- Справедливо... - повторила Лжедмитриевна. - У вас, у людей, двойственное мышление: хорошо - нехорошо, справедливо несправедливо... Трудно понять эту двойственность. Хорошо или справедливо то, что разумно. Остального не существует.
- А что разумно?
- То, что рационально.
- Игра словами, - сказал Алексей Палыч. - То, что разумно с одной точки зрения, не разумно с другой. Я помог вам выбраться из воды. Не сделай я этого, поход бы прекратился. Но прекратить поход было главной моей целью. Следовательно, я поступил нерационально и неразумно. Это с вашей точки зрения. Но иначе поступить я не мог, потому что не могу спокойно смотреть, как тонут. Извините, я не в расчете на благодарность. Просто этот пример известен нам обоим.
- А вот я вам благодарна, - заявила Лжедмитриевна. - То есть я хочу сказать, что это чувство нам не известно... Если бы мы могли испытывать подобные чувства, то не посылали бы к вам исследователей.
- Но вы сказали, что благодарны...
- Я сказала... Но это ничего не значит... То есть значит, но только для меня. Простите, я говорю нелогично. Мне кажется... я... волнуюсь.
- Опять эмоция!
- Не знаю. Я работаю по заданию. Я ищу... И мне все время что-то мешает, - сказала Лжедмитриевна, и голос ее звучал замедленно, как у поврежденного магнитофона.
- Что вы ищете? - жестко спросил Алексей Палыч, ибо подумал, что именно так и надо разговаривать с магнитофоном.
"Магнитофон", как ни странно, от этого оживился.
- Это я примерно знаю: страх, смелость, доброта, зависть, сочувствие, любовь, неприязнь - это ваши чувства. Для нас они не существуют: они нелогичны. Нам нужно понять нелогичность ваших чувств. Как ни странно, мы в них нуждаемся.
- Они нелогичны для машины. Правда, машины несовершенной. Можно создать машину, наделенную чувствами. Надеюсь, у человечества хватит ума не докатиться до этого, - заметил Алексей Палыч.
- Мы не машины, - сказала Лжедмитриевна. - Мы с ними только взаимодействуем. Мы мыслим самостоятельно. Но уже давно появилась категория мыслителей, которые мыслят над тем, зачем они вообще мыслят. Тупик. Мышление теряет смысл, так как нет цели. У нас нет болезней, наводнений, войн...
- Уж не за войнами ли вы сюда прибыли? - осведомился Алексей Палыч. - Можем поделиться. Забирайте хоть все.
- У нас не хватает эмоций, - ответила Лжедмитриевна. - У нас не умеют ни сердиться, ни радоваться, ни плакать, ни смеяться. Мы живем слишком спокойно. Даже не слишком - абсолютно спокойно.
- За этим вы сюда и пожаловали?
- В принципе - да. Отдельные наши наблюдатели, правда, у вас заражаются, но нужно разработать метод общего заражения.
- Что-то вроде прививки? - сыронизировал Алексей Палыч, но юмором, видно, планета Лжедмитриевны еще не была заражена.
- Нет, - серьезно ответила она, - одновременное воздействие на всех жителей. Чувства должны проявиться у всех сразу, иначе возникнет неравноценность.
- А вы не боитесь последствий? Если все одновременно, так сказать, прозреют... Взрыв эмоций населения целой планеты... Это, пожалуй, опасно.
- Надо попробовать. От порядка мы уже устали. Установление абсолютного порядка и абсолютной равноценности приведет нас к гибели - это доказано. Отсутствие трудностей вовсе не поддерживает жизнь, оно убивает ее.
- Значит, вам нужны беспорядки... - задумчиво сказал Алексей Палыч. - Ну что ж, тут мы бы могли вам помочь. Кое-что у нас есть: бездельники, жулики, пьяницы, просто хулиганы... Почему вам не пригласить к себе сотню-другую? Из добровольцев, конечно.
- Они будут уничтожены порядком. Нужна одновременность. И потом, нам нужны эмоции, а не хулиганы.
- Я пошутил.
- Я поняла. Вы не обижаетесь, что мне не смешно?
- Мне тоже не смешно, - сказал Алексей Палыч. - Но что же мне остается делать? Вы представляете целую планету, я - сам себя. Вы заботитесь о спасении цивилизации, я - о судьбе нескольких детей. Кстати, при чем тут дети? Почему вы выбрали их для наблюдений?
- Выбирала не я. Считается, что детей легче исследовать.
- Почему?
- Они более открыты, чем взрослые.
- Есть взрослые прозрачнее стекла...
- Да, - согласилась Лжедмитриевна, - такие, например, как вы. Но таких мало.
- Гм... - сказал Алексей Палыч, не зная, считать это комплиментом или оскорблением. Решив пропустить мимо ушей космическую оценку своей личности, он продолжал: - И есть дети скрытные, осторожные. Но откуда вы набрались этой премудрости?
- Я здесь не первая.
Наступило молчание. Лягушки угомонились, только одна продолжала ворковать приглушенным голосом. Возможно, ее головастики никак не могли заснуть и она их убаюкивала.
- У вас лягушки есть? - спросил Алексей Палыч.
- Были. Когда началось упорядочение планеты, они исчезли. Так же как и другие животные.
- Как же вы обходитесь без животных? - изумился Алексей Палыч. Ведь они часть природы.
- Все началось с уничтожения микробов... Потом потянулась цепочка... Если удастся разрушить порядок, животных придется восстанавливать снова. Но где мы возьмем исходных?
- Лягушек мы вам с Борисом наловим, - предложил Алексей Палыч. Давайте только прекратим поход и вернемся.
- Я не могу отдать приказ прекратить поход. Ребята не согласятся ни с того ни с сего. Не могу же я сказать: так хочет Алексей Палыч.
- Но есть какой-то примерный срок?
- Ориентировочный срок две недели. Если, конечно, критическая ситуация не возникнет до этого.
- Критическая ситуация - это обязательно?
- Желательно.
- Не хотите ли вы сами ее создать?
- Теперь, пожалуй, нет.
- Что значит "теперь"?
Лжедмитриевна промолчала.
- Слушайте, - сказал Алексей Палыч, - вы исследуете земную модель. Но ведете вы себя совсем не по-земному. Наш руководитель принял бы все меры для того, чтобы не было никаких критических ситуаций. В этом его главная задача как руководителя. Вы можете гарантировать, что с ними ничего не случится?
- Теперь могу.
- Вы во второй раз говорите "теперь". Разве что-то изменилось?
И на этот раз Лжедмитриевна промолчала.
- Тогда вот что, - заявил Алексей Палыч. - Я хочу вас предупредить. И _тех_, кто нас сейчас слышит. Я собираюсь применить силу. Мне не нравятся эти самые ситуации. Мы с Борисом вас просто свяжем и заставим ребят свернуть по первой встречной дороге. Мне еще не приходилось выкручивать руки женщинам, тем более - инопланетным, но я уже к этому готов.
Лжедмитриевна выслушала эту речь совершенно спокойно.
