Страница:
– Ну что ж, по-моему, это неплохо, а?
– Ты так думаешь? – Девочка запрокинула голову и громко расхохоталась, ее белые зубы казались ослепительными на черном лице. – Неплохо? Куда уж лучше! Если б лавка была как лавка, а не обдираловка! Но ведь хозяин берет с нас за товары сколько ему вздумается: знает, что нам некуда податься. Кусок мяса, который у него стоит десять пенсов, в другом месте можно купить за шесть.
– Та-ак, – протянул Оуэн. – Хозяин в конторе дает вам жалованье, а в лавке забирает его назад. Просто перекладывает ваши денежки из правого кармана в левый.
– Ворюга! – подтвердила девочка.
Она остановилась возле подслеповатого домика; рядом выстроилась целая улица таких же хибарок – еще более невзрачных, чем в первой деревне.
– Вот здесь мы и живем. Только дом, конечно, не наш, а хозяина шахты. Он всех нас держит в кулаке…
Шахтовладелец, домовладелец, землевладелец, лавочник – все он! Попробуй сказать, что ты недоволен, сразу лишишься и работы, и дома.
– А говорят, Британия – свободная страна, – задумчиво проговорил Том.
– Помереть можно вполне свободно, – откликнулась девочка и засмеялась. – Прошу прощения, но я вас к себе не приглашаю. У нас в двух комнатках – шестнадцать человек. К тому же сейчас едва ли сыщется хоть крошка съестного. Разве что завтра, когда откроют обдираловку.
– Мы пойдем, – сказал Оуэн.
– Желаю удачи. Запомните на всякий случай: меня зовут Гвен. Может быть, еще встретимся, кто знает. Гвен Томас.
Мальчики назвали свои имена. Улыбнувшись на прощанье, Гвен вбежала в дом. А они двинулись дальше по дороге, туда, где на фоне заката маячил новый шахтный копер.
– Где будем ночевать/ вот вопрос, – проворчал Оуэн.
– Да, похоже, что невеселая нам предстоит ночка.
– Ладно, как-нибудь…
Стараясь забыть голод и усталость, они тащились все вперед. А впереди черное колесо подъемника вырисовывалось все четче и все чернее в ярком вечернем небе.
Глава третья.
Глава четвертая
Глава пятая
– Ты так думаешь? – Девочка запрокинула голову и громко расхохоталась, ее белые зубы казались ослепительными на черном лице. – Неплохо? Куда уж лучше! Если б лавка была как лавка, а не обдираловка! Но ведь хозяин берет с нас за товары сколько ему вздумается: знает, что нам некуда податься. Кусок мяса, который у него стоит десять пенсов, в другом месте можно купить за шесть.
– Та-ак, – протянул Оуэн. – Хозяин в конторе дает вам жалованье, а в лавке забирает его назад. Просто перекладывает ваши денежки из правого кармана в левый.
– Ворюга! – подтвердила девочка.
Она остановилась возле подслеповатого домика; рядом выстроилась целая улица таких же хибарок – еще более невзрачных, чем в первой деревне.
– Вот здесь мы и живем. Только дом, конечно, не наш, а хозяина шахты. Он всех нас держит в кулаке…
Шахтовладелец, домовладелец, землевладелец, лавочник – все он! Попробуй сказать, что ты недоволен, сразу лишишься и работы, и дома.
– А говорят, Британия – свободная страна, – задумчиво проговорил Том.
– Помереть можно вполне свободно, – откликнулась девочка и засмеялась. – Прошу прощения, но я вас к себе не приглашаю. У нас в двух комнатках – шестнадцать человек. К тому же сейчас едва ли сыщется хоть крошка съестного. Разве что завтра, когда откроют обдираловку.
– Мы пойдем, – сказал Оуэн.
– Желаю удачи. Запомните на всякий случай: меня зовут Гвен. Может быть, еще встретимся, кто знает. Гвен Томас.
Мальчики назвали свои имена. Улыбнувшись на прощанье, Гвен вбежала в дом. А они двинулись дальше по дороге, туда, где на фоне заката маячил новый шахтный копер.
– Где будем ночевать/ вот вопрос, – проворчал Оуэн.
– Да, похоже, что невеселая нам предстоит ночка.
– Ладно, как-нибудь…
Стараясь забыть голод и усталость, они тащились все вперед. А впереди черное колесо подъемника вырисовывалось все четче и все чернее в ярком вечернем небе.
Глава третья.
Странствующий аптекарь
В следующей деревушке им посоветовали заглянуть в контору шахты:
– Если придете завтра раньше других, может, получите работу…
Друзья понимали: положение безвыходное. Есть нечего, денег нет – надо идти на шахту.
У обоих тряслись поджилки при этой мысли. Но, если придется очень скверно, можно податься на юг – говорят, работа на фабрике чуть полегче. А еще можно устроиться в док грузчиками. Но для этого надо подрасти хоть немного.
Стемнело. Пришла пора подумать о ночлеге. Оба знали, что проситься к кому-нибудь бесполезно: в каждом доме и без них полно. Люди спали вповалку и даже не представляли себе, что это и нездорово и неудобно, что можно жить иначе.
– Хорошо бы найти какой-нибудь сарай, – сказал Оуэн. – Лучше в стороне от жилья, где-нибудь в поле, – там не выгонят.
– Тогда свернем с дороги. Вот этот проулок, кажется, ведет на какой-то пустырь.
Они зашагали по узкому переулку. Вскоре появилась луна, осветив заборы и пристройки из белого камня. Мальчики никак не могли найти ничего подходящего – везде холодно, жестко», – Решили поискать еще – может найдется амбар, или навес, или стог соломы.
– До чего плохо, когда холодно и есть нечего! – бормотал Том.
Он вспомнил теплый отцовский дом в Бирмингеме. Видно было, что он не привык к долгим переходам, к холоду, не то что его товарищ. А неудачи последних дней и вовсе лишили его мужества.
Вышли в поле. Дорога, вырвавшись из тисков заборов, убегала вдаль и сияла под луной, как серебряная лента. Все было тихо, только журчал где-то родничок да издали доносился цокот легких копыт. Лошадь? Не похоже. Скорей пони.
– Здесь ничего не найдем, – снова забормотал Том. – Лучше повернем назад и устроимся под тем забором…
– Тише!
Оуэн прислушался. Его острый пастушечий слух, привыкший ловить и различать самые отдаленные шорохи, на этот раз не уловил звука копыт. Тишина. Только родник журчал по-прежнему.
– Странно. Готов поклясться, что минуту назад по этой дороге нам навстречу двигалась повозка, запряженная пони.
