Томас Пенелопа. Тайна

   Я взяла книгу, которую захватила в дорогу, и решила прочитать пару глав перед ужином. Но не успела прочитать и несколько страниц, как снова раздался стук в дверь, громкий повелительный стук, который невозможно было спутать с легким, едва слышным стуком Мэри. Я села на диван, разгладила платье, прежде чем разрешить лорду Вульфберну войти, ибо это, несомненно, был он.
   Его высокая фигура заполнила проем двери, скрыв коридор за широкой спиной. Он критически оглядел комнату. Взгляд его остановился на розах. Издав возглас удивления, он вошел в мою гостиную, с шумом захлопнув за собой дверь. На этот раз он потрудился надеть сюртук, но не застегнул его, а рукава были плохо отглажены. Галстука не было, ворот рубашки расстегнут, лицо не выбрито.
   Он поставил одно из кресел напротив меня и сел, вытянув ноги и изучая мое лицо.
   — Кажется, мы не закончили разговор. Надеюсь, Вы не против моего вторжения?
   Я уловила исходивший от него запах бренди. Он был пьян. Ситуация не из приятных.
   — Я не в таком положении, чтобы быть против чего бы то ни было, — ответила я, отложив книгу и приготовившись внимательно его слушать.
   — Да бросьте, — темные глаза вспыхнули нетерпением. — Не хотите ли Вы заставить меня поверить в то, что если бы я перешел нормы приличия, Вы бы тут же не поставили меня на место и не прочитали мораль, как должен вести себя джентльмен по отношению к леди, находящейся у него на службе?
   — Я никогда раньше не была гувернанткой, поэтому мне трудно судить о правилах поведения в этом случае.
   Он хмыкнул:
   — Значит, у Вас нет своих соображений по данному поводу? Никаких?
   — Очень немного.
   По правде говоря, у меня были очень четкие представления о том, что может и что не должен позволять себе джентльмен, но к нему эти мерки были неприменимы, включая его постоянную полуодетость и небрежность туалета. Взгляд мой упал на его выступавшие из-под рубашки волосы на груди. Он заметил взгляд и цинично усмехнулся:
   — Вижу, что у Вас есть, что сказать. Он изобразил удивление.
   — Отчего такая сдержанность? Глядя на Вас, не скажешь, что Вы боитесь высказать собственное мнение.
   — Я и не боюсь. Просто сомневаюсь, что Вам оно понравится.
   — Боитесь, что придется перечислять все мои недостатки, даже те, о которых я не подозреваю?
   — Именно так.
   — Я заинтригован. Всегда считал себя самым обворожительным из мужчин. Умею не замечать недостатки других, ко всем внимателен, люблю веселиться и веселить. И даже к такому безупречному человеку Вы хотите придраться! — он тряхнул головой, отбросил волосы со лба и разразился диким неистовым смехом.
   — Только недалекий человек может веселиться без всякой на то причины, — бросила я.
   — Не согласен. Над хорошей шуткой каждый дурак может смеяться, на это не нужно особого ума. Но редко кто видит смешное там, где на первый взгляд нет ничего веселого.
   — И все же любой деревенский идиот всегда чему-то ухмыляется.
   — Какая дерзость!
   Больше из желания поразвлечься, чем от негодования, он спросил:
   — Так я напоминаю Вам деревенского дурачка?
   — Вы сами виноваты, это Ваше поведение приводит к такому сравнению.
   Он снова расхохотался. Чувствовалось, что эта сцена доставляет ему истинное удовольствие.
   — Какой острый язычок у этого маленького кусачего зверька!
   Его замечание ранило меня больше, чем он предполагал. Увидев мою реакцию, он сделал небрежный жест рукой, чтобы показать, что не намеревался обижать меня.
   — Скажите, как я должен себя вести по Вашим понятиям?
