Толкиен Джон Рональд Руэл. Две твердыни

пробивались плотные, крученые молодые побеги. По краям тянулись сплошные
заросли боярышника. Примерно за час до полуночи путники спешились и развели
костер в ямине под корнями раскидистого куста, большого, как дерево, старого
и корявого, однако все ветви его были в набухших почках.
Выставили пару часовых, остальные поужинали, укутались в плащи и одеяла
и мигом уснули. Хоббиты приютились в уголке на груде папоротниковой листвы.
У Мерри слипались глаза, но Пину почему-то не спалось. Он вертелся с боку на
бок, шурша и хрустя подстилкой.
- В чем дело? - спросил Мерри. - На муравейник улегся?
- Да нет, - сказал Пин. - Просто неудобно. Вспоминаю, сколько я уже не
спал в постели.
Мерри сладко зевнул.
- Сочти на пальцах! - сонно сказал он. - Чего мудрить-то, от Лориэна и
не спал.
- Да, как же! - хмыкнул Пин. - В настоящей постели, в спальне.
- Тогда от Раздола, - сказал Мерри. - А я сегодня и на иголках заснул
бы.
- Тебе-то хорошо, Мерри, - тихо сказал Пин, помолчав. - Ты с Гэндальфом
ехал.
- Ну и что?
- Ты у него что-нибудь узнал, вытянул из него? Или не удалось?
- Вытянул - куда больше обычного. Но ты же все слышал: ехали рядом и
говорили мы громко. Ладно уж, поезжай ты с ним завтра, ежели думаешь больше
выспросить - и если он согласится.
- Да? Можно? Вот здорово! А он такой же скрытник? Ничуть не изменился!
- Очень даже изменился! - сказал Мерри, приочнувшись от дремы и не
понимая, почему другу неймется. - Правда, это объяснить трудно. По-моему, он
стал и добрее, и жестче, и веселее, и суровее. Словом, другой он стал, но
вроде и не совсем другой - пока не разберешь. Ты вспомни, чем кончилось с
Саруманом! Саруман-то раньше был главнее Гэндальфа в ихнем каком-то Совете,
не знаю уж, что это за Совет. Он был Саруман Белый. А теперь Белый -
Гэндальф. Саруману ведено было вернуться - он и вернулся, и жезл его тю-тю,
велели убираться - он и уполз на карачках!
- Не знаю, не знаю, только скрытности у него еще прибавилось против
прежнего, - возразил Пин. - Взять хоть этот... ну, хрустальный шар. Вроде он
доволен, что его заполучил. То ли он знает, то ли догадывается, что это за
шар. И нам - ни полслова, а ведь шар-то я поймал, без меня бы он в пруду
потонул. "Ну-ка, маленький, оставь шарик!" - и весь сказ. А правда, что это
за шар? Тяжелый такой... - Пин говорил совсем-совсем тихо, точно сам с
собой.
- Ага! - сказал Мерри. - Вон ты чего ворочаешься! Слушай, дружище Пин,
ты вспомни-ка присловье Гаральда, которое Сэм любил повторять: "В дела
мудрецов носа не суй - голову потеряешь!"
- Ну, знаешь, за эти месяцы мы в делах мудрецов поневоле по уши
завязли, - сказал Пин. - И головой только и делаем, что рискуем. Невелика
была бы награда - посмотреть на этот шар!
- Спал бы ты, честное слово! - сказал Мерри. - Все в свое время
узнаешь. Между прочим, по части любопытства пока еще ни один Крол
Брендизайка не обставил, и ты, значит, решил на ночь глядя постоять за честь
рода? Ох, не вовремя спохватился!
- Да ну тебя! Я всего-то и сказал, что хочу на этот шар поглядеть, а на
него поглядишь, как же, Гэндальф лежит на нем, будто собака на сене. Тут еще
ты заладил: нельзя да нельзя, спи да спи! Спасибо на Добром слове!
- Пожалуйста, - сказал Мерри. - Ты меня прости, Пин, но уж как-нибудь
потерпи до утра. Отоспимся, позавтракаем, загоримся любопытством - авось на
пару и распотрошим мага! А сейчас не могу больше, до ушей зеваю. Покойной
ночи!