- Не думайте, что я так уж беззащитна, - сказала она.
- Лучи с неба? - саркастически спросил Алексей Палыч.
- Нет. То, что я не умею плавать - просчет. Об этом забыли потому, что у нас вода под землей. Но кое-что я умею.
- Например, терять нужные карты, - подсказал Алексей Палыч.
"Намека" Лжедмитриевна не поняла или не захотела понять.
- Хорошо, - сказала она, поднимаясь, - вы можете столкнуть этот плот в воду?
- Какое отношение... - начал было Алексей Палыч, но его прервали.
- Никакого. Это к вопросу о моей беззащитности.
Алексей Палыч с сомнением посмотрел на плот, вытащенный на берег наполовину. Затаскивали его всей компанией. Внутренний голос говорил ему, что попытка бессмысленна. Тот же голос, с противоречивостью, свойственной всем внутренним голосам, советовал попробовать.
Алексей Палыч зачем-то откашлялся. Затем зашел с кормы, присел на корточки и просунул ладони под веревки. Резкий рывок. Резкая боль в кистях. Ближайшая лягушка тихонько хихикнула.
"Нужно постепенно, - подумал Алексей Палыч. - Резкий рывок увеличивает инерцию."
Поехали постепенно. И дело как будто пошло. Наметилось какое-то движение вверх. Поддавался плот, совершенно очевидно поддавался! Если раньше коленки Алексея Палыча были на уровне верхних бревен, то теперь они переместились к нижним. Соревнование было почти уже выиграно, но в спине что-то хрустнуло, и Алексей Палыч выпрямился. Почувствовав в ногах некоторое стеснение, он глянул вниз и обнаружил, что голени ноги до половины ушли в мокрый песок. Алексей Палыч не учел принципа относительности движения и не заметил, что перемещался не плот, а он сам.
Песок неохотно выпустил ноги, промокшие сегодня уже во второй раз.
Лжедмитриевна, бесстрастно наблюдавшая за этой борьбой, подошла к плоту. Она легко приподняла край, столкнула плот в воду и тут же вытащила обратно.
- Не так уж просто будет меня связать, - сказала она.
- Я вижу, - согласился Алексей Палыч. - Я забыл, что вы кандидат в мастера спорта. Случайно, не по штанге?
Но сарказмы отлетали от "мадам", как шарики от ракетки.
- Алексей Палыч, - сказала она, - не нужно меня связывать. Вы только поставите себя в неловкое положение. Дело не в том, кто кого сильнее. Хотите, я даже не буду сопротивляться? Но посудите сами группа идет в поход с руководителем, которого она хорошо знает...
- Очень хорошо... - язвительно заметил Алексей Палыч, присаживаясь на колоду, развязывая шнурки и стаскивая кеды.
- Так ребята, во всяком случае, думают. По дороге к ним присоединяются двое незнакомых. Они пытаются помешать походу и нападают на руководителя. Да еще хотят заставить куда-то свернуть и нарушить девиз. На чьей стороне будут ребята? Или их вы тоже будете связывать?
- Отстаньте вы от меня! - сказал Алексей Палыч, вытряхивая песок из обуви.
- Мне кажется, я объяснила логично.
- И рационально, а также разумно, - заметил Алексей Палыч, стаскивая промокшие носки. Несмотря на теплую воду, песок был холодным, и песчинки неприятно терли озябшую кожу.
Лжедмитриевна, словно Алексей Палыч был ей что-то должен, снова присела рядом с ним и спросила как ни в чем не бывало:
- Алексей Палыч, мне кажется, что вы сейчас сердитесь. Скажите, что вы при этом испытываете? Это неприятное состояние?
- Я не кролик! Нечего меня исследовать! - заявил Алексей Палыч. Да и вообще - зачем вы пришли на берег? Я вас не звал.
- Я хотела вас успокоить.
- Вам же нужны эмоции...
- Мне кажется, что вы испытываете сейчас неприятное состояние. Это отрицательная эмоция? Как сделать ее положительной?
- С чего это вы вдруг стали обо мне беспокоиться?
- Мне кажется, что я должна это сделать.
- У нас есть поговорка: если кажется - перекрестись.
- Это как?
Алексей Палыч показал. Лжедмитриевна повторила.
- Помогло? - спросила она.
Алексей Палыч, хоть и продолжал потихоньку кипеть, не мог не улыбнуться.
- Помогло! - обрадовалась Лжедмитриевна.
- Идемте спать, - сказал Алексей Палыч.
Когда Алексей Палыч вернулся на стоянку, небо над головой уже начало заметно светлеть. Понимая, что сегодня вряд ли удастся заснуть, он все же залез в чехол и начал елозить ногами, пытаясь согреть одну ступню о другую.
ПЕРЕПРАВА
Утром разбудил всех Веник.
Он носился между палатками и лаял негодующе, с подвыванием, словно жаловался. Собрав достаточное количество зрителей, он храбро отбежал метров на двадцать от стоянки и взвыл.
Весь этот гнев был обращен против лосихи. Она стояла неподалеку от палаток, нюхала воздух и спокойно слушала собачью ругань. А Веник бушевал. Чувства, самые разнообразные, в нем не умещались: он побаивался крупного зверя, но притворялся хр-р-рабрецом; ему одновременно хотелось и броситься в атаку и укрыться за хозяйскими спинами. Но главным чувством, которое им сейчас владело, была ревность. Больше всего Веник боялся, чтобы хозяева не приняли этого зверя в свою компанию: он прекрасно понимал, сколько каши может съесть такое чудовище.
Валентина достала кусочек печенья и медленно двинулась к лосихе с протянутой рукой. Веник прямо-таки взорвался от возмущения. Теперь он лаял поочередно то на лосиху, то на Валентину и даже подпрыгнул, пытаясь выхватить печенье. Сделал он это, конечно, не из жадности, а просто в воспитательных целях.
Лосиха запрядала ушами, с отвращением потрясла головой: шумная компания ей надоела. Она развернулась и плавной рысью удалилась в сторону леса. Веник преследовал ее, держась на разумном расстоянии.
Далеко в лес он не пошел и скоро вернулся. Совершив возле рюкзака с продуктами круг победителя, Веник лизнул его и улегся рядом.
- У лося самое вкусное - язык и губы, - сообщил Шурик.
- А ты ел?
- Читал.
- Молодец, - сказал Стасик. - Когда продукты кончатся, будешь нам рассказывать вместо обеда. Елена Дмитна, после завтрака переправляемся?
- У тебя есть другие предложения?
- Нет.
- Тогда не спрашивай.
- Я в смысле переправы. Кто первый, кто последний...
- Решайте.
Стасик вздохнул. Ему не хотелось слишком много командовать. Могла бы и руководительница немного поруководить. Но видно, таков был ее стиль - полная самостоятельность.
После завтрака, мытья посуды и сборов начали составлять экипажи. Всем хотелось попасть в первый рейс. По этому поводу немного пошумели, но Стасик заявил:
- Вот что, дети мои. Так не пойдет. Вы сами выбрали меня, даже тайным голосованием...
