Страница:
Олимпиаде 1980 г.
Неоконченную строфу 14 и строфу 15 Высоцкий написал в стремлении
заменить "жесткую", "цензурно-неосторожную" строфу 13 на естественное
процессуальное продолжение: протокол - суд - защита.
Затем появился беловой автограф "Правды и лжи"95, состоявший вначале из
двенадцати строф, пронумерованных автором римскими цифрами. В момент записи
во всех строфах, кроме одной, изменения по сравнению с черновиком были
незначительными. Только строфа XI стала новым вариантом строфы 15 черновика:
"правдин заступник" превратился в "некоего чудака".
Переписав текст набело, Высоцкий внес правку и в беловик, вычеркнув
строфы VII ("Стервой бранили ее...") и X ("Впрочем, легко уживаться с
заведомой ложью..."). Таким образом, основными изменениями, происшедшими с
текстом на этапе беловика, являются: новый вариант строфы 15 черновика,
ставшей строфой XI беловика, и удаление двух строф.
Изменения, которые претерпела строфа 15 на пути из черновика в беловик,
Ю. Тырин объясняет так. Появись эта строфа в беловике неизменной, она должна
была занять место за строфой VIII, но противоречила бы строфе Х. Ведь
сначала заступник обещает торжество правды (если раскроется ложь), а затем
люди не желают общаться с колкой правдой96. Какое же это торжество? То есть,
если ложь и раскроется, конфликт не исчезнет: правда не восторжествует97.
Это не устраивает Высоцкого, и он пишет новый вариант строфы - про чудака,
которая в этом виде следует уже не после строфы VIII, а после строфы Х.
Прерву изложение точки зрения Ю. Тырина, чтобы особо акцентировать
внимание читателя: в своем черновом варианте строфа занимала бы в сюжете
одно место (пополнив череду срединных строф), а в беловом варианте заняла
другое: стала завершающей строфой сюжета. Но пойдем далее.
Из двух вычеркнутых в беловике строф первой была удалена строфа VII98,
поскольку ВВ осознал: содержавшееся в этой строфе чисто московское понятие
"сто первый километр" снижало значение песни до местечкового масштаба, а на
заграничном диске это было тем более неуместно. К тому же строфа VII не была
значимой в композиции произведения99. Удаление этой строфы (в ней правду
выселяли) повлекло за собой отказ от строфы Х, в которой выселенная правда
бродит по бездорожью.
Ю. Тырин полагает, что строфе Х ("Впрочем, приятно общаться с заведомой
ложью...") автор уделял особое внимание, ведь даже после многочисленных
правок в черновике он снова правил ее в беловике и лишь затем вычеркнул.
Причем правка в беловом автографе: над словами "легко уживаться с заведомой
ложью" написано "(приятно общаться)", - вносит важный смысл: "с ложью не
только легко, но и приятно <...> именно общаться, иметь общее".
Строфу Х беловика Ю. Тырин считает "ключевой для понимания строфы с
чудаком" и с явным сожалением называет "торопливым" "отказ автора от
контекстной строфы Х (с "приятной" ложью)". По мнению исследователя, с
удалением из текста этой строфы будущий слушатель песни лишился ориентира,
помогающего понять ее смысл. "Лишь знакомство с рукописью позволяет
интерпретировать произведение в контексте авторского замысла".
* * *
Попробую и я вслед за Ю. Тыриным восстановить историю рукописной стадии
текста. Опорой мне будут публикации расшифровок черновика и беловика "Правды
и лжи" во втором выпуске альманаха "Мир Высоцкого" и в его собственной
статье. Но прежде нужно сказать вот о чем.
Публикация факсимиле рукописей Высоцкого и их расшифровок уже имеет
свою традицию (сборники, выпускаемые Вс. Ковтуном, публикации Ю. Тырина и
др.). По крайней мере мой опыт свидетельствует: информации, содержащейся в
подобных публикациях, исследователю явно недостаточно. Нужны описания
рукописей (хотя бы: записан весь текст одними чернилами или нет), что
значительно повысило бы ценность таких публикаций для исследователей.
Согласно автору, цель статьи "Вокруг "Притчи..." Высоцкого" -
предложить "вниманию специалистов попытку представить "препарированные"
тексты рукописи для их дальнейшего анализа". Этой цели Ю. Тырин достиг
частично, поскольку в статье приведена не вся необходимая информация, в
частности, связанная с описанием рукописи. По ходу изложения я отмечаю
первоочередные вопросы, отсутствие ответов на которые ограничивает
возможности дальнейшего анализа представленных в статье расшифровок
рукописей "Правды и лжи". Здесь же приведу лишь один пример. Исследователь
делает вывод, что "все исправления на листе сводки сделаны после написания
текста". На какие особенности рукописи он при этом опирается? Если на
сплошную авторскую нумерацию строф, то она свидетельствует только о том, что
две строфы были зачеркнуты после написания всего текста, а ведь была еще и
правка слов в строфах.
Я понимаю, что описание рукописи требует знакомства с ее оригиналом,
который, как явствует из статьи Ю. Тырина, ему недоступен. Это не снижает
ценности проделанной им работы, но сильно сужает его возможности делать
решительные выводы, оставляет ряд вопросов открытыми. Судя по
категоричности, однозначности утверждений, содержащихся в статье "Вокруг
"Притчи..." Высоцкого", ее автор считает по-другому.
Итак, рукописная история текста. Вот первоначальный набросок:
Грязная ложь чистокровную лошадь украла
И поскакала на длинных и тонких ногах
Чистая правда по острым каменьям шагала
Ноги изрезала, сбилась с пути впопыхах100*.
Все началось с какого-то образа первой строки - недаром она записана
сразу набело и на всех этапах осталась неизменной. Я думаю, вначале
появилась чистокровная лошадь (этот образ имеет немалый сюжетный потенциал,
что характерно для ключевых образов Высоцкого101). В слове "лошадь" ВВ
расслышал "ложь"102, а от "ЧИСТОкровной" легла тенью "грязная". Потом
всплыло в памяти название давней постановки, в которой играла жена ВВ103*. И
пошло-поехало. Название спектакля "Ложь на длинных ногах" вкупе с
"чистокровной лошадью" породили образ "ложь на лошади", а раз ложь - значит,
лошадь краденая. От "лжи" откололась "правда", и поскольку ложь поскакала на
лошади, правда двинулась в путь пешком, на своих двоих. Из "чистоКРОВНОЙ" ВВ
расслышал "острые каменья" и "изрезанные ноги".