Пин в ответ промолчал. Лежал он неподвижно, однако сна у него не было
ни в одном глазу, и он досадовал на мирно засопевшего Мерри. Чем тише
становилось, тем назойливее вертелся у него перед глазами черный шар. Он
точно снова оттягивал ему руки, и снова мерещилась ему багровая глубь, в
которую Пин успел на миг заглянуть. Он опять принялся ворочаться и старался
думать о чем-нибудь другом.
Но это у него никак не получалось. Наконец он сел и огляделся. Его
пронизала дрожь, и он запахнулся в плащ. Ярко-белая луна холодно озаряла
лощину, кусты отбрасывали угольно-черные тени. Кругом все спали. Часовых
было не видать: может, отошли на гору, а может, укрылись где-нибудь в
папоротниках. Движимый какой-то непонятной и неодолимой силой, Пин тихонько
подкрался к спящему Гэндальфу и заглянул ему в лицо. Маг хоть вроде бы и
спал, но с полуприкрытыми веками: из-под его длинных ресниц поблескивали
белки. Пин поспешно отступил, но Гэндальф не шелохнулся, и хоббит, точно его
что подталкивало, обошел его со спины. Поверх одеяла маг был укрыт плащом, и
рядом, у него под правой рукой, лежал круглый сверток в темной тряпице -
казалось, рука Гэндальфа только что соскользнула со свертка на землю.
Едва дыша, Пин подбирался все ближе и ближе, наконец встал на колени,
воровато протянул обе руки, ухватил сверток и медленно поднял его - он был
вовсе не такой уж тяжелый. "Пустяки, всего-то какая-нибудь стеклянная
безделушка", - со странным облегчением подумал он, однако на место сверток
не положил, а выпрямился, прижимая его к себе. Потом его осенило: он отошел
на цыпочках и вернулся с большим булыжником. Снова встав на колени, он разом
сорвал тряпицу с круглого предмета, закутал в нее булыжник и подсунул его
поближе к руке Гэндальфа.
И наконец посмотрел на гладкий хрустальный шар, черный и тусклый,
лежавший возле его колен. Пин поднял его, торопливо обернул полой плаща и
хотел было вернуться к своему ложу, но тут Гэндальф зашевелился во сне и
что-то пробормотал на чужом языке; рука его вытянулась, ощупала круглый
сверток, он вздохнул и опять затих.
"Болван ты стоеросовый, - неслышно увещевал себя Пин. - Вляпаешься - не
выберешься! Сейчас же положи обратно!" Но колени его тряслись, он не смел
подойти к магу и обменять свертки. "Не выйдет, я его разбужу, - мелькнуло у
него в голове, - надо сперва успокоиться. Так что уж ладно, посмотрю хоть,
чтобы не зря. Только не здесь!" Он прокрался к зеленому холмику неподалеку
от своего травяного ложа. Луна вдруг выглянула из-за края лощины.
Пин сел, сдвинул колени, пристроил на них шар и низко склонился к нему
- точь-в-точь голодный мальчишка, стащивший миску с едой, - наконец отвел
плащ и посмотрел. Тишина сомкнулась и зазвенела у него в ушах. Сначала шар
был темный, янтарно-черный, сверкающий в лунных лучах, потом медленно
засветился изнутри, впиваясь в его глаза, неотвратимо притягивая их. Шар
вспыхнул и закрутился, нет, это в нем закрутился огненно-багровый вихрь - и
вдруг погас. Хоббит ахнул, застонал и попробовал оторваться от шара, но
только скрючился, сжимая его обеими руками. Он приникал к нему все ближе и
ближе, потом оцепенел, губы его беззвучно шевелились. С придушенным криком
он опрокинулся навзничь.
Крик был ужасающий. Часовые спрыгнули в лощину. Весь лагерь мгновенно
пробудился.
- Ах ты, воришка несчастный! - сказал Гэндальф, поспешно набросив плащ
на хрустальный шар. - Ну, Пин, вот уж не было печали! - Он опустился на
колени подле простертого, застывшего хоббита, чьи раскрытые глаза неподвижно
глядели в небо. - Что же он успел натворить и чего нам теперь ждать?
Лицо мага резко осунулось.
Он взял Пина за руку и прислушался к его дыханию, потом возложил ладони
ему на лоб. Дрожь пробежала по телу хоббита, и веки его сомкнулись. Он
вскрикнул, сел и уставился на склоненные к нему в лунном свете бледные лица.
