Триз Джефри. За Хартию!

   – Никаких фокусов! – предупредил один, нацеливая мушкет прямо в голову Таппера.
   Маленький аптекарь рассмеялся:
   – А вы меня еще не узнали? Быстро же вы забыли своего доктора!
   – Что?.. Эх, да ведь это и впрямь доктор! А до нас дошли слухи, что вас в Бирмингеме упрятали в тюрьму,
   – Пока нет, – ответил Таппер, опуская руки. – Но только благодаря этим ребятишкам. Кстати, я за них ручаюсь. Это друзья.
   – Рад вас видеть, – сказал другой незнакомец. – Извините за такой неласковый прием. Приходится быть настороже. Пока что все спокойно, но правительственных шпионов лучше встречать заранее, пока они не вошли в дом.
   – Напротив, очень рад, что хоть кто-то сохраняет бдительность, – искренне возразил Таппер. – А то слишком много оказалось в нашем деле революционеров-любителей. Они-то и испортили все дело в Бирмингеме.
   – Охотно послушаем обо всем этом, когда сменимся с дежурства. Встретимся за ужином.
   Тележка двинулась дальше, а оба часовых нырнули в вереск и тут же скрылись из виду.
   А еще через полмили показался маленький, серого цвета домик, примостившийся среди гор и почти неразличимый на черно-розовом фоне сланцевой скалы, поросшей цветущим вереском.
   – «Вольная ферма»! – Аптекарь указал на домик кнутом. – У нее есть еще какое-то другое название, уэлское, но произнести его – язык сломаешь. Поэтому я буду называть ее именно так – «Вольная ферма». Вы найдете здесь хороших друзей.
   Снаружи ферма ничем особенным не отличалась. Те же куры, что на сотне других ферм, кудахтали и ссорились среди луж на грязном дворике; такая же овчарка выскочила из-под крыльца и принялась с лаем метаться возле лошади и тележки, которая, проскрипев в последний раз, остановилась против незапертой двери.
   На пороге их встретил подвижной, маленького роста человек, одетый в костюм из тонкого черного сукна. Такой костюм был скорее под стать процветающему торговцу, нежели хозяину горной фермы. Лицо маленького человека светилось радостью:
   – Джон Таппер! Вот не думал!..
   – Джон Фрост! И я, признаться, не ожидал увидеть тебя здесь.
   – А я-то был уверен, что тебя сцапали! Я только что приехал. Хочу побыть денек-другой, послушать, какие новости. Да ты входи!
   Фрост ввел их в просторную, вымощенную каменными плитами кухню. В очаге весело потрескивали дрова, а вокруг стола сидели несколько мужчин; при виде Таппера они повскакали со своих мест, все радостно его приветствовали. Через несколько минут вновь прибывшие уже сидели за накрытым столом, ели вкусный обед и рассказывали присутствующим подлинную историю бирмингемского мятежа.
   – Кто такой этот мистер Фрост? – поинтересовался Том, когда они опять остались наедине с аптекарем. – Похоже, он здесь всем заправляет.
   – Один из самых почтенных горожан Ньюпорта, – усмехнулся Таппер. – Вернее, он был почтенным горожанином, даже членом магистрата, пока не узнали, что – он заодно с чартистами. Теперь, когда Винсент в тюрьме, он – надежда всего Южного Уэлса. И он еще совершит великие дела, этот Джонни Фрост!
   – А вообще, что здесь происходит? – стал расспрашивать Оуэн. – Я замечаю такие вещи…
   – К сожалению, я ничего не могу сделать, чтобы ты замечал поменьше. Я мог бы ответить на твои вопросы, но не стану. Поверь, дружок, чем меньше ты будешь знать о том, что здесь происходит, тем больше у тебя шансов спастись от виселицы, если попадешься в лапы полиции.
