Страница:
их за измену.
Эти доводы не лишены логики. Действительно, трудно представить, чтобы
те, кто надел на себя форму противника и воевал против собственной страны,
могли рассчитывать на безнаказанность, объявив себя солдатами вражеской
армии. Разве это не равнозначно лицензии на предательство? К тому же такой
подход чреват несообразностью. Любой человек, сотрудничавший с
государством-противником и служивший ему как лицо гражданское, после взятия
в плен подлежит наказанию как предатель. Но стоит ему пойти в своем
предательстве еще дальше и выступить против своей страны с оружием в руках в
составе армии противника -- и Женевская конвенция избавляет его от
наказания. Абсурд.
Однако на практике, в случае военного конфликта между государствами с
нормальной формой правления, такое случается крайне редко. В условиях, хотя
бы отдаленно приближающихся к цивили-
480
зованному государственному устройству, возможность побудить огромную
массу граждан добровольно выступить с оружием в руках против своего же
народа -- такая возможность практически исключена. Столь же маловероятно,
чтобы воюющая сторона позволила организовать на собственной территории
дисциплинированные вооруженные формирования из солдат
государства-противника. Но в данном случае имело место то и другое. Возник
же этот противоестественный феномен по той простой причине, что Советский
Союз не являлся цивилизованным государством ни в одном из принятых смыслов
слова.
Исключительность сложившейся ситуации заключалась в том, что Советский
Союз отказался присоединиться к Гаагской и Женевской конвенциям, а
беспрецедентная тирания советского правительства породила "предателей", из
которых немцы набрали в свою армию почти миллион человек. Использовать таким
же образом англичан и американцев немцы не смогли, отчасти и потому, что
статья 44 Гаагской конвенции 1899 года и статья 23 Конвенции 1907 года
запрещали принуждать военнопленных к участию в военных действиях против их
собственной страны18.
Мы, однако, ведем здесь речь о чисто юридических аспектах. Являлись ли
русские "немецкими" военнопленными? По мнению Патрика Дина -- нет, и этим
мнением его правительство руководствовалось на протяжении всех главных
репатриационных операций. Поэтому нам предстоит сейчас заняться этой точкой
зрения.
В статье 79 Женевской конвенции записано, что вся информация о
военнопленных "в возможно короткие сроки передается в страну военнопленного
или в ту страну, на службе у которой он состоял" (выделено нами.-- Н. Т.).
Отсюда следует, что пленный не обязательно должен быть гражданином страны, в
армии которой он служил, равно как и то, что его национальная принадлежность
не является основанием для каких-либо различий в обращении с ним. К
сожалению, ни в Гаагской, ни в Женевской конвенции не оговорен четко вопрос
о том, кто именно определяет гражданство пленного -- он сам или пленившая
его страна. Но, кроме британского правительства, занявшего особую позицию в
отношении русских военнопленных, все страны, подписавшие конвенции, с самого
начала руководствовались тем, что гражданство пленного определяется его
военной формой. Причина этого ясна. Стоит одной из воюющих сторон присвоить
себе право выделить кого-то из солдат вражеской страны, находящихся в плену,
как враг не замедлит ответить ударом на удар, и в конце концов дело дойдет
до полного пренебрежения Конвенцией. И действительно, британское
правительство, как было показано ранее, опасалось, что немцы, узнав о
проводимой Англией политике насильственной
16--2491 481
репатриации, примут ответные меры в отношении английских
военнопленных19.
Специалисты по международному праву в целом были единодушны в неприятии
доводов Дина. При обсуждении случая китайских малайцев, служивших в
индонезийских войсках и взятых в плен в Малайе, Сюзан Элман приводит
множество прецедентов в доказательство того, что прежнее подданство не
влияет на статус солдата в армии, в рядах которой он служит, и,
следовательно, на его статус как военнопленного20. Другие
авторитеты в этой области также утверждают, что насильственная репатриация
находится в явном противоречии с международным правом и Женевской
конвенцией21.
Американский юрист, отстаивая русских военнопленных в 1945 году, провел
интересную параллель с делом Чарлза Ли, английского офицера, перебежавшего
во время войны США за независимость к американцам и дослужившегося до
генерал-майора. В 1776 году англичане взяли его в плен и приговорили к
смертной казни как предателя. Но в дело вмешался сам Вашингтон, заявивший,
что "Ли находится на положении военнопленного и в качестве такового имеет
все соответствующие права". Англичане уступили, и Ли был
обменян22.
Тем не менее, наверное, многим трудно понять, как в 1944-45 годах
русские, воевавшие в немецкой армии против своей страны или ее союзников,
могли рассчитывать на то, чтобы соответствующие стороны, пленив их,
обращались с ними, как с обычными военнопленными. Однако МИД с самого начала
войны настаивал на том, что такая протекция распространяется на иностранных
подданных, находящихся на службе в английской армии. Например, в английской
армии было немало французов, которые воевали против правительства их
собственной страны. На это можно, правда, возразить, что правительство Виши
действовало вопреки интересам народа, однако это лишь сделает наше сравнение
с СССР еще убедительнее. Немцы же рассматривали таких военнослужащих наравне
с другими английскими военнопленными.
Слабость аргументации Патрика Дина лучше всего проиллюстрировать на
следующем примере. В 1944 году Кабинет военного времени Англии утвердил
создание чисто еврейского военного соединения -- Еврейской бригады. Бригада
эта участвовала в итальянской кампании в марте-мае 1945 года23.
Представим, что солдаты-евреи, родившиеся в Германии и бывшие ранее
гражданами этой страны, попали бы в это время в руки врага и подверглись
жестокому обращению. До тех пор британский МИД с успехом добивался того, что
в немецком плену с евреями обращались так же, как с другими военнопленными
Британского содружества24. И если бы немецкое правительство
заявило, что на евреев немец-
482
кого происхождения Конвенция не распространяется, Патрик Дин вряд ли
согласился бы с этим, хотя немцы и могли утверждать, что англичане "защищают
возможных предателей от наказания, полагающегося им по законам их страны".