К сожалению, публикуя расшифровки источников "Правды и лжи", Вс. Ковтун
и Ю. Тырин не касались вопроса датировки первоначального наброска, поэтому я
не могу предположить, предшествовало это четверостишие "Иноходцу" или
наследовало ему. Но нет никаких сомнений, что это близкие родственники.
Кстати, острые камни и изрезанные ноги заставляют вспомнить и другую
ключевую песню ВВ - о поэтах и кликушах:
Поэты ходят пятками по лезвию ножа
И режут в кровь свои босые души.
В первоначальном наброске к "Правде и лжи" есть одно качество,
заметное и по другим фрагментам, да и законченным текстам Высоцкого: часто к
концу строфы или эпизода наметившееся было сюжетное направление сбивается с
выбранного тона, текст как бы соскакивает с одних сюжетно-тематических
рельсов на другие (в данном случае вторая половина последней строки -
сбилась с пути впопыхах - представляется не продолжением намеченного сюжета,
а простым заполнением метрической схемы). С этой особенностью мы не раз
столкнемся при чтении и черновика, и белового автографа "Правды и лжи".
* * *
Как мы помним, Ю. Тырин утверждает, что первоначальный основной вариант
текста определяется без труда и состоит из первых десяти строф, записанных в
черновике. В принципе с этим можно согласиться. Тем не менее картина не так
благостна для исследователей даже и на данном, относительно простом этапе.
Пытаясь самостоятельно восстановить рукописную историю текста "Правды и
лжи", я не раз жалела, что Ю. Тырин, в своих статьях постоянно напоминающий
о необходимости опираться на источники, в статье "Вокруг "Притчи..."
Высоцкого" далеко не всегда придерживается этого правила. Так,
продекларировав важность учета характера чернил, почерка и т.п. при
установлении истории создания текста, он в ходе собственной реконструкции ни
разу не сослался на особенности рукописи как основания для своих выводов,
явно предпочитая им чистую интерпретацию текста104. Описание рукописи (либо
указание на желательность и невозможность описания конкретных ее фрагментов)
позволило бы как выяснить, насколько выводы автора статьи "Вокруг
"Притчи..." Высоцкого" опираются на особенности источника, так и попытаться
на той же базе построить собственные размышления.
Кстати, Ю. Тырин не указывает и на то, что между беловиком, т.е.
наиболее поздним из известных рукописных вариантов текста "Правды и лжи", и
первым ее исполнением, записью на французский диск, есть разница: последняя
строка восьмой строфы в беловике имеет вид "Ну а сама вся как есть,
пропилась догола", а в фонограмме - "Ну а сама пропилась проспалась догола".
Упоминание об этом различии непременно должно было появиться в статье
"Вокруг "Притчи..." Высоцкого", ведь в ней выдвинуто весьма правдоподобное
предположение, что Высоцкий мог пользоваться данным беловиком при записи
песни, то есть что он пел с листа. Я полагаю различие текста, с которого ВВ
мог петь на записи, и того, что он спел, фактом первостепенной важности,
который при определенных обстоятельствах может свидетельствовать об
особенностях творческого процесса Высоцкого. Однако данная проблема
настолько важна, сложна и практически не разработана, что ей должно быть
посвящено отдельное (и не одно) исследование.
Если бы Ю.Л. Тырин обратил внимание на необходимость описания рукописи,
это помогло бы не только ее читателям, но и самому публикатору заметить те
ее фрагменты, которые могут быть поняты неоднозначно.
Так, порядок записи строф на лицевой стороне черновика иной, чем в
беловике и на всех фонограммах: строфа "Тот протокол..." находится в самом
верху страницы и отчеркнута от находящейся ниже строфы "Чистая правда в
красивых одеждах...", первой строфы текста. А значит, публикатору нужно не
только определить ее место в тексте, но и обосновать свой выбор. Ю. Тырин
даже не упомянул об этом, что связано, думаю, не с небрежностью, а с
инерцией восприятия. В беловике и на фонограммах эта строфа столь привычно
занимает восьмую позицию, что даже мысли не возникает о других вариантах
(тем более что стабильны окружающие ее строфы - "Стервой бранили ее..." и
"Голая правда божилась...": как в черновике, так и в беловике они
практически идентичны). Возможно, нет вариантов расположения данной строфы в
тексте, но это надо доказать, а не обходить молчанием. Иначе может
возникнуть впечатление, что исследователь считает названную проблему
несуществующей.
Понятно, что нельзя определять порядок строф в черновике исходя из
порядка строф в беловике. И если никаких других оснований нет, то ничего не
остается, как констатировать: место, которое ВВ отводил строфе "Тот протокол
заключался / начинался обидной тирадой..." в черновом варианте текста, нам
неизвестно. Из этого следует, что неизменным от черновика к беловику
является расположение не первых девяти (с учетом вычеркнутой в беловом
автографе 7-й строфы) - так получается у Ю. Тырина, а только первых семи
строф. И если в настоящий момент мы не обращаемся к данной особенности
рукописной истории текста, это не значит, что она не важна в принципе.
У меня и мысли нет в чем-либо упрекать Ю. Тырина, я хочу лишь обратить
внимание на первостепенную важность возможно более полного описания
источников, пусть на данный момент те или иные их особенности кажутся
несущественными.
Думаю, инерция восприятия проявилась еще в одном месте статьи Ю.
Тырина. Первоначальный вариант текста мог состоять не только из десяти, но
из девяти строф тоже. Публикатор, видимо, не придал значения тому, что
строфа, записанная в самом низу лицевой стороны листа (где правда скиталась,
болела, а ложь украла лошадь), несет в себе, хоть и в слабой степени, момент
завершенности. Психологически такое ощущение могло быть связано у ВВ с тем,
что последние две строки - про ложь и лошадь - почти в точности совпадают с
зачином первоначального наброска, это могло создать у автора ощущение
замкнутого круга образов, завершения. Вполне можно допустить, что строфа
"Голая правда божилась, клялась и рыдала..." в момент записи показалась
Высоцкому завершающей и лишь потом он заметил незаконченность текста. Ввиду
такой возможности нужно бы знать, отличается ли чем-то запись на лицевой и
оборотной сторонах листа (чернила, почерк и т.д.), нельзя ли предположить,
что между ними был временной промежуток. Как и в случае со строфой ?8,
публикация факсимиле тут не помощник, без описания текстологом рукописи
вновь не обойтись.