   – Но вы все-таки скажите – запротестовал Оуэн. Однако аптекарь резко прервал его:
   – Ты и в самом деле хочешь, чтобы тебя вздернули? Или выслали в Австралию на каторжной галере? – Он сделал небольшую паузу, выжидая, когда его угроза произведет должное впечатление, а затем продолжал несколько веселее: – Не забивайте себе головы ненужными заботами. Сегодня вы впервые за много дней заснете на приличной постели, и все время, что мы здесь останемся, вам будут давать и завтрак, и обед, и ужин. Радуйтесь и помалкивайте!
   Больше он не сказал ни слова.
   Когда мальчики остались вдвоем, Том полюбопытствовал:
   – Какие такие вещи ты заметил? Пойдем!
   Оуэн огляделся вокруг – нигде никого. На цыпочках он вышел во двор и отворил дверь сарая. Затем сгреб в сторону сено, устилавшее пол.
   – Ого!
   Неудивительно, что у Тома глаза полезли на лоб. Под сеном были аккуратно сложены несколько десятков мушкетов и копий, вычищенных и смазанных.
   – Видно, они готовятся, – пробормотал Оуэн.
   – Но почему он от нас это скрывает?
   – Потому что по закону это самая настоящая государственная измена. А если мы ничего не знаем, значит, и повесить нас не за что. Мне даже жаль – зря я тебе показал.
   – Ладно уж, – проговорил Том, – ведь мы здесь все заодно, не правда ли? Однако старина доктор действительно благородный человек.
   А потом начались дни свободной – непривычно свободной и приятной жизни. Как и говорил Таппер, им предоставили прекрасные постели и отличную еду – желанная перемена после стольких дней бродяжничества, после неуютного чердака в Бирмингеме. Делай что хочешь! Они целыми днями купались в реке, удили рыбу или обследовали соседние горы. Однако от них не ускользало, что атмосфера на ферме была напряженной.
   Появлялись и исчезали новые люди, прибывали пакеты, свертки. Фрост снова вернулся в Ньюпорт, в свой мануфактурный магазин. Однажды их разбудил среди ночи топот копыт. Выглянув в окно, ребята увидели, что двор полон людьми; некоторые держали фонари, другие разгружали с телег какие-то длинные ящики, похожие на гробы, и уносили их в амбар.
   Каждый день мужчины о чем-то совещались; мальчиков на эти сборища не пускали, но по разговорам за обеденным столом они ясно представляли себе, как идут дела.
   Два члена палаты общин, Эттвуд и Хьюм, сочувствовали чартистам; они выступили с предложением принять и рассмотреть петицию. Дебаты назначили на двенадцатое. С этим днем связывали свои последние надежды все, кто надеялся на мирное разрешение вопроса.
   Весь этот день и весь следующий «Вольную ферму» лихорадило: каков результат дебатов? Однако новости шли медленно, и только через день утром на дороге раздался цокот копыт – посыльный скакал к ферме во весь опор.
   Все выбежали к нему навстречу, Таппер – впереди всех. Он выхватил пакет из рук верхового, едва тот соскочил на землю. Вскрыл конверт дрожащими пальцами, и лицо его побледнело.
   – Ну что, – закричали вокруг, – петиция принята?
   – Предложение прошло?
   Все смотрели на маленького аптекаря. А он грустно покачал головой.
   – Сорок шесть членов палаты проголосовали за петицию. – Он помолчал и потом закончил: – И двести тридцать пять – против.
   – Что же теперь будет? – воскликнул Оуэн.
   – Революция! Хозяева бросили нам вызов. И мы должны его принять.

Глава одиннадцатая
Всеобщая забастовка

   События развертывались все стремительнее; «Вольная ферма» жила тревожной жизнью. Пятнадцатого июля, через три дня после того, как парламент отверг петицию, рабочие Бирмингема вновь вышли на улицы. В течение нескольких часов они держали город в своих руках. Но затем прибыли лондонские полицейские, еще больше, чем прежде. К тому же их поддерживали значительные силы пехоты и кавалерии. Сражение длилось много часов. На улицах не осталось ни одного целого фонаря, железную ограду вокруг памятника Нельсону разобрали – железные прутья превратились в оружие, которым рабочие отбивались от констеблей. Лавки были разгромлены – но при этом ни одного случая грабежа!