Отказ распространить на взятых в плен русских условия Женевской
конвенции противоречил прежней и последующей английской интерпретации и был
неприемлем для немецкого25 и американского26
правительств. Дело в том, что, как признал Джон Голвуорси, законники МИДа
исходили из соображений целесообразности. Довод Дина, что русские --
предатели и потому не подпадают под защиту Конвенции, предназначался, судя
по всему, лишь для внутреннего пользования. Ни американское, ни немецкое
правительства не были поставлены о нем в известность. Более того, МИД
предпринял самые решительные меры, чтобы ни одна из заинтересованных сторон
не узнала об этой новой интерпретации Женевской конвенции. Видимо, в самом
министерстве с крайним недоверием относились к собственным доводам.
На полях сражений ничего не подозревавшие английские солдаты продолжали
принимать сдачу в плен частей власовской армии по условиям Конвенции. Когда
немецкий командующий Юго-Западной группой армий генерал фон Фиттингоф 2 мая
1945 года сдался фельдмаршалу Александеру, в тексте условий сдачи в плен
говорилось о "власовских и других военных и полувоенных формированиях и
организациях". Под этими формированиями разумелись казаки Доманова, кавказцы
Гирея и Тюркская дивизия. Сама сдача в плен обозначалась как "капитуляция"
согласно "положениям Гаагской конвенции"27. Правда, через
несколько дней после капитуляции Германии союзники
пришли к соглашению, что, если за вражескими силами, плененными до
капитуляции, сохраняется статус военнопленных, силы, которые еще находятся
на поле боя, попадают в особую категорию "сдавшегося вражеского персонала" и
как таковые не имеют права на протекцию Женевской конвенции28.
Поэтому 15-му казачьему кавалерийскому корпусу, находившемуся в
Юго-Восточной группе немецких армий, было отказано -- по инструкциям
генерала Мак-Крири -- в сдаче в плен на условиях Женевской конвенции.
Впрочем, сам по себе этот факт ничего не значил. Как объясняет полковник
Джеральд Дрейпер, специалист по вопросам, связанным с юридическим положением
военнопленного,
причина была проста. У нас не хватало ресурсов, чтобы содержать и
кормить такое огромное число капитулировавших
16* 483
войск, и мы не хотели быть скованы обязательствами, которые налагала на
нас Женевская конвенция...29
Строго говоря, законность этой акции весьма сомнительна, так как статья
96 конвенции гласит, что государство, желающее отказаться от конвенции,
обязано предупредить об этом за год. Но, как указывает профессор Дрейпер,
это было сделано с целью снять с себя невыносимый груз ответственности за
размещение и обеспечение на относительно щедрых условиях всей сдавшейся в
плен немецкой армии. При этом наверняка не имелся в виду отказ от гуманных
установок Конвенции, которые по-прежнему оставались для солдат руководством
к действию. Для них вопроса о переоценке стандартов гуманности не возникало.
Фельдмаршал лорд Хардлинг, часто обсуждавший эту проблему с Александером,
прямо сказал мне, что считает Женевскую конвенцию "руководством к обращению
с военнопленными". В момент сдачи в плен казачьих частей в Австрии офицеры,
как и прежде, применяли • условия Конвенции к капитулирующим вражеским
войскам. Так, полковник Джеффри Шейкерли, тогда майор Стрелкового корпуса, в
начале мая получил приказ следовать на север от Графен-штейна и убедить
часть СС сдаться в плен. Он рассказывает:
Я был уверен, что приказ предписывает мне вести переговоры о сдаче в
плен на условиях Женевской конвенции и подчеркивать то обстоятельство, что
СС сдается английской армии. Адъютант немецкой части по меньшей мере дважды
на протяжении нашей беседы уточнил эти условия сдачи в плен.
Проконсультировавшись со своим командиром, адъютант "вернулся ко мне и
спросил, могут ли вместе с ними на тех же условиях сдаться казаки -- их было
около сотни. Я ответил утвердительно. Мы обговорили детали, и наутро они
сдались нам". Этих казаков поместили вместе с их собратьями из 1-й
кавалерийской дивизии в лагерь в Вейтенсфельде и затем передали Советам.
Майор Шейкерли, получив сообщение об этом, был глубоко расстроен тем, что
"невольно обманул их"30.
Мы рассказали эту историю с несчастливым концом, чтобы показать, что
решение о сдавшемся вражеском персонале не меняло того, что фельдмаршал
Хардлинг называет "этикетом войны", и было введено исключительно в
административных целях.
Утверждая, будто русские, плененные английской армией, не подпадают под
Женевскую конвенцию, Патрик Дин, очевидно, не учитывал того факта, что
англичане с момента высадки фактически согласились считать плененных в
немецкой форме русских военноплен-
484
ными, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Через три дня после
высадки в Нормандии полковник Филлимор из военного министерства писал:
"Несмотря на то, что эти люди -- русские, с ними в настоящее время будут
обращаться, как с немецкими военнопленными. МИД на это
согласен..."31 А 9 августа 1944 года Объединенный комитет
начальников штабов информировал Эйзенхауэра:
Граждане союзных стран, служившие в немецких полувоенных формированиях,
в настоящее время будут рассматриваться как военнопленные, и обращение с
ними будет соответствовать Конвенции о военнопленных32.