- Все шесть голосов... - подтвердил Шурик. - Не такое уж и тайное это голосование.
- Можешь не намекать. Если я согласен быть заместителем, то почему я должен голосовать против себя?
- Логично, - сказала Лжедмитриевна.
- Я тоже так думаю, - согласился Стасик. - Если я не подхожу, то назначайте любого другого. Но в таких делах, как на корабле, командовать должен один человек.
- Ты, - сказал Шурик, но в тоне его чувствовалось сопротивление.
- Хочешь, чтобы ты? - спросил Стасик.
- Не хочу, я малограмотный.
- Тогда временно заткнись. Кто у нас плохо плавает? - Взгляд Стасика откровенно уперся в Алексея Палыча.
- В каком смысле? - спросил Алексей Палыч.
- Ну, с середины вы доплывете?
- А зачем?
- На всякий случай.
- Давайте лучше без случаев. Пускай помедленней, но осторожнее.
- Вы что, боитесь, Алексей Палыч?
- Не за себя.
- Тогда все в порядке, - сказал Стасик. - Остальные плавать умеют, водоворотов нет, шторма - тоже, вода теплая. Переворачиваться необязательно.
- В-в-ветерок... - сказал Чижик.
- Встречный. Легче будет гнать плот обратно. Первыми поплывут: я, Шурик и Чижик. Заберем два рюкзака. Чижик пригонит плот обратно. Кто у нас самый толстый? Валентина? Поплывешь вторым рейсом с Чижиком и Геной: они самые тощие.
- Почему это я толстая! - возмутилась Валентина.
- Не знаю, - отрезал Стасик, - спроси у мамы.
- Нахал!
- Оскорбление при исполнении... - сказал Стасик.
За Валентину вступилась Мартышка: все-таки они были из одной стаи и принадлежали к лучшей половине человечества.
- Ты сам оскорбляешь, - сказала она. - Взялся командовать командуй без глупых шуток.
Но, как было сказано, Стасика не зря выбрали заместителем. Он и сам уже понял, что заехал не туда и минута для шуток выбрана не самая подходящая.
- Приношу глубокие извинения, - сказал он. - С искренним уважением... Значит, Валентина переправляется с Геной и Чижиком. Плот обратно перегоняет Гена. Он забирает Алексея Палыча и Бориса. Борис, ты сможешь перегнать плот?
- Смогу.
- Гут, как говорят у нас в Японии. Борис забирает Елену Дмитриевну, Март... прошу прощения, Марину, Веника и остальное барахло. При переправе верхнюю одежду всем снять, нижнюю оставить. Кто против, прошу поднять руки.
Ребята принялись переносить имущество к плоту.
- А почему у меня такой тяжелый рюкзак? - застонала Валентина. Шурик, ты камней наложил? Опять твои дурацкие шутки?
- Почему - я? - обиделся Шурик.
- Потому, что на сборе - ты.
- Это я, - сказала Лжедмитриевна. - Я решила переложить все продукты в один рюкзак. Валентине будет легче контролировать расход. Но понесу рюкзак я. Есть возражения?
Возражений не было.
Сегодня на озере дул ветерок. Легкая волна чмокала о бревна плота. Расстояние до противоположного берега за ночь слегка увеличилось - так показалось Алексею Палычу. Предстоящей переправы он особенно не опасался: плот был сделан надежно, да и ребята выглядели уверенно. Если кому и надо было волноваться, то это Лжедмитриевне. Но по виду ее понять ничего было нельзя - спокойная, как обычно, сдержанная, как всегда. Было в ней все-таки что-то от машины. Даже глаза, довольно красивые с человеческой точки зрения глаза, смотрели сейчас пристально и бесстрастно, словно два объектива.
"Неужели они ничего не замечают?" - подумал он про ребят.
Нет, ничего они не замечали. Для них Лжедмитриевна была такой, какой они ее видели, а не такой, какой ее знали Борис и Алексей Палыч.
Подошел Борис.
- Алексей Палыч, я с ней поплыву... Столкнуть ее, что ли?
- Как бы она тебя не столкнула, - сказал Алексей Палыч, вспомнив вечерние упражнения возле плота. - Да и за что ее топить?
- Как за что?!
- Да вот так. Объясни мне толком, что она такого сделала?
- А мазь?..
- Не доказано.
- Спички...
- Не доказано.
- Карта...
- Все это только предположения. Мы никак не можем избавиться от того, что знаем о ней. А ты попробуй взглянуть со стороны. Поход проходит нормально. Все сыты, здоровы, обуты, одеты. Даже нас с тобой приняли в компанию, хотя мы им совсем ни к чему. Переправа через озеро... Ну что ж, не такое это страшное событие, для ребят - даже интересно. Но если забыть обо всем этом... Ты бы смог смотреть, как она тонет? Она ведь живая!
- Я и не собирался ее топить по-настоящему. Просто я думаю: если начнет тонуть, ее "отзовут"...
- Я в этом не уверен, - вздохнул Алексей Палыч. - Другой метод... Видно, Боря, нам с тобой терпеть до конца. Только не знаю, когда и каким будет этот конец. Пойдем, поможем столкнуть плот.
Когда первая тройка уселась на плот и их оттолкнули от берега, оказалось, что волна, хоть и мелкая, заплескивает плот брызгами. Пришлось вернуться. Нарубили лапника, настлали, чтобы рюкзаки и одежда лежали повыше. О себе ребята уже не думали: все равно быть мокрыми.
Взяв по одному веслу, Стасик и Чижик гребли с обоих бортов. Встать было нельзя, гребли сидя. Плот удалялся от берега медленно. Шурик, на которого брызги попадали еще и с весел, сидел, обхватив голые плечи руками, и "продавал дрожжи", несмотря на ярко светившее солнце.
Алексей Палыч видел, как уменьшаются постепенно фигурки ребят, словно растворяются в озере. Сейчас затея с переправой уже не казалась ему такой безопасной.
- Надо было взять с собой надувные пояса, - сказал он, глядя между Борисом и Лжедмитриевной.
"Мадам" не откликнулась. Алексей Палыч мысленно сплюнул: совет был столь же мудр, сколь и бесполезен.
- Боря, - сказала Марина-Мартышка, - мы с тобой переправляемся вместе. Если я упаду в воду, ты меня будешь спасать?
- А ты меня?
- Буду, если попросишь. Но ведь всегда мальчики спасают девочек.
- Где это написано?
- Нигде. И так ясно.
- Мне не ясно. Ты меня не спасай, лучше сама спасайся. Я как-нибудь доплыву.
- А если у меня будет судорога?
Борис вздохнул вздохом совсем не детским. Но Мартышка вовсе не обиделась на Борисову холодность. Наоборот, она была довольна. На сей раз разговор с Борисом получился чудовищно длинным, и в этом заключалась ее очередная победа.
Труднее всего оказалось перегонять плот обратно. Чижик греб один, и ему приходилось все время переносить весло с борта на борт. После нескольких гребков с одной стороны плот начинало разворачивать, и его постоянно приходилось утихомиривать. Если бы не попутный ветер, то справиться одному было бы невозможно.