   А между тем конвент решал, что делать дальше. И опять роковое несогласие между руководителями помешало немедленно приступить к действиям. Некоторые предлагали составить новую петицию. Эту мысль отвергли, но и те, кто стоял за скорейшее начало мятежа, тоже оказались в меньшинстве. Их резолюция не была принята. В конце концов решили назначить всеобщую забастовку: пусть следующим летом весь трудящийся народ – шахтеры, ткачи, работники на фермах – прекратят на месяц работу. Тогда капиталисты-хозяева волей-неволей поймут, что жизнь держится трудом, что одни только деньги не прокормят и не оденут их.
   – Дурачье! – бушевал Таппер, слушая эти новости. – Сначала надо всех рабочих организовать! Только тогда забастовка может перейти в бескровную революцию. Но рабочие еще не подготовлены-это признают сами делегаты конвента.
   – Зачем же они тогда затевают все это дело? – спросил Саймон Гонт из Кардиффа.
   Этот человек жил на ферме почти постоянно и был известен как сторонник самых решительных действий. Он считал, что сейчас наилучший момент расправиться с хозяевами.
   Гонт и Таппер – две яркие противоположности. Ученый аптекарь, маленький человек с большой головой, был призван планировать, предвидеть, рассчитывать и охлаждать пыл таких, как Саймон. А этот, бывший моряк с серьгой в ухе, человек с неясным прошлым, всегда стоял за немедленный бунт и кровопролитие, даже если они заведомо обречены. Впрочем, Оуэну порой казалось, что этот Гонт не так прост, как выглядит.
   – Зачем они затевают это дело? – саркастически переспросил Таппер. – Да затем, что не знают, как вести себя дальше! Конвент – ненадежный костыль. Там теперь остались только пустые говоруны и путаники-философы. Они болтают о рабочем классе, а сами ни разу в жизни не засучили рукава. Иногда они бывают правы по-своему, но им не заменить настоящих вождей – тех, кто сами поработали на фабрике и знают, чего хотят.
   Большая карта страны, испещренная разноцветными флажками, висела в кухне. На этой карте и разрабатывались те планы, согласно которым развертывалась драма 1839 года. В течение нескольких недель группа революционеров на «Вольной ферме» не покидала долины, хотя оседланные лошади круглые сутки стояли наготове, чтобы умчать вождя в ту часть страны, где вспыхнет революция.
   Но весть о начале пожара так и не пришла на «Вольную ферму». Посыльные привозили только письма и газеты. День за днем раскрывались все новые факты о предательстве конвента.
   Таппер, сцепив руки за спиной, вышагивал взад и вперед по каменному полу кухни и выкрикивал:
   – Сейчас худшие враги нашего народа – его вожди! Нас продают снова и снова!
   И действительно, приняв сомнительный план месячной всеобщей забастовки, конвент должен был приложить все силы, чтобы «Священный месяц» завершился победой. Но вместо этого собрание мямлило, колебалось я наконец вынесло новую резолюцию: забастовку проводить не следует.
   Рабочие не знали, кому и чему верить. Во многих районах страны они уже собирались начать забастовку, а теперь им спокойно сообщают, что ничего не нужно. Многие рабочие комитеты сначала не хотели отказываться от стачки, но стало ясно, что без всеобщей поддержки едва ли удастся чего-нибудь добиться. А в тех местах, где рабочие были не так активны, движение и вовсе пришло в упадок.
   Правительство тем временем, используя замешательство противника, сыпало удары направо и налево.
   Двадцать первого июля Северный политический союз издал манифест, призывающий людей среднего достатка присоединиться к рабочим в их борьбе против капиталистов. Но почти все подписавшие этот документ сидели под замком.