Вскоре, однако, выяснилось, что такое решение чревато серьезными
трудностями: "Если мы считаем их военнопленными, их следует в соответствии с
международным правом зарегистрировать в этом качестве и сообщить их имена
государству-протектору"33 (т. е. Швейцарии). А это, как указывал
заместитель генерала-адъютанта лорд Бриджмен, могло иметь неприятные
последствия34. Государство-протектор, как сказано в Конвенции,
обязано охранять интересы пленных, и нетрудно предвидеть, куда это могло
завести союзников. При сложившемся положении дел права военнопленных
тщательно скрывались от них самих и от государства-протектора. Например, нет
никаких свидетельств применения Статьи 84 Женевской конвенции, согласно
которой "текст... Конвенции... по возможности, на родном языке
военнопленных, вывешивается в местах, доступных для военнопленных". А если
бы союзники применили Статью 26, они не смогли бы провести обманные операции
против казаков и других пленных, так как, согласно этой статье, в случае
транспортировки "пленных следует официально уведомить заранее о том, куда их
перевозят..." Наконец, если бы, как того требовала Статья 84, текст
Конвенции был вывешен в лагерях, пленные узнали бы, что имеют право
обращаться с жалобами к государству-протектору (Статья 42). Таким образом,
можно легко понять опасения Бриджмена и его коллег: военнопленный, с умом
воспользовавшийся Женевской конвенцией, сумел бы добиться многого.
Впрочем, русские военнопленные выросли в стране, где о Женевской
конвенции никто и слыхом не слыхивал, и понятия не имели ни о правах жителей
Восточной Европы, ни о правах своих соотечественников до Октябрьской
революции 1917 года35. Правда, информацию об обращении с
военнопленными могли потребовать немецкое правительство, на службе у
которого находились русские, или Швейцария -- в качестве
государства-протектора. Пленившей стороной была Великобритания, она и несла
за пленных ответственность. Поэтому было решено скрыть происходящее
485
и от Германии, и от Швейцарии. Когда в декабре 1944 года немецкое
правительство осведомилось через посредство Швейцарии об условиях содержания
русских военнопленных, служивших в немецкой армии, майор У. Л. Джеймс из
военного министерства написал Патрику Дину:
Мы согласны с вашей точкой зрения, что при ответе на этот запрос важно
избегать всяческих заявлений, которые дали бы немцам возможность сказать,
что мы нарушили правило, согласно которому гражданство пленного определяется
формой, носимой им в момент пленения, независимо от его национальности.
И через день после подписания Ялтинского соглашения в Швейцарию был
послан уклончивый ответ36.
Не успели справиться с этой опасностью, как возникла новая. На
Международный комитет Красного Креста была возложена задача предложить одной
из воюющих сторон создать Центральное агентство для передачи этой стране
информации о военнопленных (в соответствии со Статьей 79 Конвенции). 2
января 1945 года член лондонской делегации Красного Креста М. Хаккиус в
письме в МИД сообщил, что получил из женевской штаб-квартиры этой
организации вырезку из газеты, в которой упоминается о присутствии русских
военнопленных в Англии.
В сопроводительном письме Женева просит нас сообщить, какой статус
придан русским военнопленным и находятся ли они под защитой Конвенции. Я был
бы благодарен вам за разъяснения по этому вопросу.
Заметив, что "при ответе следует соблюдать крайнюю осторожность",
Патрик Дин предложил вариант, состоящий из совершенно невразумительных
формулировок. Но тут пришла записка от полковника Филлимора из военного
министерства:
По поводу записки... датированной 4 декабря... полученной нами от
швейцарской миссии... относительно не-немецких граждан, взятых нами в плен.
Мы считаем это расследование опасным и предлагаем в настоящее время на
запрос Международного комитета Красного Креста не отвечать.
В таком состоянии дело оставалось до последней недели воины, когда Джон
Голсуорси, по поручению Джеффри Вильсона, вновь принялся обсуждать этот
вопрос с Филлимором. Вильсон писал:
486
Письмо от Хаккиуса лежит без ответа вот уже почти четыре месяца, и мы
хотим знать, возражаете ли вы по-прежнему против отправки ответа в духе
прилагаемого проекта. Как вы увидите, он весьма расплывчат и не содержит
ответов на вопросы, поднятые Международным комитетом Красного Креста, но, мы
надеемся, вы поймете, что это не случайно.
К тому времени опасность благополучно миновала, что было проницательно
отмечено Филлимором: "В связи с безоговорочной капитуляцией немецкой армии
мы можем более не опасаться ответных мер со стороны немцев". После столь
успокоительной фразы Джеффри Вильсон послал, наконец, короткий ответ М.
Хаккиусу. Извинившись за задержку, он писал:
Советские граждане, попавшие к нам в руки, хотя и носили немецкую
форму, но утверждали, что были мобилизованы в немецкую армию насильно, а
потому их следует считать освобожденными советскими
гражданами...37
Похоже, что под конец даже МИД начал сомневаться в законности
собственной политики. Ведь всегда считалось, за исключением случая с
русскими в вермахте, что "с точки зрения международного права статус таких
лиц определяется не их национальностью, но принадлежностью к...
армии"38. В частном порядке МИД признавал, что "этот аспект
Ялтинского соглашения... конечно, противоречит нашему традиционному
отношению к политическим беженцам..."39 Наконец, как преспокойно
отметил Джон Голсуор-си 23 июля 1945 года, некоторые
русские, захваченные в немецкой форме (в отличие от советских
перемещенных лиц и военнопленных)... требуют, чтобы с ними обращались как с
немецкими военнопленными в соответствии с Женевской конвенцией. Английские
власти сейчас разрешили проводить это различие40.
Для нас эти чисто юридические аспекты насильственной репатриации
представляют большой интерес. Англичан ужасала мысль о том, что предатели
уйдут от возмездия, укрывшись под защитой Женевской конвенции. Американцам
же это представлялось наименьшим из зол по сравнению с риском нарушения
международных соглашений, сыгравших столь важную роль в смягчении некоторых
самых страшных жестокостеи современной войны. Немцы в общем тоже
придерживались этого аспекта Конвенции -- к счастью для многих чехов,
поляков, норвежцев
487
и других представителей континентальной Европы, служивших в английской
армии.