– Может, остановилась зачем-нибудь?
– Да, конечно. Но почему вдруг…
В тишине ночи прогремел пистолетный выстрел. Том схватил товарища за руку:
– Кто-то стреляет. Воры! Грабители!
Снова выстрел. Из-за поворота донеслись голоса, крики.
– Скорей туда! – Оуэн бросился вперед.
– Дурак, у нас нет оружия!
Но тут же, забыв осторожность, Том ринулся вслед за приятелем, прижимая локти к вздымающимся ребрам.
Опять крики. Теперь можно было различить проклятия и ругательства.
– Наконец ты нам попался, ты…
– Берегись, Джем, у него пистолет!
Опять выстрел. Пуля пропела где-то совсем близко. Оуэн добежал до поворота. Невдалеке в легкой повозке, запряженной пони, стоял, вытянувшись во весь рост, человек, с кнутом в одной руке и с пистолетом в другой. Вокруг суетилось несколько теней. Бандиты! У каждого – увесистая дубина.
– Джем, погляди! Кто-то идет!
Нападающие замерли. В этот решающий момент Оуэна осенило.
– Именем королевы – стойте! – прокричал он по-английски самым грубым голосом, на какой был способен.
Грабители заколебались.
– Ребята, это полиция!
Опять послышались ругательства, но уже откуда-то издалека. Тени растворились в темноте. Оуэн подбежал к тележке.
– Кто-нибудь ранен? – проговорил он задыхаясь.
– Нет. Благодарю вас, сэр… О Господи! Ведь это мальчишка…
Человек спрятал пистолет и легко соскочил на землю, Он смеялся.
– Должен тебе сказать, мой мальчик, что ты проявил изрядное присутствие духа. Впрочем… следовало ожидать, что за меня вступится кто угодно, даже ребенок, только не полиция. Вот не думал, что буду обязан жизнью ее величеству!
Он громко расхохотался и дружески хлопнул Оуэна по спине. В это время подбежал Том, оба стали с любопытством рассматривать незнакомца.
Судя по наружности, вряд ли этот человек, маленький и невзрачный, был привычен к ночным путешествиям по горным дорогам. Говорил он с бирмингемским акцентом и одеждой совсем не походил на фермера. Из-под плотного плаща с капюшоном и широкополой шляпы виднелись только крючковатый нос и кустистые брови.
– Думаю, что воры больше не вернутся, – сказал Оуэн осматриваясь.
– Воры? Нет, друзья, полагаю, это не просто воры, – незнакомец опять засмеялся, на этот раз скорее горько, чем весело, – им нужно было нечто большее, нежели деньги бедняги Джона Таппера. Однако благодаря вам они удрали. Весьма признателен за помощь. А ведь они и вправду могли…
Он внезапно умолк, не окончив фразы. Оуэн, почувствовав некоторую неловкость, поспешил вступить в разговор:
– Да, сейчас в горах много бродит всяких…
– Совершенно верно. Между прочим, позвольте представиться, – маленький человек сорвал шляпу в шутливом поклоне: – Джон Таппер, скромный аптекарь, которого местный люд по невежеству величает доктором. Готов к вашим услугам, джентльмены.
– А меня зовут Оуэн Гриффитс из Лланбедра. А это… – Оуэн вдруг вспомнил, что Том скрывает свое имя.
– А я Том Стоун из Бирмингема, – откликнулся Том.
Он сразу почувствовал, что этот странный ночной путешественник не может отплатить злом за добро.
– Ну, вот и познакомились, – сказал Таппер. – Кстати, вы ужинали?
Мальчики объяснили, что не обедали, не ужинали и на завтрак тоже не надеются. В ответ Таппер вздохнул.
– Да, сейчас немало ребятишек вроде вас бродит по дорогам Англии и Уэлса. Ну что ж, думаю, что смогу чем-нибудь помочь. И ночлег подыщем, если только вы не побрезгаете моим домом, который особым изяществом не отличается.
Он взял пони под уздцы и зашагал по дороге. Скоро свернули на узкую проезжую тропу, которая едва виднелась среди порослей вереска.
– Когда вот так ходишь по разным местам, торгуя нехитрыми лекарствами, то привыкаешь ко всему… Приходится ночевать Бог весть где…
Он остановился, достал из тележки фонарь и поднял его над головой. В желтом свете стали различимы очертания полуразвалившегося каменного амбара, в который все они и вошли – даже пони и повозка.
– Здесь нас никто не потревожит, – тихо проговорил аптекарь. – Я здесь скрывался… то есть я хотел сказать – ночевал – годами. Вот по этой лестнице можете подняться на сеновал. Сено свежее. Отдыхайте, пока я разведу огонь.
Мальчики с готовностью последовали совету. А Таппер удивительно проворно сложил костер неподалеку от амбара, и вскоре аппетитный запах мясного бульона стал щекотать ноздри.
– Я так и думал, что вы сегодня рано обедали и не откажетесь перекусить со мною, – обратился к ребятам Таппер, вручая им дымящиеся тарелки.
Он пристально оглядел Тома, его узкие плечи, изможденное лицо.
– Уж тебе-то нечего делать в шахте, мой мальчик, – сказал он.
– Завтра я вынужден буду туда спуститься.
– Ну что ж, – медленно проговорил Таппер, – спуститься ты можешь, а вот назад тебя вынесут ногами вперед. Ты к такой работе не привычен и, судя по твоему виду, вряд ли протянешь долго.
– Но…
– Я тебе это говорю как медик, – с важностью продолжал аптекарь, – как медик и как твой благодарный друг. Я решительно запрещаю тебе спускаться в шахту,
– Но что же делать? Надо как-то жить, как-то зарабатывать на жизнь…
– Работать будешь у меня, – прервал Таппер. – Мне нужен мальчик. Мне нужны два мальчика. Договорились?
Том и Оуэн чуть не выронили тарелки от такого неожиданного предложения. Они переглянулись с сомнением.
– Вы хотите сказать, что будете брать нас с собою в путешествия? – спросил Оуэн.
– Да. Ты мне пригодишься, потому что знаешь валлийский язык. Будешь моим переводчиком. Ведь местные жители не понимают по-английски.
– А я? Я-то не говорю по-валлийски, – запротестовал Том.
– Неважно. Тебе тоже найдется работа. Оба вы будете моими телохранителями – как видите, мне без них теперь не обойтись.
Маленький аптекарь, посмеиваясь, переводил взгляд с одного мальчика на другого, склонив при этом голову на плечо, как птица.
– Я согласен.
