Томас Пенелопа. Тайна

   Он налил желтую жидкость из графина в высокий бокал на длинной ножке. Когда тот был наполнен на две трети, он остановился и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула, он пожал плечами и поставил графин на место, заткнув его пробкой.
   Вы всегда так воздерживаетесь?
   — У меня не было выбора.
   Он передал мне бокал. Волчья морда на перстне блеснула на мгновение, из-под манжеты рубашки показались длинные волосы, покрывавшие руки. Взглянув на него, я поняла, что жест был преднамеренным. Он специально старался произвести впечатление. Заметив мой взгляд, он убрал руку.
   — Обязательно нужно было ждать, чтобы кто-то предоставил Вам выбор? — спросил он, возвращаясь к прерванной теме.
   — В моем положении вряд ли было уместно решать самой.
   — Я в Вас разочарован.
   — Милорд?
   — Ужасно скучная мораль. Можно подумать, что Вы росли в семье сельского пастыря.
   — Однако если бы я вела себя иначе, Вы вряд ли доверили мне воспитание дочери.
   Он откинулся в кресле, внимательно глядя на меня.
   — Но сегодня Вы свободны от обязанностей, не так ли? — хитро подзадоривал он. — Точнее, сегодня вечером Вам предстоит заняться мной.
   — Думаю, это не совсем верная оценка ситуации. Он широко улыбнулся:
   — Я Вас шокировал, мисс Лейн?
   — Ничуть.
   — В самом деле? Я думал иначе, но, возможно, я не так проницателен, как мне кажется.
   — В этом Вы правы.
   — Вам следовало почувствовать себя уязвленной. Как меня уверяют, в Корнуэлле нет ни одной молодой леди, которую не шокировало бы мое поведение. Ни одна мать не хочет отдать за меня свою дочь.
   — Создается впечатление, что это доставляет Вам огромное удовольствие.
   «Такое же, как ловить меня на удочку», — подумал он.
   Обед прошел мирно. Его редкие замечания не были вызывающими, а касались обычных дел, таких, как моя поездка, устройство. Но когда тарелки убрали, он оживился.
   — Еще рано, я надеюсь, Вы не собираетесь ложиться спать?
   Мне ничего так не хотелось, как лечь спать, но из вежливости я согласилась посидеть еще.
   — Прекрасно, — сказал он.
   Его черные глаза озорно блеснули, и снова я поняла, что он в точности угадал мои мысли. Если я была права, это свидетельствовало о его полном равнодушии к моим желаниям. Он развалился в кресле, вытянув под столом ноги. Казалось, каждое движение доставляло ему удовольствие, он был в восторге от себя, своей привлекательности, она давала ему чуть ли не физическое наслаждение, хотя он отлично сознавал, что другие могут не разделять его ощущений.
   — Окажите мне любезность, мисс Лейн, расскажите о себе, — он произнес это с предельной вежливостью, словно обращался к старому другу за чашкой чая. — Я так мало о Вас знаю, словно Вы совсем чужой человек, а не член семьи.
   Каким-то странным образом эта фраза задела меня сильнее, чем прошлые оскорбления.
   — Мы не связаны кровными узами, — ответила я, почувствовав, как внутри все натянулось от напряжения.
   С тем же успехом можно было промолчать, так как он не обратил никакого внимания на мои слова. Сложив ладони, он выжидательно смотрел поверх пальцев.
   — Я жду.
   — Мне нечего сказать такого, чего Вы не знаете, милорд.
   Одна мысль о том, что придется рассказывать ему о моем детстве, сковывала меня, как обручем. С трудом, но мне удалось почти правдоподобно засмеяться.
   — Не могу поверить, что Вас интересуют детали, которые ни для кого не представляют ценности, разве только для меня самой.
   Ему, наверное, передалось что-то от моей неловкости, виной которой был он, и он махнул рукой: «Ну, тогда расскажите о чем-нибудь другом».