   Я опустила глаза и сделала вид, что внимательно разглядываю собственные руки, сложенные на коленях. Скромная поза, как у настоящей леди, но в данном случае она не была результатом естественной скромности. Я чувствовала себя скорее в роли наблюдателя, чем участника того, что происходит.
   — Мне припоминается, — сказала я медленно, — что когда-то в детстве я восхищалась одним молодым джентльменом, который вытащил меня из подвала, где хранился уголь.
   — Что? Тот ребенок? Тот наивный маленький котенок? Не хотите ли Вы сказать, что были влюблены в того джентльмена?
   — Я не употребила бы слово «влюблена», — запротестовала я, изрядно покраснев, — но только настоящий джентльмен мог отнестись к маленькой замарашке как к леди.
   Я попыталась посмотреть ему в глаза, но не смогла. Он откашлялся.
   — Должно быть, теперь Вы испытываете горькое разочарование при виде того, что на самом деле я представляю собой, — в его голосе прозвучали печальные нотки.
   Я вызывающе подняла голову.
   — Не думаю, что это — ваше истинное «Я», — выпалила я, заикаясь, более дерзко, чем намеревалась.
   Он снова насмешливо скривил губы:
   — Ах, вот как! Вы действительно так думаете? Ну что ж, давайте проводить больше времени вместе, тогда Вы убедитесь, что ошибаетесь.
   — Но Вы же не для того пригласили меня в дом. Моя обязанность заниматься Клариссой, а не Вами.
   Он передернул плечами.
   — Ну, хорошо, если настаиваете, давайте поговорим о моей дочери, если только Вам действительно нечего добавить к предыдущим замечаниям.
   У меня перехватило дыхание. Он явно не собирался оставить меня в покое. Если я не придумаю, что сказать о Клариссе, его внимание переключится на мою особу. Этого я не могла ни в коем случае допустить.
   — Она — интеллигентное дитя, хотя, как я уже говорила раньше, в ее знаниях есть некоторые пробелы.
   Он нетерпеливо поморщился.
   — Я отлично осведомлен о степени ее образованности. Это вина проклятых гувернанток, их было так много. Мне интересно, что Вы думаете о ней самой.
   Он сверлил меня взглядом, и мне стоило больших усилий не сжаться в комок. Глубоко вздохнув, я начала снова:
   — Как я говорила, она интеллигентна, и мне кажется, что у нее доброе сердце. Но она производит впечатление очень одинокого ребенка, чувствительного, с богатым воображением. Для таких детей старые темные дома, изолированные от соседей огромными массивами болот, — не лучшее место. Возможно, если бы была жива ее мать…
   Я запнулась, испугавшись, что коснулась больного места, но выражение его лица не изменилось и по-прежнему было отчужденно-спокойным. Я решила продолжить.
   — Если бы рядом была мать, Кларисса получала бы любовь и поддержку, в которых она так нуждается, чтобы бороться с одолевающими ее страхами. Вместо этого ребенок видит постоянно меняющихся гувернанток; их частый приезд и отъезд очень неблагоприятно влияет на ее здоровье.
   Я остановилась, не договорив, что он сам не смог дать девочке нужную ей поддержку.
   — Как? — спросил он, видя, что я кончила говорить. — И ни одного упрека в адрес отца? Я уверен, что Вы не одобряете мою роль в воспитании ребенка, не так ли?
   — Я видела вас вместе только один раз, — отпарировала я, втайне удивившись, как точно он прочитал мои мысли и теперь использовал их против меня.
   — Пока я не могу высказать определенного мнения. Но если Вы настаиваете…
   — Настаиваю.
   — Вы производите впечатление заботливого отца Кларисса безумно Вас любит, просто обожает.
