20. Затем предается суду критянин Клавдий Тимарх. Ему вменялись в вину не обычные преступления видных провинциалов, которые, обладая чрезмерным богатством, злоупотребляют своим могуществом, чтобы чинить обиды простому народу, а его оскорбительные для римского сената слова, ибо он не раз повторял, что, будет ли вынесена благодарность управлявшим Критом проконсулам, зависит исключительно от него. Использовав этот случай, Тразея Пет высказал полезные для государства соображения: подав мнение, что подсудимый должен быть изгнан из критской провинции, он добавил следующее: "На опыте доказано, отцы сенаторы, что благодетельные законы и примерные наказания вводятся благонамеренными людьми из-за совершенных другими проступков. Так, необузданность ораторов породила предложение Цинция, происки кандидатов - законы Юлия, алчность должностных лиц - постановления Кальпурния6; ибо провинность предшествует каре, меры исправления принимаются вслед за преступлением. Итак, для пресечения невиданной доселе надменности провинциалов давайте примем решение, достойное прямоты и твердости римской; нисколько не ослабляя попечения о союзниках, нужно отказаться от представления, что оценка деятельности наших людей может зависеть от чего-либо, кроме суждения римских граждан.
   21. "В былое время не только преторов или консулов, но и частных лиц посылали в провинции с предписанием ознакомиться с положением дел и доложить, в какой мере их обитатели покорствуют нашей воле; и целые народы трепетали пред приговором, выносимым отдельными гражданами. А теперь мы обхаживаем чужеземцев и подольщаемся к ним, и если по прихоти какого-либо из них выносится благодарность, то точно так же, и притом еще чаще, предъявляется обвинение. Пусть и впредь предъявляются обвинения, пусть у провинциалов останется такая возможность кичиться своим могуществом; но незаслуженная и добытая домогательствами хвала должна преследоваться с не меньшей решительностью, чем злокозненность, чем жестокость. Наше старание нравиться часто влечет за собой более пагубные последствия, нежели возбуждение нами неудовольствия. Больше того, есть добродетели, навлекающие неприязнь, каковы непреклонная строгость, не идущий ни на какие поблажки ради снискания расположения несгибаемый дух. Вот почему у наших магистратов начало почти всегда лучше, а конец слаб, - ведь мы гоняемся за голосами, словно кандидаты на почетные должности; если с этим будет покончено, провинции будут управляться и справедливее, и с большей твердостью; ибо подобно тому как законом о вымогательствах обуздана алчность, так и запрещением выносить благодарность будет положен предел заискиваниям".
   22. Это мнение встретило всеобщее сочувствие. И все-таки сенатское постановление не могло состояться, так как консулы заявили, что по данному вопросу не был представлен надлежащий доклад. В дальнейшем, по указанию принцепса, сенаторы приняли постановление, воспрещавшее кому бы то ни было выступать в собраниях союзников с предложениями о вынесении перед сенатом благодарностей пропреторам и проконсулам, равно как и брать на себя в этих целях посольство. При тех же консулах сгорел от удара молнии гимнасий, а находившаяся в нем статуя Нерона расплавилась и превратилась в бесформенный медный слиток. Был также сильно разрушен землетрясением многолюдный кампанский город Помпеи. Скончалась весталка Лелия, на место которой была взята Аврелия из рода Коссов.
   23. В консульство Меммия Регула и Вергиния Руфа7 у Нерона родилась дочь от Поппеи; восприняв это с чрезвычайной радостью, он назвал ее Августою, присвоив то же наименование и Поппее. Местом рождения девочки была колония Анций, в которой родился и он сам. Сенат уже ранее препоручил богам материнство Поппеи и дал от имени государства торжественные обеты, которые были теперь приумножены и исполнены. Сверх того, были добавлены благодарственные молебствия и решено воздвигнуть храм Плодовитости8 и учредить состязания по образцу священных игр в память актийской победы9, а также поместить на троне Юпитера Капитолийского золотые изваяния обеих Фортун10 и дать цирковые представления в честь рода Юлиев в Бовиллах, Клавдиев и Домициев - в Анции11. Но все это рушилось, так как ребенок на четвертом месяце умер. И вот снова посыпались льстивые предложения причислить умершую к сонму богов и для воздания ей божеских почестей соорудить храм и назначить жреца; сам Нерон как не знал меры в радости, так не знал ее и в скорби. Упоминают о том, что когда вскоре после разрешения Поппеи от бремени сенат в полном составе отправился в Анций, а Тразее это было воспрещено, он с неколебимою твердостью духа принял нанесенное ему оскорбление, предвещавшее скорую гибель. Говорят, что после этого Цезарь, похваляясь перед Сенекой, сказал ему, что примирился с Тразеей, и Сенека принес ему по этому поводу свои поздравления, из-за чего возросла слава этих выдающихся мужей и вместе с тем угрожавшая им опасность.