Плот уткнулся в песок возле берега.
- Ну как там? - спросил Алексей Палыч, отмечая про себя, что этот вопрос должна была задать Лжедмитриевна.
- П-п-порядок... - отозвался Чижик.
На плот положили еще два рюкзака. Валентина, Гена и Чижик отплыли.
Веник, видя, как постепенно, но неотвратимо уменьшается число хозяев, начал тревожиться. Он шастал по берегу, обнюхивал следы ушедших и, вытянув морду, ловил запахи с озера. Те, кто полагают, что собаки не умеют считать, напрасно так полагают. Собаки складывают не безликие числа, а запахи. Так же они и вычитают. Веник, например, абсолютно точно установил, что на пять родных запахов стало меньше, и прекрасно понял, куда они удалились. Он даже зашел по свои четыре колена в воду и тявкнул неодобрительно. Затем, вспомнив кое-что, вернулся на берег, подошел к Лжедмитриевне и обнюхал лежавший у ее ног рюкзак с продуктами. Убедившись, что главный запах пока не уплыл, Веник улегся возле него, и вид его, крайне решительный, недвусмысленно говорил: "Только через мой труп"...
Алексей Палыч и Борис отправились третьим рейсом вместе с Геной.
Борис и Гена гребли. Алексей Палыч сидел пассажиром. Вода хлюпала между бревнами, даже сквозь подстилку чувствовалось, как они шевелились. Алексей Палыч смотрел на удаляющийся берег, на уменьшающиеся фигуры Лжедмитриевны и Марины. Он очень ясно представлял сейчас себя - торчащее над водой полураздетое существо с заросшим подбородком и тощей грудью. Очки в этой ситуации его никак не украшали, а, наоборот, делали еще более нелепым и неуместным.
Алексей Палыч представил себе, что его в данную минуту видит жена или кто-нибудь из кулеминских знакомых, и поежился. Они бы его не признали: положительный и скромный, деликатный и аккуратный, известный всему Кулеминску учитель болтался в жалком виде на жалком плоту, словно потерпевший кораблекрушение или еще похуже того.
Лжедмитриевна и Марина стали совсем маленькими, а Веник, тот вообще слился с берегом.
"Вот в чем выход! - подумал Алексей Палыч. - Нужно было забрать Марину, а Лжедмитриевну оставить. И никаких насилий и утоплений... Хотя нет, за ней все равно бы вернулись... Господи, чем же занята моя голова! В школе идут экзамены... директор волнуется... жена беспокоится. Мать Бориса уже, наверное, скандалит в моем доме, получив телеграмму... Чего ради? Ради этих ребят? Да пожалуй, в этом и только в этом наше оправдание. Перед кем оправдаться - найдется, а вот чем?.."
Плот уткнулся в берег. Гена соскочил.
Алексей Палыч тоже хотел спрыгнуть бодро, по-спортивному, но в очередной раз ощутил, что сорок пять - это не пятнадцать. Он сидел на полусогнутых ногах, они затекли и распрямляться не слишком торопились.
- Алексей Палыч, давайте "пушку", сейчас мы вас отогреем! крикнул Стасик.
- А почему, собственно, меня? - спросил Алексей Палыч, хрустя коленками. - Я как все. Мне не нужно никаких привилегий.
- Ну, все и погреются, - тактично заметил Стасик. - Борис, гони плот обратно. Да не забудьте Веника.
Не очень-то хотелось Борису перевозить своего врага и липучую Мартышку, но возражать он не стал: дело есть дело, а переживания его никому не интересны. Да и опять же - не объяснишь эти переживания, такая уж пошла полоса жизни.
Все же разговаривать с Лжедмитриевной он не был обязан.
- Я тоже буду грести? - спросила Мартышка. - Или Елена Дмитриевна?
- Бери весло.
- Какой ты суровый, Боря, - протянула Мартышка. - Просто настоящий капитан.
Уважения в ее словах было ноль целых и ноль десятых. У девочек, которым перевалило за шестнадцать, это называется кокетством. Марине еще не перевалило, но кокетничать она умела уже с семи.
Лжедмитриевна была все так же бесстрастна, как судья. Не спортивный судья, разумеется, а тот, который присуждает кого-нибудь к чему-нибудь.
Веник, решив, что его бросают, зарыдал. Собаки тоже умеют плакать. Некоторые собаки, как и некоторые люди, делают это молча. Но Веник был не из таких.
"Ай-ай-ай... - причитал он, - ай-ай..."
В его голосе было столько обиды и жалости к самому себе, что никакого перевода не требовалось. Когда Лжедмитриевна перенесла на плот рюкзак с продуктами, вопли Веника стали еще тоньше, пока не перешли в область ультразвука. Теперь он кричал неслышимым криком, только нижняя его челюсть мелко дрожала.
- Веничек, - сказала Мартышка, уже и сама готовая пустить слезу, - неужели ты думаешь, что мы тебя бросим? Иди ко мне.
Веник заметался у края воды, шагнул вперед, покачался, примериваясь, и прыгнул на плот. Для собаки это был храбрый поступок. Примерно такой же, как для человека, впервые прыгнувшего с парашютом.
Когда все уселись, а Веник улегся на куртке Мартышки, Борис оттолкнулся веслом от берега.
Мартышка гребла довольно сносно, если не считать того, что весло часто выворачивалось в ее руках и поливало пассажиров прохладной водой. Лжедмитриевна принимала это с обычным своим спокойствием. Борис негодовал, но молчал, понимая, что сейчас ничего не исправишь.
Они уже доплыли до половины озера, уже хорошо различали ребят и Алексея Палыча, стоящих на берегу. Даже Веник поднял морду и начал нюхать ветер, почуяв что-то знакомое...
Волны чмокали возле носа плота; весла расплескивали воду; все это были постоянные и привычные звуки...
И вдруг Борис услышал посторонний шумный всплеск, будто кто-то плюхнулся в воду. Он повернул голову и увидел, что это не кто-то, а что-то.
Он еще успел увидеть зеленый бок рюкзака, никель пряжек, строчки на лямках - все это отпечаталось в его глазах с необычной четкостью. Рюкзак погружался не торопясь, но неуклонно, неотвратимо.
Это был рюкзак с продуктами.
Говорят, что в критическом состоянии организм человека как бы взрывается изнутри - быстрее начинает двигаться кровь, мышцы на время приобретают необычную силу, легче переносится боль; но главное ускоряется мысль, решения принимаются почти мгновенно. Организм выбрасывает наружу резервы, скрытые в его кладовых. Так, например, рождаются рекорды, подвиги.
Борис ни о чем не успел подумать, как очутился в воде.
Перед этим он смог заметить, что Лжедмитриевна сидит в позе истукана и провожает тонущий рюкзак своим рыбьим взглядом. Увидел округлившиеся глаза Мартышки и рот, открытый для того, чтобы что-то сказать. Успел осознать - не подумать, не рассудить, не рассчитать, что перебежать на другой борт нельзя: плот может сильно накрениться и тогда с него посыплется в воду и все остальное. Весь этот всплеск информации и решение длились меньше секунды.