   О Боже! Неужели я еще должна его развлекать, а он будет сидеть, развалясь, и брать на заметку мои слова, чтобы в один прекрасный день обернуть их против меня? Придется его разочаровать. Я умела держать свои суждения при себе. С таким же успехом он мог потребовать снять перед ним платье. Эта мысль заставила меня покраснеть.
   — Вы любите театр? — спросил он, видя, что я не намерена пускаться в рассуждения.
   — Я не была в театре, хотя читала много пьес.
   — Оперу? Симфонические концерты?
   — Не приходилось слышать ничего такого, что заслуживало бы обсуждения.
   — Ну, мисс Лейн, Вы неинтересная собеседница.
   — Не привыкла произносить речи. К тому же не хочу утомлять Вас. Думаю, мне лучше пойти спать.
   Он встрепенулся:
   — Я Вас не отпускал.
   — Извините, милорд, мне показалось…
   — Вы здесь не затем, чтобы вообразить, чего нет. Должен ли я считать, что Вы пуститесь наутек всякий раз, когда Вам случится услышать что-то, что придется не по вкусу?
   — Разумеется нет, милорд.
   — Будем надеяться, это не в Ваших интересах, ибо я все равно Вас найду и договорю то, о чем хотел сказать, где бы Вы ни укрылись.
   — В будущем не позволю себе выйти из комнаты без разрешения.
   Вспомнив, что в этот вечер я обещала себе не вызывать его гнев, я смиренно сложила руки на коленях и опустила глаза. В этой позе я ждала, что же он скажет дальше.
   — Боже Праведный! — воскликнул он. — Я не считал Вас безгрешной, но никогда бы не подумал, что Вы можете так тушеваться и позволять вить из себя веревки. Или я ошибаюсь, эти качества водились за Вами всегда?
   — Я этого не замечала.
   Он допил свой кларет и с силой обрушил свой бокал на стол.
   — Но ведь Вы же сидите за моим столом, покорно опустив глаза и благочестиво сложив руки, как послушная гимназистка. Одеваетесь во все черное — этот цвет Вам не идет — и стягиваете волосы на затылке с таким остервенением, словно хотите избавиться от молодости и женственности, считая их величайшим грехом. Все, что осталось от того ребенка, которого я встретил в доме, — это короткие временные вспышки прежнего непокорного характера, но скоро и от них ничего не останется.
   Я чуть не задохнулась от негодования.
   — Как Вы смеете?! Что Вы себе позволяете?!
   — Это мой дом, здесь я могу позволить себе почти все.
   Вся надежда на то, что мне удастся сохранить спокойный тон до конца вечера, исчезла.
   — Вы не понимаете хороших манер! — взорвалась я. — Но если Вашу грубость я вынуждена терпеть, то нападки на меня лично терпеть не собираюсь.
   — Я только говорю правду — то, что вижу.
   — Что Вы знаете обо мне? О какой правде Вы говорите? Вы ничего не знаете и не имеете права судить обо мне. Особенно о моей одежде, которую я не выбирала.
   — Вы хотите, чтобы я поверил, что Вы не имели возможности заказывать себе платья?
   — Вы угадали. Леди Вульфберн самолично заказала траурную одежду для всех нас. А так как мне предстояла работа гувернантки, она не сочла нужным выбрать для меня менее мрачные тона.
   — А Вы пытались протестовать? Или благодарность за милосердие брата вынуждает Вас к безоговорочному повиновению?
   — На мою долю выпало так немного милосердия в Вульфбернхаус, что я свободна от обязательств. Кроме того о Вашем брате я могу сказать только, что он был весьма глуп и распустил жену и дочерей из-за нежелания заниматься ими — так ему было спокойнее.
   Выпалив эту тираду, я поняла, что он сумел все же вытянуть из меня признание, и покраснела. Лорд Вульфберн расхохотался, но не зло, как раньше, а веселым смехом. Я еще не видела его таким счастливым.
   — Бедный Генри! Он был бы уязвлен, услышав, как низко оценили его щедроты.
