Но Карл находился уже в безопасности, и все трое
порадовались своему спасению.
Слон был до крайности разъярен. Враги снова от него
ускользнули, и вдобавок он получил три свежие раны; правда,
пули только оцарапали его толстую шкуру, но все же причинили
немалую боль. Испустив резкий, трубный клич, он высоко взметнул
хобот и стал хватать ветку за веткой и отламывать их от ствола,
как тонкие прутики.
Ветви были густые и начинались близко от земли. Вскоре все
они были обломаны до высоты примерно двадцати футов, а земля
вокруг дерева усеяна сучьями и листьями; чудовище в ярости
топтало обломанные ветви своими широкими, грузными стопами,
смешивая их с землей.
Но этого было ему мало -- старый клыкач обвил хоботом
ствол и начал тянуть изо всех сил, словно надеясь вырвать
дерево с корнем.
Убедившись, что такой подвиг ему не под силу, он переменил
тактику и принялся толкать дерево грудью.
Правда, дерево содрогалось от его толчков, но вскоре он
увидел, что оно стоит слишком прочно, и бросил эти попытки.
Однако он стоял под деревом и вовсе не собирался уходить,
видимо задумав новую каверзу.
Хотя охотники знали, что в настоящий момент им нечего
бояться, но им было не до веселья, так как они понимали, что
лишь на время укрылись от врага и, если он в конце концов уйдет
и они смогут спуститься, угроза останется и на будущее. У них
было мало надежды убить этого могучего противника, так как
оставался всего один заряд. Им казалось, что слон умышленно
рассыпал порох, с целью поставить их в беспомощное положение.
Какой бы охотники ни построили себе дом, они будут в нем
не в большей безопасности, чем на открытом месте, так как
бродяга уже доказал, что способен разрушить самые крепкие
стены; итак, придется спасаться от него на вершине дерева, а им
вовсе не улыбалось вести жизнь обезьян или белок.
Тут Каспару пришла в голову счастливая мысль. Он вспомнил
о пещере, где они убили медведя. Туда можно добраться только по
лестнице и пещера недоступна для слона, как только окончится
осада, можно будет искать убежища в пещере.
Мысль о пещере обрадовала и несколько успокоила охотников.
Но она не вполне их удовлетворяла; правда, слон туда не
проберется, но они не смогут там делать все, что захотят.
Отсутствие света не позволит им сооружать лестницы, а когда они
будут заняты рубкой деревьев и работой над лестницами, то в
любой миг могут подвергнуться нападению беспощадного врага.
Перспектива была довольно мрачной, хотя пещера являлась бы
надежным убежищем, куда можно скрыться в случае нападения.
Некоторое время слон стоял сравнительно спокойно, и
охотники могли обдумать планы на будущее. Чувствуя себя в
данный момент в безопасности, они даже забыли о своем тяжелом
положении.
Но вскоре к ним снова вернулась тревога. Они задали себе
вопрос: сколько времени придется еще просидеть на дереве?
Хотя никто не мог ответить на этот вопрос, всем было
понятно, что осада обещает затянуться, быть может, она
продлится гораздо дольше той, какую пришлось недавно испытать:
бродяга был крайне озлоблен и жаждал мести, а его мрачный вид
доказывал, что он не скоро отсюда уйдет. Охотники снова
встревожились. Их положение было не из приятных: приходилось
сидеть верхом на тонких ветвях. Мало того, в случае если осада
затянется, им, как и большинству осажденных, будет угрожать
голодная смерть. Еще выходя из дому, они были голодны, как
волки. Они лишь наспех позавтракали и с тех пор ничего больше
не ели, так как некогда было приготовить обед. Было уже далеко
за полдень, и, если враг останется здесь на всю ночь, им
придется лечь спать без ужина. Лечь спать? Не тут-то было!
Видно, в эту ночь нельзя будет ни лежать, ни спать. Разве
уснешь на этих жестких ветках! Если они хоть на миг потеряют
сознание, то свалятся прямо на своего безжалостного врага. Даже
если они привяжут себя к дереву, все равно на таком ложе не
уснуть.
Итак, в тот вечер не приходилось думать ни об ужине, ни о
сне. Но вскоре они подверглись новому испытанию, еще более
мучительному, чем голод или дремота. Это была жажда.
Весь день, с самого утра, они были в непрестанном
движении: карабкались по деревьям, пробирались в густой чаще,
несколько раз находились на волосок от смерти; естественно, что
у них давно пересохло в горле и они начали изнемогать от жажды.
Вдобавок совсем близко внизу блестела вода, и от этого жажда
усиливалась, становясь нестерпимой.
Довольно долго терпели они эту муку без всякой надежды на
избавление. Глядя, как сверкает на солнце озеро и как струится
течение в заливе, они переживали поистине танталовы муки. Не
видно было конца этим мучениям. Но вдруг у Каспара вырвалось
восклицание:
-- Гром и молния! О чем мы думаем? Мы сидим на дереве и
умираем от жажды, а между тем вода у нас под руками!
-- "Под руками"? Хотел бы я, Каспар, чтобы это было так,
-- возразил Карл довольно безнадежным тоном.
-- Ну конечно, под руками. Смотри!
С этими словами Каспар достал свою медную пороховницу,
которая была почти пуста. Карл все еще не понимал, в чем дело.
-- Что мешает нам, -- спросил Каспар, -- спустить ее,
зачерпнуть воды и снова поднять?.. Есть у тебя веревочка, Осси?
-- Да, саиб, -- живо ответил шикари, вытаскивая из-за
пазухи моток пеньковой бечевки и подавая молодому охотнику.
-- Она достаточно длинна, -- заметил Каспар и обвязал ее
вокруг горлышка пороховницы.
Высыпав порох в мешочек для пуль, он стал спускать
пороховницу, пока она не погрузилась в воду. Подождав, пока она
наполнилась, он поднял ее и с радостным возгласом подал Карлу,
посоветовав ему пить в свое удовольствие. Карл охотно исполнил
совет.
Пороховница быстро опустела. Ее опять спустили в воду,
наполнили и снова опустошили; так проделывали они несколько
раз, пока все не напились. Таким образом сидевшие на дереве
охотники избавились от жажды.
Достав благодаря изобретательности Каспара нужное
количество воды, осажденные подбодрились и набрались сил.
Призвав на помощь философию, они готовы были потерпеть еще
некоторое время, как вдруг, к их великому изумлению, на них
обрушились целые потоки воды, причем самым неожиданным образом.