- А что разумно?
- То, что рационально.
- Игра словами, - сказал Алексей Палыч. - То, что разумно с одной точки зрения, не разумно с другой. Я помог вам выбраться из воды. Не сделай я этого, поход бы прекратился. Но прекратить поход было главной моей целью. Следовательно, я поступил нерационально и неразумно. Это с вашей точки зрения. Но иначе поступить я не мог, потому что не могу спокойно смотреть, как тонут. Извините, я не в расчете на благодарность. Просто этот пример известен нам обоим.
- А вот я вам благодарна, - заявила Лжедмитриевна. - То есть я хочу сказать, что это чувство нам не известно... Если бы мы могли испытывать подобные чувства, то не посылали бы к вам исследователей.
- Но вы сказали, что благодарны...
- Я сказала... Но это ничего не значит... То есть значит, но только для меня. Простите, я говорю нелогично. Мне кажется... я... волнуюсь.
- Опять эмоция!
- Не знаю. Я работаю по заданию. Я ищу... И мне все время что-то мешает, - сказала Лжедмитриевна, и голос ее звучал замедленно, как у поврежденного магнитофона.
- Что вы ищете? - жестко спросил Алексей Палыч, ибо подумал, что именно так и надо разговаривать с магнитофоном.
"Магнитофон", как ни странно, от этого оживился.
- Это я примерно знаю: страх, смелость, доброта, зависть, сочувствие, любовь, неприязнь - это ваши чувства. Для нас они не существуют: они нелогичны. Нам нужно понять нелогичность ваших чувств. Как ни странно, мы в них нуждаемся.
- Они нелогичны для машины. Правда, машины несовершенной. Можно создать машину, наделенную чувствами. Надеюсь, у человечества хватит ума не докатиться до этого, - заметил Алексей Палыч.
- Мы не машины, - сказала Лжедмитриевна. - Мы с ними только взаимодействуем. Мы мыслим самостоятельно. Но уже давно появилась категория мыслителей, которые мыслят над тем, зачем они вообще мыслят. Тупик. Мышление теряет смысл, так как нет цели. У нас нет болезней, наводнений, войн...
- Уж не за войнами ли вы сюда прибыли? - осведомился Алексей Палыч. - Можем поделиться. Забирайте хоть все.
- У нас не хватает эмоций, - ответила Лжедмитриевна. - У нас не умеют ни сердиться, ни радоваться, ни плакать, ни смеяться. Мы живем слишком спокойно. Даже не слишком - абсолютно спокойно.
- За этим вы сюда и пожаловали?
- В принципе - да. Отдельные наши наблюдатели, правда, у вас заражаются, но нужно разработать метод общего заражения.
- Что-то вроде прививки? - сыронизировал Алексей Палыч, но юмором, видно, планета Лжедмитриевны еще не была заражена.
- Нет, - серьезно ответила она, - одновременное воздействие на всех жителей. Чувства должны проявиться у всех сразу, иначе возникнет неравноценность.
- А вы не боитесь последствий? Если все одновременно, так сказать, прозреют... Взрыв эмоций населения целой планеты... Это, пожалуй, опасно.
- Надо попробовать. От порядка мы уже устали. Установление абсолютного порядка и абсолютной равноценности приведет нас к гибели - это доказано. Отсутствие трудностей вовсе не поддерживает жизнь, оно убивает ее.
- Значит, вам нужны беспорядки... - задумчиво сказал Алексей Палыч. - Ну что ж, тут мы бы могли вам помочь. Кое-что у нас есть: бездельники, жулики, пьяницы, просто хулиганы... Почему вам не пригласить к себе сотню-другую? Из добровольцев, конечно.
- Они будут уничтожены порядком. Нужна одновременность. И потом, нам нужны эмоции, а не хулиганы.
- Я пошутил.
- Я поняла. Вы не обижаетесь, что мне не смешно?
- Мне тоже не смешно, - сказал Алексей Палыч. - Но что же мне остается делать? Вы представляете целую планету, я - сам себя. Вы заботитесь о спасении цивилизации, я - о судьбе нескольких детей. Кстати, при чем тут дети? Почему вы выбрали их для наблюдений?
- Выбирала не я. Считается, что детей легче исследовать.
- Почему?
- Они более открыты, чем взрослые.
- Есть взрослые прозрачнее стекла...
- Да, - согласилась Лжедмитриевна, - такие, например, как вы. Но таких мало.
- Гм... - сказал Алексей Палыч, не зная, считать это комплиментом или оскорблением. Решив пропустить мимо ушей космическую оценку своей личности, он продолжал: - И есть дети скрытные, осторожные. Но откуда вы набрались этой премудрости?
- Я здесь не первая.
Наступило молчание. Лягушки угомонились, только одна продолжала ворковать приглушенным голосом. Возможно, ее головастики никак не могли заснуть и она их убаюкивала.
- У вас лягушки есть? - спросил Алексей Палыч.
- Были. Когда началось упорядочение планеты, они исчезли. Так же как и другие животные.
- Как же вы обходитесь без животных? - изумился Алексей Палыч. Ведь они часть природы.
- Все началось с уничтожения микробов... Потом потянулась цепочка... Если удастся разрушить порядок, животных придется восстанавливать снова. Но где мы возьмем исходных?
- Лягушек мы вам с Борисом наловим, - предложил Алексей Палыч. Давайте только прекратим поход и вернемся.
- Я не могу отдать приказ прекратить поход. Ребята не согласятся ни с того ни с сего. Не могу же я сказать: так хочет Алексей Палыч.
- Но есть какой-то примерный срок?
- Ориентировочный срок две недели. Если, конечно, критическая ситуация не возникнет до этого.
- Критическая ситуация - это обязательно?
- Желательно.
- Не хотите ли вы сами ее создать?
- Теперь, пожалуй, нет.
- Что значит "теперь"?
Лжедмитриевна промолчала.
- Слушайте, - сказал Алексей Палыч, - вы исследуете земную модель. Но ведете вы себя совсем не по-земному. Наш руководитель принял бы все меры для того, чтобы не было никаких критических ситуаций. В этом его главная задача как руководителя. Вы можете гарантировать, что с ними ничего не случится?
- Теперь могу.
- Вы во второй раз говорите "теперь". Разве что-то изменилось?
И на этот раз Лжедмитриевна промолчала.
- Тогда вот что, - заявил Алексей Палыч. - Я хочу вас предупредить. И _тех_, кто нас сейчас слышит. Я собираюсь применить силу. Мне не нравятся эти самые ситуации. Мы с Борисом вас просто свяжем и заставим ребят свернуть по первой встречной дороге. Мне еще не приходилось выкручивать руки женщинам, тем более - инопланетным, но я уже к этому готов.
Лжедмитриевна выслушала эту речь совершенно спокойно.
- Не думайте, что я так уж беззащитна, - сказала она.
- Лучи с неба? - саркастически спросил Алексей Палыч.