   — Вы не имели права провоцировать меня, — пробормотала я, не в силах поднять глаза. — Если бы Вы вели себя корректно, я бы не сделала этого признания.
   — Но Вы его сделали, — возразил он. — Эгоистичный и неумный. Так примерно Вы его охарактеризовали, только в других выражениях? Хотите взять свои слова назад?
   Я наконец осмелилась оторвать взгляд от скатерти. Было видно, что его ничуть не задел нелестный отзыв о брате. Напротив, казалось, что он доволен: повеселел, выглядел моложе и мягче, словно все его заботы исчезли.
   Могло ли быть, что именно этого он от меня и ждал?
   В тот же момент я поняла — ему неважно было, что я скажу, а просто нужно было отвлечься от мрачных мыслей. Он наблюдал за мной, как зверь за добычей, забавляясь игрой и своей властью. Во мне закипало негодование.
   — Это жестоко и не вызвано необходимостью, милорд. Я действительно не испытывала любви к Вашему брату и его семейству, но не собиралась поверять Вам свои чувства.
   — Не вижу причины, почему бы Вам не поделиться со мной. В конце концов, во мне Вы встретите больше понимания в этом вопросе, чем в ком-нибудь другом. Я полностью разделяю Ваше мнение. Так, значит, этот траур — просто дань приличию?
   — Считайте, как Вам угодно.
   — Это не ответ.
   Я подумала, что, если уклонюсь от ответа, он снова начнет свои нападки. Поэтому я сказала:
   — Если бы у меня был выбор, я бы не соблюдала приличий. Уж лучше вызвать осуждение, чем проявлять лицемерие.
   — Будьте осторожны, мисс Лейн, а то общество отвергнет Вас так же, как меня.
   — Сначала этому обществу придется принять меня в свой круг.
   Он вопросительно поднял брови. Казалось, из всего семейства он один относился ко мне с должным уважением, несмотря на его нападки. Это могло бы служить утешением, но вместо этого усиливало чувство неловкости. Я с радостью вернулась бы к той незначительной роли, которая была мне предназначена. К счастью, у меня возникла идея, которая отвлекла от неприятных мыслей и позволила переключить разговор на другую тему.
   — Я хотела просить об услуге, лорд Вульфберн. Дело в том, что Клариссе нужны платья попроще для прогулок по болотам. Не могли бы Вы заказать их для нее?
   — Я доверяю Вам заняться этим делом. Обратитесь к миссис Пендавс, дайте ей распоряжения. Считайте, что Вы получили неограниченные полномочия.
   — Большие, чем у Вас?
   — Боюсь, даже если я захочу возразить, Вы все равно сделаете по-своему.
   — Ошибаетесь.
   — Да? У меня сложилось впечатление, что Вы задались целью спасти мою дочь, — он сделал паузу. — И вернуть меня себе самому, снова сделать из меня покорного ягненка.
   Я подавила протест. Что касалось Клариссы, он был абсолютно прав, но вторая заявка ни в какие ворота не лезла.
   — Вы мне приписываете слишком большую смелость. Я не собиралась превышать свои полномочия и распространять свое влияние на взрослых членов семьи. Кроме того, ягненком Вы никогда не были.
   — Был. Наивным, неинтересным и ужасно скучным.
   — Чепуха. Вы были…
   Я осеклась, поняв, что он меня провоцирует. Он поднялся и стал изучать свое отражение.
   — Как? Вы не хотите похвалить меня? Разве я был не красив? И никакого признания моему героизму? Разве я не спас Вас?
   — Время, когда Вас было за что хвалить, давно прошло. И если Вы собираетесь вытягивать из меня признания целый вечер, я уйду без Вашего разрешения.
   Я встала, чтобы удалиться. Он выронил нож.
   — Пожалуйста, останьтесь!
   В голосе не было насмешки, только отчаяние. Я снова почувствовала, как остро он нуждается в поддержке и что ему необходимо отвлечься.
   — Должна ли я понять, что Вы будете обращаться со мной более обходительно?