Кстати, если особенности рукописи дают возможность предположить, что
строфа ?8 была записана на лицевой стороне листа последней, это можно
принять как косвенное подтверждение того, что в момент ее написания Высоцкий
считал строфы на лицевой стороне листа законченным текстом, потому-то он и
не перевернул страницу для записи строфы ?8, а записал ее вверху - чтобы
уместить весь текст песни на одной странице.
В общем, и на первой, относительно простой для воспроизведения стадии
создания рукописи "Правды и лжи" остаются нерешенные вопросы (либо же
возникшие из-за неполноты опубликованных данных). Следующий этап - начиная с
11-й строфы черновика - гораздо сложнее для интерпретатора.
* * *
Вначале Высоцкий записывает обрывок строки встречаясь с заведомой
ложью, а затем следует строфа (привожу ее строки в последнем, согласно
чтению Ю. Тырина, варианте)105:
Бродит теперь неподкупная по бездорожью
Из-за своей наготы избегая людей
Люди общаются мило с заведомой ложью
Правда колола глаза и намаялись с ней
Ясно, что первые две строки - продолжение 4-й, т.е. строки 1-2 и 3-4
нужно поменять местами. Позже это и произойдет в правленом беловом
автографе. Но первоначально строфа 11 была записана именно так, и это важно
учесть в попытке определить причину ее появления. Возможно, дело обстояло
следующим образом.
Последние две строки строфы 10 весьма смутны по смыслу: какое все -
чистая правда, и что остальное является ложью, - понять затруднительно.
Разве что так: вывод, сформулированный в первых двух строках ("у чужих
оставаться не надо..."), - это единственная правда, все остальное, что нас
окружает, - ложь. То есть мы постоянно встречаемся с ложью. Такое движение
мысли автора вполне вероятно, ведь мотив встречи имеет важнейшее значение
для этой песни: он породил весь ее сюжет.
Этот момент, на мой взгляд, один из самых интересных в истории создания
"Правды и лжи". К началу текста нас возвращает не только мотив встречи, но и
эпитет заведомой. Согласно словарю, так говорят о каком-то хорошо известном
и несомненном отрицательном явлении (любопытно, что Словарь Ожегова в
качестве примеров приводит словосочетания "заведомый обманщик" и "заведомая
ложь"). Начальные определения лжи (привожу их в порядке появления - по Ю.
Тырину: "Гнусная / грязная / грубая ложь эту правду..."), показывают как то,
что ложь с самого начала откровенна (не скрывает своей сути и, в отличие от
правды, не рядится ни в какие одежки - ни в свои, ни в чужие), так и то, что
никто насчет нее не обманывается (кроме правды, разумеется).
Недаром, между прочим, Высоцкий посвящает одетой правде целых две
строки, сообщая и про красивые одежды, и про то, что правда принарядилась.
Таким образом он закрепляет в нашей памяти этот образ, недвусмысленно
заявляя тему: речь у нас с вами пойдет не о правде и лжи, а о скрытом и
явном. В самом деле, половину места в двух первых строках занимают
определения и дополнения, плотным кольцом окружающие правду ("нежная /
чистая", "красивые одежды", "принарядившись"), с несомненностью
свидетельствуя, что слово правда здесь не имеет значения "того, что
существует в действительности, соответствует реальному положению вещей" или
"полного согласия слова и дела" (а в данном случае - видимого и сущего).
Неслучайно же процитированное мной первое значение слова "правда" в Словаре
Ожегова иллюстрируется примером "Правда глаза колет". Уж по крайней мере в
начале текста - никак не колет, а совсем даже наоборот.
Видимое и сущее с самого начала сюжета совпадают у лжи, а не у правды.
Ложь с первой строфы была заведомой, и неудивительно, что именно этот эпитет
промелькнул в сознании ВВ, тут же сделавшего запись для памяти - встречаясь
с заведомой ложью, - когда он в черновике принимался за 11-ю строфу. Однако,
как мы помним, сама строфа началась не с данного образа.
Хорошо видно, что строфа 10 ("Выход один...") имеет два изъяна. То, что
она выражает результирующий смысл в слишком банальной форме, Высоцкий
заметил не сразу, а когда обратил на это внимание, написал вместо нее строфу
12 ("Часто, разлив по 170 граммов на брата..."). А поначалу ему бросился в
глаза другой дефект строфы 10 - то, что к уже существующим вопросам, на
которые сюжет так и не ответил, она прибавила еще один: если названный вывод
только и является правдой, куда ж остальная-то правда подевалась? И почему?
Движение смысла от строфы 10 к строфе 11 показывает, что в момент
написания вторая строфа являлась продолжением-объяснением первой. То есть
показывает, что в этот момент автора прежде всего заботили проблемы
сюжетостроения.
Трактуя текст "Правды и лжи", Ю. Тырин не принимает во внимание
интересы сюжетного развития, а только - моральную сторону. Ему явно мешает
сюжет: "<...> песня ведь вообще не о персонажах, а о мировоззренческом
понимании правды и лжи с точки зрения этики и морали" (выделено мной. -
Л.Т.). Думаю, именно поэтому, объясняя причины преследования людьми правды,
он игнорирует тот факт, что правда - голая. Причем ВВ настойчиво повторяет
данный мотив, делая его практически главным двигателем этого сюжета. Голая
баба расхаживает по людным местам, возмущая общественные нравы и
общественный порядок. Конечно, это не значит, что Высоцкий против правды.
Как и любой элемент художественного текста, этот мотив рассчитан на
интерпретацию, непрямолинейное толкование. Но прежде его нужно заметить, а
не игнорировать. Так, например, на сюжетный вопрос, почему правда бродит
теперь по бездорожью, есть прямой ответ в сюжете же:
... Из-за своей наготы избегая людей.
Но Ю. Тырин почему-то не хочет принять его во внимание. И, я полагаю,
не случайно, трактуя разбираемую нами 11-ю строфу черновика ("Людям приятно
общаться с заведомой ложью..."), он подменяет заведомую ложь просто ложью,
как будто эпитет несуществен. Однако между понятиями "ложь" и "заведомая
ложь" - огромная разница. Она состоит в том, что просто ложь может быть
всякой - и скрытой, и откровенной, а заведомая ложь - это известная ложь.
Что и делает ее неопасной. (В данном случае я имею в виду не социальный, а
нравственно-психологический аспект. Впрочем, если в реальной жизни встреча с
заведомой ложью и опасна, то обыкновенно не тем, что это ложь, а тем, что
она исходит от сильных мира сего).