Дело в том, что английский МИД поставил во главу угла важные
соображения внутренней политики, на фоне которых вопрос о Женевской
конвенции отошел на задний план. Уместно задаться вопросом, какие
соображения заставили Англию нарушить свои обязательства по международному
праву. Вероятно, самым убедительным доводом был тот, что касался английских
военнопленных и военнопленных Британского содружества, освобожденных в
Восточной Европе Красной армией. Идеи в Ялте сказал, что число их достигает
50 983 человек41, хотя в действительности цифра оказалась вдвое
меньше: по сообщению генерала Голикова, к 1 сентября 1945 года советские
репатриационные органы отправили на родину 23 744 освобожденных английских
военнопленных42. Но тут важны не цифры, а принцип. Сэр Антони
Идеи, ныне лорд Эйвон, объяснял: "Более всего меня волновало возвращение
наших военнопленных из Восточной Пруссии и Польши, и я не собирался
предпринимать какие бы то ни было акции, которые могли бы повредить им".
Действительно, безопасное и скорейшее возвращение этих людей домой было
делом первостепенной важности. Но чего именно боялся Идеи? Сам он неизменно
отказывался хоть как-то разъяснить этот вопрос.
В последнее время было высказано предположение, будто Сталин угрожал
Идену, что пока англичане не отошлют в СССР всех русских, находящихся у них
в руках, Сталин "будет держать английских и американских пленных в качестве
заложников"43. На первый взгляд, выглядит убедительно, однако
рассмотрим это предположение подробней. По утверждению историка Джона Гая, в
английских архивах военного времени нет никаких свидетельств того, что
Советы намеревались это сделать и что англичане боялись акций такого
рода44. Но, может быть, если не в архивах МИДа, то где-то еще
имеются материалы, дающие основания считать иначе? В самом деле, союзных
военнопленных, освобожденных в Польше и Пруссии, не сразу отправляли домой,
а держали их в лагерях все то время, пока Советы громогласно требовали
возвращения собственных граждан, якобы задерживаемых на Западе.
6 апреля 1945 года части Красной армии освободили в местечке
Люкенвальде, к югу от Берлина, лагерь для военнопленных Сталаг Ша. Хотя
западнее, в Магдебурге, находилась американская 9-я армия, союзным
военнопленным, несмотря на все старания американцев, запретили двигаться на
запад. В один прекрасный день в лагерь за союзными военнопленными прибыла
колонна из двадцати американских грузовиков. Но советские охранники не
пустили их и даже дали несколько залпов в воздух. Пленные постепенно теряли
присутствие духа, особенно когда советский командир говорил, что им при-
488
дется возвращаться на родину через Одессу. А услышав по лагерному радио
передачу о том, что союзники пытаются незаконно задержать 800 русских,
захваченных в Нормандии, многие заключили, что их держат в качестве
заложников. И процедура их передачи американцам, на первый взгляд,
подтверждала этот вывод: через месяц после прихода Красной армии пленных
отвезли на мост через Эльбу и "обменяли там один к одному на русских
пленных, освобожденных союзными силами из немецкого плена"45.
Казалось бы, перед нами -- яркий пример того самого шантажа, которого,
как теперь выясняется, опасались английские государственные деятели. Но это
не совсем так. Незадолго до освобождения пленных в документах ВКЭСС
отмечалось их присутствие в Люкенвальде и упоминались меры, предпринятые
Красной армией в отношении английских пленных. При этом ВКЭСС ни словом не
обмолвилось о самой возможности их задержки46. Причина задержки
носила чисто административный характер: союзники в это время вели переговоры
о передаче пленных по суше47. Что же до 800 русских, упомянутых в
советской радиопередаче, то эта группа, как считалось, была перевезена
американцами из Англии в США48. Предположение оказалось
ошибочным; к тому же среди русских, обмененных на Эльбе, этих 800 быть не
могло: они вернулись в СССР морем, из Ливерпуля49.
Правда, нам известны два случая, когда угроза шантажа исходила от
крупного советского должностного лица. Генерал Ратов, глава советской
репатриационной миссии в Англии, потребовал от бригадира Файербрейса выдать
пленных, которых англичане не считали советскими гражданами и которые
находились в списке лиц со спорным гражданством.
После ленча в лагере он попытался вернуться к этому вопросу и сказал,
что, если мы будем так себя вести, им придется задержать в Одессе 50
англичан, бывших военнопленных, и добавил: "Как вам это понравится?" Я
сказал, что передам его слова начальству, чем, похоже, приструнил его, и
больше он к этой теме не возвращался50.
В августе Ратов был переведен в Норвегию руководить репатриацией
находящихся там русских. Однажды он весьма резко потребовал выдать большое
число лиц со спорным гражданством, которых англичане считали поляками. На
конференции в Тронхейме он сердито сообщил бригадиру Г. Дж. Смиту, что
у русских в руках было полмиллиона английских солдат (бывших
военнопленных), и никого из них не задерживали под
489
выдуманными предлогами. По его мнению, их следовало задержать как
объект товарообмена, и тогда, быть может, английские власти иначе отнеслись
бы к советским гражданам51.
Оба эти высказывания советского генерала весьма показательны. Из
рассказа бригадира Файербрейса ясно, что Ратова очень беспокоило, как бы о
таком превышении полномочий не узнали в советском посольстве или в самой
Москве. Резкого предупреждения Файербрейса оказалось достаточно, чтобы
заткнуть советскому генералу рот -- а такое случалось не часто. Высказывание
на совещании с бригадиром Смитом тоже было импровизацией Ратова; при этом он
преувеличил количество английских пленных чуть ли не в двадцать раз.
Как результат угрозы генерала Ратова, появились уникальные документы,
единственные, где зафиксирована реакция МИДа на возможность задержки
Сталиным освобожденных английских военнопленных в СССР. Эти документы
находятся в досье, рассекреченном лишь в 1978 году, и в свете постоянных
заявлений МИДа об опасности ответных мер со стороны Сталина представляют
собой любопытное чтение. "Вряд ли советское правительство всерьез отнесется
к рекомендациям генерала Ратова, даже если он их и выдвинет",-- замечает
Джон Голсуорси. Ему вторит Джеффри Вильсон: "Я очень сомневаюсь, что Советы
попытаются задержать кого-либо из наших". А заведующий Северным отделом МИДа
Кристофер Уорнер решительно подтверждает: "Согласен"52.