Трудно сказать, догадался ли слон, увидя пороховницу,
погружавшуюся в воду, или эта мысль пришла ему в голову без
всякой подсказки, но в тот момент, когда "фляжка" в последний
раз была поднята наверх -- не успели еще разбежаться круги по
воде, -- бродяга кинулся в озеро и глубоко погрузил в воду
хобот, словно намереваясь пить.
Некоторое время он оставался неподвижным, очевидно
наполняя водой свой объемистый желудок.
Разумеется, он должен был испытывать не меньшую жажду, чем
сидевшие на дереве люди, и они сперва подумали, что огромный
зверь пошел напиться.
Однако он слишком долго оставался в воде, как-то
по-особому ее втягивал, и, казалось, у него была другая цель; в
этом охотники скоро убедились, когда он начал действовать. При
других обстоятельствах выходка слона могла бы показаться
забавной. Но в данном случае зрители сами стали жертвами шутки
-- если это можно было назвать шуткой, -- и, пока она
продолжалась, ни у одного из них не было ни малейшей охоты
смеяться. Вот как поступил слон: наполнив хобот водой, он
высоко его поднял; затем повернулся к дереву и, нацелившись так
же спокойно и точно, как астроном наводит свой телескоп,
выпустил воду обильной струей прямо в лицо осажденным. Сидевшие
рядом охотники были окачены с головы до ног и в несколько
мгновений промокли до нитки; одежда их пропиталась водой,
словно они провели несколько часов под проливным дождем.
Но слон не ограничился одним душем. Как только запас воды
у него иссяк, он снова погрузил хобот в озеро, набрал воды,
прицелился и опять выпустил ее им в лицо.
Он продолжал таким образом набирать воду и выбрасывать ее
своим мускулистым хоботом; раз двенадцать подряд окатил он
охотников.
Положение их было крайне незавидным, так как водяная
струя, пущенная с огромной силой, словно из брандспойта, могла
их смыть с ненадежного насеста, не говоря уже о том, что такой
душ был весьма неприятен.
Трудно сказать, какая цель была у слона. Может быть, у
него появилась надежда прогнать их с дерева или сбросить с его
ветвей, а может быть, просто хотелось досадить им и хоть
немного удовлетворить свою злобу.
Трудно было также сказать, долго ли будет продолжаться эта
забава -- быть может, много часов, так как запас воды был
неисчерпаем... Но внезапно ей пришел конец, совершенно
неожиданный и для самого слона, и для его жертв.
Забава была в разгаре: слон усердно работал своим насосом,
явно злорадствуя. Но вдруг он остановился, и его большое тело
стало раскачиваться из стороны в сторону: он поднимал то одну,
то другую ногу, а длинный хобот описывал в воздухе круги;
животное издавало резкие крики, говорившие о боли или о страхе.
Что это означало? Слон был, очевидно, чем-то сильно
испуган. Но что же могло так его напугать? Мысленно задавали
себе этот вопрос Карл и Каспар. И не успели они высказать свое
недоумение, как шикари уже ответил им.
-- Го-го! -- закричал он. -- Здорово, очень здорово!
Слава богам великого Ганга! Смотри, саибы! Бродяга пойдет вниз
-- он тонуть в песке, который чуть не глотил Оссару! Го-го!
Тонуть... он тонуть!...
Карл с Каспаром быстро поняли смысл восторженной речи
Оссару. Следя за движениями животного, они убедились, что
шикари прав: слон явно погружался в зыбучие пески.
Они заметили, что, когда он вошел в воду, она была ему
немного выше колен. Теперь она омывала его бока и медленно,
неуклонно поднималась все выше. Отчаянные попытки, какие делал
слон, вздергивая плечи и голову, издавая яростные крики; хобот,
лихорадочно метавшийся из стороны в сторону, словно в поисках
опоры, -- все подтверждало слова Оссару: бродяга погружался в
песок. И он погружался быстро. Не прошло и пяти минут, как вода
плескалась уже почти на уровне спины слона и все поднималась,
дюйм за дюймом, фут за футом, пока не покрыла его круглую
спину, и над поверхностью оставалась только голова с длинным
хоботом.
Вскоре спина перестала двигаться, и огромное тело медленно
погрузилось в пески.
Хобот был все еще в движении, то яростно взбивая пену на
воде, то слегка шевелясь и непрестанно издавая отчаянные вопли.
Наконец поднятая кверху голова и гладкие длинные клыки
исчезли под водой и остался только хобот, торчавший, как
огромная болонская колбаса. Резкие трубные звуки прекратились,
слышалось лишь тяжелое дыхание, иногда прерываемое бульканьем.
Карл с Каспаром оставались на дереве, с невольным ужасом
наблюдая эту сцену. Не так поступил шикари: его уже не было на
дереве. Увидев, что слон цепко схвачен смертельными объятиями
зыбучего песка, который не так давно едва не поглотил его
самого, Оссару ловко спустился с ветвей.
Некоторое время он стоял на берегу, следя за тщетными
усилиями, которые делал слон, чтобы освободиться, и все время
говорил со своим врагом, осыпая его язвительными насмешками;
особенно был возмущен шикари ущербом, нанесенным его балахону.
Когда над водой оставался только конец хобота, шикари больше не
мог удержаться. Выхватив свой длинный нож, он бросился в воду и
одним ударом отсек кончик хобота, как срезают серпом сочные
побеги травы.
Отрезанный конец хобота упал в воду и пошел ко дну;
несколько красных пузырьков поднялось на поверхность,
свидетельствуя о том, что гигантский слон окончательно исчез с
лица земли. Он погрузился в глубокие пески, где ему суждено
было окаменеть, возможно, для того, чтобы через много веков
быть откопанным лопатой какого-нибудь изумленного землекопа.
Таким образом, необычайный случай избавил охотников от
неприятного соседа, вернее -- от опасного врага, с которым им
было бы чрезвычайно трудно справиться. Ведь нечего было и
думать его застрелить. Драгоценный порох был весь рассыпан, а
трех оставшихся у них зарядов было бы недостаточно, чтобы его
прикончить из таких мелкокалиберных ружей.
Без сомнения, со временем такие отважные охотники, как
Каспар и Оссару, и такой остроумный изобретатель, как Карл,
придумали бы способ окружить бродягу и покончить с ним; но все
же они были очень рады, что странное обстоятельство избавило их
от этого труда, и поздравляли друг друга со счастливым исходом
дела.