И еще один нюанс 11-й строфы черновика должен быть обязательно замечен.
Да, людям приятнее, милее с заведомой ложью, но не они (по крайней мере в
данном фрагменте) выгнали правду - она сама их сторонится. Эту сюжетную
деталь, как и все остальные, нужно интерпретировать, но сначала - допустить
в свое сознание, не сторониться ее.
Из трактовки Ю. Тыриным этой строфы ясно, что он считает основой
данного фрагмента антонимичность понятий "правда" и "ложь", тогда как здесь
важнее эпитеты, придающие индивидуальное звучание эпизоду, в котором, таким
образом, первенствует мотив явственности, очевидности как заведомой лжи, так
и нагой правды. Вряд ли "торопливый отказ автора от контекстной строфы
<...> (с "приятной" ложью)" мог привести к тому, что будущий слушатель
песни лишился ориентира, который помог бы ему понять суть происходящего. В
сознании советского человека, современника Высоцкого, увы, чересчур легко
восстанавливается вся судебно-приговорная линия "Правды и лжи", так что по
оставшимся в тексте деталям: протокол с остальными атрибутами, божбы,
клятвы, рыдания, а затем скитания правды, - аудитория мгновенно понимала всю
цепочку: суд - приговор - тюрьма - ссылка. (Можно только порадоваться, если
окажется, что нашим детям эта сюжетная линия песни совершенно непонятна).
Ю. Тырин вычитывает из строфы 11 смысл: люди предпочитают ложь правде,
потому что с первой приятнее, удобнее и т.п., чем со второй, - полагая его
концептуальным для данного текста и явно осуждая подобную позицию. Раз уж
приходится пускаться в публицистические отступления, то стоит заметить, что
приверженность правде - всегда и во всем - вовсе не безусловно позитивная
жизненная установка. И мнение, что не стоит осложнять жизнь ближних
бездумным говорением правды-матки, совсем не безнравственно. По-моему,
строфа 11 черновика взывает не к восторгу или осуждению, а к пониманию.
Прежде всего - сложности жизни, ее неоднозначности.
Все вышесказанное не дает мне оснований согласиться с Ю. Тыриным,
считащим строфу 11 композиционно важной. Ее появление, повторю, было связано
с попыткой ответить на вопрос, рожденный строфой 10 ("Выход один..."), что,
кстати, в числе прочего, подчеркнуло непригодность 10-й строфы черновика к
роли финальной, на каковую она поначалу предназначалась.
Со строфой 12 ("Часто разлив по 170 граммов...") все ясно: она написана
взамен строфы 10 ("Выход один..."). Так, со второго захода Высоцкий решил
одну из двух главных задач: песня обрела финал106.
Появление строфы 12 "зачеркнуло" в сознании автора строфу 10, но не
строфу 11. Потому она и перекочевала в беловик, став строфой Х107. Которая
действительно вылетела из беловика в связи с заявленным в ней мотивом
бродяжничества, однако не потому, что с удалением строфы VII он повисал в
воздухе (ведь оставалась строфа IX, в которой он тоже есть). А из-за
хронологической неувязки: строфа Х противоречила строфе IX, так как в
девятой "голая правда <...> долго скиталась", а в десятой вдруг
оказывается, что она по-прежнему скитается ("бродит теперь, неподкупная, по
бездорожью").
Но и ложь тоже поставила сюжету подножку: в строфе IX вроде ускакала -
непонятно куда, и вдруг в строфе X ни с того ни с сего и непонятно откуда
объявилась - "легко уживаться с <...> ложью". Таким образом, строфа Х
добавила новые сюжетные проблемы, не разрешив существующих (с учетом этой
строфы, сюжет обрывается тем, что правда "бродит по бездорожью", т.е. в
положение правды эта строфа ничего нового не внесла). Потому ВВ от нее и
отказался. Но вернемся к черновику.
* * *
Записав финальную строфу 12, Высоцкий не остановился. Почему? Потому
что он завершил текст, но не завершил сюжет, который, как мы помним, завис
на том, что правда "долго скиталась" и т.д., а ложь "лошадь украла и
ускакала".
На стадии черновика второй попыткой завершить сюжет стала строфа 13,
содержание которой определенно указывает на ее предполагавшееся место -
вслед за строфой 9: в первой из них "правда <...> долго скиталась", а
во второй "искоренили бродяг". В первой части строфы 13 вроде бы удалось
завершить линию правды:
Искоренили бродяг повсеместно и сплошь.
Осталась ложь, ускакавшая на краденой лошади108. Но окончание строфы:
Выживет милая если окажется правдой
А не окажется - так ее, явную ложь -
стало не завершением сюжетной линии лжи, а вялым, неопределенным, да
практически и несюжетным продолжением линии правды.
Строфа 13 не выполнила своего предназначения. Она оставляет ощущение
заезженной пластинки, которая вертится на одном месте и никак не двинется
дальше. Снова, как и ранее при сочинении этого текста, не хватило сюжетной
энергии на всю строфу.
При ослаблении сюжетной энергии в стихе Высоцкого нарастает
неопределенность высказывания, событийный ряд замещается словоговорением,
смысл которого очень трудно уловить: едва ли не физически чувствуешь, как он
ускользает, не дается в руки. Кстати, по черновику "Правды и лжи" очень
хорошо видно: чтобы поставить сюжетную точку, нужно гораздо больше энергии,
чем для продолжения сюжета.
Теперь ВВ радикально меняет ракурс и решает завершить сюжет не
"бродяжьим" мотивом, а по процессуально-протокольной линии (строфа 14)109.
В расшифровке этой строфы черновика ("Правдин заступник за мздою
пришел...") у публикаторов есть расхождение: один из вариантов Ю. Тырин
читает как "Только и было у пр<авды>", а Вс. Ковтун - "Только и было д
пр". Рукописные буквы у и д могут быть очень похожи, поэтому разночтения
вполне реальны. Если сомнительную букву действительно можно прочесть как у,
нам открывается любопытный исток второй строки строфы про чудака - "Правда,
в речах его - правды на ломаный грош": оказывается, она "выросла" из того
факта, что у правды денег не было расплатиться с адвокатом за его услуги.
Впрочем, оставим эту тему до выяснения разночтений.
Строфа 14 не была завершена, в ней только три строки. Вряд ли возможно
определить наверняка, почему так получилось. Мне кажется, причина та же:
сюжетная точка по-прежнему не давалась автору.
Строфа 15 ("Правдин заступник в суде...") продолжает "судебную" тему.