– Я тоже.
– Отлично! А теперь, мой верный Оуэн, если вы протянете руку и достанете вон ту сумку, то обнаружите в ней вареные яйца. Продолжим нашу скромную трапезу. Через полчаса, загасив огонь и засыпав лошадке овса, все трое поднялись на сеновал и взбили свои душистые постели.
– Весь Уэлс болен одной болезнью, – пробормотал Таппер, – и наш долг – обойти страну, чтобы научить людей средству от этого недуга.
– Что же это за средство? – полюбопытствовал Оуэн.
– Обожди немного, – усмехнулся аптекарь, – скоро узнаешь, какие у меня лекарства. Обожди немного…
– Если придете завтра раньше других, может, получите работу…
Друзья понимали: положение безвыходное. Есть нечего, денег нет – надо идти на шахту.
У обоих тряслись поджилки при этой мысли. Но, если придется очень скверно, можно податься на юг – говорят, работа на фабрике чуть полегче. А еще можно устроиться в док грузчиками. Но для этого надо подрасти хоть немного.
Стемнело. Пришла пора подумать о ночлеге. Оба знали, что проситься к кому-нибудь бесполезно: в каждом доме и без них полно. Люди спали вповалку и даже не представляли себе, что это и нездорово и неудобно, что можно жить иначе.
– Хорошо бы найти какой-нибудь сарай, – сказал Оуэн. – Лучше в стороне от жилья, где-нибудь в поле, – там не выгонят.
– Тогда свернем с дороги. Вот этот проулок, кажется, ведет на какой-то пустырь.
Они зашагали по узкому переулку. Вскоре появилась луна, осветив заборы и пристройки из белого камня. Мальчики никак не могли найти ничего подходящего – везде холодно, жестко», – Решили поискать еще – может найдется амбар, или навес, или стог соломы.
– До чего плохо, когда холодно и есть нечего! – бормотал Том.
Он вспомнил теплый отцовский дом в Бирмингеме. Видно было, что он не привык к долгим переходам, к холоду, не то что его товарищ. А неудачи последних дней и вовсе лишили его мужества.
Вышли в поле. Дорога, вырвавшись из тисков заборов, убегала вдаль и сияла под луной, как серебряная лента. Все было тихо, только журчал где-то родничок да издали доносился цокот легких копыт. Лошадь? Не похоже. Скорей пони.
– Здесь ничего не найдем, – снова забормотал Том. – Лучше повернем назад и устроимся под тем забором…
– Тише!
Оуэн прислушался. Его острый пастушечий слух, привыкший ловить и различать самые отдаленные шорохи, на этот раз не уловил звука копыт. Тишина. Только родник журчал по-прежнему.
– Странно. Готов поклясться, что минуту назад по этой дороге нам навстречу двигалась повозка, запряженная пони.
– Может, остановилась зачем-нибудь?
– Да, конечно. Но почему вдруг…
В тишине ночи прогремел пистолетный выстрел. Том схватил товарища за руку:
– Кто-то стреляет. Воры! Грабители!
Снова выстрел. Из-за поворота донеслись голоса, крики.
– Скорей туда! – Оуэн бросился вперед.
– Дурак, у нас нет оружия!
Но тут же, забыв осторожность, Том ринулся вслед за приятелем, прижимая локти к вздымающимся ребрам.
Опять крики. Теперь можно было различить проклятия и ругательства.
– Наконец ты нам попался, ты…
– Берегись, Джем, у него пистолет!
Опять выстрел. Пуля пропела где-то совсем близко. Оуэн добежал до поворота. Невдалеке в легкой повозке, запряженной пони, стоял, вытянувшись во весь рост, человек, с кнутом в одной руке и с пистолетом в другой. Вокруг суетилось несколько теней. Бандиты! У каждого – увесистая дубина.
Нападающие замерли. В этот решающий момент Оуэна осенило.
– Именем королевы – стойте! – прокричал он по-английски самым грубым голосом, на какой был способен.
Грабители заколебались.
– Ребята, это полиция!
Опять послышались ругательства, но уже откуда-то издалека. Тени растворились в темноте. Оуэн подбежал к тележке.
– Кто-нибудь ранен? – проговорил он задыхаясь.
– Нет. Благодарю вас, сэр… О Господи! Ведь это мальчишка…
Человек спрятал пистолет и легко соскочил на землю, Он смеялся.
– Должен тебе сказать, мой мальчик, что ты проявил изрядное присутствие духа. Впрочем… следовало ожидать, что за меня вступится кто угодно, даже ребенок, только не полиция. Вот не думал, что буду обязан жизнью ее величеству!
Он громко расхохотался и дружески хлопнул Оуэна по спине. В это время подбежал Том, оба стали с любопытством рассматривать незнакомца.
Судя по наружности, вряд ли этот человек, маленький и невзрачный, был привычен к ночным путешествиям по горным дорогам. Говорил он с бирмингемским акцентом и одеждой совсем не походил на фермера. Из-под плотного плаща с капюшоном и широкополой шляпы виднелись только крючковатый нос и кустистые брови.
– Думаю, что воры больше не вернутся, – сказал Оуэн осматриваясь.
– Воры? Нет, друзья, полагаю, это не просто воры, – незнакомец опять засмеялся, на этот раз скорее горько, чем весело, – им нужно было нечто большее, нежели деньги бедняги Джона Таппера. Однако благодаря вам они удрали. Весьма признателен за помощь. А ведь они и вправду могли…
Он внезапно умолк, не окончив фразы. Оуэн, почувствовав некоторую неловкость, поспешил вступить в разговор:
– Да, сейчас в горах много бродит всяких…
– Совершенно верно. Между прочим, позвольте представиться, – маленький человек сорвал шляпу в шутливом поклоне: – Джон Таппер, скромный аптекарь, которого местный люд по невежеству величает доктором. Готов к вашим услугам, джентльмены.
– А меня зовут Оуэн Гриффитс из Лланбедра. А это… – Оуэн вдруг вспомнил, что Том скрывает свое имя.
– А я Том Стоун из Бирмингема, – откликнулся Том.
Он сразу почувствовал, что этот странный ночной путешественник не может отплатить злом за добро.
– Ну, вот и познакомились, – сказал Таппер. – Кстати, вы ужинали?
Мальчики объяснили, что не обедали, не ужинали и на завтрак тоже не надеются. В ответ Таппер вздохнул.
– Да, сейчас немало ребятишек вроде вас бродит по дорогам Англии и Уэлса. Ну что ж, думаю, что смогу чем-нибудь помочь. И ночлег подыщем, если только вы не побрезгаете моим домом, который особым изяществом не отличается.