Услышав голоса хозяев и увидев, что они спустились с
дерева, Фриц, скрывавшийся неподалеку, выскочил из своего
укрытия и кинулся к ним. Переплывая залив, Фриц едва ли
подозревал, что огромное животное, преследовавшее его,
находится в этот момент очень близко и что его лапы,
рассекающие воду, только на дюйм не достают до страшного
хобота, от которого оставался лишь обрубок.
И хотя Фриц ничего не знал об удивительном происшествии,
случившемся в его отсутствие, и, быть может, недоумевал, куда
скрылся враг, но, когда он переплывал залив, красный цвет воды
в одном месте, или, вернее, запах крови, сказал ему, что здесь
произошла какая-то кровавая сцена, и, легко рассекая грудью
волны, он разразился возбужденным лаем.
Фриц явился получить поздравления. Хотя верное животное
убегало всякий раз, как подвергалось нападению, этим оно не
запятнало собачьей чести. Пес обнаружил разумную осторожность,
так как разве у него были шансы устоять перед таким грозным
противником? Поэтому он правильно поступал, обращаясь в
бегство; глупо было бы оставаться на месте: тогда он был бы
убит при первой же встрече у обелиска, а слон, вероятно, был бы
жив и все еще осаждал их на дереве. К тому же Фриц первый подал
сигнал тревоги и таким образом дал людям время приготовиться к
встрече с врагом.
Охотники считали, что Фриц достоин награды, и Оссару решил
угостить пса куском слонового хобота. Но, снова войдя в ручей,
шикари, к своей досаде, увидел, что доблестный пес останется
без награды: кусок, так ловко отсеченный им, разделил судьбу
слоновой туши и находился теперь глубоко в песке.
Оссару не пытался его откапывать. Предательский грунт
внушал ему страх; осторожно ступая, он тотчас же вернулся на
берег и последовал за саибами, которые уже направлялись к
разрушенной хижине.
Теперь охотники отказались от мысли поселиться в пещере.
Эта мысль была внушена опасным соседством слона, но его больше
не существовало. Трудно было допустить, чтобы в долине
находился другой бродяга. Оссару быстро успокоил товарищей на
этот счет, заверив их, что в одном и том же районе он никогда
не встречал двух подобных животных, ибо два существа с таким
злобным характером наверняка не могли бы ужиться вместе.
Возможно, что по соседству обитали и другие звери, не
менее опасные, чем слон. Могли встретиться пантеры, леопарды и
тигры или даже еще один медведь; но пещера не была бы надежным
убежищем от этих врагов; от нее было бы не больше толку, чем от
их прежней хижины. Придется построить новую, еще прочнее
старой, и навесить крепкую дверь, чтобы обезопасить себя от
ночных посещений. За это дело они принялись, как только
пообедали и высушили свою одежду, насквозь промокшую после
чудовищного душа, каким угостил их слон незадолго до своей
гибели.
Несколько дней ушло на постройку хижины, -- это было
гораздо более совершенное жилище. Зимняя погода почти
установилась, и необходим был теплый очаг; поэтому охотники
тщательно замазали все щели глиной, соорудили очаг с трубой и
сделали крепкую дверь.
Они знали, что им понадобится немало времени, чтобы
изготовить лестницы -- более дюжины длинных лестниц, каждая из
которых должна быть легкой, как тростинка и прямой, как стрела.
В более теплые зимние дни они смогут работать на воздухе;
вообще большую часть работы придется производить вне хижины. Но
все же им необходимо жилище, не только на ночь, но и на время
бурь и холодов.
Итак, они проявили предусмотрительность и приняли все меры
предосторожности, прежде, чем думать о сооружении лестниц, а
также сделали свое жилище уютным и удобным.
Теперь им не страшны были зимние холода -- у них имелось
жилье; к тому же уцелело несколько шкур, содранных с яков,
пригодился и мех зверей, которых подстрелил из двустволки
Каспар. Таким образом охотники были обеспечены теплой одеждой
для дневной работы, и им было чем укрыться во время сна.
Их гораздо больше беспокоило то, чем они будут питаться
зимой. Слон не только уничтожил все средства для добывания
пищи, но испортил уже имевшиеся запасы, втоптав их в грязь.
Уцелевшие куски сушеной оленины и мяса яков были собраны и
спрятаны в надежное место; возможно, что охотникам больше не
удастся раздобыть мяса, поэтому решено было растянуть мясные
запасы на все время, какое придется пробыть в этой скалистой
тюрьме. Правда, пороха больше не было, но они не теряли надежды
увеличить свои запасы продовольствия. У Оссару были стрелы, а
капканами и ловушками можно будет поймать немало диких
животных, которые, подобно им, забрели в эту своеобразную,
отрезанную от всего мира долину и оказались здесь в "тюрьме".
Окончив приготовления к зиме, они снова отправились на
разведку утесов, которую слон заставил прервать.
Внимательно осмотрев уступы, обнаруженные в тот богатый
событиями день, они продолжали обход, пока не сделали полного
круга по долине. Они не пропустили ни одного фута скалистой
стены: все было обследовано самым тщательным образом;
разумеется, утесы, ограждавшие ущелье, заполненное ледником,
были исследованы так же, как и все остальные.
Оказалось, что удобнее всего подниматься на обрыв по
лестницам как раз в том месте, которое они уже присмотрели; и
хотя не было полной уверенности, что они смогут выполнить эту
громадную работу, все же они решили попробовать и тотчас
занялись изготовлением лестниц.
Первым делом необходимо было выбрать достаточное
количество деревьев нужной длины и свалить их. Сперва они
остановили выбор на красивых тибетских соснах, из которых в
свое время построили мост через трещину, когда вдруг обнаружили
еще одно дерево, столь же красивое и более подходящее для их
целей. Это был деодар, один из видов кедров. Оссару снова
пожалел, что здесь нет его любимого бамбука: будь он здесь в
достаточном количестве, шикари сделал бы сколько угодно
лестниц, причем вчетверо скорее, чем из сосен. Оссару нисколько
не преувеличивал: срубленный ствол большого бамбука -- это
готовая боковина для лестницы; в нем только нужно вырезать
отверстия для ступенек. К тому же бамбук легок и пригодился бы
для задуманных ими лестниц лучше всякого дерева: поднимать
бамбуковые лестницы на уступы было бы куда легче, чем всякие
другие. Хотя в долине рос один вид тростника, который жители
холмов называют "рингалл", его стволы не обладали нужной для
этой цели длиной и толщиной. Оссару сетовал, вспоминая
гигантский бамбук тропических джунглей, заросли которого им
попадались по дороге в более низких отрогах Гималаев; нередко
его стволы поднимались на высоту ста футов.