- Не для тебя эта игрушка, Саруман! - пронзительно и монотонно
прокричал он. - Я тотчас же за нею пришлю. Понятно? Так и передай!
Он вскочил и бросился бежать, но Гэндальф перехватил и удержал его -
бережно и крепко.
- Перегрин Крол! - молвил он. - Вернись! Хоббит успокоение прижался к
надежной и твердой руке.
- Гэндальф, это ты! - воскликнул он. - Прости меня, Гэндальф!
- Простить? - нахмурился маг. - Сперва скажи, за что?
- Я ук... унес шар и заглянул в него, - запинаясь, проговорил Пин. - И
я увидел очень страшное, а уйти было нельзя. Он явился, и допрашивал меня, и
стал на меня глядеть, и... и я больше ничего не помню.
- Нет, так не пойдет, - строго сказал Гэндальф. - Что ты увидел, о чем
он допрашивал, что ты ему сказал?
Пин закрыл глаза и мелко задрожал, но не произнес ни слова. Все молча
смотрели на него, кроме Мерри - тот отвернулся. Лицо Гэндальфа было
по-прежнему сурово.
- Отвечай! - велел он.
Пин начал снова - глухим, непослушным голосом, но речь его с каждым
словом становилась все отчетливее.
- Я увидел темное небо и высокую зубчатую башню, - сказал он. - И
крохотные звезды. Казалось, видится то, что было давным-давно и
далеко-далеко, но видится ясно и четко. Звезды меркли, мерцали: их точно
гасили какие-то крылатые чудища - казалось, огромные летучие мыши вьются над
башней. Я их насчитал девять. Одна полетела прямо на меня, разрастаясь и
разрастаясь. У нее было жуткое... нет, нет! Нельзя об этом говорить.
Я хотел отдернуться - вдруг она оттуда вылетит, но она заслонила весь
шар и исчезла, а появился он. Слов он не говорил, только глядел, и мне было
все внятно.
"Ты возвратился? Почему так долго отмалчивался?"
Я не ответил. Он спросил: "Кто ты?", а я все молчал, терпел дикую боль
и, когда стало совсем уж невмоготу, сказал: "Хоббит".
А он будто вдруг увидел меня - и его хохот мучил, как медленная пытка.
Я противился из последних сил. Он сказал: "Погоди немного. Скоро снова
свидимся. Пока скажи Саруману, что эта игрушка не для него. Я тотчас же за
нею пришлю. Понял? Так и передай".
И снова злорадно захохотал, как клещами жилы вытягивал, страшнее всякой
смерти... нет, нет! Об этом нельзя говорить. Больше я ничего не помню.
- Посмотри мне в глаза! - сказал Гэндальф.
Пин встретил его взгляд, не сморгнув. Длилось нестерпимое молчание.
Потом лицо мага потеплело, и по нему скользнула тень улыбки. Он погладил
Пина по голове.
- Ладно! - сказал он. - Будет! Ты уцелел. Глаза твои, вижу, не лгут.
Ну, он недолго с тобой говорил. Олухом ты был и остался, но ты честный олух,
Перегрин Крол. Будь на твоем месте кто поумнее, он бы, может, вел себя хуже.
Но запомни вот что! Тебя и твоих друзей уберег, что называется, счастливый
случай, но другой раз не убережет. Допроси он тебя толком, ты бы не вынес
пытки и рассказал ему все, что знаешь, к нашей общей погибели. Но он
поторопился. Одних сведений ему показалось мало, он решил немедля заполучить
тебя и не спеша замучить в темнице Черной Башни. Нет уж, ты не дергайся!
Суешь нос в дела мудрецов, так и хвост не поджимай! Ладно уж, я тебя прощаю.
Все не так худо обернулось, как могло бы.
Он бережно отнес Пина на папоротниковое ложе. Мерри сел возле друга.
- Лежи смирно и попробуй уснуть, Пин! - сказал Гэндальф. - А впредь
больше доверяй мне! Зазудит опять - скажи, есть от этого средства. И уж, во
всяком случае, не вздумай опять подкладывать мне камни под локоть! Побудьте
вдвоем, это вам полезно.