   Он задумчиво скреб большим пальцем небритый подбородок и одновременно не сводил с меня глаз, как коршун, стараясь не упустить жертву. К моему великому отчаянию, он хорошо осознавал, как неловко я себя чувствую под его пристальным взглядом. Это его забавляло, он улыбнулся и лениво скрестил ноги, приготовившись к долгой атаке. Я была напряжена до предела, сидела, неестественно выпрямив спину и сжав ладони, он же казался абсолютно спокойным и раскованным.
   — Так Вы считаете, что я плохо забочусь о ребенке? — сказал он после долгой паузы. — Буду считать, что пока это единственная область, где меня не обвиняют во всех смертных грехах.
   Мне было неприятно это слышать, я понимала, что меня провоцируют. Но этот человек заслуживал, чтобы я высказала все, что я думаю.
   — Ваши намерения хороши, не отрицаю. Но мне кажется, что Вашим поведением Вы только укрепляете Клариссу в ее страхах, хотя, видимо, не осознаете этого.
   Он подался вперед, стараясь не пропустить ни слова. Я поняла, что это не игра, что его интерес подлинный, и он не пьян, как мне раньше казалось.
   — В чем же моя вина? — мрачно спросил он.
   — Я не говорю о вине, я говорю о неведении.
   — Если отец не понимает, что нужно его ребенку, разве это его вина?
   — Только в том случае, если он сознательно притворяется слепым, но к Вам это, надеюсь, не относится.
   — Стало быть, суд признал меня невиновным, но страдающим некоторыми дефектами.
   — Я не собираюсь быть Вам судьей.
   — В этом я Вас не одобряю.
   Он еще глубже врос в кресло и угрюмо рассматривал меня. Лицо его помрачнело, словно тень опустилась на него. Но солнце ярко освещало комнату. Я ждала объяснений по поводу последней фразы, но он этого не сделал.
   — Скажите, что я делаю не так.
   — Кларисса верит в привидения.
   — Я говорил ей, что она ошибается.
   — Видимо, Вы так это сказали, что только убедили ее в обратном, — возразила я. — Она хочет Вам верить, но уже не верит и не может заставить себя обвинить Вас во лжи.
   — А что бы Вы сделали на моем месте?
   Видя его страдания, я положила руку на рукав его сюртука. Он поднял глаза, в них была грубая насмешка, затем они сузились, и в них появилось то выражение голодного волка, которое трудно было не понять однозначно.
   Потрясенная тем, как неправильно он истолковал мой жест, я отдернула руку и сказала сухо:
   — Ее надо постараться убедить. Не следует так легкомысленно относиться к ее страхам, отмахиваться от ее жалоб, словно она их выдумывает.
   — Только и всего? — спросил он так же сухо.
   — Нет.
   — Я так и думал, — он театрально издал глубокий вздох.
   Я сделала вид, что не заметила его попытки заставить меня сменить тон.
   — Думаю, если Вы будете проводить с ней больше времени, это принесет пользу вам обоим. Мне кажется, она очень нуждается в Вашем внимании.
   — Надеюсь, это внимание дадите ей Вы.
   — Я только гувернантка, а не отец. Ей нужно постоянно чувствовать Вашу любовь.
   — А не могли бы Вы допустить хоть на минуту, что можете ошибаться?
   — Взрослые относятся к некоторым вещам как к очевидным фактам. Детей же надо в них постоянно убеждать.
   Он начал закипать. Я подумала, что эта злость предпочтительнее насмешек, как и двусмысленных улыбочек, и вызывающе парировала его взгляд. Но он разозлился еще больше.
   Лорд Вульфберн забарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
   — Вы слишком самонадеянны, мисс Лейн, для девицы своего возраста, которая не скрывает к тому же, что не имеет опыта в воспитании детей.'
   — Я говорила, что никогда раньше не работала гувернанткой. Но я присматривала за Анабел целых два года, и мой собственный опыт научил меня понимать нужды детей.
   При этих словах он наклонился в мою сторону, и я поняла, что совершила оплошность.
   — Не думаю, что Вы видели много любви и внимания со стороны моего брата и его жены. Или был кто-то еще, кто давал Вам любовь и заботу?