Можно с полным основанием предположить, что, даже если вопрос о
Эти доводы не лишены логики. Действительно, трудно представить, чтобы
те, кто надел на себя форму противника и воевал против собственной страны,
могли рассчитывать на безнаказанность, объявив себя солдатами вражеской
армии. Разве это не равнозначно лицензии на предательство? К тому же такой
подход чреват несообразностью. Любой человек, сотрудничавший с
государством-противником и служивший ему как лицо гражданское, после взятия
в плен подлежит наказанию как предатель. Но стоит ему пойти в своем
предательстве еще дальше и выступить против своей страны с оружием в руках в
составе армии противника -- и Женевская конвенция избавляет его от
наказания. Абсурд.
Однако на практике, в случае военного конфликта между государствами с
нормальной формой правления, такое случается крайне редко. В условиях, хотя
бы отдаленно приближающихся к цивили-
480
зованному государственному устройству, возможность побудить огромную
массу граждан добровольно выступить с оружием в руках против своего же
народа -- такая возможность практически исключена. Столь же маловероятно,
чтобы воюющая сторона позволила организовать на собственной территории
дисциплинированные вооруженные формирования из солдат
государства-противника. Но в данном случае имело место то и другое. Возник
же этот противоестественный феномен по той простой причине, что Советский
Союз не являлся цивилизованным государством ни в одном из принятых смыслов
слова.
Исключительность сложившейся ситуации заключалась в том, что Советский
Союз отказался присоединиться к Гаагской и Женевской конвенциям, а
беспрецедентная тирания советского правительства породила "предателей", из
которых немцы набрали в свою армию почти миллион человек. Использовать таким
же образом англичан и американцев немцы не смогли, отчасти и потому, что
статья 44 Гаагской конвенции 1899 года и статья 23 Конвенции 1907 года
запрещали принуждать военнопленных к участию в военных действиях против их
собственной страны18.
Мы, однако, ведем здесь речь о чисто юридических аспектах. Являлись ли
русские "немецкими" военнопленными? По мнению Патрика Дина -- нет, и этим
мнением его правительство руководствовалось на протяжении всех главных
репатриационных операций. Поэтому нам предстоит сейчас заняться этой точкой
зрения.
В статье 79 Женевской конвенции записано, что вся информация о
военнопленных "в возможно короткие сроки передается в страну военнопленного
или в ту страну, на службе у которой он состоял" (выделено нами.-- Н. Т.).
Отсюда следует, что пленный не обязательно должен быть гражданином страны, в
армии которой он служил, равно как и то, что его национальная принадлежность
не является основанием для каких-либо различий в обращении с ним. К
сожалению, ни в Гаагской, ни в Женевской конвенции не оговорен четко вопрос
о том, кто именно определяет гражданство пленного -- он сам или пленившая
его страна. Но, кроме британского правительства, занявшего особую позицию в
отношении русских военнопленных, все страны, подписавшие конвенции, с самого
начала руководствовались тем, что гражданство пленного определяется его
военной формой. Причина этого ясна. Стоит одной из воюющих сторон присвоить
себе право выделить кого-то из солдат вражеской страны, находящихся в плену,
как враг не замедлит ответить ударом на удар, и в конце концов дело дойдет
до полного пренебрежения Конвенцией. И действительно, британское
правительство, как было показано ранее, опасалось, что немцы, узнав о
проводимой Англией политике насильственной
16--2491 481
репатриации, примут ответные меры в отношении английских
военнопленных19.
Специалисты по международному праву в целом были единодушны в неприятии
доводов Дина. При обсуждении случая китайских малайцев, служивших в
индонезийских войсках и взятых в плен в Малайе, Сюзан Элман приводит
множество прецедентов в доказательство того, что прежнее подданство не
влияет на статус солдата в армии, в рядах которой он служит, и,
следовательно, на его статус как военнопленного20. Другие
авторитеты в этой области также утверждают, что насильственная репатриация
находится в явном противоречии с международным правом и Женевской
конвенцией21.
Американский юрист, отстаивая русских военнопленных в 1945 году, провел
интересную параллель с делом Чарлза Ли, английского офицера, перебежавшего
во время войны США за независимость к американцам и дослужившегося до
генерал-майора. В 1776 году англичане взяли его в плен и приговорили к
смертной казни как предателя. Но в дело вмешался сам Вашингтон, заявивший,
что "Ли находится на положении военнопленного и в качестве такового имеет
все соответствующие права". Англичане уступили, и Ли был
обменян22.
Тем не менее, наверное, многим трудно понять, как в 1944-45 годах
русские, воевавшие в немецкой армии против своей страны или ее союзников,
могли рассчитывать на то, чтобы соответствующие стороны, пленив их,
обращались с ними, как с обычными военнопленными. Однако МИД с самого начала
войны настаивал на том, что такая протекция распространяется на иностранных
подданных, находящихся на службе в английской армии. Например, в английской
армии было немало французов, которые воевали против правительства их
собственной страны. На это можно, правда, возразить, что правительство Виши
действовало вопреки интересам народа, однако это лишь сделает наше сравнение
с СССР еще убедительнее. Немцы же рассматривали таких военнослужащих наравне
с другими английскими военнопленными.
Слабость аргументации Патрика Дина лучше всего проиллюстрировать на
следующем примере. В 1944 году Кабинет военного времени Англии утвердил
создание чисто еврейского военного соединения -- Еврейской бригады. Бригада
эта участвовала в итальянской кампании в марте-мае 1945 года23.
Представим, что солдаты-евреи, родившиеся в Германии и бывшие ранее
гражданами этой страны, попали бы в это время в руки врага и подверглись
жестокому обращению. До тех пор британский МИД с успехом добивался того, что
в немецком плену с евреями обращались так же, как с другими военнопленными
Британского содружества24. И если бы немецкое правительство
заявило, что на евреев немец-
482
кого происхождения Конвенция не распространяется, Патрик Дин вряд ли
согласился бы с этим, хотя немцы и могли утверждать, что англичане "защищают
возможных предателей от наказания, полагающегося им по законам их страны".