Маг вернулся к остальным; они в угрюмом раздумье стояли над ортханкским
камнем.
- Беда явилась за полночь и застала нас врасплох, - сказал он. -
Спаслись мы чудом!
- А что хоббит, что Пин? - спросил Арагорн.
- Думаю, с ним все обойдется, - отвечал Гэндальф. - Пытали его недолго,
а хоббиты - на диво стойкий народ. Память о пережитом ужасе, и та у него
быстро выветрится. Пожалуй, даже чересчур быстро. Не возьмешь ли ты,
Арагорн, на сохранение этот камушек? Хранить его, конечно, опасно, но...
- Кому как, - сказал Арагорн. - У него есть законный владелец. Этот
камушек - палантир Ортханка из сокровищницы Элендила, и установили его здесь
гондорские князья. Роковые сроки близятся. И мой палантир может мне
пригодиться.
Гэндальф взглянул на Арагорна и затем, к общему изумлению, с глубоким
поклоном протянул ему завернутый камень.
- Прими его, государь! - сказал он. - И да послужит он залогом грядущих
дней! Но позволь все же посоветовать тебе: до поры не гляди в него!
Остерегись!
- Был ли я тороплив и тщеславен хоть раз за долгие годы испытаний? -
спросил Арагорн.
- Ни разу. Не оступись под конец пути, - отвечал Гэндальф. - По крайней
мере храни его в тайне. И вы все, свидетели ночного происшествия, пуще всего
берегитесь ненароком выдать хоббиту Перегрину, где хранится камень! Он его
будет по-прежнему притягивать, ибо, увы, он держал его в руках еще в
Изенгарде - это я недоглядел. Но я был занят Саруманом и не догадался, что
это за Камень. Потом я был близок к разгадке, но меня сморила усталость и
одолел сон. Лишь сейчас все открылось!
- Да, и вне всяких сомнений, - сказал Арагорн. - Теперь воочию видна
связь между Изенгардом и Мордором - объяснилось многое.
- Диковинно могущество наших врагов, и диковинна их немощь! - сказал
Теоден. - Издавна говорят: нередко зло пожрется злом.
- Чаще всего так оно и бывает, - подтвердил Гэндальф. - Но в этот раз
нам неимоверно повезло. Проступок хоббита, кажется, спас меня от чудовищного
промаха. Я думал было сам изучить этот Камень, проверить его на себе. Сделай
я это - и пришлось бы состязаться в чародействе с величайшим колдуном, а я
не готов к такому испытанию, оно, может статься, и вообще не для меня. Но
если б я и не подпал под его власть, узнан все равно был бы, а это пагубно
для нас - пока не настанет время выступить в открытую.
- По мне, так оно настало, - сказал Арагорн.
- Еще нет, - возразил Гэндальф. - Покамест враг в заблуждении, и это
нам на руку. Прислужник Саурона думает, будто Камень в Ортханке; с какой
стати нет? Значит, там же заключен и хоббит. Саруман для пущей муки
принуждает его глядеть в чародейное зеркало. Ему запомнились голос и лицо
хоббита, он ждет свою безвольную жертву - и ошибка его обнаружится еще не
сейчас. Но мы-то что ж упускаем время попусту? Мы были слишком беспечны.
Скорее в путь! Нечего медлить неподалеку от Изенгарда. Я поеду вперед и
возьму с собой Перегрина Крола: нынче спать ему не придется.
- При мне останутся Эомер и десять дружинников, - сказал конунг. -
Прочие пусть едут с Арагорном и мчатся во весь опор.
- Можно и так, - сказал Гэндальф. - Вместе или порознь - спешите в
горы, к Хельмову ущелью!
В этот миг их накрыла огромная тень, яркая луна вдруг погасла.
Дружинники с криком припали к земле, закрывая головы руками, словно
защищаясь от удара сверху: их обуял слепой ужас и пронизал цепенящий холод.
Еле-еле отважились они поднять глаза - и увидели огромную крылатую тварь,
черным облаком затмившую луну. Она описала круг и вихрем умчалась на север;
звезды тускнели на ее пути.
Ристанийцы поднялись на ноги, но двинуться с места не было сил.
Гэндальф провожал чудище глазами, опустив крепко сжатые кулаки.