   Он утвердительно кивнул, выпрямился в кресле и принял позу раскаявшегося подростка. Только настороженный взгляд предупреждал, что верить ему до конца не следует. Я устало села на свое место.
   — О чем мы будем беседовать? — спросил он. — Если Вы обещаете не быть очень нудной, я позволю Вам говорить о чем угодно.
   — Есть два дела, которые меня беспокоят.
   Я не спускала глаз с его лица, чтобы снова не попасть впросак.
   — Что это за дела?
   — Первое касается моей предшественницы, мисс Осборн. Не могло случиться так, что с ней произошел несчастный случай?
   К моему облегчению, его лицо не изменилось, хотя взгляд сделался серьезнее.
   — Не думаю, — ответил он, — уже месяц, как она ушла. Если бы случилось что-то плохое, мы бы узнали.
   — Но станционный смотритель был уверен, что на станции она не появлялась.
   Он пожал плечами.
   — Могла уехать из Лискарда, если вообще уехала поездом. Может быть, встретила кого-нибудь из фермеров и попросила подвезти ее в Бодмин.
   — Но она Вас не уведомила об отъезде.
   — Я с самого начала предупредил ее, что буду очень недоволен, если она захочет уехать без особо важной на то причины.
   — Тем не менее мне кажется странным, что она не взяла вещи.
   — Полно, мисс Лейн. Не хотите ли сказать, что я выступил в роли коварного убийцы и спрятал ее труп?
   — Этого я не имела в виду.
   — Мудро с Вашей стороны. Ведь если я догадался спрятать труп, то уж наверняка придумал бы, как избавиться от одежды. Можете считать меня убийцей, если Вам нравится, но я решительно против, чтобы меня называли дураком.
   — Я и не собиралась. Но согласитесь, что ее поведение может показаться странным.
   — Снова должен Вас разочаровать. Не одна из гувернанток Клариссы убегала отсюда тайно, без всякого объявления. Опасаясь этого, миссис Пендавс спрятала чемодан мисс Осборн на чердаке. Ей пришлось бы посвятить кого-то из прислуги в свои намерения, чтобы забрать вещи. Но она предпочла этого не делать.
   — Так вот почему мой чемодан так быстро исчез, — я попыталась улыбнуться, но не смогла.
   — И вот почему последние гувернантки моей дочери получают роскошные апартаменты и отличное обслуживание.
   — Ваша миссис Пендавс — хитрая женщина.
   — Но намерения у нее хорошие, Вы не станете этого отрицать. Что касается чокнутой мисс Осборн, думаю, она пришлет за вещами, как только осмелится написать. Вас устраивает мое объяснение?
   Я кивнула:
   — Видимо, у меня воображение богаче, чем я предполагала.
   — Вульфбернхолл способен разбудить воображение, — ответил он мрачно. По его лицу пробежала тень, но он отогнал свои мысли и вернулся к разговору. — Что еще беспокоит Вас? Вы упоминали два дела.
   — Боюсь показаться самонадеянной.
   — Прекрасно. Если Вы правы, то будете обязательно поставлены на место, — он снова повеселел.
   — Это насчет овцы…
   Он напрягся, но я продолжала:
   — Вы были расстроены, что я не сразу передала известие. Конечно, меня это не должно касаться, но я хотела бы знать, не грозит ли мне опасность.
   — Вы совершенно правы — Вас это не касается. Он взял бокал и начал вертеть его в руке. Красное вино грозило выплеснуться на скатерть. Он, казалось, ничего не замечал, поглощенный своими мыслями. Я смотрела на него молча, не решаясь заговорить вновь. Наконец, он поставил бокал.
   — Если бы была опасность, я первый Вас предупредил. Но, чтобы у Вас не возникли ненужные подозрения, я объясню.
   Он отбросил со лба прядь темных волос, открыв две глубокие складки, прорезавшие лоб.
