущались Реметалком, оставлявшим неотмщенными обиды своих соплеменников. И вот взялись за оружие сильные племена келалетов, одрисов и диев, каждое во главе со своими вождями, среди которых ни один не превосходил остальных известностью и влиятельностью, что и было причиною, почему они не смогли сплотиться и повести войну крупными силами. Часть восставших разоряла близлежащие местности, другие перешли через Гемские горы с намерением возмутить обитавшие вдалеке народы, а большинство, и притом наиболее боеспособное, осадило царя53 в основанном Филиппом Македонским городе Филиппополе.
39. Узнав об этом, Публий Веллий (он начальствовал над ближайшим войском) бросил отряды вспомогательной конницы и когорты легковооруженных на тех, которые, предаваясь грабежу или рассчитывая собрать подкрепления, переходили с места на место, а сам повел основное ядро пехоты, чтобы освободить от осады обложенный город, Все завершилось полным успехом: грабители были уничтожены, среди осаждающих возникли раздоры, царь произвел удачную вылазку, и к нему своевременно подошел легион. Происшедшее не подобает даже назвать ни правильной битвою, ни сражением, - ведь кое-как вооруженные и разрозненные враги были перебиты без пролития нашей крови.
40. В том же году обремененные долгами галльские племена попытались поднять восстание, наиболее деятельными подстрекателями к которому были среди треверов Юлий Флор, у эдуев - Юлий Сакровир. Оба принадлежали к знатным родам, и их предки за свои подвиги получили некогда римское гражданство, которое в те времена было редкой наградой и давалось только за выдающиеся заслуги. Заручившись поддержкой наиболее решительных и отважных, а также всех тех, у кого вследствие нищеты или страха пред наказанием за совершенные преступления не оставалось иного выхода, как примкнуть к мятежу, они на тайных переговорах условились, что Флор возмутит белгов, а Сакровир обитающих ближе к Италии галлов. Итак, в местах, где постоянно собирался народ, и на созванных ради этого сходках они принимаются произносить мятежные речи, говорят о вечном гнете налогов, о произволе ростовщиков, о жестокости и надменности правителей, о том, что, узнав про гибель Германика, римские воины неспокойны и ропщут, - словом, что пришло время отвоевать независимость, если они, полные сил, поразмыслят над тем, насколько слаба Италия, как невоинственно население Рима и что в римском войске надежны только провинциалы.
41. Не было почти ни одной общины, в которую не запали бы семена этого мятежа, но первыми поднялись андекавы и туроны. Андекавов усмирил легат Ацилий Авиола, вызвав когорту, стоявшую гарнизоном в Лугдуне. Гуронов подавили под начальством того же Авиолы легионы, присланные легатом Нижней Германии Визеллием Варроном, и поддержавшие их некоторые из галльских вождей, поступившие таким образом, чтобы скрыть свою причастность к восстанию и при более благоприятных обстоятельствах открыто присоединиться к мятежникам. Видели и Сакровира, призывавшего с непокрытою головой, чтобы выказать, как он говорил, свою храбрость, биться на стороне римлян; однако пленные утверждали, что он делал это, чтобы восставшие узнали его и не поднимали на него оружия. Запрошенный по этому поводу Тиберий пренебрег полученным донесением и своей нерешительностью затянул военные действия.
42. Между тем Флор, упорствуя в осуществлении своих замыслов, подстрекает отряд вспомогательной конницы, набранный из треверов, но прошедший нашу военную выучку и приученный к дисциплине, перебить римских купцов и начать восстание; ему удалось совратить лишь немногих всадников, когда как большинство осталось верным долгу. Тем временем взялось за оружие множество должников и подневольного люда; они попытались, проникнуть в поросшие лесом горы, носящие название Ардуенна, но их не пустили туда легионы обоих войск, с двух сторон выставленные Визеллием и Гаем Силием. Высланный вперед с отрядом отборной конницы Юлий Инд, соплеменник Флора, враждебный ему и поэтому с особенным пылом выполнявший свое поручение, рассеял не успевшую изготовиться к бою беспорядочную толпу. Флору сначала удалось скрыться от победителей, но, увидев позднее римлян, засевших у выходов из его убежища, он поразил себя собственною рукой. Таков был конец возмущения треверов.