В благоприятных условиях деодар достигает крупных
размеров: выше в горах встречаются деревья в поперечнике до
десяти футов и высотой до ста футов. Такие длинные стволы
весьма пригодились бы им и сократили бы их работу.
Поэтому, за неимением бамбука, они выбрали лучший
материал, какой мог предоставить им лес, -- высокий деодар.
Это дерево, известное жителям Гималаев под именем кедра,
давно уже произрастает в английских садах и парках под
названием "деодар" -- так оно именуется в ботанике. Это
настоящая сосна; она нередко встречается в Гималаях почти на
любой высоте и на любой почве, как в низких, знойных долинах,
так и у границы вечных снегов, но чаще всего -- на высоких
холмах. Хотя это дерево не отличается красотой, оно высоко
ценится, так как из его сока извлекают смолу.
Если деодары растут близко друг от друга, их высокие
стволы утончаются кверху, ветви становятся короче, и они
принимают конусообразную форму, характерную для елей. Если же
дерево стоит одиноко, далеко от других, то у него бывает совсем
другой вид. Оно протягивает длинные массивные ветви
горизонтально во все стороны; а так как отдельные мелкие ветви
и сучья растут тоже горизонтально, каждая ветвь становится
плоской, как стол. Деодар нередко достигает высоты ста и более
футов.
Деодар высоко ценится решительно повсюду. Он весьма
пригоден для строительных целей, хорошо обрабатывается, почти
не гниет и легко расщепляется на доски -- неоспоримое
достоинство в стране, где пилы почти неизвестны. В Кашмире из
него строят мосты, которые служат по многу лет. Иные из этих
мостов остаются под водой больше чем по полугоду, и, хотя им
уже больше ста лет, они еще в хорошем состоянии.
Если подвергнуть деодар тому процессу, каким из других
сосен извлекают смолу, он дает жидкость, гораздо более текучую,
чем смола, темно-красного цвета, с очень неприятным запахом.
Эта жидкость известна под названием "кедрового масла", и горцы
применяют ее как средство от кожных заболеваний и от парши у
скота.
Деодар растет очень медленно, поэтому в европейских
странах он пригоден лишь для украшения парков и садов.
Деодар был выбран для изготовления лестничных боковин
именно потому, что он легко расщепляется на доски или
небольшие, правильной формы, куски. Охотники не были опытными
плотниками, к тому же не располагали необходимым инструментом,
и им пришлось бы чрезвычайно долго обтесывать крупные стволы до
нужной им толщины. Это был бы каторжный труд. Топорик Оссару и
ножи -- вот все их орудия. Но так как деодар можно раскалывать
с помощью клиньев, он был как раз подходящим деревом.
Когда они обследовали деодар, им попался на глаза еще один
вид сосны, так называемая "чиль".
Может быть, они прошли бы мимо нее, не обратив внимания,
если бы не Карл: как опытный ботаник, он осмотрел сосну и
обнаружил, что чиль обладает очень ценными для них свойствами.
Карл знал, что чиль принадлежит к соснам, древесина которых
богата скипидаром и годится на факелы; ему приходилось читать,
что именно так ее используют жители Гималаев, для которых эти
факелы заменяют свечи и лампы.
Карл мог бы также сказать своим спутникам, что сочащаяся
из дерева живица применяется как мазь для заживления ран. Сосна
чиль почти всегда встречается по соседству с деодаром, главным
образом в лесах, преимущественно состоящих из деодаров.
Карл мог бы также сообщить им, что в Гималаях растут не
только деодар и чиль, но и другие сосны. Он мог бы назвать
различные породы. Например, моренда -- стройное, красивое
дерево с очень темной хвоей, один из самых высоких
представителей хвойных, нередко достигающий поразительной
высоты: до двухсот футов. Сосна рай, высотой почти не
уступающая моренде и, пожалуй, еще красивее. Колин, или
обыкновенная сосна, образующая обширные леса на хребтах,
имеющих высоту от шести до девяти тысяч футов над уровнем моря;
эта сосна лучше всего чувствует себя на сухой, каменистой
почве, и можно лишь удивляться, в каких местах она иногда
укореняется и растет. Крупные деревья этой породы встречаются
на отвесных обрывах гранитных скал. В обрыве оказалась еле
заметная трещинка. Туда каким-то образом попало семечко,
проросло и с годами превратилось в могучее дерево, которое
растет на голых камнях, где, по-видимому, нет ни крупицы земли;
можно подумать, что оно извлекает соки прямо из скалы.
Карл не без удовольствия смотрел на чили, которых было так
много вокруг. Он знал, что из них можно приготовить сколько
угодно факелов, и в темные зимние вечера, вместо того, чтобы
сидеть, ничего не делая, в темноте, они смогут работать в
хижине до позднего часа, изготовляя ступеньки для лестниц и
занимаясь другими мелкими поделками.
Рубка деревьев отняла не много времени. Охотники выбирали
лишь тонкие стволы: чем тоньше, тем лучше, лишь бы они были
достаточной длины. Больше всего подходили деревья высотой футов
в пятьдесят; когда обрубали тонкие верхушки, оставался ствол
длиной футов в тридцать, а иногда и больше. Деревья эти были в
среднем всего лишь нескольких дюймов в диаметре, и из них легко
получались боковины для лестниц -- стоило только ободрать кору
и расколоть ствол пополам.
Делать ступеньки было тоже нетрудно, но на это ушло много
времени, так как их требовалось огромное количество.
Как они и предвидели, труднее всего было просверлить
отверстия для ступенек, и это заняло больше всего времени --
больше, чем рубка и обтесывание стволов вместе взятые. Будь у
них сверло, долото или хотя бы хороший бурав, они легко бы
справились с такой задачей. Но им нечем было просверлить хотя
бы такое отверстие, чтобы всунуть мизинец. А между тем
требовалось проделать сотни отверстий. Как их сделать?
Небольшим ножом трудно выдолбить ямку, и пришлось бы долго
работать. А ведь им предстояло выдолбить по крайней мере
четыреста таких ямок! Сколько бы им пришлось потратить на это
времени и сил! Это была бы нудная и бесконечная работа, и еще
неизвестно, удалось бы ее выполнить. Лезвия ножей могли
порадовались своему спасению.