Он взял пони под уздцы и зашагал по дороге. Скоро свернули на узкую проезжую тропу, которая едва виднелась среди порослей вереска.
– Когда вот так ходишь по разным местам, торгуя нехитрыми лекарствами, то привыкаешь ко всему… Приходится ночевать Бог весть где…
Он остановился, достал из тележки фонарь и поднял его над головой. В желтом свете стали различимы очертания полуразвалившегося каменного амбара, в который все они и вошли – даже пони и повозка.
– Здесь нас никто не потревожит, – тихо проговорил аптекарь. – Я здесь скрывался… то есть я хотел сказать – ночевал – годами. Вот по этой лестнице можете подняться на сеновал. Сено свежее. Отдыхайте, пока я разведу огонь.
Мальчики с готовностью последовали совету. А Таппер удивительно проворно сложил костер неподалеку от амбара, и вскоре аппетитный запах мясного бульона стал щекотать ноздри.
– Я так и думал, что вы сегодня рано обедали и не откажетесь перекусить со мною, – обратился к ребятам Таппер, вручая им дымящиеся тарелки.
Он пристально оглядел Тома, его узкие плечи, изможденное лицо.
– Уж тебе-то нечего делать в шахте, мой мальчик, – сказал он.
– Завтра я вынужден буду туда спуститься.
– Ну что ж, – медленно проговорил Таппер, – спуститься ты можешь, а вот назад тебя вынесут ногами вперед. Ты к такой работе не привычен и, судя по твоему виду, вряд ли протянешь долго.
– Но…
– Я тебе это говорю как медик, – с важностью продолжал аптекарь, – как медик и как твой благодарный друг. Я решительно запрещаю тебе спускаться в шахту,
– Но что же делать? Надо как-то жить, как-то зарабатывать на жизнь…
– Работать будешь у меня, – прервал Таппер. – Мне нужен мальчик. Мне нужны два мальчика. Договорились?
Том и Оуэн чуть не выронили тарелки от такого неожиданного предложения. Они переглянулись с сомнением.
– Вы хотите сказать, что будете брать нас с собою в путешествия? – спросил Оуэн.
– Да. Ты мне пригодишься, потому что знаешь валлийский язык. Будешь моим переводчиком. Ведь местные жители не понимают по-английски.
– А я? Я-то не говорю по-валлийски, – запротестовал Том.
– Неважно. Тебе тоже найдется работа. Оба вы будете моими телохранителями – как видите, мне без них теперь не обойтись.
Маленький аптекарь, посмеиваясь, переводил взгляд с одного мальчика на другого, склонив при этом голову на плечо, как птица.
– Я согласен.
– Я тоже.
– Отлично! А теперь, мой верный Оуэн, если вы протянете руку и достанете вон ту сумку, то обнаружите в ней вареные яйца. Продолжим нашу скромную трапезу. Через полчаса, загасив огонь и засыпав лошадке овса, все трое поднялись на сеновал и взбили свои душистые постели.
– Весь Уэлс болен одной болезнью, – пробормотал Таппер, – и наш долг – обойти страну, чтобы научить людей средству от этого недуга.
– Что же это за средство? – полюбопытствовал Оуэн.
– Обожди немного, – усмехнулся аптекарь, – скоро узнаешь, какие у меня лекарства. Обожди немного…
Глава четвертая
Предупреждение
«Кто же он такой, этот Таппер?..»
Лежа без сна в тишине сеновала, Оуэн все припоминал слова аптекаря: «Полагаю, это были не просто воры»… Но, если это были не воры, зачем они напали на человека среди ночи? Впрочем, у обычных разъездных аптекарей действительно мало чем можно поживиться, а Таппер сам намекнул, что нападавшие имели в виду не деньги, а нечто иное. К тому же он обмолвился. «Я здесь скрывался», – сказал он, а потом поспешно поправился: «Я здесь ночевал». Но Оуэн не сомневался: этот амбар, конечно, тайное убежище, где Таппер прятался. Но от кого? Непонятно.
В этом было что-то таинственное, хотя Оуэн нисколько не сомневался, что Таппер человек честный и чистый. Возможно, аптекарь делал непозволительные вещи – с точки зрения закона, но ведь всем известно: законы придуманы для бедных. А богатым закон не писан.
И что это за недуг, которым страдает весь Уэлс? И какое есть у Таппера лекарство против этого недуга? Может быть, все эти разговоры – обычное хвастовство лекаря-шарлатана, шляющегося по рынкам и ярмаркам? Или в них какой-то скрытый смысл?
Казалось, недоумениям не будет конца. Так и не решив ни одной загадки, Оуэн наконец уснул.
Когда он проснулся, раннее солнце уже светило сквозь ворота амбара. Том лежал рядом, но аптекаря на сеновале не оказалось. Только сено было примято на том месте, где он спал.
Оуэн потянул носом. Ветчина! Запах ветчины! Невероятно! Это была бы чрезмерная роскошь. Но сомневаться не приходилось. Он подкрался к лестнице и глянул вниз. Их новый друг стоял, склонившись над огнем; сковородка в его руке отражала солнце своим вычищенным донышком.
– Доброе утро, сэр! – крикнул Оуэн сверху. Аптекарь поднял глаза, и его густые брови под выпуклым бледным лбом смешно задвигались.
– Для тебя я не «сэр», а друг или товарищ, – поправил он. – Доброе утро. Завтрак будет готов через минуту. Можешь разбудить нашего достойного Томаса.
Потягиваясь, мальчики спустились вниз. Потом размялись возле ручья, что пробегал у самого амбара. Холодная вода прогнала последний сон, прятавшийся в уголках глаз, и ребята принялись уплетать за обе щеки завтрак, приготовленный Таппером.
– Куда теперь? – проговорил Оуэн, набивая рот самой вкусной едой, какую только ему приходилось пробовать.
Таппер поднял голову и задумался.
– Сначала в Абертиллери, потом вниз до Риски. А может быть, и до Ньюпорта, как знать? В этой долине уйма больных – вдруг удастся им хоть немного помочь…
Когда завтрак был окончен, он сказал:
– Ну, можете приступать к делам. Ты, Оуэн, помой посуду в ручье, а Том пусть все упакует в дорогу. Я тем временем запрягу нашего верного Буцефала[2].
У Оуэна было легко на душе. О таком везении он и не помышлял: работа нашлась сама собой, причем не на этих страшных шахтах, а у хозяина, которого и хозяином-то не назовешь, такой он веселый и простой. А теперь они собираются на юг – к Абертиллери, к Риске и, может быть, к морю! Оуэн всегда мечтал попутешествовать, поглядеть, каков мир за пределами его горной деревушки. И вот – удача, неслыханная удача.