   Троих бирмингемских рабочих приговорили к смерти по обвинению в государственной измене – их схватили на улице во время стычек с полицией. Во всех крупных городах проходили массовые суды – обвиняемых судили скопом и убивали, как овец. В Ливерпуле таким образом «судили» семьдесят человек, в Ланкастере – тридцать пять, в Уэлшпуле – тридцать один, и так далее. Многих сажали на корабли и высылали в Австралию.
   Но рабочие не прекращали сопротивления. Руководители были за решеткой. Их самих хватали одного за другим, и все же они из своих скудных денег пополняли «оборонный фонд» и покупали то самое оружие, хранение которого считалось преступлением против королевских законов.
   В Лафборо власти попытались организовать процесс против двух захваченных чартистов, но не нашлось ни одного свидетеля, и заключенных пришлось выпустить. В Аштоне люди чуть не забили до смерти полицейского, который собирался выступить в суде против чартиста Стивенса. И в других местах тлеющий огонь готов был вновь вспыхнуть при малейшем порыве революционного ветра…
   Первая попытка всеобщей забастовки в Англии провалилась; ее сорвали руководители рабочего движения, так же как они сорвали вторую забастовку сто лет спустя.
   Маленькая боевая группа на горной ферме, не отчаиваясь, вновь принялась за работу.
   И вот тогда-то явился этот таинственный незнакомец Беньовский.
   Оуэн увидел его первым. Однажды вечером во двор фермы галопом влетел прекрасный всадник на великолепном скакуне, весь черный, как монумент на фоне заката.
   Он был высок, хорошо сложен, и его плащ, развевавшийся на ветру, придавал ему сходство со средневековым кавалером. И в седле он сидел так, будто был рожден для верховой езды.
   – Это «Вольная ферррма»? – спросил он, натягивая повод.
   Мягкое английское «р» звучало у него чересчур раскатисто; он несомненно был иностранцем.
   – Да.
   Всадник соскочил на землю и приблизился, не выпуская повода из рук. Походка у него была кавалерийская, а рост – не меньше шести футов.
   – Докторрр Тапперрр здесь?
   Говоря, он бросал быстрые взгляды вокруг, как человек, уже не раз попадавший в ловушки.
   – Мы здесь, товарищ! – закричал аптекарь, показываясь в дверях вместе с Саймоном.
   – Слышал пррро вас! – Незнакомец поклонился и протянул руку.
   – А я про вас, – ответил Таппер, протягивая свою, – А это наш друг Саймон Гонт.
   – А-а! – У иностранца словно перехватило дыхание. – Я будто вас видел где-нибудь?
   – Не думаю, – отрезал бывший моряк. – Вот уже много лет, как не был в Лондоне»
   – Нет? Однако… Впрочем, это не имеет значения. Здесь все свои, не так ли?
   – Входите. Сейчас будем ужинать, – пригласил Таппер. – Солнце уже зашло.
   – Чтобы взойти снова! – проговорил незнакомец многозначительно.
   – Верно! И восход начинается на востоке – солнце сначала приходит в Россию и Польшу, – усмехнулся аптекарь. – Как знать – может быть, и наше солнце придет оттуда?..
   Беньовский снова склонил голову.

Глава двенадцатая
За пушками

   – Хоть бы произошло что-нибудь наконец! – воскликнул с досадой Том.
   Они сидели на горячем от солнца валуне возле реки и обсыхали после купания. Август уже уступил место сентябрю, приближался октябрь, а чартисты, казалось, и не собирались переходить к решительным действиям.
   – Ты прав, – откликнулся Оуэн, изо всех сил растирая плечи полотенцем. – Между прочим, – добавил он таинственно, – кто такой, по-твоему, этот Беньовский?
   – Не знаю. – Глаза Тома расширились. – А что?
   – Ничего. Просто… как бы это сказать… он очень таинственный человек. Во-первых, иностранец. Во-вторых, что он здесь делает? И, в-третьих, куда он каждую ночь уезжает на своей огромной лошади?