- Нет. То, что я не умею плавать - просчет. Об этом забыли потому, что у нас вода под землей. Но кое-что я умею.
- Например, терять нужные карты, - подсказал Алексей Палыч.
"Намека" Лжедмитриевна не поняла или не захотела понять.
- Хорошо, - сказала она, поднимаясь, - вы можете столкнуть этот плот в воду?
- Какое отношение... - начал было Алексей Палыч, но его прервали.
- Никакого. Это к вопросу о моей беззащитности.
Алексей Палыч с сомнением посмотрел на плот, вытащенный на берег наполовину. Затаскивали его всей компанией. Внутренний голос говорил ему, что попытка бессмысленна. Тот же голос, с противоречивостью, свойственной всем внутренним голосам, советовал попробовать.
Алексей Палыч зачем-то откашлялся. Затем зашел с кормы, присел на корточки и просунул ладони под веревки. Резкий рывок. Резкая боль в кистях. Ближайшая лягушка тихонько хихикнула.
"Нужно постепенно, - подумал Алексей Палыч. - Резкий рывок увеличивает инерцию."
Поехали постепенно. И дело как будто пошло. Наметилось какое-то движение вверх. Поддавался плот, совершенно очевидно поддавался! Если раньше коленки Алексея Палыча были на уровне верхних бревен, то теперь они переместились к нижним. Соревнование было почти уже выиграно, но в спине что-то хрустнуло, и Алексей Палыч выпрямился. Почувствовав в ногах некоторое стеснение, он глянул вниз и обнаружил, что голени ноги до половины ушли в мокрый песок. Алексей Палыч не учел принципа относительности движения и не заметил, что перемещался не плот, а он сам.
Песок неохотно выпустил ноги, промокшие сегодня уже во второй раз.
Лжедмитриевна, бесстрастно наблюдавшая за этой борьбой, подошла к плоту. Она легко приподняла край, столкнула плот в воду и тут же вытащила обратно.
- Не так уж просто будет меня связать, - сказала она.
- Я вижу, - согласился Алексей Палыч. - Я забыл, что вы кандидат в мастера спорта. Случайно, не по штанге?
Но сарказмы отлетали от "мадам", как шарики от ракетки.
- Алексей Палыч, - сказала она, - не нужно меня связывать. Вы только поставите себя в неловкое положение. Дело не в том, кто кого сильнее. Хотите, я даже не буду сопротивляться? Но посудите сами группа идет в поход с руководителем, которого она хорошо знает...
- Очень хорошо... - язвительно заметил Алексей Палыч, присаживаясь на колоду, развязывая шнурки и стаскивая кеды.
- Так ребята, во всяком случае, думают. По дороге к ним присоединяются двое незнакомых. Они пытаются помешать походу и нападают на руководителя. Да еще хотят заставить куда-то свернуть и нарушить девиз. На чьей стороне будут ребята? Или их вы тоже будете связывать?
- Отстаньте вы от меня! - сказал Алексей Палыч, вытряхивая песок из обуви.
- Мне кажется, я объяснила логично.
- И рационально, а также разумно, - заметил Алексей Палыч, стаскивая промокшие носки. Несмотря на теплую воду, песок был холодным, и песчинки неприятно терли озябшую кожу.
Лжедмитриевна, словно Алексей Палыч был ей что-то должен, снова присела рядом с ним и спросила как ни в чем не бывало:
- Алексей Палыч, мне кажется, что вы сейчас сердитесь. Скажите, что вы при этом испытываете? Это неприятное состояние?
- Я не кролик! Нечего меня исследовать! - заявил Алексей Палыч. Да и вообще - зачем вы пришли на берег? Я вас не звал.
- Я хотела вас успокоить.
- Вам же нужны эмоции...
- Мне кажется, что вы испытываете сейчас неприятное состояние. Это отрицательная эмоция? Как сделать ее положительной?
- С чего это вы вдруг стали обо мне беспокоиться?
- Мне кажется, что я должна это сделать.
- У нас есть поговорка: если кажется - перекрестись.
- Это как?
Алексей Палыч показал. Лжедмитриевна повторила.
- Помогло? - спросила она.
Алексей Палыч, хоть и продолжал потихоньку кипеть, не мог не улыбнуться.
- Помогло! - обрадовалась Лжедмитриевна.
- Идемте спать, - сказал Алексей Палыч.
Когда Алексей Палыч вернулся на стоянку, небо над головой уже начало заметно светлеть. Понимая, что сегодня вряд ли удастся заснуть, он все же залез в чехол и начал елозить ногами, пытаясь согреть одну ступню о другую.
ПЕРЕПРАВА
Утром разбудил всех Веник.
Он носился между палатками и лаял негодующе, с подвыванием, словно жаловался. Собрав достаточное количество зрителей, он храбро отбежал метров на двадцать от стоянки и взвыл.
Весь этот гнев был обращен против лосихи. Она стояла неподалеку от палаток, нюхала воздух и спокойно слушала собачью ругань. А Веник бушевал. Чувства, самые разнообразные, в нем не умещались: он побаивался крупного зверя, но притворялся хр-р-рабрецом; ему одновременно хотелось и броситься в атаку и укрыться за хозяйскими спинами. Но главным чувством, которое им сейчас владело, была ревность. Больше всего Веник боялся, чтобы хозяева не приняли этого зверя в свою компанию: он прекрасно понимал, сколько каши может съесть такое чудовище.
Валентина достала кусочек печенья и медленно двинулась к лосихе с протянутой рукой. Веник прямо-таки взорвался от возмущения. Теперь он лаял поочередно то на лосиху, то на Валентину и даже подпрыгнул, пытаясь выхватить печенье. Сделал он это, конечно, не из жадности, а просто в воспитательных целях.
Лосиха запрядала ушами, с отвращением потрясла головой: шумная компания ей надоела. Она развернулась и плавной рысью удалилась в сторону леса. Веник преследовал ее, держась на разумном расстоянии.
Далеко в лес он не пошел и скоро вернулся. Совершив возле рюкзака с продуктами круг победителя, Веник лизнул его и улегся рядом.
- У лося самое вкусное - язык и губы, - сообщил Шурик.
- А ты ел?
- Читал.
- Молодец, - сказал Стасик. - Когда продукты кончатся, будешь нам рассказывать вместо обеда. Елена Дмитна, после завтрака переправляемся?
- У тебя есть другие предложения?
- Нет.
- Тогда не спрашивай.
- Я в смысле переправы. Кто первый, кто последний...
- Решайте.
Стасик вздохнул. Ему не хотелось слишком много командовать. Могла бы и руководительница немного поруководить. Но видно, таков был ее стиль - полная самостоятельность.
После завтрака, мытья посуды и сборов начали составлять экипажи. Всем хотелось попасть в первый рейс. По этому поводу немного пошумели, но Стасик заявил:
- Вот что, дети мои. Так не пойдет. Вы сами выбрали меня, даже тайным голосованием...
- Все шесть голосов... - подтвердил Шурик. - Не такое уж и тайное это голосование.