   24. Между тем ранней весной прибыли парфянские послы с поручениями и посланием царя Вологеза: он, Вологез, не намерен более возвращаться к давним и столько раз возобновлявшимся спорам о том, кому обладать Арменией, ибо боги, вершители судеб даже наиболее могущественных народов, отдали владение ею в руки парфян не без позора для римлян. Недавно был обложен осадой Тигран; затем он, Вологез, отпустил невредимыми Пета и его легионы, хотя мог бы их уничтожить. Его сила в достаточной мере показана; представил он и доказательства своего миролюбия. Тиридат не стал бы возражать против поездки в Рим для принятия диадемы, если бы его не удерживали жреческие обязанности. Он готов отправиться к римским орлам и изображениям принцепса, дабы там, в присутствии легионов, венчаться на царство.
   25. Так как письмо Вологеза противоречило тому, что писал Пет, сообщавший, что все обстоит по-прежнему, опросили прибывшего с послами центуриона, в каком положении он оставил Армению, и тот ответил, что она полностью покинута римлянами. Тогда, поняв, что варвары над ним издеваются и просят то, что захватили силою, Нерон созвал совещание первейших сановников государства и предложил им на выбор чреватую неожиданностями войну или бесславный мир. Не колеблясь, они предпочли войну. Досада на Пета еще не изгладилась, и, чтобы не допустить по чьей-либо неопытности новых ошибок, командование возлагается на Корбулона, успевшего за многие годы хорошо изучить как наших воинов, так и врагов. Итак, ничего не добившись, послы отбывают из Рима, впрочем с дарами, которые имели целью внушить Тиридату надежду, что если он лично обратится с такою же просьбой, то может рассчитывать на успех. Управление Сирией поручается Гаю Цестию, ее военные силы - Корбулону; к ним был добавлен пятнадцатый легион, переброшенный из Паннонии во главе с Марием Цельсом. Тетрархам12, царям, префектам и прокураторам, а также преторам - правителям соседних провинций - отдается письменное распоряжение повиноваться приказаниям Корбулона, власть которого увеличивается почти до таких же размеров, в каких римский народ наделил ею Помпея для войны с пиратами13. Возвратившийся Пет боялся, что подвергнется суровому наказанию, но Цезарь удовольствовался насмешкой, сказав, что спешит даровать Пету прощение, дабы, столь легко поддаваясь страху, он не заболел от долгой тревоги.
   26. Перебросив в Сирию четвертый и двенадцатый легионы, казавшиеся малопригодными к боевым действиям, так как своих наиболее храбрых воинов они потеряли, а все остальные были подавлены страхом, Корбулон ведет оттуда в Армению шестой и третий легионы, которые не понесли потерь и к тому же были закалены в частых и успешных походах; к ним он присоединяет находившийся в Понте и поэтому не затронутый поражением пятый легион, воинов только что прибывшего пятнадцатого легиона, отборные подразделения из Иллирии и Египта, все бывшие у него под началом конные отряды и когорты союзников и присланные царями вспомогательные войска; эти силы он сосредоточил в Мелитене, откуда собирался переправиться через Евфрат. После принесения по обычаю искупительных жертв он созывает войско на сходку и обращается к нему с торжественной речью, в которой говорит, что они будут сражаться под верховным водительством самого императора14, о своих прошлых деяниях, о том, что в недавних неудачах повинна неумелость Пета, - с твердостью и уверенностью, заменявшими этому доблестному воину красноречие.