   — Уже много лет в округе исчезают овцы. Часто их останки находят вблизи Вульфбернхолла, и жители обвиняют моих собак. Это обвинение нелепо, но я предпочитаю платить убытки, чем в одно прекрасное утро найти собак отравленными.
   — Кто-то может осмелиться на это?
   Он вздохнул:
   — Вполне. Овцы нужны людям, это их средство существования.
   — Но кто же их на самом деле убивает?
   Он усмехнулся, уловив в моем голосе возмущение несправедливыми притязаниями местных фермеров.
   — Будьте осторожны, мисс Лейн, нужно хорошо знать, кого Вы защищаете. Я не стою Ваших усилий. Что касается разгадки, она проста — дикие собаки. Думаю, что в свое время тайна раскроется.
   — А Вы уверены, что это не Кастор и не Поллукс?
   — Так же твердо, как то, что это сделал не я. В них я уверен даже больше, чем в себе, — они не пьют. У Вас есть еще вопросы?
   — Нет, по крайней мере, в данный момент.
   — А-а! Буду с нетерпением ждать, когда появятся другие. В нашей повседневной жизни Ваш живой ум отыщет много загадок. Меня лично часто обвиняют в том, что мне все всегда ясно и я не задаю вопросов.
   — Несомненно, это Ваша тактика.
   — А в чем Вы можете меня обвинить?
   — Только в том, что Вам нравится смущать людей. Или я ошибаюсь?
   Его глаза сузились.
   — Интересно, мисс Лейн, Вы всегда так проницательны? С Вами придется быть начеку.
   — Мне тоже. Ибо из нас двоих нападающая сторона — Вы, а я только защищаюсь.
   — Вы недооцениваете своих способностей.
   — Напротив, атаковывать я не умею. Вот защищаться — научилась.
   — Значит, пощады просить не будете?
   — Если и буду, то не получу. Он криво усмехнулся.

Глава 6

   В ту ночь меня опять разбудил вой собак. Я вскочила и подбежала к окну, не представляя, что ожидало меня. Окна заволакивал густой туман. Руины казались серым пятном, различным в свете луны, а заросли кустарника вокруг цветника — черной, как уголь, полосой. Изо всех сил я вглядывалась в густой туман, прижав нос к стеклу, но ничего не могла различить.
   Дрожа всем телом, я опустила занавес. Туман исчез за его бархатными тяжелыми складками. Но дикие звуки, издаваемые собаками, проникали в комнату и эхом отражались от стен. Эти звуки и тени в углах спальни угнетающе действовали на меня.
   Лорд Вульфберн был прав — Холл способен породить самые мрачные мысли. Я подумала, что мне придется собрать все мужество, чтобы держать себя в руках и не усугублять страхов Клариссы. В полной уверенности, что она тоже не спит, я зажгла лампу и направилась в ее спальню.
   Девочка сидела на кровати, глядя в темноту широко раскрытыми от ужаса глазами.
   — Кларисса, ты простудишься, если будешь раскрываться ночью, — сказала я, войдя в комнату и прикрыв за собой дверь, в надежде, что спокойный будничный тон развеет ее беспокойство. Мои старания не возымели успеха.
   — Это опять кролик? — спросила она жалобно. Я кивнула и улыбнулась:
   — Да, они ловят еще одного кролика. Успокойся и постарайся заснуть.
   — Вы их видели?
   Я думала, как лучше поступить. Солгать было опасно, это могло принести больше вреда, чем пользы. Дети обладают тонким чутьем и безошибочно отличают ложь от правды.
   — Нет, дорогая, не видела. Они, должно быть, охотятся в дальнем конце сада.
   — Но Вы уверены, что это кролик?
   — Абсолютно.
   Ответ ее успокоил. Вздохнув, она снова легла и разрешила мне плотнее укутать ее одеялом. Пока я поправляла одеяло, натянув его до самого подбородка девочки, она пристально всматривалась в мое лицо, стараясь увидеть, не скрываю ли я от нее чего-нибудь.