43. У эдуев восстание приобрело больший размах, поскольку их община была могущественнее и военные силы для ее усмирения находились гораздо дальше. Главный город этого племени Августодун захватывается вооруженными толпами Сакровира, рассчитывавшего увлечь за собой обучавшихся там юношей из виднейших галльских родов54, и, располагая такими заложниками, - их отцов и родичей; в этих целях он раздает молодежи тайно изготовленное оружие. Всего у него набралось сорок тысяч, из которых одна пятая имела оружие римского образца, а у остальных были только рогатины, ножи и прочее вооружение, каким пользуются охотники. К ним были добавлены предназначенные для гладиаторских игр рабы, по обычаю племени облаченные в сплошные железные латы, так называемые круппелларии55, малопригодные для нападения, но зато неуязвимые для наносимых врагом ударов. Численность этих полчищ непрерывно росла и благодаря притоку проникнутых тем же рвением из еще не примкнувших открыто к восставшим соседних племен, и вследствие соперничества между римскими военачальниками, спорившими о том, кому из них возглавлять руководство военными действиями, пока отягченный старостью Варрон не уступил полному сил и решимости Силию.
44. А в Риме между тем распространился слух, что восстали не только треверы и эдуи, но все шестьдесят четыре галльские общины56, что они объединились с германцами, что Испания ненадежна, и все это, как обычно бывает, встречало веру и преувеличивалось молвою. Всех благомыслящих эти известия огорчили и наполнили тревогой за государство; но многие из ненависти к существующему порядку и жажды перемен, невзирая на то, что сами подвергались опасности, были ими обрадованы и бранили Тиберия, продолжавшего при таком расстройстве в делах углубляться в наветы доносчиков. Или, быть может, и Сакровир предстанет пред сенатом за оскорбление величия? Нашлись, наконец, мужи, которые силой оружия положат предел кровожадным посланиям принцепса. Пусть уж лучше война, чем столь жалкий мир. Но Тиберий тем упорнее хранил полнейшую невозмутимость и, не сменив ни местопребывания, ни выражения лица, ни в чем не нарушил в те дни привычного образа жизни, то ли от скрытности нрава, то ли установив, что опасность не столь значительна и во всяком случае меньше, чем изображает молва.
45. Тем временем Силий, выслав вперед отряд вспомогательных войск, а сам, наступая с двумя легионами, опустошает округа секванов, обитавших в пограничной местности - по соседству с эдуями, заодно с которыми они взялись за оружие. Затем стремительным броском он продвигается к Августодуну - его значконосцы соревнуются друг с другом в усердии, рядовые воины требуют не устраивать обычных привалов и не располагаться ночами на отдых: лишь бы они увидели пред собою противника и были замечены им - этого достаточно для победы. Наконец, в открытом поле, у двенадцатого милиария, показался Сакровир со своими полчищами. Впереди он поставил латников, с боков правильные когорты, сзади - толпу кое-как вооруженных. Сопровождаемый приближенными, он объезжал на статном коне ряды своего войска и говорил о былой славе галлов, о поражениях, которые они некогда нанесли римлянам, о том, как почетна для победителей отвоеванная ими свобода и насколько несноснее рабство для побежденных вторично.