- Назгул! - крикнул он. - Посланец Мордора! Буревестник Саурона!
Назгулы пересекли Великую Реку! Скачите, скачите, не ждите рассвета! И не
дожидайтесь отстающих! Скачите!
Он кинулся прочь, кликнув на бегу Светозара. Арагорн быстро помог ему
собраться. Гэндальф подхватил Пина на руки.
- На этот раз поедешь со мной, - сказал он. - Светозару лишняя ноша
нипочем.
Серебряный скакун уже поджидал его. Гэндальф закинул за плечи свой
легкий мешок, вскочил на коня и принял из рук Арагорна укутанного в одеяло и
плащ Пина.
- Прощайте. Не мешкайте! - крикнул он. - Вперед, Светозар!
Красавец конь гордо тряхнул головой, его пышный хвост переливчато
заблистал в лунном свете. Он прянул, взмыв над землей, и умчался, как
северный ветер с гор.
- Приятная и спокойная выдалась ночка! - сказал Мерри Арагорну. - Везет
же некоторым! Ему, видите ли, не спалось - он и не спал, захотелось ехать с
Гэндальфом - пожалуйста! А надо бы ему окаменеть и остаться здесь в
назидание потомкам.
- Если б не он, а ты подобрал ортханский камень, думаешь, ты бы себя
лучше показал? - спросил Арагорн. - Сомневаюсь! Словом, тебе не повезло:
повезу тебя я. Иди собирайся и, если Пин что позабыл, прихвати. Мигом!
Светозар мчался по темной степи, его не надо было ни понукать, ни
направлять. Прошло меньше часа, а они уже миновали Изенгардскую переправу и
высокий серый курган, утыканный копьями.
Пин мало-помалу приходил в себя. Он угрелся, лицо овевал свежий
бодрящий ветер. Гэндальф был рядом. Ужас, затягивающий в камень, уродливая
тень, затмившая луну, - все это осталось позади, как дурной сон или горный
туман. Он вздохнул полной грудью.
- А я и не знал, что ты ездишь без седла и уздечки, Гэндальф! - сказал
он.
- Обычно я по-эльфийски не езжу, - отозвался Гэндальф. - Но Светозар не
терпит сбруи: либо он берет седока, либо нет. Если берет, то уж позаботится,
чтобы ты не упал - разве что нарочно спрыгнешь.
- А быстрота его какая? - спросил Пин. - Ветер так и свищет в ушах, а
как плавно едем! Почти не касаясь земли!
- Сейчас он мчится быстрее самого быстрого скакуна, - сказал Гэндальф.
- Но для него и это пустяки. Здесь идет подъем, и степь неровная. Однако
смотри, как на глазах близятся Белые горы под звездным пологом! Вон та,
островерхая, трехрогая - это Трайгирн. Недалеко уж до развилки, а там рукой
подать и до Ущельного излога, где две ночи назад бушевала битва.
Пин ненадолго примолк. Он слушал, как Гэндальф мурлычет себе под нос
обрывки песен на чужих языках, и миля уходила за милей. Наконец маг пропел
целый стишок из понятных слов, и хоббит расслышал сквозь немолчный посвист
ветра:

Короли привели корабли,
Трижды их было три.
А на кораблях - что они привезли
Из дальней своей земли?
Семь светлых звезд, семь зрячих камней
И Саженец - белый как снег.

- О чем это, Гэндальф? - спросил Пин.
- Я перебирал в памяти древние стихи и песни, - отвечал маг. - Хоббиты
их, наверно, давно позабыли - даже и те немногие, что знали.
- Не все мы позабыли, - возразил Пин. - И сочинили много-много своих,
хотя у тебя сейчас не хватит на них любопытства. Но этих стихов я никогда не
слышал. Что это за семь звезд и семь камней?
- Палантиры королей древности, - отвечал Гэндальф.
- Какие такие палантиры?
- "Палантир" - значит "дальнозоркий". Ортханский камень - из них.
- Стало быть, его вовсе... вовсе не Враг изготовил, этот Камень?