   Мне приходилось следить за каждым движением, вложить в каждый жест максимум спокойствия и мягкости, но все старания разбивались о новые и новые волны жуткого воя, доносившиеся из ночи. Наверное, в доме никто не спал в эту ночь. Я была уверена в том, что можно что-нибудь сделать, чтобы успокоить собак, в противном случае от них следовало избавиться. К этому убеждению я пришла, и оно уже не покидало меня.
   Не знаю, как долго продолжились эти звуки, но вдруг все внезапно стихло. Необъяснимость резкой перемены пугала не меньше, чем сам вой. Тишина была призрачной и зловещей. Казалось, происходит что-то нехорошее.
   Кого можно было винить? Кто позволял собакам вести себя так разнузданно, нарушать покой людей? Ответ был только один — тот, чье слово в доме было законом.
   Во мне закипало негодование против лорда Вульфберна. Как мог он допустить такое? Не удивительно, что гувернантки менялись так часто. Удивительно было другое: как ему удавалось удерживать в доме слуг, если он только не приковывал их ночью цепями к кровати? Я уж начала подумывать, что нужно его разбудить, поднять с постели, пьяного или трезвого, и потребовать объяснения — почему он позволяет себе так бездумно относиться к дочери.
   Вдруг в дверь комнаты тихо постучали, она открылась, и сам объект моего негодования появился на пороге без сюртука и жилета. Не обращая внимания на меня, он смотрел на дочь, в глазах сквозила глубокая озабоченность. Хотя, как я подумала, он мог бы зайти и раньше.
   — Ты в порядке? — спросил он ее. Кларисса храбро улыбнулась:
   — Да, папа.
   — Мисс Лейн сказала, что собаки пугают тебя ночью.
   Она взглянула на меня:
   — Я не боюсь, папа, но они лают так громко, что я просыпаюсь.
   — Конечно, они всех будят. Но почему мне никто раньше об этом не говорил?
   — Я не хотела беспокоить тебя. Я намного храбрее … мама.
   Она произнесла это с трудом, запинаясь; у меня навернулись слезы, он тоже был растроган и не мог сразу ответить.
   — Я горжусь тобой, девочка. Но на будущее помни, если что-то тебя беспокоит, нужно сразу сказать мне или мисс Лейн.
   — Но у тебя так много забот.
   — Обещай мне, Кларисса.
   — Хорошо, папа.
   Я подумала, выполнит ли Кларисса обещание. Она так хотела, чтобы отец ею гордился. В глазах ее сквозило обожание, она его боготворила. Мне вспомнилось, что то же самое чувство испытывала и я, будучи ребенком. Может быть, такое отношение он вызывал только у детей? С ними он был более мягким, понимал их заботы. Осознавал ли он, каким его видят взрослые люди?
   Я не собиралась легко прощать ему.
   — Неужели Вы не в состоянии как-то успокоить собак? — не сдержалась я.
   Он посмотрел, наконец, в мою сторону.
   — Я уже разбудил Уилкинса, он займется собаками. Он не упрекнул меня за резкость, в тоне его было раскаяние.
   Внезапно наши глаза встретились. Я вдруг осознала, что стою перед мужчиной в одном халате, с распущенными волосами, и мне стало неловко. Невольно я прикрыла вырез руками. Этот жест заставил бы любого негодяя отвести взгляд.
   — Я посижу с Клариссой, пока она не заснет, — объявила я.
   — Тогда Вы не будете спать уже две ночи.
   — Не тратьте на меня Ваши заботы.
   — Но поймите, я не могу заставлять Вас расплачиваться за мои погрешности, мисс Лейн.
   — Я отвечаю за Клариссу.
   — Она моя дочь.
   Он сказал это так, что я поняла — спорить бесполезно. Выбора не было, нужно было подчиниться, но для этого предстояло пройти совсем близко от него, так как он загораживал выход, а в моем полуодетом виде мне это меньше всего хотелось.