- Можешь не намекать. Если я согласен быть заместителем, то почему я должен голосовать против себя?
- Логично, - сказала Лжедмитриевна.
- Я тоже так думаю, - согласился Стасик. - Если я не подхожу, то назначайте любого другого. Но в таких делах, как на корабле, командовать должен один человек.
- Ты, - сказал Шурик, но в тоне его чувствовалось сопротивление.
- Хочешь, чтобы ты? - спросил Стасик.
- Не хочу, я малограмотный.
- Тогда временно заткнись. Кто у нас плохо плавает? - Взгляд Стасика откровенно уперся в Алексея Палыча.
- В каком смысле? - спросил Алексей Палыч.
- Ну, с середины вы доплывете?
- А зачем?
- На всякий случай.
- Давайте лучше без случаев. Пускай помедленней, но осторожнее.
- Вы что, боитесь, Алексей Палыч?
- Не за себя.
- Тогда все в порядке, - сказал Стасик. - Остальные плавать умеют, водоворотов нет, шторма - тоже, вода теплая. Переворачиваться необязательно.
- В-в-ветерок... - сказал Чижик.
- Встречный. Легче будет гнать плот обратно. Первыми поплывут: я, Шурик и Чижик. Заберем два рюкзака. Чижик пригонит плот обратно. Кто у нас самый толстый? Валентина? Поплывешь вторым рейсом с Чижиком и Геной: они самые тощие.
- Почему это я толстая! - возмутилась Валентина.
- Не знаю, - отрезал Стасик, - спроси у мамы.
- Нахал!
- Оскорбление при исполнении... - сказал Стасик.
За Валентину вступилась Мартышка: все-таки они были из одной стаи и принадлежали к лучшей половине человечества.
- Ты сам оскорбляешь, - сказала она. - Взялся командовать командуй без глупых шуток.
Но, как было сказано, Стасика не зря выбрали заместителем. Он и сам уже понял, что заехал не туда и минута для шуток выбрана не самая подходящая.
- Приношу глубокие извинения, - сказал он. - С искренним уважением... Значит, Валентина переправляется с Геной и Чижиком. Плот обратно перегоняет Гена. Он забирает Алексея Палыча и Бориса. Борис, ты сможешь перегнать плот?
- Смогу.
- Гут, как говорят у нас в Японии. Борис забирает Елену Дмитриевну, Март... прошу прощения, Марину, Веника и остальное барахло. При переправе верхнюю одежду всем снять, нижнюю оставить. Кто против, прошу поднять руки.
Ребята принялись переносить имущество к плоту.
- А почему у меня такой тяжелый рюкзак? - застонала Валентина. Шурик, ты камней наложил? Опять твои дурацкие шутки?
- Почему - я? - обиделся Шурик.
- Потому, что на сборе - ты.
- Это я, - сказала Лжедмитриевна. - Я решила переложить все продукты в один рюкзак. Валентине будет легче контролировать расход. Но понесу рюкзак я. Есть возражения?
Возражений не было.
Сегодня на озере дул ветерок. Легкая волна чмокала о бревна плота. Расстояние до противоположного берега за ночь слегка увеличилось - так показалось Алексею Палычу. Предстоящей переправы он особенно не опасался: плот был сделан надежно, да и ребята выглядели уверенно. Если кому и надо было волноваться, то это Лжедмитриевне. Но по виду ее понять ничего было нельзя - спокойная, как обычно, сдержанная, как всегда. Было в ней все-таки что-то от машины. Даже глаза, довольно красивые с человеческой точки зрения глаза, смотрели сейчас пристально и бесстрастно, словно два объектива.
"Неужели они ничего не замечают?" - подумал он про ребят.
Нет, ничего они не замечали. Для них Лжедмитриевна была такой, какой они ее видели, а не такой, какой ее знали Борис и Алексей Палыч.
Подошел Борис.
- Алексей Палыч, я с ней поплыву... Столкнуть ее, что ли?
- Как бы она тебя не столкнула, - сказал Алексей Палыч, вспомнив вечерние упражнения возле плота. - Да и за что ее топить?
- Как за что?!
- Да вот так. Объясни мне толком, что она такого сделала?
- А мазь?..
- Не доказано.
- Спички...
- Не доказано.
- Карта...
- Все это только предположения. Мы никак не можем избавиться от того, что знаем о ней. А ты попробуй взглянуть со стороны. Поход проходит нормально. Все сыты, здоровы, обуты, одеты. Даже нас с тобой приняли в компанию, хотя мы им совсем ни к чему. Переправа через озеро... Ну что ж, не такое это страшное событие, для ребят - даже интересно. Но если забыть обо всем этом... Ты бы смог смотреть, как она тонет? Она ведь живая!
- Я и не собирался ее топить по-настоящему. Просто я думаю: если начнет тонуть, ее "отзовут"...
- Я в этом не уверен, - вздохнул Алексей Палыч. - Другой метод... Видно, Боря, нам с тобой терпеть до конца. Только не знаю, когда и каким будет этот конец. Пойдем, поможем столкнуть плот.
Когда первая тройка уселась на плот и их оттолкнули от берега, оказалось, что волна, хоть и мелкая, заплескивает плот брызгами. Пришлось вернуться. Нарубили лапника, настлали, чтобы рюкзаки и одежда лежали повыше. О себе ребята уже не думали: все равно быть мокрыми.
Взяв по одному веслу, Стасик и Чижик гребли с обоих бортов. Встать было нельзя, гребли сидя. Плот удалялся от берега медленно. Шурик, на которого брызги попадали еще и с весел, сидел, обхватив голые плечи руками, и "продавал дрожжи", несмотря на ярко светившее солнце.
Алексей Палыч видел, как уменьшаются постепенно фигурки ребят, словно растворяются в озере. Сейчас затея с переправой уже не казалась ему такой безопасной.
- Надо было взять с собой надувные пояса, - сказал он, глядя между Борисом и Лжедмитриевной.
"Мадам" не откликнулась. Алексей Палыч мысленно сплюнул: совет был столь же мудр, сколь и бесполезен.
- Боря, - сказала Марина-Мартышка, - мы с тобой переправляемся вместе. Если я упаду в воду, ты меня будешь спасать?
- А ты меня?
- Буду, если попросишь. Но ведь всегда мальчики спасают девочек.
- Где это написано?
- Нигде. И так ясно.
- Мне не ясно. Ты меня не спасай, лучше сама спасайся. Я как-нибудь доплыву.
- А если у меня будет судорога?
Борис вздохнул вздохом совсем не детским. Но Мартышка вовсе не обиделась на Борисову холодность. Наоборот, она была довольна. На сей раз разговор с Борисом получился чудовищно длинным, и в этом заключалась ее очередная победа.
Труднее всего оказалось перегонять плот обратно. Чижик греб один, и ему приходилось все время переносить весло с борта на борт. После нескольких гребков с одной стороны плот начинало разворачивать, и его постоянно приходилось утихомиривать. Если бы не попутный ветер, то справиться одному было бы невозможно.
Плот уткнулся в песок возле берега.