Отказ распространить на взятых в плен русских условия Женевской
конвенции противоречил прежней и последующей английской интерпретации и был
неприемлем для немецкого25 и американского26
правительств. Дело в том, что, как признал Джон Голвуорси, законники МИДа
исходили из соображений целесообразности. Довод Дина, что русские --
предатели и потому не подпадают под защиту Конвенции, предназначался, судя
по всему, лишь для внутреннего пользования. Ни американское, ни немецкое
правительства не были поставлены о нем в известность. Более того, МИД
предпринял самые решительные меры, чтобы ни одна из заинтересованных сторон
не узнала об этой новой интерпретации Женевской конвенции. Видимо, в самом
министерстве с крайним недоверием относились к собственным доводам.
На полях сражений ничего не подозревавшие английские солдаты продолжали
принимать сдачу в плен частей власовской армии по условиям Конвенции. Когда
немецкий командующий Юго-Западной группой армий генерал фон Фиттингоф 2 мая
1945 года сдался фельдмаршалу Александеру, в тексте условий сдачи в плен
говорилось о "власовских и других военных и полувоенных формированиях и
организациях". Под этими формированиями разумелись казаки Доманова, кавказцы
Гирея и Тюркская дивизия. Сама сдача в плен обозначалась как "капитуляция"
согласно "положениям Гаагской конвенции"27. Правда, через
несколько дней после капитуляции Германии союзники
пришли к соглашению, что, если за вражескими силами, плененными до
капитуляции, сохраняется статус военнопленных, силы, которые еще находятся
на поле боя, попадают в особую категорию "сдавшегося вражеского персонала" и
как таковые не имеют права на протекцию Женевской конвенции28.
Поэтому 15-му казачьему кавалерийскому корпусу, находившемуся в
Юго-Восточной группе немецких армий, было отказано -- по инструкциям
генерала Мак-Крири -- в сдаче в плен на условиях Женевской конвенции.
Впрочем, сам по себе этот факт ничего не значил. Как объясняет полковник
Джеральд Дрейпер, специалист по вопросам, связанным с юридическим положением
военнопленного,
причина была проста. У нас не хватало ресурсов, чтобы содержать и
кормить такое огромное число капитулировавших
16* 483
войск, и мы не хотели быть скованы обязательствами, которые налагала на
нас Женевская конвенция...29
Строго говоря, законность этой акции весьма сомнительна, так как статья
96 конвенции гласит, что государство, желающее отказаться от конвенции,
обязано предупредить об этом за год. Но, как указывает профессор Дрейпер,
это было сделано с целью снять с себя невыносимый груз ответственности за
размещение и обеспечение на относительно щедрых условиях всей сдавшейся в
плен немецкой армии. При этом наверняка не имелся в виду отказ от гуманных
установок Конвенции, которые по-прежнему оставались для солдат руководством
к действию. Для них вопроса о переоценке стандартов гуманности не возникало.
Фельдмаршал лорд Хардлинг, часто обсуждавший эту проблему с Александером,
прямо сказал мне, что считает Женевскую конвенцию "руководством к обращению
с военнопленными". В момент сдачи в плен казачьих частей в Австрии офицеры,
как и прежде, применяли • условия Конвенции к капитулирующим вражеским
войскам. Так, полковник Джеффри Шейкерли, тогда майор Стрелкового корпуса, в
начале мая получил приказ следовать на север от Графен-штейна и убедить
часть СС сдаться в плен. Он рассказывает:
Я был уверен, что приказ предписывает мне вести переговоры о сдаче в
плен на условиях Женевской конвенции и подчеркивать то обстоятельство, что
СС сдается английской армии. Адъютант немецкой части по меньшей мере дважды
на протяжении нашей беседы уточнил эти условия сдачи в плен.
Проконсультировавшись со своим командиром, адъютант "вернулся ко мне и
спросил, могут ли вместе с ними на тех же условиях сдаться казаки -- их было
около сотни. Я ответил утвердительно. Мы обговорили детали, и наутро они
сдались нам". Этих казаков поместили вместе с их собратьями из 1-й
кавалерийской дивизии в лагерь в Вейтенсфельде и затем передали Советам.
Майор Шейкерли, получив сообщение об этом, был глубоко расстроен тем, что
"невольно обманул их"30.
Мы рассказали эту историю с несчастливым концом, чтобы показать, что
решение о сдавшемся вражеском персонале не меняло того, что фельдмаршал
Хардлинг называет "этикетом войны", и было введено исключительно в
административных целях.
Утверждая, будто русские, плененные английской армией, не подпадают под
Женевскую конвенцию, Патрик Дин, очевидно, не учитывал того факта, что
англичане с момента высадки фактически согласились считать плененных в
немецкой форме русских военноплен-
484
ными, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Через три дня после
высадки в Нормандии полковник Филлимор из военного министерства писал:
"Несмотря на то, что эти люди -- русские, с ними в настоящее время будут
обращаться, как с немецкими военнопленными. МИД на это
согласен..."31 А 9 августа 1944 года Объединенный комитет
начальников штабов информировал Эйзенхауэра:
Граждане союзных стран, служившие в немецких полувоенных формированиях,
в настоящее время будут рассматриваться как военнопленные, и обращение с
ними будет соответствовать Конвенции о военнопленных32.
Вскоре, однако, выяснилось, что такое решение чревато серьезными
трудностями: "Если мы считаем их военнопленными, их следует в соответствии с
международным правом зарегистрировать в этом качестве и сообщить их имена
государству-протектору"33 (т. е. Швейцарии). А это, как указывал
заместитель генерала-адъютанта лорд Бриджмен, могло иметь неприятные
последствия34. Государство-протектор, как сказано в Конвенции,
обязано охранять интересы пленных, и нетрудно предвидеть, куда это могло
завести союзников. При сложившемся положении дел права военнопленных
тщательно скрывались от них самих и от государства-протектора. Например, нет
никаких свидетельств применения Статьи 84 Женевской конвенции, согласно
которой "текст... Конвенции... по возможности, на родном языке
военнопленных, вывешивается в местах, доступных для военнопленных". А если
бы союзники применили Статью 26, они не смогли бы провести обманные операции
против казаков и других пленных, так как, согласно этой статье, в случае
транспортировки "пленных следует официально уведомить заранее о том, куда их
перевозят..." Наконец, если бы, как того требовала Статья 84, текст
Конвенции был вывешен в лагерях, пленные узнали бы, что имеют право
обращаться с жалобами к государству-протектору (Статья 42). Таким образом,
можно легко понять опасения Бриджмена и его коллег: военнопленный, с умом
воспользовавшийся Женевской конвенцией, сумел бы добиться многого.