   Неохотно я пожелала Клариссе спокойной ночи и заставила себя пойти к двери. Лорд Вульфберн делал вид, что не замечает моего смущения, а, может быть, и в самом деле не замечал. Но он не отступил, чтобы дать мне пройти. Я остановилась и посмотрела на него многозначительно.
   Он непонимающе ответил на мой взгляд и с легкой усмешкой спросил:
   — Что-нибудь еще, мисс Лейн?
   — Ничего, — сказала я. — Но если Вы намереваетесь и дальше стоять в дверях и не давать мне пройти, я вынуждена буду остаться.
   — Извините, я просто думал о другом и не заметил, что мешаю.
   Он отошел от двери, я вышла. Проходя, я невольно коснулась рукой рукава его рубашки и вздрогнула. Мне показалось, что он нарочно подвинул руку и читает мои мысли. Я поняла это по его улыбке.
   Даже если он сделал это ненамеренно, мое смущение доставило ему видимое удовольствие. Я решила, что он рад моему унижению, ведь несколькими минутами раньше вынужден был пережить то же самое по моей вине. Что у его самодовольной усмешки может быть другая причина, мне не пришло в голову. Даже он не мог опуститься до того, чтобы в присутствии дочери флиртовать с гувернанткой.
   Я вырвалась в коридор, и только чувство собственного достоинства сдерживало меня, чтобы не пуститься бежать. Мне не терпелось почувствовать себя снова в безопасности в своих комнатах, где я могла запереть дверь и оградить себя от вторжения. У двери своих апартаментов я обернулась. Он стоял в коридоре, глядя мне вслед. Что выражал его взгляд, мне было непонятно. Да я и не пыталась понять, а поспешила запереть за собой дверь. Я слышала, как он тихо что-то сказал. Мне показалось, что он сказал: «Спокойной ночи, Джессами».
   Но я наверняка ошибалась.
   На следующее утро я задержалась перед зеркалом, пытаясь соорудить более свободную прическу. Результат оказался лестным, но лицо казалось мне чужим и слишком молодым. Три раза я распускала волосы и снова закалывала их, но не могла заставить себя оставить эту прическу, она странно не вязалась с моим скромным положением. Кончилось тем, что я заплела косу и закрутила ее в привычный узел на затылке. Только тогда я почувствовала, что готова выйти из комнаты.
   Кларисса была уже в классной комнате. Хотя под глазами у нее по-прежнему залегли темные круги, она улыбалась и движения стали более уверенными. Забота отца значительно улучшила ее настроение. Меня пронзило чувство ревности при виде того, как легко она откликалась на знак малейшего внимания с его стороны. Во время занятий я ощутила, что его поступок зажег Клариссу еще большим желанием преуспеть в учебе. Стремление угодить отцу, заслужить его похвалу доводило ее до фанатизма. Ею овладело какое-то лихорадочное намерение довести свои знания до совершенства.
   — Когда люди знакомятся с чем-то впервые, они всегда сначала делают ошибки, — пыталась я унять ее пыл, боясь, что это может повредить ее здоровью.
   Она согласно кивнула, но продолжала внимательно изучать книгу.
   Наконец часы пробили полдень, я настояла на перерыве.
   — На сегодня ты поработала вполне достаточно. Если так будет продолжаться, мне скоро нечему будет тебя учить.
   Она счастливо затрясла кудряшками и прижала к себе Матильду.
   — А Вы скажете об этом папа? — спросила она.
   — Конечно, скажу, если ты хочешь. Она радостно согласилась.
   Я не разделяла чувств Клариссы. Ее отец решительно fie заслуживал такого обожания. Возможно, опыт прошлой ночи заставит его что-нибудь предпринять, чтобы успокоить овчарок. Я намеревалась поговорить с ним по этому поводу до наступления темноты, хотя сначала нужно было сходить с девочкой на прогулку.
   В то утро мне удалось поговорить с экономкой о более подходящих платьях для прогулок Клариссы, но дело требовало какого-то времени. Пока же можно было выходить далеко за пределы поместья.