   — Никого, — ответила я устало.
   — Ни одного человека?
   — Сначала леди Вульфберн находила меня забавной, и в то время мне казалось, что она меня любит. Но вскоре я поняла, что заблуждалась.
   Он снова пристально посмотрел на меня.
   — Неприятная ситуация. Но, кажется, этот печальный опыт неплохо на Вас подействовал, закалил Ваш характер.
   — Может быть Вы и правы. Но Кларисса совсем другая, я не была такой, — сказала я, решив вернуться к нашей теме. — То, что закалило меня, другого ребенка, более ранимого, может просто погубить.
   — Она похожа на мать. Та тоже обладала богатым воображением и была склонна верить всяким мрачным вымыслам. Мне остается надеяться, что Вы излечите Клариссу от них.
   — Я собираюсь сделать это с Вашей помощью.
   — А в себе Вы не сомневаетесь? В том, что можете заразиться страхами или в том, что у Вас ничего не получится?
   — Этого я не боюсь.
   — Вам нельзя отказать в самоуверенности, столь несвойственной для людей в Вашем положении.
   — Ложное самоуничижение хуже самоуверенности, — возразила я. — Что же касается моих возможностей, я бы считала достойным всяческого порицания, если бы я, взрослый человек, не смогла бы помочь девочке.
   — Или исправить поведение ее отца?
   — Об этом я не говорила.
   — Так я не ошибаюсь?
   Было совершенно ясно: он понял, что не ошибается. Я старалась найти нужные слова:
   — Думаю, нам всем будет лучше, если мы прислушаемся к советам друг друга.
   Он засмеялся:
   — Ну и хитрющее Вы создание, мисс Лейн. Когда Вам не удается удар под ложечку, Вы переходите к тактике дипломата. Или Вы думаете, я не в состоянии понять, что суть обеих тактик одна и та же?
   — Я просто надеюсь, Вы задумаетесь над тем, что я сказала, и выполните мои советы в разумных пределах. Если бы Вы не были уверены, что я сделаю для Вашей дочери все, что в моих силах, Вы бы меня не пригласили сюда.
   — Я уже однажды пожалел об этом, — сказал он вполне дружелюбно. — Вы хотите сказать что-то еще или позволите мне удалиться залечивать полученные раны?
   — Я бы не смогла Вас удержать, даже если бы и попыталась.
   — В этом я не уверен.
   Он поднялся. У двери вдруг обернулся, словно вспомнив о чём-то важном.
   — На будущее прошу: если Вас попросят что-то мне передать, делайте это сразу, не откладывая.
   Этот упрек прозвучал очень неожиданно на фоне мирного окончания нашего разговора и неприятно уколол меня.
   — В нормальной обстановке я бы так и сделала, — сказала я. — Но мой приезд был встречен столь бурно и дал так много поводов для размышлений, что я вспомнила о поручении только в постели и сочла это дело не настолько срочным, чтобы мешать Вашему отъезду, равно как и моему.
   — Не Вам было решать.
   — Больше этого не случится.
   — Постарайтесь, чтобы не случилось. С этими словами он вышел.

Глава 5

   Остаток дня лорд Вульфберн провел в своем кабинете — к моему величайшему облегчению. У меня начинало вырабатываться новое отношение к нашим стычкам — смесь страха и ностальгии. Надо признаться, я часто испытывала непреодолимое желание, чтобы они повторились. Он каким-то таинственным образом стимулировал меня, но в этом стимуле было что-то недоброе, лишавшее душевного покоя, словно ты внезапно очутился на ложе, сделанном из гвоздей остриями вверх. Если соблюдать крайнюю осторожность, можно было не поцарапаться, но об удобстве такой постели и думать не приходилось.