- Нет, не Враг, - сказал Гэндальф. - И не Саруман. Такое мастерство
недоступно ни ему, ни Саурону. Да и никому в Западном Крае, палантиры - они
из Эльдамара, изготовили их эльфы Ноддора. Может статься, это дело рук
самого Феанора, дело дней столь давно минувших, что с тех пор потерян и счет
векам. Однако же злая воля Саурона все на свете пятнает скверной. На этом и
попался Саруман, как мне теперь понятно. Опасны орудия, свойства которых
превыше нашего разумения. Однако и сам он не без вины. Он сокрыл этот Камень
ради собственных тайных целей и в Совете о нем не заикнулся. А мы за
грохотом сотрясающих Гондор нашествий да распрей и думать забыли о древних
палантирах. Из людской памяти они тоже едва ли не исчезли: даже в Гондоре
мало кто помнит о них, да и в Арноре немногие из дунаданцев поймут
загадочные слова древней былины.
- А зачем они были людям древности? - спросил Пин, восхищенный и
изумленный тем, что на все его вопросы отвечают, и спрашивая себя, долго ли
это продлится.
- Чтобы видеть незримое очами и беззвучно разговаривать издали, -
сказал Гэндальф. - Они тайно охраняли целость Гондора. Камни водрузили в
Минас-Аноре, в Минас-Итиле и в нерушимом Ортханке, посреди неприступного
Изенгарда. Но главенствовал над ними Камень в Звездной Цитадели Осгилиата,
ныне лежащего в руинах. Остальные три увезли на далекий север. От Элронда я
слышал, будто один из них был в столице Арнора Ануминасе, другой - в
Амон-Суле, Ветрогорной Башне, а главный Камень, Камень самого Элендила, - на
Подбашенных горах, откуда виден Митлонд и серебристые корабли в Полумесячном
заливе.
Палантиры отзывались друг другу в круговой перекличке, и во всякое
время любой из гондорских был открыт взору из Осгилиата. И вот оказывается,
что одна лишь скала Ортханка выдержала напор времени и в тамошней башне
сохранился палантир. Сам-то по себе он лишь крохотное зрелище давно минувших
времен и событий. Тоже неплохо, но Саруману, видать, этого было мало. Он
впивался взором все глубже и глубже и наконец разглядел Барад-Дур. Тут-то он
и поймался!
Кто знает, куда подевались пропащие арнорские и гондорские Камни? В
земле они схоронены или зарылись в ил на речном дне? Но один из них так или
иначе достался Саурону и сделался его орудием. Должно быть, Камень из
Минас-Итила, ибо эту крепость он взял давно и превратил ее в обитель ужаса -
она стала называться Минас-Моргул.
Теперь-то легко догадаться, как был пленен и прикован блуждающий взгляд
Сарумана и как его с той поры исподволь улещали и запугивали. Изо дня в
день, год за годом приникал он к колдовскому зеркалу и под надзором из
Мордора впитывал мордорские подсказки. Ортханкский зрячий камень стал
волшебным зеркальцем Барад-Дура: ныне всякий, кто взглянет в него, - если он
не наделен несгибаемой волей, - увидит и узнает лишь то, что угодно Черному
Владыке, сделается его добычей. А как он притягивает к себе! Мне ли этого не
знать! Меня и сейчас подмывает испробовать свою силу, проверить, не смогу ли
я высвободить палантир и увидеть в нем за океанской далью времен прекрасный
град Тирион, немыслимое творение зодчества Феанора, увидеть в цвету и Белое
Древо, и Золотое!
Он вздохнул и замолк.
- Жалко, я этого ничего не знал, - сказал Пин. - Вот уж истинно не
ведал, что творил.
- Отлично ведал, - сказал Гэндальф. - Как же не ведал ты, что
поступаешь дурно и по-дурацки! Ведал, и сам себе говорил это, и сам себя не
послушал. А я тебя раньше не остерег, потому что сейчас только до всего
этого додумался. Но если бы и остерег, тебя бы это ничуть не охладило и не
удержало. Напротив! А вот как, ожегшись на молоке, станешь дуть на воду, тут
и добрый совет кстати придется.
- О чем говорить! - сказал Пин. - Разложи теперь передо мной все эти
семь Камней - я только зажмурюсь покрепче и заложу руки в карманы.
- Рад слышать, - сказал Гэндальф. - Затем и рассказано.
- Вот еще хотел бы я знать... - начал Пин.