   Том покачал головой:
   – Нет, он человек подходящий. Мне он нравится. Во всяком случае, больше, чем Пью или Саймон Гонт.
   – И он важная персона. – Оуэн наморщил лоб. – Похоже, что многие дела зависят от него. Он явился откуда-то оттуда… Понимаешь, будто привез приказ от кого-то…
   – Тс-с! Вот он идет!
   Беньовский шагал к ним, задумчиво теребя ус.
   – Здравствуйте, мальчишки! Доктор посоветовал мне поискать вас здесь. – Он разглядывал их с высоты своего роста. – Я все думаю, нет ли у вас желания пойти со мной и помочь мне кое в чем.
   – Сейчас? – с готовностью откликнулись оба и потянулись за своей одеждой.
   – Нынешней ночью. Но это опасно. Вас это не смущает?
   – Ничуть! – воскликнул Том.
   – Доктор говорит, что ты, Оуэн, родился в горах и знаешь горы, как… гм… как это говорится?.. Будто свои десять пальцев. Так?
   – Мне хорошо знакома другая часть этих гор, – отвечал Оуэн. – Но и здесь мы много исходили за последние недели. Так что, думаю, я не заблужусь.
   – Хорошо! – Беньовский с минуту что-то обдумывал. – Смог бы ты ночью, в темноте, провести отряд вместе с лошадьми от Майклчерч напрямик через горы?
   – Опасно. Почти весь путь – без дороги. И потом, не миновать одного или двух обрывов…
   – Да, это опасное предприятие, – прервал его Беньовский с улыбкой. – Но ведь в нашем деле приходится идти на риск. Возьмешься?
   – Конечно, возьмусь. Я просто так говорил.
   – Хорошо. Том тоже пойдет? Мы выйдем после заката, так что советую поспать, если можете.
   Озадачив мальчишек еще больше, он зашагал прочь.
   Легко сказать «поспите»! Оба были настолько взбудоражены предстоящим ночным походом, что весь остаток дня провели в разговорах и догадках, куда и зачем собирается Беньовский со своими людьми.
   После ужина, когда солнце скрылось за грядою западных вершин, Таппер, Беньовский, Пью и еще один из группы вышли во двор. Гонт в последний момент вспомнил, что у него срочное дело в Абергавенни, и ушел. Впрочем, в трусости его никто не заподозрил – бывший моряк уже не раз показал себя в трудных переделках.
   – Это вам. Может понадобиться. – Беньовский протянул Оуэну и Тому пистолеты, пули и порох. – Пользоваться умеете?
   – Пожалуй, – ответил Том. – А где лошади?
   – Лошади будут, когда пойдем обратно, Все в сборе? Двинулись!
   Оуэн шел впереди, а мужчины – следом, прилаживаясь к его шагу. Тропинка сначала вела по крутому восточному склону. Взойдя на вершину, Оуэн предупредил:
   – Сейчас свернем влево и пойдем по самой вершине, над обрывом. Осторожнее. Трава сейчас сухая, за нее не удержишься.
   Идти было трудно даже в сумерках, а как же ночью, в полной темноте? Да еще с лошадьми? Том не мог отделаться от назойливых вопросов.
   Но Оуэн уверенно шагал вперед, не произнося ни слова и даже не прислушиваясь к тихому разговору товарищей за спиной; он изо всех сил старался запомнить дорогу.
   Вот здесь – родничок, там – белый валун, тут – песчаный оползень, его надо обойти… Порой он останавливался и оглядывал пройденный путь.
   – Ведь когда идешь обратно, – объяснял он, – дорога кажется совсем другой.
   – Будь внимателен, Оуэн, и делай, как знаешь, – подбодрил его Таппер. – Сегодня многое зависит от тебя.