Делая свою нехитрую работу, мальчик напевал веселую валлийскую песенку, которой научился от пастухов, пасших вместе с ним овец на холмах родного Лланбедра.
Таппер прислушивался с улыбкой.
– Я научу тебя новым песням, – сказал он. – Вот, например.
И он запел на удивление глубоким и приятным голосом. Это была маршевая песня, которую ни Оуэн, ни Том прежде не слыхали.
– Не беда. Со мною – скоро поймешь, – откликнулся маленький аптекарь. – А когда-нибудь – запомните! – стены Вестминстера эхом отзовутся на припев этой песни. Нет, они падут перед ней!
– Как стены Иерихона?[4] – спросил Оуэн, которого с малых лет заставляли ходить в церковь.
– Как стены Иерихона, – согласился аптекарь. – А теперь пора в путь! Я поведу Буцефала, а вы идите следом, пока не выберемся на дорогу.
Ребята последовали за скрипящей повозкой, а когда вышли на гладкую дорогу, Таппер освободил для них место среди бесчисленных коробок и свертков. Усесться было нелегко, но оба пассажира, по выражению аптекаря оказались «полудохлыми от голодовки, так что от каждого осталась ровно половинка».
Когда все устроились, Таппер щелкнул кнутом. Буцефал бодро затрусил по дороге, хотя отлично знал, что хозяин по доброте душевной никогда его не ударит.
Солнечное весеннее утро. Холмы по обе стороны дороги уже покрыты зеленью, которая становилась все ярче по мере того, как рассеивался ночной туман. Справа пенился, перекатываясь по валунам, Эббв Фач, и только фабричные поселки да шахтные строения портили картину.
Несколько раз Таппер останавливал тележку возле какого-нибудь дома и быстро перекидывался словом с женщиной за забором. Она говорила ему, что у нее болит, и аптекарь доставал из тележки порошки или пилюли. Однажды Оуэн пригодился как переводчик в таком разговоре.
Таппер, казалось, знал всех в этом районе. Каждого спрашивал о здоровье, о работе и горестно прищелкивал языком, когда узнавал скверные новости: «умер», «потерял работу» – эти слова слышались повсюду.
По дороге из одной деревни в другую аптекарь беседовал с мальчиками. Говорили обо всем, и вскоре Оуэн и Том пришли к выводу, что хозяин – самый ученый человек в мире. А иногда он пел песни – большинство из них мальчики ни разу не слышали. Впрочем, одну песню Том узнал.
– Это французская песня? Да? – спросил он. – Ее пели солдаты Бонапарта, когда шли в бой?
– Верно. Они сделали ее военной песней – к несчастью для себя. А сначала это была песня трудового люда, песня революции. Она звала в бой, но не против англичан или австрийцев, а против собственных хозяев да против иноземных королей, которые им помогали.
И, закончив «Марсельезу», Таппер рассказал историю песни. И про то, как французский народ восстал, сбросил своих владык и как владыки соседних стран, боясь за собственную шкуру, страшась собственных народов, ополчились против молодой республики, чтобы вновь посадить на престол короля.
– Какая подлость! – воскликнул Оуэн. – И кто победил?
– Видишь ли, французы вышвырнули завоевателей, но заодно выкинули и то, чего добились с таким трудом. Им надо было навсегда разделаться с правителями, а они позволили Бонапарту стать императором. Где империя, там война. Так оно и вышло. Миллионы французов, русских, немцев, англичан были убиты или искалечены, прежде чем удалось избавиться от императора, А теперь – что делать! – у них снова король.
– Что императоры, что короли – мало в них проку, – произнес Том глубокомысленно.
– Да и в королевах не больше, – добавил Оуэн, вспомнив про маленькую девочку, которая, как считалось, правила Великобританией.
– Браво! – захохотал Таппер. – Я вижу, из вас обоих получатся славные республиканцы.
В полдень остановились у маленькой таверны. Столы и стулья были выставлены в этот солнечный день прямо на дорогу. Таппер потребовал пива, чтобы «выпить, – как он выразился, – за новое содружество!»
Хозяин харчевни обрадовался, увидев их. Он тихо переговорил с аптекарем, и тот вручил ему большой запечатанный пакет, в котором, судя по его форме, лежали какие-то бумаги или книги.
– Вот и отлично, доктор! – сказал хозяин с ухмылкой. – Уверен, что мальчишки скоро выучатся вашим рецептам…
Затем он вдруг исчез в доме, пряча пакет под полой. В ту же секунду Оуэн заметил на дороге всадника. Он-то, должно быть, и спугнул хозяина гостиницы.
Незнакомец оказался довольно полным мужчиной средних лет. Его лицо в красных прожилках ясно говорило, что он любит поесть и выпить, что он больше трудится ртом и брюхом, чем руками. Судя по одежде, это был богатый землевладелец. Великолепный конь под ним свидетельствовал о большом достатке его хозяина.
– Ты опять здесь, господин шарлатан! – грубо пробасил он, осаживая жеребца перед самым столом.
– Да, и останусь здесь, пока во мне будет нужда! – ответил Таппер, спокойно поднимая глаза от своей кружки.
– Мне на тебя плевать, пока ты занят таблетками и микстурами, – хрипло засмеялся всадник. – Можешь травить дураков своими порошками – все равно их останется больше, чем нужно мне для работ на шахте. Но только не вздумай пичкать их идеями! Понимаешь?
– Я понимаю, чего вы так боитесь. И вы понимаете: когда народ начнет думать, кончится ваша спокойная жизнь. – Маленький аптекарь говорил очень мирно, однако его глаза, бесстрашно глядевшие в лицо всадника, горели, как два угля. – Травить этих бедняков? Будто вы уже не сделали все, чтобы угробить их, поселив в домишках, подобных чумным приютам, безжалостно обсчитывая их в конторе! В лавке вы их грабите, в шахте ломаете им кости.
– Чепуха! Оскорбительная и опасная болтовня! – Красное лицо всадника стало пунцовым, волосатая рука схватилась за хлыст. – Помни, я мировой судья. Я могу упрятать тебя в тюрьму как агитатора! Я могу…
– Вы можете заткнуть мне рот, мистер Дэвид Хьюз. Вы и подобные вам уже заставили замолчать многих, это верно. Тюремные двери открываются и закрываются по вашему слову. Солдаты стреляют по вашему приказу. По вашему требованию корабли увозят каторжников в Австралию. Но вам меня не запугать. – Таппер встал. Несмотря на свой малый рост, выглядел он внушительно. – Вам не удастся заткнуть рот всему Уэлсу, сэр, всей Англии. И голос страны будет по-прежнему требовать справедливости и свободы.