- Смилостивись! - воскликнул Гэндальф. - Если ублажать твое любопытство
рассказами, то остаток моих дней мне рта закрыть не удастся. Ну, что еще ты
хотел бы знать?
- Я-то? Названия звезд небесных и зверей земных, историю Средиземья,
Верховья и Нездешних Морей. Всего-то навсего! - рассмеялся Пин. - Но мне это
не к спеху, могу и подождать. Я спрашивал про ту черную тень... Ты крикнул:
"Посланец Мордора!" Какой посланец? Зачем ему надо в Изенгард?
- Это был крылатый Черный Всадник, кольценосец-назгул, - сказал
Гэндальф. - А зачем? Ну вот, например, забрать тебя и доставить в Барад-Дур.
- Но он ведь не за мной летел, нет? - пролепетал Пин. - Он же не мог
еще знать, что я...
- Никак не мог, - сказал Гэндальф. - По прямой от Барад-Дура до
Ортханка добрых двести лиг, и даже назгул их меньше чем часа за три-четыре
не пролетит. Но Саруман, конечно, наведывался к Камню после вылазки орков и
волей-неволей выдал многие свои тайные помыслы. Вот и полетел посыльный
разведать, что он там поделывает. После нынешней ночи и второй наверняка
прилетит вдогон. И пропал Саруман, как та птичка, у которой увяз коготок.
Откупиться пленником он не может. Камня у него не стало, он даже не знает,
чего от него хотят. А Саурон заведомо подумает, что пленника он прячет и
придерживает, а Камня чурается. Даже если Саруман расскажет посланцу всю
правду, это Саруману не поможет. Изенгард - верно, разрушен, но он-то
отсиживается в Ортханке, почему-то цел и невредим! Словом, Саурон непременно
сочтет его мятежником, а ведь он затем и спешил с нами расплеваться, чтобы и
тени таких подозрений не было! И как ему быть теперь, это сущая загадка. В
Ортханке он, пожалуй, сможет кое-как отбиться от Девятерых: попробует, если
придется. Может, даже попробует осадить какого-нибудь назгула, убить под ним
крылатую тварь. Если у него это выйдет - пусть ристанийцы получше глядят за
своими вороными конями! Как это обернется для нас - тоже не знаю. Может
быть, Враг собьется с толку, его на время ослепит гнев против Сарумана. Или
же проведает, что я стоял на крыльце Ортханка, а позади невдалеке болтались
хоббиты. И что наследник Элендила жив и стоял со мною рядом. Если
ристанийские доспехи не обманули Гнилоуста, он вспомнит, кто таков Арагорн.
Этого-то я и опасаюсь. Поэтому мы и бежим - чтоб как можно скорей попасть из
огня да в полымя. Ибо Светозар несет нас с тобой, Перегрин Крол, в сторону
Края Мрака.
Пин промолчал, только зябко укутался в плащ, как от порыва холодного
ветра. Серая равнина мелькала под ними.
- Смотри! - показал Гэндальф. - Перед нами долины Вестфольда: выезжаем
на восточную дорогу. Вон там тень - это устье Ущельного излога, там -
Агларонд и Блистающие Пещеры. Но про них ты меня не спрашивай. Вот
встретишься с Гимли, спроси у него - узнаешь тогда, какие бывают длинные
ответы на короткие вопросы. Самому тебе увидеть их на этот раз не доведется,
скоро мы их оставим далеко позади!
- Как это, а я думал, мы остановимся в Хельмовой Крепи! - сказал Пин. -
Куда же ты так торопишься?
- В Минас-Тирит, пока его не захлестнуло войной.
- Ого! А это здорово далеко?
- Далековато, - сказал Гэндальф. - Втрое дальше, чем до столицы конунга
Теодена, а до нее отсюда к востоку сотня с лишним лиг, если считать по
прямой, как летают посланцы Мордора. Путь Светозара длиннее - посмотрим, кто
кого опередит.
На рассвете, часа через три, где-нибудь передохнем - отдых нужен даже
Светозару. В горах где-нибудь. Хорошо бы доскакать до Эдораса. Постарайся
уснуть! Проснешься - и в глаза тебе блеснет первый рассветный луч на золотой
кровле дворца эорлингов. А еще через два дня увидишь лиловую тень горы
Миндоллуин и белые стены великой крепости Денэтора в утреннем свете.