Впрочем, русские военнопленные выросли в стране, где о Женевской
конвенции никто и слыхом не слыхивал, и понятия не имели ни о правах жителей
Восточной Европы, ни о правах своих соотечественников до Октябрьской
революции 1917 года35. Правда, информацию об обращении с
военнопленными могли потребовать немецкое правительство, на службе у
которого находились русские, или Швейцария -- в качестве
государства-протектора. Пленившей стороной была Великобритания, она и несла
за пленных ответственность. Поэтому было решено скрыть происходящее
485
и от Германии, и от Швейцарии. Когда в декабре 1944 года немецкое
правительство осведомилось через посредство Швейцарии об условиях содержания
русских военнопленных, служивших в немецкой армии, майор У. Л. Джеймс из
военного министерства написал Патрику Дину:
Мы согласны с вашей точкой зрения, что при ответе на этот запрос важно
избегать всяческих заявлений, которые дали бы немцам возможность сказать,
что мы нарушили правило, согласно которому гражданство пленного определяется
формой, носимой им в момент пленения, независимо от его национальности.
И через день после подписания Ялтинского соглашения в Швейцарию был
послан уклончивый ответ36.
Не успели справиться с этой опасностью, как возникла новая. На
Международный комитет Красного Креста была возложена задача предложить одной
из воюющих сторон создать Центральное агентство для передачи этой стране
информации о военнопленных (в соответствии со Статьей 79 Конвенции). 2
января 1945 года член лондонской делегации Красного Креста М. Хаккиус в
письме в МИД сообщил, что получил из женевской штаб-квартиры этой
организации вырезку из газеты, в которой упоминается о присутствии русских
военнопленных в Англии.
В сопроводительном письме Женева просит нас сообщить, какой статус
придан русским военнопленным и находятся ли они под защитой Конвенции. Я был
бы благодарен вам за разъяснения по этому вопросу.
Заметив, что "при ответе следует соблюдать крайнюю осторожность",
Патрик Дин предложил вариант, состоящий из совершенно невразумительных
формулировок. Но тут пришла записка от полковника Филлимора из военного
министерства:
По поводу записки... датированной 4 декабря... полученной нами от
швейцарской миссии... относительно не-немецких граждан, взятых нами в плен.
Мы считаем это расследование опасным и предлагаем в настоящее время на
запрос Международного комитета Красного Креста не отвечать.
В таком состоянии дело оставалось до последней недели воины, когда Джон
Голсуорси, по поручению Джеффри Вильсона, вновь принялся обсуждать этот
вопрос с Филлимором. Вильсон писал:
486
Письмо от Хаккиуса лежит без ответа вот уже почти четыре месяца, и мы
хотим знать, возражаете ли вы по-прежнему против отправки ответа в духе
прилагаемого проекта. Как вы увидите, он весьма расплывчат и не содержит
ответов на вопросы, поднятые Международным комитетом Красного Креста, но, мы
надеемся, вы поймете, что это не случайно.
К тому времени опасность благополучно миновала, что было проницательно
отмечено Филлимором: "В связи с безоговорочной капитуляцией немецкой армии
мы можем более не опасаться ответных мер со стороны немцев". После столь
успокоительной фразы Джеффри Вильсон послал, наконец, короткий ответ М.
Хаккиусу. Извинившись за задержку, он писал:
Советские граждане, попавшие к нам в руки, хотя и носили немецкую
форму, но утверждали, что были мобилизованы в немецкую армию насильно, а
потому их следует считать освобожденными советскими
гражданами...37
Похоже, что под конец даже МИД начал сомневаться в законности
собственной политики. Ведь всегда считалось, за исключением случая с
русскими в вермахте, что "с точки зрения международного права статус таких
лиц определяется не их национальностью, но принадлежностью к...
армии"38. В частном порядке МИД признавал, что "этот аспект
Ялтинского соглашения... конечно, противоречит нашему традиционному
отношению к политическим беженцам..."39 Наконец, как преспокойно
отметил Джон Голсуор-си 23 июля 1945 года, некоторые
русские, захваченные в немецкой форме (в отличие от советских
перемещенных лиц и военнопленных)... требуют, чтобы с ними обращались как с
немецкими военнопленными в соответствии с Женевской конвенцией. Английские
власти сейчас разрешили проводить это различие40.
Для нас эти чисто юридические аспекты насильственной репатриации
представляют большой интерес. Англичан ужасала мысль о том, что предатели
уйдут от возмездия, укрывшись под защитой Женевской конвенции. Американцам
же это представлялось наименьшим из зол по сравнению с риском нарушения
международных соглашений, сыгравших столь важную роль в смягчении некоторых
самых страшных жестокостеи современной войны. Немцы в общем тоже
придерживались этого аспекта Конвенции -- к счастью для многих чехов,
поляков, норвежцев
487
и других представителей континентальной Европы, служивших в английской
армии.