   27. Вслед за тем, расчистив завалы, произведенные временем, Корбулон устремляется по некогда проложенной Луцием Лукуллом дороге15. Не отвергнув предложения о мирных переговорах, переданного ему прибывшими от Тиридата и Вологеза послами, он отсылает их вместе с центурионами, которым предписывает изложить его довольно умеренные условия: ведь дело еще не дошло до того, чтобы стала неизбежной борьба не на жизнь, а на смерть. Много успехов одержано римлянами, но кое-какие выпали и на долю парфян, и в этом предостережение от заносчивости. И для Тиридата гораздо выгоднее получить в дар не подвергшееся опустошению царство, и Вологез проявит больше попечительности о парфянском народе, заключив договор с римлянами, чем ведя с ними войну, несущую урон обоим противникам. Ему, Корбулону, известно, сколько раздоров внутри Парфянского государства, над какими неукротимыми и дикими народами властвует Вологез; напротив, у римского императора везде нерушимый мир и только одна эта война. Наряду с преподанием этих советов не пренебрег Корбулон и устрашением армянских сановников, которые первыми отпали от нас, изгоняя их из родовых гнезд, разрушая их крепости, сея одинаковый ужас на равнинах и среди гор, у сильных и слабых.
   28. Имя Корбулона не вызывало злобы и ли ненависти даже у варваров, и поэтому они считали его совет искренним. И Вологез, проявив уступчивость в самом существенном, в первую очередь добивается установления перемирия в нескольких префектурах, а Тиридат просит назначить место и день для открытия переговоров. Срок варвары предложили близкий, место - то самое, где недавно вместе с Петом были окружены легионы, так как оно напоминало о счастливых для них событиях; не воспротивился этому и Корбулон, полагая, что различие в обстоятельствах послужит к возвеличению его славы. Не смущало его и бесчестье, которому подвергся там Пет, и это отчетливо проявилось в том, что он приказал его сыну, трибуну, отправиться туда во главе манипулов и прикрыть землею останки павших в этих злосчастных битвах. В назначенный день знатный римский всадник Тиберий Александр, данный на время этой войны Корбулону в помощники, и Анний Винициан, зять Корбулона, еще не достигший необходимого для сенаторского звания возраста и назначенный исполняющим обязанности легата пятого легиона, прибыли в лагерь Тиридата и ради того, чтобы его почтить, и чтобы, располагая такими заложниками, он не опасался, что ему подстроена западня; после этого из того и другого войска было выделено по двадцати всадников. Завидев Корбулона, царь первым спрыгнул с коня; не замедлил сделать то же и Корбулон, и, спешившись, они протянули друг другу руки.
   29. После этого римлянин хвалит молодого человека за то, что, сойдя с чреватого опасностями пути, он предпочел ему верный и безопасный; Тиридат же, сначала многословно распространившись о знатности своего рода, об остальном говорил с подобающей в его положении скромностью: итак, он отправится в Рим и доставит Цезарю новую славу - ведь перед ним предстанет просителем Арсакид, хотя парфяне и не понесли поражения. В конце концов согласились на том, что Тиридат положит свою царскую корону к подножию статуи Цезаря и получит ее обратно не иначе как из рук самого Нерона; этим они завершили переговоры и на прощание обменялись поцелуем. Спустя несколько дней оба войска во всем своем блеске были выстроены друг против друга - с одной стороны конница, расставленная отрядами с отечественными отличиями, с другой - ряды легионов со сверкающими орлами, значками и изображениями богов, как в храме; посередине был сооружен трибунал с курульным креслом на нем и изваянием Нерона на кресле. После заклания, согласно обычаю, жертвенных животных к нему приблизился Тиридат и положил у его ног снятую с головы диадему, что вселило в души присутствовавших волнение, усугублявшееся тем, что у них пред глазами все еще стояли картины истребления римских войск и осады, которой они подвергались; теперь счастье повернулось в другую сторону; Тиридат отправится в Рим напоказ всему миру, и намного ли он своей участью будет отличаться от пленника?
   30. Ко всей своей славе Корбулон добавил еще обходительность и устроил пир; и всякий раз, когда царь подмечал нечто новое, например что смена караулов возвещается центурионом, что гости поднимаются из-за столов по сигналу трубой, что выложенный пред авгуралом16 жертвенник поджигается подносимым к нему снизу факелом, и расспрашивал, в чем сущность всех этих порядков, Корбулон, направляя свои ответы к возвеличению Рима, поверг царя в изумление пред нашими древними нравами. На следующий день Тиридат попросил дозволить ему отлучиться, чтобы перед столь дальним путем встретиться с братьями и повидать мать; тогда же он отдал Корбулону в заложницы дочь и вручил ему просительное письмо к Нерону.