   В тот вечер мы с Клариссой ужинали в классной комнате. С наступлением темноты она перестала шалить и смеяться и все чаще поглядывала на окна, уже занавешенные. Матильда восседала на стуле между нами, разглядывая меня всезнающими глазками. Я подумала, что кукла будет моим самым строгим судьей, более требовательным, чем хозяин дома, ведь несмотря на всю его грубость, казалось, он верит в меня.
   Я размышляла, кто же из них окажется прав.
   Затем упрекнула себя за глупость.
   Конечно, в бесстрастных глазах Матильды я прочла собственные сомнения в своих силах. Сомнения, навеянные мрачной обстановкой Вульфбернхолла и странным поведением его обитателей. Но я была полна решимости вступить в борьбу с темными видениями, мучавшими Клариссу, и не сдаваться. Я чувствовала, что у меня хватит сил на эту борьбу.
   — Если ты закончила кушать, можно почитать сказки перед сном, — предложила я, подумав, что интересная книга сможет отвлечь девочку от пугавших ее образов.
   Она охотно согласилась, даже улыбнулась, но улыбка получилась натянутой — просто дань вежливости. Она не проявила и большого интереса к тому, что я читала, оставаясь равнодушной. Я прекратила чтение и объявила, что пора идти спать.
   — Пожалуйста, еще одну сказку, — попросила она, — еще рано.
   Веки ее смыкались, она с трудом подавляла зевоту.
   В то же время лицо горело лихорадочным оживлением, совсем не вязавшимся с усталостью.
   — Хочешь, я посижу с тобой, пока ты же уснешь?
   Она с готовностью согласилась, немного успокоилась, но все еще медлила, настаивая, чтобы я привела в порядок сбитые накидки кресел. Наконец, она взяла со стула Матильду и, заботливо укачивая ее на руках, позволила отвести их обеих в спальню и уложить в постель.
   Заснула она быстро. Мои надежды оправдались: свежий воздух, прогулка сделали свое дело. Я и сама не избежала их благостного влияния и удалилась к себе, мечтая поскорее забраться в уютную постель.
   Меня разбудил вой собак. Он страшно звучал в ночи, напоминая вой голодных волков в лунную ночь. В этих звуках было что-то человеческое, мне казалась знакомой эта тоска, но я не могла найти ей названия.
   Меня всю трясло под толстым теплым одеялом, не не от холода, а от охватившего непонятного чувства. Это был страх неизвестности. Что это был за вой? Может быть, он навеян азартом охоты? Они гнались за кроликом? Мне представились раскрытые пасти псов. Стало жаль несчастного зверька, так неосторожно привлекшего их внимание. Или они гнались за человеком? Возможно ли, что кто-то по ошибке забрел на территорию поместья? Я встала, подошла к окну и отодвинула занавес.
   Все было покрыто густым туманом, который окутал Холл, как одеялом. Невозможно было ничего разглядеть и даже определить, откуда раздаются эти звуки. Открыв окно, я высунула голову, стараясь увидеть, что происходит внизу.
   Внезапно шум прекратился.
   С ним ушла надежда понять, где находятся собаки. Я подумала, что они поймали добычу, если действительно охотились. Или прогнали непрошеного гостя. В конце концов, это была их работа, для этого их и держали в доме.
   А моей была Кларисса.
   Я решила посмотреть, не разбудили ли ее собаки. Конечно, она привыкла к ним, но убедиться не мешало. Я зажгла масляную лампу и взяла жакет.
   В коридоре было спокойно. Ковер заглушал шаги, мерцающий свет лампы отражался пляшущими тенями на оклеенных бумажными обоями стенах. У спальни ребенка я остановилась и осторожно повернула ручку. Кларисса сидела в постели, обложив себя подушками со всех сторон. Одеяло прикрывало только ноги. Лицо было смертельно бледным. Она повернулась ко мне:
   — Дж… Джессами?
   — Это я. Чего ты испугалась?
   — Вы слышали их?