   Уже стемнело, а луна, как на грех, еще не вышла, когда они достигли Ольчон Валли и свернули направо. Тропинка привела их к водопаду; здесь они оставили тропу и пошли без дороги: им предстояло обойти несколько ферм, расположенных поблизости. Идти приходилось как можно тише, чтобы не разбудить собак.
   – Не то чтобы этот народ плохо к нам относился, но все же пусть они знают поменьше, – сказал Таппер.
   Вскоре они опять взяли влево, перевалили через Черный Холм, затем еще миля по лугам и оврагам, и вот они уже на большой дороге. Внизу бежит горная река Монноу – слышно, как она клокочет и бурлит в темноте, а скоро, по приметам Таппера, должен показаться мост, ведущий к небольшой роще на противоположной стороне. Так оно и есть! Они перешли реку, достигли деревьев и здесь остановились.
   В рощице и должна состояться встреча. Не прошло и получаса, как по дороге зазвенели копыта, послышались шаги возницы.
   Пью свистнул, и в ответ также раздался свист. Чартисты вышли на дорогу и приветствовали незнакомца.
   – Сколько?
   – Шесть.
   – Хорошо. Мы оставим два ящика под мостом – для ваших ребят.
   – Правильно! Мы заберем их завтра ночью.
   – А лошадей вернем в субботу, когда встретимся в Абергавенни.
   – Доброй ночи!
   – Доброй ночи, товарищ!
   Шаги удалились, а затем под деревьями показались лошади. Каждый взял одну из них под уздцы. Животные нервничали, пришлось выждать некоторое время, прежде чем они привыкли к новым людям, успокоились. Через несколько минут все стихло.
   – Скоро двенадцать, – сказал Беньовский. – Скоро они будут здесь.
   Все молчали. Только по лошадиному фырканью или глухому удару копыт можно было догадаться, что в лесу кто-то скрывается.
   – Опаздывают, – проговорил Пью.
   – Может, их перехватили? – откликнулся Беньовский.
   – Надеюсь, нет.
   – Не думаю, – вставил Таппер. – У нас точные сведения, что в Лонгтауне…
   – Тсс!.. Кажется, они…
   Издали слышалось слабое, но ясно различимое в ночной тишине поскрипывание большого фургона.
   – Взведите курки на всякий случай, – предупредил Беньовский.
   Все замерли. Неизвестно, как другие, но мальчики слегка дрожали от волнения.
   Фургон подъезжал все ближе. Уже было слышно, как возница тихо напевает себе под нос мотив чартистской песни.
   – Все в порядке, – облегченно прошептал Пью.
   – Надо проверить, – сказал Таппер. – Кто идет?
   – Свой.
   – Пароль?
   – Гай Фоукс,
   – Верно, Гай Фоукс.
   Все выбежали на дорогу, передав Оуэну и Тому уздечки своих лошадей. Мальчики видели, как их друзья беседовали с возницей при свете фонаря.
   – Нам сообщили, что тебе необходимо остановиться в Лонгтауне, – объяснял Таппер, – потому мы и решили, что лучше освободить тебя от груза здесь. Если и остановят, фургон будет пуст. Но все-таки придумай, что ты им скажешь.
   – Ладно. Но вряд ли они придерутся к пустой телеге, А разве вызваны войска?
   – Да. Взвод солдат из Абергавенни. Хотя тебе бояться нечего. А теперь давай разгружать.
   Оуэн и Том узнали те самые длинные, похожие на гробы ящики, которые однажды ночью уже привозили на ферму. Так оно и есть – это пушки! Для революции!
   Через минуту ящики навьючили на лошадей – на каждую по два. Два оставшихся сунули под мост и укрыли листьями – завтра их заберут местные чартисты. Затем фургон тронулся в путь. Вскоре его перехватит, обыщет и отпустит (какое разочарование!) патруль королевской пехоты, специально устроивший засаду у въезда в Лонгтаун.
   – Копыта надо чем-нибудь обмотать, – сказал Беньовский. – Мне следовало подумать об этом сразу. Впрочем, я прихватил мешок тряпок для такого дела.