– Вы получите розог по справедливости!
Лошадь мистера Хьюза пятилась, поднималась на дыбы, он сдерживал ее с трудом.
– Убирайся из моей долины, проклятый бродяга, или тебе придется любоваться ею из тюремного окошка.
– Из твоей долины! – тихо повторил Таппер с неизъяснимой насмешкой в голосе.
– Да, моя! Или не мне принадлежат здесь каждая пядь земли, каждая шахта, каждый дом? О нет – каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок! Стоит мне сказать слово, и все они будут голодать.
– Твоя долина! – опять проговорил аптекарь. – Да, мистер Хьюз, это верно: тебе еще придется нести ответ за эту долину.
– А тебе придется отвечать перед Судом. Дай только повод… нет, половину повода, и я тебя упрячу!
Выругавшись на прощанье, Хьюз хлестнул коня и умчался.
Лежа без сна в тишине сеновала, Оуэн все припоминал слова аптекаря: «Полагаю, это были не просто воры»… Но, если это были не воры, зачем они напали на человека среди ночи? Впрочем, у обычных разъездных аптекарей действительно мало чем можно поживиться, а Таппер сам намекнул, что нападавшие имели в виду не деньги, а нечто иное. К тому же он обмолвился. «Я здесь скрывался», – сказал он, а потом поспешно поправился: «Я здесь ночевал». Но Оуэн не сомневался: этот амбар, конечно, тайное убежище, где Таппер прятался. Но от кого? Непонятно.
В этом было что-то таинственное, хотя Оуэн нисколько не сомневался, что Таппер человек честный и чистый. Возможно, аптекарь делал непозволительные вещи – с точки зрения закона, но ведь всем известно: законы придуманы для бедных. А богатым закон не писан.
И что это за недуг, которым страдает весь Уэлс? И какое есть у Таппера лекарство против этого недуга? Может быть, все эти разговоры – обычное хвастовство лекаря-шарлатана, шляющегося по рынкам и ярмаркам? Или в них какой-то скрытый смысл?
Казалось, недоумениям не будет конца. Так и не решив ни одной загадки, Оуэн наконец уснул.
Когда он проснулся, раннее солнце уже светило сквозь ворота амбара. Том лежал рядом, но аптекаря на сеновале не оказалось. Только сено было примято на том месте, где он спал.
Оуэн потянул носом. Ветчина! Запах ветчины! Невероятно! Это была бы чрезмерная роскошь. Но сомневаться не приходилось. Он подкрался к лестнице и глянул вниз. Их новый друг стоял, склонившись над огнем; сковородка в его руке отражала солнце своим вычищенным донышком.
– Доброе утро, сэр! – крикнул Оуэн сверху. Аптекарь поднял глаза, и его густые брови под выпуклым бледным лбом смешно задвигались.
– Для тебя я не «сэр», а друг или товарищ, – поправил он. – Доброе утро. Завтрак будет готов через минуту. Можешь разбудить нашего достойного Томаса.
Потягиваясь, мальчики спустились вниз. Потом размялись возле ручья, что пробегал у самого амбара. Холодная вода прогнала последний сон, прятавшийся в уголках глаз, и ребята принялись уплетать за обе щеки завтрак, приготовленный Таппером.
– Куда теперь? – проговорил Оуэн, набивая рот самой вкусной едой, какую только ему приходилось пробовать.
Таппер поднял голову и задумался.
– Сначала в Абертиллери, потом вниз до Риски. А может быть, и до Ньюпорта, как знать? В этой долине уйма больных – вдруг удастся им хоть немного помочь…
Когда завтрак был окончен, он сказал:
– Ну, можете приступать к делам. Ты, Оуэн, помой посуду в ручье, а Том пусть все упакует в дорогу. Я тем временем запрягу нашего верного Буцефала[2].
У Оуэна было легко на душе. О таком везении он и не помышлял: работа нашлась сама собой, причем не на этих страшных шахтах, а у хозяина, которого и хозяином-то не назовешь, такой он веселый и простой. А теперь они собираются на юг – к Абертиллери, к Риске и, может быть, к морю! Оуэн всегда мечтал попутешествовать, поглядеть, каков мир за пределами его горной деревушки. И вот – удача, неслыханная удача.
Делая свою нехитрую работу, мальчик напевал веселую валлийскую песенку, которой научился от пастухов, пасших вместе с ним овец на холмах родного Лланбедра.
Таппер прислушивался с улыбкой.
– Я научу тебя новым песням, – сказал он. – Вот, например.
И он запел на удивление глубоким и приятным голосом. Это была маршевая песня, которую ни Оуэн, ни Том прежде не слыхали.
Глаза его светились, голос крепчал и поднимался. Мальчики слушали стоя.
Видел я, как тополь расцветал,
Окружен шиповником покорным.
Видел я, как ураганный шквал
Выворотил тополь с корнем[3].
– Это и вправду славная песня, – проговорил Оуэн, – только я никак не пойму предпоследнюю строчку.
Пусть угнетателей сметет
Гроза огня и стали, —
Принес им Хартию народ,
Они его прогнали.
– Не беда. Со мною – скоро поймешь, – откликнулся маленький аптекарь. – А когда-нибудь – запомните! – стены Вестминстера эхом отзовутся на припев этой песни. Нет, они падут перед ней!
– Как стены Иерихона?[4] – спросил Оуэн, которого с малых лет заставляли ходить в церковь.
– Как стены Иерихона, – согласился аптекарь. – А теперь пора в путь! Я поведу Буцефала, а вы идите следом, пока не выберемся на дорогу.
Ребята последовали за скрипящей повозкой, а когда вышли на гладкую дорогу, Таппер освободил для них место среди бесчисленных коробок и свертков. Усесться было нелегко, но оба пассажира, по выражению аптекаря оказались «полудохлыми от голодовки, так что от каждого осталась ровно половинка».
Когда все устроились, Таппер щелкнул кнутом. Буцефал бодро затрусил по дороге, хотя отлично знал, что хозяин по доброте душевной никогда его не ударит.
Солнечное весеннее утро. Холмы по обе стороны дороги уже покрыты зеленью, которая становилась все ярче по мере того, как рассеивался ночной туман. Справа пенился, перекатываясь по валунам, Эббв Фач, и только фабричные поселки да шахтные строения портили картину.