   — Конечно. Но это ведь только Кастор и Поллукс. Ты же их не боишься?
   — Нет, их не боюсь. Но вой был такой страшный. Как Вы думаете, что их побеспокоило?
   — Наверное, гнались за кроликом, — ответила я, стараясь вложить в слова уверенность, которой не чувствовала.
   — Вы уверены?
   Я отрицательно покачала головой:
   — Это только догадка, но я думаю, вполне правдоподобная.
   — А что, если это не кролик?
   — Ну тогда, может быть, барсук.
   — А если кто-то другой? Кто-то… гораздо больше? Собаки могут… могут его разорвать?
   Она громко зарыдала.
   — Господь с тобой, дорогая. Не нужно так переживать. Собаки хорошо обучены, они не сделают ничего, что им не положено. Твой папа меня в этом заверил.
   — Их обучал папа.
   — Я уверена — он выдрессировал их отлично и может гордиться ими.
   — Просто сегодня они выли так… так странно.
   — Это из-за тумана. Лорд Вульфберн предупредил меня, что сильный туман искажает звуки.
   Я поняла, что смогу убедить ее в этом. Она недоверчиво изучала мое лицо, но если и думала, что я просто хочу ее успокоить, то ошибалась. Наконец, она издала глубокий вздох.
   — Пожалуйста, посидите со мной еще раз, пока я не усну, — попросила она с мольбой.
   Я улыбнулась:
   — Я так и собиралась сделать.
   Укрыв ее одеялом, я села на край кровати. На этот раз Кларисса заснула не скоро, ворочалась, металась, время от времени открывала глаза, чтобы убедиться, что я не ушла. В который раз уверившись, что я держу слово, она вдруг сказала:
   — Я рада, что Вы приехали, Джессами. Раньше со мной никто не сидел. Они не вставали ночью вообще.
   — Почему?
   — Думаю, они тоже боялись. Кроме мисс Осборн. А она грозила, что скажет папа, если я подниму шум и не дам ей спать.
   Я живо представила себе мою предшественницу, которая и без того возбуждала мое любопытство. Она не была человеком, который мог бы вызвать мою симпатию.
   Кларисса больше не разговаривала, но прошло не меньше часа, прежде чем дыхание ее стало ровным и глубоким. Тогда я решила вернуться к себе.
   На следующее утро, когда Кларисса вышла в класс, это был уже другой ребенок. Тени под глазами стали еще заметнее, а движения медленнее. Уроки продвигались плохо, дважды мне пришлось направить ее внимание на занятия. К полудню мы обе с облегчением отложили книги.
   — Давай проведем день на воздухе, можно сходить на болота, — сказала я. — Мы сегодня плохо спали ночью, а на усталую голову трудно заниматься.
   Но нам пришлось остаться в саду. Ажурные платья Клариссы не годились для прогулок по болотным тропинкам, заросшим вереском и колючей травой. Однако мне удалось настоять и остаться на лужайке, а не приближаться к развалинам, чего ей больше всего хотелось. Мне не улыбалось снова столкнуться с угрюмым Уилкинсом, кроме того, я боялась, что груда камней только усилит ее беспокойство.
   День был тихий и предвещал спокойный вечер. Но Его Высочество сумели испортить настроение. Вернувшись в комнату для занятий, мы увидели на столе только один прибор. Тут же появилась миссис Пендавс и объявила, что я буду обедать с Его Высочеством.
   Оставив Клариссу на попечение экономки, я удалилась в свои покои, чтобы переодеться. Это было несложно: одно черное платье предстояло сменить на другое, из тафты, заплести косу и уложить ее узлом на затылке.
   Когда я вышла из комнаты, часы били семь — время обеда. Но сначала я хотела заглянуть к Клариссе и убедиться, что все в порядке. К моему облегчению, я застала их с миссис Пендавс удобно расположившимися на диване. Девочка рассказывала ей названия цветов, которые выучила днем.