Дело в том, что английский МИД поставил во главу угла важные
соображения внутренней политики, на фоне которых вопрос о Женевской
конвенции отошел на задний план. Уместно задаться вопросом, какие
соображения заставили Англию нарушить свои обязательства по международному
праву. Вероятно, самым убедительным доводом был тот, что касался английских
военнопленных и военнопленных Британского содружества, освобожденных в
Восточной Европе Красной армией. Идеи в Ялте сказал, что число их достигает
50 983 человек41, хотя в действительности цифра оказалась вдвое
меньше: по сообщению генерала Голикова, к 1 сентября 1945 года советские
репатриационные органы отправили на родину 23 744 освобожденных английских
военнопленных42. Но тут важны не цифры, а принцип. Сэр Антони
Идеи, ныне лорд Эйвон, объяснял: "Более всего меня волновало возвращение
наших военнопленных из Восточной Пруссии и Польши, и я не собирался
предпринимать какие бы то ни было акции, которые могли бы повредить им".
Действительно, безопасное и скорейшее возвращение этих людей домой было
делом первостепенной важности. Но чего именно боялся Идеи? Сам он неизменно
отказывался хоть как-то разъяснить этот вопрос.
В последнее время было высказано предположение, будто Сталин угрожал
Идену, что пока англичане не отошлют в СССР всех русских, находящихся у них
в руках, Сталин "будет держать английских и американских пленных в качестве
заложников"43. На первый взгляд, выглядит убедительно, однако
рассмотрим это предположение подробней. По утверждению историка Джона Гая, в
английских архивах военного времени нет никаких свидетельств того, что
Советы намеревались это сделать и что англичане боялись акций такого
рода44. Но, может быть, если не в архивах МИДа, то где-то еще
имеются материалы, дающие основания считать иначе? В самом деле, союзных
военнопленных, освобожденных в Польше и Пруссии, не сразу отправляли домой,
а держали их в лагерях все то время, пока Советы громогласно требовали
возвращения собственных граждан, якобы задерживаемых на Западе.
6 апреля 1945 года части Красной армии освободили в местечке
Люкенвальде, к югу от Берлина, лагерь для военнопленных Сталаг Ша. Хотя
западнее, в Магдебурге, находилась американская 9-я армия, союзным
военнопленным, несмотря на все старания американцев, запретили двигаться на
запад. В один прекрасный день в лагерь за союзными военнопленными прибыла
колонна из двадцати американских грузовиков. Но советские охранники не
пустили их и даже дали несколько залпов в воздух. Пленные постепенно теряли
присутствие духа, особенно когда советский командир говорил, что им при-
488
дется возвращаться на родину через Одессу. А услышав по лагерному радио
передачу о том, что союзники пытаются незаконно задержать 800 русских,
захваченных в Нормандии, многие заключили, что их держат в качестве
заложников. И процедура их передачи американцам, на первый взгляд,
подтверждала этот вывод: через месяц после прихода Красной армии пленных
отвезли на мост через Эльбу и "обменяли там один к одному на русских
пленных, освобожденных союзными силами из немецкого плена"45.
Казалось бы, перед нами -- яркий пример того самого шантажа, которого,
как теперь выясняется, опасались английские государственные деятели. Но это
не совсем так. Незадолго до освобождения пленных в документах ВКЭСС
отмечалось их присутствие в Люкенвальде и упоминались меры, предпринятые
Красной армией в отношении английских пленных. При этом ВКЭСС ни словом не
обмолвилось о самой возможности их задержки46. Причина задержки
носила чисто административный характер: союзники в это время вели переговоры
о передаче пленных по суше47. Что же до 800 русских, упомянутых в
советской радиопередаче, то эта группа, как считалось, была перевезена
американцами из Англии в США48. Предположение оказалось
ошибочным; к тому же среди русских, обмененных на Эльбе, этих 800 быть не
могло: они вернулись в СССР морем, из Ливерпуля49.
Правда, нам известны два случая, когда угроза шантажа исходила от
крупного советского должностного лица. Генерал Ратов, глава советской
репатриационной миссии в Англии, потребовал от бригадира Файербрейса выдать
пленных, которых англичане не считали советскими гражданами и которые
находились в списке лиц со спорным гражданством.
После ленча в лагере он попытался вернуться к этому вопросу и сказал,
что, если мы будем так себя вести, им придется задержать в Одессе 50
англичан, бывших военнопленных, и добавил: "Как вам это понравится?" Я
сказал, что передам его слова начальству, чем, похоже, приструнил его, и
больше он к этой теме не возвращался50.
В августе Ратов был переведен в Норвегию руководить репатриацией
находящихся там русских. Однажды он весьма резко потребовал выдать большое
число лиц со спорным гражданством, которых англичане считали поляками. На
конференции в Тронхейме он сердито сообщил бригадиру Г. Дж. Смиту, что
у русских в руках было полмиллиона английских солдат (бывших
военнопленных), и никого из них не задерживали под
489
выдуманными предлогами. По его мнению, их следовало задержать как
объект товарообмена, и тогда, быть может, английские власти иначе отнеслись
бы к советским гражданам51.
Оба эти высказывания советского генерала весьма показательны. Из
рассказа бригадира Файербрейса ясно, что Ратова очень беспокоило, как бы о
таком превышении полномочий не узнали в советском посольстве или в самой
Москве. Резкого предупреждения Файербрейса оказалось достаточно, чтобы
заткнуть советскому генералу рот -- а такое случалось не часто. Высказывание
на совещании с бригадиром Смитом тоже было импровизацией Ратова; при этом он
преувеличил количество английских пленных чуть ли не в двадцать раз.
Как результат угрозы генерала Ратова, появились уникальные документы,
единственные, где зафиксирована реакция МИДа на возможность задержки
Сталиным освобожденных английских военнопленных в СССР. Эти документы
находятся в досье, рассекреченном лишь в 1978 году, и в свете постоянных
заявлений МИДа об опасности ответных мер со стороны Сталина представляют
собой любопытное чтение. "Вряд ли советское правительство всерьез отнесется
к рекомендациям генерала Ратова, даже если он их и выдвинет",-- замечает
Джон Голсуорси. Ему вторит Джеффри Вильсон: "Я очень сомневаюсь, что Советы
попытаются задержать кого-либо из наших". А заведующий Северным отделом МИДа
Кристофер Уорнер решительно подтверждает: "Согласен"52.
Можно с полным основанием предположить, что, даже если вопрос о