   Лошади, на удивление, слушались этого человека. Он был для них совсем новым хозяином, и все же они терпеливо позволили ему обвязать тряпками копыта. А когда все было сделано, Оуэн повел отряд в обратный путь.
   Без помех они миновали овраги и луга. Только раз заржали лошади, почувствовав, что где-то поблизости пасутся их четвероногие сородичи; но этот шум ни в ком не мог возбудить подозрения. Оуэн уверенно продвигался вперед, взрослые, крадучись, следовали за ним, ведя в поводу лошадей.
   Вот они уже подошли к Ольчон Валли; дорога побежала вдоль реки, ее пенные буруны белели в темноте. Последняя из ферм осталась позади. Теперь их мог подстеречь только один враг – скрытый темнотою обрыв возле Дэрен Ольчон, да еще несколько топких трясин между перевалами. Они, впрочем, могли только задержать их, не больше.
   Оуэн остановился. Где-то здесь надо сойти с дороги. Он осматривался, как пес, потерявший след, и наконец сделал первый шаг в густую траву; взрослые без единого слова последовали за ним.
   Вдруг Оуэн снова замер прислушиваясь. Потом повернулся к Беньовскому и зашептал ему в ухо:
   – Странно, очень странно. Просто не могу этого понять, но впереди кто-то есть!
   – Впереди? Невозможно! Там ни жилья, ни пастбищ. Может быть, отбившаяся от стада овца?
   – Нет, это не овца.
   – А что же тогда?
   – Схожу посмотрю. Подержите мою лошадь. Оуэн отдал уздечку и скользнул в темноту. Легко,
   привычно перепрыгивал он с камня на камень, бесшумно ступал по сухой траве. Через каждые несколько ярдов останавливался, чтобы прислушаться.
   Да, впереди кто-то есть! Теперь он уже в этом не сомневался. Но кто?
   Он лег на землю и пополз, стараясь дышать ровно и бесшумно. Внезапно послышался голос – совсем близко, всего в нескольких ярдах:
   – Уверяю вас, я что-то слышал, сержант.
   Оуэн замер. Неужели его услышали? Нет! Следующая фраза подтвердила его опасения – отряд был обнаружен, вероятно, в тот момент, когда они сворачивали с тропы.
   – Мне тоже что-то такое послышалось, сэр. Только я думаю, это какая-нибудь отбившаяся овца. К тому же сейчас все тихо. Уже минут пять ничего не слышно.
   – Послушайте, сержант, просто глупо поджидать их среди этих проклятых скал! Я давно говорил, что надо перекрыть дороги.
   Дальше Оуэн слушать не стал. Он отполз назад и шепотом сообщил Беньовскому:
   – Там патруль. Как раз у нас на пути. Просто не везет. И они нас слышали.
   – И услышат снова, как только мы двинемся с места… Ты прав, чертовское невезение. А другой дороги нет?
   – Только вон через тот перевал, – Оуэн указал пальцем на огромную гряду над их головами, густо черневшую на фоне ночного неба. – Пожалуй, я попробую найти дорогу, но они все равно нас услышат.
   – Если не отвлечь их чем-нибудь, – ответил Беньовский с мрачной усмешкой. – Этим займусь я. Пью поведет мою лошадь, а ты, лишь только поднимется шум, веди отряд через гору. Я вас догоню… если смогу.
   – Что вы придумали? Беньовский еле слышно засмеялся:
   – Поиграю с ними в ночных эльфов – кажется, так это называется по-английски. Красным курткам придется нынче побегать за… как это?.. за волшебными огоньками. Сейчас увидишь. К счастью, мы прихватили с собой фонарь. А я все сомневался, пригодится ли он.
   Беньовский отошел назад и что-то зашептал остальным. В ответ послышался общий ропот – никто с ним не соглашался, он, очевидно, не желал слушать. Потом отвязал от седла незажженный фонарь и исчез в темноте.