   31. Покинув наш лагерь, он находит Пакора у мидян, а в Экбатанах Вологеза, который не оставлял своим попечением брата, ибо направил к Корбулону особых гонцов, прося оградить Тиридата от унижений, выпадающих на долю людей подневольных, чтобы у него не отобрали оружия, чтобы правители провинций при встрече с ним не отказывались почтить его поцелуем, чтобы они не принуждали его дожидаться их у дверей и чтобы в Риме ему были оказаны те же почести, какие принято воздавать консулам. Привыкший к свойственному чужеземцам пустому тщеславию, он, очевидно, не знал, что у нас дорожат силою власти, но не придают значения внешности.
   32. В том же году Цезарь даровал латинское право17 обитающим в Приморских Альпах народностям. Римским всадникам он отвел места в цирке впереди простого народа, тогда как до этого при его посещении они не имели никаких преимуществ, поскольку закон Росция содержал в себе указание лишь о первых четырнадцати рядах в театре. Этот год также отмечен устройством гладиаторских игр, не уступавших в великолепии предыдущим; но при этом еще большее число знатных женщин и сенаторов запятнало себя выходом на арену.
   33. В консульство Гая Лекания и Марка Лициния18 Нерон со дня на день проникался все более страстным желанием выступить на сцене общедоступного театра; до сих пор он пел лишь у себя во дворце или в своих садах на Ювеналиях, к которым относился с пренебрежением, считая их слишком замкнутыми для такого голоса, каким он, по его мнению, обладал. Однако, не решившись начать сразу с Рима, он избрал Неаполь, представлявшийся ему как бы греческим городом: здесь он положит начало, а затем, переправившись в Ахайю и добыв в ней издавна почитаемые священными и столь ценимые повсюду венки, овеянный еще большею Славой, завоюет одобрение соотечественников. И вот театр неаполитанцев заполняет собравшаяся толпа горожан, а также те, кого привлекла из ближайших колоний и муниципиев молва о предстоящем выступлении Цезаря, кто сопровождал его в почетной свите и для оказания ему всевозможных услуг и манипулы воинов.
   34. Тут произошло нечто такое, в чем большинство увидело зловещее предзнаменование, а сам Нерон - скорее свидетельство заботы о нем благосклонных богов: театр, оставшийся пустым после того как зрители разошлись, рухнул, и никто при этом не пострадал. И принцепс, сочинив стихи, в которых приносил благодарность богам и прославлял счастливый исход недавнего происшествия, отправился в путь, намереваясь проследовать к месту переправы через Адриатическое море, но по дороге задержался в Беневенте, где при большом стечении зрителей Ватиний давал представления гладиаторов. Этот Ватиний был одним из наиболее чудовищных порождений императорского двора: выросший в сапожной лавке, уродливый телом, площадной шут, он сначала был принят в окружение принцепса как тот, кого можно сделать всеобщим посмешищем, но с течением времени, возводя обвинения на лучших людей, обрел столько силы, что влиятельностью, богатством, возможностью причинять вред превзошел даже самых отъявленных негодяев.
   35. Посещая даваемые им пиры, Нерон и посреди удовольствий не прекращал творить злодеяния. Именно в эти дни принудили к самоубийству Торквата Силана, ибо, помимо его принадлежности к славному роду Юниев, божественный Август приходился ему прапрадедом. Обвинителям было приказано заявить, что он расточает свое состояние на щедроты, и для него единственная надежда заключается в государственном перевороте, что среди его вольноотпущенников есть такие, которых он называет ведающими перепиской, ведающими приемом прошений, ведающими казною - наименования должностных лиц при верховном правителе, выдающие далеко заходящие замыслы. Тогда же всех его наиболее доверенных вольноотпущенников заковали в цепи и увели в темницу, и, так как стало очевидным, что его осуждение неминуемо, Торкват вскрыл себе вены на обеих руках; затем Нерон произнес речь, в которой по своему обыкновению заявил, что, сколь бы виновен ни был Торкват и как бы обоснованно ни было его неверие в возможность оправдания, ему была бы, однако, сохранена жизнь, если бы он дождался приговора своего милостивого судьи.