Слон был до крайности разъярен. Враги снова от него
ускользнули, и вдобавок он получил три свежие раны; правда,
пули только оцарапали его толстую шкуру, но все же причинили
немалую боль. Испустив резкий, трубный клич, он высоко взметнул
хобот и стал хватать ветку за веткой и отламывать их от ствола,
как тонкие прутики.
Ветви были густые и начинались близко от земли. Вскоре все
они были обломаны до высоты примерно двадцати футов, а земля
вокруг дерева усеяна сучьями и листьями; чудовище в ярости
топтало обломанные ветви своими широкими, грузными стопами,
смешивая их с землей.
Но этого было ему мало -- старый клыкач обвил хоботом
ствол и начал тянуть изо всех сил, словно надеясь вырвать
дерево с корнем.
Убедившись, что такой подвиг ему не под силу, он переменил
тактику и принялся толкать дерево грудью.
Правда, дерево содрогалось от его толчков, но вскоре он
увидел, что оно стоит слишком прочно, и бросил эти попытки.
Однако он стоял под деревом и вовсе не собирался уходить,
видимо задумав новую каверзу.
Хотя охотники знали, что в настоящий момент им нечего
бояться, но им было не до веселья, так как они понимали, что
лишь на время укрылись от врага и, если он в конце концов уйдет
и они смогут спуститься, угроза останется и на будущее. У них
было мало надежды убить этого могучего противника, так как
оставался всего один заряд. Им казалось, что слон умышленно
рассыпал порох, с целью поставить их в беспомощное положение.
Какой бы охотники ни построили себе дом, они будут в нем
не в большей безопасности, чем на открытом месте, так как
бродяга уже доказал, что способен разрушить самые крепкие
стены; итак, придется спасаться от него на вершине дерева, а им
вовсе не улыбалось вести жизнь обезьян или белок.
Тут Каспару пришла в голову счастливая мысль. Он вспомнил
о пещере, где они убили медведя. Туда можно добраться только по
лестнице и пещера недоступна для слона, как только окончится
осада, можно будет искать убежища в пещере.
Мысль о пещере обрадовала и несколько успокоила охотников.
Но она не вполне их удовлетворяла; правда, слон туда не
проберется, но они не смогут там делать все, что захотят.
Отсутствие света не позволит им сооружать лестницы, а когда они
будут заняты рубкой деревьев и работой над лестницами, то в
любой миг могут подвергнуться нападению беспощадного врага.
Перспектива была довольно мрачной, хотя пещера являлась бы
надежным убежищем, куда можно скрыться в случае нападения.
Некоторое время слон стоял сравнительно спокойно, и
охотники могли обдумать планы на будущее. Чувствуя себя в
данный момент в безопасности, они даже забыли о своем тяжелом
положении.
Но вскоре к ним снова вернулась тревога. Они задали себе
вопрос: сколько времени придется еще просидеть на дереве?
Хотя никто не мог ответить на этот вопрос, всем было
понятно, что осада обещает затянуться, быть может, она
продлится гораздо дольше той, какую пришлось недавно испытать:
бродяга был крайне озлоблен и жаждал мести, а его мрачный вид
доказывал, что он не скоро отсюда уйдет. Охотники снова
встревожились. Их положение было не из приятных: приходилось
сидеть верхом на тонких ветвях. Мало того, в случае если осада
затянется, им, как и большинству осажденных, будет угрожать
голодная смерть. Еще выходя из дому, они были голодны, как
волки. Они лишь наспех позавтракали и с тех пор ничего больше
не ели, так как некогда было приготовить обед. Было уже далеко
за полдень, и, если враг останется здесь на всю ночь, им
придется лечь спать без ужина. Лечь спать? Не тут-то было!
Видно, в эту ночь нельзя будет ни лежать, ни спать. Разве
уснешь на этих жестких ветках! Если они хоть на миг потеряют
сознание, то свалятся прямо на своего безжалостного врага. Даже
если они привяжут себя к дереву, все равно на таком ложе не
уснуть.
Итак, в тот вечер не приходилось думать ни об ужине, ни о
сне. Но вскоре они подверглись новому испытанию, еще более
мучительному, чем голод или дремота. Это была жажда.
Весь день, с самого утра, они были в непрестанном
движении: карабкались по деревьям, пробирались в густой чаще,
несколько раз находились на волосок от смерти; естественно, что
у них давно пересохло в горле и они начали изнемогать от жажды.
Вдобавок совсем близко внизу блестела вода, и от этого жажда
усиливалась, становясь нестерпимой.
Довольно долго терпели они эту муку без всякой надежды на
избавление. Глядя, как сверкает на солнце озеро и как струится
течение в заливе, они переживали поистине танталовы муки. Не
видно было конца этим мучениям. Но вдруг у Каспара вырвалось
восклицание:
-- Гром и молния! О чем мы думаем? Мы сидим на дереве и
умираем от жажды, а между тем вода у нас под руками!
-- "Под руками"? Хотел бы я, Каспар, чтобы это было так,
-- возразил Карл довольно безнадежным тоном.
-- Ну конечно, под руками. Смотри!
С этими словами Каспар достал свою медную пороховницу,
которая была почти пуста. Карл все еще не понимал, в чем дело.
-- Что мешает нам, -- спросил Каспар, -- спустить ее,
зачерпнуть воды и снова поднять?.. Есть у тебя веревочка, Осси?
-- Да, саиб, -- живо ответил шикари, вытаскивая из-за
пазухи моток пеньковой бечевки и подавая молодому охотнику.
-- Она достаточно длинна, -- заметил Каспар и обвязал ее
вокруг горлышка пороховницы.
Высыпав порох в мешочек для пуль, он стал спускать
пороховницу, пока она не погрузилась в воду. Подождав, пока она
наполнилась, он поднял ее и с радостным возгласом подал Карлу,
посоветовав ему пить в свое удовольствие. Карл охотно исполнил
совет.
Пороховница быстро опустела. Ее опять спустили в воду,
наполнили и снова опустошили; так проделывали они несколько
раз, пока все не напились. Таким образом сидевшие на дереве
охотники избавились от жажды.
Достав благодаря изобретательности Каспара нужное
количество воды, осажденные подбодрились и набрались сил.
Призвав на помощь философию, они готовы были потерпеть еще
некоторое время, как вдруг, к их великому изумлению, на них
обрушились целые потоки воды, причем самым неожиданным образом.