Неоконченную строфу 14 и строфу 15 Высоцкий написал в стремлении
заменить "жесткую", "цензурно-неосторожную" строфу 13 на естественное
процессуальное продолжение: протокол - суд - защита.
Затем появился беловой автограф "Правды и лжи"95, состоявший вначале из
двенадцати строф, пронумерованных автором римскими цифрами. В момент записи
во всех строфах, кроме одной, изменения по сравнению с черновиком были
незначительными. Только строфа XI стала новым вариантом строфы 15 черновика:
"правдин заступник" превратился в "некоего чудака".
Переписав текст набело, Высоцкий внес правку и в беловик, вычеркнув
строфы VII ("Стервой бранили ее...") и X ("Впрочем, легко уживаться с
заведомой ложью..."). Таким образом, основными изменениями, происшедшими с
текстом на этапе беловика, являются: новый вариант строфы 15 черновика,
ставшей строфой XI беловика, и удаление двух строф.
Изменения, которые претерпела строфа 15 на пути из черновика в беловик,
Ю. Тырин объясняет так. Появись эта строфа в беловике неизменной, она должна
была занять место за строфой VIII, но противоречила бы строфе Х. Ведь
сначала заступник обещает торжество правды (если раскроется ложь), а затем
люди не желают общаться с колкой правдой96. Какое же это торжество? То есть,
если ложь и раскроется, конфликт не исчезнет: правда не восторжествует97.
Это не устраивает Высоцкого, и он пишет новый вариант строфы - про чудака,
которая в этом виде следует уже не после строфы VIII, а после строфы Х.
Прерву изложение точки зрения Ю. Тырина, чтобы особо акцентировать
внимание читателя: в своем черновом варианте строфа занимала бы в сюжете
одно место (пополнив череду срединных строф), а в беловом варианте заняла
другое: стала завершающей строфой сюжета. Но пойдем далее.
Из двух вычеркнутых в беловике строф первой была удалена строфа VII98,
поскольку ВВ осознал: содержавшееся в этой строфе чисто московское понятие
"сто первый километр" снижало значение песни до местечкового масштаба, а на
заграничном диске это было тем более неуместно. К тому же строфа VII не была
значимой в композиции произведения99. Удаление этой строфы (в ней правду
выселяли) повлекло за собой отказ от строфы Х, в которой выселенная правда
бродит по бездорожью.
Ю. Тырин полагает, что строфе Х ("Впрочем, приятно общаться с заведомой
ложью...") автор уделял особое внимание, ведь даже после многочисленных
правок в черновике он снова правил ее в беловике и лишь затем вычеркнул.
Причем правка в беловом автографе: над словами "легко уживаться с заведомой
ложью" написано "(приятно общаться)", - вносит важный смысл: "с ложью не
только легко, но и приятно <...> именно общаться, иметь общее".
Строфу Х беловика Ю. Тырин считает "ключевой для понимания строфы с
чудаком" и с явным сожалением называет "торопливым" "отказ автора от
контекстной строфы Х (с "приятной" ложью)". По мнению исследователя, с
удалением из текста этой строфы будущий слушатель песни лишился ориентира,
помогающего понять ее смысл. "Лишь знакомство с рукописью позволяет
интерпретировать произведение в контексте авторского замысла".
* * *
Попробую и я вслед за Ю. Тыриным восстановить историю рукописной стадии
текста. Опорой мне будут публикации расшифровок черновика и беловика "Правды
и лжи" во втором выпуске альманаха "Мир Высоцкого" и в его собственной
статье. Но прежде нужно сказать вот о чем.
Публикация факсимиле рукописей Высоцкого и их расшифровок уже имеет
свою традицию (сборники, выпускаемые Вс. Ковтуном, публикации Ю. Тырина и
др.). По крайней мере мой опыт свидетельствует: информации, содержащейся в
подобных публикациях, исследователю явно недостаточно. Нужны описания
рукописей (хотя бы: записан весь текст одними чернилами или нет), что
значительно повысило бы ценность таких публикаций для исследователей.
Согласно автору, цель статьи "Вокруг "Притчи..." Высоцкого" -
предложить "вниманию специалистов попытку представить "препарированные"
тексты рукописи для их дальнейшего анализа". Этой цели Ю. Тырин достиг
частично, поскольку в статье приведена не вся необходимая информация, в
частности, связанная с описанием рукописи. По ходу изложения я отмечаю
первоочередные вопросы, отсутствие ответов на которые ограничивает
возможности дальнейшего анализа представленных в статье расшифровок
рукописей "Правды и лжи". Здесь же приведу лишь один пример. Исследователь
делает вывод, что "все исправления на листе сводки сделаны после написания
текста". На какие особенности рукописи он при этом опирается? Если на
сплошную авторскую нумерацию строф, то она свидетельствует только о том, что
две строфы были зачеркнуты после написания всего текста, а ведь была еще и
правка слов в строфах.
Я понимаю, что описание рукописи требует знакомства с ее оригиналом,
который, как явствует из статьи Ю. Тырина, ему недоступен. Это не снижает
ценности проделанной им работы, но сильно сужает его возможности делать
решительные выводы, оставляет ряд вопросов открытыми. Судя по
категоричности, однозначности утверждений, содержащихся в статье "Вокруг
"Притчи..." Высоцкого", ее автор считает по-другому.
Итак, рукописная история текста. Вот первоначальный набросок:
Грязная ложь чистокровную лошадь украла
И поскакала на длинных и тонких ногах
Чистая правда по острым каменьям шагала
Ноги изрезала, сбилась с пути впопыхах100*.
Все началось с какого-то образа первой строки - недаром она записана
сразу набело и на всех этапах осталась неизменной. Я думаю, вначале
появилась чистокровная лошадь (этот образ имеет немалый сюжетный потенциал,
что характерно для ключевых образов Высоцкого101). В слове "лошадь" ВВ
расслышал "ложь"102, а от "ЧИСТОкровной" легла тенью "грязная". Потом
всплыло в памяти название давней постановки, в которой играла жена ВВ103*. И
пошло-поехало. Название спектакля "Ложь на длинных ногах" вкупе с
"чистокровной лошадью" породили образ "ложь на лошади", а раз ложь - значит,
лошадь краденая. От "лжи" откололась "правда", и поскольку ложь поскакала на
лошади, правда двинулась в путь пешком, на своих двоих. Из "чистоКРОВНОЙ" ВВ
расслышал "острые каменья" и "изрезанные ноги".