   36. Немного спустя, отложив поездку в Ахайю (что было причиною этого, неизвестно), Нерон направился в Рим, затаив про себя мечту о посещении восточных провинций, преимущественно Египта. Вслед за тем он объявил в особом указе, что его отсутствие будет непродолжительным и никак не скажется на спокойствии и благополучии государства, и по случаю предстоящего путешествия поднялся на Капитолий. Принеся там обеты богам и войдя с тем же в храм Весты, он вдруг задрожал всем телом, то ли устрашившись богини или потому, что, отягощенный памятью о своих злодеяниях, никогда не бывал свободен от страха, и тут же оставил свое намерение, говоря, что все его желания отступают перед любовью к отечеству: он видит опечаленные лица сограждан, слышит их тайные сетования на то, что собирается в столь дальний путь, тогда как даже кратковременные его отъезды невыносимы для них, привыкших к тому, что при одном только взгляде на принцепса стихают их опасения перед превратностями судьбы. И подобно тому как в личных привязанностях предпочтение отдают кровным родственникам, так и римский народ для него превыше всего, и, если он удерживает его при себе, надлежит этому подчиниться. Такие речи пришлись по душе простому народу как вследствие присущей ему жажды зрелищ, так прежде всего и из опасения, как бы в отсутствие принцепса не возникли затруднения с продовольствием. Для сената и знати было неясно, будет ли Нерон больше свирепствовать, находясь вдалеке или оставаясь на месте; впоследствии, как это обычно в страшных обстоятельствах, они сочли худшим то, что выпало на их долю.
   37. Стараясь убедить римлян, что нигде ему не бывает так хорошо, как в Риме, Нерон принимается устраивать пиршества в общественных местах и в этих целях пользуется всем городом, словно своим домом. Но самым роскошным и наиболее отмеченным народной молвой был пир, данный Тигеллином, и я расскажу о нем, избрав его в качестве образца, дабы впредь освободить себя от необходимости описывать такое же расточительство. На пруду Агриппы19 по повелению Тигеллина был сооружен плот, на котором и происходил пир и который все время двигался, влекомый другими судами. Эти суда были богато отделаны золотом и слоновою костью, и гребли на них распутные юноши, рассаженные по возрасту и сообразно изощренности в разврате. Птиц и диких зверей Тигеллин распорядился доставить из дальних стран, а морских рыб - от самого Океана. На берегах пруда были расположены лупанары, заполненные знатными женщинами, а напротив виднелись нагие гетеры. Началось с непристойных телодвижений и плясок, а с наступлением сумерек роща возле пруда и окрестные дома огласились пением и засияли огнями. Сам Нерон предавался разгулу, не различая дозволенного и недозволенного; казалось, что не остается такой гнусности, в которой он мог бы выказать себя еще развращеннее; но спустя несколько дней он вступил в замужество, обставив его торжественными свадебными обрядами, с одним из толпы этих грязных распутников (звали его Пифагором); на императоре было огненно-красное брачное покрывало, присутствовали присланные женихом распорядители; тут можно было увидеть приданое, брачное ложе, свадебные факелы, наконец все, что прикрывает ночная тьма и в любовных утехах с женщиной.