- Ну как там? - спросил Алексей Палыч, отмечая про себя, что этот вопрос должна была задать Лжедмитриевна.
- П-п-порядок... - отозвался Чижик.
На плот положили еще два рюкзака. Валентина, Гена и Чижик отплыли.
Веник, видя, как постепенно, но неотвратимо уменьшается число хозяев, начал тревожиться. Он шастал по берегу, обнюхивал следы ушедших и, вытянув морду, ловил запахи с озера. Те, кто полагают, что собаки не умеют считать, напрасно так полагают. Собаки складывают не безликие числа, а запахи. Так же они и вычитают. Веник, например, абсолютно точно установил, что на пять родных запахов стало меньше, и прекрасно понял, куда они удалились. Он даже зашел по свои четыре колена в воду и тявкнул неодобрительно. Затем, вспомнив кое-что, вернулся на берег, подошел к Лжедмитриевне и обнюхал лежавший у ее ног рюкзак с продуктами. Убедившись, что главный запах пока не уплыл, Веник улегся возле него, и вид его, крайне решительный, недвусмысленно говорил: "Только через мой труп"...
Алексей Палыч и Борис отправились третьим рейсом вместе с Геной.
Борис и Гена гребли. Алексей Палыч сидел пассажиром. Вода хлюпала между бревнами, даже сквозь подстилку чувствовалось, как они шевелились. Алексей Палыч смотрел на удаляющийся берег, на уменьшающиеся фигуры Лжедмитриевны и Марины. Он очень ясно представлял сейчас себя - торчащее над водой полураздетое существо с заросшим подбородком и тощей грудью. Очки в этой ситуации его никак не украшали, а, наоборот, делали еще более нелепым и неуместным.
Алексей Палыч представил себе, что его в данную минуту видит жена или кто-нибудь из кулеминских знакомых, и поежился. Они бы его не признали: положительный и скромный, деликатный и аккуратный, известный всему Кулеминску учитель болтался в жалком виде на жалком плоту, словно потерпевший кораблекрушение или еще похуже того.
Лжедмитриевна и Марина стали совсем маленькими, а Веник, тот вообще слился с берегом.
"Вот в чем выход! - подумал Алексей Палыч. - Нужно было забрать Марину, а Лжедмитриевну оставить. И никаких насилий и утоплений... Хотя нет, за ней все равно бы вернулись... Господи, чем же занята моя голова! В школе идут экзамены... директор волнуется... жена беспокоится. Мать Бориса уже, наверное, скандалит в моем доме, получив телеграмму... Чего ради? Ради этих ребят? Да пожалуй, в этом и только в этом наше оправдание. Перед кем оправдаться - найдется, а вот чем?.."
Плот уткнулся в берег. Гена соскочил.
Алексей Палыч тоже хотел спрыгнуть бодро, по-спортивному, но в очередной раз ощутил, что сорок пять - это не пятнадцать. Он сидел на полусогнутых ногах, они затекли и распрямляться не слишком торопились.
- Алексей Палыч, давайте "пушку", сейчас мы вас отогреем! крикнул Стасик.
- А почему, собственно, меня? - спросил Алексей Палыч, хрустя коленками. - Я как все. Мне не нужно никаких привилегий.
- Ну, все и погреются, - тактично заметил Стасик. - Борис, гони плот обратно. Да не забудьте Веника.
Не очень-то хотелось Борису перевозить своего врага и липучую Мартышку, но возражать он не стал: дело есть дело, а переживания его никому не интересны. Да и опять же - не объяснишь эти переживания, такая уж пошла полоса жизни.
Все же разговаривать с Лжедмитриевной он не был обязан.
- Я тоже буду грести? - спросила Мартышка. - Или Елена Дмитриевна?
- Бери весло.
- Какой ты суровый, Боря, - протянула Мартышка. - Просто настоящий капитан.
Уважения в ее словах было ноль целых и ноль десятых. У девочек, которым перевалило за шестнадцать, это называется кокетством. Марине еще не перевалило, но кокетничать она умела уже с семи.
Лжедмитриевна была все так же бесстрастна, как судья. Не спортивный судья, разумеется, а тот, который присуждает кого-нибудь к чему-нибудь.
Веник, решив, что его бросают, зарыдал. Собаки тоже умеют плакать. Некоторые собаки, как и некоторые люди, делают это молча. Но Веник был не из таких.
"Ай-ай-ай... - причитал он, - ай-ай..."
В его голосе было столько обиды и жалости к самому себе, что никакого перевода не требовалось. Когда Лжедмитриевна перенесла на плот рюкзак с продуктами, вопли Веника стали еще тоньше, пока не перешли в область ультразвука. Теперь он кричал неслышимым криком, только нижняя его челюсть мелко дрожала.
- Веничек, - сказала Мартышка, уже и сама готовая пустить слезу, - неужели ты думаешь, что мы тебя бросим? Иди ко мне.
Веник заметался у края воды, шагнул вперед, покачался, примериваясь, и прыгнул на плот. Для собаки это был храбрый поступок. Примерно такой же, как для человека, впервые прыгнувшего с парашютом.
Когда все уселись, а Веник улегся на куртке Мартышки, Борис оттолкнулся веслом от берега.
Мартышка гребла довольно сносно, если не считать того, что весло часто выворачивалось в ее руках и поливало пассажиров прохладной водой. Лжедмитриевна принимала это с обычным своим спокойствием. Борис негодовал, но молчал, понимая, что сейчас ничего не исправишь.
Они уже доплыли до половины озера, уже хорошо различали ребят и Алексея Палыча, стоящих на берегу. Даже Веник поднял морду и начал нюхать ветер, почуяв что-то знакомое...
Волны чмокали возле носа плота; весла расплескивали воду; все это были постоянные и привычные звуки...
И вдруг Борис услышал посторонний шумный всплеск, будто кто-то плюхнулся в воду. Он повернул голову и увидел, что это не кто-то, а что-то.
Он еще успел увидеть зеленый бок рюкзака, никель пряжек, строчки на лямках - все это отпечаталось в его глазах с необычной четкостью. Рюкзак погружался не торопясь, но неуклонно, неотвратимо.
Это был рюкзак с продуктами.
Говорят, что в критическом состоянии организм человека как бы взрывается изнутри - быстрее начинает двигаться кровь, мышцы на время приобретают необычную силу, легче переносится боль; но главное ускоряется мысль, решения принимаются почти мгновенно. Организм выбрасывает наружу резервы, скрытые в его кладовых. Так, например, рождаются рекорды, подвиги.
Борис ни о чем не успел подумать, как очутился в воде.
Перед этим он смог заметить, что Лжедмитриевна сидит в позе истукана и провожает тонущий рюкзак своим рыбьим взглядом. Увидел округлившиеся глаза Мартышки и рот, открытый для того, чтобы что-то сказать. Успел осознать - не подумать, не рассудить, не рассчитать, что перебежать на другой борт нельзя: плот может сильно накрениться и тогда с него посыплется в воду и все остальное. Весь этот всплеск информации и решение длились меньше секунды.