46. Но речи эти были недолгими и не вызвали одушевления: на эдуев надвигались в боевом строю легионы; и неопытные в военном деле, не прошедшие никакой выучки горожане отдавали свое зрение и слух только этому. Напротив, Силий, хотя заранее усвоенная уверенность в победе делала излишними всякие увещания, тем не менее восклицал, что им, победителям германцев, должно казаться зазорным, что их ведут против таких врагов, каковы галлы. "Недавно одна когорта разгромила туронов, одно конное подразделение - треверов, несколько конных отрядов этого самого войска - секванов. Чем эдуи богаче деньгами, чем больше предаются они удовольствиям, тем менее рвутся в бой. Разите же их, но оказывайте пощаду бегущим". В ответ на это раздались громкие клики, и конница, обойдя неприятеля, ударила на него сзади, пехота бросилась на передних; не замешкались и действовавшие на флангах. Разгром эдуев несколько задержали латники, так как их доспехи не поддавались ни копьям, ни мечам; впрочем, воины, схватившись за секиры и кирки, как если бы они рушили стену, стали поражать ими броню и тела; другие при помощи кольев и вил валили эти тяжелые глыбы, и они, словно мертвые, продолжали лежать на земле, не делая ни малейших усилий подняться. Сакровир сначала направился в Августодун, а затем, опасаясь выдачи римлянам, с наиболее преданными приверженцами - в ближнюю загородную усадьбу. Там он поразил себя своею рукой, а остальные - пронзив насмерть друг друга. Подожженная усадьба сгорела, и огонь поглотил их тела.
47. Только тогда, наконец, Тиберий написал сенату о возникновении и завершении войны; он сообщил все, как оно было, ничего не убавив и ничего не прибавив: одержали верх верность и доблесть легатов и его указания. Приводя тут же причины, почему ни он, ни Друз не отправились на эту войну, он превозносил величие Римской державы и заявлял, что принцепсам не пристало, если взбунтуются одно-два племени...57 покинув город, откуда осуществляется руководство всем государством. Но теперь, поскольку его побуждает к этому не тревога, а другие соображения, он выедет в Галлию, дабы на месте ознакомиться с положением дел и навести порядок. Сенаторы постановили дать обеты ради благополучного его возвращения, а также устроить молебствия и все принятое в подобных случаях. Только Долабелла Корнелий, стремясь превзойти остальных и дойдя в своей лести до полнейшей несообразности, предложил назначить Тиберию, которому предстояло прибыть из Кампании, овацию58 при въезде в Рим. В ответном письме Цезарь писал, что он не так уж бесславен, чтобы после покорения стольких неукротимых народов, стольких отпразднованных в молодости триумфов и стольких, от которых он отказался, добиваться уже в пожилом возрасте необоснованной награды за загородную поездку.
48. Тогда же он повелел сенату отметить смерть Сульпиция Квириния устройством ему торжественных похорон на государственный счет. Этот Квириний, происходя из города Ланувия, не принадлежал к древнему патрицианскому роду Сульпициев, но, отличившись на военной службе и ревностным исполнением возлагаемых на него обязанностей, был удостоен при божественном Августе консульства, а позднее, овладев в Киликии крепостями гомонадов, - триумфальных отличий и был дан в руководители и советники управлявшему Арменией Гаю Цезарю. К тому же он оказывал внимание Тиберию в бытность того на Родосе. Сообщив тогда обо всем этом в сенате, принцепс превозносил похвалами Квириния за его предупредительность лично к нему и всячески попрекал Марка Лоллия, виновного, по его словам, в возбуждении против него Гая Цезаря и в их разногласиях. У всех прочих Квириний, однако, не оставил по себе доброй памяти из-за преследований, которым, как я упоминал, он подверг Лепиду, а также за его скаредность и всемогущество в старости.