К сожалению, публикуя расшифровки источников "Правды и лжи", Вс. Ковтун
и Ю. Тырин не касались вопроса датировки первоначального наброска, поэтому я
не могу предположить, предшествовало это четверостишие "Иноходцу" или
наследовало ему. Но нет никаких сомнений, что это близкие родственники.
Кстати, острые камни и изрезанные ноги заставляют вспомнить и другую
ключевую песню ВВ - о поэтах и кликушах:
Поэты ходят пятками по лезвию ножа
И режут в кровь свои босые души.
В первоначальном наброске к "Правде и лжи" есть одно качество,
заметное и по другим фрагментам, да и законченным текстам Высоцкого: часто к
концу строфы или эпизода наметившееся было сюжетное направление сбивается с
выбранного тона, текст как бы соскакивает с одних сюжетно-тематических
рельсов на другие (в данном случае вторая половина последней строки -
сбилась с пути впопыхах - представляется не продолжением намеченного сюжета,
а простым заполнением метрической схемы). С этой особенностью мы не раз
столкнемся при чтении и черновика, и белового автографа "Правды и лжи".
* * *
Как мы помним, Ю. Тырин утверждает, что первоначальный основной вариант
текста определяется без труда и состоит из первых десяти строф, записанных в
черновике. В принципе с этим можно согласиться. Тем не менее картина не так
благостна для исследователей даже и на данном, относительно простом этапе.
Пытаясь самостоятельно восстановить рукописную историю текста "Правды и
лжи", я не раз жалела, что Ю. Тырин, в своих статьях постоянно напоминающий
о необходимости опираться на источники, в статье "Вокруг "Притчи..."
Высоцкого" далеко не всегда придерживается этого правила. Так,
продекларировав важность учета характера чернил, почерка и т.п. при
установлении истории создания текста, он в ходе собственной реконструкции ни
разу не сослался на особенности рукописи как основания для своих выводов,
явно предпочитая им чистую интерпретацию текста104. Описание рукописи (либо
указание на желательность и невозможность описания конкретных ее фрагментов)
позволило бы как выяснить, насколько выводы автора статьи "Вокруг
"Притчи..." Высоцкого" опираются на особенности источника, так и попытаться
на той же базе построить собственные размышления.
Кстати, Ю. Тырин не указывает и на то, что между беловиком, т.е.
наиболее поздним из известных рукописных вариантов текста "Правды и лжи", и
первым ее исполнением, записью на французский диск, есть разница: последняя
строка восьмой строфы в беловике имеет вид "Ну а сама вся как есть,
пропилась догола", а в фонограмме - "Ну а сама пропилась проспалась догола".
Упоминание об этом различии непременно должно было появиться в статье
"Вокруг "Притчи..." Высоцкого", ведь в ней выдвинуто весьма правдоподобное
предположение, что Высоцкий мог пользоваться данным беловиком при записи
песни, то есть что он пел с листа. Я полагаю различие текста, с которого ВВ
мог петь на записи, и того, что он спел, фактом первостепенной важности,
который при определенных обстоятельствах может свидетельствовать об
особенностях творческого процесса Высоцкого. Однако данная проблема
настолько важна, сложна и практически не разработана, что ей должно быть
посвящено отдельное (и не одно) исследование.
Если бы Ю.Л. Тырин обратил внимание на необходимость описания рукописи,
это помогло бы не только ее читателям, но и самому публикатору заметить те
ее фрагменты, которые могут быть поняты неоднозначно.
Так, порядок записи строф на лицевой стороне черновика иной, чем в
беловике и на всех фонограммах: строфа "Тот протокол..." находится в самом
верху страницы и отчеркнута от находящейся ниже строфы "Чистая правда в
красивых одеждах...", первой строфы текста. А значит, публикатору нужно не
только определить ее место в тексте, но и обосновать свой выбор. Ю. Тырин
даже не упомянул об этом, что связано, думаю, не с небрежностью, а с
инерцией восприятия. В беловике и на фонограммах эта строфа столь привычно
занимает восьмую позицию, что даже мысли не возникает о других вариантах
(тем более что стабильны окружающие ее строфы - "Стервой бранили ее..." и
"Голая правда божилась...": как в черновике, так и в беловике они
практически идентичны). Возможно, нет вариантов расположения данной строфы в
тексте, но это надо доказать, а не обходить молчанием. Иначе может
возникнуть впечатление, что исследователь считает названную проблему
несуществующей.
Понятно, что нельзя определять порядок строф в черновике исходя из
порядка строф в беловике. И если никаких других оснований нет, то ничего не
остается, как констатировать: место, которое ВВ отводил строфе "Тот протокол
заключался / начинался обидной тирадой..." в черновом варианте текста, нам
неизвестно. Из этого следует, что неизменным от черновика к беловику
является расположение не первых девяти (с учетом вычеркнутой в беловом
автографе 7-й строфы) - так получается у Ю. Тырина, а только первых семи
строф. И если в настоящий момент мы не обращаемся к данной особенности
рукописной истории текста, это не значит, что она не важна в принципе.
У меня и мысли нет в чем-либо упрекать Ю. Тырина, я хочу лишь обратить
внимание на первостепенную важность возможно более полного описания
источников, пусть на данный момент те или иные их особенности кажутся
несущественными.
Думаю, инерция восприятия проявилась еще в одном месте статьи Ю.
Тырина. Первоначальный вариант текста мог состоять не только из десяти, но
из девяти строф тоже. Публикатор, видимо, не придал значения тому, что
строфа, записанная в самом низу лицевой стороны листа (где правда скиталась,
болела, а ложь украла лошадь), несет в себе, хоть и в слабой степени, момент
завершенности. Психологически такое ощущение могло быть связано у ВВ с тем,
что последние две строки - про ложь и лошадь - почти в точности совпадают с
зачином первоначального наброска, это могло создать у автора ощущение
замкнутого круга образов, завершения. Вполне можно допустить, что строфа
"Голая правда божилась, клялась и рыдала..." в момент записи показалась
Высоцкому завершающей и лишь потом он заметил незаконченность текста. Ввиду
такой возможности нужно бы знать, отличается ли чем-то запись на лицевой и
оборотной сторонах листа (чернила, почерк и т.д.), нельзя ли предположить,
что между ними был временной промежуток. Как и в случае со строфой ?8,
публикация факсимиле тут не помощник, без описания текстологом рукописи
вновь не обойтись.