   38. Вслед за тем разразилось ужасное бедствие, случайное или подстроенное умыслом принцепса - не установлено (и то и другое мнение имеет опору в источниках), но во всяком случае самое страшное и беспощадное изо всех, какие довелось претерпеть этому городу20 от неистовства пламени. Начало ему было положено в той части цирка, которая примыкает к холмам Палатину и Целию; там, в лавках с легко воспламеняющимся товаром, вспыхнул и мгновенно разгорелся огонь и, гонимый ветром, быстро распространился вдоль всего цирка. Тут не было ни домов, ни храмов, защищенных оградами, ни чего-либо, что могло бы его задержать. Стремительно наступавшее пламя, свирепствовавшее сначала на ровной местности, поднявшееся затем на возвышенности и устремившееся снова вниз, опережало возможность бороться с ним и вследствие быстроты, с какою надвигалось это несчастье, и потому, что сам город с кривыми, изгибавшимися то сюда, то туда узкими улицами и тесной застройкой, каким был прежний Рим, легко становился его добычей. Раздавались крики перепуганных женщин, дряхлых стариков, беспомощных детей; и те, кто думал лишь о себе, и те, кто заботился о других, таща на себе немощных или поджидая их, когда они отставали, одни медлительностью, другие торопливостью увеличивали всеобщее смятение. И нередко случалось, что на оглядывавшихся назад пламя обрушивалось с боков или спереди. Иные пытались спастись в соседних улицах, а когда огонь настигал их и там, они обнаруживали, что места, ранее представлявшиеся им отдаленными, находятся в столь же бедственном состоянии. Под конец, не зная, откуда нужно бежать, куда направляться, люди заполняют пригородные дороги, располагаются на полях; некоторые погибли, лишившись всего имущества и даже дневного пропитания, другие, хотя им и был открыт путь к спасению, - из любви и привязанности к близким, которых они не смогли вырвать у пламени. И никто не решался принимать меры предосторожности, чтобы обезопасить свое жилище, вследствие угроз тех, кто запрещал бороться с пожаром; а были и такие, которые открыто кидал и в еще не тронутые огнем дома горящие факелы, крича, что они выполняют приказ, либо для того, чтобы беспрепятственно грабить, либо и в самом деле послушные чужой воле.
   39. В то время Нерон находился в Анции и прибыл в Рим лишь тогда, когда огонь начал приближаться к его дворцу, которым он объединил в одно целое Палатинский дворец и сады Мецената21. Остановить огонь все же не удалось, так что он поглотил и Палатинский дворец, и дворец Нерона, и все, что было вокруг. Идя навстречу изгнанному пожаром и оставшемуся без крова народу, он открыл для него Марсово поле, все связанные с именем Агриппы сооружения, а также свои собственные сады и, кроме того, спешно возвел строения, чтобы разместить в них толпы обездоленных погорельцев. Из Остии и ближних муниципиев было доставлено продовольствие, и цена на зерно снижена до трех сестерциев. Принятые ради снискания народного расположения, эти мероприятия не достигли, однако, поставленной цели, так как распространился слух, будто в то самое время, когда Рим был объят пламенем, Нерон поднялся на дворцовую сцену и стал петь о гибели Трои, сравнивая постигшее Рим несчастье с бедствиями давних времен.
   40. Лишь на шестой день у подножия Эсквилина был, наконец, укрощен пожар, после того как на обширном пространстве были срыты дома, чтобы огонь встретил голое поле и как бы открытое небо. Но еще не миновал страх, как огонь снова вспыхнул, правда в не столь густо застроенных местах; по этой причине на этот раз было меньше человеческих жертв, но уничтоженных пламенем святилищ богов и предназначенных для украшения города портиков еще больше. Этот второй пожар вызывал и больше подозрений, потому что начался с особняка Тигеллина в Эмилианах; пошли толки о том, что Нерон хочет прославить себя созданием на пожарище нового города, который собирается назвать своим именем. Из четырнадцати концов, на которые делится Рим, четыре остались нетронутыми, три были разрушены до основания; в прочих семи сохранились лишь ничтожные остатки обвалившихся и полусожженных строений.
   41. Установить число уничтоженных пожаром особняков, жилых домов и храмов было бы нелегко; но из древнейших святилищ сгорели посвященный Сервием Туллием храм Луне, большой жертвенник и храм, посвященный аркадянином Эвандром Геркулесу в его присутствии, построенный Ромулом по обету храм Юпитера Остановителя, царский дворец Нумы и святилище Весты с Пенатами22 римского народа; тогда же погибли сокровища, добытые в стольких победах, выдающиеся произведения греческого искусства, древние и достоверные списки трудов великих писателей и многое такое, о чем вспоминали люди старшего возраста и что не могло быть восстановлено, несмотря на столь поразительное великолепие восставшего из развалин города. Некоторые отмечали, что этот пожар начался в четырнадцатый день до секстильских календ23 - день, в который когда-то сеноны подожгли захваченный ими Рим. А другие в своем усердии дошли до того, что насчитывали между тем и другим пожаром одинаковое количество лет, месяцев и дней24.