Несколько раз Таппер останавливал тележку возле какого-нибудь дома и быстро перекидывался словом с женщиной за забором. Она говорила ему, что у нее болит, и аптекарь доставал из тележки порошки или пилюли. Однажды Оуэн пригодился как переводчик в таком разговоре.
Таппер, казалось, знал всех в этом районе. Каждого спрашивал о здоровье, о работе и горестно прищелкивал языком, когда узнавал скверные новости: «умер», «потерял работу» – эти слова слышались повсюду.
По дороге из одной деревни в другую аптекарь беседовал с мальчиками. Говорили обо всем, и вскоре Оуэн и Том пришли к выводу, что хозяин – самый ученый человек в мире. А иногда он пел песни – большинство из них мальчики ни разу не слышали. Впрочем, одну песню Том узнал.
– Это французская песня? Да? – спросил он. – Ее пели солдаты Бонапарта, когда шли в бой?
– Верно. Они сделали ее военной песней – к несчастью для себя. А сначала это была песня трудового люда, песня революции. Она звала в бой, но не против англичан или австрийцев, а против собственных хозяев да против иноземных королей, которые им помогали.
И, закончив «Марсельезу», Таппер рассказал историю песни. И про то, как французский народ восстал, сбросил своих владык и как владыки соседних стран, боясь за собственную шкуру, страшась собственных народов, ополчились против молодой республики, чтобы вновь посадить на престол короля.
– Какая подлость! – воскликнул Оуэн. – И кто победил?
– Видишь ли, французы вышвырнули завоевателей, но заодно выкинули и то, чего добились с таким трудом. Им надо было навсегда разделаться с правителями, а они позволили Бонапарту стать императором. Где империя, там война. Так оно и вышло. Миллионы французов, русских, немцев, англичан были убиты или искалечены, прежде чем удалось избавиться от императора, А теперь – что делать! – у них снова король.
– Что императоры, что короли – мало в них проку, – произнес Том глубокомысленно.
– Да и в королевах не больше, – добавил Оуэн, вспомнив про маленькую девочку, которая, как считалось, правила Великобританией.
– Браво! – захохотал Таппер. – Я вижу, из вас обоих получатся славные республиканцы.
В полдень остановились у маленькой таверны. Столы и стулья были выставлены в этот солнечный день прямо на дорогу. Таппер потребовал пива, чтобы «выпить, – как он выразился, – за новое содружество!»
Хозяин харчевни обрадовался, увидев их. Он тихо переговорил с аптекарем, и тот вручил ему большой запечатанный пакет, в котором, судя по его форме, лежали какие-то бумаги или книги.
– Вот и отлично, доктор! – сказал хозяин с ухмылкой. – Уверен, что мальчишки скоро выучатся вашим рецептам…
Затем он вдруг исчез в доме, пряча пакет под полой. В ту же секунду Оуэн заметил на дороге всадника. Он-то, должно быть, и спугнул хозяина гостиницы.
Незнакомец оказался довольно полным мужчиной средних лет. Его лицо в красных прожилках ясно говорило, что он любит поесть и выпить, что он больше трудится ртом и брюхом, чем руками. Судя по одежде, это был богатый землевладелец. Великолепный конь под ним свидетельствовал о большом достатке его хозяина.
– Ты опять здесь, господин шарлатан! – грубо пробасил он, осаживая жеребца перед самым столом.
– Да, и останусь здесь, пока во мне будет нужда! – ответил Таппер, спокойно поднимая глаза от своей кружки.
– Мне на тебя плевать, пока ты занят таблетками и микстурами, – хрипло засмеялся всадник. – Можешь травить дураков своими порошками – все равно их останется больше, чем нужно мне для работ на шахте. Но только не вздумай пичкать их идеями! Понимаешь?
– Я понимаю, чего вы так боитесь. И вы понимаете: когда народ начнет думать, кончится ваша спокойная жизнь. – Маленький аптекарь говорил очень мирно, однако его глаза, бесстрашно глядевшие в лицо всадника, горели, как два угля. – Травить этих бедняков? Будто вы уже не сделали все, чтобы угробить их, поселив в домишках, подобных чумным приютам, безжалостно обсчитывая их в конторе! В лавке вы их грабите, в шахте ломаете им кости.
– Чепуха! Оскорбительная и опасная болтовня! – Красное лицо всадника стало пунцовым, волосатая рука схватилась за хлыст. – Помни, я мировой судья. Я могу упрятать тебя в тюрьму как агитатора! Я могу…
– Вы можете заткнуть мне рот, мистер Дэвид Хьюз. Вы и подобные вам уже заставили замолчать многих, это верно. Тюремные двери открываются и закрываются по вашему слову. Солдаты стреляют по вашему приказу. По вашему требованию корабли увозят каторжников в Австралию. Но вам меня не запугать. – Таппер встал. Несмотря на свой малый рост, выглядел он внушительно. – Вам не удастся заткнуть рот всему Уэлсу, сэр, всей Англии. И голос страны будет по-прежнему требовать справедливости и свободы.
– Вы получите розог по справедливости!
Лошадь мистера Хьюза пятилась, поднималась на дыбы, он сдерживал ее с трудом.
– Убирайся из моей долины, проклятый бродяга, или тебе придется любоваться ею из тюремного окошка.
– Из твоей долины! – тихо повторил Таппер с неизъяснимой насмешкой в голосе.
– Да, моя! Или не мне принадлежат здесь каждая пядь земли, каждая шахта, каждый дом? О нет – каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок! Стоит мне сказать слово, и все они будут голодать.
– Твоя долина! – опять проговорил аптекарь. – Да, мистер Хьюз, это верно: тебе еще придется нести ответ за эту долину.
– А тебе придется отвечать перед Судом. Дай только повод… нет, половину повода, и я тебя упрячу!
Выругавшись на прощанье, Хьюз хлестнул коня и умчался.
Глава пятая
Государственная измена
– Ну, теперь все плохое вы обо мне знаете, – проговорил с улыбкой аптекарь, когда они снова тронулись в путь. – Если вы решили, что лучше вам со мной не связываться, я вас не держу.
– Я не совсем понимаю, – сказал Оуэн. – О чем он толковал? За что он грозил вам тюрьмой?
– А я, кажется, понимаю, – вступил в разговор Том. – Вы чартист?[5]
Таппер кивнул.
– Да, – ответил он после минутного молчания, – я чартист.
Том даже присвистнул:
– Теперь все ясно!
– А мне нет, – нетерпеливо отозвался Оуэн.