Кстати, если особенности рукописи дают возможность предположить, что
строфа ?8 была записана на лицевой стороне листа последней, это можно
принять как косвенное подтверждение того, что в момент ее написания Высоцкий
считал строфы на лицевой стороне листа законченным текстом, потому-то он и
не перевернул страницу для записи строфы ?8, а записал ее вверху - чтобы
уместить весь текст песни на одной странице.
В общем, и на первой, относительно простой для воспроизведения стадии
создания рукописи "Правды и лжи" остаются нерешенные вопросы (либо же
возникшие из-за неполноты опубликованных данных). Следующий этап - начиная с
11-й строфы черновика - гораздо сложнее для интерпретатора.
* * *
Вначале Высоцкий записывает обрывок строки встречаясь с заведомой
ложью, а затем следует строфа (привожу ее строки в последнем, согласно
чтению Ю. Тырина, варианте)105:
Бродит теперь неподкупная по бездорожью
Из-за своей наготы избегая людей
Люди общаются мило с заведомой ложью
Правда колола глаза и намаялись с ней
Ясно, что первые две строки - продолжение 4-й, т.е. строки 1-2 и 3-4
нужно поменять местами. Позже это и произойдет в правленом беловом
автографе. Но первоначально строфа 11 была записана именно так, и это важно
учесть в попытке определить причину ее появления. Возможно, дело обстояло
следующим образом.
Последние две строки строфы 10 весьма смутны по смыслу: какое все -
чистая правда, и что остальное является ложью, - понять затруднительно.
Разве что так: вывод, сформулированный в первых двух строках ("у чужих
оставаться не надо..."), - это единственная правда, все остальное, что нас
окружает, - ложь. То есть мы постоянно встречаемся с ложью. Такое движение
мысли автора вполне вероятно, ведь мотив встречи имеет важнейшее значение
для этой песни: он породил весь ее сюжет.
Этот момент, на мой взгляд, один из самых интересных в истории создания
"Правды и лжи". К началу текста нас возвращает не только мотив встречи, но и
эпитет заведомой. Согласно словарю, так говорят о каком-то хорошо известном
и несомненном отрицательном явлении (любопытно, что Словарь Ожегова в
качестве примеров приводит словосочетания "заведомый обманщик" и "заведомая
ложь"). Начальные определения лжи (привожу их в порядке появления - по Ю.
Тырину: "Гнусная / грязная / грубая ложь эту правду..."), показывают как то,
что ложь с самого начала откровенна (не скрывает своей сути и, в отличие от
правды, не рядится ни в какие одежки - ни в свои, ни в чужие), так и то, что
никто насчет нее не обманывается (кроме правды, разумеется).
Недаром, между прочим, Высоцкий посвящает одетой правде целых две
строки, сообщая и про красивые одежды, и про то, что правда принарядилась.
Таким образом он закрепляет в нашей памяти этот образ, недвусмысленно
заявляя тему: речь у нас с вами пойдет не о правде и лжи, а о скрытом и
явном. В самом деле, половину места в двух первых строках занимают
определения и дополнения, плотным кольцом окружающие правду ("нежная /
чистая", "красивые одежды", "принарядившись"), с несомненностью
свидетельствуя, что слово правда здесь не имеет значения "того, что
существует в действительности, соответствует реальному положению вещей" или
"полного согласия слова и дела" (а в данном случае - видимого и сущего).
Неслучайно же процитированное мной первое значение слова "правда" в Словаре
Ожегова иллюстрируется примером "Правда глаза колет". Уж по крайней мере в
начале текста - никак не колет, а совсем даже наоборот.
Видимое и сущее с самого начала сюжета совпадают у лжи, а не у правды.
Ложь с первой строфы была заведомой, и неудивительно, что именно этот эпитет
промелькнул в сознании ВВ, тут же сделавшего запись для памяти - встречаясь
с заведомой ложью, - когда он в черновике принимался за 11-ю строфу. Однако,
как мы помним, сама строфа началась не с данного образа.
Хорошо видно, что строфа 10 ("Выход один...") имеет два изъяна. То, что
она выражает результирующий смысл в слишком банальной форме, Высоцкий
заметил не сразу, а когда обратил на это внимание, написал вместо нее строфу
12 ("Часто, разлив по 170 граммов на брата..."). А поначалу ему бросился в
глаза другой дефект строфы 10 - то, что к уже существующим вопросам, на
которые сюжет так и не ответил, она прибавила еще один: если названный вывод
только и является правдой, куда ж остальная-то правда подевалась? И почему?
Движение смысла от строфы 10 к строфе 11 показывает, что в момент
написания вторая строфа являлась продолжением-объяснением первой. То есть
показывает, что в этот момент автора прежде всего заботили проблемы
сюжетостроения.
Трактуя текст "Правды и лжи", Ю. Тырин не принимает во внимание
интересы сюжетного развития, а только - моральную сторону. Ему явно мешает
сюжет: "<...> песня ведь вообще не о персонажах, а о мировоззренческом
понимании правды и лжи с точки зрения этики и морали" (выделено мной. -
Л.Т.). Думаю, именно поэтому, объясняя причины преследования людьми правды,
он игнорирует тот факт, что правда - голая. Причем ВВ настойчиво повторяет
данный мотив, делая его практически главным двигателем этого сюжета. Голая
баба расхаживает по людным местам, возмущая общественные нравы и
общественный порядок. Конечно, это не значит, что Высоцкий против правды.
Как и любой элемент художественного текста, этот мотив рассчитан на
интерпретацию, непрямолинейное толкование. Но прежде его нужно заметить, а
не игнорировать. Так, например, на сюжетный вопрос, почему правда бродит
теперь по бездорожью, есть прямой ответ в сюжете же:
... Из-за своей наготы избегая людей.
Но Ю. Тырин почему-то не хочет принять его во внимание. И, я полагаю,
не случайно, трактуя разбираемую нами 11-ю строфу черновика ("Людям приятно
общаться с заведомой ложью..."), он подменяет заведомую ложь просто ложью,
как будто эпитет несуществен. Однако между понятиями "ложь" и "заведомая
ложь" - огромная разница. Она состоит в том, что просто ложь может быть
всякой - и скрытой, и откровенной, а заведомая ложь - это известная ложь.
Что и делает ее неопасной. (В данном случае я имею в виду не социальный, а
нравственно-психологический аспект. Впрочем, если в реальной жизни встреча с
заведомой ложью и опасна, то обыкновенно не тем, что это ложь, а тем, что
она исходит от сильных мира сего).