Трудно сказать, догадался ли слон, увидя пороховницу,
погружавшуюся в воду, или эта мысль пришла ему в голову без
всякой подсказки, но в тот момент, когда "фляжка" в последний
раз была поднята наверх -- не успели еще разбежаться круги по
воде, -- бродяга кинулся в озеро и глубоко погрузил в воду
хобот, словно намереваясь пить.
Некоторое время он оставался неподвижным, очевидно
наполняя водой свой объемистый желудок.
Разумеется, он должен был испытывать не меньшую жажду, чем
сидевшие на дереве люди, и они сперва подумали, что огромный
зверь пошел напиться.
Однако он слишком долго оставался в воде, как-то
по-особому ее втягивал, и, казалось, у него была другая цель; в
этом охотники скоро убедились, когда он начал действовать. При
других обстоятельствах выходка слона могла бы показаться
забавной. Но в данном случае зрители сами стали жертвами шутки
-- если это можно было назвать шуткой, -- и, пока она
продолжалась, ни у одного из них не было ни малейшей охоты
смеяться. Вот как поступил слон: наполнив хобот водой, он
высоко его поднял; затем повернулся к дереву и, нацелившись так
же спокойно и точно, как астроном наводит свой телескоп,
выпустил воду обильной струей прямо в лицо осажденным. Сидевшие
рядом охотники были окачены с головы до ног и в несколько
мгновений промокли до нитки; одежда их пропиталась водой,
словно они провели несколько часов под проливным дождем.
Но слон не ограничился одним душем. Как только запас воды
у него иссяк, он снова погрузил хобот в озеро, набрал воды,
прицелился и опять выпустил ее им в лицо.
Он продолжал таким образом набирать воду и выбрасывать ее
своим мускулистым хоботом; раз двенадцать подряд окатил он
охотников.
Положение их было крайне незавидным, так как водяная
струя, пущенная с огромной силой, словно из брандспойта, могла
их смыть с ненадежного насеста, не говоря уже о том, что такой
душ был весьма неприятен.
Трудно сказать, какая цель была у слона. Может быть, у
него появилась надежда прогнать их с дерева или сбросить с его
ветвей, а может быть, просто хотелось досадить им и хоть
немного удовлетворить свою злобу.
Трудно было также сказать, долго ли будет продолжаться эта
забава -- быть может, много часов, так как запас воды был
неисчерпаем... Но внезапно ей пришел конец, совершенно
неожиданный и для самого слона, и для его жертв.
Забава была в разгаре: слон усердно работал своим насосом,
явно злорадствуя. Но вдруг он остановился, и его большое тело
стало раскачиваться из стороны в сторону: он поднимал то одну,
то другую ногу, а длинный хобот описывал в воздухе круги;
животное издавало резкие крики, говорившие о боли или о страхе.
Что это означало? Слон был, очевидно, чем-то сильно
испуган. Но что же могло так его напугать? Мысленно задавали
себе этот вопрос Карл и Каспар. И не успели они высказать свое
недоумение, как шикари уже ответил им.
-- Го-го! -- закричал он. -- Здорово, очень здорово!
Слава богам великого Ганга! Смотри, саибы! Бродяга пойдет вниз
-- он тонуть в песке, который чуть не глотил Оссару! Го-го!
Тонуть... он тонуть!...
Карл с Каспаром быстро поняли смысл восторженной речи
Оссару. Следя за движениями животного, они убедились, что
шикари прав: слон явно погружался в зыбучие пески.
Они заметили, что, когда он вошел в воду, она была ему
немного выше колен. Теперь она омывала его бока и медленно,
неуклонно поднималась все выше. Отчаянные попытки, какие делал
слон, вздергивая плечи и голову, издавая яростные крики; хобот,
лихорадочно метавшийся из стороны в сторону, словно в поисках
опоры, -- все подтверждало слова Оссару: бродяга погружался в
песок. И он погружался быстро. Не прошло и пяти минут, как вода
плескалась уже почти на уровне спины слона и все поднималась,
дюйм за дюймом, фут за футом, пока не покрыла его круглую
спину, и над поверхностью оставалась только голова с длинным
хоботом.
Вскоре спина перестала двигаться, и огромное тело медленно
погрузилось в пески.
Хобот был все еще в движении, то яростно взбивая пену на
воде, то слегка шевелясь и непрестанно издавая отчаянные вопли.
Наконец поднятая кверху голова и гладкие длинные клыки
исчезли под водой и остался только хобот, торчавший, как
огромная болонская колбаса. Резкие трубные звуки прекратились,
слышалось лишь тяжелое дыхание, иногда прерываемое бульканьем.
Карл с Каспаром оставались на дереве, с невольным ужасом
наблюдая эту сцену. Не так поступил шикари: его уже не было на
дереве. Увидев, что слон цепко схвачен смертельными объятиями
зыбучего песка, который не так давно едва не поглотил его
самого, Оссару ловко спустился с ветвей.
Некоторое время он стоял на берегу, следя за тщетными
усилиями, которые делал слон, чтобы освободиться, и все время
говорил со своим врагом, осыпая его язвительными насмешками;
особенно был возмущен шикари ущербом, нанесенным его балахону.
Когда над водой оставался только конец хобота, шикари больше не
мог удержаться. Выхватив свой длинный нож, он бросился в воду и
одним ударом отсек кончик хобота, как срезают серпом сочные
побеги травы.
Отрезанный конец хобота упал в воду и пошел ко дну;
несколько красных пузырьков поднялось на поверхность,
свидетельствуя о том, что гигантский слон окончательно исчез с
лица земли. Он погрузился в глубокие пески, где ему суждено
было окаменеть, возможно, для того, чтобы через много веков
быть откопанным лопатой какого-нибудь изумленного землекопа.
Таким образом, необычайный случай избавил охотников от
неприятного соседа, вернее -- от опасного врага, с которым им
было бы чрезвычайно трудно справиться. Ведь нечего было и
думать его застрелить. Драгоценный порох был весь рассыпан, а
трех оставшихся у них зарядов было бы недостаточно, чтобы его
прикончить из таких мелкокалиберных ружей.
Без сомнения, со временем такие отважные охотники, как
Каспар и Оссару, и такой остроумный изобретатель, как Карл,
придумали бы способ окружить бродягу и покончить с ним; но все
же они были очень рады, что странное обстоятельство избавило их
от этого труда, и поздравляли друг друга со счастливым исходом
дела.