Он прожил всю жизнь в маленькой деревушке, вдали от газет, городских новостей и никогда не слышал этого слова.
Таппер стал объяснять:
– Вы оба отлично знаете, что все наши законы придуманы парламентом. А в парламенте сидят одни богатые. Мы должны только подчиняться и терпеть, хотя богатые принимают лишь те законы, которые угодны им. Простые шахтеры или фермеры не имеют голоса и потому не в силах ничего изменить.
– Не очень это справедливо, – сказал Оуэн. – Если законы писаны без нашего участия, почему мы должны соблюдать их?
– Да. Это несправедливо.
– Теперь мне понятно, почему нам так скверно живется. Но что делать?
Требовать своих прав! – Аптекарь возвысил голос:– Надо заявить прямо, что это издевательство над свободой. Надо потребовать у парламента нашу собственную «Хартию вольностей», которая превратит нас из рабов в полноправных граждан!
Он поднял руку и указал красноречивым ораторским жестом на поля и холмы, мимо которых они проезжали:
– Взгляните! Кто принес богатство этой стране? Кто добывает уголь, кует сталь, кто ткет, кто выращивает овец? Парламент? Или девчонка, что сидит в Виндзоре? Или мистер Дэвид Хьюз, шахтовладелец? Нет! Шахтеры, рабочие, ткачи, крестьяне – вот кто! Но все они голодают, и все они вместе не имеют ни единого голоса в парламенте, чтобы заявить о себе.
– Это правда, – вставил Том. – Я не очень-то разбираюсь в политике, но ведь это понятно всякому.
– Да. Верно, – согласился Оуэн.
– А я-то думал, что чартист – это нечто среднее между вором и убийцей! – продолжал Том. – Во всяком случае, так говорил мой хозяин в Бирмингеме. Послушать его – выходило, что все беды, начиная от крушения на железной дороге и кончая плохой погодой, – все дело рук чартистов.
Таппер весело расхохотался.
– А теперь? Когда ты познакомился с настоящим чартистом, ты все еще веришь этому?
– Нет. Если Хартия поможет простому человеку вздохнуть полегче, то и я за Хартию. Я тоже чартист!
– И я! – добавил Оуэн.
Аптекарь, очень довольный, похлопал и того н другого по спине и пообещал:
– Сегодня ночью вы кое-что увидите! Такое, что удивит вас и обрадует.
Больше он не сказал ни слова, сколько ребята ни расспрашивали. Только качал головой, опять напевая «Марсельезу». Так они ничего и не узнали до вечера. А когда стемнело, оставили Буцефала и тележку в каком-то сарае, затерянном среди холмов и болот, а сами отправились пешком в горы.
– Смотрите под ноги, – предупредил аптекарь, – не то угодите в трясину1
Даже привычному Оуэну это тихое ночное путешествие казалось жутким. Таппер молча шагал впереди – неясное пятно в темноте ночи, – и мальчики изо всех сил старались не отстать. Подъем стал круче. Черная вершина горы едва выделялась на фоне беззвездного неба. Холодный ветерок пролетел над вереском, ночь была полна журчавших горных потоков.
– Я не совсем понимаю, – сказал Оуэн. – О чем он толковал? За что он грозил вам тюрьмой?
– А я, кажется, понимаю, – вступил в разговор Том. – Вы чартист?[5]
Таппер кивнул.
– Да, – ответил он после минутного молчания, – я чартист.
Том даже присвистнул:
– Теперь все ясно!
– А мне нет, – нетерпеливо отозвался Оуэн.
Он прожил всю жизнь в маленькой деревушке, вдали от газет, городских новостей и никогда не слышал этого слова.
Таппер стал объяснять:
– Вы оба отлично знаете, что все наши законы придуманы парламентом. А в парламенте сидят одни богатые. Мы должны только подчиняться и терпеть, хотя богатые принимают лишь те законы, которые угодны им. Простые шахтеры или фермеры не имеют голоса и потому не в силах ничего изменить.
– Не очень это справедливо, – сказал Оуэн. – Если законы писаны без нашего участия, почему мы должны соблюдать их?
– Да. Это несправедливо.
– Теперь мне понятно, почему нам так скверно живется. Но что делать?
Требовать своих прав! – Аптекарь возвысил голос:– Надо заявить прямо, что это издевательство над свободой. Надо потребовать у парламента нашу собственную «Хартию вольностей», которая превратит нас из рабов в полноправных граждан!
Он поднял руку и указал красноречивым ораторским жестом на поля и холмы, мимо которых они проезжали:
– Взгляните! Кто принес богатство этой стране? Кто добывает уголь, кует сталь, кто ткет, кто выращивает овец? Парламент? Или девчонка, что сидит в Виндзоре? Или мистер Дэвид Хьюз, шахтовладелец? Нет! Шахтеры, рабочие, ткачи, крестьяне – вот кто! Но все они голодают, и все они вместе не имеют ни единого голоса в парламенте, чтобы заявить о себе.
– Это правда, – вставил Том. – Я не очень-то разбираюсь в политике, но ведь это понятно всякому.
– Да. Верно, – согласился Оуэн.
– А я-то думал, что чартист – это нечто среднее между вором и убийцей! – продолжал Том. – Во всяком случае, так говорил мой хозяин в Бирмингеме. Послушать его – выходило, что все беды, начиная от крушения на железной дороге и кончая плохой погодой, – все дело рук чартистов.
Таппер весело расхохотался.
– А теперь? Когда ты познакомился с настоящим чартистом, ты все еще веришь этому?
– Нет. Если Хартия поможет простому человеку вздохнуть полегче, то и я за Хартию. Я тоже чартист!
– И я! – добавил Оуэн.
Аптекарь, очень довольный, похлопал и того н другого по спине и пообещал:
– Сегодня ночью вы кое-что увидите! Такое, что удивит вас и обрадует.
Больше он не сказал ни слова, сколько ребята ни расспрашивали. Только качал головой, опять напевая «Марсельезу». Так они ничего и не узнали до вечера. А когда стемнело, оставили Буцефала и тележку в каком-то сарае, затерянном среди холмов и болот, а сами отправились пешком в горы.
– Смотрите под ноги, – предупредил аптекарь, – не то угодите в трясину1
Даже привычному Оуэну это тихое ночное путешествие казалось жутким. Таппер молча шагал впереди – неясное пятно в темноте ночи, – и мальчики изо всех сил старались не отстать. Подъем стал круче. Черная вершина горы едва выделялась на фоне беззвездного неба. Холодный ветерок пролетел над вереском, ночь была полна журчавших горных потоков.