И еще один нюанс 11-й строфы черновика должен быть обязательно замечен.
Да, людям приятнее, милее с заведомой ложью, но не они (по крайней мере в
данном фрагменте) выгнали правду - она сама их сторонится. Эту сюжетную
деталь, как и все остальные, нужно интерпретировать, но сначала - допустить
в свое сознание, не сторониться ее.
Из трактовки Ю. Тыриным этой строфы ясно, что он считает основой
данного фрагмента антонимичность понятий "правда" и "ложь", тогда как здесь
важнее эпитеты, придающие индивидуальное звучание эпизоду, в котором, таким
образом, первенствует мотив явственности, очевидности как заведомой лжи, так
и нагой правды. Вряд ли "торопливый отказ автора от контекстной строфы
<...> (с "приятной" ложью)" мог привести к тому, что будущий слушатель
песни лишился ориентира, который помог бы ему понять суть происходящего. В
сознании советского человека, современника Высоцкого, увы, чересчур легко
восстанавливается вся судебно-приговорная линия "Правды и лжи", так что по
оставшимся в тексте деталям: протокол с остальными атрибутами, божбы,
клятвы, рыдания, а затем скитания правды, - аудитория мгновенно понимала всю
цепочку: суд - приговор - тюрьма - ссылка. (Можно только порадоваться, если
окажется, что нашим детям эта сюжетная линия песни совершенно непонятна).
Ю. Тырин вычитывает из строфы 11 смысл: люди предпочитают ложь правде,
потому что с первой приятнее, удобнее и т.п., чем со второй, - полагая его
концептуальным для данного текста и явно осуждая подобную позицию. Раз уж
приходится пускаться в публицистические отступления, то стоит заметить, что
приверженность правде - всегда и во всем - вовсе не безусловно позитивная
жизненная установка. И мнение, что не стоит осложнять жизнь ближних
бездумным говорением правды-матки, совсем не безнравственно. По-моему,
строфа 11 черновика взывает не к восторгу или осуждению, а к пониманию.
Прежде всего - сложности жизни, ее неоднозначности.
Все вышесказанное не дает мне оснований согласиться с Ю. Тыриным,
считащим строфу 11 композиционно важной. Ее появление, повторю, было связано
с попыткой ответить на вопрос, рожденный строфой 10 ("Выход один..."), что,
кстати, в числе прочего, подчеркнуло непригодность 10-й строфы черновика к
роли финальной, на каковую она поначалу предназначалась.
Со строфой 12 ("Часто разлив по 170 граммов...") все ясно: она написана
взамен строфы 10 ("Выход один..."). Так, со второго захода Высоцкий решил
одну из двух главных задач: песня обрела финал106.
Появление строфы 12 "зачеркнуло" в сознании автора строфу 10, но не
строфу 11. Потому она и перекочевала в беловик, став строфой Х107. Которая
действительно вылетела из беловика в связи с заявленным в ней мотивом
бродяжничества, однако не потому, что с удалением строфы VII он повисал в
воздухе (ведь оставалась строфа IX, в которой он тоже есть). А из-за
хронологической неувязки: строфа Х противоречила строфе IX, так как в
девятой "голая правда <...> долго скиталась", а в десятой вдруг
оказывается, что она по-прежнему скитается ("бродит теперь, неподкупная, по
бездорожью").
Но и ложь тоже поставила сюжету подножку: в строфе IX вроде ускакала -
непонятно куда, и вдруг в строфе X ни с того ни с сего и непонятно откуда
объявилась - "легко уживаться с <...> ложью". Таким образом, строфа Х
добавила новые сюжетные проблемы, не разрешив существующих (с учетом этой
строфы, сюжет обрывается тем, что правда "бродит по бездорожью", т.е. в
положение правды эта строфа ничего нового не внесла). Потому ВВ от нее и
отказался. Но вернемся к черновику.
* * *
Записав финальную строфу 12, Высоцкий не остановился. Почему? Потому
что он завершил текст, но не завершил сюжет, который, как мы помним, завис
на том, что правда "долго скиталась" и т.д., а ложь "лошадь украла и
ускакала".
На стадии черновика второй попыткой завершить сюжет стала строфа 13,
содержание которой определенно указывает на ее предполагавшееся место -
вслед за строфой 9: в первой из них "правда <...> долго скиталась", а
во второй "искоренили бродяг". В первой части строфы 13 вроде бы удалось
завершить линию правды:
Искоренили бродяг повсеместно и сплошь.
Осталась ложь, ускакавшая на краденой лошади108. Но окончание строфы:
Выживет милая если окажется правдой
А не окажется - так ее, явную ложь -
стало не завершением сюжетной линии лжи, а вялым, неопределенным, да
практически и несюжетным продолжением линии правды.
Строфа 13 не выполнила своего предназначения. Она оставляет ощущение
заезженной пластинки, которая вертится на одном месте и никак не двинется
дальше. Снова, как и ранее при сочинении этого текста, не хватило сюжетной
энергии на всю строфу.
При ослаблении сюжетной энергии в стихе Высоцкого нарастает
неопределенность высказывания, событийный ряд замещается словоговорением,
смысл которого очень трудно уловить: едва ли не физически чувствуешь, как он
ускользает, не дается в руки. Кстати, по черновику "Правды и лжи" очень
хорошо видно: чтобы поставить сюжетную точку, нужно гораздо больше энергии,
чем для продолжения сюжета.
Теперь ВВ радикально меняет ракурс и решает завершить сюжет не
"бродяжьим" мотивом, а по процессуально-протокольной линии (строфа 14)109.
В расшифровке этой строфы черновика ("Правдин заступник за мздою
пришел...") у публикаторов есть расхождение: один из вариантов Ю. Тырин
читает как "Только и было у пр<авды>", а Вс. Ковтун - "Только и было д
пр". Рукописные буквы у и д могут быть очень похожи, поэтому разночтения
вполне реальны. Если сомнительную букву действительно можно прочесть как у,
нам открывается любопытный исток второй строки строфы про чудака - "Правда,
в речах его - правды на ломаный грош": оказывается, она "выросла" из того
факта, что у правды денег не было расплатиться с адвокатом за его услуги.
Впрочем, оставим эту тему до выяснения разночтений.
Строфа 14 не была завершена, в ней только три строки. Вряд ли возможно
определить наверняка, почему так получилось. Мне кажется, причина та же:
сюжетная точка по-прежнему не давалась автору.
Строфа 15 ("Правдин заступник в суде...") продолжает "судебную" тему.