Услышав голоса хозяев и увидев, что они спустились с
дерева, Фриц, скрывавшийся неподалеку, выскочил из своего
укрытия и кинулся к ним. Переплывая залив, Фриц едва ли
подозревал, что огромное животное, преследовавшее его,
находится в этот момент очень близко и что его лапы,
рассекающие воду, только на дюйм не достают до страшного
хобота, от которого оставался лишь обрубок.
И хотя Фриц ничего не знал об удивительном происшествии,
случившемся в его отсутствие, и, быть может, недоумевал, куда
скрылся враг, но, когда он переплывал залив, красный цвет воды
в одном месте, или, вернее, запах крови, сказал ему, что здесь
произошла какая-то кровавая сцена, и, легко рассекая грудью
волны, он разразился возбужденным лаем.
Фриц явился получить поздравления. Хотя верное животное
убегало всякий раз, как подвергалось нападению, этим оно не
запятнало собачьей чести. Пес обнаружил разумную осторожность,
так как разве у него были шансы устоять перед таким грозным
противником? Поэтому он правильно поступал, обращаясь в
бегство; глупо было бы оставаться на месте: тогда он был бы
убит при первой же встрече у обелиска, а слон, вероятно, был бы
жив и все еще осаждал их на дереве. К тому же Фриц первый подал
сигнал тревоги и таким образом дал людям время приготовиться к
встрече с врагом.
Охотники считали, что Фриц достоин награды, и Оссару решил
угостить пса куском слонового хобота. Но, снова войдя в ручей,
шикари, к своей досаде, увидел, что доблестный пес останется
без награды: кусок, так ловко отсеченный им, разделил судьбу
слоновой туши и находился теперь глубоко в песке.
Оссару не пытался его откапывать. Предательский грунт
внушал ему страх; осторожно ступая, он тотчас же вернулся на
берег и последовал за саибами, которые уже направлялись к
разрушенной хижине.
Теперь охотники отказались от мысли поселиться в пещере.
Эта мысль была внушена опасным соседством слона, но его больше
не существовало. Трудно было допустить, чтобы в долине
находился другой бродяга. Оссару быстро успокоил товарищей на
этот счет, заверив их, что в одном и том же районе он никогда
не встречал двух подобных животных, ибо два существа с таким
злобным характером наверняка не могли бы ужиться вместе.
Возможно, что по соседству обитали и другие звери, не
менее опасные, чем слон. Могли встретиться пантеры, леопарды и
тигры или даже еще один медведь; но пещера не была бы надежным
убежищем от этих врагов; от нее было бы не больше толку, чем от
их прежней хижины. Придется построить новую, еще прочнее
старой, и навесить крепкую дверь, чтобы обезопасить себя от
ночных посещений. За это дело они принялись, как только
пообедали и высушили свою одежду, насквозь промокшую после
чудовищного душа, каким угостил их слон незадолго до своей
гибели.
Несколько дней ушло на постройку хижины, -- это было
гораздо более совершенное жилище. Зимняя погода почти
установилась, и необходим был теплый очаг; поэтому охотники
тщательно замазали все щели глиной, соорудили очаг с трубой и
сделали крепкую дверь.
Они знали, что им понадобится немало времени, чтобы
изготовить лестницы -- более дюжины длинных лестниц, каждая из
которых должна быть легкой, как тростинка и прямой, как стрела.
В более теплые зимние дни они смогут работать на воздухе;
вообще большую часть работы придется производить вне хижины. Но
все же им необходимо жилище, не только на ночь, но и на время
бурь и холодов.
Итак, они проявили предусмотрительность и приняли все меры
предосторожности, прежде, чем думать о сооружении лестниц, а
также сделали свое жилище уютным и удобным.
Теперь им не страшны были зимние холода -- у них имелось
жилье; к тому же уцелело несколько шкур, содранных с яков,
пригодился и мех зверей, которых подстрелил из двустволки
Каспар. Таким образом охотники были обеспечены теплой одеждой
для дневной работы, и им было чем укрыться во время сна.
Их гораздо больше беспокоило то, чем они будут питаться
зимой. Слон не только уничтожил все средства для добывания
пищи, но испортил уже имевшиеся запасы, втоптав их в грязь.
Уцелевшие куски сушеной оленины и мяса яков были собраны и
спрятаны в надежное место; возможно, что охотникам больше не
удастся раздобыть мяса, поэтому решено было растянуть мясные
запасы на все время, какое придется пробыть в этой скалистой
тюрьме. Правда, пороха больше не было, но они не теряли надежды
увеличить свои запасы продовольствия. У Оссару были стрелы, а
капканами и ловушками можно будет поймать немало диких
животных, которые, подобно им, забрели в эту своеобразную,
отрезанную от всего мира долину и оказались здесь в "тюрьме".
Окончив приготовления к зиме, они снова отправились на
разведку утесов, которую слон заставил прервать.
Внимательно осмотрев уступы, обнаруженные в тот богатый
событиями день, они продолжали обход, пока не сделали полного
круга по долине. Они не пропустили ни одного фута скалистой
стены: все было обследовано самым тщательным образом;
разумеется, утесы, ограждавшие ущелье, заполненное ледником,
были исследованы так же, как и все остальные.
Оказалось, что удобнее всего подниматься на обрыв по
лестницам как раз в том месте, которое они уже присмотрели; и
хотя не было полной уверенности, что они смогут выполнить эту
громадную работу, все же они решили попробовать и тотчас
занялись изготовлением лестниц.
Первым делом необходимо было выбрать достаточное
количество деревьев нужной длины и свалить их. Сперва они
остановили выбор на красивых тибетских соснах, из которых в
свое время построили мост через трещину, когда вдруг обнаружили
еще одно дерево, столь же красивое и более подходящее для их
целей. Это был деодар, один из видов кедров. Оссару снова
пожалел, что здесь нет его любимого бамбука: будь он здесь в
достаточном количестве, шикари сделал бы сколько угодно
лестниц, причем вчетверо скорее, чем из сосен. Оссару нисколько
не преувеличивал: срубленный ствол большого бамбука -- это
готовая боковина для лестницы; в нем только нужно вырезать
отверстия для ступенек. К тому же бамбук легок и пригодился бы
для задуманных ими лестниц лучше всякого дерева: поднимать
бамбуковые лестницы на уступы было бы куда легче, чем всякие
другие. Хотя в долине рос один вид тростника, который жители
холмов называют "рингалл", его стволы не обладали нужной для
этой цели длиной и толщиной. Оссару сетовал, вспоминая
гигантский бамбук тропических джунглей, заросли которого им
попадались по дороге в более низких отрогах Гималаев; нередко
его стволы поднимались на высоту ста футов.