49. В конце года римского всадника Клутория Приска доносчик обвинил в том, что, пожалованный Цезарем денежным даром за прославленные стихи, в которых оплакивалась кончина Германика, он во время болезни Друза сочинил новые, чтобы в случае его смерти предать их гласности и получить еще большее вознаграждение. Это Клуторий якобы обронил из тщеславия в доме Публия Петрония перед его тещей Вителлией и многими знатными женщинами. Когда разнеслась весть об этом доносе, остальные со страху подтвердили его; лишь Вителлия решительно заявила, что ничего не слышала. Но тем, чьи свидетельства навлекали на Клутория гибель, было дано больше веры, и избранный консулом на следующий срок Гатерий Агриппа предложил приговорить подсудимого к высшему наказанию.
50. Против этого следующим образом высказался Маний Лепид: "Если мы станем, отцы сенаторы, исходить лишь из того, сколь нечестивыми словами Клуторий Приск осквернил свою душу и слух людей, то для него мало и тюрьмы, и петли, и даже тех пыток, которым подвергают рабов. Но если для нечестия и преступлений не существует предела, а в наказаниях и средствах воздействия его ставит умеренность принцепса, а также примеры, оставленные предками и вами самими, равно как и различие, существующее между вздорным и злонамеренным, между словами и злодеяниями, то здесь уместно вынести приговор, который не оставил бы вины Клутория безнаказанной и вместе с тем не дал бы нам оснований раскаиваться ни в его мягкости, ни в чрезмерной суровости. Я не раз слышал, как наш принцепс выражал сожаление, если кто предупреждал самоубийством его милосердие. Жизнь Клутория в наших руках; если она будет нами сохранена, от этого не воспоследует опасности для государства, если отнята, никто в этом не почерпнет для себя назидания. Его стремления столь же исполнены безумия, сколько суетны и ничтожны; и нельзя бояться чего-либо важного и существенного со стороны человека, который сам разглашает свои собственные проступки и жаждет пленить сердца не мужей, но безвольных и слабых женщин. Итак, пусть он покинет Рим, пусть его имущество будет взято в казну, а сам он лишен воды и огня; я говорю это, предполагая, что он подвергнется осуждению по закону об оскорблении величия"59.
51. Из бывших консулов Лепида поддержал только Рубеллий Бланд; остальные согласились с приговором Агриппы; Приск был тут же отправлен в тюрьму и немедленно по прибытии туда умерщвлен. Тиберий как обычно в двусмысленных выражениях попенял за это сенату, одновременно превознося преданность тех, кто беспощадно карает даже за маловажные оскорбления принцепса, и порицая столь поспешное наказание только лишь за слова, хвалил Лепида, но не осуждал и Агриппы. В итоге было принято сенатское постановление, предписывавшее передавать в казначейство60 приговоры сената лишь по истечении десяти дней после их вынесения и тем самым продлевавшее на такой же срок жизнь осужденного. Но ни сенат не располагал возможностью менять свои приговоры, ни Тиберий в предусмотренное для этого время не смягчал наказания.
52. Затем последовало консульство Гая Сульпиция и Децима Гатерия; в этом году во внешних делах не произошло никаких осложнений, но в самом Риме стали бояться строгостей против роскоши, которая безудержно распространялась по всем путям расточительства. Иные расходы, сколь бы огромными они ни были, удавалось утаивать, чаще всего приуменьшая цены, но что касается трат на чревоугодие и распутство, то о них постоянно толковали в народе, и это вызвало опасения, как бы принцепс круто не повернул к старинной бережливости. И вот по почину Гая Бибула и остальные эдилы заговорили о том, что закон об издержках61 никем ни во что не ставится, что недозволенные цены на съестные припасы повышаются с каждым днем, что обычными мерами их рост не остановить; обсудив этот вопрос, сенаторы передали его целиком на усмотрение принцепса. Тиберий, тщательно взвесив в своих размышлениях, можно ли обуздать столь распространившиеся страсти и не принесет ли их обуздание еще больший вред государству, к лицу ли ему браться за то, чего он или не добьется, или, если добьется, то навлечет позор и бесчестие на прославленных и почтенных мужей, наконец, составил письмо к сенату, в котором говорил следующее.