   Они не заметили меня. Я поспешила в столовую, пожелав им в душе доброго вечера и не намереваясь заставлять лорда Вульфберна долго ждать. В этот вечер я приняла твердое решение не поддаваться на провокацию и оставаться приятной и обходительной до конца обеда.
   Он уже ждал в столовой, потягивая из бокала кларет. Видно было, что это уже не первый бокал. Но я уже убедилась, что он больше изображал пьяницу, чем был на самом деле, поэтому воздержалась от выводов.
   К его чести, на этот раз он был вполне прилично одет: рубашка сверкала чистотой, сюртук и жилет были в полном порядке. Только шейный платок был завязан небрежно, а поза в кресле говорила о глубоком презрении к правилам хорошего тона. Выражение лица тоже не выдавало высоких порывов. Я начинала верить, что эта распущенность въелась в его душу и была уже неотделима от него, как черные полосы под ногтями.
   Я подошла к краю стола и остановилась, пытаясь сообразить, должна ли усесться сама или ждать, когда он подвинет для меня стул. Он растянул губы в оскале вместо улыбки и демонстративно посмотрел на часы.
   — Надеюсь, Вы извините мое небольшое опоздание, — произнесла я, намереваясь быть вежливой до конца, — мне хотелось убедиться, что Кларисса не скучает.
   Он окинул меня снисходительным взглядом:
   — Вы сомневаетесь в способностях миссис Пендавс? Уверяю, что она прекрасно справлялась раньше.
   — В ее способностях я нисколько не сомневаюсь. Но Кларисса плохо спала ночью, я хотела успокоить саму себя.
   — А что же не давало ей спать? — спросил он с ехидством.
   — Собаки, их вой.
   — Раньше они ее не будили.
   — Напротив. Уверена, что они много раз пугали ее и не давали спать.
   В его глазах мелькнул испуг, развеяв маску безразличия.
   — Почему же я об этом ничего не знаю? — властно проговорил он, выпрямившись в кресле.
   Это был не первый случай, когда мне доводилось убедиться в глубине его любви к дочери. В душе он вовсе не был диким и необузданным, каким хотел казаться, но когда он так злобно сверлил меня взглядом, я теряла способность рассуждать здраво.
   — У меня создалось впечатление, что из всех гувернанток только мисс Осборн имела достаточно храбрости вставать ночью и заходить к ребенку.
   Он изрек ругательство, я сделала вид, что не слышу.
   — Набитые дуры! Нужно быть глупцом, вроде меня, чтобы приглашать их сюда да еще позволять оставаться. А что мисс Осборн? Почему она не посвятила меня? — допрашивал он, словно я была виновата.
   — Она грозила пожаловаться Вам, если Кларисса вздумает беспокоить ее по ночам. И Ваша дочь… не хотела… не хочет, чтобы Вы знали, как она боится. Эти собаки и меня напугали, немудрено, что девочка такая нервная.
   — Не припомню, чтобы я упрекал ее когда-нибудь за страхи.
   — Наверное, это так. Извините. Наверное, я пыталась найти для нее оправдание, которого не требовалось.
   — Вы правы. Завтра поговорю с ней, успокою. Забыв на мгновение о моем присутствии, он отпил из бокала, задержал вино во рту и, сморщившись, проглотил. Я старалась понять, к чему относилась гримаса — к вину или ко мне.
   — Вы собираетесь сесть? — спросил он. — Или мне придется весь вечер задирать голову?
   — Конечно нет, милорд. Я выдвинула стул. Он глазами указал на один из графинов, стоявших на столе: «Вина?» Я колебалась, не зная, как поступить.
   — Это легкое вино. Мисс Пендавс готовит его сама, — добавил он, уловив причину моего замешательства с такой легкостью, что я почувствовала досаду. Его же эта сцена забавляла.
   — Ну, тогда совсем немного.