В благоприятных условиях деодар достигает крупных
размеров: выше в горах встречаются деревья в поперечнике до
десяти футов и высотой до ста футов. Такие длинные стволы
весьма пригодились бы им и сократили бы их работу.
Поэтому, за неимением бамбука, они выбрали лучший
материал, какой мог предоставить им лес, -- высокий деодар.
Это дерево, известное жителям Гималаев под именем кедра,
давно уже произрастает в английских садах и парках под
названием "деодар" -- так оно именуется в ботанике. Это
настоящая сосна; она нередко встречается в Гималаях почти на
любой высоте и на любой почве, как в низких, знойных долинах,
так и у границы вечных снегов, но чаще всего -- на высоких
холмах. Хотя это дерево не отличается красотой, оно высоко
ценится, так как из его сока извлекают смолу.
Если деодары растут близко друг от друга, их высокие
стволы утончаются кверху, ветви становятся короче, и они
принимают конусообразную форму, характерную для елей. Если же
дерево стоит одиноко, далеко от других, то у него бывает совсем
другой вид. Оно протягивает длинные массивные ветви
горизонтально во все стороны; а так как отдельные мелкие ветви
и сучья растут тоже горизонтально, каждая ветвь становится
плоской, как стол. Деодар нередко достигает высоты ста и более
футов.
Деодар высоко ценится решительно повсюду. Он весьма
пригоден для строительных целей, хорошо обрабатывается, почти
не гниет и легко расщепляется на доски -- неоспоримое
достоинство в стране, где пилы почти неизвестны. В Кашмире из
него строят мосты, которые служат по многу лет. Иные из этих
мостов остаются под водой больше чем по полугоду, и, хотя им
уже больше ста лет, они еще в хорошем состоянии.
Если подвергнуть деодар тому процессу, каким из других
сосен извлекают смолу, он дает жидкость, гораздо более текучую,
чем смола, темно-красного цвета, с очень неприятным запахом.
Эта жидкость известна под названием "кедрового масла", и горцы
применяют ее как средство от кожных заболеваний и от парши у
скота.
Деодар растет очень медленно, поэтому в европейских
странах он пригоден лишь для украшения парков и садов.
Деодар был выбран для изготовления лестничных боковин
именно потому, что он легко расщепляется на доски или
небольшие, правильной формы, куски. Охотники не были опытными
плотниками, к тому же не располагали необходимым инструментом,
и им пришлось бы чрезвычайно долго обтесывать крупные стволы до
нужной им толщины. Это был бы каторжный труд. Топорик Оссару и
ножи -- вот все их орудия. Но так как деодар можно раскалывать
с помощью клиньев, он был как раз подходящим деревом.
Когда они обследовали деодар, им попался на глаза еще один
вид сосны, так называемая "чиль".
Может быть, они прошли бы мимо нее, не обратив внимания,
если бы не Карл: как опытный ботаник, он осмотрел сосну и
обнаружил, что чиль обладает очень ценными для них свойствами.
Карл знал, что чиль принадлежит к соснам, древесина которых
богата скипидаром и годится на факелы; ему приходилось читать,
что именно так ее используют жители Гималаев, для которых эти
факелы заменяют свечи и лампы.
Карл мог бы также сказать своим спутникам, что сочащаяся
из дерева живица применяется как мазь для заживления ран. Сосна
чиль почти всегда встречается по соседству с деодаром, главным
образом в лесах, преимущественно состоящих из деодаров.
Карл мог бы также сообщить им, что в Гималаях растут не
только деодар и чиль, но и другие сосны. Он мог бы назвать
различные породы. Например, моренда -- стройное, красивое
дерево с очень темной хвоей, один из самых высоких
представителей хвойных, нередко достигающий поразительной
высоты: до двухсот футов. Сосна рай, высотой почти не
уступающая моренде и, пожалуй, еще красивее. Колин, или
обыкновенная сосна, образующая обширные леса на хребтах,
имеющих высоту от шести до девяти тысяч футов над уровнем моря;
эта сосна лучше всего чувствует себя на сухой, каменистой
почве, и можно лишь удивляться, в каких местах она иногда
укореняется и растет. Крупные деревья этой породы встречаются
на отвесных обрывах гранитных скал. В обрыве оказалась еле
заметная трещинка. Туда каким-то образом попало семечко,
проросло и с годами превратилось в могучее дерево, которое
растет на голых камнях, где, по-видимому, нет ни крупицы земли;
можно подумать, что оно извлекает соки прямо из скалы.
Карл не без удовольствия смотрел на чили, которых было так
много вокруг. Он знал, что из них можно приготовить сколько
угодно факелов, и в темные зимние вечера, вместо того, чтобы
сидеть, ничего не делая, в темноте, они смогут работать в
хижине до позднего часа, изготовляя ступеньки для лестниц и
занимаясь другими мелкими поделками.
Рубка деревьев отняла не много времени. Охотники выбирали
лишь тонкие стволы: чем тоньше, тем лучше, лишь бы они были
достаточной длины. Больше всего подходили деревья высотой футов
в пятьдесят; когда обрубали тонкие верхушки, оставался ствол
длиной футов в тридцать, а иногда и больше. Деревья эти были в
среднем всего лишь нескольких дюймов в диаметре, и из них легко
получались боковины для лестниц -- стоило только ободрать кору
и расколоть ствол пополам.
Делать ступеньки было тоже нетрудно, но на это ушло много
времени, так как их требовалось огромное количество.
Как они и предвидели, труднее всего было просверлить
отверстия для ступенек, и это заняло больше всего времени --
больше, чем рубка и обтесывание стволов вместе взятые. Будь у
них сверло, долото или хотя бы хороший бурав, они легко бы
справились с такой задачей. Но им нечем было просверлить хотя
бы такое отверстие, чтобы всунуть мизинец. А между тем
требовалось проделать сотни отверстий. Как их сделать?
Небольшим ножом трудно выдолбить ямку, и пришлось бы долго
работать. А ведь им предстояло выдолбить по крайней мере
четыреста таких ямок! Сколько бы им пришлось потратить на это
времени и сил! Это была бы нудная и бесконечная работа, и еще
неизвестно, удалось бы ее выполнить. Лезвия ножей могли